Страница:
Джерихо не успел ответить, как он, перемахнув через дорожку, скрылся за третьим бараком.
— Идет… О'кей, детка… Пока…
Парень со стуком повесил трубку и распахнул дверь.
— К вашим услугам, приятель.
Мотоциклист уехал не сразу. Джерихо следил за ним через стекло, делая вид, что ищет по карманам мелочь. Парень поправил краги, надел шлем, стал возиться с подбородочным ремнем…
Дождавшись, когда тот уехал, Джерихо набрал ноль.
— Оператор слушает, — раздался женский голос.
— Доброе утро. Будьте добры, дайте Кенсингтон, два-два-пять-семь.
Телефонистка повторила номер.
— Опустите четыре пенса.
Все номера Блетчли-Парка соединялись шестидесятимильной наземной линией с коммутатором Уайтхолла. Для телефонистки Джерихо звонил из одного района Лондона в другой. Он опустил четыре пенса в щель и после нескольких щелчков услышал гудки.
— Да-а? — ответили через пятнадцать секунд. Голос отца Клэр был точно такой, каким Джерихо представлял его себе. Медлительный, уверенный, один короткий слог растягивается на два длинных. Как только раздались короткие гудки, Джерихо нажал кнопку «А». В приемнике зазвенели монеты. Он сразу же ощутил ущербность своего положения — звонит какой-то бедняк, не имеющий собственного телефона.
— Мистер Ромилли? — Да-а.
— Извините, что побеспокоил вас, сэр, да еще с утра в воскресенье. Видите ли, я работаю с Клэр…
Слабый шум, потом тишина, нарушаемая дыханием Ромилли. Треск помех на линии.
— Вы слушаете, сэр?
Снова раздался голос, совершенно спокойный, но теперь он звучал по-другому, будто исходил из огромного пустого помещения.
— Как вы достали этот номер?
— Мне дала Клэр, — выпалил Джерихо первое, что пришло в голову. — Я подумал, может, она у вас.
Снова долгое молчание.
— Нет, нет. Ее нет. Да и зачем ей здесь быть?
— Сегодня утром она не вышла на работу. Вчера у нее был выходной. Я подумал, может, она уехала в Лондон?
— С кем я говорю?
— Меня зовут Том Джерихо. — Молчание. — Может, она упоминала обо мне.
— Не думаю, — еле слышно ответил Ромилли. Прокашлялся. — К большому сожалению, мистер Джерихо, боюсь, ничем не могу помочь. Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас. До свидания.
Послышался несвязный шум, и связь оборвалась.
— Алло? — произнес Джерихо. Ему показалось, что он все еще слышит в трубке чье-то дыхание. — Алло?
Напрягая слух, еще несколько секунд подержал тяжелую бакелитовую трубку, потом повесил ее. Прислонившись к стенке телефонной будки, потер виски. За стеклами в мире безмолвно продолжалась жизнь. К особняку провожали только что прибывших лондонским поездом двоих штатских в котелках и со сложенными зонтиками в руках. Три утки в зимнем уборе, растопырив лапы, будто вспахивая свинцовую воду, садились на озеро.
Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас.
Это неправда, не так ли? Не та реакция, которую можно ожидать от отца, узнавшего, что его единственная дочь пропала.
Джерихо поискал в кармане мелочь. Разложил монеты на ладони и стал тупо разглядывать, как путник, попавший в незнакомую страну.
Снова набрал ноль.
— Оператор слушает.
— Кенсингтон, два-два-пять-семь.
Снова опустил в щель четыре пенса. Опять короткие щелчки, затем пауза. Поднес палец к кнопке. Но на этот раз не длинные низкие гудки, а короткие — бип-бип-бип, занято, — пульсирующие в ухе, как биение сердца.
Джерихо позвонил бы и в четвертый раз, но прибежавшая из столовой в накинутом на плечи пальто женщина стала нетерпеливо стучать монетой по стеклу. Джерихо уступил. Стоя на дороге, решал, что делать дальше.
Оглянулся на бараки. Их знакомые до мелочей приземистые серые формы, прежде наводившие тоску, теперь таили в себе смутную угрозу.
К черту. Что он теряет?
Застегнувшись от холода, повернул к воротам.
Мы распускаемся, зеленеем, как на дереве листья,
И увядаем, и умираем, не меняешься только Ты…
Джерихо потопал, похлопал руками. Хотел тихо проскользнуть внутрь и постоять сзади до конца службы, но опыт подсказал, что потихоньку в церковь не войти. Хлопнет дверь, тут же повернутся головы, и какой-нибудь услужливый помощник церковного старосты поспешит по проходу с перечнем молитв и псалтырем. Такого внимания ему хотелось меньше всего.
Он сошел с дорожки и сделал вид, что рассматривает надгробные камни. Замерзшая паутина невероятных размеров и изящества блестящим покрывалом повисла между памятниками: мраморными монументами на могилах состоятельных людей, сланцевыми плитами на могилах фермеров, почерневшими от непогоды деревянными крестами бедняков и младенцев. Эбенезер Слейд, четырех лет и шести месяцев, покоится в руцех Иисуса. Мэри Уотсон, супруга Альберта, после долгой болезни почиет в мире… На нескольких могилах обледеневшие букеты мертвых цветов — свидетельство неугасаемых проблесков памяти у живущих, на других — желтым лишайником затянуло все надписи. Он нагнулся и стал очищать камень, внимая доносящимся из-за цветного оконного витража голосам праведников.
О, вы, Росы и Иней, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки.
О, вы, Мраз и Хлад, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки…
В голове проносились разрозненные далекие образы.
Вспомнились похороны отца, точно в такой же день, как сегодня: промерзшая безобразная викторианского стиля церковь в промышленной центральной части Англии, награды на крышке гроба, плачущая мать, одетые в черное тетки; все с грустным любопытством глядят на него, а он, Джерихо, за миллион миль от этого места — мысленно разлагает на множители номера псалмов (очень красиво, помнится, получался «Прочь от заблуждений, оставим мрак ночи позади» под номером 392 в книжке древних и новых псалмов — 2х7х2х7х 2…).
Почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью в бараке Алан Тьюринг возбужденно объяснял, что смерть близкого друга натолкнула его на поиски связи между математикой и душой. Тьюринг утверждал, что здесь, в Блетчли, они создают новый мир: что их бомбочки скоро могут быть модифицированы, на смену неуклюжим электромеханическим переключателям придут реле из пентодных ламп и тиратронов, давая жизнь компьютерам — машинам, которые в один прекрасный день станут имитировать работу человеческого мозга и откроют тайны души…
Джерихо бродил среди умерших. Вот небольшой каменный крест, украшенный гирляндой каменных цветов, а вот суровый ангел с лицом мисс Монк. Все это время он прислушивался к службе. Интересно, есть ли среди прихожан кто-нибудь из восьмого барака, и кто именно? Вот, к примеру, Скиннер может обратиться с молитвой к Богу? Джерихо попытался представить, какие скрытые возможности угодничества мог бы пустить в ход Скиннер при общении с персоной, стоявшей выше самого Первого лорда Адмиралтейства, но почувствовал, что у него не хватает фантазии.
Да останется на вас на все времена благословение Всемогущего Господа.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Служба закончилась. Джерихо, лавируя между памятниками, торопливо удалился в сторону от церкви и встал позади двух больших кустов, откуда хорошо просматривалась паперть.
До войны верующие появились бы под радующий душу перезвон старых колоколов. Но теперь в церковные колокола полагалось звонить только в случае налета, так что когда открылась дверь и пожилой священник вышел попрощаться с паствой, тишина придала церемонии унылое, даже подавленное, настроение. Прихожане один за другим выходили на свет. Джерихо подумал уже, что его расчет оказался ошибочным, но тут из церкви вышла небольшого роста худощавая молодая женщина, все еще держа в руках вчерашний молитвенник.
Не произнеся ни слова, коротко, даже отрывисто, она пожала руку викарию, повесила сумку на ручки велосипеда и двинулась к воротам. Шла небольшими быстрыми шагами, высоко подняв острый подбородок. Джерихо дал ей пройти немного вперед, потом, выйдя из укрытия, окликнул:
— Мисс Уоллес!
Она остановилась и оглянулась в его сторону, щуря близорукие глаза и поворачивая голову. Лишь когда он оказался в двух метрах от нее, с ее лица исчезло напряженное выражение.
— Никак мистер…
— Джерихо.
— Конечно же. Мистер Джерихо. Ночной гость. — Кончик ее носа покраснел от холода, на побелевших щеках два круглых пятнышка размером в полкроны. Длинные густые черные волосы с помощью многочисленных булавок забраны кверху. — Как вам служба?
— Ободряет, — нерешительно заметил Джерихо. Так, пожалуй, легче, чем говорить правду.
— Вы серьезно? По-моему, такого ужасного вздора я в этом году еще не слыхала. «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии… » — Она яростно затрясла головой. — Как вы думаете, будет ли богохульством назвать святого Павла ослом?
Она снова быстро зашагала к выходу. Джерихо пошел рядом. От Клэр он узнал несколько подробностей из жизни Эстер Уоллес — что до войны она учительствовала в частной женской школе в Дорсете, что она дочь священника, играет на органе, получает квартальный информационный бюллетень Общества Джейн Остин — достаточно, чтобы представить себе женщину, способную после восьмичасовой ночной смены отправиться прямо на воскресную заутреню.
— Посещаете большинство воскресных служб?
— Все до одной, — уточнила она. — Хотя все чаще спрашиваю себя, зачем? А вы?
— Изредка, — поколебавшись, ответил Джерихо. Это было ошибкой, и она сразу за нее уцепилась.
— А где вы обычно садитесь? Что-то не помню, чтобы когда-нибудь вас видела.
— Стараюсь садиться сзади.
— Я тоже. В самом заднем ряду. — Блеснув круглыми очками в металлической оправе, она снова поглядела на него. — Вообще-то, мистер Джерихо, никакой проповеди вы не слушали и в церковь не заходили; и напрасно вы изображаете набожность, которой у вас и духом не бывало.
— Э-э…
— На этом прощайте.
Они дошли до ворот. Она с удивительной грациозностью села на велосипед. Этого Джерихо не ждал. Чтобы задержать ее, он шагнул вперед и ухватился за руль.
— Я не был в церкви. Извините меня. Мне надо с вами поговорить.
— Мистер Джерихо, будьте любезны убрать руки с машины. — Двое пожилых прихожан оглянулись в их сторону. — Немедленно, прошу вас. — Она принялась крутить рулем, но Джерихо не отпускал рук.
— Мне очень жаль. Действительно, всего на секунду Эстер испепеляла его взглядом. На миг подумалось, что вот сейчас она ощутимо двинет по руке одной из своих добротных туфель. Но в глазах ее кроме злости светилось любопытство, и оно взяло верх. Вздохнув, она сошла с велосипеда.
— Благодарю вас. Вон там автобусная остановка, — предложил он, показывая на противоположную сторону Черч-Грин-роуд. — Уделите мне всего пять минут. Пожалуйста.
— Глупо. Очень глупо.
Они направились к остановке. Велосипедные колеса звенели, словно вязальные спицы. Она отказалась присесть на скамейку. Осталась стоять, сложив руки на груди и глядя вниз на город.
Он ломал голову над тем, как начать разговор.
— Клэр говорит, что вы работаете в шестом бараке. Должно быть, очень интересно.
— Не ее дело говорить, где я работаю. И ничего там интересного. Все интересное, видно, досталось мужчинам. Остальное делают женщины.
Она была бы ничего, подумал Джерихо, если бы обращала на себя внимание. Кожа белая, гладкая, словно фарфоровая. Носик и подбородок, может, несколько острые, но довольно изящные. Однако никакой косметики, а лицо неизменно злое, губы вытянуты в насмешливой ухмылке. В спрятанных за очками маленьких блестящих глазках светился интеллект.
— Мы с Клэр… — В поисках подходящего слова Джерихо суетливо крутил руками. В этих делах он был беспомощен. — … встречались… кажется, так это называется. Примерно до прошлого месяца. Потом она отказалась иметь со мной какие-либо отношения. — Враждебность собеседницы гасила его решимость. Обращаясь к повернутой к нему узкой спине, он чувствовал себя очень глупо. Но продолжал говорить. — Если откровенно, мисс Уоллес, то я за нее беспокоюсь.
— Странно.
— Согласен, мы были не совсем обычной парой.
— Нет, — повернулась она к нему, — я имела в виду, что люди всегда считают нужным выдавать заботу о себе за заботу о других.
Уголки ее губ скривились в подобие улыбки, и Джерихо понял, что начинает питать к мисс Эстер Уоллес неприязнь, не в последнюю очередь из-за ее взглядов.
— Я не отрицаю известной доли личной заинтересованности, — признал он, — но я действительно беспокоюсь за нее. По-моему, она исчезла.
