Страница:
На другой день необходимо было заправиться горючим. Местной колхозной заправкой распоряжалась тетка с улыбкой во всю рожу. Мы с
Чижом сидели в машине, Ляо руководил процедурой. Стрелка прибора на колонке немного не дошла до означенных литров. "Двести грамм не долили!" – вскричал Чиж, высунувшись из окна. Щедрая баба, не глядя, даванула на кнопку, а Ляо в этот момент уже успел вынуть шланг из бензобака и наблюдал, как последние капли горючей жидкости стекают с конца у него перед носом…
Командора отчасти спасли очки, которые он, матерясь, скинул, и под гогот всех собравшихся, побежал куда-то умываться.
В полдень приехали в Сырьяны, – небольшое село на высоком берегу
Вятки. После дальней дороги нас привлек наспех подновленный местными патриотами храм, в пустое нутро которого мы не поленились заглянуть.
С высоты открывался прекрасный вид на десятки километров окрест. В
Сырьянах у Ляо жил еще один старый друг – фельдшер небольшой местной больнички. Когда смущенный хозяин провел нас сюда для проформы, мы обнаружили приятную прохладу и тишину. Видимо потенциальные больные вместо наших убогих аппаратов, дремавших на полках и столиках, пользовались исключительно целебной погодой. Чтобы прокормить свалившуюся на него голодную ораву, фельдшер потащил нас по окружающим живописным холмам собирать грибы. Затем были пустопорожние разговоры у костра, грибовница с водкой, попытка наладить старенький ламповый телевизор и отбой в избе на полу под общими одеялами.
Распрощались по-деревенски рано и уже к восьми утра въезжали на территорию рай больницы в Белой. У ворот маячила унылая фигура рентгенолога Тюлькина с тощей кошелкой в руке: "В колхоз послали – все равно флюорограф не работает!"
Последний рабочий день был напряженным: успеть все доделать, в том числе, вернуть спрятанный под матрац от греха подальше парафиновый нож физиокабинета, собрать оставшиеся подписи, и, в завершение, отметиться у главврача со страшной фамилией Кирмас. Ляо из-за поломанного флюорографа боялся идти к нему: "Зверь!" Уже под вечер ходил я, все обошлось, легко подписал.
В сумерках промелькнули фонари слободского моста. Море огней, асфальт на улицах, – цивилизация! Влетаю в нашу каморку на втором этаже, где меня ждет мой "Спорт В-542", и домой к семье.
На другой день в субботу 11 сентября 1982 года примерно в восемь часов вечера мы оказались свидетелями пролета болида в северной части небосвода. Минут пять он бесшумно летел и, наконец, раскололся на части. Светящийся газ от его следа, наводя тревогу, долго расходился по всему небу.
Недавно из районной газеты я узнал, что обломки небесного гостя упали в тех самых местах, где за пару дней до того наша "Антилопа" гналась за своей лунной тенью по унылой ночной дороге от Подрезчихи до Полома. Местный энтузиаст (пока безрезультатно) каждое лето ищет в лесных болотах свидетельства той космической катастрофы.
После поездки Ляо накатал телегу на Чижа, и того стали откровенно выгонять, не смотря на то, что он заочно учился по профилю работы.
Меня эта деятельность стала утомлять, почувствовал вред от излучений. Еще на первом месяце работы Ляо показал мне, как менять рентгеновскую трубку, отслужившую срок. Когда все сделали, выяснилось, что аппарат не работает. Стали искать причину, постепенно снимая детали крепления и защиты, но стрелка на пульте упорно стояла на нуле, показывая отсутствие тока через трубку.
Разобрали все до прямой видимости раскаленного катода, и только тогда дошло проверить сам стрелочный прибор. Заело стрелку! Все время излучение шло на полную мощность! За обедом меня тошнило, а по телу был озноб и гусиная кожа. С той поры посещения рентгенкабинетов стали для меня невыносимы. Кроме того, надоела вся эта возня с
Бело-Холуницким районом, за которую почти ничего не платили. Я уговорил Чижа подать заявление.
20. Последователи.
Все в том же занятном сентябре 82 года наши идеологические противники ускоренными темпами начали оборудовать в недавно построенном здании кафе-столовой комсомольскую дискотеку, не долго думая, названную "Алый Парус". По вечерам и во вторую смену там мастерили комсомольцы предприятий города, а оформляли студенты из
Кирова, видимо, уже сляпавшие у себя нечто подобное. Зал сработали прилично для нашей полу сельской местности. Но получился он, явно тесноват, так как часть площади отвели для тогдашних VIP персон, – партийно-комсомольской элиты, которая незаметно от рядовых граждан расслаблялась в узком кругу, сообщаясь с массами через потайную дверцу. Торжественное открытие приурочили ко дню рождения комсомола
– 29 октября. Работать нас туда, разумеется, не пригласили. Музыку включал Емеля на пару с кем-то. Раза два, когда ажиотаж вокруг заведения немного поутих и вход стал свободным, я там побывал. В первый раз посещение организовала Галя Изегова. Тут же оказался вахрушевский фарцовщик, поставлявший мне записи. Емеля был явно обескуражен нашим визитом. Гнал он в основном евро диско, которое я не уважаю, да, появившийся уже легкий советский рок. Емеля приходил ко мне перед открытием посоветоваться. Я полу серьезно предлагал ему дать имя новой дискотеке по названию первого хита "Альфы" -
"Волчек", но оно, конечно не прошло. Два года спустя он уехал в
Тюмень, забрав через год жену, продавщицу книжного магазина.
Навсегда покидая наш город, он сожалел, что когда-то не взял меня в пару. Не знаю, смог ли бы я с ним ужиться.
После него в "Алом Парусе" довольно долго работал Олег Плюснин.
Познакомились мы, когда он пришел просить совета о поступлении на работу не известную ему – обслуживание автоклавов на ветеринарной станции. Я делился с ним опытом в проведении вечеров, собрал небольшую цветомузыку. В последствии он жаловался на зрение и по совету врачей оставил работу в дискотеке.
В конце 83 года меня вызвали в горком ВЛКСМ. Молоденький аккуратист в галстуке небрежно предложил мне принять участие в смотре – конкурсе дискотек: "Я, конечно, не могу вас заставить…" Я отказался, вполне честно сказав в ответ, что больше этим не занимаюсь.
Когда стало ясно, что с дискотекой все кончено, я продал цветомузыкальную установку Коле Аюпову, и он потом работал в
Промокашке. На его вечерах я не бывал. Однажды он взволнованный зашел ко мне на работу и рассказал, что во время драки в зале, когда вошли менты, неудачно пошутил в микрофон: "Начался красный террор!"
