Страница:
Существование армии Руминьяви навсегда останется вопросом без ответа. Есть различные причины верить в нее: показания знатных инков, убежденность многих испанцев в ее приближении, вероятность того, что Атауальпа, отчаявшись, все же призвал ее себе на помощь. Имеется также запись о том, что вскоре после ухода испанцев из Кахамарки в город вошел отряд инков, чтобы перенести тело Инки и разрушить город, ставший свидетелем унижения империи. Руминьяви действительно командовал армией, выступившей против испанцев в следующем году, так что, вероятно, она у него была готова к нападению и в 1533-м.
Но есть также и мощные аргументы в поддержку традиционной точки зрения, что испанцы поддались панике из-за химеры. Показания местных жителей неубедительны: свидетели, возможно, продолжали политику междоусобной войны против Атауальпы; возможно, они думали, что их спрашивают о том, может ли Руминьяви представлять угрозу Кахамарке, или им, может быть, нравилось разжигать в и так явно напуганных испанцах панику. Ни один испанец и ни один индеец, находившийся у них на службе, ни разу не видели какую-либо вражескую армию. Руминьяви, идущий из Кито, почти наверняка двинулся бы на юг по главной магистрали. А если Сото со своей разведывательной группой достиг Кахаса, как это утверждает Педро Писарро, он должен был встретить какой-нибудь воинский отряд.
Наверное, важнее, чем правда, скрывающаяся за слухами, был тот эффект, который эти слухи произвели на испанцев в Кахамарке. Теперь, когда они получили золото и не освободили взамен Инку, они чувствовали себя уязвимыми. Никто из них на самом деле никогда еще не воевал против армии инков, и половина воинов в лагере состояла из новичков, которые даже не участвовали в истреблении индейцев на площади Кахамарки. Возможно, поэтому многие испанцы были охвачены паникой, усиленной паранойей, виной и неизвестностью. Эта паника, внезапно подкрепленная никарагуанским индейцем, могла в один момент исказить оценку происходящего в глазах Писарро.
В обычных обстоятельствах, видя угрозу со стороны индейцев, испанцы вскочили бы на коней и бросились бы на них в атаку. Но это были необычные обстоятельства. Верил ли Писарро в приближение армии Руминьяви или нет, но совершенно очевидно, что он находился под влиянием требований в сложившейся ситуации убить пленного Инку. Атауальпа оказался в точке столкновения двух чуждых друг другу миров. Он был готов к тому, что его убьют немедленно после захвата в плен, и его убежденность в этом стала снова расти, когда он увидел, что вместо того, чтобы уехать с выкупом, испанцы в Кахамарке получили подкрепление в лице своих соотечественников. Некоторые испанцы стали думать, что Инка перестал представлять какую-либо ценность как заложник и послушный им марионеточный правитель. Теперь все испанцы в Кахамарке хотели отправиться в Куско. Люди Альмагро отчаянно стремились разбогатеть. Убийство Атауальпы гарантировало им, что все другие найденные сокровища не будут считаться частью его выкупа, на который они не могли претендовать. Теперь, когда Атауальпа был жестоко и цинично обманут насчет своего возвращения на престол, нельзя было больше полагаться на то, что он станет поддерживать господство испанцев. Во время длительного и трудного похода к Куско присутствие Инки могло бы повлечь за собой нападение на колонну испанцев; а о том, чтобы освободить его и дать ему возможность править в Кито, нельзя было даже и думать. Практическая целесообразность требовала, чтобы Инку убрали, и только она была единственно возможным объяснением его убийства.
Многие поверили и верят в обвинение, которое первым выдвинул Хуан Руис де Арсе: Писарро убедился в необходимости избавиться от Атауальпы и умышленно отослал Сото выполнять бесполезное задание, чтобы удалить главного защитника Инки. Но показания тех, которые при всем присутствовали, свидетельствуют о том, что Писарро в какой-то момент, под давлением аргументов и требований Альмагро и Рикельме, внезапно сдался при приближении ночи в ту роковую субботу. Решение о казни правителя было принято моментально, чего нельзя было делать так поспешно. Писарро знал, что два человека, которые всегда были его двумя главными военачальниками, Эрнандо Писарро и Эрнандо де Сото, воспротивились бы этому. Атауальпу нельзя было обвинить ни в каких враждебных действиях, несмотря на чудовищную провокацию захватчиков. Подлое публичное удушение и лицемерная церемония его похорон ничего не изменили в его смерти. Если бы Инка был политическим узником, было бы лучше избавиться от него в его камере, скрытой от посторонних глаз, или отослать его умирать в ссылке.
Глава 4
Но есть также и мощные аргументы в поддержку традиционной точки зрения, что испанцы поддались панике из-за химеры. Показания местных жителей неубедительны: свидетели, возможно, продолжали политику междоусобной войны против Атауальпы; возможно, они думали, что их спрашивают о том, может ли Руминьяви представлять угрозу Кахамарке, или им, может быть, нравилось разжигать в и так явно напуганных испанцах панику. Ни один испанец и ни один индеец, находившийся у них на службе, ни разу не видели какую-либо вражескую армию. Руминьяви, идущий из Кито, почти наверняка двинулся бы на юг по главной магистрали. А если Сото со своей разведывательной группой достиг Кахаса, как это утверждает Педро Писарро, он должен был встретить какой-нибудь воинский отряд.
