Хайнлайн Роберт Энсон. Красная планета

   Миниатюрное солнце, совсем как настоящее, висело к западу от небесного меридиана. Благодаря хитрому устройству горизонт казался отдаленным. По северной стене протекал Оэроэ.
   – Ух ты! – только и мог сказать Фрэнк, а Джима и на это не хватило.
   Марсианин поставил их как раз около рамок, но мальчики не собирались на них садиться: на приставной лестнице сидеть и то удобнее. Марсианин посмотрел на них и на рамки большими печальными глазами и вышел.
   Вскоре он вернулся в сопровождении еще двоих, все трое несли в руках охапки разноцветных тканей, которые сложили посреди комнаты. Первый марсианин взял Джима и Фрэнка и осторожно опустил в эту груду.
   – По-моему, он предлагает нам присесть, – заметил Джим.
   Материал оказался не тканью, а полотнищем вроде паутины, почти таким же мягким, но гораздо прочнее.
   Полотнища были окрашены во все цвета радуги, от пастельноголубого до глубокого, густо-красного цвета.
   Мальчики растянулись на них и ждали, что будет дальше.
   Их знакомый устроился в одной из рамок, двое других последовали его примеру. Все они молчали, а мальчики были не какиенибудь туристы, чтобы торопить их. Вскоре Джиму пришла в голову одна мысль.
   Чтобы проверить ее, он осторожно приподнял маску.
   Фрэнк рявкнул: – Ты чего это? Задохнуться захотел?
   Джим поднял маску.
   – Порядок. Давление а норме.
   – Быть не может. Мы же не проходили через шлюз.
   – Ну как хочешь.
   Видя, что Джим не синеет, не задыхается, и лицо у него не отекает, Фрэнк тоже отважился попробовать.
   Оказалось, что дышать можно. Правда, давление было ниже того, к которому он привык дома (жителю Земли показалось бы, что он попал в стратосферу), но для человека в состоянии покоя оно было достаточным.
   Пришли еще несколько марсиан и неторопливо расположились в рамках. Помолчав, Фрэнк сказал:
   – Знаешь, что тут происходит, Джим?
   – Кажется, да.
   – Чего там “кажется”. Это растительные посиделки.
   “Растительные посиделки” – это неточный перевод марсианской идиомы, обозначающей наиболее распространенную форму общения марсиан – попросту говоря, когда все сидят и молчат. Подобным же образом игру на скрипке можно описать, как вождение конским волосом по высушенным кошачьим кишкам.
   – Похоже на то, – согласился Джим. – И нам лучше заткнуться.
   – Само собой.
   Молчание было долгим. Джим отвлекся и стал думать о школе, о том, что ждет его там, о своих близких, о прошлом. Потом вернулся к своему душевному состоянию и понял, что давно уже не был так счастлив – без всяких видимых на то причин. Это было тихое счастье: ему не хотелось смеяться, даже улыбаться не хотелось, просто он испытывал полный покой и довольство.
   Джим остро ощутил присутствие марсиан, каждого марсианина в отдельности, и это ощущение с каждой минутой становилось все сильнее. Он никогда раньше не замечал, как они красивы. У колонистов была поговорка “страшный, как туземец”, и Джим с удивлением припомнил, что и сам ею пользовался. Сейчас он не понимал, как мог говорить это.
   Он чувствовал Фрэнка рядом с собой и думал о том, как его любит. Преданный друг – вот имя для Фрэнка, вот человек, на которого можно опереться. Странно, почему он никогда не говорил Фрэнку, как он ему дорог?
   Немного не хватало Виллиса, но Джим не беспокоился о нем.
   Такое общение не в духе Виллиса, ему подавай что-нибудь шумное, бурное и не столь изысканное. Джим перестал думать о Виллисе, лег поудобнее и стал впитывать радость бытия. Его приводило в восторг то, что по воле художника, украшавшего зал, миниатюрное солнце движется по небу, как настоящее. Джим следил за тем, как оно склоняется к западу и начинает закатываться за нарисованный горизонт.
   Рядом с ним послышалось тихое гудение, слов он не разобрал.
   Другой марсианин ответил. Один из хозяев встал, раскладываясь, со своего сиденья и иноходью вышел из комнаты. Фрэнк сел и сказал:
   – Кажется, мне снился сон.
   – Ты разве спал? – спросил Джим. – А я нет.
   – Как же, как же. Храпел, как доктор Макрей.
   – Да я даже не засыпал.
   – Рассказывай.
   Марсианин, который выходил, вернулся. Джим был уверен, что это тот самый, теперь он стал различать их.
   В руках у марсианина была чаша. Фрэнк вытаращил глаза.
   – Они что, собираются поднести нам воду?
   – Похоже на то, – с трепетом ответил Джим.
   – Лучше, чтобы это осталось между нами, – покачал головой Фрэнк, – все равно никто не поверит.
   – Ты прав.
