Теперь перейдемте ко второй части.
Часть II (игривая).
Как просто после "нежной части", требующей всей тонкости душевных поворотов, написать "часть игривую", нуждающуюся не столько в душевной тонкости, сколько в изощреннейшем уме и гибкости мысли. Воздерживаясь от красивых фраз, с длинными периодами, по причине своего несчастного косноязычия, прямо обращаю свое внимание на Вас и тут же восклицаю: "О, как Вы прекрасны, Клавдия Васильевна!"
Помоги мне Бог досказать следующую фразу до конца и не застрять посередине. Итак, перекрестясь, начинаю: Дорогая Клавдия Васильевна, я рад, что Вы уехали в Москву, ибо останься Вы здесь (короче!), я бы в короткий срок забыл (еще короче!), я бы влюбился в Вас и забыл все вокруг! (Досказал.)
Пользуясь полной удачей и не желая портить впечатления, оставленного второй частью, быстро перехожу на часть третию.
Часть III (как ей и полагается
быть - деловая).
Дорогая Клавдия Васильевна, скорей напишите мне, как Вы устроились в Москве [1]. Очень соскучился по Вас. Страшно подумать, что постепенно человек ко всему привыкает, или, вернее, забывает то, о чем тосковал когда-то. Но другой раз бывает достаточно легкого напоминания, и все желания вспыхивают вновь, если они когда-то, хоть одно мгновение, были настоящими. Я не верю в переписку между знакомыми людьми, скорей и лучше могут переписываться люди незнакомые друг с другом, а потому я не прошу Вас о письмах, написанных по "правилам и форме". Но если Вы будете, время от времени,присылать мне кусочек бумажки с Вашим имянем [2], я буду Вам очень благодарен. Конечно, если Вы пришлете мне письмо, я буду также тронут весьма.
У Шварцев Литейных [3] я еще не был; но, когда буду, передам им все, о чем Вы меня просили.
Жизнь-то! Жизнь-то как вздорожала! Лук-порей на рынке стоит уже не 30, а 35 или даже все 40 копеек!
Даниил Хармс.
Ленинград.
Надеждинская 11, кв. 8. _________________
1. В 1933 году К.В.Пугачева переехала в Москву.
2. Здесь и в некоторых других случаях сохраняется правописание автора.
3. "Шварцы Литейные": Евгений Львович Шварц (1896 - 1958), драматург и мемуарист, и его жена Екатерина Ивановна Шварц (1902 1963) жили в то время на Литейном проспекте и звались так в кругу друзей в отличие от "Шварцев Невских" - Антона Исааковича Шварца (1896 - 1954), чтеца, эстрадного артиста, и его жены Натальи Борисовны Шанько.
2
5 октября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна, больше всего на свете хочу видеть Вас. Вы покорили меня. Я Вам очеь благодарен за Ваше письмо. Я очень много о Вас думаю. И мне опять кажется, что Вы напрасно перебрались в Москву. Я очень люблю театр, но, к сожалению, сейчас театра нет. Время театра, больших поэм и прекрасной архитектуры кончилось сто лет тому назад. Не обольщайте себя надеждой, что Хлебников написал большие поэмы, а Мейерхольд - это все же театр.
Хлебников лучше всех остальных поэтов второй половины ХIX и первой четверти ХХ века, но его поэмы это только длинные стихотворения; а Мейерхольд не сделал ничего.
Я твердо верю, что время больших поэм, архитектуры и театра когда-нибудь возобновится. Но пока этого еще нет.
Пока не созданы новые образцы в этих трех искусствах, лучшими остаются старые пути. И я, на Вашем бы месте, либо постарался сам создать новый театр, если бы чувствовал в себе достаточно величия для такого дела, либо придерживался театра наиболее архаических форм.
Между прочим, ТЮЗ стоит в более выгодном положении, нежели театры для взрослых. Если он и не открывает собой новую эпоху возрождения, он все же, благодаря особым условиям детской аудитории, хоть и засорен театральной наукой, "конструкциями" и "левизной" (не забывайте, что меня самого причисляют к самым "крайне левым поэтам"), - все же чище других театров.
Милая Клавдия Васильевна, как жалко, что Вы уехали из моего города, и тем более жалко мне это, что я всей душой привязался к Вам.
Желаю Вам, милая Клавдия Васильевна, всяческих успехов.
Даниил Хармс.
3
Понедельник,
9 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна, Вы переехали в чужой город, поэтому вполне понятно, что у Вас нет еще близких Вам людей. Но почему их вдруг не стало у меня с тех пор, как Вы уехали, - мне это не то чтобы непонятно, но удивительно! Удивительно, что видел я Вас всего четыре раза, но все, что я вижу и думаю, мне хочется сказать только Вам.
Простите меня, если впредь я буду с Вами совершенно откровенен.
--------------
Я утешаю себя: будто хорошо, что Вы уехали в Москву. Ибо что получилоь бы, если бы Вы остались тут? Либо мы постепенно разочаровались бы друг в друге, либо я полюбил бы Вас и, в силу своего консерватизма, захотел бы видеть Вас своей женой.
Может быть, лучше знать Вас издали.
--------------
Вчера я был в ТЮЗе на "Кладе" Шварца [1].
Голос Охитиной [2], очень часто, похож на Ваш. Она совершенно очевидно подражает Вам.
После ТЮЗа мы долго гуляли со Шварцем, и Шварц сожалел, что нет Вас. Он рассказывал мне, как Вы удачно играли в "Ундервуде" [3]. Чтобы побольше послушать о Вас, я попросил Шварца рассказать мне Вашу роль в "Ундервуде". Шварц рассказывал, а я интересовался всеми подробностями, и Шварц был польщен моим вниманием к его пиесе.
--------------
Сейчас дочитал Эккермана "Разговоры о Гете". Если Вы не читали их вовсе или читали, но давно, то прочтите опять. Очень хорошая и спокойная книга.
--------------
С тех пор, как Вы уехали, я написал только одно стихотворение. Посылаю его Вам. Оно называется "Подруга", но это не о Вас. Там подруга довольно страшного вида, с кругами на лице и лопнувшим глазом. Я не знаю, кто она. Может быть, как это ни смешно в наше время, это Муза. Но если стихотворение получилось грустным, то это уже Ваша вина. Мне жалко, что Вы не знаете моих стихов. "Подруга" не похожа на мои обычные стихи, как и я сам теперь не похож на самого себя. В этом виноваты Вы. А потому я и посылаю Вам это стихотворение.