Наверное, важнее, чем правда, скрывающаяся за слухами, был тот эффект, который эти слухи произвели на испанцев в Кахамарке. Теперь, когда они получили золото и не освободили взамен Инку, они чувствовали себя уязвимыми. Никто из них на самом деле никогда еще не воевал против армии инков, и половина воинов в лагере состояла из новичков, которые даже не участвовали в истреблении индейцев на площади Кахамарки. Возможно, поэтому многие испанцы были охвачены паникой, усиленной паранойей, виной и неизвестностью. Эта паника, внезапно подкрепленная никарагуанским индейцем, могла в один момент исказить оценку происходящего в глазах Писарро.
В обычных обстоятельствах, видя угрозу со стороны индейцев, испанцы вскочили бы на коней и бросились бы на них в атаку. Но это были необычные обстоятельства. Верил ли Писарро в приближение армии Руминьяви или нет, но совершенно очевидно, что он находился под влиянием требований в сложившейся ситуации убить пленного Инку. Атауальпа оказался в точке столкновения двух чуждых друг другу миров. Он был готов к тому, что его убьют немедленно после захвата в плен, и его убежденность в этом стала снова расти, когда он увидел, что вместо того, чтобы уехать с выкупом, испанцы в Кахамарке получили подкрепление в лице своих соотечественников. Некоторые испанцы стали думать, что Инка перестал представлять какую-либо ценность как заложник и послушный им марионеточный правитель. Теперь все испанцы в Кахамарке хотели отправиться в Куско. Люди Альмагро отчаянно стремились разбогатеть. Убийство Атауальпы гарантировало им, что все другие найденные сокровища не будут считаться частью его выкупа, на который они не могли претендовать. Теперь, когда Атауальпа был жестоко и цинично обманут насчет своего возвращения на престол, нельзя было больше полагаться на то, что он станет поддерживать господство испанцев. Во время длительного и трудного похода к Куско присутствие Инки могло бы повлечь за собой нападение на колонну испанцев; а о том, чтобы освободить его и дать ему возможность править в Кито, нельзя было даже и думать. Практическая целесообразность требовала, чтобы Инку убрали, и только она была единственно возможным объяснением его убийства.
Многие поверили и верят в обвинение, которое первым выдвинул Хуан Руис де Арсе: Писарро убедился в необходимости избавиться от Атауальпы и умышленно отослал Сото выполнять бесполезное задание, чтобы удалить главного защитника Инки. Но показания тех, которые при всем присутствовали, свидетельствуют о том, что Писарро в какой-то момент, под давлением аргументов и требований Альмагро и Рикельме, внезапно сдался при приближении ночи в ту роковую субботу. Решение о казни правителя было принято моментально, чего нельзя было делать так поспешно. Писарро знал, что два человека, которые всегда были его двумя главными военачальниками, Эрнандо Писарро и Эрнандо де Сото, воспротивились бы этому. Атауальпу нельзя было обвинить ни в каких враждебных действиях, несмотря на чудовищную провокацию захватчиков. Подлое публичное удушение и лицемерная церемония его похорон ничего не изменили в его смерти. Если бы Инка был политическим узником, было бы лучше избавиться от него в его камере, скрытой от посторонних глаз, или отослать его умирать в ссылке.
Глава 4
ТУПАК УАЛЬПА
Какой бы несправедливой и жестокой ни была казнь Атауальпы, она достигла той цели, которой добивался Альмагро и иже с ним. Теперь ничто не мешало объединенным силам Писарро и Альмагро направить свой завоевательный поход в центр империи инков. У большинства местного населения первой реакцией на смерть Атауальпы было чувство облегчения. Она им казалась ознаменованием конца угнетению, которому они подвергались со стороны китонцев, победителей в гражданской войне. Писарро не терял времени на сплочение сторонников Уаскара, так как он собирался дойти до Куско и желал появиться там как его освободитель. Теперь он уже знал, до какой степени управленческий аппарат империи зависел от самого Инки. И ему сильно повезло, что вместе с ним в Кахамарке находился самый старший сын из оставшихся в живых законных сыновей Уайна-Капака. Это был Тупак Уальпа, младший брат Уаскара, человек, принимавший после своего приезда в Кахамарку все меры предосторожности, чтобы избежать перспективы быть убитым по приказу Атауальпы. Писарро позаботился о том, чтобы этот Инка-марионетка получил при коронации все традиционные символы власти, какие получает Инка при восшествии на престол. Как только Атауальпу похоронили, Писарро «приказал немедленно созвать всех касиков и вождей, которые проживали в городе при дворе умершего правителя — а их было довольно много, и некоторые были из отдаленных областей, — на главную площадь для того, чтобы он дал им нового правителя, который будет править ими от имени его величества». Они сказали, что Тупак Уальпа следующий по очереди престолонаследник и что они не будут возражать.
