Роберт Хайнлайн
Дети Мафусаила
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
— Мэри, не выйти за него замуж — это просто глупость!
Мэри Сперлинг подсчитала итог и, прежде чем ответить, подписала чек.
— У нас с ним слишком большая разница в возрасте, — сказала она и убрала чековую книжку. — И вообще, я не хочу обсуждать с тобой подобные вещи. Порой мне кажется, что ты вмешиваешься не в свои дела.
— Чепуха! Ты просто увиливаешь от ответа. Тебе сейчас что-то около тридцати… а с годами ты не станешь привлекательнее.
Мэри невесело усмехнулась:
— Я знаю!
— Борку Вэннингу чуть больше сорока, и он всеми уважаемый гражданин. Лови момент!
— Лови сама. А мне нужно бежать. Пока, Вэн!
— Пока, — отозвалась Вэн и долго еще нахмурившись смотрела на дверь, за которой исчезла Мэри. Ей ужасно хотелось знать, почему Мэри отказывается от такого дара судьбы, как почтенный Борк Вэннинг. Не меньше интересовало ее и то, куда и зачем отправилась сейчас Мэри, но рамки приличий удерживали ее от чрезмерного вмешательства в жизнь окружающих.
Мэри, в свою очередь, желала оставить в тайне, куда она направляется. Выйдя на улицу, она вызвала свой кар из робопарка, села в него и набрала комбинацию Северного побережья. Дождавшись, пока не появится просвет в бесконечном потоке машин, двигавшихся по дороге, кар вырулил на полосу скоростного движения и помчался на север. Мэри откинулась на спинку сиденья.
Достигнув заданного района, машина замедлила ход и подала сигнал, требуя дополнительных инструкций. Мэри проснулась и выглянула наружу. Справа в окружающей ее темноте еще более темным пятном выделялась ровная гладь озера Мичиган. Мэри просигналила дорожному контролю, попросив помочь перебраться на местную линию. Ее машина была немедленно переведена туда, и ей разрешили перейти на ручное управление. Она открыла отделение для перчаток.
Регистрационный номер, автоматически зафиксированный при переходе ее машины на неконтролируемую дорогу, был липовым.
Она свернула на боковую дорогу и, оставшись без надзора, проехала несколько миль. Затем повернула на узкую, грязную дорогу, ведущую к берегу озера, и остановилась. Здесь она выключила освещение и несколько минут прислушивалась. К югу от нее разливался морем огней Чикаго. Раздался невнятный звук, по всей видимости — писк какого-то маленького ночного обитателя леса. Сунув руку в открытое отделение, Мэри нажала потайную кнопку. Приборная панель откинулась, обнажив подсвеченные шкалы приборов, скрытых до того за внешне заурядной панелью управления. Она взглянула на их показания и убедилась в отсутствии радарной слежки. Признаков движения поблизости тоже не наблюдалось. Она вернула на место панель управления, наглухо закрыла окна и тронула машину с места.
По прибытию к озеру кар — с виду обычный скоростной «кэмден» — въехал в воду; машина отплыла от берега, а затем погрузилась, продолжая движение. Мэри выждала, пока расстояние от суши не достигло четверти мили, а глубина пятидесяти футов, и только после этого вызвала убежище.
— Пароль! — потребовал раздавшийся из динамика голос.
— Жизнь коротка…
— …и годы летят незаметно…
— …пока, — продолжила Мэри, — не приходят тяжелые времена.
— О'кэй, Мэри, — оповестили ее уже другим, дружеским тоном. — Я запеленговал тебя.
— Томми?
— Нет. Это Сесил Хедрик. Приборы настроены?
— Да. Машина идет по пеленгу.
Через семнадцать минут кар всплыл в бассейне, занимавшем большую часть искусственной пещеры.
Когда амфибия пристала к берегу, Мэри вышла из нее, поприветствовала охрану и через туннель прошла в большой подземный зал, где уже собрались пятьдесят или шестьдесят мужчин и женщин. Она перекинулась парой слов кое с кем из них, но как только часы пробили полночь, поднялась на возвышение и обратилась к присутствующим.
— Мне, — заявила она, — сто восемьдесят три года. Есть ли в этом зале человек старше меня?
Никто не ответил. Выждав некоторое время, она продолжила:
— Тогда, по обычаю, я объявляю собрание открытым. Будем выбирать арбитра или нет?
— Продолжай, Мэри, — отозвался кто-то с места.
Так как других реплик не последовало, она подытожила:
— Отлично.
Казалось, она совершенно равнодушна к почету, оказываемому ей, да и аудитория реагировала, как обычно. В зале царила атмосфера спокойствия и какой-то умиротворенности, резко контрастирующей с напряженностью обыденной жизни.
— Мы встретились, как всегда, — объявила она, — чтобы обсудить проблемы нашего благополучия и благополучия наших сестер и братьев. Есть у кого-нибудь из представителей Семей заявления от имени своей Семьи? Или, быть может, кто-нибудь хочет выступить от своего имени?
Какой-то мужчина сделал ей знак, встал и заговорил:
— Я — Айра Везерэл, представляющий семью Джонсон. Мы встречались в этом зале всего два месяца назад. У организаторов нынешней встречи были, вероятно, какие-то веские причины, чтобы через столь короткое время снова устраивать собрание. Хотелось бы знать, что это за причины.
Она кивнула и повернулась к невысокому человеку чопорного вида, сидевшему в первом ряду:
— Джастин… будьте добры.
Тот встал и церемонно поклонился. Его дурно скроенный килт выставлял напоказ костлявые ноги. Он выглядел как поблекший от рутины гражданский чиновник, но по его темным волосам и энергичному тону можно было заключить, что он довольно молод.
— Джастин Фут, — отрекомендовался он, отчетливо выговаривая свое имя. — Докладываю от имени организаторов встречи. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как Семьи решились на эксперимент: попробовали предать гласности факт существования людей, продолжительность жизни которых гораздо больше, чем у обычного человека. Подтверждением служило то, что в нашей среде были люди, прожившие по две с лишним человеческих жизни…
Хотя он говорил не по бумаге, его речь звучала так, словно он читал заранее подготовленный доклад. Все знали то, о чем он повествовал, но никто не торопил его: слушателям не была свойственна нетерпеливость, столь присущая большинству людей.