Подруга
На лице твоем, подруга,
два точильщика жука
начертили сто два круга,
цифру семь и букву Ка.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон;
и твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
Что ты ждешь? Планет смятенья?
Иль движенья звездных толп?
Или ждешь судеб сплетенья,
опершись рукой на стоб?
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твое дыханье
мысль в слово превратит?
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней.
Но минуты, с каждым годом,
все становятся видней.
С каждым часом гнев и скупость
окружают нас вокруг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
И тогда, настроив лиру
и услыша лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
И быстрей помчатся реки,
и, с высоких берегов,
будешь ты, поднявши веки,
бесконечный ряд веков
наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
И на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень [4].
28 сентября 1933 года.
--------------
Ваш чекан [5] обладает странной особенностью: он играет пять минут, а потом начинает шипеть. Поэтому я играю на нем два раза в день: утром и при заходе солнца.
--------------
Милая Клавдия Васильевна, не падайте духом, а также не бойтесь писать мне грустные письма. Я даже рад, что Вы нашли Москву, на первых порах, пустой и скучной. Это только говорит, что Вы сами - большой человек.
Даниил Хармс. ________________
1. Хармс был на первом представлении, которое состоялось 8 октября 1933 года. Постановка А.А.Брянцева.
В записной книжке Хармса находим такую запись: "Клад" Шварца интересен в тех местах, где кажется, что происходит сверхестественное. Как замечательно, что это всегда так, когда в меру" (Архив Я.С.Друскина).
2. Александра Алексеевна Охитина исполняла в "Кладе" роль Птахи.
3. Первая пьеса Е.Шварца. Поставлена в Ленинградском ТЮЗе режиссерами А.А. Брянцевым и Б.В.Зоном. Премьера состоялась 21 сентября 1929 года. К.В.Пугачева играла в этом спектакле роль пионерки Маруси.
4. Третий, окончательный вариант стихотворения опубликован в "Дне поэзии. 1965" (Л. 1966, стр. 292 - 294), публикация А.Александрова. В "Дне поэзии" стихи Хармса разбиты на четверостишия и строчка "окружают нас вокруг" заменена на строчку "ловят нас в свой мрачный круг", не встречающуюся ни в одном варианте. Первый вариант был написан на обратной стороне письма от 21 сентября 1933 года к Н.И.Колюбакиной. В этом письме Хармс сообщал, что посылает "вчера написанные стихи. Правда, они еще не закончены. Конец должен быть другим, но несмотря на это я считаю, что в них есть стройность и тот грустный тон, каким говорит человек о непонятном ему предназначении человека в мире". Второй вариант написан через несколько дней, 25 сентября.
5. Музыкальный инструмент, - по описанию К.В.Пугачевой, напоминал флейту или гобой. Пугачева играла на нем в спектакле "Дети Индии" (пьеса Н.Ю.Жуковской, постановка А.А. Брянцева) и потом подарила его Д.И.Хармсу. Хармс, вспоминает Пугачева, смотрел этот спектакль (премьера состоялась 10 июня 1928 года), в нем актриса исполняла роль мальчика-индуса Умеша.
4
Понедельник 16 октября 1933 года.
Петербург.
Талант растет, круша и строя.
Благополучье - знак застоя!
Дорогая
Клавдия Васильевна,
Вы удивительный и настоящий человек!
Как ни прискорбно мне не видеть Вас, я больше не зову Вас в ТЮЗ и мой город. Как приятно знать, что есть еще человек, в котором кипит желание! Я не знаю, каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю ее обыкновенно ч и с т о т о й.
Я думал о том, как прекрасно все первое! как прекрасна первая реальность! Прекрасно солнце и трава и камень и вода и птица и жук и муха и человек. Но так же прекрасны и рюмка и ножик и ключ и гребешок. Но если я ослеп, оглох и потерял все чувства, то как я могу знать все это прекрасное? Все исчезло и нет, для меня, ничего. Но вот я получил осязание,и сразу почти весь мир появился вновь. Я приобрел слух, и мир стал значительно лучше. Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в беспорядке, но все же существует!
Однако я стал приводить мир в порядок. И вот тут появилось Искусство. Только тут понял я истинную разницу между солнцем и гребешком, но в то же время я узнал, что это одно и то же.
Теперь моя забота создать правильный порядок. Я увлечен этим и только об этом и думаю. Я говорю об этом, пытаюсь это рассказать, описать, нарисовать, протанцевать, построить. Я творец мира, и это самое главное во мне. Как же я могу не думать постоянно об этом! Во все, что я делаю, я вкладываю сознание, что я творец мира. И я делаю не просто сапог, но, раньше всего, я создаю новую вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удобным, прочным и красивым. Мне важно, чтобы в нем был тот же порядок, что и во всем мире: чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился от прикосновения с кожей и гвоздями, чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы ч и с т ы м.
Это та самая чистота, которая пронизывает все искусства. Когда я пишу стихи, то самым главным мне кажется не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие "качество", а нечто еще более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильевна, это - ч и с т о т а п о р я д к а.
Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально.
Но, Боже мой, в каких пустяках заключается истинное искусство! Великая вещь "Божественная комедия", но и стихотворение "Сквозь волнистые туманы пробирается луна" не менее велико. Ибо там и там одна и та же чистота, а следовательно, одинаковая близость к реальности, т.е. к самостоятельному существованию. Это уже не просто слова и мысли, напечатанные на бумаге, это вещь, такая же реальная, как хрустальный пузырек для чернил, стоящий передо мной на столе. Кажется, эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова!
Но, с другой стороны, как те же слова могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой, занозистой бумаге.
--------------
Нужно ли человеку что-либо помимо жизни и искусства? Я думаю, что нет: больше не нужно ничего, сюда входит все настоящее.
--------------
Я думаю, чистота может быть во всем, даже в том, как человек ест суп. Вы поступили правильно, что переехали в Москву. Вы ходите по улице и играете в голодном театре. В этом больше чистоты, чем жить здесь, в уютной комнате и играть в ТЮЗе.
--------------
Мне всегда подозрительно все благополучное.
Сегодня был у меня Заболоцкий. Он давно увлекается архитектурой и вот написал поэму, где много высказал замечательных мыслей об архитектуре и человеческой жизни [1]. Я знаю, что этим будут восторгаться много людей. Но я также знаю, что эта поэма плоха. Только в некоторых своих частях она, почти случайно, хороша. Это две категории.
