Страница:
Генрих Харрер
Семь лет в Тибете
Предисловие
Все наши мечты рождаются в молодости. Еще ребенком я больше восхищался подвигами реальных современных героев, чем тех, что описаны в книгах. Верхом моих желаний было походить на людей, отправлявшихся на исследование новых земель или путем неимоверных усилий и самопожертвования становившихся спортивными чемпионами, покорителями горных вершин.
Однако мне не хватало совета опытных людей, и я понапрасну потерял много времени, прежде чем понял: нельзя распыляться. Я без особого успеха испробовал себя в различных видах спорта и в конце концов остановился на двух из них, которые мне всегда нравились своей близостью к природе, — лыжах и альпинизме.
Мое детство в основном прошло в Альпах. Почти все свободное от учебы в школе время я тратил на занятия альпинизмом, а зимой — на катание на лыжах. Мне удалось кое-чего добиться, и в 1936 году меня включили в олимпийскую команду Австрии. Годом позже я стал победителем гонок в Даунхилле на Всемирном чемпионате студентов.
Эти соревнования дали мне почувствовать всю радость победы, доставшейся максимальным напряжением собственных сил. Однако меня не удовлетворило просто чувство победы над соперниками и общественное признание моего успеха. Я понял, что единственный путь утолить мои амбиции — помериться силами с горами. Поэтому в течение многих месяцев я штурмовал скалы и ледники, пока не окреп настолько, что мог преодолеть любую пропасть. Однако этот опыт мне дорого обошелся. Однажды я сорвался со 170-футовой высоты и только чудом уцелел. О более мелких неприятностях просто не стоит говорить.
Возвращение к занятиям в университете было, как всегда, тоскливым. Однако я не жаловался. У меня была возможность познакомиться со всеми книгами об альпинизме и путешествиях, и, пока я сидел над ними, из множества неопределенных желаний во мне сформировалось одно, но твердое стремление — реализовать мечту всех альпинистов, принять участие в экспедиции в Гималаи.
Однако для такого никому не известного юнца, как я, лелеять столь амбициозную мечту было почти безумием. Попасть в Гималаи тогда могли либо очень богатые люди, либо представители нации, чьи солдаты в то время все еще направлялись на службу в Индию. Поскольку я не являлся британцем и не был богат, у меня оставался лишь один путь: совершить что-то такое, что давало бы мне право претендовать на участие в какой-нибудь экспедиции в Гималаи. Но что?! Все пики Альп давно уже покорены, и даже самые труднодостижимые горные кряжи и хребты сдались перед невероятным упорством и отвагой альпинистов. Однако постойте! Еще одна гора осталась непокоренной, самая высокая и опасная — северная стена Эйджера!
Никто еще не добирался до вершины этой скалы, взметнувшейся ввысь на 6700 футов. Все попытки покорить ее завершались неудачно, и несколько человек поплатились за них жизнью. О склонах коварной горы слагались многочисленные зловещие легенды, и наконец швейцарское правительство запретило все восхождения на нее. Несомненно, это было именно то приключение, которое я искал. Если удастся сломить неприступную оборону северной скалы, я получу неоспоримое право принять участие в экспедиции в Гималаи. Я долго вынашивал идею совершить свое почти безнадежное восхождение. Как летом
1938 года мне вместе с моими друзьями Фрицем Кашпареком, Андерлом Хекмеером и Виггерлом Воргом удалось подняться на ужасную каменную стену Эйджера, описано во многих книгах.
Осень я провел в постоянных, тренировках, очень надеясь быть приглашенным в состав экспедиции в Нанга-Парбат, запланированной на лето 1939 года. Казалось, что моя надежда так и останется мечтой, поскольку уже наступила зима, а никто никуда меня не звал. Для покорения роковой горы в Кашмире отобрали других… Мне ничего не оставалось, как скрепя сердце подписать контракт на участие в съемках фильма о горнолыжниках.
Репетиции были в самом разгаре, но однажды меня внезапно позвали к телефону. Я получил наконец долгожданное предложение принять участие в гималайской экспедиции, которая начиналась через четыре дня! Без тени сомнения я расторг свой контракт и поспешил домой в Грац, потратил сутки на сборы и уже на следующий день ехал в Антверпен с Питером Ауфшнайтером, руководителем немецкой экспедиции в Нанга-Парбат, и остальными членами группы — Латцем Чикеном и Гансом Лобенхоффером.
Раньше уже предпринимались четыре попытки покорить кашмирский двадцатипятитысячник, но все они окончились неудачей и унесли многие жизни. Мы должны были проложить новый маршрут, в чем заключалась наша основная работа, а сам штурм вершины планировался в следующем году. Помнится, меня сразу покорило великолепие Гималаев. Красота гигантских гор, необъятные окружающие их просторы, самобытность индийского народа — все действовало завораживающе.
С тех пор прошло много лет, однако Азия никогда больше меня не отпускала от себя. В данной книге я постараюсь рассказать вам, как это произошло и к чему привело, а поскольку у меня нет писательского опыта, я буду придерживаться лишь неприукрашенной правды.
Однако мне не хватало совета опытных людей, и я понапрасну потерял много времени, прежде чем понял: нельзя распыляться. Я без особого успеха испробовал себя в различных видах спорта и в конце концов остановился на двух из них, которые мне всегда нравились своей близостью к природе, — лыжах и альпинизме.
Мое детство в основном прошло в Альпах. Почти все свободное от учебы в школе время я тратил на занятия альпинизмом, а зимой — на катание на лыжах. Мне удалось кое-чего добиться, и в 1936 году меня включили в олимпийскую команду Австрии. Годом позже я стал победителем гонок в Даунхилле на Всемирном чемпионате студентов.
Эти соревнования дали мне почувствовать всю радость победы, доставшейся максимальным напряжением собственных сил. Однако меня не удовлетворило просто чувство победы над соперниками и общественное признание моего успеха. Я понял, что единственный путь утолить мои амбиции — помериться силами с горами. Поэтому в течение многих месяцев я штурмовал скалы и ледники, пока не окреп настолько, что мог преодолеть любую пропасть. Однако этот опыт мне дорого обошелся. Однажды я сорвался со 170-футовой высоты и только чудом уцелел. О более мелких неприятностях просто не стоит говорить.
