Харитонов Михаил. Моя дорогая

   Видите, генерал, как я хорошо помню ваши объяснения. Вы ещё удивлялись моей слуховой памяти. А ведь это так просто - помнить всё, что слышишь. Достаточно иметь хорошие отношения с ушами.
   Я могу, конечно, продолжить. Уже про то, что узнала от вашего, генерал, болтливого дружка. Не буду, не беспокойтесь, не буду. Репа очень, очень мешал вам, генерал. И вы не могли его убрать. Никак не могли. "Единственный приемлемый вариант, - говорили вы, тщетно пытаясь раскурить трубку (ваша очередная попытка освоить дорогие увлечения, не первая и не последняя, ещё было вино и высокая кухня - а хотелось-то "Приму" и картошечки с лучком) - заключается в том, чтобы он умер сам. Так, чтобы его руководство знало это точно."
   Увы, Пашино руководство действительно было лучше не дразнить. Тут вы были правы, генерал. В случае насильственной смерти своего агента оно предприняло бы адекватные меры.
   В общем-то, Репа был на редкость неприятный человек - и снаружи, и внутри. Первый раз я выяснила это в сортире недешёвого ресторана, в мужском отделении, где отчаянно воняло цветочным дезодорантом. Я подавала себя как женщина средней ценовой категории, и Паша решил, что по совокупности понесённых им расходов он может распробовать товар на месте. Я чего-то подобного и ожидала - однако, после всего писька долго выговаривала мне, что я сильно рисковала: оказывается, у Паши редко что-то получалось в полевых условиях.
   Интересно, как она смогла это узнать за две минуты.
   Я, конечно, была в курсе, что Репа выделялся даже на фоне той среды, в которой он делал свой бизнес. В принципе, такие люди долго не живут, но Паше везло: несколько серьёзных людей, с которыми у него были проблемы, отправились на тот свет чуть раньше, а потом он занял особую нишу и особую крышу, и трогать его перестали.
   Интереснее было то, что Пашины потроха тоже его не любили. Очень не любили.
   Это не такой уж редкий случай, когда всё тело человека дружно ненавидит его глотку. Тело Репы несколько хотело его убить - вместе с собой, разумеется. Помеха состояла в том, что Репа был очень осторожен. И даже разваливающаяся печень, испорченный обмен веществ, висячее пузо, тахикардия, и прочие прелести жизни, научили его только одному - быть ещё осторожнее. На стороне Паши (то есть его глотки) был, кажется, только спинной мозг, с его холодной змеиной логикой, да ещё кой-какой малопривлекательный ливер. Интересно, кстати - многие ли понимают, что выражение "жопой чуять" надо понимать буквально? Впрочем, те, у кого хорошие отношения с толстым кишечником, возможно, о чём-то таком догадываются. Увы и ах, интуицией заведуют именно эти части тела, точнее соответствующие участки мозга... Как бы то ни было, умной спины и чувствительной жопы ему вполне хватало, чтобы существовать дальше, и, более того, представлять угрозу национальной безопасности, - и вашей, генерал, лично.
   Паша был осторожен. Он не курил, пил умеренно, вовремя принимал лекарства. Не водил машину, потому что не доверял своим глазам и рукам (и правильно делал). У него был очень большой список всяческих "не", который он строго соблюдал - поскольку Репа твёрдо решил прожить как можно дольше. Столь же бдителен он был и по отношению к житейским обстоятельствам. Он отнюдь не страдал авантюризмом, несмотря на род занятий и образ жизни. Другие рисковали и делали глупости - Паша почти не рисковал и старался глупостей не делать. Он играл наверняка, и прилагал все силы к тому, чтобы обеспечить себе этот верняк.
