Страница:
В своем личном кабинете Уоллес хранит один сувенир, напоминающий ему о том, что для него лично значат Ангелы. Это репродукция картины Модильяни – женщина в рамочке размером два на четыре, которую он конфисковал в одном из притонов Ангелов. У леди заспанный вид, длинная шея и жеманный маленький рот. На голове у нее намалеван железный крест, а волосы сплетены в косичку, и эта косичка уложена в виде слова «Помогите!». На шее у нее висит Звезда Давида с вклеенной по центру свастикой, в горле – дырка от пули, и изображена еще одна пуля, пробивающая ей затылок. Там и сям размашисто нацарапаны Ангельские лозунги момента:
Статья в Post появилась в ноябре 1965-го, и, хотя выраженная в ней точка зрения была весьма критической, Ангелов гораздо больше впечатлило количество написанного о них, нежели качество материала. В целом статья произвела на них сильное впечатление. Вопреки всему их цветные изображения украсили обложку The Saturday Evening Post – рядом с принцессой Маргарет. Они стали настоящими знаменитостями, и не покоренных ими миров больше на карте не оставалось. Раздражала их одна-единственная мелочь – такая популярность не приносила им денег. («Все эти монстры используют нас и обстряпывают с нашей помощью свои делишки, – заявил Баргер репортеру Post, – нам не обламывается от них ни единого чертового цента».) Что правда, то правда – Ангелы Окленда ни шиша не получили в результате лос-анджелесской сделки, но все-таки умудрились содрать почти 500 долларов за фото, проданные Post, так что едва ли их можно назвать абсолютно эксплуатируемым меньшинством…
*
*
Мои контакты с Ангелами продолжались около года, и я по-настоящему их никогда не прерывал. С некоторыми из них вскоре я стал, как говорится, на короткой ноге, а с большинством был знаком ровно настолько, чтобы вместе расслабляться. Первое время – под влиянием многочисленных предупреждений – я нервничал даже тогда, когда выпивал с ними. В один прекрасный день я встретил полдюжины Ангелов из Фриско в баре захолустного ресторанчика «Отель ДеПа», находящегося в южной промышленной части портового Сан-Франциско, на границе Пойнт Гетто Хантера. Моим связником был Френчи*, самый маленький, злобный и практичный из «отверженных», совладелец гаража «Бокс Шоп» по ремонту коробок передач, расположенного через Эванс Авеню от обветшалого здания «ДеПа».
*Френчи из Фриско, а не Френчи из Берду.
Френчи – двадцать девять лет, он профессиональный механик, бывший подводник, служивший в ВМФ. Он – пяти футов пяти дюймов ростом, весом – 135 фунтов, но Ангелы говорят, что Френчи совершенно неизвестно чувство страха и он может драться с кем угодно. Его жена – тонкая и гибкая как тростинка, спокойная молодая блондинка, которой больше по вкусу фолк-музыка, а не драки и дикие вечеринки. Френчи играет на гитаре, банджо и любит устраивать бешеную пляску крепких горячительных напитков в горле.
В «Бокс Шопе» всегда полно машин, но далеко не все они принадлежат платежеспособным клиентам. Френчи и постоянно меняющийся персонал из трех или четырех Ангелов держат это место, большую часть времени вкалывая по-настоящему, от четырех до двенадцати часов в день, но бывает, что они срываются в путешествие на байках, на какую-нибудь нескончаемую вечеринку или в плаванье на парусной шлюпке у побережья.
Я связался с Френчи по телефону, и мы встретились на следующий день в «ДеПа», где байкер обычно проводил свой обеденный перерыв. Когда я туда добрался, он играл в пул с Оки Рэем, Крейзи Роком и молодым китайцем по имени Пинг-Понг. Войдя в заведение, я немедленно снял с себя свою спортивную куртку с эмблемой Палм Бич, в знак уважения к явно демократической, свободной атмосфере, которую, похоже, предпочитали посетители.
Френчи довольно долго не обращал на меня вообще никакого внимания, и я чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Потом он кивнул мне, как-то вяло улыбаясь, и положил шар в одну из боковых луз. Я купил стакан пива и огляделся. Вокруг ничего практически не происходило. Пинг-Понг болтал не умолкая, а я точно не знал, как себя с ним вести. Он не носил никаких «цветов», и я никогда не слышал об Ангеле-китайце, однако беседу китаец вел, словно он – видавший виды ветеран. (Позже мне сказали, что Пинг-Понг был одержим идеей любым путем попасть в клуб и проводил большую часть своего времени, болтаясь вокруг «Бокс Шопа» и «ДеПа». Своего байка у него не было, но он пытался компенсировать его отсутствие присутствием курносого Магнума .357 в заднем кармане брюк. На Ангелов этот фокус особого впечатления не произвел. У них уже был один китаец, механик в местном магазине фирмы «Харлей-Дэвидсон», но тот был спокойным, заслуживающим доверия типом и не таким отморозком, как Пинг-Понг, который выводил «отверженных» из себя. Ангелы знали, что он во что бы то ни стало решил произвести на них впечатление, и от такого чрезмерного рвения им было как-то не по себе. «Он настолько озабочен, чтобы показать, какой он классный, – говорили они, – что из-за него одного нас всех могут упечь за решетку»).
Партия в пул закончилась, Френчи сел за стойку и спросил, что меня, собственно, интересует. Мы проговорили около часа, но его манера беседовать действовала мне на нервы. Он то и дело выдерживал паузу, – и при этом заданный вопрос как бы повисал в воздухе, – обращая ко мне лицо с печальной, едва заметной улыбкой… словно намекая на какую-то очень личную шутку, которую я (по его глубокому убеждению) должен был непременно понять и оценить. Дух враждебности витал в воздухе, словно дым в непроветриваемой комнате, и через некоторое время я четко усвоил, что эта тяжелая атмосфера – из-за меня, и появилась она сразу же, стоило мне переступить порог этого заведения. Впрочем, это чувство довольно быстро рассеялось. Но ощущение угрозы оставалось – как часть той атмосферы, которой дышат Ангелы Ада. Их коллективная личность настолько переполнена недружелюбием и агрессивностью, что они даже не дают себе в этом отчета. Они совершенно осознанно напрягаются на многих чужих для себя людей, но даже тогда, когда пытаются быть дружелюбными, Ангелы вызывают отрицательную реакцию. Я был свидетелем, как они пытались развлечь какого-то постороннего человека, рассказывая истории, которые, с их точки зрения, были очень смешные, но которые вызывают лишь страх и тошноту у слушателя, в чье чувство юмора вставлен совсем другой фильтр.
