Хайдар Бедретдинов. Белый свет

Из кошёлки достаёт
Прямо… целый огород.
 
 
Позвенит бубенчиком —
Соберёт копеечки,
С мишкою поборется —
Весь народ уморится.
 
 
Пятерню пристроит важным гребешком.
Шею вытянув, пройдётся петушком,
Он поквохчет, резво вскочит на крыльцо,
На протянутой ладони – вдруг яйцо.
 
 
Колесом идет, сложившись, как калач, —
Восхищаются мальчата: «Во, ловкач!»
И, усевшись, как на троне, на бревне,
Так же царственно воскликнет: «Чарку мне!»
 
 
Выпьет бражки-медовухи черпачок
И по кругу понесётся, как волчок.
Пляшет бешено – по швам трещат портки,
И дробушку выбивают каблуки.
 
 
А подручный на свирельке свиристит
И в сопелочку, приставив нос, свистит,
Наливаясь спелой свеклой изнутри,
Надувает щеки, словно пузыри.
 
 
Знать, «нечистая» – помощница в делах,
Коль у них вдруг оживает и метла.
На шапчонке пляшут звонко бубенцы,
Всласть хохочут и миряне, и купцы,
 
 
А народ умеет страсти разжигать,
Бросишь искорку – огня не удержать:
Городской, селянин, поп да всякий сброд,
Сбросив шапки, затянулись в хоровод.
 
 
Кушаки уж распоясаны давно,
Топчут площадь, как по осени гумно,
Входят в пляс, рванув рубаху, чтоб в бреду
Хоть на час забыть про лихо да беду.
 
 
Ты, жалейка залихватская, играй,
Ты играй, родная, да не уставай,
И, покуда с хрипотцою ты поёшь,
Этот мир на сказку дедову похож.
 
 
Наплясались всласть, аж в коликах живот.
По лицу течёт веселья сладкий пот.
Ух, намаялись, натешились до слёз,
А теперь копейку в шапку брось.
 
 
Скоморошья доля вовсе нелегка…
Уходили с площадей они в века
Мимо сруба, мимо царского дворца
Под проклятия святого чернеца.
 
 
Скоморохами их нынче не зовут,
Не телеги – самолёты их везут.
Величает их народными народ,
Ремесло их с новой силою цветёт!
 

Родник

 
Говорят: в лесу дремучем,
У горы, под самой кручей,
За поляною глухой
Бьёт издревле ключ гремучий,
Ключ с целебною водой.
 
 
Преподобный Отче Сергий
В том далёком древнем веке
С божьей помощью открыл
Это чудо человеку
Для возврата прежних сил.
 
 
И с молитвою в дорогу
Издалёка люд убогий,
Всякий хворый и больной
Сквозь века, леса и горы
С легкой торбой, тяжким горем —
За водицею святой.
 
 
И несёт молва по свету,
Что целебней места нету,
Чем чудесный тот родник.
Вот и мне бы к водам этим —
Я бы сердцем к ним приник.
 
 
Но порою вдруг нежданно,
Как бальзам на наши раны,
Где-то рядом – не в глуши
Кто-то щедро открывает
Золотой родник души!
 

Восьмое чудо

 
Семь чудес известно людям,
Знаменитых семь чудес.
Но еще восьмое чудо,
Несомненно, в мире есть.
 
 
Это, может быть, простая,
Может, с вычуром, резная,
С непременной теснотой,
Раскаленная, взрывная
Баня русская с парной.
 
 
Чем-то с кузницею схожа:
Словно горн, пылает печь…
Здесь любой, наверно, сможет
Сразу тонну сбросить с плеч.
 
 
Для начала – все в парилку,
На полок, как на алтарь.
Вот озноб прошел по спинам,
За ознобом – сладкий жар.
 
 
Рвутся залпами поддачи,
По ступенькам стон прошёл,
Как свистящий хлыст, горячий
Жар бросает всех на пол.
 
 
Встали, ну теперь за дело,
Вот теперь парок как раз,
Ах, какая перестрелка,
Перепевка, перепляс!
 
 
Смех, подколки, прибаутки —
Расписная, в общем, речь,
Будто дедовские шутки
Тайно выдохнула печь.
 
 
Рубятся, без крови сеча,
Парни дышат горячо.
Шутники, сгибая плечи,
Прохрипят: «Поддай ещё!»
 
