– Вы не совсем точно поняли: я исполнял при нем роли сиделки и лакея, – скромно сказал Майлз.
– Как?! Да вы… Как вы могли! Вы должны принять во внимание положение нашей семьи в обществе! Мое положение! – заверещал Стэси, теряя весь свой лоск.
– Чего это ради?
– Ведь я ваш племянник! Да и вы, в конце концов, тоже Каверли! Каверли – это звучит гордо!
– Смею заверить, никто вас не попрекнет родством со мною, но если что – сразу открещивайтесь от меня, скажите, что вы меня знать не знаете. Можем же мы оказаться однофамильцами?
– Ничего, для меня это – просто жизненный курьез, – парировал Стэси, вставая и беря свою шляпу. – Хотя должен вам заметить, что пребывание ваше в Бате меня совсем не радует. Вы, кстати, знаете, сколько стоят тут номера, в «Йорк-Хаус»?
– Не тревожьтесь, что я вдруг пришлю вам свои счета за проживание, – заверил его Майлз. – Если уж у меня вдруг недостанет деньжонок, я их настреляю где-нибудь.
– Очень любопытно, сэр! – рявкнул Стэси, подбирая со стола перчатки. – Слуга покорный!
Он еле кивнул Майлзу и вышел. Стэси был так сильно обозлен, что сумел успокоиться, лишь добравшись до своего пансиона в «Уайт-Харт». Теперь он мог обдумать, верно ли он вел беседу. Вообще говоря, Стэси был человеком нервным и взрывным, но сумел выработать у себя привычку постоянно медово улыбаться, поскольку для такого человека, как он, это было единственным способом продолжать вращаться в обществе – всем улыбаться. Он редко выдавал свой гнев и старался не реагировать на провокации со стороны богачей или аристократов. Но теперь, обдумывая свой разговор с дядей, он вдруг поймал себя на мысли, что все время чувствовал себя ниже Майлза, слабее его… И дело тут было вовсе не в высоченном росте Майлза, не в его омерзительно пахнущей сигаре и даже не в его манерах – хотя Майлз говорил с ним как с посторонним и надоедливым посетителем, а не со своим племянником. А ведь это он, Стэси, должен был глядеть свысока на своего негодного родственника, но никак не наоборот. От новоприобретенного дяди можно было бы ожидать либо радости от встречи, либо, напротив, озлобления из-за перенесенных в колониях тягот. Но Майлз, казалось, был ни рад, ни печален, и его интерес к племяннику проявился лишь по каким-то случайным поводам. Стэси стало так досадно, что он готов был повернуть назад, чтобы парой фраз поставить этого зарвавшегося дядюшку на место.
Но потом ему в голову пришла мысль, что надо повести себя поаккуратнее, и даже, если получится, подружиться с дядей. Майлз знал о его отношениях с Фанни, ему наверняка наболтали ее тетки. Но при этом Майлз не выказал никакого неудовольствия по этому поводу, как и никакого интереса к заложенному поместью Дэйнскорт. Однако если Майлз в хороших отношениях с мисс Абигайль Вендовер, то полезно заручиться его поддержкой.
Брак сам по себе ни с какой стороны не привлекал Стэси, но сейчас в выгодной женитьбе он видел единственный путь избежать большого стеснения в средствах. Он твердо решил жениться на Фанни и даже, в случае необходимости, бежать вместе с ней и обвенчаться тайно. Но гораздо выигрышнее было бы жениться, получив на то согласие ее теток и дяди-опекуна. Селину было не так уж трудно очаровать. Но из расстановки сил в семье Стэси понял, что мнение Селины значит там очень мало, а вот Абигайль обладает весом наравне с Джеймсом Вендовером.
Относительно Джеймса он не питал никаких иллюзий. Он хорошо представлял себе, что этим человеком руководят два сильнейших желания: это защищать интересы семьи, и второе – всеми средствами избегать историй, хотя бы отдаленно напоминающих скандал. И если узелок уже будет завязан, то рано или поздно Джеймсу, чтобы загасить скандал, придется пойти навстречу молодым и дать согласие на брак – ведь иначе «что люди станут говорить?».