После этого его таскали куда-то, грозили всем, чем возможно.
В отделе культуры была создана комиссия по надзору за дискотеками, председателем которой назначили директора хоровой музыкальной школы
Шадрина. По просьбе Коли я говорил с ним об этом случае. Лев
Николаевич человек замечательный, но классической закваски, – противник низкопробной музыки. Так или иначе, все рассосалось…
21. Конец Эпохи.
22. Пунктир судьбы.
Чижом сидели в машине, Ляо руководил процедурой. Стрелка прибора на колонке немного не дошла до означенных литров. "Двести грамм не долили!" – вскричал Чиж, высунувшись из окна. Щедрая баба, не глядя, даванула на кнопку, а Ляо в этот момент уже успел вынуть шланг из бензобака и наблюдал, как последние капли горючей жидкости стекают с конца у него перед носом…
Командора отчасти спасли очки, которые он, матерясь, скинул, и под гогот всех собравшихся, побежал куда-то умываться.
В полдень приехали в Сырьяны, – небольшое село на высоком берегу
Вятки. После дальней дороги нас привлек наспех подновленный местными патриотами храм, в пустое нутро которого мы не поленились заглянуть.
С высоты открывался прекрасный вид на десятки километров окрест. В
Сырьянах у Ляо жил еще один старый друг – фельдшер небольшой местной больнички. Когда смущенный хозяин провел нас сюда для проформы, мы обнаружили приятную прохладу и тишину. Видимо потенциальные больные вместо наших убогих аппаратов, дремавших на полках и столиках, пользовались исключительно целебной погодой. Чтобы прокормить свалившуюся на него голодную ораву, фельдшер потащил нас по окружающим живописным холмам собирать грибы. Затем были пустопорожние разговоры у костра, грибовница с водкой, попытка наладить старенький ламповый телевизор и отбой в избе на полу под общими одеялами.
Распрощались по-деревенски рано и уже к восьми утра въезжали на территорию рай больницы в Белой. У ворот маячила унылая фигура рентгенолога Тюлькина с тощей кошелкой в руке: "В колхоз послали – все равно флюорограф не работает!"
Последний рабочий день был напряженным: успеть все доделать, в том числе, вернуть спрятанный под матрац от греха подальше парафиновый нож физиокабинета, собрать оставшиеся подписи, и, в завершение, отметиться у главврача со страшной фамилией Кирмас. Ляо из-за поломанного флюорографа боялся идти к нему: "Зверь!" Уже под вечер ходил я, все обошлось, легко подписал.
В сумерках промелькнули фонари слободского моста. Море огней, асфальт на улицах, – цивилизация! Влетаю в нашу каморку на втором этаже, где меня ждет мой "Спорт В-542", и домой к семье.
На другой день в субботу 11 сентября 1982 года примерно в восемь часов вечера мы оказались свидетелями пролета болида в северной части небосвода. Минут пять он бесшумно летел и, наконец, раскололся на части. Светящийся газ от его следа, наводя тревогу, долго расходился по всему небу.
Недавно из районной газеты я узнал, что обломки небесного гостя упали в тех самых местах, где за пару дней до того наша "Антилопа" гналась за своей лунной тенью по унылой ночной дороге от Подрезчихи до Полома. Местный энтузиаст (пока безрезультатно) каждое лето ищет в лесных болотах свидетельства той космической катастрофы.
После поездки Ляо накатал телегу на Чижа, и того стали откровенно выгонять, не смотря на то, что он заочно учился по профилю работы.
Меня эта деятельность стала утомлять, почувствовал вред от излучений. Еще на первом месяце работы Ляо показал мне, как менять рентгеновскую трубку, отслужившую срок. Когда все сделали, выяснилось, что аппарат не работает. Стали искать причину, постепенно снимая детали крепления и защиты, но стрелка на пульте упорно стояла на нуле, показывая отсутствие тока через трубку.
Разобрали все до прямой видимости раскаленного катода, и только тогда дошло проверить сам стрелочный прибор. Заело стрелку! Все время излучение шло на полную мощность! За обедом меня тошнило, а по телу был озноб и гусиная кожа. С той поры посещения рентгенкабинетов стали для меня невыносимы. Кроме того, надоела вся эта возня с
Бело-Холуницким районом, за которую почти ничего не платили. Я уговорил Чижа подать заявление.
20. Последователи.
Все в том же занятном сентябре 82 года наши идеологические противники ускоренными темпами начали оборудовать в недавно построенном здании кафе-столовой комсомольскую дискотеку, не долго думая, названную "Алый Парус". По вечерам и во вторую смену там мастерили комсомольцы предприятий города, а оформляли студенты из
Кирова, видимо, уже сляпавшие у себя нечто подобное. Зал сработали прилично для нашей полу сельской местности. Но получился он, явно тесноват, так как часть площади отвели для тогдашних VIP персон, – партийно-комсомольской элиты, которая незаметно от рядовых граждан расслаблялась в узком кругу, сообщаясь с массами через потайную дверцу. Торжественное открытие приурочили ко дню рождения комсомола
– 29 октября. Работать нас туда, разумеется, не пригласили. Музыку включал Емеля на пару с кем-то. Раза два, когда ажиотаж вокруг заведения немного поутих и вход стал свободным, я там побывал. В первый раз посещение организовала Галя Изегова. Тут же оказался вахрушевский фарцовщик, поставлявший мне записи. Емеля был явно обескуражен нашим визитом. Гнал он в основном евро диско, которое я не уважаю, да, появившийся уже легкий советский рок. Емеля приходил ко мне перед открытием посоветоваться. Я полу серьезно предлагал ему дать имя новой дискотеке по названию первого хита "Альфы" -
"Волчек", но оно, конечно не прошло. Два года спустя он уехал в
Тюмень, забрав через год жену, продавщицу книжного магазина.
Навсегда покидая наш город, он сожалел, что когда-то не взял меня в пару. Не знаю, смог ли бы я с ним ужиться.
После него в "Алом Парусе" довольно долго работал Олег Плюснин.
Познакомились мы, когда он пришел просить совета о поступлении на работу не известную ему – обслуживание автоклавов на ветеринарной станции. Я делился с ним опытом в проведении вечеров, собрал небольшую цветомузыку. В последствии он жаловался на зрение и по совету врачей оставил работу в дискотеке.
В конце 83 года меня вызвали в горком ВЛКСМ. Молоденький аккуратист в галстуке небрежно предложил мне принять участие в смотре – конкурсе дискотек: "Я, конечно, не могу вас заставить…" Я отказался, вполне честно сказав в ответ, что больше этим не занимаюсь.