 
Вылетают, как чумные,
Опаленные парной,
Без стаканчика хмельные,
Шелковые, как руно.
 
 
В простынях, как в тогах, гордо
Восседают на скамьях.
Тут горят такие споры —
Что там твой ареопаг!
 
 
На душе покой и лёгкость,
И движения легки.
Может, вправду банным богом
Отпускаются грехи?
 
 
И поскольку вдруг такая
Благодать сошла на всех,
Раздобревши, отпускаешь
И чужой учтённый грех.
 
 
Семь чудес – чужие песни —
Всяк ли знает? Расспроси.
А вот баня – та известна
За пределами Руси.
 

Совет

 
Жену с любовницей не спутай.
Заначку вдруг не объяви,
Но, в мелочах являя мудрость,
Чужую жизнь не проживи.
 

Галерея Шилова

 
Идём по галерее Шилова,
Неся, как груз, свой непокой
Вослед за золотою жилою,
Открытой Мастера рукой.
 
 
Но постепенно состоянье
Внутри меняется от чар.
Музей – эпохи достоянье,
Художника бесценный дар.
 
 
Сияют золотые рамы,
Звучанье арфы в тишине, —
Приходит ощущенье Храма
И причащения ко мне.
 
 
Здесь целый мир в картинах создан,
И он уж сам собой живёт:
На миг застыли в разных позах
Друзья, отвлёкшись от забот.
 
 
В полотнах – для потомков вести:
В палитре, в глубине мазков.
Художник пишет труд, как Нестор,
Свой день – для будущих веков.
 
 
С портретом вряд ли что сравнится
По силе чувства и ума.
И, оживая в разных лицах,
Глядит История сама.
 
 
Парадность с лирикой в соседстве,
И верность классике письма —
В работах дивных без эстетства
Царит эстетика сама.
 
 
Не повторяясь, подкупают
И простота, и хитреца,
Но в каждом лике проступают
Глаза души и труд Творца.
 
 
Вот – бабка с горечью обиды:
«Не пишут», – это ль не беда?
Вот – «Ветеран», людьми забытый,
Отдавший подвигу года.
 
 
Актёры, мудрецы, поэты,
Духовных лиц глубокий взгляд,
Пейзажей широта – всё это
Запечатлённый жизни ряд.
 
 
То тихой добротой, то грозами
До сердца достают глаза.
Бывает так: иные образы
Волнуют дух, как образа.
 
 
Гляжу на них и в чём-то каюсь,
Обременённый суетой.
И, будто, грех мне отпускает
С картин невидимый святой.
 
 
Смеются лица здесь и плачут,
Живут под тяжестью креста.
И льётся музыка «Скрипачки»,
Звуча палитрою, с холста.
 
 
Глядишь – и сам вот-вот заплачу:
Таков он очищенья миг!
И ухожу я, став богаче,
Приобретя здесь целый мир.
 

Картина Кустодиева

 
С Яузских горок Солянки,
Как на картине, жива
Мчалась зимою на санках
Юная наша Москва.
 
 
На Рождество и Крещенье
Сыпал на волю народ.
Масленица всех угощеньем
Щедрым вела в хоровод.
 
 
В день же особый Татьянин —
Игры и смех до утра.
Где ты, былая Солянка?
Где золотая пора?
 
 
Островом духа былого
Уж не Татьянин ли дом?
С чувством тепла озорного
Мы в этом доме живём.
 
 
Нет тех девчонок с лукошком —
Век XXI увы!
Но вот мелькнёт вдруг в окошке
Молодость нашей Москвы.
 

Чудо

 
Говорят чудес не стало
В наш учёный трезвый век.
Необычного так мало
Видит нынче человек.
Но вчера, презрев законы,
Жизнь преподнесла урок:
Чудо – долг отдал знакомый
Полностью и точно в срок.
 

Картина Рембрандта

 
На излёте растраченных сил,
Жизнью выстрадав эту картину,
Он у предков прощенья просил
«Возвращением блудного сына».
 
 
Испытавший немало, слепой,
Сердцем всех окружающих зорче,
Прижимается к сыну душой
Со смиреньем прощающий Отче.
 
 
Не свожу с сына блудного взгляд —
Не сыграешь с собою ведь в прятки —
Стыдно мне: не мои ли горят
На холсте непутёвые пятки?
 
 
В степь умчался за ветром джигит.
Стонет песня седого акына.
Мать слепая очаг сторожит,
Ожидая заблудшего сына.
 