— Чепуха, — фыркнула мисс Уоллес.
— Сегодня утром она не вышла на работу.
— Опоздание на час вряд ли означает исчезновение. Возможно, проспала.
— По-моему, она не приходила домой. Во всяком случае, в два часа она еще не вернулась.
— Тогда, вероятно, она проспала где-нибудь еще. — Мисс Уоллес, блеснув очками, сделала ударение на последних словах. — Кстати, могу я спросить, как вы узнали, что она не приходила домой?
Он понял, что лучше не лгать.
— Я вошел в дом и ждал ее там.
— Ясно. Вы к тому же еще и взломщик. Теперь понятно, почему Клэр больше не хочет иметь с вами дел.
К черту все, подумал Джерихо.
— Вам следует знать еще кое о чем. Когда я был там, в дом заходил какой-то человек. Он убежал, услыхав мой голос. Только что я звонил отцу Клэр. Он утверждает, что не знает, где она, но, по-моему, он говорит неправду.
Кажется, эти слова произвели на нее впечатление. Прикусив губу, она смотрела вниз. Через Блетчли проходил поезд, судя по звуку, экспресс. Над городом на полмили вздымалась рыхлая полоса дыма.
— Все это меня не касается, — наконец сказала она.
— Клэр не говорила, что уезжает?
— Она никогда не говорит. Да и зачем?
— Не казалась ли она вам странной последнее время? Скажем, напряженной, нервной.
— Мистер Джерихо, пожалуй, не хватит этой автобусной остановки, а может быть, и целого двухэтажного автобуса, чтобы вместить всех молодых людей, которых беспокоят их отношения с Клэр Ромилли. Право, я очень устала. Слишком устала и слишком неопытна в этих делах, чтобы быть чем-нибудь вам полезной. Прошу прощения.
Эстер снова села на велосипед, и на этот раз Джерихо не пытался ее остановить.
— Говорят ли вам что-нибудь буквы ADU?
Она раздраженно тряхнула головой и оттолкнулась от края тротуара.
— Это позывные, — крикнул он вслед. — Возможно, германских сухопутных или военно-воздушных сил.
Она затормозила с такой силой, что съехала с седла, и заскользила подошвами по сточной канаве. Посмотрела в оба конца улицы.
— Вы что, совсем с ума сошли?
— Найдете меня в восьмом бараке.
— Подождите секунду. Какое это имеет отношение к Клэр?
— Если не там, то в частной гостинице на Альбион-стрит. — Он вежливо кивнул. — ADU, мисс Уоллес. AngelsDanceUpwards. Ангелы танцуют вверх. Оставляю вас в покое.
— Мистер Джерихо…
Но ему не хотелось отвечать на ее вопросы. Перейдя улицу, он стал быстро спускаться под гору. Поворачивая на ведущую к главному входу Уилтон-стрит, он оглянулся. Она все еще стояла там, расставив ноги, и ошарашенно смотрела ему вслед.
— Твое пальто? — спросил он вместо приветствия. — Забирай.
— Привет, Гай. Куда идем? — поинтересовался Джерихо, снимая с крючка на двери пальто. Одна из пичужек одарила его сочувственной улыбкой.
— Мы идем поговорить, старый хрен. Потом ты отправляешься домой.
У себя в кабинете Логи рухнул в кресло, задрав на стол ножищи.
— Теперь закрывай дверь, парень. Давай по крайней мере попробуем разобраться между собой.
Джерихо сделал, как просили. Ему некуда было сесть, и он подпер собою дверь. Им овладело странное спокойствие.
— Не знаю, что говорил тебе Скиннер, — начал он, — но я ему все же не врезал.
— О, в таком случае все прекрасно, — с притворным облегчением воздел руки Логи. — Рад, что обошлось без крови и все твои кости целы…
— Хватит тебе, Гай. Я его пальцем не тронул. За это он не может меня уволить.
— Он, черт побери, может сделать с тобой все, что хочет. — Скрипнув креслом, Логи потянулся через стол и взял коричневую папку. Раскрыл. — Посмотрим, что тут есть. Здесь говорится: «Грубое неподчинение». И еще: «Попытка оскорбления действием». «Последняя явилась завершением целого ряда инцидентов, свидетельствующих, что данное лицо не пригодно к действительной службе». — Логи швырнул папку на стол. — Между прочим, не уверен, что это не так. Ждал, когда ты соизволишь показаться, со вчерашнего дня. Где ты был? В Адмиралтействе? Провел раунд бокса с Первым морским лордом?
— Ты говорил, что могу работать неполную смену. «Будешь приходить и уходить, когда захочешь». Твои собственные слова.
— Не хитри со мной, старина.
Джерихо промолчал, чувствуя на себе изучающий взгляд Логи. Вспомнил спрятанные за эстампом радиоперехваты. Зал немецкой книги и испуганное лицо Вейцмана. Взволнованный голос Ромилли: «Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас».
— Когда он хочет, чтобы я уехал?
— Прямо сейчас, жалкий идиот. «Отправьте его обратно в Кингз, и на этот раз пускай топает пешком». Насколько помню, таковы конкретные инструкции. — Логи, вздохнув, покачал головой. — Не надо было выставлять его дураком, Том. Особенно в глазах заказчиков.
— Но он и в самом деле дурак. — В груди закипали обида и жалость к себе, но Джерихо старался говорить спокойно. — Он же не имеет ни малейшего представления о том, что говорит. Довольно, Гай. Неужели ты на самом деле хотя бы на минуту поверишь, что мы за три дня взломаем Акулу?
— Нет, не взломаем. Но если ты меня внимательно слушаешь, то поймешь, что сказать об этом можно по-разному, особенно когда сидишь за одним столом с нашими любимыми американскими собратьями.
Кто-то постучал в дверь.
— Потом, старина. Тем не менее спасибо, — крикнул Логи. Дождался, когда стучавший ушел, и тихо произнес: — По-моему, ты не совсем понимаешь, насколько здесь все изменилось.
— Именно это говорил Скиннер.
— Что ж, он прав. На этот раз. Ты сам был свидетелем на вчерашнем совещании. Том, это уже не 1940 год. Маленькая отважная Англия больше не одинока. Мы пошли вперед. Приходится принимать во внимание, что думают другие. Посмотри, парень, на карту. Полистай газеты. Эти конвои отправляются из Нью-Йорка. Четверть кораблей — американские. Груз целиком американский. Американские войска. Американские экипажи. — Логи вдруг прикрыл лицо ладонями. — Черт побери, не могу поверить, что ты пытался врезать Скиннеру. Ты и вправду здорово тронулся, а? Совсем не уверен, что тебя можно одного отпускать на улицу. — Логи снял ноги со стола и взял трубку телефона. — Знаешь, наплевать на то, что он говорит, постараюсь достать тебе машину.