Когда стало ясно, что с дискотекой все кончено, я продал цветомузыкальную установку Коле Аюпову, и он потом работал в
Промокашке. На его вечерах я не бывал. Однажды он взволнованный зашел ко мне на работу и рассказал, что во время драки в зале, когда вошли менты, неудачно пошутил в микрофон: "Начался красный террор!"
После этого его таскали куда-то, грозили всем, чем возможно.
В отделе культуры была создана комиссия по надзору за дискотеками, председателем которой назначили директора хоровой музыкальной школы
Шадрина. По просьбе Коли я говорил с ним об этом случае. Лев
Николаевич человек замечательный, но классической закваски, – противник низкопробной музыки. Так или иначе, все рассосалось…
21. Конец Эпохи.
10 ноября 1982 года умер Брежнев. В момент похорон я находился в физио кабинете в Вахрушах. Радио громко включено, все слушали трансляцию траурного торжества с Красной площади. Некоторые откровенно жалели старика – бедняга простудился на трибуне мавзолея.
Особенно горевала моя бабушка, не отнимут ли пенсию, которую ей дали в последние годы правления Брежнева? Сначала всего 18 рублей, а потом стали прибавлять, и к концу жизни она получала 60 рублей.
Трудового стажа – двадцать лет на государственных предприятиях – у нее не было. До войны, пока был жив муж, она не работала, тогда это считалось нормой. Трое детей, хозяйство, кое-как хватало на жизнь.
Во время войны и после работала на дому, шила рукавицы, но эти годы в стаж не вошли. В 60-х испортилось здоровье, да, и профессии не имелось. Пока могла тайком строчила дома узоры на полотне с помощью швейной машинки. Но этот промысел давили непомерными поборами. И вот, на восьмом десятке ее лет "Брежнев дал пенсию!" Как не любить такого в сравнении с другими правителями, закрывавшими церкви, затевавшими раскулачивания, посылавшими людей миллионами на войну, в ссылку и лагеря.
Гроб с любимцем под грохот салюта уронили на дно могилы, и над
Кремлем, словно ставшая явью нечистая сила, лениво поднялась в небо стая потревоженных ворон.
Еще когда я работал в ДК, один мой знакомый по школе М. поведал с глазу на глаз в подпитии, что является внештатным сотрудником КГБ:
"Вот увидишь, что будет, когда Брежнев умрет!" – прошептал он, тут же испугавшись своих слов. Перспектива маячила безрадостная,
Андропов, их шеф, рвался к власти. И это случилось. Новый генсек начал наводить порядок и дисциплину. Были арестованы и расстреляны несколько высокопоставленных воров, посадили даже зятя Брежнева
Чурбанова. Министр внутренних дел, красавец Щелоков, чей портрет вместо иконы висел в ленкомнате нашей конвойной роты, в ожидании ареста успел застрелиться. По всей стране прошла кампания проверок граждан, посещающих в дневное время бани, магазины, кинотеатры и прочие заведения, – искали отлучившихся с работы. Сурово наказывали за самое малое нарушение рабочей дисциплины. Зато для популярности выпустили водку низкого качества на полтинник дешевле. Народ между собой звал ее Андроповка. Но все эти новшества длились не долго, через полгода стало стихать, поползли слухи, что глава государства хворает, что в него стреляли. В конце концов, объявили о смерти борца с коррупцией и разгильдяйством. И пошло! Череда торжественных похорон даже веселила. Вожди дохли на лету, как мухи в конце лета.
"Подожди, вот перемрут они все, придет к власти наше поколение и все изменится!" – повторял со сладкой улыбкой Грехов, разливая дешевое вино в хрустальные рюмки-сапожки.
И действительно изменилось!
В декабре 82 года я устроился работать звукооператором в детскую музыкальную школу, – самое культурное учреждение города, где меня стали величать Евгением Анатольевичем. Здесь в первом же летнем сезоне украли мой любимый спортивный велосипед, неосторожно оставленный под окном рабочего кабинета, – места моего приятного отдыха на протяжении девяти следующих лет. В моем распоряжении оказались два высококлассных магнитофона "Олимп", выпуск которых был только что налажен в Кирове, куда с целью их приобретения приезжали меломаны со всего СССР. Я надеялся использовать новое место работы для поднятия авторитета в перспективе будущего диджейства. Правда, эти планы не состоялись. В общем, я как-то устроился. А вот Чиж долго не мог найти работу, даже переправил в трудовой книжке на месяц дату увольнения. Наконец, поступил электриком на пивзавод. Там он вволю пил пиво и познакомился со своей будущей женой Аней, – она попала в наш город после учебы в техникуме. За квартал было видно, что он влюблен. Впервые Чижиков представил ее нам в мае 83 года на новой квартире Изеговых, где не задолго до того на дне рождения в темной ванной меня застал за утешением своей невесты Зянкин.
Посетителей квартиры отчасти шокировал обломок верхушки черепа употребляемый хозяином в качестве копилки для мелочи. Изегов подобрал его среди множества других человеческих останков валявшихся в траншее, вырытой при прокладке газопровода к вечному огню. С той поры Аня вошла в наш дружеский круг. Они с Сергеем рассказывали жуткие истории об огромных темно-коричневых заводских крысах. Летом вчетвером мы отдыхали на реке Белой и на Александровской даче, где местные босяки пытались отнять у меня новенький экспортный "ВЭФ" с
КВ от 13 метров.
С приближением осени 84-го Чижи улетели на юг. Сначала в украинский Артемовск, а после Чернобыля на родину Ани, староказачий
Семикаракорск на Тихом Дону.
Особенно горевала моя бабушка, не отнимут ли пенсию, которую ей дали в последние годы правления Брежнева? Сначала всего 18 рублей, а потом стали прибавлять, и к концу жизни она получала 60 рублей.
Трудового стажа – двадцать лет на государственных предприятиях – у нее не было. До войны, пока был жив муж, она не работала, тогда это считалось нормой. Трое детей, хозяйство, кое-как хватало на жизнь.
Во время войны и после работала на дому, шила рукавицы, но эти годы в стаж не вошли. В 60-х испортилось здоровье, да, и профессии не имелось. Пока могла тайком строчила дома узоры на полотне с помощью швейной машинки. Но этот промысел давили непомерными поборами. И вот, на восьмом десятке ее лет "Брежнев дал пенсию!" Как не любить такого в сравнении с другими правителями, закрывавшими церкви, затевавшими раскулачивания, посылавшими людей миллионами на войну, в ссылку и лагеря.
