Страница:
Но больше половины территории Германии оставалось для него закрытой: у Гиммлера был сильный соперник – Геринг. Они питали одни и те же амбиции, оба хотели властвовать над силами порядка во всей Германии, но у Геринга было одно преимущество – он уже контролировал полицию Пруссии, которая могла стать естественным ядром общенациональной полицейской системы. Геринг произвел чистку прусской полиции от противников режима, уволив почти полторы тысячи человек, и создал личную охрану во главе с майором Веке, видным членом нацистской партии. Опорным пунктом геринговской системы контроля стал малозаметный отдел 1А в Главном управлении полиции Берлина, который даже при Веймарской республике, вопреки официальному запрету на политический сыск, играл роль специальной разведывательной службы для всей Германии. Теперь он дал жизнь страшной прусской политической полиции. Геринг поставил во главе ее Рудольфа Дильса, чиновника прусского министерства внутренних дел, имевшего опыт подобной работы.
Этакий бонвиван, Дильс выказал, однако, выдающиеся способности хитроумного, умеющего ко всему приспособиться управленца. У него всегда были наготове свежие предложения, чтобы удовлетворить Герингову детскую тягу к тому, что видит глаз. Дильс не был нацистом, не обещал Герингу (с которым в 1943 году даже породнился, женившись на вдове его младшего брата Карла), что создаст для него такой мощный инструмент власти, какого не знала еще прусская история.
Численность отдела 1А он довел с 60 до 250 человек, переманив лучших офицеров из криминальной полиции. Геринг тем временем провел нужный закон, постепенно обособляя эту свою службу от прусской администрации. Так он создал прусское управление политической полиции, впоследствии ставшее известным как Geheime Staats Polizei – государственная тайная полиция – гестапо. Штаб-квартира нового ведомства была даже переведена из-под общей полицейской крыши в новое здание – в помещение бывшей школы искусств на Принц-Альбрехт-штрассе, неподалеку от резиденции самого Геринга. Государственная тайная полиция была освобождена от необходимости «действовать только в рамках существующего законодательства», как того требовала статья 14 Закона о полиции, иными словами, могла не обращать внимания на основные права человека; подчинялась она только министру-президенту Герингу. В конце апреля какой-то безвестный почтовый работник, пытаясь уместить название на штампе, изобрел аббревиатуру гестапо, и это слово стало в Германии самым зловещим на весь период господства нацистов.
Но при столь мощной поддержке позиция Геринга не была неуязвимой. Соперник не дремал, и Геринг точно имел это в виду, когда весной 1933 года заявил, что расценивает СА как вспомогательную полицейскую силу в борьбе против последних островков демократии. Обращаясь к штурмовикам, он объявил: «Я не считаю себя обязанным придерживаться буквы закона, мое дело – просто уничтожать врагов государства! Против коммунизма не годятся законные методы! Я буду вести эту борьбу до конца, плечом к плечу с людьми в коричневых рубахах. Я заставлю народ понять, что он должен уметь защищаться!»
Однако, когда «люди в коричневых рубахах» начали действовать, даже Геринг поразился жестокости той силы, которую сам же и выпустил. Все их инстинкты, все социальное недовольство, все зажигательные речи, которыми прожужжали им уши ораторы и пропагандисты, – все разом выплеснулось наружу, и Пруссия превратилась в арену террора против населения. Отряды штурмовиков повсюду, в том числе в самом Берлине, хватали людей прямо на улицах, тащили их в подвалы и просто заброшенные помещения, избивали и пытали. Только в Берлине силами СА было создано 50 импровизированных концлагерей. Террор царил также в провинции. Геринг понял, что он утратил контроль над СА. К несчастью для него, он сам был окружен этими людьми: многие из тех, кого он назначал полицей-президентами, носили форму СА. Вдобавок так называемые советники, тоже из СА, были приставлены ко всем главам администрации. Это, вне всякого сомнения, означало, что авторитет Геринга в крупнейшей из немецких земель подорван.
Дильс пытался побудить его открыто выступить против штурмовых отрядов, но Геринг колебался. Дильсу пришлось действовать самостоятельно. От своих информаторов он узнал, что камера пыток находится в том же помещении, где и главный штаб берлинских СА, отряда полиции особого назначения, и они – с пулеметами! – окружили место. После долгих переговоров он убедил штурмовиков отдать узников. «Жертвы, которых мы обнаружили, были полумертвыми от голода, – написал Дильс. – Чтобы добыть признания, их держали стоя в узких застенках по нескольку дней. Допросы состояли в избиении. Когда мы вошли, эти живые скелеты лежали рядами на грязной соломе, с гноящимися ранами».
Дильс продолжил кампанию. Он мобилизовал свою тайную полицию и начал одно за другим ликвидировать убежища штурмовиков, рискуя нарваться на их месть. К концу мая импровизированных концлагерей СА в Пруссии уже не осталось. Но Дильс не останавливался: вместе с группой храбрецов-законников из министерства юстиции он решил выявлять бандитов-штурмовиков и судить их.
В разгар этой войны он стал подозревать, что играет на руку Гиммлеру, а СС – еще большая угроза позициям Геринга, нежели СА. «В СС все планировалось с дальним прицелом, – заметил он, – и в том, что они делали, было гораздо больше логики, чем у безалаберных СА». Дильс знал, что говорит. Несколько раз ему пришлось крепко схлестнуться с гиммлеровским воинством. Эсэсовцы не могли простить Дильсу, что он увел у них из-под носа мятежного командира СА Штенеса, которого считали своей добычей и чуть ли не главным доказательством своей эффективности. Но Дильс уговорил Геринга не допустить казни Штенеса – дела уже предрешенного – и затребовал его перевода в тюрьму гестапо. Осенью 1933 года Штенеса удалось переправить в Голландию, а оттуда в Китай, где он стал начальником личной охраны Чан Кайши.