 
Князя Игоря горький поход,
Про искателей счастья былины —
В них сюжет этот вечный живёт:
Возвращение блудного сына.
 
 
Жизнь водой испытала, огнём,
Медью труб, а в награду – седины.
И теперь уже сами мы ждём
У порога любимого сына.
 
 
Дал нам душу и веру, и плоть,
Только мы промотали святыни.
Ждёт опять терпеливо Господь
Возвращения блудного сына…
 

Птичий рынок

 
Среди всевозможных причуд, аномалий столичных
Едва ли не самое редкое – рынок наш Птичий.
Автобус, троллейбус, маршрутка, кренясь непривычно,
Подвозят без устали жаждущих массы на Птичий.
 
 
У рынка в поту постовой заводной спозаранку
Машины едва успевает кидать по стоянкам.
Битком подъезжает к платформе сюда электричка:
– Куда вы, ребята?
– На рынок, конечно, на Птичий!
 
 
Трамвай еле-еле, толпу раздвигая, со звоном
Идёт мимо рынка и смотрит сам заворожённо
На банки, коробочки, клетки, тележки, корзинки,
Которые в чьих-то руках устремляются к рынку.
 
 
Неся ожидание хрупкое, как с мёдом крынку,
Ты в общем заряде толпы электрической – к рынку.
Ворота малы, словно клювик распахнутый птичий,
Толпу, как червя, извивая, впускают на Птичий.
 
 
Потоки людей и торговых рядов лабиринты
Двенадцатиперстным маршрутом ведут нас по рынку.
В подводное царство попав без билета и визы,
Аквариум каждый смотреть можно, как телевизор.
 
 
Хваля витаминность червей, коих просто навалом,
Как будто из глуби веков голосят зазывалы.
Глядит попугай на людей и молчит очень гордо.
Щенята скулят, из-за пазухи высунув морды.
 
 
И слёзы в ответ им мальчишка зарёванный мажет,
И, взятый врасплох, лезет папа в заветный бумажник.
Каких голубей только нет: и монах, и сизарка.
Могли б позавидовать видам иным зоопарки.
 
 
Поют канарейки, рассыпавшись бисером мелким.
И крутят колеса привычно и каторжно белки.
Историй охотничьих сотню узнаешь здесь сразу,
Мюнхаузен бы лопнул, услышав иные рассказы.
 
 
При хаосе внешнем – законы блюдет свои Птичий.
И чувствует чутко поступок иной неэтичный.
Что тянет сюда тех, кто стерпит и холод и давку?
– Не ради ж того, чтобы сделать высокую ставку!
Здесь праздничный шум,
Как на ярмарках прошлого века —
Их так не хватает, наверно, теперь человеку!
 

Уносимые ветром

 
Нас уносит ветер перемен
В новые края и состоянья.
Будет ли удача нам взамен?
Главное – чтоб не было стоянья.
 
 
С детства будоражат нам умы
Подвиги Синдбада, Магеллана!
А на что способны в жизни мы:
Со штормами справится ль команда?
 
 
Засветил созвездья Новый год:
Капитанам – точные приметы.
В новое, влекомое – вперёд!
Курс – на цель, а нос держать по ветру.
 

Пустыня

 
От нападения застыл я.
Твержу себе: «Будь молодцом!»
Бросает жар в меня пустыня,
Как клевету в лицо.
 
 
От ветра злого, пыли мутной
Пытаюсь спрятать свой испуг.
И откровенно – неуютно,
Но рядом – друг.
 
 
Но надо, надо побеждать.
Огнём – со лба испарина.
Пустыня, нет, не запугать
Российского татарина!
 

Афганистан

 
Сюда привёл нас пролетарский долг,
Долг сердца и души – раз другу трудно,
Мы покидаем праздничный свой дом,
Чтоб окунуться в боевые будни.
Афганистан – ближайший наш сосед —
Мы делим твои трудности по-братски.
Моя страна хлебнула много бед —
Нелёгок долгий путь её солдатский.
Гренада помнит молодых ребят —
Отцы там наши воевали вместе.
Мы продолжаем песнь интербригад,
Свободы мира продолжаем песню.
Настанет срок – вернёмся мы домой,
Чтоб на своих любимых наглядеться,
Но каждый унесёт в душе с собой
Частичку его раненного сердца.
 