   Церемония началась. Марсианин с чашей назвал свое имя, поднес край чаши к губам и передал другому. Тот также произнес свое имя, пригубил чашу, и она пошла дальше по кругу. Оказалось, что марсианина, который их привел, зовут Гекко, – Джим, подумал, что имя красивое и подходит ему. Наконец чаша дошла до Джима, сосед протянул ее с пожеланием:
   – Да не придется тебе никогда страдать от жажды.
   Джим легко понял смысл.
   Все хором подхватили:
   – Да будешь ты пить вволю, когда только пожелаешь!
   Джим принял чашу, и ему вспомнились слова доктора, будто у марсиан нет ничего такого, что может привлечь человека.
   – Джим Марло! – произнес он, поднес чашу к губам и отпил.
   Передавая чашу, он призвал на помощь все свое знание языка, сосредоточился на произношении и сумел сказать: – Да не будет у тебя никогда недостатка в чистой воде!
   Марсиане одобрительно загудели, и у Джима стало тепло на душе.
   Марсианин протянул чашу Фрэнку.
   По завершении церемонии собрание приняло шумный, почти человеческий характер. Джим тщетно пытался вникнуть в то, что говорит ему марсианин почти втрое выше его, когда Фрэнк сказал:
   – Джим, посмотри-ка на солнце! Мы опаздываем на скутер.
   – Да это же не настоящее солнце, а игрушечное.
   – Нет, оно соответствует настоящему. Мои часы говорят то же самое.
   – Ах ты батюшки! Где Виллис? Гекко, где Гекко?
   Гекко, услышав свое имя, подошел и вопросительно щелкнул. Джим напрягся и стал излагать свою просьбу, запутался в синтаксисе, неправильно употребил повелительный символ и совсем потерял произношение. Фрэнк отпихнул его и стал говорить сам, потом сказал Джиму:
   – Они доставят нас обратно до заката, но Виллис останется здесь.
   – Как? Они не сделают этого!
   – Он так сказал.
   Джим подумал.
   – Скажи, пусть Виллиса принесут сюда, и мы спросим у него.
   Гекко охотно согласился. Виллиса принесли и положили на пол.
   Он подкатился к Джиму и сказал:
   – Приветик, Джим! Приветик, Фрэнк!
   – Виллис, – серьезно сказал Джим, – Джим уходит. Виллис пойдет с Джимом?
   Виллис пришел в замешательство.
   – Остаться здесь. Джим остаться здесь. Виллис остаться здесь. Хорошо.
   – Виллис, – свирепо сказал Джим, – Джиму надо уходить. Виллис пойдет с Джимом?
   – Джим уходит?
   – Джим уходит.
   Было похоже, что Виллис пожал плечами.
   – Виллис идет с Джим, – грустно сказал он.
   – Скажи это Гекко.
   Виллис послушался. Марсианин как будто удивился, но больше не спорил. Он взял на руки мальчиков и Виллиса и пошел к двери.
   Марсианин повыше его ростом (Джим вспомнил, что его зовут Г'куро) взял у Гекко Фрэнка и пошел следом. Во время подъема по туннелю Джим почувствовал, что надо надеть маску. Фрэнк тоже надел свою.
   Марсианин-отшельник все еще загораживал проход, и носильщики перешагнули через него без всяких комментариев.
   Когда они вышли на поверхность, солнце стояло очень низко над горизонтом. Хотя марсианина ничто не заставит спешить, ходят они очень быстро. Длинноногая парочка мигом одолела три мили до станции Киния.
   Солнце коснулось горизонта, и начало холодать, когда мальчиков с Виллисом доставили на причал. Марсиане сразу же повернули обратно, спеша в свой теплый город.
   – До свиданья, Гекко! – прокричал Джим. – До свиданья, Г'куро!
   Водитель и начальник станции стояли на причале: водитель явно собрался в дорогу и не мог найти своих пассажиров.
   – Это еще что? – сказал начальник станции.
   – Мы готовы, – сказал Джим.
   – Вижу, – сказал водитель. Поглядев на удаляющиеся фигуры, он моргнул и повернулся к агенту: – Зря мы так налегали на это дело, Джордж. Мне уже мерещится. Ну, по местам.
   Мальчики забрались под колпак. Скутер сполз по мосткай на лед, повернул влево на канал Оэроэ и стал набирать скорость.
   Солнце закатилось, окрестности еще освещал короткий марсианский закат. Растения по берегам канала сворачивались на ночь. Через несколько минут местность, еще полчаса назад покрытая пышной растительностью, стала голой, как настоящая пустыня.
   Показались яркие, сверкающие звезды. Над горизонтом висел бледный полог зари. На западе загорелся крохотный ровный огонек, идущий против движения звезд.
   – Фобос, – сказал Фрэнк. – Смотри!
   – Вижу, – ответил Джим. – Холодно, давай укроемся.
   – Давай. А я есть хочу.
   – У меня еще осталась пара сандвичей.
   Ребята съели по одному, спустились в нижнее отделение и залезли в койки. Тем временем скутер миновал город Геспериды и повернул на запад-северо-запад по каналу Эримант, но Джим этого не знал: ему снилось, что они с Виллисом поют дуэтом перед изумленными марсианами.
   – Выходите! Конечная остановка! – расталкивал их водитель.
   – Вставай, приятель. Приехали в Малый Сирт.