Первая категория понятна и проста. Тут все так ясно, что нужно делать. Понятно, куда стремиться, чего достигать и как это осуществить. Тут виден путь. Об этом можно рассуждать; и когда-нибудь литературный критик напишет целый том по этому поводу, а комментатор - шесть томов о том, что это значит. Тут все обстоит благополучно.
О второй категории никто не скажет ни слова, хотя именно она делает хорошей всю архитектуру и мысль о человеческой жизни. Она непонятна, непостижима и, в то же время, прекрасна, вторая категория! Но ее нельзя достигнуть, к ней даже нелепо стремиться, к ней нет дорог. Именно эта вторая категория заставляет человека вдруг бросить все и заняться математикой, а потом, бросив математику, вдруг увлечься арабской музыкой, а потом жениться, а потом, зарезав жену и сына, лежать на животе и рассматривать цветок.
Это та самая неблагополучная категория, которая делает гения.
(Кстати, это я говорю уже не о Зоболоцком, он еще жену свою не убил и даже не увлекался математикой.)
--------------
Милая Клавдия Васильевна, я отнюдь не смеюсь над тем, что Вы бываете в Зоологическом парке. Было время, когда я сам каждый день бывал в здешнем Зоологическом саду. Там были у меня знакомый волк и пеликан. Если хотите, я Вам когда-нибудь опишу, как мило мы проводили время.
Хотите, я опишу Вам также, как я жил однажды целое лето на Лахтинской зоологической станции, в замке графа Стенбок-Фермора, питаясь живыми червями и мукой "Нестли" [2], в обществе полупомешанного зоолога, пауков, змей и муравьев?
Я очень рад, что Вы ходите именно в Зоологический парк. И если Вы ходите туда не только с тем, чтобы погулять, но и посмотреть на зверей, - то я еще нежнее полюблю Вас.
Даниил Хармс. --------------
1. Можно предполагать, что речь идет о не сохранившейся поэме Н.Заболоцкого "Облака" (1933).
2. Верно: "Нестле". Молочная мука для вскармливания грудных младенцев. Изготовлялась в Швейцарии.
5
Суббота,
21 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
16-го октября я послал Вам письмо, к несчастью, не заказным.
18-го получил от Вас телеграмму и ответил тоже телеграммой.
Теперь я не знаю, получили ли Вы мое четвертое письмо.
Создалась особая последовательность в наших письмах, и, чтобы написать следующее письмо, мне важно знать, что Вы получили предыдущее.
Вчера был в Филармонии на Моцарте. Не хватало только Вас, чтобы я мог чувствовать себя совершенно счастливым.
Сейчас, как никогда, хочется мне увидеть Вас. Но, несмотря на это, я больше не зову Вас в ТЮЗ и в мой город. Вы настоящий и талантливый человек, и Вы вправе презирать благополучие.
Обо всем этом я подробно изложил в четвертом письме.
Если, в течение ближайших четырех дней, я не получу от Вас вести, то пошлю Вам очередное длинное письмо, считая, что четвертого письма Вы не получили.
Даниил Хармс.
Это письмо внеочередное и имеет своей целью восстановить только неисправности нашей почты.
6
24 октября 1933 года.
"Моя дивная Клавдия Васильевна, - говорю я Вам, - Вы видите, я у Ваших ног?"
А Вы мне говорите: "Нет".
Я говорю: "Помилуйте Клавдия Васильевна. Хотите, я сяду даже на пол?"
А Вы мне опять: "Нет".
"Милая Клавдия Васильевна, - говорю я тут горячась. - Да ведь я Ваш. Именно что Ваш".
А Вы трясетесь от смеха всей своей архитектурой и не верите мне и не верите.
"Боже мой! - думаю я. - А ведь вера-то горами двигает!" А безверие что безветрие. Распустил все паруса, а корабль ни с места. То ли дело пароход!
Тут мне в голову план такой пришел: а ну-ка не пущу я Вас из сердца! Правда, есть такие ловкачи, что в глаз войдут и из уха вылезут. А я уши ватой заложу! Что тогда будете делать?
И действительно, заложил я уши ватой и пошел в Госиздат.
Сначала вата плохо в ушах держалась: как глотну, так вата из ушей выскакивает. Но потом я вату покрепче пальцем в ухо забил, тогда держаться стала.
Милая и самая дорогая моя Клавдия Васильевна,
простите меня за это шутливое вступление (только не отрезайте верхнюю часть письма, а то эти слова примут какое-то другое освещение), но я хочу сказать Вам только, что я ни с какой стороны, или, вернее, если можно так выразиться, а б с о л ю т н о не отношусь к Вам с иронией. С каждым письмом Вы делаетесь мне все ближе и дороже. Я даже вижу, как со страниц Ваших писем поднимается не то шар, не то пар и входит мне в глаза. А через глаз попадает в мозг, а там не то сгустившись, не то определившись, по нервным волоконцам, или, как говорили в старину, по жилам, бежит, уже в виде Вас, в мое сердце. Вы с ногами и руками садитесь на диван и делаетесь полной хозяйкой этого оригинального, черт возьми, дома.
И вот я уже сам прихожу в свое сердце как гость и, прежде чем войти, робко стучусь. А Вы оттуда: "Пожалста! Пожалста!"
Ну я робко вхожу, а Вы мне сейчас же дивный винегрет, паштет из селедки, чай с подушечками, журнал с Пикассо и, как говорится, чекан в зубы.
А в Госиздате надо мной потешаются: "Ну, брат, - кричат мне, - совсем, брат, ты рехнулся!" А я говорю им: "И верно, что рехнулся. И все это от любви. От любви, братцы, рехнулся!"
7
4 ноября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна, за это время я написал Вам два длинных письма, но не послал их. Одно оказалось слишком шутливое, а другое - настолько запутано, что я предпочел написать третье. Но эти два письма сбили меня с тона, и вот уже одиннадцать дней я не могу написать Вам ничего.
--------------
Третьего дня я был у Маршака и рассказывал ему о Вас. Как блистали его глаза и как пламенно билось его сердечко! (Видите, опять въехала совершенно неуместная и нелепая фраза. Какая ерунда! Маршак с пламенными глазами!)
--------------
Я увлекся Моцартом. Вот где удивительная чистота! Трижды в день, по пяти минут, изображаю я эту чистоту на Вашем чекане. Ах если бы свистел он хоть двадцать минут подряд!