Некоторые из «отверженных» понимают, что в их взаимоотношениях с другими людьми существует пропасть, однако большинство из них искренне недоумевают и оскорбляются, когда слышат, что «нормальные» люди считают их ужасными созданиями. Они приходят в бешенство, когда читают о том, какие они гнусные, но, вместо того, чтобы стянуть в магазине какой-нибудь дезодорант, стремятся произвести еще более отвратительное впечатление. Лишь немногие старательно работают над тем, чтобы их тело источало обращающий на себя внимание запах. Те из них, кто женат или имеет постоянную подружку, моются так же часто, как и большинство людей, не имеющих постоянную работу, и умудряются исправить этот «недостаток», как можно чаще пачкая свою одежду*. Такое своего рода сознательное ухудшение собственного образа красной нитью проходит через весь стиль их жизни. Сильнейший смрад, по их словам, это вовсе не их собственный запах, а запах старой смазки на их покрытых коркой униформах. Каждый Ангел-новобранец появляется на свое посвящение в новых джинсах «левайс» и подобранной джинсам под стать куртке с обрезанными рукавами и пустой эмблемой на спине. Церемонии в различных отделениях клуба отличаются друг от друга, но апогеем всегда является изгаживание новой униформы инициируемого. Во время обряда будет набрано ведро говна и мочи, которое затем выливается на голову новичка при торжественном крещении. Или же – он снимает с себя всю одежду и стоит голый до тех пор, пока на одежду не выльют ведро помоев и остальные Ангелы не втопчут ее в грязь.
* Бывалые дамы Ангелов в целом отрицательно относятся к этому З.Т. (Запаху Тела). «Мой парень однажды выдержал два месяца, не принимая душ, – вспоминает девушка из Ричмонда. – Он хотел посмотреть, что получится, если жить в полном соответствии с репутацией, которой мы пользуемся среди других людей … Я заработала свищ, да и по любому не могла вдыхать это добро – стало так плохо, что я сказала ему: „Убирайся на другой матрас – я не буду с тобой спать, пока ты не вымоешься“.
После посвящения эта одежда считается его «истинной» и называется «оригиналами», и он обязан носить эти вещи постоянно, пока те не сгниют. «Левайс» окунают в масло, затем вывешивают подсушиться на солнце или оставляют под мотоциклом на ночь, чтобы джинсы пропитались капающей картерной жидкостью. Когда штаны становятся слишком заскорузлыми для ношения, их надевают поверх новых «левайсов». Часто куртки бывают такими грязными, что «цвета» едва видны, но их не снимают, пока в буквальном смысле безрукавки сами не разваливаются на куски. Состояние «оригиналов» – признак положения их хозяина среди «отверженных». Требуется год или два, для того чтобы одежда дошла до той кондиции, когда человек может почувствовать, что он на самом деле поднялся по ступеням табели о рангах.
Френчи и других Ангелов в «ДеПа» интересовало, нашел ли я их по запаху. На еженедельном собрании, которое проходило позже тем же вечером, я заметил, что кое-кто носит под своими «цветами» дорогие шерстяные рубашки и лыжные куртки. Когда в два часа бары закрылись, пятеро из «отверженных» заявились ко мне на квартиру, устроив ночную попойку, которая закончилась лишь под утро. На следующий день я уяснил, что один из них был печально известным разносчиком паразитов, настоящей ходячей вшивофермой. Я тщательно обследовал мою гостиную в поисках вшей и других маленьких животных, но ничего не нашел. Целых десять дней я провел в нервозном ожидании, полагая, что он наверняка мог оставить гнид, которые все еще пребывали в инкубационном состоянии, но паразиты не подавали признаков жизни. Той ночью мы играли много песен Дилана, и довольно долго после этой вечеринки я вспоминал о вшах каждый раз, когда слышал голос Боба.
Это случилось ранней весной 1965-го. К середине лета я стал настолько своим в кругу outlaws, что уже и сам не был уверен, провожу ли я исследование по Ангелам Ада или же они меня самого медленно, но верно, сжирают со всеми потрохами. Я обнаружил, что два-три дня каждую неделю провожу в барах Ангелов, в их домах, на пробегах и вечеринках. В самом начале моей «ангельской» эпопеи я не позволял им вторгаться в мой собственный мир, но спустя несколько месяцев для моих друзей стало совершенно обычным делом столкнуться с Ангелами Ада нос к носу в моей квартире в любое время дня или ночи. Их приезды и отъезды вызывали периодический шухер в соседней округе и иногда собирали толпы зевак на тротуаре. Когда слухи об этом дошли до моего хозяина-китайца, у которого я снимал жилье, он прислал своих эмиссаров, чтобы они выяснили, чем же это я занимаюсь на самом деле.
Однажды утром позвонили в дверь, и я послал Бродягу Терри посмотреть, кто там звонит и – если что – отшить сборщиков квартирной платы, но все его действия были очень скоро пресечены приездом патрульной полицейской машины, вызванной женщиной из соседнего дома. Дама являла собой саму Вежливость, пока Ангелы убирали свои мотоциклы с ведущей к ее дому аллеи, но на следующий день спросила меня, неужели «эти ребята» – мои друзья. «Да, мэм,» – ответил я, и ровно через четыре дня получил уведомление о выселении.