А пока Стэси всерьез подумывал о том, что, возможно, придется даже несколько месяцев после этого брака жить в захолустье, в Амберфилде; пусть у него еще не будет денег, но одно лишь то, что он женат на девушке, ждущей получения богатого наследства, даст ему большой кредит, и он сможет безбедно жить в долг. Он сумеет расплатиться со старыми кредиторами, и тогда исчезнет вечный страх перед долгами, и никто уже не станет преследовать человека, получившего вместе с женой богатое приданое.
Конечно, это будет далеко не идеальный брак, верно. Он предпочел бы невесту, уже достигшую совершеннолетия. Но богатые невесты не валяются тут и там под йогами, чтобы можно было выбирать их по возрасту, цвету волос и форме ушей; кроме того, после его первой неудавшейся попытки умыкнуть невесту пошли гадкие слухи, отчего его шансы приблизиться к любой состоятельной девушке из общества на расстояние трех поцелуев стали близки к нулю. Но помимо этого, Фанни сама по себе была прелестна, и Стэси полагал, что если он даже не получит больших денег в приданое, то жениться на ней ничуть не хуже, чем на любой другой.
И все-таки согласие ее теток было крайне желательно. Селину он уже окрутил, и теперь очередь была за Абигайль. Первых пяти минут, проведенных в ее обществе, оказалось достаточно для того, чтобы удушить самые бодрые надежды, – Абигайль была откровенно настроена против него, и к тому же сработана из матерьяльчика покрепче, нежели ее неврастеническая старшая сестрица, которая чуть что – драматически хваталась за различные, кстати заболевшие органы. Наверно, ее так настроил Джеймс Вендовер. А вот другого мужчину, чувствуется, можно будет использовать, чтобы переубедить эту непреклонную молодую даму… Ведь они с Майлзом, похоже, в хороших отношениях, а раз так, то не стоит терять времени и пора обрабатывать Майлза.
Так что когда вечером Стэси явился на бал в Верхних Залах и увидел там своего дядю, он не упустил случая горячо его поприветствовать. К своему облегчению, Стэси установил, что на дяде теперь вполне приличный сюртук, но вот галстук… Галстук у Майлза был повязан просто диким образом, словно гордиев узел, а что касается прически, то она напоминала попросту нечесаную и нестриженую лошадиную гриву после скачек с препятствиями. Сам-то Стэси был причесан и одет стильно, по самой последней моде, и в его галстуке ненавязчиво поблескивала бриллиантовая заколка. Как заметила леди Виверхэм своей приятельнице миссис Слонфолд, «в этом молодом человеке чувствовался лондонский лоск». Миссис Слонсролд, в свою очередь, высказала глубокую эстетическую убежденность, что молодой Каверли – самый элегантный из всех присутствующих джентльменов. Однако миссис Раскум, в противовес ей, расхохоталась:
– Кто? Стэси Каверли? Мой муж называет его не иначе как золоченым петушком на палочке!
Но поскольку все прекрасно знали, что миссис Раскум всегда готова излить чрезвычайно богатые запасы яда, накапливающегося у нее под языком, на первого попавшегося человека, а также что именно она сама всеми силами пытается подсунуть Стэси собственную старшую дочь, ее замечание было встречено ихтиологическим, то бишь более чем рыбьим молчанием. В конце концов, Стэси Каверли был вполне приемлемым членом общества, и называть его петухом, пусть даже золоченым, никто не собирался.