   Я провела с Пашей три недели - хотя от некоторых привычек Репы меня воротило, особенно от запаха изо рта (он не убирался никакими средствами: гнилой желудок не давал забыть о себе), пристрастия к "берхеровке" (мерзкая горькая настойка, к которой Пашу приучился в Праге), а также от словосочетания "дай впендюрить", которым он выражал желание повозиться на моём теле. Репа был прост, как репа, и не любил никаких штучек. Он влезал на меня, пыхтел, быстро спускал, иногда после этого целовал в ключицу. Моей письке понадобилось несколько дней, чтобы объяснить его дурацкому хрену, как он должен себя вести, чтобы хозяину было хорошо. Паша воспринял произошедшие с ним изменения адекватно: он решил, что нашёл Свою Женщину, Предназначенную Ему Богом, подарил мне брюлики в уши, и даже начал задумываться о том, чтобы предложить мне всё остальное (включая руку и сердце). К счастью, на сей момент моя умница уже знала про Репу всё что нужно. Всё в его теле уже было готово умереть - не хватало только пары идей, которые мы и подкинули.
   В тот день у Паши всё было отменно хорошо. Желудок свернулся клубочком и Пашу совершенно не беспокоил с самого утра. Глаза прекрасно видели, голова не болела, а в крови бурлили всякие приятные вещества. Паша плотно покушал, съездил к представителю "своего начальства" за кой-какими указаниями, пообедал, после чего решил интимно пообщаться со мной. К этому времени я и писька уже приохотили его к более или менее сносному поведению в постели. но на сей раз мы постарались как следует. Кажется, он впервые в жизни распалился по-настоящему. И, наверное, впервые в жизни забыл о том, что его сердце только и ждёт повода разорваться...
   Пашино руководство обеспокоилось всерьёз: по правилам игры, Пашу трогать было нельзя. Насколько я поняла, тело Репы было доставлено куда надо, а там - разобрано на капельки и клеточки. Искали, разумеется, яд, или его следы, или следы следов... И нашли бы в случае чего - даже если вы, генерал, попробовали пустить в ход кой-какие старые кагебешные штучки. Но ничего не было. Паша умер на бабе. Пашино руководство было вынуждено принять эту версию под давлением неопровержимых фактов. И, соответственно, кое-какие бумажки, которые могли быть пущены в ход, остались в сейфе. "Та сторона" и в самом деле соблюдала правила игры, в этом вы тоже были правы, генерал...
   Помните, вы тогда меня впервые спросили - "Девочка, как ты это сделала?"
   Потом была группировка Дагоева, которую ваши люди положили всю потому что моя писька вытащила из обрезанного члена этого урода точное месторасположение того дома, где они держали заложников. Проблема с Майклом Гройсом, двойным агентом, который решил было стать тройным... Проблема решилась довольно просто, вы не находите, генерал? Сауна, скользкий кафельный пол - и, как всегда, мужчина сверху. Он, кажется, не знал русского - но нашим гениталиям переводчик не понадобился, а мне писька потом всё прекрасно объяснила... Мои доходы росли - я действительно была вашим лучшим сотрудником. Конечно, вам очень хотелось знать, каким именно способом я добываю информацию - даже ту, которую эти люди, казалось, не знали, не должны были знать... Вы бы и дальше ломали голову над этим, генерал.
   Если бы не моё последнее задание. Александер.
   Александер, генерал, а не Александр, как у вас в досье. Он никогда не позволял называть себя Александром. Мне это нравилось, так же, как и его внешность - смуглое восточное лицо, нос с горбинкой, жёсткие чёрные волосы на груди... Разве что меня немножко смешило, что фотогеничный шрам внизу живота (когда я спрашивала, где он его заработал, Александер обычно напускал на себя таинственный вид и молча улыбался) был сделан растяпой-хирургом в Найроби, неумело прооперировашим Александеру гнойный аппендицит. Александер не любил это вспоминать потому, что обосрался на операционном столе. Впрочем, по словам письки, его тонкий кишечник утверждал, что это случилось бы в любом случае - просто дала о себе знать местная еда. Потом он, впрочем, к ней привык. До такой степени привык, что мне приходилось готовить ему сырое мясо с творогом и рапсовым маслом. Он обожал эту гадость.