— Нет! — Джерихо сам удивился собственной горячности. В сознании отчетливо предстала карта Атлантики — коричневый массив Северной Америки, чернильные пятна Британских островов, голубое пространство океана, безобидные желтые кружки, ловушка из акульих зубов. И Клэр? Невозможность разыскать ее даже теперь, когда есть доступ в Парк. Отослать его в Кембридж, лишить доступа к секретной работе — это все равно что отправить на другую планету. — Нет, — повторил он спокойнее. — Ты этого не сделаешь.
— Это не мое решение.
— Дай мне пару дней.
— Что?
— Скажи Скиннеру, что хочешь дать мне пару дней. Пару дней на то, чтобы попытаться проникнуть в Акулу.
Несколько секунд Логи удивленно глазел на Джерихо, затем расхохотался.
— Старина, что ни день, у тебя новые чудачества. Вчера ты уверял нас, что за три дня Акулу не взломать. Теперь говоришь, что сделаешь это за два дня.
— Гай, пожалуйста. Умоляю, — всерьез взмолился он. Опершись руками, перегнулся через стол. Для него это действительно был вопрос жизни. — Ты знаешь, что Скиннер не только не хочет, чтобы я оставался в восьмом бараке. Он вообще мечтает выжить меня из Парка. Заткнуть в какую-нибудь дыру в Адмиралтействе решать арифметические задачки.
— На войне есть места и похуже.
— Только не для меня. Я скорее повешусь. Мое место здесь.
— Дорогой, я и так ради тебя слишком подставил свою шею, — тыча трубкой в грудь Джерихо, упрекнул Логи. — «Джерихо? — говорили мне. — Это несерьезно. У нас такое трудное время, а тебе понадобился Джерихо». — Он снова ткнул трубкой. — Тогда я сказал: «Да, я знаю, что он, черт возьми, наполовину чокнутый и брякается в обморок, как старая дева, но у него в башке кое-что есть, те самые лишних два процента. Можете поверить мне на слово». — Опять пошла в ход трубка. — Я, черт возьми, выпрашиваю машину — как ты знаешь, у нас это дело нелегкое — и, вместо того чтобы пойти выспаться, еду в Кингз-колледж пить дрянной чай и умолять тебя… подумать только, черт возьми, умолять! Ты же первым делом выставляешь нас всех идиотами, а потом избиваешь начальника отделения — ладно, ладно, пытаешься избить. Теперь я спрашиваю тебя, кто меня будет слушать?
— Скиннер.
— Брось.
— Скиннеру придется выслушать, и он выслушает, если ты будешь настаивать, что я тебе нужен. Я знаю… — горячо убеждал Джерихо. — Ты мог бы пригрозить, что расскажешь тому адмиралу, Троубриджу, о моем отстранении — в самый важный момент битвы за Атлантику — лишь из-за того, что я говорил правду.
— Я мог бы? Как бы не так. Спасибо. Премного благодарен. И тогда мы оба займемся арифметикой в Адмиралтействе.
— На войне есть места и похуже.
— Не паясничай.
В дверь опять постучали, на этот раз посильнее.
— Ради бога, — взревел Логи, — вали отсюда! — Но ручка тем не менее повернулась. Джерихо шагнул в сторону. В открытой двери появился Пак.
— Извини, Гай. Доброе утро, Томас. — Он с мрачным видом кивнул тому и другому. — Кое-что произошло, Гай.
— Хорошие новости?
— Откровенно говоря, нет. Возможно, не очень хорошие. Лучше посмотри сам.
— Черт бы всех побрал, — проворчал Логи. Бросив убийственный взгляд на Джерихо, схватил трубку и следом за Паком вышел в коридор.
Поколебавшись секунду, Джерихо направился за ними в конец коридора, в регистратуру. Никогда он не видел здесь столько народу. Тут были лейтенант Кейв и, кажется, все шифроаналитики барака: Бакстер, Этвуд, Пинкер, Кингком, Праудфут, де Брук и, как популярный у женщин актер в своей американской морской форме, Крамер. Он дружески кивнул Джерихо.
Логи удивленно оглядел собравшихся.
— Привет, привет. Вся банда в сборе. — Никто не засмеялся. — Что происходит. Пак? Собрались на митинг? Объявляете забастовку?
Пак показал глазами на дежуривших в дневную смену в регистратуре трех особ из вспомогательного корпуса.
— Ах, да, конечно, — догадался Логи и обнажил в улыбке свои прокуренные зубы. — Девочки, у нас тут небольшое дельце. Сугубо секретное. Не могли бы вы на несколько минут оставить джентльменов одних?
— Да не тяни ты, — нетерпеливо прошептал Этвуд. Пак сделал вид, что не слышит.
— За тот же период общее количество радиосигналов Акулы, перехваченных с подводных лодок в Северной Атлантике на девять ноль-ноль сегодня, равнялось пяти.
— Пяти? — переспросил Логи. — Ты уверен, старина? Схватив листок, он пробежал пальцем по аккуратным колонкам записей.
— Как у вас говорят? — поинтересовался Пак. — Тихо, как в могиле?
— Наши станции прослушивания, — заметил Бакстер, заглядывая через плечо Логи. — Должно быть, у них что-то неладно. Похоже, проспали.
***
На территории Блетчли-Парка, сразу за особняком под елью, стояла обыкновенная красная телефонная будка. Молодой парень в мотоциклетных крагах заканчивал разговор. До прислонившегося к дереву Джерихо доносился его приглушенный голос.— Идет… О'кей, детка… Пока…
Парень со стуком повесил трубку и распахнул дверь.
— К вашим услугам, приятель.
Мотоциклист уехал не сразу. Джерихо следил за ним через стекло, делая вид, что ищет по карманам мелочь. Парень поправил краги, надел шлем, стал возиться с подбородочным ремнем…
Дождавшись, когда тот уехал, Джерихо набрал ноль.
— Оператор слушает, — раздался женский голос.
— Доброе утро. Будьте добры, дайте Кенсингтон, два-два-пять-семь.
Телефонистка повторила номер.
— Опустите четыре пенса.