За неимением рояля я приобрел себе цитру. На этом деликатном инструменте я упражняюсь наперегонки со своей сестрой [1]. До Моцарта еще не добрался, но попутно, знакомясь с теорией музыки, увлекся числовой гармонией. Между прочим, числа меня интересовали давно [2]. И человечество меньше всего знает о том, что такое число. Но почему-то принято считать, что если какое-либо явление выражено числами и в этом усмотрена некоторая закономерность, настолько, что можно предугадать последующее явление,то все, значит, понятно.
Так, например, Гельмгольц нашел числовые законы в звуках и тонах и думал этим объяснить, что такое звук и тон.
Это дало только систему, привело звук и тон в порядок, дало возможность сравнения, но ничего не объяснило.
Ибо мы не знаем, что такое число.
Что такое число? Это наша выдумка, которая только в приложении к чему-либо делается вещественной? Или число вроде травы, которую мы посеяли в цветочном горшке и считаем, что это наша выдумка и больше нет травы нигде, кроме как на нашем подоконнике?
Не число объяснит, что такое звук и тон, а звук и тон прольют хоть капельку света в нутро числа.
--------------
Милая Клавдия Васильевна, я посылаю Вам свое стихотворение: "Трава".
Очень скучаю без Вас и хочу видеть Вас. Хоть и молчал столько времени, но Вы единственный человек, о ком я думаю с радостью в сердце. Видно, будь Вы тут, я был бы влюблен по-настоящему, второй раз в своей жизни.
Дан. Хармс. --------------
1. Елизаветой Ивановной Грицыной (Ювачевой).
2. Сохранились философские и математические сочинения Хармса о природе чисел и т.д.
3. Полный текст этого стихотворения пока не обнаружен. Приведу строки, которые запомнила (и я записал с ее слов 22.IХ. 1974) художница Елена Васильевна Сафонова (1902 1980), дружившая с Введенским и Хармсом. Начало:
Когда в густой траве гуляет конь,
она себя считает конской пищей.
Когда в тебя стреляют из винтовки
и ты протягиваешь к палачу ладонь,
то ты ничтожество, ты нищий... И еще несколько строк:
Когда траву мы собираем в стог,
она благоухает.
А человек, попав в острог,
и плачет, и вздыхает,
и бьется головой и бесится,
и пробует на простыне повеситься...
8
Петербург.
Надеждинская 11, кв. 8.
Суббота, 11 февр<аля> 1934.
Дорогая
Клавдия Васильевна, только что получил от Вас письмо, где Вы пишете, что вот уже три недели как не получали от меня писем. Действительно все три недели я был в таком странном состоянии, что не мог написать Вам. Я устыжен, что Вы первая напомнили мне об этом.
Ваша подруга так трогательно зашла ко мне и передала мне петуха. "Это от Клавдии Васильевны", - сказала она. Я долго радовался, глядя на эту птицу [1].
Потом я видел Александра Осиповича Маргулиса [2]. Он написал длинную поэму и посвятил ее Вам. Он изобрел еще особые игральные спички, в котрые выигрывает тот, кто первый сложит из них слова: "Клавдия Васильевна". Мы играли с ним в эту занимательную игру, и он кое-что проиграл мне.
В ТЮЗе приятная новость: расширили сцену и прямо на ней устроили раздевалку, где публика снимат свое верхнее платье. Это очень оживило спектакли.
Брянцев [3] написал новую пиесу "Вурдалак".
Вчера был у Антона Антоновича; весь вечер говорили о Вас. Вера Михайловна собирается повторить свои пульяжи. Как Вам это нравится?
Ваш митрополит осаждает меня с самого утра. Когда ему говорят, что меня нет дома, он прячется в лифт и оттуда караулит меня.
У Шварцев бываю довольно часто. Прихожу туда под различными предлогами, но на самом деле только для того, чтобы взглянуть на Вас. Екатерина Ивановна [4] заметила это и сказала Евгению Львовичу. Теперь мое посещение Шварца называется "пугачевщина".
Дорогая Клавдия Васильевна, я часто вижу Вас во сне. Вы бегаете по комнате с колокольчиком в руках и все спрашиваете: "Где деньги? Где деньги?" А я курю трубку и отвечаю Вам: "В сундуке. В сундуке".
Даниил Хармс. -------------
1. В письме много выдуманных историй и вымышленных персонажей.
2. Верно: Моргулис, Александр Осипович Моргулис (1898 - 1938), переводчик с французского (Гюстав Флобер, Анатоль Франс и другие), писал стихи. Он и его жена пианистка И.Д.Ханцин (1899 - 1984) были в дружеских отношениях с О.Э. и Н.Я.Мандельштамами. О. Мандельштам посвятил Моргулису десять шутливых стихотворений (так называемые "моргулеты"). Репрессирован в 1936 году.
3. Александр Александрович Брянцев (1883 - 1961) - режиссер, актер и педагог, основатель Ленинградского театра юных зрителей, ТЮЗа, который теперь носит его имя.
4. Е.И.Шварц.
9
Дорогая
Клавдия Васильевна, теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь. Как могу я поверить, что Вы две ночи подряд не спали, а все находились вместе с Яхонтовым [1] и Маргулисом! Мало этого, Вы остроумно и точно намекаете мне II-ой частью "Возвращенной молодости" [2] на мое второстепенное значение в Вашей жизни, а словами "Возвращенная молодость" Вы хотите сказать, что мою-де молодость не вернешь и что вообще я слишком много о себе воображаю. Я также прекрасно понял, что Вы считаете, что я глуп. А я как раз не глуп. А что касается моих глаз и выражения моего лица, то, во-первых, наружное впечатление бывает ошибочно, а во-вторых, как бы там ни было, я остаюсь при своем мнении.
(Яронея [3].) --------------
1. Владимир Николаевич Яхонтов (1899 1945) - чтец, артист эстрады.
2. Повесть М.Зощенко (1933), которая, однако, на части не делится. Говоря о II-ой части, Хармс подразумевает, очевидно, номера журнала с продолжением повести ("Звезда", 1933, N% 8 и 10), страницы, рассказывающие об уходе старого профессора к молодой жене, скоро начинающей отодвигать его на задний план.
В одном из авторских предисловий к повести говорится: "В этой книге будут затронуты вопросы сложные и даже отчасти чересчур сложные, отдаленные от литературы и непривычные для рук писателя. Такие вопросы, как, например, поиски потерянной молодости, возвращение здоровья, свежести чувств и так далее, и тому подобное, и прочее".
Часть II (игривая).