   Кроме сырого мяса, ему нравились гоночные автомобили, лошади, а также хорошо сложенные мальчики спортивного вида. В этом списке увлечений я занимала место где-то между мальчиками и лошадьми (ближе к первым). То есть, можно сказать, что он был безумно влюблён - насколько подобный человек вообще может влюбиться в женщину.
   Как я выяснила своим обычным методом (ваше досье на Александера, генерал, ни к чёрту не годилось), он был профессиональным шпионом-наёмником, и работал на тех, кто больше заплатит. Он занимался только добычей информации, никогда не нанимался убивать за деньги, и всегда работал один. На самом деле, разумеется, всё было сложнее. Его тело рассказало моей письке немало интересного про его первое африканское задание. Про чёрного юношу, которого он изнасиловал и убил в ресторанном туалете в Найроби - без особой необходимости, просто потому, что у него было такое настроение. Про девочку, которую он оставил умирать с кровотечением в дешевой гостинице в Киншасе - но не был уверен, что она действительно умерла. Про тех пятерых, которые пошли с ним через линию фронта - его очень беспокоило, не остался ли кто-нибудь из них живым. Ему этого не хотелось. Как и все мужчины, в глубине души он был трусом.
   Зато он знал чёртову уйму всяких языков, включая армянский, сербский, урду и африканаас, умел держать стойку на руках, прекрасно стрелял, танцевал как бог, и никогда не храпел во сне. Если бы существовали экзамены на звание супермена, он легко получил девять баллов из десяти возможных. И ещё одно, самое важное. Моя писька влюбилась в него. Точнее, в его член.
   К сожалению, я узнала об этом слишком поздно.
   Сначала всё шло как всегда. Она работала так же усердно, и, казалось, вытягивала из нашего клиента информацию, как пылесос. Обычный сценарий, разве что несколько растянутый. Единственное, что меня слегка настораживало - потрясающий секс, который я имела с Александером. Это было и в самом деле что-то невероятное. Мне надо было задуматься об этом раньше... но я не подумала. Я привыкла чувствовать себя неуязвимой... особенно с этой стороны.
   Что я чувствовала по отношению к нему? Было ли мне хорошо с этим человеком? Наверное, да... во всяком случае, это было занимательно. Но не более того, генерал, не более того. Хотя, будь я обычной женщиной, не знающей своего тела так, как я её знаю, я, возможно, тоже влюбилась бы в этого человека.
   Рука уже устала печатать - а ведь она мне ещё понадобится. Всё, закругляюсь. Позавчера Александер вернулся из Еревана, почти не загоревший (его смулая кожа уже не принимала загар, только слегка бронзовела от солнца), рассеянный и довольный. Он быстро отымел меня, потом повёз ужинать в "Золотой Лев". Я кушала лобстера, когда вы позвонили мне прямо туда на мой обычный сотовый. Это было против всех правил - и я поняла, что дело сверхсрочное.
   Вам нужно было знать подробности ереванского дела. Кто и почему убил президента вместе с правительством. Знать срочно. Как можно скорее. "Делай что хочешь" - сказали вы, генерал, - "но мне нужно знать". Судя по голосу, дело было серьёзным. И я, как всегда, сказала - "я постараюсь, генерал". А вы были так напуганы, что не потрудились даже выругать меня за моё "постараюсь".