Когда прибыла мисс Абигайль Вендовер, эскортирующая свою племянницу, общество замерло: на Эбби было еще одно новое лондонское платье, которое вызвало восхищение у всех, кроме, естественно, миссис Раскум, которая шипела под нос о всяких расфуфыренных фифах, которые отщипывают без зазрения совести от чужого пирога, не думая о своих наследниках…
И хотя суждение это было большим преувеличением, но Эбби действительно вовсе не задумывалась об экономии, когда покупала свои безумно дорогие атласные платья с затейливыми кружевами, ниспадающие свободными складками до самых туфелек. Просто это длиннющее платье показывало понимающим людям, что мисс Абигайль Вендовер не намерена танцевать сегодня. Но мистер Майлз Каверли к понимающим людям не относился и потому немедленно подошел к ней и пригласил ее.
– Спасибо, но я не танцую! – улыбнулась ему Эбби, качая головой.
– Я очень этому рад! – воскликнул он, и на мгновение в глазах Эбби замер ужас, смешанный с удивлением. Но Каверли тут же продолжил: – Видите ли, я танцую как трехстворчатый шкаф, а потому нельзя ли мне присесть к вам и просто поболтать?
– Ну конечно! – отвечала она. – Я сама ждала возможности побеседовать с вами, сэр. Так вы познакомились наконец со своим племянником?
– Да, он был так любезен, что сам нанес мне визит сегодня.
– Ну и что вы о нем думаете? – требовательно спросила она.
– Да ничего! А разве я должен думать о нем что-то?
– Если бы только вы не ершились так! – вздохнула Эбби, закатывая глаза.
– Я вовсе не ершусь – я не обидел бы вас даже за крупное вознаграждение, поверьте… Но что я могу сказать? Он пробыл у меня не более получаса и не сказал ничего такого, что заставило бы меня задуматься о нем.
– Вы какой-то необычный дядя! – заметила она сурово.
– Неужели? – Он на секунду задумался. – Нет-нет, позвольте, отчего же? У меня было в жизни целых три дяди, и ни один из них не питал ко мне ни малейшего интереса. Так что я – дядя самый что ни на есть обычный.
– Бросьте! По-моему, вы хотите меня, как это говорят охотники… увести от следа, да? Вот-вот. Со своей стороны могу сказать, что тоже сегодня утром познакомилась с вашим племянничком и поняла, что он мне нравится еще меньше, чем я ожидала!
– Неужели? Значит, вы ожидали от него слишком многого – гораздо большего, чем так горячо мне говорили намедни, – резонно заметил Майлз Каверли.
– Да? Да, пожалуй… Но все-таки я ожидала обнаружить у него хоть немного обаятельности, а мне и этого не удалось. Я просто не могу понять, почему Фанни увлеклась им! А вы можете понять?
– Конечно! – откликнулся он. – Все-таки согласитесь, он приятный малый, одет чистенько, волосики на пробор, все такое… Манеры, обхождение, все при нем.
– Ага! – скривилась Эбби. – Только всякому, даже слепому, ясно, что мягко стелет, а спать будет ох как жестко! И когда он улыбается, в его глазах нет улыбки, а только оценивающий взгляд. Вы ведь тоже это заметили, правда?
– Ну нет! – склонил голову Майлз. – Может быть, потому, что в моем присутствии он не так-то много улыбался. Или потому, что… э-э-э… у него не было нужды меня оценивать.
– Вам ведь он тоже не поправился, верно? – живо спросила Эбби.
– Нет. Но много ли людей могут понравиться мыслящему человеку?
Эбби нахмурилась и медленно проговорила:
– Да, вы правы, не так много… Но мистер Стэси Каверли мне очень не нравится.
– Да это уж я понял, – невесело заметил Майлз.
– И я вовсе не верю, что он и вправду влюблен в Фанни, а хочет он ее окрутить только потому, что у нее богатое приданое! А в противном случае он и не посмотрел бы на нее! – Эбби импульсивно положила свою ручку в лайковой перчатке ему на рукав. – Если вы со мной согласны, мистер Каверли, то разве вы мне не поможете спасти бедную Фанни?
Майлз слегка улыбнулся печальными усталыми глазами, но ответил только:
– Дорогая девочка, не надо брать меня в оборот… И потом, что я могу сделать?