Гроб с любимцем под грохот салюта уронили на дно могилы, и над
Кремлем, словно ставшая явью нечистая сила, лениво поднялась в небо стая потревоженных ворон.
Еще когда я работал в ДК, один мой знакомый по школе М. поведал с глазу на глаз в подпитии, что является внештатным сотрудником КГБ:
"Вот увидишь, что будет, когда Брежнев умрет!" – прошептал он, тут же испугавшись своих слов. Перспектива маячила безрадостная,
Андропов, их шеф, рвался к власти. И это случилось. Новый генсек начал наводить порядок и дисциплину. Были арестованы и расстреляны несколько высокопоставленных воров, посадили даже зятя Брежнева
Чурбанова. Министр внутренних дел, красавец Щелоков, чей портрет вместо иконы висел в ленкомнате нашей конвойной роты, в ожидании ареста успел застрелиться. По всей стране прошла кампания проверок граждан, посещающих в дневное время бани, магазины, кинотеатры и прочие заведения, – искали отлучившихся с работы. Сурово наказывали за самое малое нарушение рабочей дисциплины. Зато для популярности выпустили водку низкого качества на полтинник дешевле. Народ между собой звал ее Андроповка. Но все эти новшества длились не долго, через полгода стало стихать, поползли слухи, что глава государства хворает, что в него стреляли. В конце концов, объявили о смерти борца с коррупцией и разгильдяйством. И пошло! Череда торжественных похорон даже веселила. Вожди дохли на лету, как мухи в конце лета.
"Подожди, вот перемрут они все, придет к власти наше поколение и все изменится!" – повторял со сладкой улыбкой Грехов, разливая дешевое вино в хрустальные рюмки-сапожки.
И действительно изменилось!
В декабре 82 года я устроился работать звукооператором в детскую музыкальную школу, – самое культурное учреждение города, где меня стали величать Евгением Анатольевичем. Здесь в первом же летнем сезоне украли мой любимый спортивный велосипед, неосторожно оставленный под окном рабочего кабинета, – места моего приятного отдыха на протяжении девяти следующих лет. В моем распоряжении оказались два высококлассных магнитофона "Олимп", выпуск которых был только что налажен в Кирове, куда с целью их приобретения приезжали меломаны со всего СССР. Я надеялся использовать новое место работы для поднятия авторитета в перспективе будущего диджейства. Правда, эти планы не состоялись. В общем, я как-то устроился. А вот Чиж долго не мог найти работу, даже переправил в трудовой книжке на месяц дату увольнения. Наконец, поступил электриком на пивзавод. Там он вволю пил пиво и познакомился со своей будущей женой Аней, – она попала в наш город после учебы в техникуме. За квартал было видно, что он влюблен. Впервые Чижиков представил ее нам в мае 83 года на новой квартире Изеговых, где не задолго до того на дне рождения в темной ванной меня застал за утешением своей невесты Зянкин.
Посетителей квартиры отчасти шокировал обломок верхушки черепа употребляемый хозяином в качестве копилки для мелочи. Изегов подобрал его среди множества других человеческих останков валявшихся в траншее, вырытой при прокладке газопровода к вечному огню. С той поры Аня вошла в наш дружеский круг. Они с Сергеем рассказывали жуткие истории об огромных темно-коричневых заводских крысах. Летом вчетвером мы отдыхали на реке Белой и на Александровской даче, где местные босяки пытались отнять у меня новенький экспортный "ВЭФ" с
КВ от 13 метров.
С приближением осени 84-го Чижи улетели на юг. Сначала в украинский Артемовск, а после Чернобыля на родину Ани, староказачий
Семикаракорск на Тихом Дону.
22. Пунктир судьбы.
Прошло 20 лет как Сергей и Аня уехали из Слободского.
Иногда они возвращаются, и тогда у нас наступает Праздник ностальгии по прошедшему времени. Всякий раз по прибытии на Родину
Чиж после первого поспешного застолья в любое время дня и ночи устремляется на берег, где лобызается с парочкой столетних дерев, уцепившихся корнями за край могучего обрыва.
Изеговы долго боролись с начальством за свои права и, победив, на всякий случай сменили место работы. Где те времена, когда Сергей, изображая слободского панка, ходил по "Бродвею" в штанах утыканных вереницами булавок?! Кстати, черепок в конце 80-х был с почестями захоронен в нашем городе мертвых.
Вернулся из армии любитель ресторанного отдыха красавчик Санька.
Девки дрались из-за него. Победительница стала женой. Мы с ним сдружились на почве музыки, радио, политики и русской истории.
Своего сына он назвал Женей. Так же поступили Чижи, когда у них родилась дочь.
Аркан также обзавелся семейством и в 80-х несколько лет жил на краю города у Игрушки. Там на огороде по ноу-хау из журнала
"Моделист-конструктор" он приставил к своей моторке три колеса и раза два катал меня под страшный грохот движка, к счастью, иногда замолкавшего, до Скоковского пруда. Часть пути я проделал пешком, толкая агрегат и его восторженного создателя через ухабы лесной дороги. Мы с женой иногда заглядывали к ним поболтать. Наташа, прибывшая к нам с родины Мичурина для работы на пивзаводе, выращивала у себя в теплице красные помидоры величиной с тарелку. Из одного она умудрялась нарезать целое блюдо салата. У них было просто и приятно. Обратно иногда возвращались далеко за полночь, пьяный велосипед жены под опасливыми взглядами встречных водителей выписывал на Полевой неуверенные зигзаги.
В середине 80-х Ваня Чемоданов все-таки запился до смерти. Это была первая смерть среди наших знакомых, еще как бы случайная. В последний раз, когда мы зашли к нему и позвали в лес на костер, он, заспанный, с порога оглядев нас, не обнаружил бутылку, долго собирался, и вышел, явно опустошив свою заначку. У костра Ваня проспал все время. Нам казалось, он подслушивает. Когда его подняли, изрек: "Я пошел домой", – и, пошатываясь, двинул в глубину леса.
"Ты как будто рад, что он умер" – заметил Изегов.
Из очередной отлучки не вернулся Аристов. Перед отъездом летом
1982 года он со своей сожительницей, а Чиж с Ольгой, полу пьяные заявились ко мне, и я устроил им во дворе прощальную дискотеку.
Зверева, когда мы сидели на крыльце, как обычно, лезла целоваться.
Вскоре она укатила жить в Москву. Как-то летом из открытого окна меня позвал ее голос… "Ты совсем не изменился! Скажи свой секрет!"