Но такие победы над СС были редкостью. Чаще Дильсу приходилось туго. Ему не удалось добраться до Колумбийского дома – эсэсовской камеры пыток в Берлине, а подпольный концлагерь СС Папенбург – еще один объект Дильсовой кампании против зверств – был закрыт только по прямому приказу Гитлера. После беседы с Дильсом диктатор так расчувствовался, что приказал артиллерийским огнем разнести в клочья весь этот лагерь вместе с неуправляемой командой эсэсовцев.
Особенно Дильсу не нравилось то обстоятельство, что члены СС освоились и у Гиммлера, и у Геринга. Ну и долго ли они будут верны Герингу и Пруссии? Группенфюрер и шеф прусской полиции Далюге мог, конечно, иметь свои резоны, чтобы отдалиться от Гиммлера; но рядом были другие люди, их не особенно продвигали, и они, ясное дело, были недовольны этим. Особенно подозрительными ему казались двое: Небе и Гизевиус. Небе, один из немногих нацистов в гестапо, занимал пост замначальника и был известен своими амбициями. Он любил афоризм, принадлежавший бальзаковскому герою Вотрену: «Не существует принципов, есть лишь обстоятельства». Когда ему напоминали, что Вотрен был каторжником, он отвечал: «Но ведь потом он стал шефом полиции». Комиссар уголовной полиции сказал о нем: «Или он действительно станет когда-нибудь большим человеком, или его повесят». Небе считал, что Дильс мешает ему делать карьеру. У Дильса было все, чего не хватало Небе: образование, происхождение из верхушек среднего класса, уверенные манеры в обществе и некая особая бесстрастность, которая порой поражала даже Геринга. Шеф однажды заметил ему: «Что-то меня тревожит, Дильс, не сидите ли вы сразу на двух стульях», – а Дильс парировал: «Герр министр-президент, глава тайной полиции просто обязан сидеть на всех стульях сразу».
В такой «бесхарактерности» Небе усмотрел указание на то, что Дильс – тайный коммунист. Кажется, им с Гизевиусом удалось внушить эту идею даже Далюге. Однако соперник Гиммлера с животной проницательностью предупредил: «Смотрите, как бы вам не попасть из огня да в полымя». Мало он знал эту парочку – они уже давно играли с огнем. Гиммлер был информирован о каждом шаге Геринга. В начале октября 1933 года рейхсфюрер решил, что позиции Геринга ослабли и можно пойти на штурм прусской крепости.
Руководство СС обратилось к Гитлеру с просьбой о переносе офисов СС и СД из Мюнхена в Берлин. И в это же время Пакебуш, старый приятель Далюге, явился с эсэсовцами на квартиру к Дильсу в его отсутствие. Жену его заперли в спальне, а сами взломали ящики стола Дильса. Но жена ухитрилась позвонить мужу, и через несколько минут он прибыл с нарядом полиции. Пакебуша арестовали, Дильс торжествовал, но недолго. Далюге объяснил Герингу самоуправство Пакебуша существованием сильных подозрений, что Дильс интригует против берлинских СС. Геринг изумился, хоть и так считал шефа своей полиции загадочной фигурой, но Пакебуша из-под ареста освободил. А через две недели, когда полиция и СС по инструкции Геринга обыскали кабинет Дильса, он запаниковал и спешно умчался в Карлсбад переждать неприятные времена. Между тем Геринг выдержал натиск СС. Гитлер отказался санкционировать перенос управления СС в Берлин, и в качестве утешительного приза рейхсфюрер получил разрешение на столичный аванпост СД. Возглавил эту службу некий Герман Берендс, давний друг Гейдриха. Его отец был хозяином гостиницы в Киле, где Гейдрих останавливался, когда служил на флоте. Берендс сформировал в Берлине региональное отделение СД-Восток. Другой конфидент Гейдриха был назначен представителем СС в гестапо.
Но больше никак пока не удавалось Гиммлеру вклиниться в империю Геринга. А тот снова вызвал к себе Дильса и выразил уверенность, что Гиммлер с Гейдрихом в Берлине никогда не обоснуются. Дальше Гиммлер должен был изобразить примирение с Герингом и дать отступного своему врагу Дильсу. И вот 9 ноября 1933 года Дильс удостаивается чести носить мундир штандартенфюрера СС. Но в его личном деле было записано, что действительно о нем все думают: верткий, как угорь, неискренний и корыстный.
И тут Гиммлер неожиданно находит себе нового союзника в лице руководителя министерства внутренних дел Вильгельма Фрика. После выборов в рейхстаг 12 ноября 1933 года Фрик решил отменить как пережиток суверенные права немецких земель. Пусть останутся просто административными единицами, управляемыми из центра. Соответственно по плану рейхсминистра и полиция земель должна теперь подчиняться Берлину. Это во многом совпадало и с планами Гиммлера. Как он объяснял своему новому помощнику доктору Бесту, «главное, вывести полицию из-под власти местных баронов».
Но был один местный барон, который на это идти никак не хотел. Уже 30 ноября он провел в Пруссии закон, придающий независимый статус прусской тайной полиции. Гестапо больше не подчинялось прусскому МВД, а значит, и не могло быть передано в МВД рейха. Назначив самого себя главным инспектором гестапо, Геринг нанес упреждающий удар по позициям реформаторов.
Вот почему Фрик так обрадовался сильному союзнику, которого обрел в лице Гиммлера, руководившего нацистской внутрипартийной полицией. По воле министра и с молчаливого согласия Гитлера с ноября 1933-го по январь 1934 года Гиммлер получил под свое начало политическую полицию Гамбурга, Любека, Анхальта, Мекленбурга – Шверина, Бадена, Бремена, Гессе, Тюрингии, Вюртемберга, Ольденбурга, Брунсвика и Саксонии. В январе 1934 года, когда Фрик представил рейхстагу «Закон о реконструкции государства», Гиммлер фактически уже был главой политической полиции всех немецких земель, кроме Пруссии и Шаумбурга – Липпе. Геринг не подчинился, конечно. Напротив, он приготовился к ответному удару.