В воздухе витало совершенно четкое предчувствие, что кого-то должны изнасиловать, и это ощущение представляло реальную угрозу для жизненных ценностей этих собственников; квартал должен был быть очищен от мерзопакостных элементов! Лишь только после того как я переехал, до меня дошло, что эта женщина была действительно перепугана до смерти. Она видела, как компании Ангелов то и дело входят и выходят из моей квартиры, но как-то раз она повнимательнее посмотрела на них, услышала ужасный рев их машин, и с тех пор она чувствовала, как у нее воспаляются каждый раз нервные окончания, стоит ей только услышать рев мотоцикла. Они угрожали ей день и ночь, шумели и ревели под ее окном, и ей ни разу не приходило в голову, что случайный гудок чоппера outlaw разительно отличается от пронзительного завывания маленьких байков зубоврачебной братии, орудовавшей за полквартала отсюда. Днем она стояла на крыльце, поливая дорожку из садового шланга и с ужасом пялилась на каждую «хонду», которая спускалась с холма из близлежащего медицинского центра. Временами вся улица, казалось, оживала вместе с Ангелами Ада. И это намного превышало способности восприятия любого исправно платящего налоги гражданина. На самом деле в их визитах не было ничего зловещего, разве что музыка звучала слишком громко, да несколько мотоциклов мешали ходить по тротуару, и несколько выстрелов раздавались из окна, выходившего во двор. Больше всего неприятностей происходило как раз в те вечера, когда здесь Ангелами и не пахло: один из моих наиболее респектабельных посетителей, рекламный администратор из Нью-Йорка, настолько проголодался после долгой ночной пьянки, что украл ветчину из холодильника в соседней квартире; другой мой гость поджег мой матрац ракетницей, и нам пришлось выбросить его из окна; третий мчался как безумный по улице с мощной сиреной «Фэлкон», которой обычно оснащаются лодки, чтобы в случае необходимости подать сигнал бедствия; люди проклинали и материли его по меньшей мере из двадцати окон, и он чудом не пострадал, когда из дверей одного дома выскочил какой-то тип в пижаме и набросился на него с длинной белой дубинкой.
А еще как-то раз ночью местный адвокат лихо подкатил через тротуар и подъездную дорожку, и начал истошно гудеть у крыльца, едва не высадив дверь своим бампером. Один бывший у меня в гостях поэт выбросил мусорный бак под колеса проезжавшего мимо автобуса – раздался дикий скрежет, словно произошла авария. Мой сосед сверху сказал, что звук был такой, словно вдребезги разбился «фольксваген». «Услышав такое, я буквально катапультировался из постели, – утверждал он. – Выглянул в окно, и то, что я увидел, оказалось обычным автобусом. Я-то думал, что они ударились лоб в лоб, и машину смяло на хер. Такой ужасный щемящий звук раздался. Мне показалось, что людей в этой автокатастрофе должно было просто размазать».
Один из самых худших эксцессов, случившийся в ту пору, вообще не вызвал никакого недовольства: это была своего рода показательная мощная пальба, открытая воскресным утром в три тридцать из самых лучших побуждений. По так и не выясненным никогда причинам я высадил заднее окно пятью выстрелами из дробовика 12-го калибра, сопроводив это шестью заходами из Магнума .44., но – чуть позже. Произошла затяжная вспышка отчаянной пальбы, пьяного хохота и крушения стекол. Но соседи отреагировали полным молчанием. Некоторое время я думал, что некий чудаковатый порыв ветра вобрал в себя весь шум и унес его в морскую даль, но после моего выселения из квартиры романтизма в моих мыслях поубавилось. Каждый из выстрелов был должным образом записан в судовой журнал слухов. Другой квартиросъемщик в доме сообщил мне: дескать, хозяин был убежден, в результате всех услышанных им рассказов, что комнаты в моей квартире было превращены в развалины оргиями, драками, огнем и бессмысленной стрельбой. Он даже слышал истории о мотоциклах, въезжающих и выезжающих в дом через парадное.
Никаких арестов правда вслед за этими инцидентами не последовало, но, по слухам, циркулировавшим в округе, все случившееся было связано с Ангелами Ада, находившимися в моей квартире. Наверное, поэтому так редко вызывали полицию – никто не хотел, чтобы его грохнул какой-нибудь Ангел, расслабляясь на вечеринке мщения. Незадолго до моего переезда – выводок родственников хозяина, говорящих как настоящие китайские Мандарины, явился для осмотра места действия, естественно с целью составить счет за причиненный ущерб. На лицах у моих визитеров читалось явное недоумение, но они вздохнули с облегчением, не обнаружив никаких апокалиптических разрушений. Всех Ангелов Ада как ветром сдуло, не было никаких следов их присутствия, кроме одиноко стоявшего на тротуаре мотоцикла. Только он и попался им на глаза. Уходя, китайцы остановились поглядеть на него, треща без умолку на своем родном языке. Я забеспокоился, решив, что они обсуждают экспроприацию моего байка вместо возвращения залога, но один из членов этой компании, говоривший по-английски, заверил меня, что они просто восхищаются «элегантным видом» мотоцикла.
Сам хозяин весьма слабо представлял себе, насколько Ангелы Ада могут угрожать его собственности. Все жалобы должны были быть переведены на китайский, и я подозреваю, что он не смог постичь их смысл. По-своему понимая доходившие до него слухи и будучи не в курсе всего понаписанного и понарассказанного об Ангелах англоязычными средствами массовой информации, он никак не мог понять, почему мои соседи так ратуют за мое выселение. Люди, которых он посылал ко мне, чтобы поторопить с внесением уже просроченной квартплаты, так же были не в теме – «отверженные» мотоциклисты находились за гранью их представления о реальности. Их здорово напугал мой щенок добермана, но они и глазом не моргнули, когда позвонили в мою дверь и столкнулись лицом к лицу с Бродягой Терри.
Он провел всю ночь на ногах и окончательно охмелел от таблеток и вина. Было холодно и дождливо, и по пути к моей обители он остановился на развале Армии Спасения и купил то, что раньше было меховой шубой, за тридцать девять центов. Должно быть, подобное одеяние носила Марлен Дитрих в двадцатые годы. Изодранный подол развевался вокруг его колен, и рукава напоминали колбасины свалявшихся спутанных волос, растущих из пройм его жилета Ангелов Ада. Закутанный в эту шубу, он, должно быть, весил около трехсот фунтов… и походил на нечто примитивное и умалишенное, носящее сапоги, бороду и круглые темные очки, как у слепого.