 

Глава 4


 

АКАДЕМИЯ ИМЕНИ ЛОУЭЛЛА

   
“Дорогие мама и папа!

   
Я не позвонил вам в среду вечером потому что мы приехали только утром в четверг. Когда я хотел позвонить в четверг оператор сказал что связи с Южной колонией нет и что я смогу соединиться с вами через Деймос только дня через три а письмо дойдет быстрее и я сэкономлю вам четыре с половиной кредитки за переговоры. Потом я спохватился что не отправил вам письмо сразу и вы получите его не раньше чем если бы я позвонил но вы может быть не знаете какая в школе нагрузка и сколько от нас требуют и мать Фрэнка наверно сказала вам что мы нормально добрались и я все-таки сэкономил вам четыре с половиной кредитки потому что не позвонил.

   
Я прямо слышу как Филлис говорит что это я намекаю чтобы сэкономленные деньги потратили на меня но я бы никогда себе этого не позволил и потом у меня еще осталось немного денег которые вы мне дали и часть подарочных на день рождения и если расходовать осмотрительно то мне их хватит до вашей миграции хотя здесь все дороже чем дома. Фрэнк говорит что в туристских центрах всегда взвинчивают цены но пока никаких туристов здесь нет и они появятся только когда придет “Альберт Эйнштейн” на той неделе. И если даже вы со мной поделитесь вам все-таки останутся две с четвертью кредитки.

   
В среду мы не доехали потому что водитель сомневался выдержит ли лед и мы стояли на станции Киния и мы с Фрэнком болтались вокруг и убивали время до заката.

   
Нам с Фрэнком разрешили жить вместе и у нас шикарная комната. Она рассчитана только на одного и у нас только один стол но мы в основном проходим те же самые предметы и можем вместе пользоваться проектором. Я диктую это письмо на наш учебный магнитофон потому что сегодня очередь Фрэнка дежурить на кухне а мне осталось выучить только немного по истории и я лучше подожду Фрэнка и буду учить вместе с ним. Профессор Штойбен говорит что не знает куда денут еще школьников если их примут на крючки повесят что ли но это он просто шутит. Он все время шутит и все его любят и всем будет жалко когда он улетит на “Альберте Эйнштейне” а у нас будет новый директор.

   
Ну вот и все только что пришел Фрэнк и нам надо работать потому что у нас завтра контрольный опрос по истории системы.

   
Ваш любящий сын Джеймс Мэдисон Марло младший.

   
P.S. Фрэнк мне сказал что он тоже не писал своим и просит может быть вы позвоните его маме и скажете ей что у него все хорошо и пусть она пожалуйста сразу вышлет ему камеру он ее забыл.

   
P.P.S. Виллис шлет всем привет.

   
P.P.P.S. Скажите Филлис что девчонки здесь красят волосы полосками. По-моему выглядит очень глупо.

   
Джим”.

   Если бы профессор Отто Штойбен, магистр гуманитарных наук и доктор права, не ушел на пенсию, жизнь Джима в академии Лоуэлла сложилась бы совсем подругому. Но профессор ушел-таки на пенсию и вернулся в долину Сан-Фернандо на вполне заслуженный отдых. Вся школа отправилась в Марсопорт провожать его. Он пожал всем руки, всплакнул и поручил их заботам Маркиза Хоу, недавно прибывшего с Земли и теперь занявшего директорский пост.