Все номера Блетчли-Парка соединялись шестидесятимильной наземной линией с коммутатором Уайтхолла. Для телефонистки Джерихо звонил из одного района Лондона в другой. Он опустил четыре пенса в щель и после нескольких щелчков услышал гудки.
— Да-а? — ответили через пятнадцать секунд. Голос отца Клэр был точно такой, каким Джерихо представлял его себе. Медлительный, уверенный, один короткий слог растягивается на два длинных. Как только раздались короткие гудки, Джерихо нажал кнопку «А». В приемнике зазвенели монеты. Он сразу же ощутил ущербность своего положения — звонит какой-то бедняк, не имеющий собственного телефона.
— Мистер Ромилли? — Да-а.
— Извините, что побеспокоил вас, сэр, да еще с утра в воскресенье. Видите ли, я работаю с Клэр…
Слабый шум, потом тишина, нарушаемая дыханием Ромилли. Треск помех на линии.
— Вы слушаете, сэр?
Снова раздался голос, совершенно спокойный, но теперь он звучал по-другому, будто исходил из огромного пустого помещения.
— Как вы достали этот номер?
— Мне дала Клэр, — выпалил Джерихо первое, что пришло в голову. — Я подумал, может, она у вас.
Снова долгое молчание.
— Нет, нет. Ее нет. Да и зачем ей здесь быть?
— Сегодня утром она не вышла на работу. Вчера у нее был выходной. Я подумал, может, она уехала в Лондон?
— С кем я говорю?
— Меня зовут Том Джерихо. — Молчание. — Может, она упоминала обо мне.
— Не думаю, — еле слышно ответил Ромилли. Прокашлялся. — К большому сожалению, мистер Джерихо, боюсь, ничем не могу помочь. Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас. До свидания.
Послышался несвязный шум, и связь оборвалась.
— Алло? — произнес Джерихо. Ему показалось, что он все еще слышит в трубке чье-то дыхание. — Алло?
Напрягая слух, еще несколько секунд подержал тяжелую бакелитовую трубку, потом повесил ее. Прислонившись к стенке телефонной будки, потер виски. За стеклами в мире безмолвно продолжалась жизнь. К особняку провожали только что прибывших лондонским поездом двоих штатских в котелках и со сложенными зонтиками в руках. Три утки в зимнем уборе, растопырив лапы, будто вспахивая свинцовую воду, садились на озеро.
Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас.
Это неправда, не так ли? Не та реакция, которую можно ожидать от отца, узнавшего, что его единственная дочь пропала.
Джерихо поискал в кармане мелочь. Разложил монеты на ладони и стал тупо разглядывать, как путник, попавший в незнакомую страну.
Снова набрал ноль.
— Оператор слушает.
— Кенсингтон, два-два-пять-семь.
Снова опустил в щель четыре пенса. Опять короткие щелчки, затем пауза. Поднес палец к кнопке. Но на этот раз не длинные низкие гудки, а короткие — бип-бип-бип, занято, — пульсирующие в ухе, как биение сердца.
***
Следующие десять минут Джерихо трижды пытался дозвониться и каждый раз с тем же результатом. Или Ромилли снял трубку, или ведет с кем-то долгий разговор.Джерихо позвонил бы и в четвертый раз, но прибежавшая из столовой в накинутом на плечи пальто женщина стала нетерпеливо стучать монетой по стеклу. Джерихо уступил. Стоя на дороге, решал, что делать дальше.
Оглянулся на бараки. Их знакомые до мелочей приземистые серые формы, прежде наводившие тоску, теперь таили в себе смутную угрозу.
К черту. Что он теряет?
Застегнувшись от холода, повернул к воротам.
3
Приходская церковь св. Марии, твердые белые камни которой впитали в себя восемь веков христианского благочестия, находилась в конце аллеи старых тисов менее чем в сотне ярдов позади Блетчли-Парка. Входя во двор, Джерихо разглядел полтора-два десятка аккуратно сложенных на паперти велосипедов, а потом до него донеслось гудение органа, сопровождаемое заунывным пением прихожан англиканской общины. На кладбище стояла мертвая тишина. Он почувствовал себя гостем, входящим в дом в самый разгар вечеринки.Мы распускаемся, зеленеем, как на дереве листья,
И увядаем, и умираем, не меняешься только Ты…
Джерихо потопал, похлопал руками. Хотел тихо проскользнуть внутрь и постоять сзади до конца службы, но опыт подсказал, что потихоньку в церковь не войти. Хлопнет дверь, тут же повернутся головы, и какой-нибудь услужливый помощник церковного старосты поспешит по проходу с перечнем молитв и псалтырем. Такого внимания ему хотелось меньше всего.
Он сошел с дорожки и сделал вид, что рассматривает надгробные камни. Замерзшая паутина невероятных размеров и изящества блестящим покрывалом повисла между памятниками: мраморными монументами на могилах состоятельных людей, сланцевыми плитами на могилах фермеров, почерневшими от непогоды деревянными крестами бедняков и младенцев. Эбенезер Слейд, четырех лет и шести месяцев, покоится в руцех Иисуса. Мэри Уотсон, супруга Альберта, после долгой болезни почиет в мире… На нескольких могилах обледеневшие букеты мертвых цветов — свидетельство неугасаемых проблесков памяти у живущих, на других — желтым лишайником затянуло все надписи. Он нагнулся и стал очищать камень, внимая доносящимся из-за цветного оконного витража голосам праведников.
О, вы, Росы и Иней, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки.
О, вы, Мраз и Хлад, да благословит вас Господь: Восславляй и превозноси Его во веки…
В голове проносились разрозненные далекие образы.
Вспомнились похороны отца, точно в такой же день, как сегодня: промерзшая безобразная викторианского стиля церковь в промышленной центральной части Англии, награды на крышке гроба, плачущая мать, одетые в черное тетки; все с грустным любопытством глядят на него, а он, Джерихо, за миллион миль от этого места — мысленно разлагает на множители номера псалмов (очень красиво, помнится, получался «Прочь от заблуждений, оставим мрак ночи позади» под номером 392 в книжке древних и новых псалмов — 2х7х2х7х 2…).
Почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью в бараке Алан Тьюринг возбужденно объяснял, что смерть близкого друга натолкнула его на поиски связи между математикой и душой. Тьюринг утверждал, что здесь, в Блетчли, они создают новый мир: что их бомбочки скоро могут быть модифицированы, на смену неуклюжим электромеханическим переключателям придут реле из пентодных ламп и тиратронов, давая жизнь компьютерам — машинам, которые в один прекрасный день станут имитировать работу человеческого мозга и откроют тайны души…
Джерихо бродил среди умерших. Вот небольшой каменный крест, украшенный гирляндой каменных цветов, а вот суровый ангел с лицом мисс Монк. Все это время он прислушивался к службе. Интересно, есть ли среди прихожан кто-нибудь из восьмого барака, и кто именно? Вот, к примеру, Скиннер может обратиться с молитвой к Богу? Джерихо попытался представить, какие скрытые возможности угодничества мог бы пустить в ход Скиннер при общении с персоной, стоявшей выше самого Первого лорда Адмиралтейства, но почувствовал, что у него не хватает фантазии.
Да останется на вас на все времена благословение Всемогущего Господа.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Служба закончилась. Джерихо, лавируя между памятниками, торопливо удалился в сторону от церкви и встал позади двух больших кустов, откуда хорошо просматривалась паперть.
До войны верующие появились бы под радующий душу перезвон старых колоколов. Но теперь в церковные колокола полагалось звонить только в случае налета, так что когда открылась дверь и пожилой священник вышел попрощаться с паствой, тишина придала церемонии унылое, даже подавленное, настроение. Прихожане один за другим выходили на свет. Джерихо подумал уже, что его расчет оказался ошибочным, но тут из церкви вышла небольшого роста худощавая молодая женщина, все еще держа в руках вчерашний молитвенник.
Не произнеся ни слова, коротко, даже отрывисто, она пожала руку викарию, повесила сумку на ручки велосипеда и двинулась к воротам. Шла небольшими быстрыми шагами, высоко подняв острый подбородок. Джерихо дал ей пройти немного вперед, потом, выйдя из укрытия, окликнул:
— Мисс Уоллес!
Она остановилась и оглянулась в его сторону, щуря близорукие глаза и поворачивая голову. Лишь когда он оказался в двух метрах от нее, с ее лица исчезло напряженное выражение.
— Никак мистер…
— Джерихо.
— Конечно же. Мистер Джерихо. Ночной гость. — Кончик ее носа покраснел от холода, на побелевших щеках два круглых пятнышка размером в полкроны. Длинные густые черные волосы с помощью многочисленных булавок забраны кверху. — Как вам служба?
— Ободряет, — нерешительно заметил Джерихо. Так, пожалуй, легче, чем говорить правду.
— Вы серьезно? По-моему, такого ужасного вздора я в этом году еще не слыхала. «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии… » — Она яростно затрясла головой. — Как вы думаете, будет ли богохульством назвать святого Павла ослом?
Она снова быстро зашагала к выходу. Джерихо пошел рядом. От Клэр он узнал несколько подробностей из жизни Эстер Уоллес — что до войны она учительствовала в частной женской школе в Дорсете, что она дочь священника, играет на органе, получает квартальный информационный бюллетень Общества Джейн Остин — достаточно, чтобы представить себе женщину, способную после восьмичасовой ночной смены отправиться прямо на воскресную заутреню.
— Посещаете большинство воскресных служб?
— Все до одной, — уточнила она. — Хотя все чаще спрашиваю себя, зачем? А вы?
— Изредка, — поколебавшись, ответил Джерихо. Это было ошибкой, и она сразу за нее уцепилась.
— А где вы обычно садитесь? Что-то не помню, чтобы когда-нибудь вас видела.
— Стараюсь садиться сзади.
— Я тоже. В самом заднем ряду. — Блеснув круглыми очками в металлической оправе, она снова поглядела на него. — Вообще-то, мистер Джерихо, никакой проповеди вы не слушали и в церковь не заходили; и напрасно вы изображаете набожность, которой у вас и духом не бывало.
— Э-э…
— На этом прощайте.
Они дошли до ворот. Она с удивительной грациозностью села на велосипед. Этого Джерихо не ждал. Чтобы задержать ее, он шагнул вперед и ухватился за руль.
— Я не был в церкви. Извините меня. Мне надо с вами поговорить.
— Мистер Джерихо, будьте любезны убрать руки с машины. — Двое пожилых прихожан оглянулись в их сторону. — Немедленно, прошу вас. — Она принялась крутить рулем, но Джерихо не отпускал рук.
— Мне очень жаль. Действительно, всего на секунду Эстер испепеляла его взглядом. На миг подумалось, что вот сейчас она ощутимо двинет по руке одной из своих добротных туфель. Но в глазах ее кроме злости светилось любопытство, и оно взяло верх. Вздохнув, она сошла с велосипеда.
— Благодарю вас. Вон там автобусная остановка, — предложил он, показывая на противоположную сторону Черч-Грин-роуд. — Уделите мне всего пять минут. Пожалуйста.
— Глупо. Очень глупо.
Они направились к остановке. Велосипедные колеса звенели, словно вязальные спицы. Она отказалась присесть на скамейку. Осталась стоять, сложив руки на груди и глядя вниз на город.
Он ломал голову над тем, как начать разговор.
— Клэр говорит, что вы работаете в шестом бараке. Должно быть, очень интересно.
— Не ее дело говорить, где я работаю. И ничего там интересного. Все интересное, видно, досталось мужчинам. Остальное делают женщины.
Она была бы ничего, подумал Джерихо, если бы обращала на себя внимание. Кожа белая, гладкая, словно фарфоровая. Носик и подбородок, может, несколько острые, но довольно изящные. Однако никакой косметики, а лицо неизменно злое, губы вытянуты в насмешливой ухмылке. В спрятанных за очками маленьких блестящих глазках светился интеллект.
— Мы с Клэр… — В поисках подходящего слова Джерихо суетливо крутил руками. В этих делах он был беспомощен. — … встречались… кажется, так это называется. Примерно до прошлого месяца. Потом она отказалась иметь со мной какие-либо отношения. — Враждебность собеседницы гасила его решимость. Обращаясь к повернутой к нему узкой спине, он чувствовал себя очень глупо. Но продолжал говорить. — Если откровенно, мисс Уоллес, то я за нее беспокоюсь.
— Странно.
— Согласен, мы были не совсем обычной парой.
— Нет, — повернулась она к нему, — я имела в виду, что люди всегда считают нужным выдавать заботу о себе за заботу о других.
Уголки ее губ скривились в подобие улыбки, и Джерихо понял, что начинает питать к мисс Эстер Уоллес неприязнь, не в последнюю очередь из-за ее взглядов.
— Я не отрицаю известной доли личной заинтересованности, — признал он, — но я действительно беспокоюсь за нее. По-моему, она исчезла.