— …К решению отказаться от прежней политики сохранения нашего существования в тайне, — продолжал он, — Семьи пришли по ряду соображений. Позвольте напомнить вам причины законспирированности существования Семей.
Первые дети, родившиеся в результате браков, заключенных по рекомендации Фонда Говарда, появились в 1875 году. Их рождение никем не было отмечено, так как они ничем не отличались от обыкновенных новорожденных. Фонд в то время являлся благотворительной организацией…
Семнадцатого марта 1874 года Айра Джонсон, студент-медик, сидел в конторе адвокатской фирмы «Димс, Уингейт, Олден и Димс», выслушивая необычное предложение.
Наконец он прервал своего пожилого собеседника:
— Минуточку! Если я правильно вас понял, вы пытаетесь подкупить меня, предлагая женитьбу на одной из этих особ?
Адвокат смутился:
— Ну что вы! Это не совсем так…
— Выглядит это, во всяком случае, именно так!
— Нет, нет! Такого рода сделка противоречила бы нормам морали нашего общества. Мы — представители одной организации — просто информируем вас о том что, в случае вашего брака с одной из тех молодых особ, имена которых указаны в списке, лежащем перед нами, нашей приятной обязанностью будет открыть счет на имя каждого ребенка от этого брака. Сумма проставлена вот тут. Но мы вовсе не собираемся заключать с вами какой-либо письменный договор, равно как и не пытаемся принудить вас жениться. Мы просто излагаем вам некоторые условия.
Айра Джонсон нахмурился. Поерзав на стуле, он растерянно произнес:
— Но что все это значит? К чему это?
— А это уже дело организации. Могу лишь упомянуть, что ваши дедушка и бабушка дали согласие.
— Вы говорили с ними обо мне? — раздраженно буркнул Джонсон. К своим деду и бабке он не испытывал абсолютно никакой любви. Зажившиеся на свете старики — хоть бы один из них соблаговолил умереть в подобающем возрасте! Тогда ему не пришлось бы беспокоиться о деньгах на завершение медицинского образования.
— Да, мы беседовали с ними. Но не о вас. — На этом адвокат закончил разговор и, протянув Джонсону список девушек, простился с ним.
Айра выходил из конторы с твердым намерением порвать и выбросить список, как только окажется на улице. Но вместо этого, придя домой, он всю ночь провел за сочинением письма своей подруге, оставшейся в его родном городке. Только седьмой вариант письма он счел удачным. Наконец-то он сумел подобрать правильные слова, которые положат конец их отношениям. Он был очень рад тому, что между ними нет ничего серьезного, — иначе все выглядело бы слишком скверно.
Когда он женился на одной из девушек, указанных в списке, то выяснилось одно занятное, но, в общем-то, ничем не примечательное обстоятельство: его жена, как и он сам, имела двух дедушек и двух бабушек — живых, здоровых и еще вполне работоспособных.
— …благотворительной организацией, — продолжал Фут, — и его официально провозглашенной целью было способствование повышению уровня рождаемости среди здоровых, полноценных американцев. Это было вполне в духе того времени. Для сохранения в тайне истинных целей Фонда тогда еще не требовалось особых мер предосторожности. Достаточно было просто держать язык за зубами. Так продолжалось до тех пор, пока не настал растянувшийся между мировыми войнами период, так называемые «Безумные годы»…
Действия велись в двух направлениях: во-первых, все достояние Фонда было обращено в материальные ценности и распределено между членами Семей как их собственное имущество. Во-вторых, в качестве постоянной стратегии была избрана программа так называемого «маскарада». Подыскали средства имитировать смерть членов Семей, доживших, по понятиям окружающих, до преклонного возраста. После мнимой смерти и изменения личности они продолжали жизнь в другой части страны.
Мудрость этой политики, казавшейся кое-кому излишне осторожной, стала очевидной во времена правления Пророков. При Первом Пророке девяносто семь процентов членов Семей официально пребывали в возрасте менее пятидесяти лет. Тщательная насильственная регистрация населения, проведенная тайной полицией Пророков, сделала изменение личности весьма затруднительным мероприятием, хотя с помощью революционеров из Кабала нам удалось провести несколько таких изменений.
Итак, благодаря везению и предусмотрительности удалось сохранить существование Семей в тайне. Это было к лучшему — можете быть уверены, что Пророки постарались бы любыми путями заполучить секрет долголетия.
Как таковые, Семьи отстранились от участия в событиях, приведших ко Второй Американской Революции. Но многие члены Семей были членами подполья, пользовались полным доверием в Кабале и участвовали в сражении, предопределившем падение Нового Иерусалима. Воспоследовавший период дезорганизации дал нам возможность изменить возраст тех из нас, кто за прошедшее время стал подозрительно старым. В этом весьма помогли наши братья-долгожители, которые, будучи членами Кабала, заняли ключевые государственные посты в период Реконструкции.
На собрании Семей в 2075 году, в год принятия Общественного Договора, многие высказывались за то, что пришла пора без обиняков объявить о своем существовании, так как гражданские свободы были полностью восстановлены. Но большинство с этой точкой зрения в то время не согласилось… возможно потому, что сохранение конспирации стало привычкой. Но постепенное и неуклонное возрождение культуры, доброжелательности и хороших манер, разумная ориентация обучения, возрастающее уважение к свободе личности и ее правам, стабильно имеющие место вот уже на протяжении пятидесяти лет, вселили в нас надежду на то, что наш час пробил и мы спокойно можем объявить о своем существовании человечеству, заняв среди людей подобающее нам место необычного, но тем не менее уважаемого меньшинства.
Ко всему прочему, к такому шагу имелись веские причины. Все больше членов Семей стало находить «маскарад» совершенно неприемлемым образом действий в обновленном обществе. И не только потому, что человеку приходилось время от времени порывать с привычной обстановкой и знакомыми людьми и искать себе другое место, но и потому, что невыносимо жить скрытно в обществе, которое во главу угла ставит честность и откровенность. Кроме того, в результате своих исследований в области биохимии Семьи обрели знания, которые могли бы принести пользу нашим недолговечным братьям. Но нам нужна была полная свобода, чтобы обнародовать итоги наших тайных изысканий.