Коронация началась на следующий день. «Были проведены соответствующие церемонии, и каждый [вождь] подошел к нему и вручил ему белое перо в знак своей вассальной зависимости, ибо такова была их древняя традиция с тех времен, когда инки завоевали всю страну. Потом они пели и плясали и устроили великое празднество, во время которого их новый правитель не надел ни богатых одежд, ни украшения-бахромы на лбу, „…“ как это делал прежде умерший правитель. Губернатор спросил его, почему он так поступил. Он ответил, что таковы обычаи его предков: вступающий во владение империей должен носить траур по усопшему предшественнику. По традиции, они провели три дня запершись в доме и соблюдая пост, а затем появились с великой пышностью и церемониями и начался большой праздник… Губернатор сказал ему, что если таков древний обычай, то следует его соблюдать». Местные жители быстро построили большой дом, в котором новый Инка должен был найти уединение. «Когда пост закончился, он появился, великолепно одетый в сопровождении огромной толпы людей: касиков и вождей, которые охраняли его; и куда бы он ни сел, везде лежали дорогие подушки, а под ноги ему клали богатые декоративные ткани. Главный полководец Атауальпы Чалкучима… сидел рядом с Инкой, и с ним вместе военачальник Тисо, а различные братья Инки сидели по другую сторону от него. И так один за другим по обе стороны от него сидели другие касики, военачальники, губернаторы провинций и вожди больших областей. Короче, там не было никого, кто не принадлежал бы к высшему обществу». «Затем они признали его своим господином, унизившись и целуя его руку и щеку; и они поворачивали свои лица к солнцу и благодарили его, говоря, что оно дало им господина. И затем они возложили на его голову украшение в виде изящной бахромы, которая у них считается короной». «Все они ели сидя на земле, так как у них нет столов; а после еды Инка сказал, что хочет принять вассальную присягу его величеству, какую только что приняли его вожди по отношению к нему. Губернатор сказал ему, что он может поступить, как считает нужным, и тогда Инка вручил ему белое перо, одно из тех, что дали ему его касики… Губернатор обнял его с большим чувством и принял перо».
На следующий день настала очередь испанцев проводить церемонии. «Губернатор предстал перед собравшимися в своих лучших шелковых одеждах в сопровождении королевских чиновников и некоторых идальго, которые присутствовали на церемонии также в своих самых лучших одеждах, чтобы подчеркнуть ее торжественность». Писарро заговаривал с каждым вождем по очереди, а его секретарь записывал их имена и названия провинций. Затем он зачитал декларацию, известную как «Требования», в которой испанские военачальники информировали местное население, что завоеватели были посланы императором Карлом с целью донести до них учение истинной религии, а также обещали, что все будет хорошо, если они мирно покорятся императору и его Богу. «Он зачитал им это, а затем переводчик перевел им все слово в слово. Затем он спросил их, хорошо ли они все поняли, и они ответили, что хорошо… Затем губернатор взял в руки королевский штандарт, поднял его над головой три раза и сказал им, что каждый из них должен сделать то же самое». Все касики послушно поднимали королевский штандарт под звуки труб. «После этого они подошли обнять губернатора, который принял их с великой радостью при виде их немедленного повиновения… Когда все закончилось, Инка и вожди устроили большие празднества. Каждый день проходили торжества, сопровождавшиеся развлечениями, играми и приемами, которые обычно проходили в доме губернатора».
Пока местная правящая верхушка праздновала то, что многим из них казалось реставрацией законной власти их королевского дома, испанцы делали последние приготовления для захвата центральной части Перу. Некоторые менее безрассудные конкистадоры попросили разрешения вернуться в Испанию со своей долей сокровищ. Писарро чувствовал себя настолько уверенно, что дал им такое разрешение. Он дал им лам и индейцев, чтобы они помогли переправить их золото через горы в Сан-Мигель. Среди них был Франсиско де Серее, который и сообщил невеселые новости о том, что некоторые испанцы потеряли свои сокровища стоимостью свыше 25 тысяч песо, когда часть индейцев сбежала, прихватив с собой несколько лам, везущих золото. Возвращавшиеся конкистадоры отплыли в Панаму, а оттуда — на четырех кораблях в Испанию. Первый корабль с Кристобалем де Мена и первым грузом перуанского золота на борту достиг Европы в конце 1533 года и 5 декабря доплыл до Севильи, пройдя вверх по реке Гвадалквивир. Эрнандо Писарро прибыл со вторым кораблем 9 января; он привез первые сокровища для короля. В добавление к золоту и серебру, которое уже было переплавлено в бруски, губернатор Писарро придумал послать ему несколько произведений искусства, чтобы продемонстрировать утонченность этой неизвестной культуры. Среди них были «тридцать восемь сосудов из золота и сорок восемь из серебра, из коих один был серебряный орел, чье тело вмещало 2 кантара [8 галлонов] воды; две огромные вазы, золотая и серебряная, в каждую из которых могла поместиться разрубленная на части корова; два золотых котла, вмещающие по 2 фанега [111 литров] зерна каждый; золотой божок размером с четырехлетнего мальчика и два небольших барабана». Сокровища были выгружены на пристань Севильи и перевезены на повозках в Торговую палату. 14 января 1534 года Эрнандо Писарро написал королю Карлу, что он привез драгоценные предметы: «кувшины, вазы и другие редкости, которые стоит посмотреть». Он уверил короля, что ни один государь до него не обладал такой прекрасной и невиданной коллекцией. Даже Совет по делам Индий пришел в возбуждение. Члены Совета написали королю: «В связи с огромной важностью этой новости мы просим Ваше Величество рассмотреть письма Писарро и распорядиться „…“ желает ли Ваше Величество, чтобы он предстал перед Вашей королевской персоной с предметами из серебра и другими драгоценностями, которые он привез с собой».