— Чепуха, — фыркнула мисс Уоллес.
— Сегодня утром она не вышла на работу.
— Опоздание на час вряд ли означает исчезновение. Возможно, проспала.
— По-моему, она не приходила домой. Во всяком случае, в два часа она еще не вернулась.
— Тогда, вероятно, она проспала где-нибудь еще. — Мисс Уоллес, блеснув очками, сделала ударение на последних словах. — Кстати, могу я спросить, как вы узнали, что она не приходила домой?
Он понял, что лучше не лгать.
— Я вошел в дом и ждал ее там.
— Ясно. Вы к тому же еще и взломщик. Теперь понятно, почему Клэр больше не хочет иметь с вами дел.
К черту все, подумал Джерихо.
— Вам следует знать еще кое о чем. Когда я был там, в дом заходил какой-то человек. Он убежал, услыхав мой голос. Только что я звонил отцу Клэр. Он утверждает, что не знает, где она, но, по-моему, он говорит неправду.
Кажется, эти слова произвели на нее впечатление. Прикусив губу, она смотрела вниз. Через Блетчли проходил поезд, судя по звуку, экспресс. Над городом на полмили вздымалась рыхлая полоса дыма.
— Все это меня не касается, — наконец сказала она.
— Клэр не говорила, что уезжает?
— Она никогда не говорит. Да и зачем?
— Не казалась ли она вам странной последнее время? Скажем, напряженной, нервной.
— Мистер Джерихо, пожалуй, не хватит этой автобусной остановки, а может быть, и целого двухэтажного автобуса, чтобы вместить всех молодых людей, которых беспокоят их отношения с Клэр Ромилли. Право, я очень устала. Слишком устала и слишком неопытна в этих делах, чтобы быть чем-нибудь вам полезной. Прошу прощения.
Эстер снова села на велосипед, и на этот раз Джерихо не пытался ее остановить.
— Говорят ли вам что-нибудь буквы ADU?
Она раздраженно тряхнула головой и оттолкнулась от края тротуара.
— Это позывные, — крикнул он вслед. — Возможно, германских сухопутных или военно-воздушных сил.
Она затормозила с такой силой, что съехала с седла, и заскользила подошвами по сточной канаве. Посмотрела в оба конца улицы.
— Вы что, совсем с ума сошли?
— Найдете меня в восьмом бараке.
— Подождите секунду. Какое это имеет отношение к Клэр?
— Если не там, то в частной гостинице на Альбион-стрит. — Он вежливо кивнул. — ADU, мисс Уоллес. AngelsDanceUpwards. Ангелы танцуют вверх. Оставляю вас в покое.
— Мистер Джерихо…
Но ему не хотелось отвечать на ее вопросы. Перейдя улицу, он стал быстро спускаться под гору. Поворачивая на ведущую к главному входу Уилтон-стрит, он оглянулся. Она все еще стояла там, расставив ноги, и ошарашенно смотрела ему вслед.
4
Когда Джерихо вернулся в восьмой барак, Логи в ожидании его нетерпеливо расхаживал по тесному пространству регистрационного зала, заложив за спину костлявые руки и яростно тиская в зубах мундштук трубки, отчего чашечка ее подпрыгивала во все стороны.— Твое пальто? — спросил он вместо приветствия. — Забирай.
— Привет, Гай. Куда идем? — поинтересовался Джерихо, снимая с крючка на двери пальто. Одна из пичужек одарила его сочувственной улыбкой.
— Мы идем поговорить, старый хрен. Потом ты отправляешься домой.
У себя в кабинете Логи рухнул в кресло, задрав на стол ножищи.
— Теперь закрывай дверь, парень. Давай по крайней мере попробуем разобраться между собой.
Джерихо сделал, как просили. Ему некуда было сесть, и он подпер собою дверь. Им овладело странное спокойствие.
— Не знаю, что говорил тебе Скиннер, — начал он, — но я ему все же не врезал.
— О, в таком случае все прекрасно, — с притворным облегчением воздел руки Логи. — Рад, что обошлось без крови и все твои кости целы…
— Хватит тебе, Гай. Я его пальцем не тронул. За это он не может меня уволить.
— Он, черт побери, может сделать с тобой все, что хочет. — Скрипнув креслом, Логи потянулся через стол и взял коричневую папку. Раскрыл. — Посмотрим, что тут есть. Здесь говорится: «Грубое неподчинение». И еще: «Попытка оскорбления действием». «Последняя явилась завершением целого ряда инцидентов, свидетельствующих, что данное лицо не пригодно к действительной службе». — Логи швырнул папку на стол. — Между прочим, не уверен, что это не так. Ждал, когда ты соизволишь показаться, со вчерашнего дня. Где ты был? В Адмиралтействе? Провел раунд бокса с Первым морским лордом?
— Ты говорил, что могу работать неполную смену. «Будешь приходить и уходить, когда захочешь». Твои собственные слова.
— Не хитри со мной, старина.
Джерихо промолчал, чувствуя на себе изучающий взгляд Логи. Вспомнил спрятанные за эстампом радиоперехваты. Зал немецкой книги и испуганное лицо Вейцмана. Взволнованный голос Ромилли: «Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас».
— Когда он хочет, чтобы я уехал?
— Прямо сейчас, жалкий идиот. «Отправьте его обратно в Кингз, и на этот раз пускай топает пешком». Насколько помню, таковы конкретные инструкции. — Логи, вздохнув, покачал головой. — Не надо было выставлять его дураком, Том. Особенно в глазах заказчиков.
— Но он и в самом деле дурак. — В груди закипали обида и жалость к себе, но Джерихо старался говорить спокойно. — Он же не имеет ни малейшего представления о том, что говорит. Довольно, Гай. Неужели ты на самом деле хотя бы на минуту поверишь, что мы за три дня взломаем Акулу?
— Нет, не взломаем. Но если ты меня внимательно слушаешь, то поймешь, что сказать об этом можно по-разному, особенно когда сидишь за одним столом с нашими любимыми американскими собратьями.
Кто-то постучал в дверь.
— Потом, старина. Тем не менее спасибо, — крикнул Логи. Дождался, когда стучавший ушел, и тихо произнес: — По-моему, ты не совсем понимаешь, насколько здесь все изменилось.
— Именно это говорил Скиннер.