Новая стратегия как раз и обсуждалась на собрании. Принятие в обществе системы положительной идентификации практически свело на нет дальнейшие перспективы реализации «маскарада». При сложившихся условиях добропорядочный и мирный гражданин мог только приветствовать положительную идентификацию личности в определенных ситуациях, даже несмотря на то, что в остальном он горой встал бы на защиту права личной неприкосновенности. Поэтому мы решили не противиться. Это вызвало бы подозрение, привлекло к нам внимание и сделало бессмысленной всю идею «маскарада».
Нам по необходимости пришлось подчиниться идентификации личности. Ко времени собрания 2125 года, то есть одиннадцать лет тому назад, стало чрезвычайно трудно осуществлять изменение личности для все возрастающего числа членов Семей, внешность которых не соответствовала официальному возрасту.
Тогда мы решили пойти на риск. Мы позволили добровольцам, число которых составило 10 % от нашего общего количества, раскрыть правду о себе, чтобы, прежде чем сообщить о существовании остальной организации Семей, присмотреться получше к реакции общества.
К сожалению, результаты оказались почти что плачевными.
Джастин Фут умолк. В зале воцарилась мертвая тишина. Внезапно ее нарушил уверенный голос. Он принадлежал коренастому, крепкому на вид человеку, волосы которого припорошила легкая седина — явление необычное для членов Семей. Лицо незнакомца покрывал характерный загар, отличавший людей, работавших в космосе.
Мэри Сперлинг приметила этого человека еще раньше и недоумевала, кем он мог быть. Его открытое, живое лицо и громкий смех заинтересовали ее. Но, поскольку любой член Семей имел право присутствовать на встречах, она не особенно утруждала себя догадками.
Незнакомец сказал:
— Валяй дальше, сынок. Что там у тебя еще?
Фут ответил ему с места:
— Подведет итоги эксперимента наш старший психометрист. Я лишь вводил присутствующих в курс дела.
— Ради всего… — поперхнулся седой незнакомец, — слушай, сынок, ты что же, хочешь сказать, ты битый час стоял здесь и втолковывал нам прописные истины, давным-давно известные всем?
— Мое выступление подводило необходимую базу, и потом, меня зовут не «сынок», а Джастин Фут.
Мэри Сперлинг вмешалась:
— Брат, — строго сказала она незнакомцу, — прежде чем обращаться к Семьям, будь добр, представься. Прости, но я что-то никак не могу припомнить тебя.
— Прошу прощения, сестра. Меня зовут Лазарус Лонг, и говорю я от своего имени.
Мэри покачала головой:
— Я все еще не вспомнила, кто ты.
— Еще раз прошу прощения. Это «маскарадное» имя, которое я взял еще во время Первого Пророка и очень привык к нему. Мое «семейное» имя Смит… Вудро Вильсон Смит.
— Вудро Вильсон См… Сколько же тебе лет?
— Что? Ах, лет! Я уже давно не считаю. Мне… сто… нет, двести… тринадцать лет. Да, совершенно верно, двести тринадцать.
Зал замер. Тогда Мэри тихо спросила:
— Ты слышал, как я спрашивала, есть ли среди присутствующих человек старше меня?
— Да, слышал. Но, видишь ли, сестра, ты и сама здорово справляешься. А я ведь не посещал собраний Семей больше сотни лет и поэтому побоялся, что процедура могла измениться.
— Я прошу тебя занять место… — Она стала спускаться с помоста.
— Нет, нет. Не нужно, — запротестовал он. Но она не обратила на это никакого внимания и уселась в зале.
Лазарус огляделся, пожал плечами и поднялся на возвышение. Сев боком на председательский стул, он объявил:
— Ну что ж, продолжим. Кто следующий?
Ральф Шульц из Семьи Шульцев больше походил на банкира, чем на психометриста. Он говорил ровным, уверенным голосом, что придавало его словам дополнительную весомость.
— Я был одним из тех, кто предлагал покончить с «маскарадом». Я оказался не прав. Я верил в то, что большинство наших сограждан, воспитанных современными методами, сможет отнестись спокойно к чему угодно. Я предполагал, что небольшое число не вполне нормальных людей невзлюбит нас и, возможно, возненавидит. Я предсказывал даже, что многие будут завидовать нам — ведь все, кто радуется жизни, хотят жить как можно дольше. Но мне и в голову не приходило, что могут возникнуть какие-то серьезные неприятности. В современном обществе покончено с расовыми предрассудками, а те, кто еще верен им, стыдятся заявить об этом во всеуслышание. Я верил, что наше общество настолько терпимо, что мы сможем открыто сосуществовать с обычными людьми.
Так вот! Я ошибся.
Негры ненавидели белых и завидовали им до тех пор, пока те пользовались преимуществами своего цвета кожи. Это было здоровой, нормальной реакцией. Когда дискриминации не стало, проблема решилась сама собой, произошла культурная ассимиляция рас.
Теперь точно так же часть людей завидует нам. Мы предполагали, что эта, ожидаемая, реакция не будет иметь серьезного общественного резонанса, так как большинству людей станет ясна причина нашего долголетия. Ведь она — в наших генах, а не в утаиваемом чудодейственном эликсире. Мы — результат благоприятной наследственности.
Но мы принимали желаемое за действительное. Теперь, задним числом, совершенно ясно, что правильное толкование данных математического анализа дало бы совершенно другой ответ, выявило бы неуместность использованных аналогий. Я не пытаюсь оправдываться — крыть нечем. Нас ослепили собственные надежды и чаяния.
А в действительности случилось вот что: наши недолговечные братья очутились в положении лисы, которая никогда не сможет добраться до винограда. Это поставило их перед дилеммой. И они решили ее, отвергнув как невероятные факты, которые мы разгласили. Они просто не поверили нам. Их зависть обернулась ненавистью. Подсознательно они были убеждены, что мы лишаем их законного права на долговечность… насильственно, злонамеренно.