– "Остановил время". Она долго расспрашивала о Чиже и других старых знакомых – на улицу даже вышла моя обеспокоенная супруга. Я вынес
Ольге удачную фотографию, сделанную на моем тридцатилетии, где все еще молоды и счастливы, а Чиж держит Марту.
Дима женился на, по-видимому, не вполне развитой девице, которую ласково называл "Мой Крокодильчик". Она редко работала, читала только детские сказки и в отсутствие мужа не всегда сохраняла верность. Частенько бедный Дима заставал на ней залетных мужичков, густо разрисованных синими узорами. И тогда они выгоняли его из дома. В последствии так же поступали с ним ухажеры дочери. Когда в начале 90-х он жил в ужасной развалюхе без единого целого стекла, а сквозь щели в раскаленной печи можно было изучать хитроумное нутро очередного шедевра печного мастера, старшая дочь вечного кочегара устроила пожар и сама задохнулась в дыму. Правда, это официальная версия. После происшествия Дима совсем сник, болел, зарплату на
Игрушке получал натурой: телогрейками, продуктами, обедами для всей семьи в столовой при фабрике, да, водкой по праздникам. Незадолго до пожара я заходил в их зимовье показать только что полученный в
Промокашке ваучер. Полушутя посоветовал поджечь дом, чтобы получить от города лучшее жилье.
В лихие годы Димыч сделался Грибным человеком. С наступлением сезона он целыми днями пропадал в окрестных лесах и всегда возвращался с огромной корзиной добычи. Хорошие грибы продавались, а из невесть каких поганок в ведерной кастрюле на неделю вперед готовилось ароматное варево. На память от Димы кроме его любимых марочек, у меня остались часы "Восток", купленные им сразу по выходе из зоны – годовой отсидки в ЛТП, где неисправимых алкашей держали для отрезвления за колючкой как уголовников. Тогда же он показал мне письмо матери, где та писала: "Дима, дорогой, ради бога, не живи больше с этой странью – мужиков у нее перебывало без тебя! И болела сколько раз заразой! А старшая твоя, Верка, такого перевидала уже, ни на чо кроме блядства не годна. Захожу как-то к ним, а дома бардак и вонь, на кухне ведро с говном шапкой взошло!" Но святой грешник все прощал. В последний раз, когда я его видел, он, исхудавший, с бородой и объявившейся вдруг лысиной, напоминал Солженицына после шарашки. Остатки Диминого семейства исчезли из города вместе с крупной суммой одного забулдыги, имевшего неосторожность зайти к ним накануне.
Зега – Спартак покатался еще немного по контракту на подводной лодке. По возвращении много пил и однажды застал у себя дома незнакомого мужика, но бить не стал, а послал за водкой. Работал художником, пожарником, потом торговал среди улицы всяким старым хламом. Как-то он уговорил меня купить по цене трех бутылок водки полу кожаную куртку со своего плеча: "Ты не знаешь, как меня выручил!" При встрече он часто вспоминал какую-то вещь Shocking
Blue, когда-то исполнявшуюся по-русски у нас на танцах. Зега дотянул до 21 века, но его в числе других не нужных новой жизни людей доконала дешевая спирт содержащая жидкость.
Кисляков обосновался в Прибалтике и одно время привозил оттуда чемоданы деревянных рублей в обмен на вятский лес. Как-то он зашел в мой кабинет в музыкальной школе. Поговорили. Через полчаса я стал ему не интересен.
Тимур женился на русской и взял ее фамилию. Атлетическая фигура слободского секс символа семидесятых еще мелькает в гордом одиночестве на массовых мероприятиях, правда, спортивная форма на нем уже не так свежа.
В 92 году я был дома у Медного последний раз, – возился с приемником. Они поили меня хересом, а сами выдули бутылку водки – занавеска прикрывала несколько ящиков разной степени наполнения. У него сохранялась кассета с выборкой хитов моей дискотеки. Я не дослушал до конца. Через год Славик умер в Кирове. Слободские лекари не обнаружили у него опасной болезни – все грели поясницу.
Кормильца подобрала шустрая стажерка моей матери – воспитателя детского сада. Квартал с садом, где он жил среди яблонь, вскоре снесли. Теперь здесь стоят пятиэтажки. Его самого я с трудом признаю в волосатой почти обезьяньей физиономии, изредка попадающейся на пути. Выдает, разве что, нечленораздельное бормотанье.
С возрастом, не прибавив ума, дурачок Саша Рыков стал агрессивен, пил, что дадут случайные благодетели, завел подружку из семьи безработных алкашей. После очередного буйства с поджиганием жилища врага, его отсылали в Ганино на пару месяцев, иногда ему удавалось бежать. Под конец он стал бедствием для своей престарелой матери.
Ныне по собственному желанию (опекуна) Саша заточен в домик с неважной репутацией. Его мать сострадательные родственники устроили в приют. Хочется верить, что им обоим хорошо. Только очень далеко друг от друга.
Люся после учебы вернулась домой, и какое-то время мы с женой входили в ее кампанию молодых интеллектуалок, не сумевших вовремя выйти замуж. В 90-х у нее появился сын Сережа – выбор имени говорит о многом, если вспомнить старика Фрейда.
Ирина, двоюродная сестра моей жены, вышла замуж за военно-морского доктора, которого встретила у Черного моря, но жить он ее увез к
Белому. Изредка они с дочками приезжают из Северо-Двинска в наши края, и мы с Изеговыми встречаем их как старых друзей.
Воронья слободка постепенно опустела. Перебрались в центр города
Греховы, развелись и перестали наведываться в гости Саша-лабух с женой и приемной дочкой. Трактор переехал Барбоса. Брата Колю в уже
30 лет удалось женить на Лиле из Карино, где он на сенокосе, как видно, поднимал не только сельское хозяйство. Тещу за шалости с поллитровками сослали в углекислотный цех, где она уже в мае собирала припахивающие эфиром дождевики величиной с волейбольный мяч. После выхода на пенсию, она получила комнату в новом общежитии спиртзавода и с той поры улица Лебедева для нас перестала существовать.
Грехов продолжает трудиться токарем, по временам отрезая износившиеся части конечностей. Его мечта о собственном мотоцикле неожиданно сбылась. В 90-м году во времена тотального дефицита и талонирования он случайно купил у нас в Слободском "ИЖ" с коляской.
Года два Вовик с упоением лихо катался на нем по грибы и картошку.
Подорожные менты как-то не замечали под каской излишне красной физиономии.