Первая реакция короля была отрицательная: он отдал приказ Торговой палате переплавить все сокровища, за исключением самых легких, и из золота немедленно начать чеканить монету. Но спустя несколько дней он частично изменил приказ, позволив, чтобы эту коллекцию выставили на публичное обозрение, и разрешил Эрнандо привезти ему еще несколько драгоценных предметов. Одним из молодых людей, которые увидели эти произведения искусства, был Педро Сьеса де Леон. У него разгорелось воображение. Позднее он стал тонким ценителем и одним из самых значительных хронистов Перу, но он всегда помнил «великолепные образцы, привезенные из Кахамарки и выставленные в Севилье». В конце февраля Эрнандо Писарро отправился в Толедо, взяв с собой небольшое количество специально отобранных предметов. Среди них были огромная серебряная ваза и два тяжелых золотых котла (все они были позже отправлены в переплавку «на монеты»), два маленьких золотых барабана, позолоченный бюст индейца и золотой початок кукурузы. Король не выказал никакого удовольствия при виде этих очаровательных предметов. После краткого выставления для публики они были вручены королевскому ювелиру и, вероятно, пошли в переплавку, как и другие произведения искусства, оставшиеся в Севилье.
Возвращение первых конкистадоров вызвало сильное возбуждение. Эрнандо Писарро был оказан при дворе великолепный прием, во время которого он вел переговоры о концессиях, чрезвычайно выгодных для Писарро, а затем он отправился в свою родную Эстремадуру, чтобы зажечь энтузиазм молодежи и набрать пополнение. А Мена и Серес выпустили каждый по книге, которые быстро стали бестселлерами и были переведены на другие европейские языки. Европа в постренессансный период была ослеплена открытием и внезапным завоеванием такой выдающейся империи, какую невозможно было себе даже представить.
Теперь испанцы в Кахамарке были готовы покинуть город, который они занимали в течение последних восьми месяцев, и направиться в Куско. Они пытались совершить одно из самых ошеломляющих вторжений в истории. Без запасов продовольствия, средств связи и подкрепления этот крохотный отряд пытался силой проложить себе путь к сердцу огромной, враждебно настроенной империи и захватить ее столицу. Дорога из Кахамарки в Куско проходит вдоль центральных Анд. Она многократно пересекает границу водораздела между бассейном Амазонки и Тихим океаном и проходит через полдюжины второстепенных горных цепей и бурных горных потоков. Расстояние между двумя городами по прямой около 750 миль, и путешествие из одного города в другой можно было сравнить с путешествием от Женевского озера до Восточных Карпат или от пика Пайка до канадской границы, если в каждом случае следовать вдоль направления горных хребтов.
Писарро, Альмагро, Сото и их люди походным маршем вышли из Кахамарки 11 августа 1533 года. Сначала продвижение не было отмечено никакими событиями. Два дня они провели в Кахабамбе и четыре — в Уамачуко. Армия завоевателей продвигалась вперед по ничем не примечательной местности между Кахамаркой и горами, возвышающимися над Уайласской долиной, — это зеленый, довольно лесистый для Перу край, где в настоящее время растут низкие, искривленные деревья местных пород и плантации высоких, завезенных сюда из других мест эвкалиптов. В Уамачуко до наших дней сохранились древние развалины в двух местах. Вблизи колониального городка располагаются останки небольших строений, чьи стены сходятся под прямыми углами, а огороженные прямоугольные участки, возможно, служили инкам в качестве военного лагеря; и на скалистом гребне над городом возвышаются стены из грубого камня и глины, заросшие кустарником и ежевикой. Это крепость Марка-Уамачуко, построенная еще до того, как страна была завоевана инками, в период, когда Перу было разделено на города-государства. Из Уамачуко отряд Писарро направился в Андамарку, тот самый городок, где людьми Атауальпы был убит Уаскар. Там отряд отдыхал три дня. Испанцы решили не идти по главной магистрали через Кончукос к восточным склонам Кордильера-Бланки из-за многочисленных гор. Вместо этого они спустились в глубокую Уайласскую долину в том месте, где бурная река Санта поворачивает на запад, прорезая себе путь к Тихому океану через сухие красноватые породы скалистых ущелий.
Испанцы достигли города Уайласа в последний день месяца, перейдя реку, на которой он стоял, по одному из знаменитых подвесных мостов инков. «В самом узком месте реки, где ее воды ужасающе бурлят, стиснутые со всех сторон, они делают из камней мощные каменные фундаменты на каждом берегу реки. Поперек этих каменных сооружений кладутся толстые деревянные балки; и через реку они перекидывают и закрепляют толстые канаты из ивняка, похожие на якорные, только их канаты имеют толщину около трех пядей [3,5 фута] каждый. После того как через реку проложат и соединят друг с другом полдюжины таких канатов на ширину, чтобы проехала повозка, их переплетают крепкими пеньковыми веревками и укрепляют хворостом… Потом к каждой стороне моста приделывают бортики, как у телеги. И так этот мост лежит, наполовину повиснув в воздухе высоко над водой. Казалось, невозможно заставить лошадей — животных, которые так много весят, легко приходят в возбуждение и пугаются, — пройти по чему-нибудь, подвешенному в воздухе… Хотя они и упирались сначала, но когда их поставили на мост, их страх, очевидно, улегся, и они перешли по нему одна за другой, так что на первом мосту не было неприятных происшествий». Педро Санчо вспоминал, какой ужас охватил его при первой переправе по такому мосту: «Непривычному человеку такая переправа кажется опасной, потому что мост прогибается по всей своей длине, „…“ так что сначала приходится идти вниз до середины моста, а потом нужно карабкаться вверх, чтобы достичь противоположного берега. Когда по мосту кто-то идет, мост сильно качается; от этого у непривычного человека кружится голова».