Конечно, тут у Эбби было немного материала для осмысленного ответа, поэтому она сказала очень решительно и непонятно:
– Ну, уж что-нибудь вы сумеете сделать!
– А почему вы так решили?
– Ну… Ну вы же его дядя, в конце концов!
– Вот уж причина так причина! Вы же сами только что объявили меня каким-то чудовищно неестественным дядей, и полагаю, это означает некий тип дяди, который не желает вмешиваться в сомнительные делишки своего племянника, верно? Тем более, что данный дядя не имеет ни малейшего влияния на своего младшего родственника…
– Ну, не влияние, конечно… Но какое-то значение ваше мнение должно же для него иметь?
Майлз удивленно уставился на нее:
– Какие у вас, милочка, чудные идеи в головке возникают! Какое же значение может иметь мое мнение для молодого человека, которого я впервые лицезрел только сегодня?
Эбби вынуждена была покориться необоримой силе этого аргумента, однако в глубине ее души теплилось ощущение, что Майлз может повлиять на Стэси. Это понимание не имело под собой разумных оснований, чисто интуитивное…
– Пусть вы такого влияния не имеете, но уверена, смогли бы заиметь, если бы только захотели ! – сказала Эбби.
– Со своей стороны могу заметить, – скромно потупился мистер Каверли, – что вы и сами могли бы запросто решить все дело, не прибегая к моей помощи…
Далее их разговор оборвался, как из-за исчерпанности темы, так и потому, что к Эбби подплыл мистер Дунстон, снедаемый ревностью, и увел ее в чайный зал.
Через пару дней они, однако, снова встретились, и опять – в Эдгар-Билдингс, у миссис Грейшотт. Там Эбби встретила Стэси Каверли, который мгновенно стал рассыпаться в комплиментах Фанни и сумел завоевать ее расположение тем, что очень ловко льстил Оливеру Грейшотту, называя его героем покорения Индии. Однако Эбби обрадовалась вовсе не виду Стэси, а присутствию там же его дяди…
Оказалось, что ее приход прервал живую дискуссию на медицинские темы, обволакивающие основной вопрос – состояние здоровья Оливера. Доктор прописал ему отдых и усиленное питание, но Оливер сумел настоять на позволительности прогулок верхом. Доктор сказал, что если молодой человек желает, то он, конечно, может сесть на лошадь, но ехать ему следует только тихим шагом.
Но даже такая покладистость доктора не удовлетворила Оливера – он страстно желал составить в конных прогулках компанию своей сестре Лавинии, которая любила быструю езду. Со своей стороны, миссис Грейшотт привела сыну множество примеров, когда даже умелые всадники сваливались с лошади даже на самом медленном ходу и ломали себе различные части тела…
Так что миссис Грейшотт, приветливо протянув руки, вышла навстречу Эбби, говоря:
– О, как вы кстати! Заходите, милая, и поддержите меня в споре с этими молодыми крокодилами! Мой полуживой сын вознамерился скакать верхом в Ламсден, и с ним увязалась целая орава молодежи! Думаю, вы от этого тоже не обрадуетесь, тем более что Фанни тоже собралась туда. Хоть мистер Стэси Каверли и вызвался сопровождать наших детей на эту прогулку, все-таки я думаю, что их надо удержать от этого безумства, они заедут куда-нибудь в глушь и не смогут выбраться!
– Нет-нет, ни за что! – закричала Фанни. – Мы все будем помогать Оливеру, я вам обещаю! И в глушь мы ни за что не заедем – это я вам тоже обещаю… – Фанни обернулась к Эбби: – Ты ведь не станешь возражать?
Конечно, Эбби в глубине души возражала, но не нашла достаточно весомой причины для наложения вето и заколебалась. Помощь пришла с неожиданной стороны.
– А вы ездите верхом, мисс Вендовер? – спросил вдруг из своего угла Майлз Каверли.
– Ну отчего же, езжу! – отвечала она.