Потом ему все надоело. И продав свой почти новый мотоцикл вместе с гаражом (этим негласным мужским клубом единомышленников), Грехов залег у телевизора. Пьет, как водится, многовато, особенно последние годы, когда спиртное на любой вкус и кошелек. Однажды ушел с моего праздничного застолья в двух левых башмаках. Недавно заглянул к нему поздравить с днем рождения. Принес литр слободской водки и любимую закуску именинника – копченое сало. Его жена собрала стол на кухне, а сам он спит беспробудно на диване под черной шубейкой перед вечно включенным телевизором. По моему наблюдению, уже лет десять к ряду.
Правда, по словам жены, еще недавно ходил. Будить его обычными методами совершенно бесполезно. Сую под нос зажигалку, но газ вскоре кончается. Беру на кухне свежую и теперь со второй попытки после появления на вечно красном лице гримасы презрения ко всему миру, глаза Вовика по одному открываются и он меня узнает: "О, Женька!"
Грузинская тетка жены раза два приезжала на родину. Зурико женился на абхазке, и они жили в Сухуми. В начале 90-х там прошла война, и с тех пор из Грузии нет известий.
Директрису перебросили из ДК в краеведческий музей, где она по клубной привычке из всего делать культ-просвет, затеяла реконструкцию: старье вроде пыльных чучел вынесли, перегородки убрали, чугунные плиты пола заменили на мраморные. Получился просторный зал пригодный для танцев, презентаций и других увеселений, кое-где по углам украшенный старинными вещичками, которые за 20 лет не удосужились снабдить поясняющими табличками.
Все это ново модно обозвали "Музейно-выставочный Центр". Недавно мы с Чижом после пары рюмок привезенного им на Новый год спирта сделали там профосмотр и, не увидев многих памятных по детству экспонатов, вынесли напугавшую служительниц музейного дела громогласную резолюцию: "Все поснимали!"
Изредка где-нибудь случайно встречаюсь с бывшим завхозом ДК.
Например, летом 89-го у нас произошел такой разговор: "Ты, ведь,
Женя, оказался прав, – дискотеки теперь на каждом углу. А мы тебе тогда не верили. Чего еще ждать!?" – "Будет революция и гражданская война…" По его лицу я понял, что он снова сомневается. В то время он был директором горсада, где поначалу развернул кипучую деятельность. Сделал новый вход, закупил аттракционы, включая
"чертово колесо", натыкал свай под летний концертный зал на свежем воздухе. Но его задумкам не удалось сбыться, перестройка съела ассигнования, а ржавчина – механизмы.
Механик не долго занимал директорское место. Вскоре его поставили руководить местными статистическими дамами, в том числе, и моей супругой. Здесь он уже никому не мешал, даже иногда помогал по мере своих сил, лихо, развозя на "Уазике" картошку с загородных участков работниц. Одно время, как и многие, он увлекался экстрасенсами и народными целителями, но со временем вышел на проторенную стезю православия, и теперь ежегодно совершает все более популярный у нас пеший крестный ход на реку Великую и обратно. Моя жена иногда гоняет туда на машине, с Изеговым или с кем другим. Ей нравится под молитвенное пение толпой окунаться в холодную воду и ради исполнения тайных желаний украдкой от недовольных священнослужителей пролазить под якобы чудодейственными корневищами. Вообще говоря, с моей
Дорогой как-то незаметно произошло неприятное превращение. В 97 году, когда мы стали ссориться, я в качестве последнего аргумента припомнил: "Когда-то ты любила меня". "Не было этого никогда!" – услышал в ответ. Тогда я раскрыл старую записную книжку на листке, где ее рукой было выведено "Женик, мой любимый, мой родной". Она вырвала этот листок и уничтожила.
В смутные времена перетряски (по выражению моей покойной бабушки) в импровизированном зале бракосочетаний ДК помещался видео зал, где
Грехов раз двадцать смотрел полюбившуюся ему "Греческую смоковницу".
Затем здесь работал ночной бар с дурной репутацией. Большинство картин куда-то пропали. Вообще, Клуб Культуры, лишившись опеки фабрики, сильно обветшал и едва сводит концы с концами. В области досуга молодежи у него теперь много конкурентов в виде небольших кафе с музыкой. Да, и Промокашку молодежь уже не воспринимает.
Здание, наконец, обрело крепкого хозяина, – после евроремонта в нем обосновались усердные слуги демократического режима, – судебные приставы.
Так или иначе, все мои герои пережили смутные времена и с комфортом устроились в новых условиях. А с клубными работниками вдобавок произошла особо значительная метаморфоза: все они стали истинно верующими. Возможно, в этом сыграла роль духовная аура, исходящая от стен ДК. Поговаривали, что они были сделаны когда-то из церковных кирпичей.
Лет двадцать после окончания школы одноклассники ждали от меня подвигов, – я читал это по их лицам, – потом перестали. Каждые пять лет мы встречаемся. Все заканчивается банальной пьянкой, оживляемой наездами удачливых гостей, пахнущих ароматным смогом далеких Больших городов. В 81-м в "Уюте" к нам подгреб пьяненький Чиж с пустой рюмкой, но получил вежливый отказ моего одноклассника: "Это не наша!" Почти каждый год приезжает из Чепецка мой сосед по парте
Иногда они возвращаются, и тогда у нас наступает Праздник ностальгии по прошедшему времени. Всякий раз по прибытии на Родину
Чиж после первого поспешного застолья в любое время дня и ночи устремляется на берег, где лобызается с парочкой столетних дерев, уцепившихся корнями за край могучего обрыва.
Изеговы долго боролись с начальством за свои права и, победив, на всякий случай сменили место работы. Где те времена, когда Сергей, изображая слободского панка, ходил по "Бродвею" в штанах утыканных вереницами булавок?! Кстати, черепок в конце 80-х был с почестями захоронен в нашем городе мертвых.
Вернулся из армии любитель ресторанного отдыха красавчик Санька.
Девки дрались из-за него. Победительница стала женой. Мы с ним сдружились на почве музыки, радио, политики и русской истории.
Своего сына он назвал Женей. Так же поступили Чижи, когда у них родилась дочь.
Аркан также обзавелся семейством и в 80-х несколько лет жил на краю города у Игрушки. Там на огороде по ноу-хау из журнала
"Моделист-конструктор" он приставил к своей моторке три колеса и раза два катал меня под страшный грохот движка, к счастью, иногда замолкавшего, до Скоковского пруда. Часть пути я проделал пешком, толкая агрегат и его восторженного создателя через ухабы лесной дороги. Мы с женой иногда заглядывали к ним поболтать. Наташа, прибывшая к нам с родины Мичурина для работы на пивзаводе, выращивала у себя в теплице красные помидоры величиной с тарелку. Из одного она умудрялась нарезать целое блюдо салата. У них было просто и приятно. Обратно иногда возвращались далеко за полночь, пьяный велосипед жены под опасливыми взглядами встречных водителей выписывал на Полевой неуверенные зигзаги.