В течение восьми дней испанцы из отряда Писарро отдыхали в Уайласе, прежде чем двинуться вверх по долине реки. В самой долине было тепло, в ней в изобилии произрастали цветы, кукуруза, а в настоящее время есть даже пальмы. Но края долины круто и равномерно поднимаются к горным хребтам, возвышающимся по обе ее стороны: на западе к голым вершинам Кордильера-Негры, а на востоке к вечным снегам Кордильера-Бланки и увенчивающей ее самой высокой вершине Перу — горе Уаскаран. Склоны вокруг долины слишком круты: время от времени ледниковые отложения высокогорных каровых озер лопаются и склоны гор обрушиваются смертоносными оползнями. Отряд Писарро не спешил покидать долину и в середине сентября провел двенадцать дней на отдыхе в местечке Рекуай. Отсюда одна дорога вела вдоль долины Форталеса до Тихоокеанского побережья, где стоял огромный храм-крепость Парамонга, построенный из сырцового кирпича. Но Писарро двинулся по дороге, расположенной выше, которая огибала горы с юго-востока, перебираясь через верховья рек Пативилька и Уаура, и проходила через города Чикьян, Кахатамбо и Ойон.
Теперь испанцы были почти на полпути к Куско, не испытав за восемь недель путешествия после ухода из Кахамарки почти никаких трудностей. Та часть Перу, по которой они проходили, была верна партии Уаскара, и «до Кахатамбо касики и дорожные управители оказывали губернатору и испанцам хороший прием, обеспечивая их всем необходимым». И, несмотря на это, испанцы продвигались вперед с большой осторожностью, «всегда очень бдительные… с авангардом впереди и арьергардом позади». Посреди колонны испанцев на паланкинах ехали два лидера двух противоборствующих сторон, пережившие гражданскую войну: новый молодой Инка Тупак Уальпа и великий главнокомандующий армией Атауальпы Чалкучима. Первый думал, что его несут, чтобы возвратить его фамилии императорский трон в Куско, и он с готовностью сотрудничал с завоевателями. Но Чалкучима помнил, как его выманили из Хаухи, где он находился со своей армией, как его пытали по приезде в Кахамарку и как он стал свидетелем казни своего господина Атауальпы. Поэтому едва ли было удивительным то, что испанцы его боялись и подозревали подвох в каждом движении этой грозной фигуры. Как только они покинули Кахамарку, стало известно, что дружески настроенный к ним принц Уаритико, которого они послали вперед, чтобы обеспечить починку мостов и подготовку маршрута, был убит китонцами за пособничество испанцам. «Касик Тупак Уальпа явил великую скорбь, узнав о его смерти, и сам губернатор очень сожалел о нем, потому что он очень полюбил его и еще потому что он был очень полезен христианам». В этом убийстве обвинили Чалкучиму. Вдоль дорог инки содержали склады для обеспечения продовольствием проходящие имперские армии. Когда некоторые из них оказывались пустыми, в этом тоже обвиняли Чалкучиму; но он возражал, что такая бесхозяйственность была результатом того, что за эту часть экспедиции отвечал Тупак Уальпа. Подозрения насчет Чалкучимы усиливались по мере того, как захватчики подходили ближе к его бывшей штаб-квартире в Хаухе. Города Кахатамбо и Ойон оказались практически пусты: их жители скрылись, спасаясь бегством от войск Атауальпы. В это время до колонны испанцев добрался индеец с вестями, что бывшая армия Чалкучимы в Хаухе поднялась в ружье и под командованием некоего Юкра Уальпы готовилась дать отпор. Китонские дозоры пытались не допустить, чтобы слухи об этих приготовлениях достигли Тупак Уальпы. Писарро решил позаботиться о том, чтобы Чалкучима не сбежал и не встал во главе сопротивления, и заковал его в цепи. Наконец-то по крайней мере часть народа Перу попыталась противостоять вторжению. Как простодушно объяснил секретарь Писарро, «причина, по которой эти индейцы восстали и добивались войны с христианами, состояла в том, что они увидели, как испанцы завоевывают их землю, а они сами хотели ею править».
И вот уже испанцы покинули пугающе пустые города на склонах Анд, обращенных к Тихому океану, и двинулись по тому же самому безлюдному перевалу, по которому в марте прошел Эрнандо Писарро. На земле все еще лежал снег; некоторые испанцы страдали от тошноты, вызванной слабостью от пребывания на большой высоте, от горной болезни. К востоку от перевала местность так и оставалась голой, это было плато, по которому простиралась безлесая влажная саванна, и скалы, покрытые лишайником. Тревога захватчиков усилилась, когда они обнаружили еще одну покинутую деревню. Поступили новые сообщения о том, что впереди происходит сосредоточение войск китонцев. «Все были уверены, что эта армия появилась здесь по совету и по приказу Чалкучимы — он имел намерение сбежать от христиан и присоединиться к ней». Ко вторнику 7 октября испанцы вновь вышли на главную королевскую дорогу в городе Бомбон, расположенном на берегу озера Чинчайкоча (в настоящее время — Хунин).