19 февраля 1934 года Фрик издал указ о прямом подчинении ему всех земельных полицейских служб в Германии. В ответ 9 марта Геринг издал свой указ – о том, что он лично берет на себя руководство прусской полицией; начальника отдела полиции в прусском МВД он подчинил непосредственно себе и сделал его ответственным за всю полицейскую машину. В очередной раз Геринг разоружил противников.
Он, конечно, здорово увлекся, но сыграл хорошо. Партнеры сидели потупив взоры, в полном отчаянии. Однако и при таком раскладе Геринг осознавал, что игра не стоит свеч. Он уже видел признаки гораздо более страшной утраты своему авторитету, чем нажим со стороны Фрика и Гиммлера.
Весной 1933 года в Пруссии было только предвестие террора. Теперь же он расплескивался по всей Германии. Грохот марширующих коричневых колонн, барабанная дробь и ревущие трубы звучали все громче и громче. Боевой клич 4 миллионов штурмовиков, ничем не занятых, жадных до власти и рвущихся все перевернуть, нельзя было не услышать.
Геринг понял, что настало время помириться с Фриком и Гиммлером. В конце марта он начал с Фриком переговоры, торгуясь по каждому пункту. Кроме администрации министра-президента только министерство финансов осталось независимым от центра. Внутренние дела были все-таки переданы Фрику, а Далюге назначили шефом общей полиции в Берлине. Что же до тайной полиции, то тут Герингу пришлось пойти на неприятный компромисс: хоть эта служба и сохранила некоторую автономию, но инспектором стал Гиммлер, а главой – Гейдрих. Небе получил прусскую криминальную полицию.
Гиммлер подошел к поворотной точке своей карьеры: впервые СС стояли у руля всей немецкой полиции, но радоваться было не ко времени. Пакт с Герингом оказался очень зыбким, а за скоропалительной свадьбой последовал кровавый медовый месяц. 10 апреля Геринг ввел новых хозяев в здание гестапо со словами: «Не обязательно спотыкаться о каждый труп». Дильса он отправил для безопасности в Кельн, главой администрации. А гестапо уже получало донесения, из которых можно было сделать единственный вывод: государство Адольфа Гитлера сползает к самому жестокому кризису в своей недолгой истории. Разномастные вожаки СА сходились в одном: им совсем не нравится правление Адольфа.
Глава 5
Этакий бонвиван, Дильс выказал, однако, выдающиеся способности хитроумного, умеющего ко всему приспособиться управленца. У него всегда были наготове свежие предложения, чтобы удовлетворить Герингову детскую тягу к тому, что видит глаз. Дильс не был нацистом, не обещал Герингу (с которым в 1943 году даже породнился, женившись на вдове его младшего брата Карла), что создаст для него такой мощный инструмент власти, какого не знала еще прусская история.
Численность отдела 1А он довел с 60 до 250 человек, переманив лучших офицеров из криминальной полиции. Геринг тем временем провел нужный закон, постепенно обособляя эту свою службу от прусской администрации. Так он создал прусское управление политической полиции, впоследствии ставшее известным как Geheime Staats Polizei – государственная тайная полиция – гестапо. Штаб-квартира нового ведомства была даже переведена из-под общей полицейской крыши в новое здание – в помещение бывшей школы искусств на Принц-Альбрехт-штрассе, неподалеку от резиденции самого Геринга. Государственная тайная полиция была освобождена от необходимости «действовать только в рамках существующего законодательства», как того требовала статья 14 Закона о полиции, иными словами, могла не обращать внимания на основные права человека; подчинялась она только министру-президенту Герингу. В конце апреля какой-то безвестный почтовый работник, пытаясь уместить название на штампе, изобрел аббревиатуру гестапо, и это слово стало в Германии самым зловещим на весь период господства нацистов.
Но при столь мощной поддержке позиция Геринга не была неуязвимой. Соперник не дремал, и Геринг точно имел это в виду, когда весной 1933 года заявил, что расценивает СА как вспомогательную полицейскую силу в борьбе против последних островков демократии. Обращаясь к штурмовикам, он объявил: «Я не считаю себя обязанным придерживаться буквы закона, мое дело – просто уничтожать врагов государства! Против коммунизма не годятся законные методы! Я буду вести эту борьбу до конца, плечом к плечу с людьми в коричневых рубахах. Я заставлю народ понять, что он должен уметь защищаться!»
Однако, когда «люди в коричневых рубахах» начали действовать, даже Геринг поразился жестокости той силы, которую сам же и выпустил. Все их инстинкты, все социальное недовольство, все зажигательные речи, которыми прожужжали им уши ораторы и пропагандисты, – все разом выплеснулось наружу, и Пруссия превратилась в арену террора против населения. Отряды штурмовиков повсюду, в том числе в самом Берлине, хватали людей прямо на улицах, тащили их в подвалы и просто заброшенные помещения, избивали и пытали. Только в Берлине силами СА было создано 50 импровизированных концлагерей. Террор царил также в провинции. Геринг понял, что он утратил контроль над СА. К несчастью для него, он сам был окружен этими людьми: многие из тех, кого он назначал полицей-президентами, носили форму СА. Вдобавок так называемые советники, тоже из СА, были приставлены ко всем главам администрации. Это, вне всякого сомнения, означало, что авторитет Геринга в крупнейшей из немецких земель подорван.
Дильс пытался побудить его открыто выступить против штурмовых отрядов, но Геринг колебался. Дильсу пришлось действовать самостоятельно. От своих информаторов он узнал, что камера пыток находится в том же помещении, где и главный штаб берлинских СА, отряда полиции особого назначения, и они – с пулеметами! – окружили место. После долгих переговоров он убедил штурмовиков отдать узников. «Жертвы, которых мы обнаружили, были полумертвыми от голода, – написал Дильс. – Чтобы добыть признания, их держали стоя в узких застенках по нескольку дней. Допросы состояли в избиении. Когда мы вошли, эти живые скелеты лежали рядами на грязной соломе, с гноящимися ранами».