В середине 80-х Ваня Чемоданов все-таки запился до смерти. Это была первая смерть среди наших знакомых, еще как бы случайная. В последний раз, когда мы зашли к нему и позвали в лес на костер, он, заспанный, с порога оглядев нас, не обнаружил бутылку, долго собирался, и вышел, явно опустошив свою заначку. У костра Ваня проспал все время. Нам казалось, он подслушивает. Когда его подняли, изрек: "Я пошел домой", – и, пошатываясь, двинул в глубину леса.
"Ты как будто рад, что он умер" – заметил Изегов.
Из очередной отлучки не вернулся Аристов. Перед отъездом летом
1982 года он со своей сожительницей, а Чиж с Ольгой, полу пьяные заявились ко мне, и я устроил им во дворе прощальную дискотеку.
Зверева, когда мы сидели на крыльце, как обычно, лезла целоваться.
Вскоре она укатила жить в Москву. Как-то летом из открытого окна меня позвал ее голос… "Ты совсем не изменился! Скажи свой секрет!"
– "Остановил время". Она долго расспрашивала о Чиже и других старых знакомых – на улицу даже вышла моя обеспокоенная супруга. Я вынес
Ольге удачную фотографию, сделанную на моем тридцатилетии, где все еще молоды и счастливы, а Чиж держит Марту.
Дима женился на, по-видимому, не вполне развитой девице, которую ласково называл "Мой Крокодильчик". Она редко работала, читала только детские сказки и в отсутствие мужа не всегда сохраняла верность. Частенько бедный Дима заставал на ней залетных мужичков, густо разрисованных синими узорами. И тогда они выгоняли его из дома. В последствии так же поступали с ним ухажеры дочери. Когда в начале 90-х он жил в ужасной развалюхе без единого целого стекла, а сквозь щели в раскаленной печи можно было изучать хитроумное нутро очередного шедевра печного мастера, старшая дочь вечного кочегара устроила пожар и сама задохнулась в дыму. Правда, это официальная версия. После происшествия Дима совсем сник, болел, зарплату на
Игрушке получал натурой: телогрейками, продуктами, обедами для всей семьи в столовой при фабрике, да, водкой по праздникам. Незадолго до пожара я заходил в их зимовье показать только что полученный в
Промокашке ваучер. Полушутя посоветовал поджечь дом, чтобы получить от города лучшее жилье.
В лихие годы Димыч сделался Грибным человеком. С наступлением сезона он целыми днями пропадал в окрестных лесах и всегда возвращался с огромной корзиной добычи. Хорошие грибы продавались, а из невесть каких поганок в ведерной кастрюле на неделю вперед готовилось ароматное варево. На память от Димы кроме его любимых марочек, у меня остались часы "Восток", купленные им сразу по выходе из зоны – годовой отсидки в ЛТП, где неисправимых алкашей держали для отрезвления за колючкой как уголовников. Тогда же он показал мне письмо матери, где та писала: "Дима, дорогой, ради бога, не живи больше с этой странью – мужиков у нее перебывало без тебя! И болела сколько раз заразой! А старшая твоя, Верка, такого перевидала уже, ни на чо кроме блядства не годна. Захожу как-то к ним, а дома бардак и вонь, на кухне ведро с говном шапкой взошло!" Но святой грешник все прощал. В последний раз, когда я его видел, он, исхудавший, с бородой и объявившейся вдруг лысиной, напоминал Солженицына после шарашки. Остатки Диминого семейства исчезли из города вместе с крупной суммой одного забулдыги, имевшего неосторожность зайти к ним накануне.
Зега – Спартак покатался еще немного по контракту на подводной лодке. По возвращении много пил и однажды застал у себя дома незнакомого мужика, но бить не стал, а послал за водкой. Работал художником, пожарником, потом торговал среди улицы всяким старым хламом. Как-то он уговорил меня купить по цене трех бутылок водки полу кожаную куртку со своего плеча: "Ты не знаешь, как меня выручил!" При встрече он часто вспоминал какую-то вещь Shocking
Blue, когда-то исполнявшуюся по-русски у нас на танцах. Зега дотянул до 21 века, но его в числе других не нужных новой жизни людей доконала дешевая спирт содержащая жидкость.
Кисляков обосновался в Прибалтике и одно время привозил оттуда чемоданы деревянных рублей в обмен на вятский лес. Как-то он зашел в мой кабинет в музыкальной школе. Поговорили. Через полчаса я стал ему не интересен.
Тимур женился на русской и взял ее фамилию. Атлетическая фигура слободского секс символа семидесятых еще мелькает в гордом одиночестве на массовых мероприятиях, правда, спортивная форма на нем уже не так свежа.
В 92 году я был дома у Медного последний раз, – возился с приемником. Они поили меня хересом, а сами выдули бутылку водки – занавеска прикрывала несколько ящиков разной степени наполнения. У него сохранялась кассета с выборкой хитов моей дискотеки. Я не дослушал до конца. Через год Славик умер в Кирове. Слободские лекари не обнаружили у него опасной болезни – все грели поясницу.
Кормильца подобрала шустрая стажерка моей матери – воспитателя детского сада. Квартал с садом, где он жил среди яблонь, вскоре снесли. Теперь здесь стоят пятиэтажки. Его самого я с трудом признаю в волосатой почти обезьяньей физиономии, изредка попадающейся на пути. Выдает, разве что, нечленораздельное бормотанье.
С возрастом, не прибавив ума, дурачок Саша Рыков стал агрессивен, пил, что дадут случайные благодетели, завел подружку из семьи безработных алкашей. После очередного буйства с поджиганием жилища врага, его отсылали в Ганино на пару месяцев, иногда ему удавалось бежать. Под конец он стал бедствием для своей престарелой матери.
Ныне по собственному желанию (опекуна) Саша заточен в домик с неважной репутацией. Его мать сострадательные родственники устроили в приют. Хочется верить, что им обоим хорошо. Только очень далеко друг от друга.
Люся после учебы вернулась домой, и какое-то время мы с женой входили в ее кампанию молодых интеллектуалок, не сумевших вовремя выйти замуж. В 90-х у нее появился сын Сережа – выбор имени говорит о многом, если вспомнить старика Фрейда.