Разрешить ему пойти и открыть дверь, судя по всему, и являлось для меня окончательным решением проблемы своевременного внесения платы за квартиру. Как только он протопал как слон по прихожей, мы откупорили по новой пиво и приготовились услышать ужасающие крики и звук убегающих ног. Но, вопреки ожиданиям, до нас донесся лишь быстрый скомканный разговор, и несколько мгновений спустя Терри вернулся назад в гостиную. «Черт, да они даже ни разу не вздрогнули, – объявил он. – Для них я – просто еще один Американец. Две старые дамы улыбнулись мне, не разжимая губ, а парнишка, говоривший по-английски, был настолько вежлив, что меня самого передернуло. Я сказал, что тебя нет, и я не знаю, когда ты вернешься, но они ответили, что подождут».
Он успел пробыть в комнате всего полминуты, как мы услышали какой-то шум на улице. Полиция прикатила за мотоциклами, и Терри заторопился наружу. Последующий за этим жаркий спор собрал примерно десятка два зевак, однако китайцы были невозмутимы. Они пришли говорить о деньгах, и их не должна была сбить с правильного настроя какая-то совершенно бессмысленная перебранка между легавыми и неким существом, выглядевшим так, будто оно прокопало насквозь земной шар со стороны Монголии и вылезло здесь, в Америке.
Большинство людей, которые останавливались поглазеть на скандал, узнали эмблему на спине Терри, и поэтому они могли оценивать ситуацию сразу с нескольких позиций – просто любопытных и людей, знавших участников перебранки. На самом деле спорящим следовало решить один-единственный вопрос: будут ли Терри и Торпеда Марвин (остававшийся в доме) платить штраф в 15 долларов с носа за блокирование подъездной аллеи или стражи порядка проявят милосердие и разрешат перетащить мотоциклы на десять футов вверх по холму к законному парковочному месту.
Складывалось впечатление, что легавые просто наслаждались общей ситуацией. Обычная жалоба о нарушении правил парковки привела к драматической конфронтации (на глазах у толпы добропорядочных граждан) с одним из наиболее скандально известных Ангелов Ада. Худшее, что они могли сделать, – выписать два штрафа на общую сумму в 30 долларов, но прошло еще двадцать минут, прежде чем легавые приняли окончательное решение. В конце концов тот коп, который захватил в свои руки инициативу в первые мгновения развития драмы, резко положил конец всему спектаклю. Он внезапно сунул в карман свою книжечку для выписки штрафов, повернулся спиной к Терри со вздохом усталого, изнывающего от презрения и скуки человека. «Ладно, будет, – рявкнул он. – Просто убери эти чертовы машины с дороги, понял? Господи, да я должен был бы их отбуксировать, но…». Хоть легавый был и молод, но он прекрасно сыграл свою роль. Смотреть, как Бинг Кросби стыдит группу The Amboy Dukes за отказ выдвинуть обвинение против одного из их заправил, уличенного в оплевывании колоколов Святой Марии, – из той же оперы.
*
Глава 4
#
Не все «отверженные» были счастливы от того, что стали знаменитыми. Ангелам из Фриско серьезно досталось после публикации серии статей в Chronicle, и они смотрели на репортеров, как моряки смотрят на рыбу-лоцмана, предвещающую несчастья и беды. На другой стороне залива, в Окленде, реакция была совершенно другой. Семь лет пресса обходила «отверженных» ледяным молчанием, и теперь байкеров из Ист-Бэй разбирало любопытство, и они совершенно утратили осторожность – за исключением вновь прибывших, особенно тех, кто явился из Берду. Они приехали в Окленд в поисках убежища, а не известности, и уж в чем они нуждались в последнюю очередь, так это в каком-нибудь фотографе из газеты. Некоторых из них разыскивали в Южной Калифорнии по обвинениям в воровстве, избиениях и уклонении от уплаты алиментов. Даже случайно сделанное фото или имя, беспечно выкрикнутое на парковочной стоянке, могло повлечь за собой цепь необратимых событий, в результате которых они оказались бы за решеткой; фотография, сделанная в Окленде, или интервью с упоминанием имен могли быть переданы по телеграфу и напечатаны в Сан-Бернардино на следующее же утро. И тогда уже было лишь вопросом времени, – буквально нескольких часов, – когда свора ищеек вновь возьмет их след.
Известность оказывала отверженным медвежью услугу и при найме на работу. В конце 1964-го из outlaws работало примерно две трети, но спустя год эта цифра сократилась где-то до одной трети. Терри незамедлительно уволили со сборочного конвейера на «Дженерал Моторз» через несколько дней после появления статьи в True.* «Они просто сказали мне, чтобы я уматывал, – сказал он, пожимая плечами. – Они ничего не объяснили, но парни, с которыми я работал, сказали мне, что мастер аж трясся весь при упоминании об этой статье. Он допытывался у одного парня, видел ли тот хотя бы раз, как я курю траву, и заводил ли я когда-нибудь разговор о групповых изнасилованиях, – такая вот хуйня. А в профсоюзе сказали, что они будут оспаривать это решение, но черт с ними! Я могу и по-другому заработать себе на хлеб».
*Август, 1965-го.
На рынке труда услуги «отверженных» мотоциклистов большим спросом не пользуются. За редким исключением, даже те из них, кто имеет пользующуюся спросом на рабочих местах профессию, предпочитают садиться на пособие по безработице… Это дает им свободное время, возможность спать целый день, возиться сколько им влезет со своими мотоциклами, и подрабатывать где-нибудь, не надрывая пупок, если им нужны будут какие-то наличные.
В Берду Ангелы выжили, но им уже не удалось достичь своего величия конца пятидесятых начала шестидесятых. Когда слава, наконец-то, распахнула им свои объятия, им нечего было ей предложить, кроме своей ужасной репутации и пройдохи пресс-агента. Отто, президент филиала, не смог удерживать ситуацию под контролем – люди расползались как тараканы. Сэл Минео говорил о возможности получить 3,000 долларов за участие «отверженных» в съемках фильма, но Ангелы физически не могли собрать кворум: одни были в тюрьме, другие просто все бросили, а многие из лучших персонажей отправились на север, в Окленд, – или в «Страну Обетованную», как некоторые ее называли, – где Сонни Баргер закрутил гайки. Там вообще не было никакого базара по поводу того, что Ангелы рассыпались в пыль, как комья земли, которую кидают на крышку гроба. Однако Отто тоже жаждал какой-нибудь деятельности, и у него по-прежнему оставалась кучка верных ему людей, прикрывавших ему тылы. Несмотря на все трудности, своей компанией они сумели осуществить последний довольно удачный ход – шоу при полном прикиде для журналиста из The Saturday Evening Post.