Дильс продолжил кампанию. Он мобилизовал свою тайную полицию и начал одно за другим ликвидировать убежища штурмовиков, рискуя нарваться на их месть. К концу мая импровизированных концлагерей СА в Пруссии уже не осталось. Но Дильс не останавливался: вместе с группой храбрецов-законников из министерства юстиции он решил выявлять бандитов-штурмовиков и судить их.
В разгар этой войны он стал подозревать, что играет на руку Гиммлеру, а СС – еще большая угроза позициям Геринга, нежели СА. «В СС все планировалось с дальним прицелом, – заметил он, – и в том, что они делали, было гораздо больше логики, чем у безалаберных СА». Дильс знал, что говорит. Несколько раз ему пришлось крепко схлестнуться с гиммлеровским воинством. Эсэсовцы не могли простить Дильсу, что он увел у них из-под носа мятежного командира СА Штенеса, которого считали своей добычей и чуть ли не главным доказательством своей эффективности. Но Дильс уговорил Геринга не допустить казни Штенеса – дела уже предрешенного – и затребовал его перевода в тюрьму гестапо. Осенью 1933 года Штенеса удалось переправить в Голландию, а оттуда в Китай, где он стал начальником личной охраны Чан Кайши.
Но такие победы над СС были редкостью. Чаще Дильсу приходилось туго. Ему не удалось добраться до Колумбийского дома – эсэсовской камеры пыток в Берлине, а подпольный концлагерь СС Папенбург – еще один объект Дильсовой кампании против зверств – был закрыт только по прямому приказу Гитлера. После беседы с Дильсом диктатор так расчувствовался, что приказал артиллерийским огнем разнести в клочья весь этот лагерь вместе с неуправляемой командой эсэсовцев.
Особенно Дильсу не нравилось то обстоятельство, что члены СС освоились и у Гиммлера, и у Геринга. Ну и долго ли они будут верны Герингу и Пруссии? Группенфюрер и шеф прусской полиции Далюге мог, конечно, иметь свои резоны, чтобы отдалиться от Гиммлера; но рядом были другие люди, их не особенно продвигали, и они, ясное дело, были недовольны этим. Особенно подозрительными ему казались двое: Небе и Гизевиус. Небе, один из немногих нацистов в гестапо, занимал пост замначальника и был известен своими амбициями. Он любил афоризм, принадлежавший бальзаковскому герою Вотрену: «Не существует принципов, есть лишь обстоятельства». Когда ему напоминали, что Вотрен был каторжником, он отвечал: «Но ведь потом он стал шефом полиции». Комиссар уголовной полиции сказал о нем: «Или он действительно станет когда-нибудь большим человеком, или его повесят». Небе считал, что Дильс мешает ему делать карьеру. У Дильса было все, чего не хватало Небе: образование, происхождение из верхушек среднего класса, уверенные манеры в обществе и некая особая бесстрастность, которая порой поражала даже Геринга. Шеф однажды заметил ему: «Что-то меня тревожит, Дильс, не сидите ли вы сразу на двух стульях», – а Дильс парировал: «Герр министр-президент, глава тайной полиции просто обязан сидеть на всех стульях сразу».
В такой «бесхарактерности» Небе усмотрел указание на то, что Дильс – тайный коммунист. Кажется, им с Гизевиусом удалось внушить эту идею даже Далюге. Однако соперник Гиммлера с животной проницательностью предупредил: «Смотрите, как бы вам не попасть из огня да в полымя». Мало он знал эту парочку – они уже давно играли с огнем. Гиммлер был информирован о каждом шаге Геринга. В начале октября 1933 года рейхсфюрер решил, что позиции Геринга ослабли и можно пойти на штурм прусской крепости.
Руководство СС обратилось к Гитлеру с просьбой о переносе офисов СС и СД из Мюнхена в Берлин. И в это же время Пакебуш, старый приятель Далюге, явился с эсэсовцами на квартиру к Дильсу в его отсутствие. Жену его заперли в спальне, а сами взломали ящики стола Дильса. Но жена ухитрилась позвонить мужу, и через несколько минут он прибыл с нарядом полиции. Пакебуша арестовали, Дильс торжествовал, но недолго. Далюге объяснил Герингу самоуправство Пакебуша существованием сильных подозрений, что Дильс интригует против берлинских СС. Геринг изумился, хоть и так считал шефа своей полиции загадочной фигурой, но Пакебуша из-под ареста освободил. А через две недели, когда полиция и СС по инструкции Геринга обыскали кабинет Дильса, он запаниковал и спешно умчался в Карлсбад переждать неприятные времена. Между тем Геринг выдержал натиск СС. Гитлер отказался санкционировать перенос управления СС в Берлин, и в качестве утешительного приза рейхсфюрер получил разрешение на столичный аванпост СД. Возглавил эту службу некий Герман Берендс, давний друг Гейдриха. Его отец был хозяином гостиницы в Киле, где Гейдрих останавливался, когда служил на флоте. Берендс сформировал в Берлине региональное отделение СД-Восток. Другой конфидент Гейдриха был назначен представителем СС в гестапо.
Но больше никак пока не удавалось Гиммлеру вклиниться в империю Геринга. А тот снова вызвал к себе Дильса и выразил уверенность, что Гиммлер с Гейдрихом в Берлине никогда не обоснуются. Дальше Гиммлер должен был изобразить примирение с Герингом и дать отступного своему врагу Дильсу. И вот 9 ноября 1933 года Дильс удостаивается чести носить мундир штандартенфюрера СС. Но в его личном деле было записано, что действительно о нем все думают: верткий, как угорь, неискренний и корыстный.