Все усиливающаяся ненависть к нам теперь превратилась в могучий поток, который сметает на своем пути все: доброжелательность, терпимость и едва возникшее братство. Эта ненависть опасна не только тем, кто попытался влиться в общество, но и нам — тем, кто остался законспирированным. Опасность велика и висит над нами как дамоклов меч. — Он резко сел.
Его слушали спокойно: невозмутимость вошла в привычку. В глубине зала поднялась женщина.
— Меня зовут Ив Барстоу. Я говорю от имени Семьи Куперов. Ральф Шульц, мне сто девятнадцать лет, и думаю, что я старше тебя. Я не обладаю твоими математическими талантами и знанием законов человеческого поведения. Но я знавала множество людей на своем веку. Человек — существо доброжелательное, чуткое и доброе. О, разумеется, у него есть маленькие слабости, но дайте ему хоть каплю надежды на лучшее, и он забудет о них. Я не верю, что люди могут возненавидеть меня и попытаются убить только потому, что я дольше их проживу на свете. Что ты на это скажешь? Ведь ты уже ошибался однажды — не ошибся ли ты и на сей раз?
Шульц спокойно взирал на нее, разглаживая складку на своем килте.
— Ты права, Ив. Нет никаких гарантий того, что я не ошибусь вновь. В этом вся беда психологии — она настолько сложна, в ней так много скрытых факторов, человеческие отношения порой так неожиданны, что даже убедительные на первый взгляд выводы выглядят подчас в свете последующих событий просто чепухой.
Он снова встал, оглядел зал и заговорил с прежней решительностью:
— На этот раз я не делаю далеко идущих выводов. Я говорю о фактах, а исходя из них, можно строить предположения с такой же степенью уверенности, как и предсказывать, что яйцо разобьется уже на полпути к полу. Но Ив права… не во всем, конечно. Каждый в отдельности взятый человек добр и терпим… и сам по себе, и в отношениях с остальными отдельно взятыми людьми. Ив не грозит опасность со стороны ее друзей и соседей так же, как и мне со стороны моих. Но зато ей могут представлять угрозу мои соседи, а мне — ее. Массовая психология — не просто результат суммирования индивидуальных психологий. Таково основное положение социальной психодинамики. И из этого правила еще не было исключений. Это закон массового поведения, закон массовой истерии. Он давно известен военным, политическим и религиозным деятелям, которые активно используют его, напуская на людей пророков и пропагандистов, вождей, актеров и главарей банд. Его использовали на практике давным-давно — за многие поколения до того, как он был выражен в математических символах. Он действовал всегда. Действует и поныне.
Я и мои коллеги стали подозревать, что накал ненависти в обществе по отношению к нам усиливается, еще несколько лет назад. Но мы сочли, что рано бить в набат и выносить наши опасения на собрание, поскольку не располагали серьезными доказательствами. Вдобавок любое, даже самое здоровое общество имеет свою червоточину, и агрессивные намерения можно было списать на счет озлобленности не играющего серьезной роли меньшинства. Антагонистические тенденции были сначала столь незначительны, что мы даже сомневались в их существовании. Тем более что отношения в обществе так запутаны, что напоминают спагетти в кастрюле. Они существуют в абстрактном топологическом пространстве со многими измерениями (десять или двенадцать измерений — обычное дело). Поэтому описать их математически — чрезвычайно трудное дело. Сложность подобной задачи невозможно преувеличить.
Вот мы и ждали, беспокоились, изучали статистические данные, с величайшей осторожностью возводя здание нашей статистической Вселенной.
К тому времени, когда уже не оставалось места сомнениям, было слишком поздно. Социопсихологические тенденции могут зарождаться и исчезать совершенно неожиданно. Мы все еще уповали на то, что свою роль сыграют положительные факторы: работы Нельсона в области симбиотики, наши достижения в геометрии, огромная общественная заинтересованность в освоении спутников Юпитера для иммиграции. Любое событие, которое потенциально могло бы дать шансы на продление жизни или хотя бы надежду на них, положило бы конец всяким проявлениям враждебности по отношению к нам.
Но вместо этого ненависть из огонька превратилась в пламя, в бушующий неконтролируемый лесной пожар. Насколько нам известно, количество людей, зараженных агрессивными намерениями, только за последние тридцать семь дней увеличилось вдвое и неуклонно растет. Я могу лишь гадать, как далеко зайдет этот процесс и какими темпами будет развиваться. Поэтому мы и попросили созвать очередное совещание. Беда может грянуть в любой момент.
Он сел; лицо его побледнело от волнения.
Ив оставила попытки продолжать спор. Не возразил и никто из присутствующих. Не только Ральф Шульц, — признанный авторитет в своей области — но и все они чувствовали, что тучи сгущаются над их головами. Но, хотя все понимали, перед лицом какой проблемы они стоят, мнений о том, что же предпринять, было столько же, сколько людей сидело в зале. И к тому моменту, когда Лазарус поднял руку, требуя тишины, прения тянулись уже битых два часа.
Мэри Сперлинг подсчитала итог и, прежде чем ответить, подписала чек.
— У нас с ним слишком большая разница в возрасте, — сказала она и убрала чековую книжку. — И вообще, я не хочу обсуждать с тобой подобные вещи. Порой мне кажется, что ты вмешиваешься не в свои дела.
— Чепуха! Ты просто увиливаешь от ответа. Тебе сейчас что-то около тридцати… а с годами ты не станешь привлекательнее.
Мэри невесело усмехнулась:
— Я знаю!
— Борку Вэннингу чуть больше сорока, и он всеми уважаемый гражданин. Лови момент!
— Лови сама. А мне нужно бежать. Пока, Вэн!
— Пока, — отозвалась Вэн и долго еще нахмурившись смотрела на дверь, за которой исчезла Мэри. Ей ужасно хотелось знать, почему Мэри отказывается от такого дара судьбы, как почтенный Борк Вэннинг. Не меньше интересовало ее и то, куда и зачем отправилась сейчас Мэри, но рамки приличий удерживали ее от чрезмерного вмешательства в жизнь окружающих.