Ирина, двоюродная сестра моей жены, вышла замуж за военно-морского доктора, которого встретила у Черного моря, но жить он ее увез к
Белому. Изредка они с дочками приезжают из Северо-Двинска в наши края, и мы с Изеговыми встречаем их как старых друзей.
Воронья слободка постепенно опустела. Перебрались в центр города
Греховы, развелись и перестали наведываться в гости Саша-лабух с женой и приемной дочкой. Трактор переехал Барбоса. Брата Колю в уже
30 лет удалось женить на Лиле из Карино, где он на сенокосе, как видно, поднимал не только сельское хозяйство. Тещу за шалости с поллитровками сослали в углекислотный цех, где она уже в мае собирала припахивающие эфиром дождевики величиной с волейбольный мяч. После выхода на пенсию, она получила комнату в новом общежитии спиртзавода и с той поры улица Лебедева для нас перестала существовать.
Грехов продолжает трудиться токарем, по временам отрезая износившиеся части конечностей. Его мечта о собственном мотоцикле неожиданно сбылась. В 90-м году во времена тотального дефицита и талонирования он случайно купил у нас в Слободском "ИЖ" с коляской.
Года два Вовик с упоением лихо катался на нем по грибы и картошку.
Подорожные менты как-то не замечали под каской излишне красной физиономии.
Потом ему все надоело. И продав свой почти новый мотоцикл вместе с гаражом (этим негласным мужским клубом единомышленников), Грехов залег у телевизора. Пьет, как водится, многовато, особенно последние годы, когда спиртное на любой вкус и кошелек. Однажды ушел с моего праздничного застолья в двух левых башмаках. Недавно заглянул к нему поздравить с днем рождения. Принес литр слободской водки и любимую закуску именинника – копченое сало. Его жена собрала стол на кухне, а сам он спит беспробудно на диване под черной шубейкой перед вечно включенным телевизором. По моему наблюдению, уже лет десять к ряду.
Правда, по словам жены, еще недавно ходил. Будить его обычными методами совершенно бесполезно. Сую под нос зажигалку, но газ вскоре кончается. Беру на кухне свежую и теперь со второй попытки после появления на вечно красном лице гримасы презрения ко всему миру, глаза Вовика по одному открываются и он меня узнает: "О, Женька!"
Грузинская тетка жены раза два приезжала на родину. Зурико женился на абхазке, и они жили в Сухуми. В начале 90-х там прошла война, и с тех пор из Грузии нет известий.
Директрису перебросили из ДК в краеведческий музей, где она по клубной привычке из всего делать культ-просвет, затеяла реконструкцию: старье вроде пыльных чучел вынесли, перегородки убрали, чугунные плиты пола заменили на мраморные. Получился просторный зал пригодный для танцев, презентаций и других увеселений, кое-где по углам украшенный старинными вещичками, которые за 20 лет не удосужились снабдить поясняющими табличками.
Все это ново модно обозвали "Музейно-выставочный Центр". Недавно мы с Чижом после пары рюмок привезенного им на Новый год спирта сделали там профосмотр и, не увидев многих памятных по детству экспонатов, вынесли напугавшую служительниц музейного дела громогласную резолюцию: "Все поснимали!"
Изредка где-нибудь случайно встречаюсь с бывшим завхозом ДК.
Например, летом 89-го у нас произошел такой разговор: "Ты, ведь,
Женя, оказался прав, – дискотеки теперь на каждом углу. А мы тебе тогда не верили. Чего еще ждать!?" – "Будет революция и гражданская война…" По его лицу я понял, что он снова сомневается. В то время он был директором горсада, где поначалу развернул кипучую деятельность. Сделал новый вход, закупил аттракционы, включая
"чертово колесо", натыкал свай под летний концертный зал на свежем воздухе. Но его задумкам не удалось сбыться, перестройка съела ассигнования, а ржавчина – механизмы.
Механик не долго занимал директорское место. Вскоре его поставили руководить местными статистическими дамами, в том числе, и моей супругой. Здесь он уже никому не мешал, даже иногда помогал по мере своих сил, лихо, развозя на "Уазике" картошку с загородных участков работниц. Одно время, как и многие, он увлекался экстрасенсами и народными целителями, но со временем вышел на проторенную стезю православия, и теперь ежегодно совершает все более популярный у нас пеший крестный ход на реку Великую и обратно. Моя жена иногда гоняет туда на машине, с Изеговым или с кем другим. Ей нравится под молитвенное пение толпой окунаться в холодную воду и ради исполнения тайных желаний украдкой от недовольных священнослужителей пролазить под якобы чудодейственными корневищами. Вообще говоря, с моей
Дорогой как-то незаметно произошло неприятное превращение. В 97 году, когда мы стали ссориться, я в качестве последнего аргумента припомнил: "Когда-то ты любила меня". "Не было этого никогда!" – услышал в ответ. Тогда я раскрыл старую записную книжку на листке, где ее рукой было выведено "Женик, мой любимый, мой родной". Она вырвала этот листок и уничтожила.
В смутные времена перетряски (по выражению моей покойной бабушки) в импровизированном зале бракосочетаний ДК помещался видео зал, где
Грехов раз двадцать смотрел полюбившуюся ему "Греческую смоковницу".
Затем здесь работал ночной бар с дурной репутацией. Большинство картин куда-то пропали. Вообще, Клуб Культуры, лишившись опеки фабрики, сильно обветшал и едва сводит концы с концами. В области досуга молодежи у него теперь много конкурентов в виде небольших кафе с музыкой. Да, и Промокашку молодежь уже не воспринимает.
Здание, наконец, обрело крепкого хозяина, – после евроремонта в нем обосновались усердные слуги демократического режима, – судебные приставы.
Так или иначе, все мои герои пережили смутные времена и с комфортом устроились в новых условиях. А с клубными работниками вдобавок произошла особо значительная метаморфоза: все они стали истинно верующими. Возможно, в этом сыграла роль духовная аура, исходящая от стен ДК. Поговаривали, что они были сделаны когда-то из церковных кирпичей.
Лет двадцать после окончания школы одноклассники ждали от меня подвигов, – я читал это по их лицам, – потом перестали. Каждые пять лет мы встречаемся. Все заканчивается банальной пьянкой, оживляемой наездами удачливых гостей, пахнущих ароматным смогом далеких Больших городов. В 81-м в "Уюте" к нам подгреб пьяненький Чиж с пустой рюмкой, но получил вежливый отказ моего одноклассника: "Это не наша!" Почти каждый год приезжает из Чепецка мой сосед по парте