Дурь навсегда,
Навеки загружен.
Доблестный офицер, если бы я знал,
Чему подвергается мое здоровье,
Я бы не пыхнул никогда.
Статья в Post появилась в ноябре 1965-го, и, хотя выраженная в ней точка зрения была весьма критической, Ангелов гораздо больше впечатлило количество написанного о них, нежели качество материала. В целом статья произвела на них сильное впечатление. Вопреки всему их цветные изображения украсили обложку The Saturday Evening Post – рядом с принцессой Маргарет. Они стали настоящими знаменитостями, и не покоренных ими миров больше на карте не оставалось. Раздражала их одна-единственная мелочь – такая популярность не приносила им денег. («Все эти монстры используют нас и обстряпывают с нашей помощью свои делишки, – заявил Баргер репортеру Post, – нам не обламывается от них ни единого чертового цента».) Что правда, то правда – Ангелы Окленда ни шиша не получили в результате лос-анджелесской сделки, но все-таки умудрились содрать почти 500 долларов за фото, проданные Post, так что едва ли их можно назвать абсолютно эксплуатируемым меньшинством…
*
«Мы – храбрая компания героев, И собрались здесь десять лет назад, И в городе нас знают Как Гренадеров Бауэри… Мы доброго старого племени С булыжником в руке, И длинной винтовкой в придачу. Мы можем надрать задницу Бруклинской Страже, Если только они сунут свое рыло не в свой огород, Мы можем промчаться, как мчится сам Дьявол, Когда земля плоская На целых четыреста ярдов. И девочки, маленькие крошки, Все влюбляются в нас по уши, Когда они видят наш стиль, И вдыхают бриолин Гренадеров Бауэри».
(Из «Гренадеров Бауэри» Джона Эллисона).
*
Мои контакты с Ангелами продолжались около года, и я по-настоящему их никогда не прерывал. С некоторыми из них вскоре я стал, как говорится, на короткой ноге, а с большинством был знаком ровно настолько, чтобы вместе расслабляться. Первое время – под влиянием многочисленных предупреждений – я нервничал даже тогда, когда выпивал с ними. В один прекрасный день я встретил полдюжины Ангелов из Фриско в баре захолустного ресторанчика «Отель ДеПа», находящегося в южной промышленной части портового Сан-Франциско, на границе Пойнт Гетто Хантера. Моим связником был Френчи*, самый маленький, злобный и практичный из «отверженных», совладелец гаража «Бокс Шоп» по ремонту коробок передач, расположенного через Эванс Авеню от обветшалого здания «ДеПа».
*Френчи из Фриско, а не Френчи из Берду.
Френчи – двадцать девять лет, он профессиональный механик, бывший подводник, служивший в ВМФ. Он – пяти футов пяти дюймов ростом, весом – 135 фунтов, но Ангелы говорят, что Френчи совершенно неизвестно чувство страха и он может драться с кем угодно. Его жена – тонкая и гибкая как тростинка, спокойная молодая блондинка, которой больше по вкусу фолк-музыка, а не драки и дикие вечеринки. Френчи играет на гитаре, банджо и любит устраивать бешеную пляску крепких горячительных напитков в горле.
В «Бокс Шопе» всегда полно машин, но далеко не все они принадлежат платежеспособным клиентам. Френчи и постоянно меняющийся персонал из трех или четырех Ангелов держат это место, большую часть времени вкалывая по-настоящему, от четырех до двенадцати часов в день, но бывает, что они срываются в путешествие на байках, на какую-нибудь нескончаемую вечеринку или в плаванье на парусной шлюпке у побережья.
Я связался с Френчи по телефону, и мы встретились на следующий день в «ДеПа», где байкер обычно проводил свой обеденный перерыв. Когда я туда добрался, он играл в пул с Оки Рэем, Крейзи Роком и молодым китайцем по имени Пинг-Понг. Войдя в заведение, я немедленно снял с себя свою спортивную куртку с эмблемой Палм Бич, в знак уважения к явно демократической, свободной атмосфере, которую, похоже, предпочитали посетители.
Френчи довольно долго не обращал на меня вообще никакого внимания, и я чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Потом он кивнул мне, как-то вяло улыбаясь, и положил шар в одну из боковых луз. Я купил стакан пива и огляделся. Вокруг ничего практически не происходило. Пинг-Понг болтал не умолкая, а я точно не знал, как себя с ним вести. Он не носил никаких «цветов», и я никогда не слышал об Ангеле-китайце, однако беседу китаец вел, словно он – видавший виды ветеран. (Позже мне сказали, что Пинг-Понг был одержим идеей любым путем попасть в клуб и проводил большую часть своего времени, болтаясь вокруг «Бокс Шопа» и «ДеПа». Своего байка у него не было, но он пытался компенсировать его отсутствие присутствием курносого Магнума .357 в заднем кармане брюк. На Ангелов этот фокус особого впечатления не произвел. У них уже был один китаец, механик в местном магазине фирмы «Харлей-Дэвидсон», но тот был спокойным, заслуживающим доверия типом и не таким отморозком, как Пинг-Понг, который выводил «отверженных» из себя. Ангелы знали, что он во что бы то ни стало решил произвести на них впечатление, и от такого чрезмерного рвения им было как-то не по себе. «Он настолько озабочен, чтобы показать, какой он классный, – говорили они, – что из-за него одного нас всех могут упечь за решетку»).