Коронация началась на следующий день. «Были проведены соответствующие церемонии, и каждый [вождь] подошел к нему и вручил ему белое перо в знак своей вассальной зависимости, ибо такова была их древняя традиция с тех времен, когда инки завоевали всю страну. Потом они пели и плясали и устроили великое празднество, во время которого их новый правитель не надел ни богатых одежд, ни украшения-бахромы на лбу, „…“ как это делал прежде умерший правитель. Губернатор спросил его, почему он так поступил. Он ответил, что таковы обычаи его предков: вступающий во владение империей должен носить траур по усопшему предшественнику. По традиции, они провели три дня запершись в доме и соблюдая пост, а затем появились с великой пышностью и церемониями и начался большой праздник… Губернатор сказал ему, что если таков древний обычай, то следует его соблюдать». Местные жители быстро построили большой дом, в котором новый Инка должен был найти уединение. «Когда пост закончился, он появился, великолепно одетый в сопровождении огромной толпы людей: касиков и вождей, которые охраняли его; и куда бы он ни сел, везде лежали дорогие подушки, а под ноги ему клали богатые декоративные ткани. Главный полководец Атауальпы Чалкучима… сидел рядом с Инкой, и с ним вместе военачальник Тисо, а различные братья Инки сидели по другую сторону от него. И так один за другим по обе стороны от него сидели другие касики, военачальники, губернаторы провинций и вожди больших областей. Короче, там не было никого, кто не принадлежал бы к высшему обществу». «Затем они признали его своим господином, унизившись и целуя его руку и щеку; и они поворачивали свои лица к солнцу и благодарили его, говоря, что оно дало им господина. И затем они возложили на его голову украшение в виде изящной бахромы, которая у них считается короной». «Все они ели сидя на земле, так как у них нет столов; а после еды Инка сказал, что хочет принять вассальную присягу его величеству, какую только что приняли его вожди по отношению к нему. Губернатор сказал ему, что он может поступить, как считает нужным, и тогда Инка вручил ему белое перо, одно из тех, что дали ему его касики… Губернатор обнял его с большим чувством и принял перо».
На следующий день настала очередь испанцев проводить церемонии. «Губернатор предстал перед собравшимися в своих лучших шелковых одеждах в сопровождении королевских чиновников и некоторых идальго, которые присутствовали на церемонии также в своих самых лучших одеждах, чтобы подчеркнуть ее торжественность». Писарро заговаривал с каждым вождем по очереди, а его секретарь записывал их имена и названия провинций. Затем он зачитал декларацию, известную как «Требования», в которой испанские военачальники информировали местное население, что завоеватели были посланы императором Карлом с целью донести до них учение истинной религии, а также обещали, что все будет хорошо, если они мирно покорятся императору и его Богу. «Он зачитал им это, а затем переводчик перевел им все слово в слово. Затем он спросил их, хорошо ли они все поняли, и они ответили, что хорошо… Затем губернатор взял в руки королевский штандарт, поднял его над головой три раза и сказал им, что каждый из них должен сделать то же самое». Все касики послушно поднимали королевский штандарт под звуки труб. «После этого они подошли обнять губернатора, который принял их с великой радостью при виде их немедленного повиновения… Когда все закончилось, Инка и вожди устроили большие празднества. Каждый день проходили торжества, сопровождавшиеся развлечениями, играми и приемами, которые обычно проходили в доме губернатора».
Пока местная правящая верхушка праздновала то, что многим из них казалось реставрацией законной власти их королевского дома, испанцы делали последние приготовления для захвата центральной части Перу. Некоторые менее безрассудные конкистадоры попросили разрешения вернуться в Испанию со своей долей сокровищ. Писарро чувствовал себя настолько уверенно, что дал им такое разрешение. Он дал им лам и индейцев, чтобы они помогли переправить их золото через горы в Сан-Мигель. Среди них был Франсиско де Серее, который и сообщил невеселые новости о том, что некоторые испанцы потеряли свои сокровища стоимостью свыше 25 тысяч песо, когда часть индейцев сбежала, прихватив с собой несколько лам, везущих золото. Возвращавшиеся конкистадоры отплыли в Панаму, а оттуда — на четырех кораблях в Испанию. Первый корабль с Кристобалем де Мена и первым грузом перуанского золота на борту достиг Европы в конце 1533 года и 5 декабря доплыл до Севильи, пройдя вверх по реке Гвадалквивир. Эрнандо Писарро прибыл со вторым кораблем 9 января; он привез первые сокровища для короля. В добавление к золоту и серебру, которое уже было переплавлено в бруски, губернатор Писарро придумал послать ему несколько произведений искусства, чтобы продемонстрировать утонченность этой неизвестной культуры. Среди них были «тридцать восемь сосудов из золота и сорок восемь из серебра, из коих один был серебряный орел, чье тело вмещало 2 кантара [8 галлонов] воды; две огромные вазы, золотая и серебряная, в каждую из которых могла поместиться разрубленная на части корова; два золотых котла, вмещающие по 2 фанега [111 литров] зерна каждый; золотой божок размером с четырехлетнего мальчика и два небольших барабана». Сокровища были выгружены на пристань Севильи и перевезены на повозках в Торговую палату. 14 января 1534 года Эрнандо Писарро написал королю Карлу, что он привез драгоценные предметы: «кувшины, вазы и другие редкости, которые стоит посмотреть». Он уверил короля, что ни один государь до него не обладал такой прекрасной и невиданной коллекцией. Даже Совет по делам Индий пришел в возбуждение. Члены Совета написали королю: «В связи с огромной важностью этой новости мы просим Ваше Величество рассмотреть письма Писарро и распорядиться „…“ желает ли Ваше Величество, чтобы он предстал перед Вашей королевской персоной с предметами из серебра и другими драгоценностями, которые он привез с собой».