Возвращение к занятиям в университете было, как всегда, тоскливым. Однако я не жаловался. У меня была возможность познакомиться со всеми книгами об альпинизме и путешествиях, и, пока я сидел над ними, из множества неопределенных желаний во мне сформировалось одно, но твердое стремление — реализовать мечту всех альпинистов, принять участие в экспедиции в Гималаи.
Однако для такого никому не известного юнца, как я, лелеять столь амбициозную мечту было почти безумием. Попасть в Гималаи тогда могли либо очень богатые люди, либо представители нации, чьи солдаты в то время все еще направлялись на службу в Индию. Поскольку я не являлся британцем и не был богат, у меня оставался лишь один путь: совершить что-то такое, что давало бы мне право претендовать на участие в какой-нибудь экспедиции в Гималаи. Но что?! Все пики Альп давно уже покорены, и даже самые труднодостижимые горные кряжи и хребты сдались перед невероятным упорством и отвагой альпинистов. Однако постойте! Еще одна гора осталась непокоренной, самая высокая и опасная — северная стена Эйджера!
Никто еще не добирался до вершины этой скалы, взметнувшейся ввысь на 6700 футов. Все попытки покорить ее завершались неудачно, и несколько человек поплатились за них жизнью. О склонах коварной горы слагались многочисленные зловещие легенды, и наконец швейцарское правительство запретило все восхождения на нее. Несомненно, это было именно то приключение, которое я искал. Если удастся сломить неприступную оборону северной скалы, я получу неоспоримое право принять участие в экспедиции в Гималаи. Я долго вынашивал идею совершить свое почти безнадежное восхождение. Как летом
1938 года мне вместе с моими друзьями Фрицем Кашпареком, Андерлом Хекмеером и Виггерлом Воргом удалось подняться на ужасную каменную стену Эйджера, описано во многих книгах.
Осень я провел в постоянных, тренировках, очень надеясь быть приглашенным в состав экспедиции в Нанга-Парбат, запланированной на лето 1939 года. Казалось, что моя надежда так и останется мечтой, поскольку уже наступила зима, а никто никуда меня не звал. Для покорения роковой горы в Кашмире отобрали других… Мне ничего не оставалось, как скрепя сердце подписать контракт на участие в съемках фильма о горнолыжниках.
Репетиции были в самом разгаре, но однажды меня внезапно позвали к телефону. Я получил наконец долгожданное предложение принять участие в гималайской экспедиции, которая начиналась через четыре дня! Без тени сомнения я расторг свой контракт и поспешил домой в Грац, потратил сутки на сборы и уже на следующий день ехал в Антверпен с Питером Ауфшнайтером, руководителем немецкой экспедиции в Нанга-Парбат, и остальными членами группы — Латцем Чикеном и Гансом Лобенхоффером.
Раньше уже предпринимались четыре попытки покорить кашмирский двадцатипятитысячник, но все они окончились неудачей и унесли многие жизни. Мы должны были проложить новый маршрут, в чем заключалась наша основная работа, а сам штурм вершины планировался в следующем году. Помнится, меня сразу покорило великолепие Гималаев. Красота гигантских гор, необъятные окружающие их просторы, самобытность индийского народа — все действовало завораживающе.
С тех пор прошло много лет, однако Азия никогда больше меня не отпускала от себя. В данной книге я постараюсь рассказать вам, как это произошло и к чему привело, а поскольку у меня нет писательского опыта, я буду придерживаться лишь неприукрашенной правды.
Глава 1. ИНТЕРНИРОВАНИЕ
В конце августа 1939 года мы закончили нашу разведку. Нам удалось найти новый путь подъема на гору, и теперь мы ожидали в Карачи грузовое судно для отправки назад в Европу. Наш пароход сильно запаздывал, а тучи войны все сгущались. Чикен, Лобенхоффер и я решили вырваться из сетей, которые тайная полиция уже начала плести вокруг нас, и сбежать при первой возможности. Только Ауфшнайтер предлагал остаться в Карачи. Он участвовал в Первой мировой войне и не верил, что такое может повториться.
Мы же планировали пробраться в Персию и уже оттуда отправиться домой. Без труда оторвавшись от следившего за нами агента и проехав на.нашей дряхлой машине с сотню миль по пустыне, мы добрались до Лас-Белы, маленького городка к северо-западу от Карачи. Но тут удача нам изменила: нас задержала группа из восьми солдат, которые утверждали, что мы нуждаемся в личной охране. Фактически мы попали под арест, хотя Германия и страны Британского содружества официально еще не находились в состоянии войны.
Вскоре наша бдительная охрана доставила нас обратно в Карачи, где мы снова встретились с Питером Ауфшнайтером. А спустя два дня Англия объявила войну Германии. И сразу начали сбываться наши самые худшие предположения. Спустя несколько минут после извещения о начале войны двадцать пять вооруженных до зубов индийских солдат строем вошли в ресторан под открытым небом, где мы сидели, и увели нас с собой. На полицейской машине нас доставили в заранее подготовленный тюремный лагерь, обнесенный колючей проволокой. Однако этот лагерь был лишь перевалочным пунктом, и через две недели мы оказались в огромном лагере для интернированных в Ахмеднагаре возле Бомбея. Нас разместили в переполненных палатках и бараках, где царила весьма нервозная атмосфера: люди бесконечно обсуждали, что их ждет дальше, спорили, ссорились, надеялись… «Нет, — думал я, — такая обстановка слишком отличается от залитых солнцем одиноких вершин Гималаев. Она не подходит для свободолюбивого человека». И я начал искать пути и средства спасения.
Естественно, не я один планировал бежать. С помощью единомышленников я собирал компасы, деньги и карты, которые удалось контрабандой пронести в лагерь. Мы смогли даже достать кожаные перчатки и кусачки для колючей проволоки, пропажа которых со склада повлекла за собой тщательное, но бесполезное расследование.
Поскольку все мы верили в скорое окончание войны, то постоянно откладывали свой побег. Но в один прекрасный день нас неожиданно перевели в другой лагерь. Пленников погрузили в колонну грузовиков, направлявшихся в Деолали. В каждой из машин находились восемнадцать интернированных под охраной одного индийца. Винтовка часового была прикреплена цепочкой к его поясу, чтобы никто не смог ее выхватить у конвойного. Впереди и позади колонны шли грузовики с солдатами.