Партия в пул закончилась, Френчи сел за стойку и спросил, что меня, собственно, интересует. Мы проговорили около часа, но его манера беседовать действовала мне на нервы. Он то и дело выдерживал паузу, – и при этом заданный вопрос как бы повисал в воздухе, – обращая ко мне лицо с печальной, едва заметной улыбкой… словно намекая на какую-то очень личную шутку, которую я (по его глубокому убеждению) должен был непременно понять и оценить. Дух враждебности витал в воздухе, словно дым в непроветриваемой комнате, и через некоторое время я четко усвоил, что эта тяжелая атмосфера – из-за меня, и появилась она сразу же, стоило мне переступить порог этого заведения. Впрочем, это чувство довольно быстро рассеялось. Но ощущение угрозы оставалось – как часть той атмосферы, которой дышат Ангелы Ада. Их коллективная личность настолько переполнена недружелюбием и агрессивностью, что они даже не дают себе в этом отчета. Они совершенно осознанно напрягаются на многих чужих для себя людей, но даже тогда, когда пытаются быть дружелюбными, Ангелы вызывают отрицательную реакцию. Я был свидетелем, как они пытались развлечь какого-то постороннего человека, рассказывая истории, которые, с их точки зрения, были очень смешные, но которые вызывают лишь страх и тошноту у слушателя, в чье чувство юмора вставлен совсем другой фильтр.
Некоторые из «отверженных» понимают, что в их взаимоотношениях с другими людьми существует пропасть, однако большинство из них искренне недоумевают и оскорбляются, когда слышат, что «нормальные» люди считают их ужасными созданиями. Они приходят в бешенство, когда читают о том, какие они гнусные, но, вместо того, чтобы стянуть в магазине какой-нибудь дезодорант, стремятся произвести еще более отвратительное впечатление. Лишь немногие старательно работают над тем, чтобы их тело источало обращающий на себя внимание запах. Те из них, кто женат или имеет постоянную подружку, моются так же часто, как и большинство людей, не имеющих постоянную работу, и умудряются исправить этот «недостаток», как можно чаще пачкая свою одежду*. Такое своего рода сознательное ухудшение собственного образа красной нитью проходит через весь стиль их жизни. Сильнейший смрад, по их словам, это вовсе не их собственный запах, а запах старой смазки на их покрытых коркой униформах. Каждый Ангел-новобранец появляется на свое посвящение в новых джинсах «левайс» и подобранной джинсам под стать куртке с обрезанными рукавами и пустой эмблемой на спине. Церемонии в различных отделениях клуба отличаются друг от друга, но апогеем всегда является изгаживание новой униформы инициируемого. Во время обряда будет набрано ведро говна и мочи, которое затем выливается на голову новичка при торжественном крещении. Или же – он снимает с себя всю одежду и стоит голый до тех пор, пока на одежду не выльют ведро помоев и остальные Ангелы не втопчут ее в грязь.
* Бывалые дамы Ангелов в целом отрицательно относятся к этому З.Т. (Запаху Тела). «Мой парень однажды выдержал два месяца, не принимая душ, – вспоминает девушка из Ричмонда. – Он хотел посмотреть, что получится, если жить в полном соответствии с репутацией, которой мы пользуемся среди других людей … Я заработала свищ, да и по любому не могла вдыхать это добро – стало так плохо, что я сказала ему: „Убирайся на другой матрас – я не буду с тобой спать, пока ты не вымоешься“.
После посвящения эта одежда считается его «истинной» и называется «оригиналами», и он обязан носить эти вещи постоянно, пока те не сгниют. «Левайс» окунают в масло, затем вывешивают подсушиться на солнце или оставляют под мотоциклом на ночь, чтобы джинсы пропитались капающей картерной жидкостью. Когда штаны становятся слишком заскорузлыми для ношения, их надевают поверх новых «левайсов». Часто куртки бывают такими грязными, что «цвета» едва видны, но их не снимают, пока в буквальном смысле безрукавки сами не разваливаются на куски. Состояние «оригиналов» – признак положения их хозяина среди «отверженных». Требуется год или два, для того чтобы одежда дошла до той кондиции, когда человек может почувствовать, что он на самом деле поднялся по ступеням табели о рангах.
Френчи и других Ангелов в «ДеПа» интересовало, нашел ли я их по запаху. На еженедельном собрании, которое проходило позже тем же вечером, я заметил, что кое-кто носит под своими «цветами» дорогие шерстяные рубашки и лыжные куртки. Когда в два часа бары закрылись, пятеро из «отверженных» заявились ко мне на квартиру, устроив ночную попойку, которая закончилась лишь под утро. На следующий день я уяснил, что один из них был печально известным разносчиком паразитов, настоящей ходячей вшивофермой. Я тщательно обследовал мою гостиную в поисках вшей и других маленьких животных, но ничего не нашел. Целых десять дней я провел в нервозном ожидании, полагая, что он наверняка мог оставить гнид, которые все еще пребывали в инкубационном состоянии, но паразиты не подавали признаков жизни. Той ночью мы играли много песен Дилана, и довольно долго после этой вечеринки я вспоминал о вшах каждый раз, когда слышал голос Боба.
Это случилось ранней весной 1965-го. К середине лета я стал настолько своим в кругу outlaws, что уже и сам не был уверен, провожу ли я исследование по Ангелам Ада или же они меня самого медленно, но верно, сжирают со всеми потрохами. Я обнаружил, что два-три дня каждую неделю провожу в барах Ангелов, в их домах, на пробегах и вечеринках. В самом начале моей «ангельской» эпопеи я не позволял им вторгаться в мой собственный мир, но спустя несколько месяцев для моих друзей стало совершенно обычным делом столкнуться с Ангелами Ада нос к носу в моей квартире в любое время дня или ночи. Их приезды и отъезды вызывали периодический шухер в соседней округе и иногда собирали толпы зевак на тротуаре. Когда слухи об этом дошли до моего хозяина-китайца, у которого я снимал жилье, он прислал своих эмиссаров, чтобы они выяснили, чем же это я занимаюсь на самом деле.
Однажды утром позвонили в дверь, и я послал Бродягу Терри посмотреть, кто там звонит и – если что – отшить сборщиков квартирной платы, но все его действия были очень скоро пресечены приездом патрульной полицейской машины, вызванной женщиной из соседнего дома. Дама являла собой саму Вежливость, пока Ангелы убирали свои мотоциклы с ведущей к ее дому аллеи, но на следующий день спросила меня, неужели «эти ребята» – мои друзья. «Да, мэм,» – ответил я, и ровно через четыре дня получил уведомление о выселении.