Первая реакция короля была отрицательная: он отдал приказ Торговой палате переплавить все сокровища, за исключением самых легких, и из золота немедленно начать чеканить монету. Но спустя несколько дней он частично изменил приказ, позволив, чтобы эту коллекцию выставили на публичное обозрение, и разрешил Эрнандо привезти ему еще несколько драгоценных предметов. Одним из молодых людей, которые увидели эти произведения искусства, был Педро Сьеса де Леон. У него разгорелось воображение. Позднее он стал тонким ценителем и одним из самых значительных хронистов Перу, но он всегда помнил «великолепные образцы, привезенные из Кахамарки и выставленные в Севилье». В конце февраля Эрнандо Писарро отправился в Толедо, взяв с собой небольшое количество специально отобранных предметов. Среди них были огромная серебряная ваза и два тяжелых золотых котла (все они были позже отправлены в переплавку «на монеты»), два маленьких золотых барабана, позолоченный бюст индейца и золотой початок кукурузы. Король не выказал никакого удовольствия при виде этих очаровательных предметов. После краткого выставления для публики они были вручены королевскому ювелиру и, вероятно, пошли в переплавку, как и другие произведения искусства, оставшиеся в Севилье.
Возвращение первых конкистадоров вызвало сильное возбуждение. Эрнандо Писарро был оказан при дворе великолепный прием, во время которого он вел переговоры о концессиях, чрезвычайно выгодных для Писарро, а затем он отправился в свою родную Эстремадуру, чтобы зажечь энтузиазм молодежи и набрать пополнение. А Мена и Серес выпустили каждый по книге, которые быстро стали бестселлерами и были переведены на другие европейские языки. Европа в постренессансный период была ослеплена открытием и внезапным завоеванием такой выдающейся империи, какую невозможно было себе даже представить.
Теперь испанцы в Кахамарке были готовы покинуть город, который они занимали в течение последних восьми месяцев, и направиться в Куско. Они пытались совершить одно из самых ошеломляющих вторжений в истории. Без запасов продовольствия, средств связи и подкрепления этот крохотный отряд пытался силой проложить себе путь к сердцу огромной, враждебно настроенной империи и захватить ее столицу. Дорога из Кахамарки в Куско проходит вдоль центральных Анд. Она многократно пересекает границу водораздела между бассейном Амазонки и Тихим океаном и проходит через полдюжины второстепенных горных цепей и бурных горных потоков. Расстояние между двумя городами по прямой около 750 миль, и путешествие из одного города в другой можно было сравнить с путешествием от Женевского озера до Восточных Карпат или от пика Пайка до канадской границы, если в каждом случае следовать вдоль направления горных хребтов.
Писарро, Альмагро, Сото и их люди походным маршем вышли из Кахамарки 11 августа 1533 года. Сначала продвижение не было отмечено никакими событиями. Два дня они провели в Кахабамбе и четыре — в Уамачуко. Армия завоевателей продвигалась вперед по ничем не примечательной местности между Кахамаркой и горами, возвышающимися над Уайласской долиной, — это зеленый, довольно лесистый для Перу край, где в настоящее время растут низкие, искривленные деревья местных пород и плантации высоких, завезенных сюда из других мест эвкалиптов. В Уамачуко до наших дней сохранились древние развалины в двух местах. Вблизи колониального городка располагаются останки небольших строений, чьи стены сходятся под прямыми углами, а огороженные прямоугольные участки, возможно, служили инкам в качестве военного лагеря; и на скалистом гребне над городом возвышаются стены из грубого камня и глины, заросшие кустарником и ежевикой. Это крепость Марка-Уамачуко, построенная еще до того, как страна была завоевана инками, в период, когда Перу было разделено на города-государства. Из Уамачуко отряд Писарро направился в Андамарку, тот самый городок, где людьми Атауальпы был убит Уаскар. Там отряд отдыхал три дня. Испанцы решили не идти по главной магистрали через Кончукос к восточным склонам Кордильера-Бланки из-за многочисленных гор. Вместо этого они спустились в глубокую Уайласскую долину в том месте, где бурная река Санта поворачивает на запад, прорезая себе путь к Тихому океану через сухие красноватые породы скалистых ущелий.
Испанцы достигли города Уайласа в последний день месяца, перейдя реку, на которой он стоял, по одному из знаменитых подвесных мостов инков. «В самом узком месте реки, где ее воды ужасающе бурлят, стиснутые со всех сторон, они делают из камней мощные каменные фундаменты на каждом берегу реки. Поперек этих каменных сооружений кладутся толстые деревянные балки; и через реку они перекидывают и закрепляют толстые канаты из ивняка, похожие на якорные, только их канаты имеют толщину около трех пядей [3,5 фута] каждый. После того как через реку проложат и соединят друг с другом полдюжины таких канатов на ширину, чтобы проехала повозка, их переплетают крепкими пеньковыми веревками и укрепляют хворостом… Потом к каждой стороне моста приделывают бортики, как у телеги. И так этот мост лежит, наполовину повиснув в воздухе высоко над водой. Казалось, невозможно заставить лошадей — животных, которые так много весят, легко приходят в возбуждение и пугаются, — пройти по чему-нибудь, подвешенному в воздухе… Хотя они и упирались сначала, но когда их поставили на мост, их страх, очевидно, улегся, и они перешли по нему одна за другой, так что на первом мосту не было неприятных происшествий». Педро Санчо вспоминал, какой ужас охватил его при первой переправе по такому мосту: «Непривычному человеку такая переправа кажется опасной, потому что мост прогибается по всей своей длине, „…“ так что сначала приходится идти вниз до середины моста, а потом нужно карабкаться вверх, чтобы достичь противоположного берега. Когда по мосту кто-то идет, мост сильно качается; от этого у непривычного человека кружится голова».