Еще в лагере под Ахмеднагаром мы с Лобеи-хоффером решили бежать до того, как нас переведут в другой лагерь, ибо там могли возникнуть новые преграды для осуществления нашего плана. Поэтому теперь мы заняли места в самом конце кузова. К счастью, вся дорога была в колдобинах, и нас часто окутывали густые клубы пыли. Это давало нам шанс незаметно спрыгнуть с машины и спрятаться в джунглях. Охранник не должен был заметить нашего исчезновения, так как сосредоточил все свое внимание на передней части кузова и лишь изредка оглядывался назад. Путь к спасению казался простым, и мы откладывали побег до последнего момента, надеясь добраться до нейтральной португальской территории, недалеко от которой проходил маршрут колонны.
Наконец этот момент настал: мы спрыгнули с машины. Я отбежал в сторону на двадцать ярдов, спрятался в небольшой ямке за кустом и тут с ужасом осознал, что вся колонна остановилась. Послышались свистки и стрельба. Я увидел охранников, мчавшихся по противоположной стороне дороги. Вероятно, они заметили Лобенхоф-фера, а поскольку он нес наш рюкзак со всем снаряжением, мне ничего более не оставалось, как оставить надежды на спасение. К счастью, в суматохе мне удалось снова вернуться на свое место в грузовике. Лишь мои товарищи знали о моей отлучке, но, естественно, молчали.
Потом я увидел Лобенхоффера. Он стоял с поднятыми руками перед линией направленных на него штыков. Меня охватил ужас при мысли о нашем будущем,,но мой друг ни в чем не был виноват. Он спрыгнул с машины, держа в руках тяжелый рюкзак, в котором, похоже, что-то звякнуло и привлекло внимание часового. Поэтому Лобенхоффера схватили еще до того, как он успел скрыться в джунглях. Это приключение преподнесло нам горький, но полезный урок, а именно: при любой совместной попытке бегства каждый должен иметь с собой все необходимое.
В тот же год нас снова перевели в другой лагерь. На этот раз мы ехали по железной дороге и попали в самый большой лагерь для военнопленных в Индии, расположенный в нескольких милях от города Дехра-Дун. Выше над городом находилась горная станция Массури, летняя резиденция британцев и богатых индийцев. Наш лагерь состоял из семи больших секций, разделенных двойными рядами колючей проволоки, вся его территория была огорожена еще двумя рядами проволочных заграждений, между которыми постоянно двигались патрули.
Условия нового лагеря полностью изменили наши планы. Находясь на равнине, мы ставили себе целью после побега достичь одной из нейтральных португальских территорий. Теперь же прямо перед нами возвышались Гималаи. Как заманчиво для альпиниста выглядела идея пробраться в Тибет по извилистым тропам! А после мы могли бы добраться до линии японских войск в Бирме или Китае.
Теперь план побега нуждался в самой тщательной корректировке. К этому времени надежды на скорое окончание войны рухнули, и нам оставалось либо вообще отказаться от нашего замысла, либо приступить к систематической его подготовке. Переход по густонаселенной территории Индии был нереален, он требовал наличия крупной суммы денег и прекрасного знания английского. Ни тем ни другим я не обладал. Зато мысль о Гималаях не покидала меня. Даже если мои планы не осуществятся, рассуждал я, глоток свободы в высоких горах того стоит.
Поэтому я приступил к ускоренному изучению хинди, тибетского и японского, штудируя в библиотеке различные произведения о путешествиях по Азии. Особое внимание я уделял тем книгам, где описывались места, по которым мог пройти мой возможный маршрут. Я делал выписки из подобных книг и копировал наиболее важные карты. У Питера Ауфшнайтера, моего солагерника в Дехра-Дун, имелись собственные книги об экспедициях в Азию, снабженные картами. Он тщательно прорабатывал их и отдавал все свои заметки и наброски мне. Я делал с них по две копии: одну — чтобы взять с собой во время побега, а вторую про запас, на случай потери оригинала.
С учетом трудностей планируемого пути мне также важно было сохранить хорошую спортивную форму. Поэтому каждый день я часами тренировался на открытом воздухе независимо от погоды, а ночью, притаившись в темноте, изучал привычки охранников.
Меня очень беспокоило почти полное отсутствие денег. Хотя я продал все, без чего мог обойтись, моих сбережений не хватило бы на приобретение необходимых для жизни в Тибете вещей, а тем более — на взятки и подарки азиатским чиновникам. И все же я систематически работал над своими планами. Некоторые друзья помогали мне, хотя сами не намеревались бежать.
Сначала я планировал бежать в одиночку, чтобы не связываться с компаньоном, что могло снизить мои шансы на успех. Но однажды мой друг Рольф Мэйджнер сообщил мне, что один итальянский генерал вынашивает аналогичные планы. Я уже слышал об этом человеке. Поэтому однажды ночью мы с Мэйджнером пробрались сквозь проволочное заграждение в соседнее крыло, где жили сорок итальянских генералов. Моего будущего компаньона звали Марчезе. Он был типичный итальянец: немного за сорок, стройная фигура, приятное обращение и весьма приличная одежда. Его крепкое телосложение произвело на меня особое впечатление. С самого начала мы испытывали трудности в общении. Он не говорил по-немецки, я — по-итальянски, оба знали лишь несколько английских слов. Но с помощью нашего товарища мы объяснялись на ломаном французском. Марчезе рассказал мне о войне в Абиссинии и своей прошлой попытке бежать из лагеря.
К счастью, он получал оклад английского генерала, и деньги для него не составляли проблемы. Он мог приобрести для нашего побега вещи, о которых я сам не смел и мечтать. Что ему было нужно, так это партнер, знакомый с Гималаями, поэтому мы довольно быстро заключили союз, в котором я отвечал за все планирование, а он — за деньги и снаряжение.
Несколько раз в неделю я ползком пробирался к нему, чтобы обсудить детали, и за это время стал специалистом по преодолению проволочных заграждений. Естественно, существовало несколько вариантов побега, но я был склонен остановиться на одном. Дело в том, что на всем протяжении внешнего ограждения лагеря через каждые восемьдесят ярдов были построены навесы с остроконечными, покрытыми соломой крышами, где охранники спасались от тропического солнца. Если б нам удалось перебраться через одну из этих крыш, мы бы преодолели сразу два ряда колючей проволоки.