– Тогда миссис Грейшотт может быть спокойна, – продолжал Майлз. – Если мы с мисс Абигайль будем присматривать за молодежью…
Единственное возражение возникло со стороны Оливера, который надулся и заявил, что он вовсе не безногий инвалид и способен сам о себе позаботиться, и что если бы он знал, что в Бате его спеленают по рукам и ногам, так и вовсе бы не приезжал сюда…
– Постойте! – ошеломленно оборвал его Майлз Каверли. – Вы говорите так, словно вам неприятно, если мисс Абигайль поедет с вами?
Это замечание немедленно повергло Оливера в смущение, и он принялся отнекиваться и заверять Эбби в своем полном расположении к ней. Эбби смеялась и в свою очередь заверяла его, что вовсе не собиралась играть роль «верховой сиделки» при нем. Но точку в этом разговоре поставила Фанни, которая перебила их:
– Так ты отправишься с нами, Эбби? Вот чудесно! Ты – самая лучшая из всех теток мира!
Глава 8
– Как?! Да вы… Как вы могли! Вы должны принять во внимание положение нашей семьи в обществе! Мое положение! – заверещал Стэси, теряя весь свой лоск.
– Чего это ради?
– Ведь я ваш племянник! Да и вы, в конце концов, тоже Каверли! Каверли – это звучит гордо!
– Смею заверить, никто вас не попрекнет родством со мною, но если что – сразу открещивайтесь от меня, скажите, что вы меня знать не знаете. Можем же мы оказаться однофамильцами?
– Ничего, для меня это – просто жизненный курьез, – парировал Стэси, вставая и беря свою шляпу. – Хотя должен вам заметить, что пребывание ваше в Бате меня совсем не радует. Вы, кстати, знаете, сколько стоят тут номера, в «Йорк-Хаус»?
– Не тревожьтесь, что я вдруг пришлю вам свои счета за проживание, – заверил его Майлз. – Если уж у меня вдруг недостанет деньжонок, я их настреляю где-нибудь.
– Очень любопытно, сэр! – рявкнул Стэси, подбирая со стола перчатки. – Слуга покорный!
Он еле кивнул Майлзу и вышел. Стэси был так сильно обозлен, что сумел успокоиться, лишь добравшись до своего пансиона в «Уайт-Харт». Теперь он мог обдумать, верно ли он вел беседу. Вообще говоря, Стэси был человеком нервным и взрывным, но сумел выработать у себя привычку постоянно медово улыбаться, поскольку для такого человека, как он, это было единственным способом продолжать вращаться в обществе – всем улыбаться. Он редко выдавал свой гнев и старался не реагировать на провокации со стороны богачей или аристократов. Но теперь, обдумывая свой разговор с дядей, он вдруг поймал себя на мысли, что все время чувствовал себя ниже Майлза, слабее его… И дело тут было вовсе не в высоченном росте Майлза, не в его омерзительно пахнущей сигаре и даже не в его манерах – хотя Майлз говорил с ним как с посторонним и надоедливым посетителем, а не со своим племянником. А ведь это он, Стэси, должен был глядеть свысока на своего негодного родственника, но никак не наоборот. От новоприобретенного дяди можно было бы ожидать либо радости от встречи, либо, напротив, озлобления из-за перенесенных в колониях тягот. Но Майлз, казалось, был ни рад, ни печален, и его интерес к племяннику проявился лишь по каким-то случайным поводам. Стэси стало так досадно, что он готов был повернуть назад, чтобы парой фраз поставить этого зарвавшегося дядюшку на место.
Но потом ему в голову пришла мысль, что надо повести себя поаккуратнее, и даже, если получится, подружиться с дядей. Майлз знал о его отношениях с Фанни, ему наверняка наболтали ее тетки. Но при этом Майлз не выказал никакого неудовольствия по этому поводу, как и никакого интереса к заложенному поместью Дэйнскорт. Однако если Майлз в хороших отношениях с мисс Абигайль Вендовер, то полезно заручиться его поддержкой.