   Я быстренько перепихнулась с Александером прямо в ресторанном кабинете - благо, VIP-зона в "Золотом Льве" очень способствует здоровому сексу. Потом я сделала то же самое у него в номере гостиницы. Конечно, я ждала обычного отчёта - но писька молчала, будто воды в дырку набрала, а когда я стала настаивать, отделалась какой-то невнятицей. Я было решила, что у неё что-то не получилось - всё-таки член Александера был очень и очень непростым существом, писька и раньше имела с ним сложности - но всё-таки они обычно ладили... В общем, я сделала то же самое, что и в других случаях, когда у меня чего-то не получалось. То есть устроила сумасшедшую оргию на всю ночь. Александер неожиданно оказался на высоте: он выдерживал заданый темп без особых усилий. Мы вытворяли чёрт знает что... а потом, когда я была уже истощена, писька, моя любимая писька, только что отправившая меня в короткий обморок от космической силы оргазма, заявила мне:
   - Глотка, оставь его в покое. Я больше не буду ничего рассказывать. Я люблю его член, и никогда не причиню ему вреда.
   Конечно, я сначала решила, что это очередной вздор, с которым следует разобраться наедине. Александер мне в этом только мешал. Я даже не стала его будить, чтобы попрощаться. Через двадцать минут я была у себя, и настроилась на серьёзный разговор с расшалившейся мартышкой.
   Но никакого разговора не получилось. Сначала она отмалчивалась, а когда я её достала как следует, она заявила мне, что я такая же глотка, как все. И что если я буду настаивать на своём, на этом наша дружба и совместная работа кончена. "Ты ничего не умеешь делать, кроме того, что делаю я", - сказала она. "Теперь будет так - или ты выполняешь то, что я хочу, или пойдёшь побираться".
   А хотела она одного: чтобы я удержала около себя Александера любой ценой. Больше её ничего не интересовало. Его член, этот кусочек мяса с интеллектом крысы - вот то, что ей было нужно.
   Конечно, побираться я не пошла бы, вы это знаете, генерал. Вы платили мне реальные деньги. По крайней мере, того, что у меня было на счетах, хватило бы на скромную жизнь в каком-нибудь цивильном государстве. Но тут уже дело было не в деньгах. Я поняла, что, если уступлю сейчас, то никогда больше не буду распоряжаться своим телом. Писька, с одной стороны, и Александер, с другой, возьмут меня в оборот,
   Я пыталась договориться по-хорошему, генерал. Я просила ей подумать, я пыталась её обхитрить, я делала всё, что могла.
   А когда я потянулась к ней, чтобы её приласкать, она сжалась и закричала внутри - да так, что у меня свело живот от её крика: "Не прикасайся ко мне!"
   Ну вот и всё, генерал. Я раскладываю на столе инструменты - щипчики, иглы, ампулы с препаратами. Хорошо, что меня научили, как всем этим пользоваться.
   Я буду пытать свою письку, пока она не расскажет всё, что знает.
   Потом я позвоню вам, генерал, и сделаю доклад, который вы ждёте. Или не сделаю - тогда вы получите доклад, которого не ожидали. Вот этот файл, генерал.
   Мои ноги меня пока держат - это хорошо, но всё равно придётся их привязывать. Левая рука безжизненно висит вдоль туловища: у неё всегда были хорошие отношения с этой маленькой дрянью... Правая трясётся, но пока подчиняется мне. Она всегда была глуповата, и привыкла слушаться меня, не рассуждая.
   Я знаю, что мне будет больно, очень больно. Я не хочу калечить своё тело. Но - или я, или она.
   Я делаю это не для вас. Сейчас мне плевать на организацию, национальную безопасность, да и на деньги тоже. Но я не могу уступить собственной пизде.
   Если она сломается и расскажет мне всё, это будет моим последним заданием. Возможно, я уеду отсюда. Наверное, в ту самую маленькую европейскую страну, с хорошим кофе по утрам. Других радостей у меня не предвидится. Во всяком случае, с сексом придётся попрощаться: даже если всё заживёт как надо, вряд ли она когда-нибудь меня простит. Она у меня очень упрямая.
   Или же... Я знаю, что моё тело может меня убить. Достаточно лёгкого перебоя в работе сердца. И когда писька поймёт, что больше не выдержит...
   Если здесь больше ничего не написано, значит, я умерла.