В мае 1943 года наши приготовления были завершены. Деньги, провиант, компасы, часы, ботинки и маленькие альпинистские палатки — всем запаслись.
Однажды ночью мы решили сделать попытку. Как обычно, я прополз под заграждениями в крыло Марчезе. Там меня ждала лестница, которую нам удалось утащить и спрятать во время небольшого пожара в лагере. Мы прислонили ее к стене хижины и затаились в темноте. Приближалась полночь, и через десять минут должна была состояться смена караула. Часовые готовились сдать вахту и медленно прохаживались взад-вперед. Через несколько минут они достигли места, достаточно отдаленного от нас, но как раз в это мгновение над чайной плантацией поднялась луна.
Момент настал. Сейчас или никогда!
Оба часовых отошли на максимальное расстояние. Я поднялся с корточек и поспешил к заграждению с лестницей в руках. Приставив ее к изгороди, я быстро поднялся и перерезал проволоку, которая преграждала доступ к соломенной крыше. С помощью длинной рогатины Марчезе отодвинул проволоку в сторону, что позволило мне забраться на крышу. Мы договорились, что итальянец незамедлительно последует за мной, когда я раздвину проволоку руками. Но он замешкался на несколько ужасных секунд. Ему показалось, что уже поздно и охранники возвращаются. И в самом деле, послышались их шаги. Не оставив Марчезе времени на сомнения, я подхватил его под руки и затащил на крышу. Он перебрался через нее и тяжело плюхнулся по другую сторону навеса. Перед нами открывался путь к свободе.
Однако мы наделали достаточно шума. Охрана переполошилась и открыла стрельбу. Но когда их выстрелы разорвали тишину ночи, мы уже скрылись в джунглях.
Марчезе, демонстрируя свой южный темперамент, первым делом обнял и расцеловал меня, хотя момент мало подходил для выражения бурной радости. В небо взмывали осветительные ракеты, кругом раздавались свистки, свидетельствовавшие о том, что погоня идет за нами по пятам. Спасая свои жизни, мы бежали изо всех сил, пользуясь кратчайшим путем, который я тщательно изучил во время своих отлучек из лагеря. Погоня отстала…
Мы не выходили на дороги и огибали немногочисленные деревни, которые встречались на нашем пути. Сначала наши мешки казались легкими, но постепенно становились все тяжелее. Однажды, завидев нас, жители какой-то деревни забили в барабаны. Мы сразу догадались, что они подняли тревогу. Это была одна из тех трудностей нашего побега, которую любому представителю белой расы даже трудно себе представить. В Азии каждый сахиб всегда путешествует в сопровождении слуг и никогда ничего не несет сам. Что же могли подумать местные сельчане, завидя двух тяжело нагруженных европейцев, идущих пешком по сельской местности!
Тогда мы решили продвигаться ночью, зная, что индусы избегают бродить по джунглям в темноте, боясь диких животных. Нас самих перспектива встречи с хищниками не очень прельщала, так как в лагере мы часто читали газетные сообщения о зверях -людоедах — тиграх и леопардах.
На рассвете мы спрятались в вади (высохшем русле реки) и просидели там до темноты; спали и ели, изнывая от изнуряющей жары. За все это время мы видели лишь одного человека, пасущего коров. К счастью, он нас не заметил. Особен-4ю мы страдали от жажды: у каждого из нас было только по одной бутылке воды, которую нужно было растянуть на весь день. Неудивительно, что к вечеру мы с трудом владели собой: хотелось поскорее возобновить путь, а ночь казалась слишком недолгой, чтобы покрыть значительное расстояние. Нам предстояло найти самую короткую дорогу через Гималаи в Тибет, а это означало несколько недель изнурительной ходьбы, пока мы не сможем почувствовать себя в безопасности.
На следующий вечер после побега мы перевалили через первую гору. На вершине немного передохнули. В трех тысячах футов под нами лагерь для военнопленных мигал своими бесчисленными огоньками. В одиннадцать часов все огоньки разом погасли, и только прожекторы, расположенные вокруг лагеря, давали представление о его огромных размерах.
Тогда впервые в жизни я понял, что такое свобода. Нас распирало от радости, и мы с сочувствием вспоминали о двух тысячах пленных, вынужденных жить там, за колючей проволокой.
Однако времени для раздумий было мало. Нам предстояло найти дорогу в долину Джумна, о которой мы практически ничего не знали. В одной из небольших долин на нашем пути встретилась расщелина, настолько узкая, что мы не могли в нее протиснуться. Пришлось ждать до утра. Окрестные места выглядели настолько заброшенными и уединенными, что я без опаски использовал предоставившуюся возможность, чтобы покрасить свои белобрысые волосы и бороду в черный цвет. Я также смазал лицо и руки смесью перманганата, коричневой краски и жира, чтобы придать им темный оттенок. После этого я отдаленно стал походить на индуса. Это могло помочь, если в трудную минуту нам придется утверждать, что мы совершаем паломничество к святому Гангу. Что же касается моего спутника, то он был достаточно смугл и на расстоянии мог сойти за местного жителя. Естественно, мы рас считывали избежать более тщательного обследования.
Мы тронулись в путь еще до темноты и вскоре пожалели об этом. Проходя по склону, мы натолкнулись на нескольких крестьян, которые сеяли рис. Стоя наполовину раздетыми в мутной воде, они удивленно глазели на двух мужчин с тяжелыми мешками на спине. Крестьяне показывали пальцами на вершину холма, где виднелась деревня, видимо пытаясь нам сказать, что там находится единственный выход из ущелья. Во избежание ненужных вопросов мы сразу повернули в указанную сторону и через несколько часов бесконечных подъемов и спусков вышли наконец к реке Джумна.