Мэри, в свою очередь, желала оставить в тайне, куда она направляется. Выйдя на улицу, она вызвала свой кар из робопарка, села в него и набрала комбинацию Северного побережья. Дождавшись, пока не появится просвет в бесконечном потоке машин, двигавшихся по дороге, кар вырулил на полосу скоростного движения и помчался на север. Мэри откинулась на спинку сиденья.
Достигнув заданного района, машина замедлила ход и подала сигнал, требуя дополнительных инструкций. Мэри проснулась и выглянула наружу. Справа в окружающей ее темноте еще более темным пятном выделялась ровная гладь озера Мичиган. Мэри просигналила дорожному контролю, попросив помочь перебраться на местную линию. Ее машина была немедленно переведена туда, и ей разрешили перейти на ручное управление. Она открыла отделение для перчаток.
Регистрационный номер, автоматически зафиксированный при переходе ее машины на неконтролируемую дорогу, был липовым.
Она свернула на боковую дорогу и, оставшись без надзора, проехала несколько миль. Затем повернула на узкую, грязную дорогу, ведущую к берегу озера, и остановилась. Здесь она выключила освещение и несколько минут прислушивалась. К югу от нее разливался морем огней Чикаго. Раздался невнятный звук, по всей видимости — писк какого-то маленького ночного обитателя леса. Сунув руку в открытое отделение, Мэри нажала потайную кнопку. Приборная панель откинулась, обнажив подсвеченные шкалы приборов, скрытых до того за внешне заурядной панелью управления. Она взглянула на их показания и убедилась в отсутствии радарной слежки. Признаков движения поблизости тоже не наблюдалось. Она вернула на место панель управления, наглухо закрыла окна и тронула машину с места.
По прибытию к озеру кар — с виду обычный скоростной «кэмден» — въехал в воду; машина отплыла от берега, а затем погрузилась, продолжая движение. Мэри выждала, пока расстояние от суши не достигло четверти мили, а глубина пятидесяти футов, и только после этого вызвала убежище.
— Пароль! — потребовал раздавшийся из динамика голос.
— Жизнь коротка…
— …и годы летят незаметно…
— …пока, — продолжила Мэри, — не приходят тяжелые времена.
— О'кэй, Мэри, — оповестили ее уже другим, дружеским тоном. — Я запеленговал тебя.
— Томми?
— Нет. Это Сесил Хедрик. Приборы настроены?
— Да. Машина идет по пеленгу.
Через семнадцать минут кар всплыл в бассейне, занимавшем большую часть искусственной пещеры.
Когда амфибия пристала к берегу, Мэри вышла из нее, поприветствовала охрану и через туннель прошла в большой подземный зал, где уже собрались пятьдесят или шестьдесят мужчин и женщин. Она перекинулась парой слов кое с кем из них, но как только часы пробили полночь, поднялась на возвышение и обратилась к присутствующим.
— Мне, — заявила она, — сто восемьдесят три года. Есть ли в этом зале человек старше меня?
Никто не ответил. Выждав некоторое время, она продолжила:
— Тогда, по обычаю, я объявляю собрание открытым. Будем выбирать арбитра или нет?
— Продолжай, Мэри, — отозвался кто-то с места.
Так как других реплик не последовало, она подытожила:
— Отлично.
Казалось, она совершенно равнодушна к почету, оказываемому ей, да и аудитория реагировала, как обычно. В зале царила атмосфера спокойствия и какой-то умиротворенности, резко контрастирующей с напряженностью обыденной жизни.
— Мы встретились, как всегда, — объявила она, — чтобы обсудить проблемы нашего благополучия и благополучия наших сестер и братьев. Есть у кого-нибудь из представителей Семей заявления от имени своей Семьи? Или, быть может, кто-нибудь хочет выступить от своего имени?
Какой-то мужчина сделал ей знак, встал и заговорил:
— Я — Айра Везерэл, представляющий семью Джонсон. Мы встречались в этом зале всего два месяца назад. У организаторов нынешней встречи были, вероятно, какие-то веские причины, чтобы через столь короткое время снова устраивать собрание. Хотелось бы знать, что это за причины.
Она кивнула и повернулась к невысокому человеку чопорного вида, сидевшему в первом ряду:
— Джастин… будьте добры.
Тот встал и церемонно поклонился. Его дурно скроенный килт выставлял напоказ костлявые ноги. Он выглядел как поблекший от рутины гражданский чиновник, но по его темным волосам и энергичному тону можно было заключить, что он довольно молод.
— Джастин Фут, — отрекомендовался он, отчетливо выговаривая свое имя. — Докладываю от имени организаторов встречи. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как Семьи решились на эксперимент: попробовали предать гласности факт существования людей, продолжительность жизни которых гораздо больше, чем у обычного человека. Подтверждением служило то, что в нашей среде были люди, прожившие по две с лишним человеческих жизни…
Хотя он говорил не по бумаге, его речь звучала так, словно он читал заранее подготовленный доклад. Все знали то, о чем он повествовал, но никто не торопил его: слушателям не была свойственна нетерпеливость, столь присущая большинству людей.
— …К решению отказаться от прежней политики сохранения нашего существования в тайне, — продолжал он, — Семьи пришли по ряду соображений. Позвольте напомнить вам причины законспирированности существования Семей.
Первые дети, родившиеся в результате браков, заключенных по рекомендации Фонда Говарда, появились в 1875 году. Их рождение никем не было отмечено, так как они ничем не отличались от обыкновенных новорожденных. Фонд в то время являлся благотворительной организацией…
Семнадцатого марта 1874 года Айра Джонсон, студент-медик, сидел в конторе адвокатской фирмы «Димс, Уингейт, Олден и Димс», выслушивая необычное предложение.
Наконец он прервал своего пожилого собеседника:
— Минуточку! Если я правильно вас понял, вы пытаетесь подкупить меня, предлагая женитьбу на одной из этих особ?
Адвокат смутился:
— Ну что вы! Это не совсем так…
— Выглядит это, во всяком случае, именно так!
— Нет, нет! Такого рода сделка противоречила бы нормам морали нашего общества. Мы — представители одной организации — просто информируем вас о том что, в случае вашего брака с одной из тех молодых особ, имена которых указаны в списке, лежащем перед нами, нашей приятной обязанностью будет открыть счет на имя каждого ребенка от этого брака. Сумма проставлена вот тут. Но мы вовсе не собираемся заключать с вами какой-либо письменный договор, равно как и не пытаемся принудить вас жениться. Мы просто излагаем вам некоторые условия.