И тут Гиммлер неожиданно находит себе нового союзника в лице руководителя министерства внутренних дел Вильгельма Фрика. После выборов в рейхстаг 12 ноября 1933 года Фрик решил отменить как пережиток суверенные права немецких земель. Пусть останутся просто административными единицами, управляемыми из центра. Соответственно по плану рейхсминистра и полиция земель должна теперь подчиняться Берлину. Это во многом совпадало и с планами Гиммлера. Как он объяснял своему новому помощнику доктору Бесту, «главное, вывести полицию из-под власти местных баронов».
Но был один местный барон, который на это идти никак не хотел. Уже 30 ноября он провел в Пруссии закон, придающий независимый статус прусской тайной полиции. Гестапо больше не подчинялось прусскому МВД, а значит, и не могло быть передано в МВД рейха. Назначив самого себя главным инспектором гестапо, Геринг нанес упреждающий удар по позициям реформаторов.
Вот почему Фрик так обрадовался сильному союзнику, которого обрел в лице Гиммлера, руководившего нацистской внутрипартийной полицией. По воле министра и с молчаливого согласия Гитлера с ноября 1933-го по январь 1934 года Гиммлер получил под свое начало политическую полицию Гамбурга, Любека, Анхальта, Мекленбурга – Шверина, Бадена, Бремена, Гессе, Тюрингии, Вюртемберга, Ольденбурга, Брунсвика и Саксонии. В январе 1934 года, когда Фрик представил рейхстагу «Закон о реконструкции государства», Гиммлер фактически уже был главой политической полиции всех немецких земель, кроме Пруссии и Шаумбурга – Липпе. Геринг не подчинился, конечно. Напротив, он приготовился к ответному удару.
19 февраля 1934 года Фрик издал указ о прямом подчинении ему всех земельных полицейских служб в Германии. В ответ 9 марта Геринг издал свой указ – о том, что он лично берет на себя руководство прусской полицией; начальника отдела полиции в прусском МВД он подчинил непосредственно себе и сделал его ответственным за всю полицейскую машину. В очередной раз Геринг разоружил противников.
Он, конечно, здорово увлекся, но сыграл хорошо. Партнеры сидели потупив взоры, в полном отчаянии. Однако и при таком раскладе Геринг осознавал, что игра не стоит свеч. Он уже видел признаки гораздо более страшной утраты своему авторитету, чем нажим со стороны Фрика и Гиммлера.
Весной 1933 года в Пруссии было только предвестие террора. Теперь же он расплескивался по всей Германии. Грохот марширующих коричневых колонн, барабанная дробь и ревущие трубы звучали все громче и громче. Боевой клич 4 миллионов штурмовиков, ничем не занятых, жадных до власти и рвущихся все перевернуть, нельзя было не услышать.
Геринг понял, что настало время помириться с Фриком и Гиммлером. В конце марта он начал с Фриком переговоры, торгуясь по каждому пункту. Кроме администрации министра-президента только министерство финансов осталось независимым от центра. Внутренние дела были все-таки переданы Фрику, а Далюге назначили шефом общей полиции в Берлине. Что же до тайной полиции, то тут Герингу пришлось пойти на неприятный компромисс: хоть эта служба и сохранила некоторую автономию, но инспектором стал Гиммлер, а главой – Гейдрих. Небе получил прусскую криминальную полицию.
Гиммлер подошел к поворотной точке своей карьеры: впервые СС стояли у руля всей немецкой полиции, но радоваться было не ко времени. Пакт с Герингом оказался очень зыбким, а за скоропалительной свадьбой последовал кровавый медовый месяц. 10 апреля Геринг ввел новых хозяев в здание гестапо со словами: «Не обязательно спотыкаться о каждый труп». Дильса он отправил для безопасности в Кельн, главой администрации. А гестапо уже получало донесения, из которых можно было сделать единственный вывод: государство Адольфа Гитлера сползает к самому жестокому кризису в своей недолгой истории. Разномастные вожаки СА сходились в одном: им совсем не нравится правление Адольфа.
Глава 5
ПУТЧ РЕМА
И снова, как перед путчем Штенеса, в рядах штурмовиков глухо роптали: «Адольф нас предает!» Даже самые младшие командиры чувствовали, что после образования нацистского государства хваленая «революционная армия СА» оказалась в новой системе инородным телом. Из года в год партийные лидеры накачивали штурмовиков «революционным духом» в ожидании великого дня захвата власти. Но, когда этот день пришел, а власть досталась им неожиданно мирным, даже конституционным путем, партия не знала, что дальше делать с СА. Пока им дали вроде безвредную задачу: воспитывать в боевом духе немецкую молодежь и вместе с рейхсвером составить «единую народную армию».
Начальник штаба СА Рем всегда смотрел на свою организацию как на ядро новой армии, бахвалился своей «армией», не замечая того факта, что кадровые офицеры относились к нему с неприязнью и даже брезгливо. Президент Гинденбург не подавал ему руки. Фельдмаршалу он внушал подозрения и как гомосексуалист, и как военный бунтарь. А Рем, еще будучи полевым командиром, понимал, что старая прусская военная система не отвечает требованиям современной войны. Было у него смутное ощущение – и он когда-то делился с Гитлером, – что «надо бы нам изобрести что-то новенькое… Другую дисциплину, другие принципы организации. Генералы все поголовно старые хрычи, у них вообще нет свежих идей». А вот у него, как он считал, такая идея была: народная милиция, ополчение, его СА. Им только и нужно, что пройти военное обучение, овладеть методами современной войны, и наступит момент, когда они займут место рейхсвера, а он, Эрнст Рем, реформатор, явится перед всеми как военачальник возрожденных вооруженных сил – вермахта.
Он уже имел готовые кадры для этой цели – полмиллиона штурмовиков, в пять раз больше, чем весь рейхсвер. Партийное воинство было организовано по армейскому принципу, имелись обергруппы (армии) и группы – дивизии. В штабе все важные должности занимали бывшие офицеры. Устав СА был списан с армейского, и каждый полк (штандарт) штурмовиков имел номер в соответствии с порядком в старой имперской армии.