Между тем наступила ночь. Мы планировали пройти по берегу этой реки до ее слияния с одним из притоков, Агларом, а затем проследовать вдоль него до самого водораздела. Оттуда оставалось недалеко до Ганга, который должен был привести нас к Гималайской гряде. Большая часть нашего пути пролегала по пустынной местности. Лишь несколько раз мы встречали у реки тропинки, протоптанные рыбаками. В то утро Марчезе чувствовал себя очень усталым. Я приготовил для него хлопья с водой и сахаром и уговорил хоть немного поесть. К сожалению, участок, где мы устроили привал, мало подходил для стоянки. Кругом ккшели большие муравьи, они кусались, глубоко вгрызаясь в кожу, и не давали спать. Казалось, что этот день никогда не закончится.
К вечеру нетерпение моего товарища усилилось, и мне показалось, что он почувствовал себя лучше. Марчезе тоже был уверен, что до следующей ночи его недомогание пройдет, однако вскоре после полуночи совсем сдал. Он не был готов к таким неимоверным физическим нагрузкам, ка кие приходилось испытывать сейчас нам. И здесь, слава богу, пригодились мои упорные тренировки и закалка. Зачастую мне приходилось нести поклажу моего товарища, привязав ее поверх своего рюкзака. Следует заметить, что мы обмотали свои рюкзаки индийскими джутовыми мешками, дабы не вызывать подозрений.
Последующие две ночи мы шли вверх по течению Аглара. Нам часто приходилось брести по воде, если путь по берегу преграждали джунгли или валуны. Однажды, когда мы отдыхали на берегу между двух скал, несколько рыбаков проплыли мимо, но нас не заметили. В другой раз, когда нам не удалось избежать встречи с рыбаками, мы попросили их на ломаном хинди продать немного форели. Похоже, наш вид был достаточно жалок, и рыбаки не просто дали, а даже приготовили нам рыбу, беспрестанно болтая и покуривая свои маленькие индийские сигареты, совершенно непригодные для европейцев. Марче-зе (который до нашего побега был заядлым курильщиком) не сдержался и попросил закурить, но после пары затяжек потерял сознание и упал как подкошенный. К счастью, он быстро оправился, и мы смогли продолжить путь.
Позже мы повстречали несколько крестьян, которые несли масло в город. К этому времени мы чувствовали себя более уверенно и попросили продать немного нам. Один из них согласился. Однако, когда он стал перекладывать из своего горшка в наши почти растаявшее масло своими черными, грязными руками, нас чуть не стошнило от отвращения.
Наконец долина расширилась. Мы шли мимо рисовых и кукурузных полей. Найти хорошее убежище на день становилось все труднее. Однажды утром нас нашли крестьяне, и, пока они задавали нам множество нескромных вопросов, мы собрали свои пожитки и поспешили уйти. Не успели мы найти себе новое укромное местечко, как повстречали еще восемь человек. Они кричали и требовали, чтобы мы остановились. Казалось, на этот раз удача от нас отвернулась. Посыпались бесчисленные вопросы, но я на все давал лишь один ответ: мы паломники из отдаленной провинции. Как ни удивительно, мы прошли это испытание, и через некоторое время нас отпустили. С трудом верилось, что нам все же удалось от них отделаться. Даже пройдя значительное расстояние, мы никак не могли успокоиться — нам все чудились за спиной шаги преследователей.
Похоже, в тот день над нами висело какое-то проклятие, и кругом нас ожидали одни неприятности. В конце концов мы пришли к печальному выводу, что, миновав водораздел, мы все еще не покинули долины Джумны, а это означало отставание от намеченного срока на пару дней.
Нам снова пришлось карабкаться в гору, и вскоре мы оказались в густом лесу рододендронов, настолько безлюдном, что мы уже понадеялись хорошенько выспаться в течение дня. Однако неожиданно появилось стадо коров, и нам пришлось передвинуть свой лагерь дальше, чтобы никто не мешал нашему дневному отдыху.
В последующие ночи наш путь пролегал по сравнительно малонаселенной местности. На свое несчастье, мы довольно скоро поняли причину отсутствия людей. Здесь практически не было воды. Жажда настолько измучила нас, что один раз я совершил непростительную ошибку, которая могла бы иметь ужасные последствия. Встретив на пути небольшой пруд, я тут же бросился в него и, не приняв никаких мер предосторожности, стал пить воду большими глотками. Результаты были печальными. Оказалось, что это один из тех прудов, куда водные буйволы обычно прячутся от жары, и там больше грязи, чем воды. За надрывным кашлем последовала рвота, и прошло немало времени, прежде чем я оправился от своего купания.
После этого происшествия жажда стала настолько невыносимой, что мы были уже не в состоянии продолжать путь и легли отдыхать, хотя до рассвета было еще далеко. Когда настало утро, я взобрался на крутой склон в поисках воды и нашел ее. Последующие трое суток мы чувствовали себя немного лучше. Наш путь пролегал по сухому пихтовому безлюдному лесу. Индусы встречались довольно редко, и мы не боялись быть обнаруженными.
На двенадцатый день нашего путешествия мы наконец достигли берега Ганга. Самый набожный индус, наверное, не радовался бы так при виде священных вод этой реки! Теперь мы могли следовать по Дороге паломников до истоков Ганга, а это намного упрощало задачу, или нам просто хотелось в это верить. Наша система ночных переходов и дневного отдыха до сих пор вполне себя оправдывала, и мы решили не рисковать и дальше придерживаться ее.
Мы же планировали пробраться в Персию и уже оттуда отправиться домой. Без труда оторвавшись от следившего за нами агента и проехав на.нашей дряхлой машине с сотню миль по пустыне, мы добрались до Лас-Белы, маленького городка к северо-западу от Карачи. Но тут удача нам изменила: нас задержала группа из восьми солдат, которые утверждали, что мы нуждаемся в личной охране. Фактически мы попали под арест, хотя Германия и страны Британского содружества официально еще не находились в состоянии войны.
Вскоре наша бдительная охрана доставила нас обратно в Карачи, где мы снова встретились с Питером Ауфшнайтером. А спустя два дня Англия объявила войну Германии. И сразу начали сбываться наши самые худшие предположения. Спустя несколько минут после извещения о начале войны двадцать пять вооруженных до зубов индийских солдат строем вошли в ресторан под открытым небом, где мы сидели, и увели нас с собой. На полицейской машине нас доставили в заранее подготовленный тюремный лагерь, обнесенный колючей проволокой. Однако этот лагерь был лишь перевалочным пунктом, и через две недели мы оказались в огромном лагере для интернированных в Ахмеднагаре возле Бомбея. Нас разместили в переполненных палатках и бараках, где царила весьма нервозная атмосфера: люди бесконечно обсуждали, что их ждет дальше, спорили, ссорились, надеялись… «Нет, — думал я, — такая обстановка слишком отличается от залитых солнцем одиноких вершин Гималаев. Она не подходит для свободолюбивого человека». И я начал искать пути и средства спасения.