Как просто после "нежной части", требующей всей тонкости душевных поворотов, написать "часть игривую", нуждающуюся не столько в душевной тонкости, сколько в изощреннейшем уме и гибкости мысли. Воздерживаясь от красивых фраз, с длинными периодами, по причине своего несчастного косноязычия, прямо обращаю свое внимание на Вас и тут же восклицаю: "О, как Вы прекрасны, Клавдия Васильевна!"
Помоги мне Бог досказать следующую фразу до конца и не застрять посередине. Итак, перекрестясь, начинаю: Дорогая Клавдия Васильевна, я рад, что Вы уехали в Москву, ибо останься Вы здесь (короче!), я бы в короткий срок забыл (еще короче!), я бы влюбился в Вас и забыл все вокруг! (Досказал.)
Пользуясь полной удачей и не желая портить впечатления, оставленного второй частью, быстро перехожу на часть третию.
Часть III (как ей и полагается
быть - деловая).
Дорогая Клавдия Васильевна, скорей напишите мне, как Вы устроились в Москве [1]. Очень соскучился по Вас. Страшно подумать, что постепенно человек ко всему привыкает, или, вернее, забывает то, о чем тосковал когда-то. Но другой раз бывает достаточно легкого напоминания, и все желания вспыхивают вновь, если они когда-то, хоть одно мгновение, были настоящими. Я не верю в переписку между знакомыми людьми, скорей и лучше могут переписываться люди незнакомые друг с другом, а потому я не прошу Вас о письмах, написанных по "правилам и форме". Но если Вы будете, время от времени,присылать мне кусочек бумажки с Вашим имянем [2], я буду Вам очень благодарен. Конечно, если Вы пришлете мне письмо, я буду также тронут весьма.
У Шварцев Литейных [3] я еще не был; но, когда буду, передам им все, о чем Вы меня просили.
Жизнь-то! Жизнь-то как вздорожала! Лук-порей на рынке стоит уже не 30, а 35 или даже все 40 копеек!
Даниил Хармс.
Ленинград.
Надеждинская 11, кв. 8. _________________
1. В 1933 году К.В.Пугачева переехала в Москву.
2. Здесь и в некоторых других случаях сохраняется правописание автора.
3. "Шварцы Литейные": Евгений Львович Шварц (1896 - 1958), драматург и мемуарист, и его жена Екатерина Ивановна Шварц (1902 1963) жили в то время на Литейном проспекте и звались так в кругу друзей в отличие от "Шварцев Невских" - Антона Исааковича Шварца (1896 - 1954), чтеца, эстрадного артиста, и его жены Натальи Борисовны Шанько.
2
5 октября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна, больше всего на свете хочу видеть Вас. Вы покорили меня. Я Вам очеь благодарен за Ваше письмо. Я очень много о Вас думаю. И мне опять кажется, что Вы напрасно перебрались в Москву. Я очень люблю театр, но, к сожалению, сейчас театра нет. Время театра, больших поэм и прекрасной архитектуры кончилось сто лет тому назад. Не обольщайте себя надеждой, что Хлебников написал большие поэмы, а Мейерхольд - это все же театр.
Хлебников лучше всех остальных поэтов второй половины ХIX и первой четверти ХХ века, но его поэмы это только длинные стихотворения; а Мейерхольд не сделал ничего.
Я твердо верю, что время больших поэм, архитектуры и театра когда-нибудь возобновится. Но пока этого еще нет.
Пока не созданы новые образцы в этих трех искусствах, лучшими остаются старые пути. И я, на Вашем бы месте, либо постарался сам создать новый театр, если бы чувствовал в себе достаточно величия для такого дела, либо придерживался театра наиболее архаических форм.
Между прочим, ТЮЗ стоит в более выгодном положении, нежели театры для взрослых. Если он и не открывает собой новую эпоху возрождения, он все же, благодаря особым условиям детской аудитории, хоть и засорен театральной наукой, "конструкциями" и "левизной" (не забывайте, что меня самого причисляют к самым "крайне левым поэтам"), - все же чище других театров.
Милая Клавдия Васильевна, как жалко, что Вы уехали из моего города, и тем более жалко мне это, что я всей душой привязался к Вам.
Желаю Вам, милая Клавдия Васильевна, всяческих успехов.
Даниил Хармс.
3
Понедельник,
9 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна, Вы переехали в чужой город, поэтому вполне понятно, что у Вас нет еще близких Вам людей. Но почему их вдруг не стало у меня с тех пор, как Вы уехали, - мне это не то чтобы непонятно, но удивительно! Удивительно, что видел я Вас всего четыре раза, но все, что я вижу и думаю, мне хочется сказать только Вам.
Простите меня, если впредь я буду с Вами совершенно откровенен.
--------------
Я утешаю себя: будто хорошо, что Вы уехали в Москву. Ибо что получилоь бы, если бы Вы остались тут? Либо мы постепенно разочаровались бы друг в друге, либо я полюбил бы Вас и, в силу своего консерватизма, захотел бы видеть Вас своей женой.
Может быть, лучше знать Вас издали.
--------------
Вчера я был в ТЮЗе на "Кладе" Шварца [1].
Голос Охитиной [2], очень часто, похож на Ваш. Она совершенно очевидно подражает Вам.
После ТЮЗа мы долго гуляли со Шварцем, и Шварц сожалел, что нет Вас. Он рассказывал мне, как Вы удачно играли в "Ундервуде" [3]. Чтобы побольше послушать о Вас, я попросил Шварца рассказать мне Вашу роль в "Ундервуде". Шварц рассказывал, а я интересовался всеми подробностями, и Шварц был польщен моим вниманием к его пиесе.
--------------
Сейчас дочитал Эккермана "Разговоры о Гете". Если Вы не читали их вовсе или читали, но давно, то прочтите опять. Очень хорошая и спокойная книга.
--------------
С тех пор, как Вы уехали, я написал только одно стихотворение. Посылаю его Вам. Оно называется "Подруга", но это не о Вас. Там подруга довольно страшного вида, с кругами на лице и лопнувшим глазом. Я не знаю, кто она. Может быть, как это ни смешно в наше время, это Муза. Но если стихотворение получилось грустным, то это уже Ваша вина. Мне жалко, что Вы не знаете моих стихов. "Подруга" не похожа на мои обычные стихи, как и я сам теперь не похож на самого себя. В этом виноваты Вы. А потому я и посылаю Вам это стихотворение.
Подруга
На лице твоем, подруга,
два точильщика жука
начертили сто два круга,
цифру семь и букву Ка.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон;
и твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
Что ты ждешь? Планет смятенья?