В свою очередь генералы рейхсвера видели в СА потенциальный источник рекрутов, ожидая момента, когда армия будет освобождена от ограничений Версальского договора и в Германии удастся возродить всеобщую воинскую повинность. Гитлер приказал объединить две силы, но вместо старого хрыча Рем обнаружил на своем пути интригана и прожектера, имевшего совсем другие виды на СА. Амбициозному Рему противостоял другой сторонник реформ, не менее амбициозный генерал-майор фон Рейхенау из министерства обороны. Хоть он и носил монокль в правом глазу, но не разделял многих идей и понятий, присущих генералитету. Коллеги же считали его позером и карьеристом. Как бы то ни было, а Рейхенау решил, что ценный потенциал СА следует поставить под надзор и команду рейхсвера, притязания же Рема на лидерство – нейтрализовать. Каким образом? Путем некоторых уступок.
Предложения Рейхенау заключались в расширении национальной оборонительной базы путем введения элементов милиции – ополчения, и тут СА могли бы сыграть важную роль. В диспозиции рейхсвера имелись серьезные разрывы, особенно на Востоке, поэтому он хотел бы создать совместно с СА Восточную пограничную службу. Вдобавок, посулил он Рему, СА могут пройти военную подготовку на базе рейхсвера.
В мае 1933 года СА и рейхсвер пришли к соглашению, по которому СА, СС и националистическая военная организация «Стальной шлем» передавались под управление министерства обороны. Обергруппенфюрер Крюгер был назначен ответственным за военную подготовку штурмовиков – 200 тысяч в год, – которые в дальнейшем должны были вступить в ряды рейхсвера. Одновременно в СА к Рему вливалось правое крыло полувоенных формирований, в основном состоящее из членов обширного и дисциплинированного «Стального шлема».
Рейхенау, конечно, держал запасную карту в рукаве. Он надеялся, что бывшие офицеры из этой организации, вступив в огромном количестве и целым соединением в СА, лишат Рема численного преимущества. Если к тому же важнейшие посты в системе военного обучения и в Восточной пограничной службе будут заняты представителями рейхсвера, можно считать, что он обвел Рема вокруг пальца. Поначалу все выглядело гладко. Ключевые позиции получили действующие или отставные офицеры рейхсвера. Но как только к Рему поступил «Стальной шлем», все пошло наперекосяк. Рем увернулся очень ловко, разделив всю массу на три группы разного размера, и в самую важную, так называемый «актив СА», включил всех своих – 500 тысяч – и лишь 314 тысяч из «Стального шлема».
Теперь он мог сам диктовать условия и немедленно перешел в контрнаступление. Рем потребовал для своих людей командных постов в Восточной пограничной службе и, что еще хуже, контроля над арсеналами Восточной Германии. На это уж командование рейхсвера пойти никак не могло. В декабре 1933 года оно отказалось признавать возможность иной основы для национальной обороны, кроме всеобщей воинской повинности.
Но у Рема это не выбило почву из-под ног. 1 декабря того же года он был назначен министром без портфеля и разрешил обергруппам СА формировать вооруженные охранные подразделения при штабах. Рем даже попробовал подключить к делу дипломатию. Поскольку Франция в то время была готова признать право Германии на расширение ополчения, Рем начал самостоятельно вести переговоры с французским военным атташе в Берлине. В феврале 1934 года он направил своему министру обороны фон Бломбергу меморандум, составленный в столь резких выражениях, что вывод можно было сделать только один: он, Рем, фактически претендует на руководство всей системой национальной обороны, которая должна перейти в ведение СА, и готов оставить за рейхсвером лишь функции военного обучения.
Такое столкновение позиций поставило Гитлера в затруднительное положение. Он не хотел выбирать между ними и до сих пор удачно избегал этого. Вообще-то ему нравились идеи Рема; в то же время фюрер не мог обойтись, конечно, и без военных специалистов. Сказать давнему другу Рему резкое «нет» – очень плохо. И он попытался найти компромисс – пригласил руководителей рейхсвера и СА в Мраморный зал министерства обороны на своего рода «мирную конференцию». Это было 28 февраля 1934 года. Гитлер обратился к собравшимся с «волнующей, захватывающей речью», призывая их к миру. В его присутствии Бломберг и Рем просто должны были прийти к согласию; они признали, что только рейхсвер является армией Третьего рейха, а СА передавались функции до– и послеармейской военной подготовки. Это положение было скреплено рукопожатием лидеров на официальном обеде в штаб-квартире Рема. Но когда офицеры удалились, он взревел: «Этот капралишка для нас пустой звук! Я и не подумаю выполнять этот дурацкий договор!.. Гитлер – предатель, недолго ему уже осталось… Он не с нами – обойдемся без него». За тем же столом сидел обергруппенфюрер СА Виктор Лютце, в полном трансе слушая пьяные речи о почитаемом им фюрере. Измена! Государственная измена! Лютце решил, что его долг – помешать этому.
В начале марта 1934 года он предстал перед «замом фюрера» Рудольфом Гессом и пересказал ему антигитлеровские речи Рема. Но Гесс не знал, что с этим делать, и Лютце пошел дальше. Ему удалось получить аудиенцию Гитлера, которому он сообщил о недовольстве в рядах СА, но Гитлер сказал: «Надо дать этому делу созреть». Поскольку фюрер явно не хотел предпринимать никаких действий против своего друга, Лютце встретился на учениях с генералом Рейхенау и тоже все выложил. Генерал поблагодарил за ценную информацию. Как только Лютце скрылся из вида, Рейхенау иронически заметил: «Он не опасен. Пусть будет начальником штаба».
Лютце не знал, что Рейхенау с некоторых пор ведет переговоры с Гейдрихом, который давно носится с идеей радикального решения проблемы Рема. Но нужно было время, чтобы убедить Гиммлера. Рейхсфюрер СС все еще колебался, очевидно опасаясь, что ликвидация клики Рема откроет ящик Пандоры и никогда уже не будет мира между СС и СА. К тому же он не мог забыть тех лет, когда капитан Рем взял его, простого кадета, в свое ближайшее окружение. Они много сделали вместе. На последний день рождения Рема Гиммлер пожелал ему «всего того, что только может пожелать преданный солдат и верный друг», и сказал, что всегда гордился их дружбой. Они с Ремом были крестными отцами первого ребенка Гейдриха. Даже после инцидента 28 февраля Гиммлер старался прикрыть его от скорых на расправу противников.