Брак сам по себе ни с какой стороны не привлекал Стэси, но сейчас в выгодной женитьбе он видел единственный путь избежать большого стеснения в средствах. Он твердо решил жениться на Фанни и даже, в случае необходимости, бежать вместе с ней и обвенчаться тайно. Но гораздо выигрышнее было бы жениться, получив на то согласие ее теток и дяди-опекуна. Селину было не так уж трудно очаровать. Но из расстановки сил в семье Стэси понял, что мнение Селины значит там очень мало, а вот Абигайль обладает весом наравне с Джеймсом Вендовером.
Относительно Джеймса он не питал никаких иллюзий. Он хорошо представлял себе, что этим человеком руководят два сильнейших желания: это защищать интересы семьи, и второе – всеми средствами избегать историй, хотя бы отдаленно напоминающих скандал. И если узелок уже будет завязан, то рано или поздно Джеймсу, чтобы загасить скандал, придется пойти навстречу молодым и дать согласие на брак – ведь иначе «что люди станут говорить?».
А пока Стэси всерьез подумывал о том, что, возможно, придется даже несколько месяцев после этого брака жить в захолустье, в Амберфилде; пусть у него еще не будет денег, но одно лишь то, что он женат на девушке, ждущей получения богатого наследства, даст ему большой кредит, и он сможет безбедно жить в долг. Он сумеет расплатиться со старыми кредиторами, и тогда исчезнет вечный страх перед долгами, и никто уже не станет преследовать человека, получившего вместе с женой богатое приданое.
Конечно, это будет далеко не идеальный брак, верно. Он предпочел бы невесту, уже достигшую совершеннолетия. Но богатые невесты не валяются тут и там под йогами, чтобы можно было выбирать их по возрасту, цвету волос и форме ушей; кроме того, после его первой неудавшейся попытки умыкнуть невесту пошли гадкие слухи, отчего его шансы приблизиться к любой состоятельной девушке из общества на расстояние трех поцелуев стали близки к нулю. Но помимо этого, Фанни сама по себе была прелестна, и Стэси полагал, что если он даже не получит больших денег в приданое, то жениться на ней ничуть не хуже, чем на любой другой.
И все-таки согласие ее теток было крайне желательно. Селину он уже окрутил, и теперь очередь была за Абигайль. Первых пяти минут, проведенных в ее обществе, оказалось достаточно для того, чтобы удушить самые бодрые надежды, – Абигайль была откровенно настроена против него, и к тому же сработана из матерьяльчика покрепче, нежели ее неврастеническая старшая сестрица, которая чуть что – драматически хваталась за различные, кстати заболевшие органы. Наверно, ее так настроил Джеймс Вендовер. А вот другого мужчину, чувствуется, можно будет использовать, чтобы переубедить эту непреклонную молодую даму… Ведь они с Майлзом, похоже, в хороших отношениях, а раз так, то не стоит терять времени и пора обрабатывать Майлза.
Так что когда вечером Стэси явился на бал в Верхних Залах и увидел там своего дядю, он не упустил случая горячо его поприветствовать. К своему облегчению, Стэси установил, что на дяде теперь вполне приличный сюртук, но вот галстук… Галстук у Майлза был повязан просто диким образом, словно гордиев узел, а что касается прически, то она напоминала попросту нечесаную и нестриженую лошадиную гриву после скачек с препятствиями. Сам-то Стэси был причесан и одет стильно, по самой последней моде, и в его галстуке ненавязчиво поблескивала бриллиантовая заколка. Как заметила леди Виверхэм своей приятельнице миссис Слонфолд, «в этом молодом человеке чувствовался лондонский лоск». Миссис Слонсролд, в свою очередь, высказала глубокую эстетическую убежденность, что молодой Каверли – самый элегантный из всех присутствующих джентльменов. Однако миссис Раскум, в противовес ей, расхохоталась:
– Кто? Стэси Каверли? Мой муж называет его не иначе как золоченым петушком на палочке!