Айра Джонсон нахмурился. Поерзав на стуле, он растерянно произнес:
— Но что все это значит? К чему это?
— А это уже дело организации. Могу лишь упомянуть, что ваши дедушка и бабушка дали согласие.
— Вы говорили с ними обо мне? — раздраженно буркнул Джонсон. К своим деду и бабке он не испытывал абсолютно никакой любви. Зажившиеся на свете старики — хоть бы один из них соблаговолил умереть в подобающем возрасте! Тогда ему не пришлось бы беспокоиться о деньгах на завершение медицинского образования.
— Да, мы беседовали с ними. Но не о вас. — На этом адвокат закончил разговор и, протянув Джонсону список девушек, простился с ним.
Айра выходил из конторы с твердым намерением порвать и выбросить список, как только окажется на улице. Но вместо этого, придя домой, он всю ночь провел за сочинением письма своей подруге, оставшейся в его родном городке. Только седьмой вариант письма он счел удачным. Наконец-то он сумел подобрать правильные слова, которые положат конец их отношениям. Он был очень рад тому, что между ними нет ничего серьезного, — иначе все выглядело бы слишком скверно.
Когда он женился на одной из девушек, указанных в списке, то выяснилось одно занятное, но, в общем-то, ничем не примечательное обстоятельство: его жена, как и он сам, имела двух дедушек и двух бабушек — живых, здоровых и еще вполне работоспособных.
— …благотворительной организацией, — продолжал Фут, — и его официально провозглашенной целью было способствование повышению уровня рождаемости среди здоровых, полноценных американцев. Это было вполне в духе того времени. Для сохранения в тайне истинных целей Фонда тогда еще не требовалось особых мер предосторожности. Достаточно было просто держать язык за зубами. Так продолжалось до тех пор, пока не настал растянувшийся между мировыми войнами период, так называемые «Безумные годы»…
* * *
ПОДБОРКА ГАЗЕТНЫХ ЗАГОЛОВКОВ ЗА ПЕРИОД С АПРЕЛЯ ПО ИЮНЬ 1969 ГОДА
МАЛЮТКА БИЛЛИ СРЫВАЕТ БАНК!
Двухлетний ребенок получает приз телевизионной компании и становится обладателем миллиона долларов.
Поздравления из Белого дома.
СУД НАЛОЖИЛ АРЕСТ НА ГОСУДАРСТВЕННУЮ СОБСТВЕННОСТЬ
Верховный суд в штате Колорадо реквизировал всю государственную собственность в штате.
МОЛОДЕЖЬ НЬЮ-ЙОРКА ТРЕБУЕТ ПОНИЗИТЬ ВОЗРАСТНОЙ ЦЕНЗ ДЛЯ ИЗБИРАТЕЛЕЙ
ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ В США — ВОЕННАЯ ТАЙНА
ЖЕНЩИНА-КОНГРЕССМЕН ИЗ КАРОЛИНЫ УВЕНЧАНА КОРОНОЙ ПОБЕДИТЕЛЬНИЦЫ КОНКУРСА КРАСОТЫ
«Ценное подспорье в борьбе за президентский пост», — говорит она перед предвыборной поездкой по стране.
ШТАТ АЙОВА ПОВЫШАЕТ ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ ВОЗРАСТ ДО 41 ГОДА
Беспорядки в университетском городке Де-Мойн.
ПОЖИРАТЕЛЬ ЗЕМЛИ ЕДЕТ НА ЗАПАД: СВЯЩЕННИК ИЗ ЧИКАГО ЗАКУСЫВАЕТ ГЛИНЯНЫМ САНДВИЧЕМ ВО ВРЕМЯ ПРОПОВЕДИ
«Назад, к простоте», — взывает он.
СТУДЕНТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕССКОЙ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ПОВИНОВАТЬСЯ АДМИНИСТРАЦИИ
«Плата все выше, занятий все меньше, домашних заданий нет… Мы требуем права самостоятельно выбирать преподавателей и наставников».
ДЕВЯТЫЙ ГОД ПОДРЯД РАСТЕТ ЧИСЛО САМОУБИЙСТВ
* * *
— … «Безумные годы». Тогдашние Поверенные сочли, и, как теперь становится абсолютно ясно, вполне справедливо, что любое меньшинство в этот период семантической дезориентации и массовой истерии не застраховано от возможности стать объектом преследований, дискриминации и даже насилия. К тому же ухудшающееся финансовое положение страны ставило под угрозу благосостояние Фонда.Действия велись в двух направлениях: во-первых, все достояние Фонда было обращено в материальные ценности и распределено между членами Семей как их собственное имущество. Во-вторых, в качестве постоянной стратегии была избрана программа так называемого «маскарада». Подыскали средства имитировать смерть членов Семей, доживших, по понятиям окружающих, до преклонного возраста. После мнимой смерти и изменения личности они продолжали жизнь в другой части страны.
Мудрость этой политики, казавшейся кое-кому излишне осторожной, стала очевидной во времена правления Пророков. При Первом Пророке девяносто семь процентов членов Семей официально пребывали в возрасте менее пятидесяти лет. Тщательная насильственная регистрация населения, проведенная тайной полицией Пророков, сделала изменение личности весьма затруднительным мероприятием, хотя с помощью революционеров из Кабала нам удалось провести несколько таких изменений.
Итак, благодаря везению и предусмотрительности удалось сохранить существование Семей в тайне. Это было к лучшему — можете быть уверены, что Пророки постарались бы любыми путями заполучить секрет долголетия.
Как таковые, Семьи отстранились от участия в событиях, приведших ко Второй Американской Революции. Но многие члены Семей были членами подполья, пользовались полным доверием в Кабале и участвовали в сражении, предопределившем падение Нового Иерусалима. Воспоследовавший период дезорганизации дал нам возможность изменить возраст тех из нас, кто за прошедшее время стал подозрительно старым. В этом весьма помогли наши братья-долгожители, которые, будучи членами Кабала, заняли ключевые государственные посты в период Реконструкции.