Воздушный змей

 
Над Кабулом – флот воздушный:
За лоскутиком лоскут,
Детворы афганской души
Полем маковым цветут.
 
 
В небеса взмывает косо
Змей воздушный – волшебство.
Он меня с собой уносит
В небо детства моего.
 
 
В небо выжившей надежды,
Голубятен, сорванцов,
Утопающих в одеждах
Старших братьев и отцов.
 
 
Змей, как счастия кораблик,
В волнах памяти моей,
Он на смену дирижаблей
Занял небо мирных дней.
 
 
Ниткой палец мой до боли
Дёргал, нервно трепеща,
Он тащил ребят на волю
Из бараков и общаг.
 
 
Мы окрепли, вышли в люди.
Встала на ноги страна.
Лишь в салютах – гром орудий,
На экране лишь – война.
 
 
Змей воздушный над Кабулом
Запускает детвора —
Непременно значит будет
Здесь счастливая пора!
 

Машина времени

 
Какой машиной времени,
За грех какой назло
Меня в эпоху древнюю
Внезапно занесло?
 
 
Здесь полусонно царствует
Четырнадцатый век:
От человека кастами
Отрезан человек.
 
 
Дуканщики – в почёте,
Дехкане – тягло, скот.
С тех и других налётчик
Дань с лёгкостью берёт.
 
 
На стенах – сабли, ружья
Всегда готовы в бой.
Считаются заслугой
Нажива и разбой.
 
 
Подсчитывают прямо
Потери у врагов
Ушами и ноздрями,
А у себя стволами
 
 
Погибших земляков.
Оборванные дети
Босые и в мороз.
Нигде на белом свете
 
 
Нет столько женских слёз.
Верни, машина времени,
К родимому огню.
Свою отчизну бережно
По праву оценю!
 

Оберега

 
В избе с матицей дубовой —
Пращуров опека —
Охраняла мир любовно
Птица Оберега.
 
 
Сберегала свет в светёлке,
Чудо богомаза,
Ямщика в степи от волка
И детей от сглаза.
 
 
На войне, на неизвестной,
Там, где крови реки,
Ты рождала мои песни,
Птица Оберега.
 
 
Утоляла мою жажду.
Сердцем карауля,
Ты спасала не однажды
От душманской пули.
 
 
Очага тепло хранила
Над больным ребёнком.
Посылала в письмах силу
Из родной сторонки.
 
 
Моя сила, моя вера,
И любовь, и нега!
За разлукой – милый берег —
Птица Оберега.
 

За боевые заслуги

 
День торжества, а на сердце – печаль,
Будто проснулись недуги,
Хоть и вручили сегодня медаль
«За боевые заслуги».
 
 
Вспомнился и раскалённый металл,
Злая песчаная вьюга.
За пережитое время медаль
«За боевые заслуги».
 
 
Были обстрелы. Дымился дувал.
Мы и не ждали покоя.
Может, и я в сердца попадал
Изредка… меткой строкою.
 
 
Дней этих тягостных труд и печаль
Честно делили мы с другом.
С ним бы по праву делить и медаль
«За боевые заслуги».
 
 
Ну, а любимая! Сколько же сил
Нужно ей было в разлуке!
Вот кто геройски медаль заслужил
«За боевые заслуги»!
 

Родина

 
Всегда казался маленьким мой дом —
Теперь он стал огромным вдруг казаться
Наверно, потому, что уместились в нём
Вся Родина и мирных дней богатство.
 

Афганская боль

 
А было все: и фронтовое братство,
И слезы жён, и письма от детей,
И похоронок стук в окошки адский,
Любовь впервые – к Родине своей.
И гордость за военные награды,
Уверенность, что, исполняя долг,
Ты воевал за Истину и Правду
И сделал без оглядки всё, что мог.
Меня героем мнившему сынишке
Как объяснить, что не моя вина:
Когда погибли по приказу тыщи,
Неправедной объявлена война…
 

Заряд

 
Как очередь неровная,
Рождается строка.
Она ещё бескровная
И слабая пока.
 
 
Ещё ей надо сердца
И капельку ума,
Щепотку соли, перца,
Стреляла чтоб сама.
 
 
Но выстрелами строчек
Не рассыпают смерть:
Хочу я ими очень
Сердца друзей согреть.
 
 
Стрелок я и наводчик,
Во мне зарядом – страсть:
Хочу я меткой строчкой
В сердца врагов попасть.
 