Но поскольку все прекрасно знали, что миссис Раскум всегда готова излить чрезвычайно богатые запасы яда, накапливающегося у нее под языком, на первого попавшегося человека, а также что именно она сама всеми силами пытается подсунуть Стэси собственную старшую дочь, ее замечание было встречено ихтиологическим, то бишь более чем рыбьим молчанием. В конце концов, Стэси Каверли был вполне приемлемым членом общества, и называть его петухом, пусть даже золоченым, никто не собирался.
Когда прибыла мисс Абигайль Вендовер, эскортирующая свою племянницу, общество замерло: на Эбби было еще одно новое лондонское платье, которое вызвало восхищение у всех, кроме, естественно, миссис Раскум, которая шипела под нос о всяких расфуфыренных фифах, которые отщипывают без зазрения совести от чужого пирога, не думая о своих наследниках…
И хотя суждение это было большим преувеличением, но Эбби действительно вовсе не задумывалась об экономии, когда покупала свои безумно дорогие атласные платья с затейливыми кружевами, ниспадающие свободными складками до самых туфелек. Просто это длиннющее платье показывало понимающим людям, что мисс Абигайль Вендовер не намерена танцевать сегодня. Но мистер Майлз Каверли к понимающим людям не относился и потому немедленно подошел к ней и пригласил ее.
– Спасибо, но я не танцую! – улыбнулась ему Эбби, качая головой.
– Я очень этому рад! – воскликнул он, и на мгновение в глазах Эбби замер ужас, смешанный с удивлением. Но Каверли тут же продолжил: – Видите ли, я танцую как трехстворчатый шкаф, а потому нельзя ли мне присесть к вам и просто поболтать?
– Ну конечно! – отвечала она. – Я сама ждала возможности побеседовать с вами, сэр. Так вы познакомились наконец со своим племянником?
– Да, он был так любезен, что сам нанес мне визит сегодня.
– Ну и что вы о нем думаете? – требовательно спросила она.
– Да ничего! А разве я должен думать о нем что-то?
– Если бы только вы не ершились так! – вздохнула Эбби, закатывая глаза.
– Я вовсе не ершусь – я не обидел бы вас даже за крупное вознаграждение, поверьте… Но что я могу сказать? Он пробыл у меня не более получаса и не сказал ничего такого, что заставило бы меня задуматься о нем.
– Вы какой-то необычный дядя! – заметила она сурово.
– Неужели? – Он на секунду задумался. – Нет-нет, позвольте, отчего же? У меня было в жизни целых три дяди, и ни один из них не питал ко мне ни малейшего интереса. Так что я – дядя самый что ни на есть обычный.
– Бросьте! По-моему, вы хотите меня, как это говорят охотники… увести от следа, да? Вот-вот. Со своей стороны могу сказать, что тоже сегодня утром познакомилась с вашим племянничком и поняла, что он мне нравится еще меньше, чем я ожидала!
– Неужели? Значит, вы ожидали от него слишком многого – гораздо большего, чем так горячо мне говорили намедни, – резонно заметил Майлз Каверли.
– Да? Да, пожалуй… Но все-таки я ожидала обнаружить у него хоть немного обаятельности, а мне и этого не удалось. Я просто не могу понять, почему Фанни увлеклась им! А вы можете понять?
– Конечно! – откликнулся он. – Все-таки согласитесь, он приятный малый, одет чистенько, волосики на пробор, все такое… Манеры, обхождение, все при нем.
– Ага! – скривилась Эбби. – Только всякому, даже слепому, ясно, что мягко стелет, а спать будет ох как жестко! И когда он улыбается, в его глазах нет улыбки, а только оценивающий взгляд. Вы ведь тоже это заметили, правда?
– Ну нет! – склонил голову Майлз. – Может быть, потому, что в моем присутствии он не так-то много улыбался. Или потому, что… э-э-э… у него не было нужды меня оценивать.