Но весной 1934 года конъюнктурщик в Гиммлере победил ту верность в дружбе, которой он так хвастался. Союз с Герингом показался ему гораздо важнее прежних связей, а без разрыва с Ремом он был невозможен. От этого зависело, получит ли он прусское гестапо: ведь из всех силовиков рейха Геринг должен был больше всего опасаться Рема с его штурмовиками, особенно если учесть, что амбиции Рема угрожали цели самого Геринга – возродить вооруженные силы, вермахт, и стать главнокомандующим.
Поэтому Гиммлер сменил курс. Это было легко, неосмотрительный грубиян Рем перессорился со всеми группами в правящих кругах. Все были заинтересованы в устранении его шайки. Рейхсвер и Геринг избавлялись от прочного конкурента, партийные функционеры и блюстители морали освобождались от злостного развратника, дерзнувшего оскорбить фюрера; да и СС наконец-то разорвали бы последние путы, которыми связывали их с СА.
Для партии типа НСДАП, поднявшейся в годы вольных корпусов и военно-полевых судов и принесшей преступления в политику, – для такой партии не существовало иного пути разрешения внутренних конфликтов, кроме силового. Георг Белл, еще когда он был правоверным нацистом, а не ренегатом, как-то заявил: «Для нас нет особой трагедии в том, чтобы поставить человека к стенке. Мы называли это самозащитой, вы можете назвать убийством. В нравственном смысле я не вижу ничего экстраординарного в устранении человека, если это в интересах партии». (Позже штурмовики СА продемонстрируют ему всю его правоту.)
В случае с Ремом это означало, что только его смерть могла дать гарантии вождям нацизма против СА. Бывший друг Гитлера знал слишком много партийных тайн, и ни его отставка, ни, уж конечно, официальный судебный процесс в этом случае не устроили бы их. Рем должен был умереть.
Начальник штаба СА Рем всегда смотрел на свою организацию как на ядро новой армии, бахвалился своей «армией», не замечая того факта, что кадровые офицеры относились к нему с неприязнью и даже брезгливо. Президент Гинденбург не подавал ему руки. Фельдмаршалу он внушал подозрения и как гомосексуалист, и как военный бунтарь. А Рем, еще будучи полевым командиром, понимал, что старая прусская военная система не отвечает требованиям современной войны. Было у него смутное ощущение – и он когда-то делился с Гитлером, – что «надо бы нам изобрести что-то новенькое… Другую дисциплину, другие принципы организации. Генералы все поголовно старые хрычи, у них вообще нет свежих идей». А вот у него, как он считал, такая идея была: народная милиция, ополчение, его СА. Им только и нужно, что пройти военное обучение, овладеть методами современной войны, и наступит момент, когда они займут место рейхсвера, а он, Эрнст Рем, реформатор, явится перед всеми как военачальник возрожденных вооруженных сил – вермахта.
Он уже имел готовые кадры для этой цели – полмиллиона штурмовиков, в пять раз больше, чем весь рейхсвер. Партийное воинство было организовано по армейскому принципу, имелись обергруппы (армии) и группы – дивизии. В штабе все важные должности занимали бывшие офицеры. Устав СА был списан с армейского, и каждый полк (штандарт) штурмовиков имел номер в соответствии с порядком в старой имперской армии.
В свою очередь генералы рейхсвера видели в СА потенциальный источник рекрутов, ожидая момента, когда армия будет освобождена от ограничений Версальского договора и в Германии удастся возродить всеобщую воинскую повинность. Гитлер приказал объединить две силы, но вместо старого хрыча Рем обнаружил на своем пути интригана и прожектера, имевшего совсем другие виды на СА. Амбициозному Рему противостоял другой сторонник реформ, не менее амбициозный генерал-майор фон Рейхенау из министерства обороны. Хоть он и носил монокль в правом глазу, но не разделял многих идей и понятий, присущих генералитету. Коллеги же считали его позером и карьеристом. Как бы то ни было, а Рейхенау решил, что ценный потенциал СА следует поставить под надзор и команду рейхсвера, притязания же Рема на лидерство – нейтрализовать. Каким образом? Путем некоторых уступок.
Предложения Рейхенау заключались в расширении национальной оборонительной базы путем введения элементов милиции – ополчения, и тут СА могли бы сыграть важную роль. В диспозиции рейхсвера имелись серьезные разрывы, особенно на Востоке, поэтому он хотел бы создать совместно с СА Восточную пограничную службу. Вдобавок, посулил он Рему, СА могут пройти военную подготовку на базе рейхсвера.
В мае 1933 года СА и рейхсвер пришли к соглашению, по которому СА, СС и националистическая военная организация «Стальной шлем» передавались под управление министерства обороны. Обергруппенфюрер Крюгер был назначен ответственным за военную подготовку штурмовиков – 200 тысяч в год, – которые в дальнейшем должны были вступить в ряды рейхсвера. Одновременно в СА к Рему вливалось правое крыло полувоенных формирований, в основном состоящее из членов обширного и дисциплинированного «Стального шлема».
Рейхенау, конечно, держал запасную карту в рукаве. Он надеялся, что бывшие офицеры из этой организации, вступив в огромном количестве и целым соединением в СА, лишат Рема численного преимущества. Если к тому же важнейшие посты в системе военного обучения и в Восточной пограничной службе будут заняты представителями рейхсвера, можно считать, что он обвел Рема вокруг пальца. Поначалу все выглядело гладко. Ключевые позиции получили действующие или отставные офицеры рейхсвера. Но как только к Рему поступил «Стальной шлем», все пошло наперекосяк. Рем увернулся очень ловко, разделив всю массу на три группы разного размера, и в самую важную, так называемый «актив СА», включил всех своих – 500 тысяч – и лишь 314 тысяч из «Стального шлема».