Естественно, не я один планировал бежать. С помощью единомышленников я собирал компасы, деньги и карты, которые удалось контрабандой пронести в лагерь. Мы смогли даже достать кожаные перчатки и кусачки для колючей проволоки, пропажа которых со склада повлекла за собой тщательное, но бесполезное расследование.
Поскольку все мы верили в скорое окончание войны, то постоянно откладывали свой побег. Но в один прекрасный день нас неожиданно перевели в другой лагерь. Пленников погрузили в колонну грузовиков, направлявшихся в Деолали. В каждой из машин находились восемнадцать интернированных под охраной одного индийца. Винтовка часового была прикреплена цепочкой к его поясу, чтобы никто не смог ее выхватить у конвойного. Впереди и позади колонны шли грузовики с солдатами.
Еще в лагере под Ахмеднагаром мы с Лобеи-хоффером решили бежать до того, как нас переведут в другой лагерь, ибо там могли возникнуть новые преграды для осуществления нашего плана. Поэтому теперь мы заняли места в самом конце кузова. К счастью, вся дорога была в колдобинах, и нас часто окутывали густые клубы пыли. Это давало нам шанс незаметно спрыгнуть с машины и спрятаться в джунглях. Охранник не должен был заметить нашего исчезновения, так как сосредоточил все свое внимание на передней части кузова и лишь изредка оглядывался назад. Путь к спасению казался простым, и мы откладывали побег до последнего момента, надеясь добраться до нейтральной португальской территории, недалеко от которой проходил маршрут колонны.
Наконец этот момент настал: мы спрыгнули с машины. Я отбежал в сторону на двадцать ярдов, спрятался в небольшой ямке за кустом и тут с ужасом осознал, что вся колонна остановилась. Послышались свистки и стрельба. Я увидел охранников, мчавшихся по противоположной стороне дороги. Вероятно, они заметили Лобенхоф-фера, а поскольку он нес наш рюкзак со всем снаряжением, мне ничего более не оставалось, как оставить надежды на спасение. К счастью, в суматохе мне удалось снова вернуться на свое место в грузовике. Лишь мои товарищи знали о моей отлучке, но, естественно, молчали.
Потом я увидел Лобенхоффера. Он стоял с поднятыми руками перед линией направленных на него штыков. Меня охватил ужас при мысли о нашем будущем,,но мой друг ни в чем не был виноват. Он спрыгнул с машины, держа в руках тяжелый рюкзак, в котором, похоже, что-то звякнуло и привлекло внимание часового. Поэтому Лобенхоффера схватили еще до того, как он успел скрыться в джунглях. Это приключение преподнесло нам горький, но полезный урок, а именно: при любой совместной попытке бегства каждый должен иметь с собой все необходимое.
В тот же год нас снова перевели в другой лагерь. На этот раз мы ехали по железной дороге и попали в самый большой лагерь для военнопленных в Индии, расположенный в нескольких милях от города Дехра-Дун. Выше над городом находилась горная станция Массури, летняя резиденция британцев и богатых индийцев. Наш лагерь состоял из семи больших секций, разделенных двойными рядами колючей проволоки, вся его территория была огорожена еще двумя рядами проволочных заграждений, между которыми постоянно двигались патрули.
Условия нового лагеря полностью изменили наши планы. Находясь на равнине, мы ставили себе целью после побега достичь одной из нейтральных португальских территорий. Теперь же прямо перед нами возвышались Гималаи. Как заманчиво для альпиниста выглядела идея пробраться в Тибет по извилистым тропам! А после мы могли бы добраться до линии японских войск в Бирме или Китае.
Теперь план побега нуждался в самой тщательной корректировке. К этому времени надежды на скорое окончание войны рухнули, и нам оставалось либо вообще отказаться от нашего замысла, либо приступить к систематической его подготовке. Переход по густонаселенной территории Индии был нереален, он требовал наличия крупной суммы денег и прекрасного знания английского. Ни тем ни другим я не обладал. Зато мысль о Гималаях не покидала меня. Даже если мои планы не осуществятся, рассуждал я, глоток свободы в высоких горах того стоит.
Поэтому я приступил к ускоренному изучению хинди, тибетского и японского, штудируя в библиотеке различные произведения о путешествиях по Азии. Особое внимание я уделял тем книгам, где описывались места, по которым мог пройти мой возможный маршрут. Я делал выписки из подобных книг и копировал наиболее важные карты. У Питера Ауфшнайтера, моего солагерника в Дехра-Дун, имелись собственные книги об экспедициях в Азию, снабженные картами. Он тщательно прорабатывал их и отдавал все свои заметки и наброски мне. Я делал с них по две копии: одну — чтобы взять с собой во время побега, а вторую про запас, на случай потери оригинала.
С учетом трудностей планируемого пути мне также важно было сохранить хорошую спортивную форму. Поэтому каждый день я часами тренировался на открытом воздухе независимо от погоды, а ночью, притаившись в темноте, изучал привычки охранников.
Меня очень беспокоило почти полное отсутствие денег. Хотя я продал все, без чего мог обойтись, моих сбережений не хватило бы на приобретение необходимых для жизни в Тибете вещей, а тем более — на взятки и подарки азиатским чиновникам. И все же я систематически работал над своими планами. Некоторые друзья помогали мне, хотя сами не намеревались бежать.
Сначала я планировал бежать в одиночку, чтобы не связываться с компаньоном, что могло снизить мои шансы на успех. Но однажды мой друг Рольф Мэйджнер сообщил мне, что один итальянский генерал вынашивает аналогичные планы. Я уже слышал об этом человеке. Поэтому однажды ночью мы с Мэйджнером пробрались сквозь проволочное заграждение в соседнее крыло, где жили сорок итальянских генералов. Моего будущего компаньона звали Марчезе. Он был типичный итальянец: немного за сорок, стройная фигура, приятное обращение и весьма приличная одежда. Его крепкое телосложение произвело на меня особое впечатление. С самого начала мы испытывали трудности в общении. Он не говорил по-немецки, я — по-итальянски, оба знали лишь несколько английских слов. Но с помощью нашего товарища мы объяснялись на ломаном французском. Марчезе рассказал мне о войне в Абиссинии и своей прошлой попытке бежать из лагеря.
