Хайсмит Патриция. Талантливый мистер Рипли

   – Это портрет Мардж, сейчас я как раз над ним работаю.
   Том изобразил живой интерес. По его мнению, портрет был плохой. Вероятно, другого мнения и не могло быть. Он не передавал непосредственной восторженности ее улыбки. Лицо было красное, как у индианки. Не будь Мардж единственной блондинкой в округе, никто бы не понял, что это именно она.
   – И еще куча пейзажей, – сказал Дикки со смешком, притворно скромничая, хотя явно ждал от Тома комплиментов, ибо нескрываемо гордился своими пейзажами. Все они были сделаны наспех, как попало, и все ужасно одинаковые. Почти в каждом сочетание кирпичного и цвета электрик: кирпичные крыши и скалы, яркое, цвета электрик, море. Того же цвета были глаза на портрете Мардж.
   – Мои опыт в сюрреалистическом стиле, – сказал Дикки, разворачивая на коленях еще одно полотно.
   Том поморщился. Ему было стыдно, будто он сам написал такую картину. Несомненно, это тоже был портрет Мардж, хотя и с длинными, похожими на змей волосами. И что хуже всего, в одном глазу был крошечный пейзаж Монджибелло с горами и домами, в другом – пляж, на котором теснились маленькие красные человеческие фигурки.
   – Вот это мне нравится больше всего, – сказал Том.
   Да, мистер Гринлиф верно оценил способности сына. Занятия живописью заполняли жизнь Дикки, уводя его от реальных тягот и забот, так же как заполняли они жизнь тысяч других бездарных дилетантов в Америке. Но отцу-то было обидно, что Дикки попал в этот разряд людей. Он жаждал для сына совсем другого будущего.
   – Великим художником мне не бывать, – сказал Дикки. – Но заниматься живописью для меня большое удовольствие.
   – Ну да. – Тому хотелось поскорее забыть эти картины, забыть, что Дикки занимается живописью. – Может, покажешь мне дом?
   – Ну конечно! Ты еще не видел гостиную?
   Дикки открыл дверь в коридор, ведущий в большую комнату с камином, диванами, книжными полками и окнами на три стороны: одно выходило на террасу, другое на участок позади дома, третье – в сад перед домом. Дикки сказал, что летом он не пользуется этой комнатой, оставляет ее на зиму в качестве перемены декорации. Комната походила не на гостиную, а скорее на приют интеллектуала-книгочея. Такую комнату Том не ожидал здесь увидеть. Он посчитал Дикки не слишком умным парнем, который большую часть своей жизни проводит в играх и забавах. Возможно, в этом он ошибся. Но вряд ли ошибся в другом – в интуитивном ощущении, что сейчас Дикки скучает и нуждается в человеке, который бы его развлекал.
   – А наверху что? – спросил Том.
   Наверху не было ничего интересного: спальня Дикки в углу дома над террасой, скудно обставленная, почти голая. Кровать, комод и кресло-качалка как бы затерялись каждый по отдельности в этом пустом пространстве. Кровать узкая, чуть пошире односпальной. Остальные три комнаты на верхнем этаже вообще не обставлены, во всяком случае, не приспособлены для жилья. В одной хранились дрова и лежала груда обрезков холста. И нигде ни малейших следов пребывания Мардж, в том числе и в спальне Дикки.
   – Как насчет того, чтобы как-нибудь прошвырнуться в Неаполь? – спросил Том. – По дороге сюда я мало что увидел.
   – Отлично, – одобрил Дикки. – Мы с Мардж как раз собираемся туда в субботу. Ужинаем там почти каждую субботу, а вернуться позволяем себе на такси или нанимаем извозчика. Присоединяйся.
   – Я-то имел в виду поехать утром и в будний день, чтобы посмотреть город-, – сказал Том, стараясь избежать участия Мардж в экскурсии. – Или ты целыми днями рисуешь?
   – Нет. По понедельникам, средам и пятницам ходит двенадцатичасовой автобус. Если хочешь, поедем завтра.
   – Вот и чудесно, – сказал Том, все еще опасаясь, что Дикки пригласит девушку. – Мардж католичка? – спросил он, когда они спускались но лестнице.
   – Да еще какая! Полгода назад ее обратил в веру один итальянец, в которого она по уши втрескалась. Вот был мастер молоть языком! Он провел здесь несколько месяцев, поправляясь после несчастного случая на лыжах. Потеряв Эдуарда, Мардж утешается в объятиях его религии.
   – А я подумал, она влюблена в тебя.
   – В меня? Что за глупости!
   Когда они вернулись на террасу, ленч был уже готов. Мардж собственноручно испекла песочное печенье.
   – Ты знал в Нью-Йорке Вика Симмопса? – спросил Том у Дикки.
   У Вика был этакий светский салон, где собирались художники, писатели, артисты балета. Но Дикки его не знал. Том назвал еще два-три имени. Тот же результат.
   Том надеялся, что после кофе Мардж уйдет. Но она осталась. Когда она на минуточку вышла, Том сказал:
   – Как насчет поужинать у меня в гостинице сегодня вечером?
   – Спасибо. Когда прийти?
   – Давай в половине восьмого. Попьем еще коктейлей перед ужином. Раз уж за все платит твой папаша, – добавил Том с улыбкой.
   Дикки рассмеялся.
   – Чудесно. Коктейли и бутылка доброго вина. Мардж, – обратился он к девушке, как раз в это время вернувшейся на террасу, – мы сегодня ужинаем в «Мирамаре», нас любезно приглашает мой папаша Гринлиф-старший.
   Значит, Мардж тоже придет, тут уж ничего не поделаешь. Но в конце концов, ведь счет оплачивает отец Дикки.
   Ужин получился приятный, однако в присутствии Мардж Том не мог говорить свободно, о чем хотелось. Более того, в ее присутствии отказывало остроумие. Но Мардж была знакома кое с кем из посетителей ресторана и после ужина, извинившись, пересела со своей чашечкой кофе за другой столик.