Иль движенья звездных толп?
Или ждешь судеб сплетенья,
опершись рукой на стоб?
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твое дыханье
мысль в слово превратит?
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней.
Но минуты, с каждым годом,
все становятся видней.
С каждым часом гнев и скупость
окружают нас вокруг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
И тогда, настроив лиру
и услыша лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
И быстрей помчатся реки,
и, с высоких берегов,
будешь ты, поднявши веки,
бесконечный ряд веков
наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
И на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень [4].
28 сентября 1933 года.
--------------
Ваш чекан [5] обладает странной особенностью: он играет пять минут, а потом начинает шипеть. Поэтому я играю на нем два раза в день: утром и при заходе солнца.
--------------
Милая Клавдия Васильевна, не падайте духом, а также не бойтесь писать мне грустные письма. Я даже рад, что Вы нашли Москву, на первых порах, пустой и скучной. Это только говорит, что Вы сами - большой человек.
Даниил Хармс. ________________
1. Хармс был на первом представлении, которое состоялось 8 октября 1933 года. Постановка А.А.Брянцева.
В записной книжке Хармса находим такую запись: "Клад" Шварца интересен в тех местах, где кажется, что происходит сверхестественное. Как замечательно, что это всегда так, когда в меру" (Архив Я.С.Друскина).
2. Александра Алексеевна Охитина исполняла в "Кладе" роль Птахи.
3. Первая пьеса Е.Шварца. Поставлена в Ленинградском ТЮЗе режиссерами А.А. Брянцевым и Б.В.Зоном. Премьера состоялась 21 сентября 1929 года. К.В.Пугачева играла в этом спектакле роль пионерки Маруси.
4. Третий, окончательный вариант стихотворения опубликован в "Дне поэзии. 1965" (Л. 1966, стр. 292 - 294), публикация А.Александрова. В "Дне поэзии" стихи Хармса разбиты на четверостишия и строчка "окружают нас вокруг" заменена на строчку "ловят нас в свой мрачный круг", не встречающуюся ни в одном варианте. Первый вариант был написан на обратной стороне письма от 21 сентября 1933 года к Н.И.Колюбакиной. В этом письме Хармс сообщал, что посылает "вчера написанные стихи. Правда, они еще не закончены. Конец должен быть другим, но несмотря на это я считаю, что в них есть стройность и тот грустный тон, каким говорит человек о непонятном ему предназначении человека в мире". Второй вариант написан через несколько дней, 25 сентября.
5. Музыкальный инструмент, - по описанию К.В.Пугачевой, напоминал флейту или гобой. Пугачева играла на нем в спектакле "Дети Индии" (пьеса Н.Ю.Жуковской, постановка А.А. Брянцева) и потом подарила его Д.И.Хармсу. Хармс, вспоминает Пугачева, смотрел этот спектакль (премьера состоялась 10 июня 1928 года), в нем актриса исполняла роль мальчика-индуса Умеша.
4
Понедельник 16 октября 1933 года.
Петербург.
Талант растет, круша и строя.
Благополучье - знак застоя!
Дорогая
Клавдия Васильевна,
Вы удивительный и настоящий человек!
Как ни прискорбно мне не видеть Вас, я больше не зову Вас в ТЮЗ и мой город. Как приятно знать, что есть еще человек, в котором кипит желание! Я не знаю, каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю ее обыкновенно ч и с т о т о й.
Я думал о том, как прекрасно все первое! как прекрасна первая реальность! Прекрасно солнце и трава и камень и вода и птица и жук и муха и человек. Но так же прекрасны и рюмка и ножик и ключ и гребешок. Но если я ослеп, оглох и потерял все чувства, то как я могу знать все это прекрасное? Все исчезло и нет, для меня, ничего. Но вот я получил осязание,и сразу почти весь мир появился вновь. Я приобрел слух, и мир стал значительно лучше. Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в беспорядке, но все же существует!
Однако я стал приводить мир в порядок. И вот тут появилось Искусство. Только тут понял я истинную разницу между солнцем и гребешком, но в то же время я узнал, что это одно и то же.
Теперь моя забота создать правильный порядок. Я увлечен этим и только об этом и думаю. Я говорю об этом, пытаюсь это рассказать, описать, нарисовать, протанцевать, построить. Я творец мира, и это самое главное во мне. Как же я могу не думать постоянно об этом! Во все, что я делаю, я вкладываю сознание, что я творец мира. И я делаю не просто сапог, но, раньше всего, я создаю новую вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удобным, прочным и красивым. Мне важно, чтобы в нем был тот же порядок, что и во всем мире: чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился от прикосновения с кожей и гвоздями, чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы ч и с т ы м.
Это та самая чистота, которая пронизывает все искусства. Когда я пишу стихи, то самым главным мне кажется не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие "качество", а нечто еще более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия Васильевна, это - ч и с т о т а п о р я д к а.
Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально.
Но, Боже мой, в каких пустяках заключается истинное искусство! Великая вещь "Божественная комедия", но и стихотворение "Сквозь волнистые туманы пробирается луна" не менее велико. Ибо там и там одна и та же чистота, а следовательно, одинаковая близость к реальности, т.е. к самостоятельному существованию. Это уже не просто слова и мысли, напечатанные на бумаге, это вещь, такая же реальная, как хрустальный пузырек для чернил, стоящий передо мной на столе. Кажется, эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова!
Но, с другой стороны, как те же слова могут быть беспомощны и жалки! Я никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой, занозистой бумаге.
--------------
Нужно ли человеку что-либо помимо жизни и искусства? Я думаю, что нет: больше не нужно ничего, сюда входит все настоящее.
--------------
Я думаю, чистота может быть во всем, даже в том, как человек ест суп. Вы поступили правильно, что переехали в Москву. Вы ходите по улице и играете в голодном театре. В этом больше чистоты, чем жить здесь, в уютной комнате и играть в ТЮЗе.
--------------
Мне всегда подозрительно все благополучное.
Сегодня был у меня Заболоцкий. Он давно увлекается архитектурой и вот написал поэму, где много высказал замечательных мыслей об архитектуре и человеческой жизни [1]. Я знаю, что этим будут восторгаться много людей. Но я также знаю, что эта поэма плоха. Только в некоторых своих частях она, почти случайно, хороша. Это две категории.