К счастью, он получал оклад английского генерала, и деньги для него не составляли проблемы. Он мог приобрести для нашего побега вещи, о которых я сам не смел и мечтать. Что ему было нужно, так это партнер, знакомый с Гималаями, поэтому мы довольно быстро заключили союз, в котором я отвечал за все планирование, а он — за деньги и снаряжение.
Несколько раз в неделю я ползком пробирался к нему, чтобы обсудить детали, и за это время стал специалистом по преодолению проволочных заграждений. Естественно, существовало несколько вариантов побега, но я был склонен остановиться на одном. Дело в том, что на всем протяжении внешнего ограждения лагеря через каждые восемьдесят ярдов были построены навесы с остроконечными, покрытыми соломой крышами, где охранники спасались от тропического солнца. Если б нам удалось перебраться через одну из этих крыш, мы бы преодолели сразу два ряда колючей проволоки.
В мае 1943 года наши приготовления были завершены. Деньги, провиант, компасы, часы, ботинки и маленькие альпинистские палатки — всем запаслись.
Однажды ночью мы решили сделать попытку. Как обычно, я прополз под заграждениями в крыло Марчезе. Там меня ждала лестница, которую нам удалось утащить и спрятать во время небольшого пожара в лагере. Мы прислонили ее к стене хижины и затаились в темноте. Приближалась полночь, и через десять минут должна была состояться смена караула. Часовые готовились сдать вахту и медленно прохаживались взад-вперед. Через несколько минут они достигли места, достаточно отдаленного от нас, но как раз в это мгновение над чайной плантацией поднялась луна.
Момент настал. Сейчас или никогда!
Оба часовых отошли на максимальное расстояние. Я поднялся с корточек и поспешил к заграждению с лестницей в руках. Приставив ее к изгороди, я быстро поднялся и перерезал проволоку, которая преграждала доступ к соломенной крыше. С помощью длинной рогатины Марчезе отодвинул проволоку в сторону, что позволило мне забраться на крышу. Мы договорились, что итальянец незамедлительно последует за мной, когда я раздвину проволоку руками. Но он замешкался на несколько ужасных секунд. Ему показалось, что уже поздно и охранники возвращаются. И в самом деле, послышались их шаги. Не оставив Марчезе времени на сомнения, я подхватил его под руки и затащил на крышу. Он перебрался через нее и тяжело плюхнулся по другую сторону навеса. Перед нами открывался путь к свободе.
Однако мы наделали достаточно шума. Охрана переполошилась и открыла стрельбу. Но когда их выстрелы разорвали тишину ночи, мы уже скрылись в джунглях.
Марчезе, демонстрируя свой южный темперамент, первым делом обнял и расцеловал меня, хотя момент мало подходил для выражения бурной радости. В небо взмывали осветительные ракеты, кругом раздавались свистки, свидетельствовавшие о том, что погоня идет за нами по пятам. Спасая свои жизни, мы бежали изо всех сил, пользуясь кратчайшим путем, который я тщательно изучил во время своих отлучек из лагеря. Погоня отстала…
Мы не выходили на дороги и огибали немногочисленные деревни, которые встречались на нашем пути. Сначала наши мешки казались легкими, но постепенно становились все тяжелее. Однажды, завидев нас, жители какой-то деревни забили в барабаны. Мы сразу догадались, что они подняли тревогу. Это была одна из тех трудностей нашего побега, которую любому представителю белой расы даже трудно себе представить. В Азии каждый сахиб всегда путешествует в сопровождении слуг и никогда ничего не несет сам. Что же могли подумать местные сельчане, завидя двух тяжело нагруженных европейцев, идущих пешком по сельской местности!
Тогда мы решили продвигаться ночью, зная, что индусы избегают бродить по джунглям в темноте, боясь диких животных. Нас самих перспектива встречи с хищниками не очень прельщала, так как в лагере мы часто читали газетные сообщения о зверях -людоедах — тиграх и леопардах.
На рассвете мы спрятались в вади (высохшем русле реки) и просидели там до темноты; спали и ели, изнывая от изнуряющей жары. За все это время мы видели лишь одного человека, пасущего коров. К счастью, он нас не заметил. Особен-4ю мы страдали от жажды: у каждого из нас было только по одной бутылке воды, которую нужно было растянуть на весь день. Неудивительно, что к вечеру мы с трудом владели собой: хотелось поскорее возобновить путь, а ночь казалась слишком недолгой, чтобы покрыть значительное расстояние. Нам предстояло найти самую короткую дорогу через Гималаи в Тибет, а это означало несколько недель изнурительной ходьбы, пока мы не сможем почувствовать себя в безопасности.
На следующий вечер после побега мы перевалили через первую гору. На вершине немного передохнули. В трех тысячах футов под нами лагерь для военнопленных мигал своими бесчисленными огоньками. В одиннадцать часов все огоньки разом погасли, и только прожекторы, расположенные вокруг лагеря, давали представление о его огромных размерах.
Тогда впервые в жизни я понял, что такое свобода. Нас распирало от радости, и мы с сочувствием вспоминали о двух тысячах пленных, вынужденных жить там, за колючей проволокой.
Однако времени для раздумий было мало. Нам предстояло найти дорогу в долину Джумна, о которой мы практически ничего не знали. В одной из небольших долин на нашем пути встретилась расщелина, настолько узкая, что мы не могли в нее протиснуться. Пришлось ждать до утра. Окрестные места выглядели настолько заброшенными и уединенными, что я без опаски использовал предоставившуюся возможность, чтобы покрасить свои белобрысые волосы и бороду в черный цвет. Я также смазал лицо и руки смесью перманганата, коричневой краски и жира, чтобы придать им темный оттенок. После этого я отдаленно стал походить на индуса. Это могло помочь, если в трудную минуту нам придется утверждать, что мы совершаем паломничество к святому Гангу. Что же касается моего спутника, то он был достаточно смугл и на расстоянии мог сойти за местного жителя. Естественно, мы рас считывали избежать более тщательного обследования.