20 лет вывода войск

 
День ухода из Афганистана,
Вроде как, отметила страна
На полупризнаньи даты странной…
Двадцать лет, как кончилась война.
 
 
Помню я: был молодым солдатом,
Отмечала юбилей страна
На подъёме – год шестьдесят пятый —
Двадцать лет, как кончилась Война!
 
 
В этот срок так много уместилось:
Мирный атом, космос, целина…
Набрала держава вес и силу —
Двадцать лет, как кончилась Война.
 
 
И в почёте были ветераны,
На слуху – героев имена.
В кинофильмах, книгах – труд их ратный:
Двадцать лет, как кончилась Война.
 
 
Ветеранам брошенным Афгана
Выпала совсем другая страсть:
«Мы вас на войну не посылали», —
Объявила новая демвласть.
 
 
Трижды нас обобрала до нитки —
Нет, не для народа эта власть! —
С фомкою законов новых клика
Научилась только ловко красть.
 
 
И звучат заигрыванья речи,
Что, мол, долг исполнили сполна…
Ваша ложь нам раны не залечит.
Двадцать лет… Не кончилась война.
 

Герои «Альфы»

 
Погибли парни легендарной «Альфы» —
Об этом не услышала страна.
Их вдовы безутешные оплачут.
И плиты их запомнят на имена.
 
 
Наверное, давно живём мы в «зоне»,
Когда в верхах – понятья и бедлам:
О смерти главаря воров в законе
По всем каналам возвестили нам.
 
 
Блатная пресса, грязный телеящик
Бандита описали славный путь.
Вот кто герой для юных настоящий.
А в будущем какая ждёт их жуть?
 
 
По радио – про автомат игральный,
Про звёзд эстрады сплетен разных сто.
Вчера погибли три героя «Альфы» —
Об этом не узнал в стране никто.
 

Вечер песен

 
Каждый без зелья немножечко пьян —
Нынче мы песни поём под баян,
Русские песни, советские,
В прошлом такие известные!
 
 
Песни «Смуглянка», «Ромашки», «Мороз»…
Ну и слова! Прошибают до слёз.
«Поедем, красотка, кататься»,
«Гроздья душистой акации».
 
 
Вяжутся песни одна за другой —
Господи, пласт-то богатый какой!
Только в последние годы
Вывели песни из моды.
 
 
Вместо душевных и искренних слов
Слышим мы западный бешеный рёв.
Строй и культуру порушив,
Метят поганые в душу.
 
 
Как же богат был наш внутренний мир!
Пошлостью нынче заполнен эфир,
Чтоб от корней нас отрезать —
Занавес вот уж железный.
 
 
Предков заслуги не ставя ни в грош,
Песен не знает былых молодёжь.
Как покорённое знамя,
Песни уйдут вместе с нами.
 
 
Светел душой, переборами чист
В юность с собой нас ведёт баянист,
Труд его добрый и честный
Славят живые пусть песни!
 

Гитара

 
От горячих мавров
Сотни лет назад
Перешла кифара
На испанский лад.
 
 
Плакали канцоны,
Вальс кружился юн
Под её знакомые
Переборы струн.
 
 
Сквозь века и страны,
Зная её вкус,
Принесли цыгане
Звонкую на Русь.
 
 
Здесь стихи и стансы
Страстны и нежны
Вылились в романсы,
Коим нет цены.
 
 
Перебор частушек
До чего ж речист!
Трогает нам душу
Заводной артист.
 
 
Плещет птичьим граем
Мастерской рукой,
Будто сам играет
Иванов-Крамской.
 
 
Классиков эмоции
Нынче – для мобил.
Современных Моцартов
Кризис загубил.
 
 
Временем удары
Сердца не унять —
Старую гитару
Слушаем опять!
 

Портрет художника

 
Соблазну уступив задумки,
Страсть воплощенья не унять.
И носишь творческие муки,
Как ждущая ребёнка мать.
 
 
Эскизы, образы, наброски
И вариантов круговерть.
Как замысел загнать непросто
В одну единственную клеть.
 
 
Ах, кто бы знал, как труд сей долог
До появления лица:
Этюд, грунтовка, подмалёвок,
А дальше – пропись… без конца.
 
 
Кисть положить на холст безбрежный —
Как в океан пуститься вплавь.
Портрет, открыв однажды вежды,
Подскажет: «Там…, вот здесь поправь».
 