В воздухе витало совершенно четкое предчувствие, что кого-то должны изнасиловать, и это ощущение представляло реальную угрозу для жизненных ценностей этих собственников; квартал должен был быть очищен от мерзопакостных элементов! Лишь только после того как я переехал, до меня дошло, что эта женщина была действительно перепугана до смерти. Она видела, как компании Ангелов то и дело входят и выходят из моей квартиры, но как-то раз она повнимательнее посмотрела на них, услышала ужасный рев их машин, и с тех пор она чувствовала, как у нее воспаляются каждый раз нервные окончания, стоит ей только услышать рев мотоцикла. Они угрожали ей день и ночь, шумели и ревели под ее окном, и ей ни разу не приходило в голову, что случайный гудок чоппера outlaw разительно отличается от пронзительного завывания маленьких байков зубоврачебной братии, орудовавшей за полквартала отсюда. Днем она стояла на крыльце, поливая дорожку из садового шланга и с ужасом пялилась на каждую «хонду», которая спускалась с холма из близлежащего медицинского центра. Временами вся улица, казалось, оживала вместе с Ангелами Ада. И это намного превышало способности восприятия любого исправно платящего налоги гражданина. На самом деле в их визитах не было ничего зловещего, разве что музыка звучала слишком громко, да несколько мотоциклов мешали ходить по тротуару, и несколько выстрелов раздавались из окна, выходившего во двор. Больше всего неприятностей происходило как раз в те вечера, когда здесь Ангелами и не пахло: один из моих наиболее респектабельных посетителей, рекламный администратор из Нью-Йорка, настолько проголодался после долгой ночной пьянки, что украл ветчину из холодильника в соседней квартире; другой мой гость поджег мой матрац ракетницей, и нам пришлось выбросить его из окна; третий мчался как безумный по улице с мощной сиреной «Фэлкон», которой обычно оснащаются лодки, чтобы в случае необходимости подать сигнал бедствия; люди проклинали и материли его по меньшей мере из двадцати окон, и он чудом не пострадал, когда из дверей одного дома выскочил какой-то тип в пижаме и набросился на него с длинной белой дубинкой.
А еще как-то раз ночью местный адвокат лихо подкатил через тротуар и подъездную дорожку, и начал истошно гудеть у крыльца, едва не высадив дверь своим бампером. Один бывший у меня в гостях поэт выбросил мусорный бак под колеса проезжавшего мимо автобуса – раздался дикий скрежет, словно произошла авария. Мой сосед сверху сказал, что звук был такой, словно вдребезги разбился «фольксваген». «Услышав такое, я буквально катапультировался из постели, – утверждал он. – Выглянул в окно, и то, что я увидел, оказалось обычным автобусом. Я-то думал, что они ударились лоб в лоб, и машину смяло на хер. Такой ужасный щемящий звук раздался. Мне показалось, что людей в этой автокатастрофе должно было просто размазать».
Один из самых худших эксцессов, случившийся в ту пору, вообще не вызвал никакого недовольства: это была своего рода показательная мощная пальба, открытая воскресным утром в три тридцать из самых лучших побуждений. По так и не выясненным никогда причинам я высадил заднее окно пятью выстрелами из дробовика 12-го калибра, сопроводив это шестью заходами из Магнума .44., но – чуть позже. Произошла затяжная вспышка отчаянной пальбы, пьяного хохота и крушения стекол. Но соседи отреагировали полным молчанием. Некоторое время я думал, что некий чудаковатый порыв ветра вобрал в себя весь шум и унес его в морскую даль, но после моего выселения из квартиры романтизма в моих мыслях поубавилось. Каждый из выстрелов был должным образом записан в судовой журнал слухов. Другой квартиросъемщик в доме сообщил мне: дескать, хозяин был убежден, в результате всех услышанных им рассказов, что комнаты в моей квартире было превращены в развалины оргиями, драками, огнем и бессмысленной стрельбой. Он даже слышал истории о мотоциклах, въезжающих и выезжающих в дом через парадное.
Никаких арестов правда вслед за этими инцидентами не последовало, но, по слухам, циркулировавшим в округе, все случившееся было связано с Ангелами Ада, находившимися в моей квартире. Наверное, поэтому так редко вызывали полицию – никто не хотел, чтобы его грохнул какой-нибудь Ангел, расслабляясь на вечеринке мщения. Незадолго до моего переезда – выводок родственников хозяина, говорящих как настоящие китайские Мандарины, явился для осмотра места действия, естественно с целью составить счет за причиненный ущерб. На лицах у моих визитеров читалось явное недоумение, но они вздохнули с облегчением, не обнаружив никаких апокалиптических разрушений. Всех Ангелов Ада как ветром сдуло, не было никаких следов их присутствия, кроме одиноко стоявшего на тротуаре мотоцикла. Только он и попался им на глаза. Уходя, китайцы остановились поглядеть на него, треща без умолку на своем родном языке. Я забеспокоился, решив, что они обсуждают экспроприацию моего байка вместо возвращения залога, но один из членов этой компании, говоривший по-английски, заверил меня, что они просто восхищаются «элегантным видом» мотоцикла.
Сам хозяин весьма слабо представлял себе, насколько Ангелы Ада могут угрожать его собственности. Все жалобы должны были быть переведены на китайский, и я подозреваю, что он не смог постичь их смысл. По-своему понимая доходившие до него слухи и будучи не в курсе всего понаписанного и понарассказанного об Ангелах англоязычными средствами массовой информации, он никак не мог понять, почему мои соседи так ратуют за мое выселение. Люди, которых он посылал ко мне, чтобы поторопить с внесением уже просроченной квартплаты, так же были не в теме – «отверженные» мотоциклисты находились за гранью их представления о реальности. Их здорово напугал мой щенок добермана, но они и глазом не моргнули, когда позвонили в мою дверь и столкнулись лицом к лицу с Бродягой Терри.