Теперь он мог сам диктовать условия и немедленно перешел в контрнаступление. Рем потребовал для своих людей командных постов в Восточной пограничной службе и, что еще хуже, контроля над арсеналами Восточной Германии. На это уж командование рейхсвера пойти никак не могло. В декабре 1933 года оно отказалось признавать возможность иной основы для национальной обороны, кроме всеобщей воинской повинности.
Но у Рема это не выбило почву из-под ног. 1 декабря того же года он был назначен министром без портфеля и разрешил обергруппам СА формировать вооруженные охранные подразделения при штабах. Рем даже попробовал подключить к делу дипломатию. Поскольку Франция в то время была готова признать право Германии на расширение ополчения, Рем начал самостоятельно вести переговоры с французским военным атташе в Берлине. В феврале 1934 года он направил своему министру обороны фон Бломбергу меморандум, составленный в столь резких выражениях, что вывод можно было сделать только один: он, Рем, фактически претендует на руководство всей системой национальной обороны, которая должна перейти в ведение СА, и готов оставить за рейхсвером лишь функции военного обучения.
Такое столкновение позиций поставило Гитлера в затруднительное положение. Он не хотел выбирать между ними и до сих пор удачно избегал этого. Вообще-то ему нравились идеи Рема; в то же время фюрер не мог обойтись, конечно, и без военных специалистов. Сказать давнему другу Рему резкое «нет» – очень плохо. И он попытался найти компромисс – пригласил руководителей рейхсвера и СА в Мраморный зал министерства обороны на своего рода «мирную конференцию». Это было 28 февраля 1934 года. Гитлер обратился к собравшимся с «волнующей, захватывающей речью», призывая их к миру. В его присутствии Бломберг и Рем просто должны были прийти к согласию; они признали, что только рейхсвер является армией Третьего рейха, а СА передавались функции до– и послеармейской военной подготовки. Это положение было скреплено рукопожатием лидеров на официальном обеде в штаб-квартире Рема. Но когда офицеры удалились, он взревел: «Этот капралишка для нас пустой звук! Я и не подумаю выполнять этот дурацкий договор!.. Гитлер – предатель, недолго ему уже осталось… Он не с нами – обойдемся без него». За тем же столом сидел обергруппенфюрер СА Виктор Лютце, в полном трансе слушая пьяные речи о почитаемом им фюрере. Измена! Государственная измена! Лютце решил, что его долг – помешать этому.
В начале марта 1934 года он предстал перед «замом фюрера» Рудольфом Гессом и пересказал ему антигитлеровские речи Рема. Но Гесс не знал, что с этим делать, и Лютце пошел дальше. Ему удалось получить аудиенцию Гитлера, которому он сообщил о недовольстве в рядах СА, но Гитлер сказал: «Надо дать этому делу созреть». Поскольку фюрер явно не хотел предпринимать никаких действий против своего друга, Лютце встретился на учениях с генералом Рейхенау и тоже все выложил. Генерал поблагодарил за ценную информацию. Как только Лютце скрылся из вида, Рейхенау иронически заметил: «Он не опасен. Пусть будет начальником штаба».
Лютце не знал, что Рейхенау с некоторых пор ведет переговоры с Гейдрихом, который давно носится с идеей радикального решения проблемы Рема. Но нужно было время, чтобы убедить Гиммлера. Рейхсфюрер СС все еще колебался, очевидно опасаясь, что ликвидация клики Рема откроет ящик Пандоры и никогда уже не будет мира между СС и СА. К тому же он не мог забыть тех лет, когда капитан Рем взял его, простого кадета, в свое ближайшее окружение. Они много сделали вместе. На последний день рождения Рема Гиммлер пожелал ему «всего того, что только может пожелать преданный солдат и верный друг», и сказал, что всегда гордился их дружбой. Они с Ремом были крестными отцами первого ребенка Гейдриха. Даже после инцидента 28 февраля Гиммлер старался прикрыть его от скорых на расправу противников.
Но весной 1934 года конъюнктурщик в Гиммлере победил ту верность в дружбе, которой он так хвастался. Союз с Герингом показался ему гораздо важнее прежних связей, а без разрыва с Ремом он был невозможен. От этого зависело, получит ли он прусское гестапо: ведь из всех силовиков рейха Геринг должен был больше всего опасаться Рема с его штурмовиками, особенно если учесть, что амбиции Рема угрожали цели самого Геринга – возродить вооруженные силы, вермахт, и стать главнокомандующим.
Поэтому Гиммлер сменил курс. Это было легко, неосмотрительный грубиян Рем перессорился со всеми группами в правящих кругах. Все были заинтересованы в устранении его шайки. Рейхсвер и Геринг избавлялись от прочного конкурента, партийные функционеры и блюстители морали освобождались от злостного развратника, дерзнувшего оскорбить фюрера; да и СС наконец-то разорвали бы последние путы, которыми связывали их с СА.
Для партии типа НСДАП, поднявшейся в годы вольных корпусов и военно-полевых судов и принесшей преступления в политику, – для такой партии не существовало иного пути разрешения внутренних конфликтов, кроме силового. Георг Белл, еще когда он был правоверным нацистом, а не ренегатом, как-то заявил: «Для нас нет особой трагедии в том, чтобы поставить человека к стенке. Мы называли это самозащитой, вы можете назвать убийством. В нравственном смысле я не вижу ничего экстраординарного в устранении человека, если это в интересах партии». (Позже штурмовики СА продемонстрируют ему всю его правоту.)
В случае с Ремом это означало, что только его смерть могла дать гарантии вождям нацизма против СА. Бывший друг Гитлера знал слишком много партийных тайн, и ни его отставка, ни, уж конечно, официальный судебный процесс в этом случае не устроили бы их. Рем должен был умереть.