 
Уже тобой он верховодит,
Мазкам указывая путь,
Хотя конец, казалось, вот он:
«Ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть…»
 
 
Не отпускает от мольберта,
Не ведая, что кисть свело.
Картины – это те же дети,
И – расставаться тяжело.
 
 
Рождая их, роднишься с ними:
За каждым образом – судьба.
Ведут портретам счёт седины,
И – нимбом серебро у лба.
 
 
Удар последний. И усталость
Накатит вдруг свои валы.
Не надо ничего – лишь малость:
Хотя б словечко похвалы.
 
 
Не место человека красит —
Он может сам украсить жизнь.:
В картинах искренних – катарсис
И очищение от лжи.
 
 
Быть творчеством народу нужным
Не всяким выпадет в судьбе.
И держит Бог талантов души
Для высшей службы при себе.
 
 
Когда благообразны мысли,
И в сердце истины покой,
То водит вдохновенной кистью
Сам Бог трудящейся рукой.
 
 
Он через чистые творенья,
Наполнив светом их идей,
Шлёт на крылатом вдохновеньи
Свои посланья для людей.
 
 
Народу полон зал огромный:
Модели, критики, друзья.
И ты какой-то отрешённый
У Бога спросишь: «Уж ли я?!»
 
 
И принимая поздравленья,
Честь воздавая небесам,
Работам истинную цену
Наверно, знаешь только сам…
 

Баянист

 
Виртуозна игра баяниста.
Но стеклянно застынет вдруг взгляд:
Вслед за музыкой дивною мысли
В край далёкий из зала летят.
 
 
Мастерство высочайшего класса
Прославляло служителя муз.
Но… оркестр однажды распался,
Как распался великий Союз.
 
 
Разорвались привычные звенья,
И душевный нарушен покой.
Жизнью брошен непризнанный гений
И уставшей от бедствий женой.
 
 
Подработки, по клубам мотанья —
Образ жизни вполне кочевой.
И в весёлой вдруг пьесе рыданья
Зазвенят музыкальной слезой.
 
 
Но спасает маэстро стихия —
Им придуманный песенный бал:
Целый вечер звучит ностальгия
По Парижу, где он не бывал.
 
 
Как во сне, он идёт по бульварам,
Где красотки призывно поют.
Музыкант, подпевая, в ударе
Не меха рвёт, а душу свою.
 
 
Взором внутренним смотрит он жадно
На кафешек парижских уют.
То не туфельки ли парижанки
Грациозно по клавишам бьют?
 
 
Он со страстью слепой наркомана
В мелодичном витает дыму.
И парижские гнутся каштаны.
Аплодируя кроной ему.
 
 
Отзвучит аргентинское танго,
Кумпарсида. И так загрустишь!
И поверишь, что нет, не напрасно
По маэстро скучает Париж.
 

Призванье

 
Весь мир уснул.
И лишь одни – в тревоге:
Сканируют судьбу детей в ночи
Избранники, что сопричастны Богу —
Родители, учителя, врачи.
 
 
Жизнь дали
И здоровье поддержали,
Смогли по буквам жизни научить
Достойные любви и подражанья
Родители, учителя, врачи.
 
 
Оставят след горячих дней угары,
Расстроят сон вставанья по ночам.
А будет ли потомков благодарность
Родителям, учителям, врачам?
 
 
Такая жизнь —
Лишь только по призванью,
Когда душа не киснет на печи.
И держат вместе с Богом мирозданье
Родители, Учителя, Врачи!
 

Мудрость

 
Почему в изречениях мудрости – горечь?
Отчего в них, чеканных, вдруг слышится грусть?
Сколько истин рождалось в трагическом споре,
Чтобы их повторяли потом наизусть.
 
 
Как же сладкой ей быть,
Если мудрость – уроки
Чьих-то горьких ошибок,
Обидных потерь?
Как веселой ей быть,
Если в жизни жестокой
Мы не сразу находим заветную дверь?
 
 
Всем искателям истин —
И юным, и старым —
Отпускает ее без лимита казна.
Человечества мудрость – потомкам подарок,
За который заплачено в прошлом сполна.
 

Зависть

 
Однажды высочайшим приглашеньем
Отшельника ввели на царский двор.
И после небольшого угощенья
Царь начал с посвящённым разговор:
 
 
«Довольствуетесь малым – аж завидно —
Святым житьём бежите от тщеты.»
В ответ монах: «Завидно мне, Правитель, —
Довольствуешься ещё меньшим ты.
 