Он провел всю ночь на ногах и окончательно охмелел от таблеток и вина. Было холодно и дождливо, и по пути к моей обители он остановился на развале Армии Спасения и купил то, что раньше было меховой шубой, за тридцать девять центов. Должно быть, подобное одеяние носила Марлен Дитрих в двадцатые годы. Изодранный подол развевался вокруг его колен, и рукава напоминали колбасины свалявшихся спутанных волос, растущих из пройм его жилета Ангелов Ада. Закутанный в эту шубу, он, должно быть, весил около трехсот фунтов… и походил на нечто примитивное и умалишенное, носящее сапоги, бороду и круглые темные очки, как у слепого.
Разрешить ему пойти и открыть дверь, судя по всему, и являлось для меня окончательным решением проблемы своевременного внесения платы за квартиру. Как только он протопал как слон по прихожей, мы откупорили по новой пиво и приготовились услышать ужасающие крики и звук убегающих ног. Но, вопреки ожиданиям, до нас донесся лишь быстрый скомканный разговор, и несколько мгновений спустя Терри вернулся назад в гостиную. «Черт, да они даже ни разу не вздрогнули, – объявил он. – Для них я – просто еще один Американец. Две старые дамы улыбнулись мне, не разжимая губ, а парнишка, говоривший по-английски, был настолько вежлив, что меня самого передернуло. Я сказал, что тебя нет, и я не знаю, когда ты вернешься, но они ответили, что подождут».
Он успел пробыть в комнате всего полминуты, как мы услышали какой-то шум на улице. Полиция прикатила за мотоциклами, и Терри заторопился наружу. Последующий за этим жаркий спор собрал примерно десятка два зевак, однако китайцы были невозмутимы. Они пришли говорить о деньгах, и их не должна была сбить с правильного настроя какая-то совершенно бессмысленная перебранка между легавыми и неким существом, выглядевшим так, будто оно прокопало насквозь земной шар со стороны Монголии и вылезло здесь, в Америке.
Большинство людей, которые останавливались поглазеть на скандал, узнали эмблему на спине Терри, и поэтому они могли оценивать ситуацию сразу с нескольких позиций – просто любопытных и людей, знавших участников перебранки. На самом деле спорящим следовало решить один-единственный вопрос: будут ли Терри и Торпеда Марвин (остававшийся в доме) платить штраф в 15 долларов с носа за блокирование подъездной аллеи или стражи порядка проявят милосердие и разрешат перетащить мотоциклы на десять футов вверх по холму к законному парковочному месту.
Складывалось впечатление, что легавые просто наслаждались общей ситуацией. Обычная жалоба о нарушении правил парковки привела к драматической конфронтации (на глазах у толпы добропорядочных граждан) с одним из наиболее скандально известных Ангелов Ада. Худшее, что они могли сделать, – выписать два штрафа на общую сумму в 30 долларов, но прошло еще двадцать минут, прежде чем легавые приняли окончательное решение. В конце концов тот коп, который захватил в свои руки инициативу в первые мгновения развития драмы, резко положил конец всему спектаклю. Он внезапно сунул в карман свою книжечку для выписки штрафов, повернулся спиной к Терри со вздохом усталого, изнывающего от презрения и скуки человека. «Ладно, будет, – рявкнул он. – Просто убери эти чертовы машины с дороги, понял? Господи, да я должен был бы их отбуксировать, но…». Хоть легавый был и молод, но он прекрасно сыграл свою роль. Смотреть, как Бинг Кросби стыдит группу The Amboy Dukes за отказ выдвинуть обвинение против одного из их заправил, уличенного в оплевывании колоколов Святой Марии, – из той же оперы.
*
Глава 4
«Они – Дикие Билли Хикоки, Билли Киды. Они – последние Американские герои,которые у нас есть, старик» (Эд «Биг Дэдди» Рот).
«Возьмите за жабры эту шваль» (Newsweek. Март, 1965).
#
Не все «отверженные» были счастливы от того, что стали знаменитыми. Ангелам из Фриско серьезно досталось после публикации серии статей в Chronicle, и они смотрели на репортеров, как моряки смотрят на рыбу-лоцмана, предвещающую несчастья и беды. На другой стороне залива, в Окленде, реакция была совершенно другой. Семь лет пресса обходила «отверженных» ледяным молчанием, и теперь байкеров из Ист-Бэй разбирало любопытство, и они совершенно утратили осторожность – за исключением вновь прибывших, особенно тех, кто явился из Берду. Они приехали в Окленд в поисках убежища, а не известности, и уж в чем они нуждались в последнюю очередь, так это в каком-нибудь фотографе из газеты. Некоторых из них разыскивали в Южной Калифорнии по обвинениям в воровстве, избиениях и уклонении от уплаты алиментов. Даже случайно сделанное фото или имя, беспечно выкрикнутое на парковочной стоянке, могло повлечь за собой цепь необратимых событий, в результате которых они оказались бы за решеткой; фотография, сделанная в Окленде, или интервью с упоминанием имен могли быть переданы по телеграфу и напечатаны в Сан-Бернардино на следующее же утро. И тогда уже было лишь вопросом времени, – буквально нескольких часов, – когда свора ищеек вновь возьмет их след.
Известность оказывала отверженным медвежью услугу и при найме на работу. В конце 1964-го из outlaws работало примерно две трети, но спустя год эта цифра сократилась где-то до одной трети. Терри незамедлительно уволили со сборочного конвейера на «Дженерал Моторз» через несколько дней после появления статьи в True.* «Они просто сказали мне, чтобы я уматывал, – сказал он, пожимая плечами. – Они ничего не объяснили, но парни, с которыми я работал, сказали мне, что мастер аж трясся весь при упоминании об этой статье. Он допытывался у одного парня, видел ли тот хотя бы раз, как я курю траву, и заводил ли я когда-нибудь разговор о групповых изнасилованиях, – такая вот хуйня. А в профсоюзе сказали, что они будут оспаривать это решение, но черт с ними! Я могу и по-другому заработать себе на хлеб».
*Август, 1965-го.
На рынке труда услуги «отверженных» мотоциклистов большим спросом не пользуются. За редким исключением, даже те из них, кто имеет пользующуюся спросом на рабочих местах профессию, предпочитают садиться на пособие по безработице… Это дает им свободное время, возможность спать целый день, возиться сколько им влезет со своими мотоциклами, и подрабатывать где-нибудь, не надрывая пупок, если им нужны будут какие-то наличные.