На собрании Семей в 2075 году, в год принятия Общественного Договора, многие высказывались за то, что пришла пора без обиняков объявить о своем существовании, так как гражданские свободы были полностью восстановлены. Но большинство с этой точкой зрения в то время не согласилось… возможно потому, что сохранение конспирации стало привычкой. Но постепенное и неуклонное возрождение культуры, доброжелательности и хороших манер, разумная ориентация обучения, возрастающее уважение к свободе личности и ее правам, стабильно имеющие место вот уже на протяжении пятидесяти лет, вселили в нас надежду на то, что наш час пробил и мы спокойно можем объявить о своем существовании человечеству, заняв среди людей подобающее нам место необычного, но тем не менее уважаемого меньшинства.
Ко всему прочему, к такому шагу имелись веские причины. Все больше членов Семей стало находить «маскарад» совершенно неприемлемым образом действий в обновленном обществе. И не только потому, что человеку приходилось время от времени порывать с привычной обстановкой и знакомыми людьми и искать себе другое место, но и потому, что невыносимо жить скрытно в обществе, которое во главу угла ставит честность и откровенность. Кроме того, в результате своих исследований в области биохимии Семьи обрели знания, которые могли бы принести пользу нашим недолговечным братьям. Но нам нужна была полная свобода, чтобы обнародовать итоги наших тайных изысканий.
Новая стратегия как раз и обсуждалась на собрании. Принятие в обществе системы положительной идентификации практически свело на нет дальнейшие перспективы реализации «маскарада». При сложившихся условиях добропорядочный и мирный гражданин мог только приветствовать положительную идентификацию личности в определенных ситуациях, даже несмотря на то, что в остальном он горой встал бы на защиту права личной неприкосновенности. Поэтому мы решили не противиться. Это вызвало бы подозрение, привлекло к нам внимание и сделало бессмысленной всю идею «маскарада».
Нам по необходимости пришлось подчиниться идентификации личности. Ко времени собрания 2125 года, то есть одиннадцать лет тому назад, стало чрезвычайно трудно осуществлять изменение личности для все возрастающего числа членов Семей, внешность которых не соответствовала официальному возрасту.
Тогда мы решили пойти на риск. Мы позволили добровольцам, число которых составило 10 % от нашего общего количества, раскрыть правду о себе, чтобы, прежде чем сообщить о существовании остальной организации Семей, присмотреться получше к реакции общества.
К сожалению, результаты оказались почти что плачевными.
Джастин Фут умолк. В зале воцарилась мертвая тишина. Внезапно ее нарушил уверенный голос. Он принадлежал коренастому, крепкому на вид человеку, волосы которого припорошила легкая седина — явление необычное для членов Семей. Лицо незнакомца покрывал характерный загар, отличавший людей, работавших в космосе.
Мэри Сперлинг приметила этого человека еще раньше и недоумевала, кем он мог быть. Его открытое, живое лицо и громкий смех заинтересовали ее. Но, поскольку любой член Семей имел право присутствовать на встречах, она не особенно утруждала себя догадками.
Незнакомец сказал:
— Валяй дальше, сынок. Что там у тебя еще?
Фут ответил ему с места:
— Подведет итоги эксперимента наш старший психометрист. Я лишь вводил присутствующих в курс дела.
— Ради всего… — поперхнулся седой незнакомец, — слушай, сынок, ты что же, хочешь сказать, ты битый час стоял здесь и втолковывал нам прописные истины, давным-давно известные всем?
— Мое выступление подводило необходимую базу, и потом, меня зовут не «сынок», а Джастин Фут.
Мэри Сперлинг вмешалась:
— Брат, — строго сказала она незнакомцу, — прежде чем обращаться к Семьям, будь добр, представься. Прости, но я что-то никак не могу припомнить тебя.
— Прошу прощения, сестра. Меня зовут Лазарус Лонг, и говорю я от своего имени.
Мэри покачала головой:
— Я все еще не вспомнила, кто ты.
— Еще раз прошу прощения. Это «маскарадное» имя, которое я взял еще во время Первого Пророка и очень привык к нему. Мое «семейное» имя Смит… Вудро Вильсон Смит.
— Вудро Вильсон См… Сколько же тебе лет?
— Что? Ах, лет! Я уже давно не считаю. Мне… сто… нет, двести… тринадцать лет. Да, совершенно верно, двести тринадцать.
Зал замер. Тогда Мэри тихо спросила:
— Ты слышал, как я спрашивала, есть ли среди присутствующих человек старше меня?
— Да, слышал. Но, видишь ли, сестра, ты и сама здорово справляешься. А я ведь не посещал собраний Семей больше сотни лет и поэтому побоялся, что процедура могла измениться.
— Я прошу тебя занять место… — Она стала спускаться с помоста.
— Нет, нет. Не нужно, — запротестовал он. Но она не обратила на это никакого внимания и уселась в зале.
Лазарус огляделся, пожал плечами и поднялся на возвышение. Сев боком на председательский стул, он объявил:
— Ну что ж, продолжим. Кто следующий?
Ральф Шульц из Семьи Шульцев больше походил на банкира, чем на психометриста. Он говорил ровным, уверенным голосом, что придавало его словам дополнительную весомость.
— Я был одним из тех, кто предлагал покончить с «маскарадом». Я оказался не прав. Я верил в то, что большинство наших сограждан, воспитанных современными методами, сможет отнестись спокойно к чему угодно. Я предполагал, что небольшое число не вполне нормальных людей невзлюбит нас и, возможно, возненавидит. Я предсказывал даже, что многие будут завидовать нам — ведь все, кто радуется жизни, хотят жить как можно дольше. Но мне и в голову не приходило, что могут возникнуть какие-то серьезные неприятности. В современном обществе покончено с расовыми предрассудками, а те, кто еще верен им, стыдятся заявить об этом во всеуслышание. Я верил, что наше общество настолько терпимо, что мы сможем открыто сосуществовать с обычными людьми.
Так вот! Я ошибся.