Первая категория понятна и проста. Тут все так ясно, что нужно делать. Понятно, куда стремиться, чего достигать и как это осуществить. Тут виден путь. Об этом можно рассуждать; и когда-нибудь литературный критик напишет целый том по этому поводу, а комментатор - шесть томов о том, что это значит. Тут все обстоит благополучно.
О второй категории никто не скажет ни слова, хотя именно она делает хорошей всю архитектуру и мысль о человеческой жизни. Она непонятна, непостижима и, в то же время, прекрасна, вторая категория! Но ее нельзя достигнуть, к ней даже нелепо стремиться, к ней нет дорог. Именно эта вторая категория заставляет человека вдруг бросить все и заняться математикой, а потом, бросив математику, вдруг увлечься арабской музыкой, а потом жениться, а потом, зарезав жену и сына, лежать на животе и рассматривать цветок.
Это та самая неблагополучная категория, которая делает гения.
(Кстати, это я говорю уже не о Зоболоцком, он еще жену свою не убил и даже не увлекался математикой.)
--------------
Милая Клавдия Васильевна, я отнюдь не смеюсь над тем, что Вы бываете в Зоологическом парке. Было время, когда я сам каждый день бывал в здешнем Зоологическом саду. Там были у меня знакомый волк и пеликан. Если хотите, я Вам когда-нибудь опишу, как мило мы проводили время.
Хотите, я опишу Вам также, как я жил однажды целое лето на Лахтинской зоологической станции, в замке графа Стенбок-Фермора, питаясь живыми червями и мукой "Нестли" [2], в обществе полупомешанного зоолога, пауков, змей и муравьев?
Я очень рад, что Вы ходите именно в Зоологический парк. И если Вы ходите туда не только с тем, чтобы погулять, но и посмотреть на зверей, - то я еще нежнее полюблю Вас.
Даниил Хармс. --------------
1. Можно предполагать, что речь идет о не сохранившейся поэме Н.Заболоцкого "Облака" (1933).
2. Верно: "Нестле". Молочная мука для вскармливания грудных младенцев. Изготовлялась в Швейцарии.
5
Суббота,
21 октября 1933 года.
Петербург.
Дорогая
Клавдия Васильевна,
16-го октября я послал Вам письмо, к несчастью, не заказным.
18-го получил от Вас телеграмму и ответил тоже телеграммой.
Теперь я не знаю, получили ли Вы мое четвертое письмо.
Создалась особая последовательность в наших письмах, и, чтобы написать следующее письмо, мне важно знать, что Вы получили предыдущее.
Вчера был в Филармонии на Моцарте. Не хватало только Вас, чтобы я мог чувствовать себя совершенно счастливым.
Сейчас, как никогда, хочется мне увидеть Вас. Но, несмотря на это, я больше не зову Вас в ТЮЗ и в мой город. Вы настоящий и талантливый человек, и Вы вправе презирать благополучие.
Обо всем этом я подробно изложил в четвертом письме.
Если, в течение ближайших четырех дней, я не получу от Вас вести, то пошлю Вам очередное длинное письмо, считая, что четвертого письма Вы не получили.
Даниил Хармс.
Это письмо внеочередное и имеет своей целью восстановить только неисправности нашей почты.
6
24 октября 1933 года.
"Моя дивная Клавдия Васильевна, - говорю я Вам, - Вы видите, я у Ваших ног?"
А Вы мне говорите: "Нет".
Я говорю: "Помилуйте Клавдия Васильевна. Хотите, я сяду даже на пол?"
А Вы мне опять: "Нет".
"Милая Клавдия Васильевна, - говорю я тут горячась. - Да ведь я Ваш. Именно что Ваш".
А Вы трясетесь от смеха всей своей архитектурой и не верите мне и не верите.
"Боже мой! - думаю я. - А ведь вера-то горами двигает!" А безверие что безветрие. Распустил все паруса, а корабль ни с места. То ли дело пароход!
Тут мне в голову план такой пришел: а ну-ка не пущу я Вас из сердца! Правда, есть такие ловкачи, что в глаз войдут и из уха вылезут. А я уши ватой заложу! Что тогда будете делать?
И действительно, заложил я уши ватой и пошел в Госиздат.
Сначала вата плохо в ушах держалась: как глотну, так вата из ушей выскакивает. Но потом я вату покрепче пальцем в ухо забил, тогда держаться стала.
Милая и самая дорогая моя Клавдия Васильевна,
простите меня за это шутливое вступление (только не отрезайте верхнюю часть письма, а то эти слова примут какое-то другое освещение), но я хочу сказать Вам только, что я ни с какой стороны, или, вернее, если можно так выразиться, а б с о л ю т н о не отношусь к Вам с иронией. С каждым письмом Вы делаетесь мне все ближе и дороже. Я даже вижу, как со страниц Ваших писем поднимается не то шар, не то пар и входит мне в глаза. А через глаз попадает в мозг, а там не то сгустившись, не то определившись, по нервным волоконцам, или, как говорили в старину, по жилам, бежит, уже в виде Вас, в мое сердце. Вы с ногами и руками садитесь на диван и делаетесь полной хозяйкой этого оригинального, черт возьми, дома.
И вот я уже сам прихожу в свое сердце как гость и, прежде чем войти, робко стучусь. А Вы оттуда: "Пожалста! Пожалста!"
Ну я робко вхожу, а Вы мне сейчас же дивный винегрет, паштет из селедки, чай с подушечками, журнал с Пикассо и, как говорится, чекан в зубы.
А в Госиздате надо мной потешаются: "Ну, брат, - кричат мне, - совсем, брат, ты рехнулся!" А я говорю им: "И верно, что рехнулся. И все это от любви. От любви, братцы, рехнулся!"
7
4 ноября 1933 года.
Дорогая
Клавдия Васильевна, за это время я написал Вам два длинных письма, но не послал их. Одно оказалось слишком шутливое, а другое - настолько запутано, что я предпочел написать третье. Но эти два письма сбили меня с тона, и вот уже одиннадцать дней я не могу написать Вам ничего.
--------------
Третьего дня я был у Маршака и рассказывал ему о Вас. Как блистали его глаза и как пламенно билось его сердечко! (Видите, опять въехала совершенно неуместная и нелепая фраза. Какая ерунда! Маршак с пламенными глазами!)
--------------
Я увлекся Моцартом. Вот где удивительная чистота! Трижды в день, по пяти минут, изображаю я эту чистоту на Вашем чекане. Ах если бы свистел он хоть двадцать минут подряд!