— Что ж, он прав. На этот раз. Ты сам был свидетелем на вчерашнем совещании. Том, это уже не 1940 год. Маленькая отважная Англия больше не одинока. Мы пошли вперед. Приходится принимать во внимание, что думают другие. Посмотри, парень, на карту. Полистай газеты. Эти конвои отправляются из Нью-Йорка. Четверть кораблей — американские. Груз целиком американский. Американские войска. Американские экипажи. — Логи вдруг прикрыл лицо ладонями. — Черт побери, не могу поверить, что ты пытался врезать Скиннеру. Ты и вправду здорово тронулся, а? Совсем не уверен, что тебя можно одного отпускать на улицу. — Логи снял ноги со стола и взял трубку телефона. — Знаешь, наплевать на то, что он говорит, постараюсь достать тебе машину.
— Нет! — Джерихо сам удивился собственной горячности. В сознании отчетливо предстала карта Атлантики — коричневый массив Северной Америки, чернильные пятна Британских островов, голубое пространство океана, безобидные желтые кружки, ловушка из акульих зубов. И Клэр? Невозможность разыскать ее даже теперь, когда есть доступ в Парк. Отослать его в Кембридж, лишить доступа к секретной работе — это все равно что отправить на другую планету. — Нет, — повторил он спокойнее. — Ты этого не сделаешь.
— Это не мое решение.
— Дай мне пару дней.
— Что?
— Скажи Скиннеру, что хочешь дать мне пару дней. Пару дней на то, чтобы попытаться проникнуть в Акулу.
Несколько секунд Логи удивленно глазел на Джерихо, затем расхохотался.
— Старина, что ни день, у тебя новые чудачества. Вчера ты уверял нас, что за три дня Акулу не взломать. Теперь говоришь, что сделаешь это за два дня.
— Гай, пожалуйста. Умоляю, — всерьез взмолился он. Опершись руками, перегнулся через стол. Для него это действительно был вопрос жизни. — Ты знаешь, что Скиннер не только не хочет, чтобы я оставался в восьмом бараке. Он вообще мечтает выжить меня из Парка. Заткнуть в какую-нибудь дыру в Адмиралтействе решать арифметические задачки.
— На войне есть места и похуже.
— Только не для меня. Я скорее повешусь. Мое место здесь.
— Дорогой, я и так ради тебя слишком подставил свою шею, — тыча трубкой в грудь Джерихо, упрекнул Логи. — «Джерихо? — говорили мне. — Это несерьезно. У нас такое трудное время, а тебе понадобился Джерихо». — Он снова ткнул трубкой. — Тогда я сказал: «Да, я знаю, что он, черт возьми, наполовину чокнутый и брякается в обморок, как старая дева, но у него в башке кое-что есть, те самые лишних два процента. Можете поверить мне на слово». — Опять пошла в ход трубка. — Я, черт возьми, выпрашиваю машину — как ты знаешь, у нас это дело нелегкое — и, вместо того чтобы пойти выспаться, еду в Кингз-колледж пить дрянной чай и умолять тебя… подумать только, черт возьми, умолять! Ты же первым делом выставляешь нас всех идиотами, а потом избиваешь начальника отделения — ладно, ладно, пытаешься избить. Теперь я спрашиваю тебя, кто меня будет слушать?
— Скиннер.
— Брось.
— Скиннеру придется выслушать, и он выслушает, если ты будешь настаивать, что я тебе нужен. Я знаю… — горячо убеждал Джерихо. — Ты мог бы пригрозить, что расскажешь тому адмиралу, Троубриджу, о моем отстранении — в самый важный момент битвы за Атлантику — лишь из-за того, что я говорил правду.
— Я мог бы? Как бы не так. Спасибо. Премного благодарен. И тогда мы оба займемся арифметикой в Адмиралтействе.
— На войне есть места и похуже.
— Не паясничай.
В дверь опять постучали, на этот раз посильнее.
— Ради бога, — взревел Логи, — вали отсюда! — Но ручка тем не менее повернулась. Джерихо шагнул в сторону. В открытой двери появился Пак.
— Извини, Гай. Доброе утро, Томас. — Он с мрачным видом кивнул тому и другому. — Кое-что произошло, Гай.
— Хорошие новости?
— Откровенно говоря, нет. Возможно, не очень хорошие. Лучше посмотри сам.
— Черт бы всех побрал, — проворчал Логи. Бросив убийственный взгляд на Джерихо, схватил трубку и следом за Паком вышел в коридор.
Поколебавшись секунду, Джерихо направился за ними в конец коридора, в регистратуру. Никогда он не видел здесь столько народу. Тут были лейтенант Кейв и, кажется, все шифроаналитики барака: Бакстер, Этвуд, Пинкер, Кингком, Праудфут, де Брук и, как популярный у женщин актер в своей американской морской форме, Крамер. Он дружески кивнул Джерихо.
Логи удивленно оглядел собравшихся.
— Привет, привет. Вся банда в сборе. — Никто не засмеялся. — Что происходит. Пак? Собрались на митинг? Объявляете забастовку?
Пак показал глазами на дежуривших в дневную смену в регистратуре трех особ из вспомогательного корпуса.
— Ах, да, конечно, — догадался Логи и обнажил в улыбке свои прокуренные зубы. — Девочки, у нас тут небольшое дельце. Сугубо секретное. Не могли бы вы на несколько минут оставить джентльменов одних?
***
— Я между делом показал вот это лейтенанту Кейву, — начал Пак, когда женщины вышли. — Анализ радиообмена. — И, словно собираясь показать фокус, высоко поднял знакомый желтый листок с таблицей радиоперехватов. — За последние двенадцать часов перехвачены два длинных радиосигнала с нового передатчика нацистов близ Магдебурга. Один как раз перед полуночью: сто восемьдесят четырехзначных групп. Другой сразу после полуночи: двести одиннадцать групп. Продублированы дважды, оба раза по радиосетям «Диана» и «Губертус». Четыре-шесть-ноль-один килогерц. Двенадцать-девять-пятьдесят.— Да не тяни ты, — нетерпеливо прошептал Этвуд. Пак сделал вид, что не слышит.
— За тот же период общее количество радиосигналов Акулы, перехваченных с подводных лодок в Северной Атлантике на девять ноль-ноль сегодня, равнялось пяти.
— Пяти? — переспросил Логи. — Ты уверен, старина? Схватив листок, он пробежал пальцем по аккуратным колонкам записей.
— Как у вас говорят? — поинтересовался Пак. — Тихо, как в могиле?
— Наши станции прослушивания, — заметил Бакстер, заглядывая через плечо Логи. — Должно быть, у них что-то неладно. Похоже, проспали.