Негры ненавидели белых и завидовали им до тех пор, пока те пользовались преимуществами своего цвета кожи. Это было здоровой, нормальной реакцией. Когда дискриминации не стало, проблема решилась сама собой, произошла культурная ассимиляция рас.
Теперь точно так же часть людей завидует нам. Мы предполагали, что эта, ожидаемая, реакция не будет иметь серьезного общественного резонанса, так как большинству людей станет ясна причина нашего долголетия. Ведь она — в наших генах, а не в утаиваемом чудодейственном эликсире. Мы — результат благоприятной наследственности.
Но мы принимали желаемое за действительное. Теперь, задним числом, совершенно ясно, что правильное толкование данных математического анализа дало бы совершенно другой ответ, выявило бы неуместность использованных аналогий. Я не пытаюсь оправдываться — крыть нечем. Нас ослепили собственные надежды и чаяния.
А в действительности случилось вот что: наши недолговечные братья очутились в положении лисы, которая никогда не сможет добраться до винограда. Это поставило их перед дилеммой. И они решили ее, отвергнув как невероятные факты, которые мы разгласили. Они просто не поверили нам. Их зависть обернулась ненавистью. Подсознательно они были убеждены, что мы лишаем их законного права на долговечность… насильственно, злонамеренно.
Все усиливающаяся ненависть к нам теперь превратилась в могучий поток, который сметает на своем пути все: доброжелательность, терпимость и едва возникшее братство. Эта ненависть опасна не только тем, кто попытался влиться в общество, но и нам — тем, кто остался законспирированным. Опасность велика и висит над нами как дамоклов меч. — Он резко сел.
Его слушали спокойно: невозмутимость вошла в привычку. В глубине зала поднялась женщина.
— Меня зовут Ив Барстоу. Я говорю от имени Семьи Куперов. Ральф Шульц, мне сто девятнадцать лет, и думаю, что я старше тебя. Я не обладаю твоими математическими талантами и знанием законов человеческого поведения. Но я знавала множество людей на своем веку. Человек — существо доброжелательное, чуткое и доброе. О, разумеется, у него есть маленькие слабости, но дайте ему хоть каплю надежды на лучшее, и он забудет о них. Я не верю, что люди могут возненавидеть меня и попытаются убить только потому, что я дольше их проживу на свете. Что ты на это скажешь? Ведь ты уже ошибался однажды — не ошибся ли ты и на сей раз?
Шульц спокойно взирал на нее, разглаживая складку на своем килте.
— Ты права, Ив. Нет никаких гарантий того, что я не ошибусь вновь. В этом вся беда психологии — она настолько сложна, в ней так много скрытых факторов, человеческие отношения порой так неожиданны, что даже убедительные на первый взгляд выводы выглядят подчас в свете последующих событий просто чепухой.
Он снова встал, оглядел зал и заговорил с прежней решительностью:
— На этот раз я не делаю далеко идущих выводов. Я говорю о фактах, а исходя из них, можно строить предположения с такой же степенью уверенности, как и предсказывать, что яйцо разобьется уже на полпути к полу. Но Ив права… не во всем, конечно. Каждый в отдельности взятый человек добр и терпим… и сам по себе, и в отношениях с остальными отдельно взятыми людьми. Ив не грозит опасность со стороны ее друзей и соседей так же, как и мне со стороны моих. Но зато ей могут представлять угрозу мои соседи, а мне — ее. Массовая психология — не просто результат суммирования индивидуальных психологий. Таково основное положение социальной психодинамики. И из этого правила еще не было исключений. Это закон массового поведения, закон массовой истерии. Он давно известен военным, политическим и религиозным деятелям, которые активно используют его, напуская на людей пророков и пропагандистов, вождей, актеров и главарей банд. Его использовали на практике давным-давно — за многие поколения до того, как он был выражен в математических символах. Он действовал всегда. Действует и поныне.
Я и мои коллеги стали подозревать, что накал ненависти в обществе по отношению к нам усиливается, еще несколько лет назад. Но мы сочли, что рано бить в набат и выносить наши опасения на собрание, поскольку не располагали серьезными доказательствами. Вдобавок любое, даже самое здоровое общество имеет свою червоточину, и агрессивные намерения можно было списать на счет озлобленности не играющего серьезной роли меньшинства. Антагонистические тенденции были сначала столь незначительны, что мы даже сомневались в их существовании. Тем более что отношения в обществе так запутаны, что напоминают спагетти в кастрюле. Они существуют в абстрактном топологическом пространстве со многими измерениями (десять или двенадцать измерений — обычное дело). Поэтому описать их математически — чрезвычайно трудное дело. Сложность подобной задачи невозможно преувеличить.
Вот мы и ждали, беспокоились, изучали статистические данные, с величайшей осторожностью возводя здание нашей статистической Вселенной.
К тому времени, когда уже не оставалось места сомнениям, было слишком поздно. Социопсихологические тенденции могут зарождаться и исчезать совершенно неожиданно. Мы все еще уповали на то, что свою роль сыграют положительные факторы: работы Нельсона в области симбиотики, наши достижения в геометрии, огромная общественная заинтересованность в освоении спутников Юпитера для иммиграции. Любое событие, которое потенциально могло бы дать шансы на продление жизни или хотя бы надежду на них, положило бы конец всяким проявлениям враждебности по отношению к нам.
Но вместо этого ненависть из огонька превратилась в пламя, в бушующий неконтролируемый лесной пожар. Насколько нам известно, количество людей, зараженных агрессивными намерениями, только за последние тридцать семь дней увеличилось вдвое и неуклонно растет. Я могу лишь гадать, как далеко зайдет этот процесс и какими темпами будет развиваться. Поэтому мы и попросили созвать очередное совещание. Беда может грянуть в любой момент.
Он сел; лицо его побледнело от волнения.
Ив оставила попытки продолжать спор. Не возразил и никто из присутствующих. Не только Ральф Шульц, — признанный авторитет в своей области — но и все они чувствовали, что тучи сгущаются над их головами. Но, хотя все понимали, перед лицом какой проблемы они стоят, мнений о том, что же предпринять, было столько же, сколько людей сидело в зале. И к тому моменту, когда Лазарус поднял руку, требуя тишины, прения тянулись уже битых два часа.