В течение восьми дней испанцы из отряда Писарро отдыхали в Уайласе, прежде чем двинуться вверх по долине реки. В самой долине было тепло, в ней в изобилии произрастали цветы, кукуруза, а в настоящее время есть даже пальмы. Но края долины круто и равномерно поднимаются к горным хребтам, возвышающимся по обе ее стороны: на западе к голым вершинам Кордильера-Негры, а на востоке к вечным снегам Кордильера-Бланки и увенчивающей ее самой высокой вершине Перу — горе Уаскаран. Склоны вокруг долины слишком круты: время от времени ледниковые отложения высокогорных каровых озер лопаются и склоны гор обрушиваются смертоносными оползнями. Отряд Писарро не спешил покидать долину и в середине сентября провел двенадцать дней на отдыхе в местечке Рекуай. Отсюда одна дорога вела вдоль долины Форталеса до Тихоокеанского побережья, где стоял огромный храм-крепость Парамонга, построенный из сырцового кирпича. Но Писарро двинулся по дороге, расположенной выше, которая огибала горы с юго-востока, перебираясь через верховья рек Пативилька и Уаура, и проходила через города Чикьян, Кахатамбо и Ойон.
Теперь испанцы были почти на полпути к Куско, не испытав за восемь недель путешествия после ухода из Кахамарки почти никаких трудностей. Та часть Перу, по которой они проходили, была верна партии Уаскара, и «до Кахатамбо касики и дорожные управители оказывали губернатору и испанцам хороший прием, обеспечивая их всем необходимым». И, несмотря на это, испанцы продвигались вперед с большой осторожностью, «всегда очень бдительные… с авангардом впереди и арьергардом позади». Посреди колонны испанцев на паланкинах ехали два лидера двух противоборствующих сторон, пережившие гражданскую войну: новый молодой Инка Тупак Уальпа и великий главнокомандующий армией Атауальпы Чалкучима. Первый думал, что его несут, чтобы возвратить его фамилии императорский трон в Куско, и он с готовностью сотрудничал с завоевателями. Но Чалкучима помнил, как его выманили из Хаухи, где он находился со своей армией, как его пытали по приезде в Кахамарку и как он стал свидетелем казни своего господина Атауальпы. Поэтому едва ли было удивительным то, что испанцы его боялись и подозревали подвох в каждом движении этой грозной фигуры. Как только они покинули Кахамарку, стало известно, что дружески настроенный к ним принц Уаритико, которого они послали вперед, чтобы обеспечить починку мостов и подготовку маршрута, был убит китонцами за пособничество испанцам. «Касик Тупак Уальпа явил великую скорбь, узнав о его смерти, и сам губернатор очень сожалел о нем, потому что он очень полюбил его и еще потому что он был очень полезен христианам». В этом убийстве обвинили Чалкучиму. Вдоль дорог инки содержали склады для обеспечения продовольствием проходящие имперские армии. Когда некоторые из них оказывались пустыми, в этом тоже обвиняли Чалкучиму; но он возражал, что такая бесхозяйственность была результатом того, что за эту часть экспедиции отвечал Тупак Уальпа. Подозрения насчет Чалкучимы усиливались по мере того, как захватчики подходили ближе к его бывшей штаб-квартире в Хаухе. Города Кахатамбо и Ойон оказались практически пусты: их жители скрылись, спасаясь бегством от войск Атауальпы. В это время до колонны испанцев добрался индеец с вестями, что бывшая армия Чалкучимы в Хаухе поднялась в ружье и под командованием некоего Юкра Уальпы готовилась дать отпор. Китонские дозоры пытались не допустить, чтобы слухи об этих приготовлениях достигли Тупак Уальпы. Писарро решил позаботиться о том, чтобы Чалкучима не сбежал и не встал во главе сопротивления, и заковал его в цепи. Наконец-то по крайней мере часть народа Перу попыталась противостоять вторжению. Как простодушно объяснил секретарь Писарро, «причина, по которой эти индейцы восстали и добивались войны с христианами, состояла в том, что они увидели, как испанцы завоевывают их землю, а они сами хотели ею править».
И вот уже испанцы покинули пугающе пустые города на склонах Анд, обращенных к Тихому океану, и двинулись по тому же самому безлюдному перевалу, по которому в марте прошел Эрнандо Писарро. На земле все еще лежал снег; некоторые испанцы страдали от тошноты, вызванной слабостью от пребывания на большой высоте, от горной болезни. К востоку от перевала местность так и оставалась голой, это было плато, по которому простиралась безлесая влажная саванна, и скалы, покрытые лишайником. Тревога захватчиков усилилась, когда они обнаружили еще одну покинутую деревню. Поступили новые сообщения о том, что впереди происходит сосредоточение войск китонцев. «Все были уверены, что эта армия появилась здесь по совету и по приказу Чалкучимы — он имел намерение сбежать от христиан и присоединиться к ней». Ко вторнику 7 октября испанцы вновь вышли на главную королевскую дорогу в городе Бомбон, расположенном на берегу озера Чинчайкоча (в настоящее время — Хунин).