 
Ведь мне принадлежат дороги, горы,
Сфер музыка и света волшебство,
Есть Бог в душе, а у тебя же кроме
Единственного царства – ничего.»
 

Метаморфоза

 
Я курс прошёл искусства обольщенья
У самого большого сатаны
Мне таинства чудес и превращений
Наставником заботливо даны.
 
 
Нечистая сыграла шутку сила —
Не устаю роптать, её кляня —
Ни разу никого не обольстил я,
Но обольщают запросто меня.
 

Жизнь

 
Пока мы копим призрачные силы,
Пока мы сомневаемся в себе,
Уже наверх нахальные пробились —
Наверное, им некогда робеть.
 
 
И критикуя нашу жизнь досужно,
Мы понимаем: что-то в ней не так.
Нахальные власть захватили дружно,
И бездари заняли там места.
 
 
Когда принять решение боимся,
Когда идём дорогою не той,
За то, что устремлений сторонимся,
Заплатим неисполненной мечтой.
 
 
Не мысля о себе высокой мерой,
Готовы гибнуть в праведном бою,
Но в силы свои страстно не поверив,
Не проживаем полно жизнь свою.
 

Учителя

 
Есть обычай на Востоке —
Почитать Учителей —
Сердобольных и жестоких
В доброте святой своей.
 
 
А Учитель – это каждый,
Кто тебе хоть что-то дал,
Уберёг от зла однажды,
Слово доброе сказал.
 
 
Поругал тебя когда-то,
В ложный миг остановил,
Воспитал в тебе солдата,
Не жалея сна и сил.
 
 
Потому и не на месте,
А вперёд летит Земля,
Что живут всегда на свете
Доброты Учителя.
 
 
Пестуют неблагодарных,
Глупых, дерзких, дорогих,
Не надеясь, что когда-то
Добрым словом вспомнят их.
 

Мой долг

 
Мои учителя – на том и этом свете.
Разыскиваю их, чтобы отдать свой долг,
Одним кладу цветы, другим несу конфеты,
А третьих я найти еще не смог.
 
 
Так много лет о них не вспоминал я, грешный,
Но что-то сердце дрогнуло вчера…
Забыт давно предмет, изученный поспешно.
Но не забудется урок добра.
 
 
Они простили нам все наше невниманье —
Добры учителя всех стран и всех времен.
Нужнее им ли, мне ли позднее признанье —
Я шлю им благодарный свой поклон.
 

Наставник

 
Человек позабытого ныне призванья —
Исповедник, владеющий тайной души,
При степенности внешней, немаленьком званьи,
Сердцем чутким откликнуться вечно спешит.
 
 
Человек первозданного смысла «наставник»
В скольких судьбах людей воплотился добром.
За заботы свои о других неустанных
Он увенчан в награду густым серебром.
 
 
Сколько судеб людских пропустил через сердце
– Оттого оно чаще с годами болит.
К огоньку его сердца приходят погреться.
Но раз греет оно, значит, точно, горит.
 

Авеста

 
Где ты, Книга праотцов – Авеста?
Мудрость незапамятных веков,
Что была когда-то мерой веса
Праведных деяний и грехов.
 
 
В волнах ли Великого потопа
Затерялся твой прощальный след?
Но сквозь бытие, как изотопы,
Твои строки излучают свет.
 
 
Этот свет – и в формулах созвездий,
Россыпью – в сказаньях о былом,
В притчах, наставленьях и советах.
В непонятных знаках НЛО.
 
 
В мантрах звуков музыки духовной,
В искренней молитве, в красоте,
В добром деле, благодарном слове,
В сердце принимаемых гостей.
 
 
В нас самих – отдельные страницы…
Чтобы в них оставить след пером,
Надо каждый день на бой сходиться —
Вечный и святой – добра со злом.
 
 
Не пропала на Земле Авеста!
Время убыстряется – спеши
Дальних Предков праведные вести
Прочитать, раскрыв глаза души.
 

Кавказские башни

 
Сколько загадок оставили мудрые предки!
Сколько вопросов!
Найти ли на все нам ответ?
В картах созвездий, в рецептах и в формуле меткой
Знаний высоких живет созидающий свет.
 
 
Сфинкса загадка, пропорций секрет Пирамиды,
Ветхозаветных преданий ожившая даль,