За неимением рояля я приобрел себе цитру. На этом деликатном инструменте я упражняюсь наперегонки со своей сестрой [1]. До Моцарта еще не добрался, но попутно, знакомясь с теорией музыки, увлекся числовой гармонией. Между прочим, числа меня интересовали давно [2]. И человечество меньше всего знает о том, что такое число. Но почему-то принято считать, что если какое-либо явление выражено числами и в этом усмотрена некоторая закономерность, настолько, что можно предугадать последующее явление,то все, значит, понятно.
Так, например, Гельмгольц нашел числовые законы в звуках и тонах и думал этим объяснить, что такое звук и тон.
Это дало только систему, привело звук и тон в порядок, дало возможность сравнения, но ничего не объяснило.
Ибо мы не знаем, что такое число.
Что такое число? Это наша выдумка, которая только в приложении к чему-либо делается вещественной? Или число вроде травы, которую мы посеяли в цветочном горшке и считаем, что это наша выдумка и больше нет травы нигде, кроме как на нашем подоконнике?
Не число объяснит, что такое звук и тон, а звук и тон прольют хоть капельку света в нутро числа.
--------------
Милая Клавдия Васильевна, я посылаю Вам свое стихотворение: "Трава".
Очень скучаю без Вас и хочу видеть Вас. Хоть и молчал столько времени, но Вы единственный человек, о ком я думаю с радостью в сердце. Видно, будь Вы тут, я был бы влюблен по-настоящему, второй раз в своей жизни.
Дан. Хармс. --------------
1. Елизаветой Ивановной Грицыной (Ювачевой).
2. Сохранились философские и математические сочинения Хармса о природе чисел и т.д.
3. Полный текст этого стихотворения пока не обнаружен. Приведу строки, которые запомнила (и я записал с ее слов 22.IХ. 1974) художница Елена Васильевна Сафонова (1902 1980), дружившая с Введенским и Хармсом. Начало:
Когда в густой траве гуляет конь,
она себя считает конской пищей.
Когда в тебя стреляют из винтовки
и ты протягиваешь к палачу ладонь,
то ты ничтожество, ты нищий... И еще несколько строк:
Когда траву мы собираем в стог,
она благоухает.
А человек, попав в острог,
и плачет, и вздыхает,
и бьется головой и бесится,
и пробует на простыне повеситься...
8
Петербург.
Надеждинская 11, кв. 8.
Суббота, 11 февр<аля> 1934.
Дорогая
Клавдия Васильевна, только что получил от Вас письмо, где Вы пишете, что вот уже три недели как не получали от меня писем. Действительно все три недели я был в таком странном состоянии, что не мог написать Вам. Я устыжен, что Вы первая напомнили мне об этом.
Ваша подруга так трогательно зашла ко мне и передала мне петуха. "Это от Клавдии Васильевны", - сказала она. Я долго радовался, глядя на эту птицу [1].
Потом я видел Александра Осиповича Маргулиса [2]. Он написал длинную поэму и посвятил ее Вам. Он изобрел еще особые игральные спички, в котрые выигрывает тот, кто первый сложит из них слова: "Клавдия Васильевна". Мы играли с ним в эту занимательную игру, и он кое-что проиграл мне.
В ТЮЗе приятная новость: расширили сцену и прямо на ней устроили раздевалку, где публика снимат свое верхнее платье. Это очень оживило спектакли.
Брянцев [3] написал новую пиесу "Вурдалак".
Вчера был у Антона Антоновича; весь вечер говорили о Вас. Вера Михайловна собирается повторить свои пульяжи. Как Вам это нравится?
Ваш митрополит осаждает меня с самого утра. Когда ему говорят, что меня нет дома, он прячется в лифт и оттуда караулит меня.
У Шварцев бываю довольно часто. Прихожу туда под различными предлогами, но на самом деле только для того, чтобы взглянуть на Вас. Екатерина Ивановна [4] заметила это и сказала Евгению Львовичу. Теперь мое посещение Шварца называется "пугачевщина".
Дорогая Клавдия Васильевна, я часто вижу Вас во сне. Вы бегаете по комнате с колокольчиком в руках и все спрашиваете: "Где деньги? Где деньги?" А я курю трубку и отвечаю Вам: "В сундуке. В сундуке".
Даниил Хармс. -------------
1. В письме много выдуманных историй и вымышленных персонажей.
2. Верно: Моргулис, Александр Осипович Моргулис (1898 - 1938), переводчик с французского (Гюстав Флобер, Анатоль Франс и другие), писал стихи. Он и его жена пианистка И.Д.Ханцин (1899 - 1984) были в дружеских отношениях с О.Э. и Н.Я.Мандельштамами. О. Мандельштам посвятил Моргулису десять шутливых стихотворений (так называемые "моргулеты"). Репрессирован в 1936 году.
3. Александр Александрович Брянцев (1883 - 1961) - режиссер, актер и педагог, основатель Ленинградского театра юных зрителей, ТЮЗа, который теперь носит его имя.
4. Е.И.Шварц.
9
Дорогая
Клавдия Васильевна, теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь. Как могу я поверить, что Вы две ночи подряд не спали, а все находились вместе с Яхонтовым [1] и Маргулисом! Мало этого, Вы остроумно и точно намекаете мне II-ой частью "Возвращенной молодости" [2] на мое второстепенное значение в Вашей жизни, а словами "Возвращенная молодость" Вы хотите сказать, что мою-де молодость не вернешь и что вообще я слишком много о себе воображаю. Я также прекрасно понял, что Вы считаете, что я глуп. А я как раз не глуп. А что касается моих глаз и выражения моего лица, то, во-первых, наружное впечатление бывает ошибочно, а во-вторых, как бы там ни было, я остаюсь при своем мнении.
(Яронея [3].) --------------
1. Владимир Николаевич Яхонтов (1899 1945) - чтец, артист эстрады.
2. Повесть М.Зощенко (1933), которая, однако, на части не делится. Говоря о II-ой части, Хармс подразумевает, очевидно, номера журнала с продолжением повести ("Звезда", 1933, N% 8 и 10), страницы, рассказывающие об уходе старого профессора к молодой жене, скоро начинающей отодвигать его на задний план.
В одном из авторских предисловий к повести говорится: "В этой книге будут затронуты вопросы сложные и даже отчасти чересчур сложные, отдаленные от литературы и непривычные для рук писателя. Такие вопросы, как, например, поиски потерянной молодости, возвращение здоровья, свежести чувств и так далее, и тому подобное, и прочее".