Мы тронулись в путь еще до темноты и вскоре пожалели об этом. Проходя по склону, мы натолкнулись на нескольких крестьян, которые сеяли рис. Стоя наполовину раздетыми в мутной воде, они удивленно глазели на двух мужчин с тяжелыми мешками на спине. Крестьяне показывали пальцами на вершину холма, где виднелась деревня, видимо пытаясь нам сказать, что там находится единственный выход из ущелья. Во избежание ненужных вопросов мы сразу повернули в указанную сторону и через несколько часов бесконечных подъемов и спусков вышли наконец к реке Джумна.
Между тем наступила ночь. Мы планировали пройти по берегу этой реки до ее слияния с одним из притоков, Агларом, а затем проследовать вдоль него до самого водораздела. Оттуда оставалось недалеко до Ганга, который должен был привести нас к Гималайской гряде. Большая часть нашего пути пролегала по пустынной местности. Лишь несколько раз мы встречали у реки тропинки, протоптанные рыбаками. В то утро Марчезе чувствовал себя очень усталым. Я приготовил для него хлопья с водой и сахаром и уговорил хоть немного поесть. К сожалению, участок, где мы устроили привал, мало подходил для стоянки. Кругом ккшели большие муравьи, они кусались, глубоко вгрызаясь в кожу, и не давали спать. Казалось, что этот день никогда не закончится.
К вечеру нетерпение моего товарища усилилось, и мне показалось, что он почувствовал себя лучше. Марчезе тоже был уверен, что до следующей ночи его недомогание пройдет, однако вскоре после полуночи совсем сдал. Он не был готов к таким неимоверным физическим нагрузкам, ка кие приходилось испытывать сейчас нам. И здесь, слава богу, пригодились мои упорные тренировки и закалка. Зачастую мне приходилось нести поклажу моего товарища, привязав ее поверх своего рюкзака. Следует заметить, что мы обмотали свои рюкзаки индийскими джутовыми мешками, дабы не вызывать подозрений.
Последующие две ночи мы шли вверх по течению Аглара. Нам часто приходилось брести по воде, если путь по берегу преграждали джунгли или валуны. Однажды, когда мы отдыхали на берегу между двух скал, несколько рыбаков проплыли мимо, но нас не заметили. В другой раз, когда нам не удалось избежать встречи с рыбаками, мы попросили их на ломаном хинди продать немного форели. Похоже, наш вид был достаточно жалок, и рыбаки не просто дали, а даже приготовили нам рыбу, беспрестанно болтая и покуривая свои маленькие индийские сигареты, совершенно непригодные для европейцев. Марче-зе (который до нашего побега был заядлым курильщиком) не сдержался и попросил закурить, но после пары затяжек потерял сознание и упал как подкошенный. К счастью, он быстро оправился, и мы смогли продолжить путь.
Позже мы повстречали несколько крестьян, которые несли масло в город. К этому времени мы чувствовали себя более уверенно и попросили продать немного нам. Один из них согласился. Однако, когда он стал перекладывать из своего горшка в наши почти растаявшее масло своими черными, грязными руками, нас чуть не стошнило от отвращения.
Наконец долина расширилась. Мы шли мимо рисовых и кукурузных полей. Найти хорошее убежище на день становилось все труднее. Однажды утром нас нашли крестьяне, и, пока они задавали нам множество нескромных вопросов, мы собрали свои пожитки и поспешили уйти. Не успели мы найти себе новое укромное местечко, как повстречали еще восемь человек. Они кричали и требовали, чтобы мы остановились. Казалось, на этот раз удача от нас отвернулась. Посыпались бесчисленные вопросы, но я на все давал лишь один ответ: мы паломники из отдаленной провинции. Как ни удивительно, мы прошли это испытание, и через некоторое время нас отпустили. С трудом верилось, что нам все же удалось от них отделаться. Даже пройдя значительное расстояние, мы никак не могли успокоиться — нам все чудились за спиной шаги преследователей.
Похоже, в тот день над нами висело какое-то проклятие, и кругом нас ожидали одни неприятности. В конце концов мы пришли к печальному выводу, что, миновав водораздел, мы все еще не покинули долины Джумны, а это означало отставание от намеченного срока на пару дней.
Нам снова пришлось карабкаться в гору, и вскоре мы оказались в густом лесу рододендронов, настолько безлюдном, что мы уже понадеялись хорошенько выспаться в течение дня. Однако неожиданно появилось стадо коров, и нам пришлось передвинуть свой лагерь дальше, чтобы никто не мешал нашему дневному отдыху.
В последующие ночи наш путь пролегал по сравнительно малонаселенной местности. На свое несчастье, мы довольно скоро поняли причину отсутствия людей. Здесь практически не было воды. Жажда настолько измучила нас, что один раз я совершил непростительную ошибку, которая могла бы иметь ужасные последствия. Встретив на пути небольшой пруд, я тут же бросился в него и, не приняв никаких мер предосторожности, стал пить воду большими глотками. Результаты были печальными. Оказалось, что это один из тех прудов, куда водные буйволы обычно прячутся от жары, и там больше грязи, чем воды. За надрывным кашлем последовала рвота, и прошло немало времени, прежде чем я оправился от своего купания.
После этого происшествия жажда стала настолько невыносимой, что мы были уже не в состоянии продолжать путь и легли отдыхать, хотя до рассвета было еще далеко. Когда настало утро, я взобрался на крутой склон в поисках воды и нашел ее. Последующие трое суток мы чувствовали себя немного лучше. Наш путь пролегал по сухому пихтовому безлюдному лесу. Индусы встречались довольно редко, и мы не боялись быть обнаруженными.
На двенадцатый день нашего путешествия мы наконец достигли берега Ганга. Самый набожный индус, наверное, не радовался бы так при виде священных вод этой реки! Теперь мы могли следовать по Дороге паломников до истоков Ганга, а это намного упрощало задачу, или нам просто хотелось в это верить. Наша система ночных переходов и дневного отдыха до сих пор вполне себя оправдывала, и мы решили не рисковать и дальше придерживаться ее.