– Вам ведь он тоже не поправился, верно? – живо спросила Эбби.
– Нет. Но много ли людей могут понравиться мыслящему человеку?
Эбби нахмурилась и медленно проговорила:
– Да, вы правы, не так много… Но мистер Стэси Каверли мне очень не нравится.
– Да это уж я понял, – невесело заметил Майлз.
– И я вовсе не верю, что он и вправду влюблен в Фанни, а хочет он ее окрутить только потому, что у нее богатое приданое! А в противном случае он и не посмотрел бы на нее! – Эбби импульсивно положила свою ручку в лайковой перчатке ему на рукав. – Если вы со мной согласны, мистер Каверли, то разве вы мне не поможете спасти бедную Фанни?
Майлз слегка улыбнулся печальными усталыми глазами, но ответил только:
– Дорогая девочка, не надо брать меня в оборот… И потом, что я могу сделать?
Конечно, тут у Эбби было немного материала для осмысленного ответа, поэтому она сказала очень решительно и непонятно:
– Ну, уж что-нибудь вы сумеете сделать!
– А почему вы так решили?
– Ну… Ну вы же его дядя, в конце концов!
– Вот уж причина так причина! Вы же сами только что объявили меня каким-то чудовищно неестественным дядей, и полагаю, это означает некий тип дяди, который не желает вмешиваться в сомнительные делишки своего племянника, верно? Тем более, что данный дядя не имеет ни малейшего влияния на своего младшего родственника…
– Ну, не влияние, конечно… Но какое-то значение ваше мнение должно же для него иметь?
Майлз удивленно уставился на нее:
– Какие у вас, милочка, чудные идеи в головке возникают! Какое же значение может иметь мое мнение для молодого человека, которого я впервые лицезрел только сегодня?
Эбби вынуждена была покориться необоримой силе этого аргумента, однако в глубине ее души теплилось ощущение, что Майлз может повлиять на Стэси. Это понимание не имело под собой разумных оснований, чисто интуитивное…
– Пусть вы такого влияния не имеете, но уверена, смогли бы заиметь, если бы только захотели ! – сказала Эбби.
– Со своей стороны могу заметить, – скромно потупился мистер Каверли, – что вы и сами могли бы запросто решить все дело, не прибегая к моей помощи…
Далее их разговор оборвался, как из-за исчерпанности темы, так и потому, что к Эбби подплыл мистер Дунстон, снедаемый ревностью, и увел ее в чайный зал.
Через пару дней они, однако, снова встретились, и опять – в Эдгар-Билдингс, у миссис Грейшотт. Там Эбби встретила Стэси Каверли, который мгновенно стал рассыпаться в комплиментах Фанни и сумел завоевать ее расположение тем, что очень ловко льстил Оливеру Грейшотту, называя его героем покорения Индии. Однако Эбби обрадовалась вовсе не виду Стэси, а присутствию там же его дяди…
Оказалось, что ее приход прервал живую дискуссию на медицинские темы, обволакивающие основной вопрос – состояние здоровья Оливера. Доктор прописал ему отдых и усиленное питание, но Оливер сумел настоять на позволительности прогулок верхом. Доктор сказал, что если молодой человек желает, то он, конечно, может сесть на лошадь, но ехать ему следует только тихим шагом.
Но даже такая покладистость доктора не удовлетворила Оливера – он страстно желал составить в конных прогулках компанию своей сестре Лавинии, которая любила быструю езду. Со своей стороны, миссис Грейшотт привела сыну множество примеров, когда даже умелые всадники сваливались с лошади даже на самом медленном ходу и ломали себе различные части тела…
Так что миссис Грейшотт, приветливо протянув руки, вышла навстречу Эбби, говоря:
– О, как вы кстати! Заходите, милая, и поддержите меня в споре с этими молодыми крокодилами! Мой полуживой сын вознамерился скакать верхом в Ламсден, и с ним увязалась целая орава молодежи! Думаю, вы от этого тоже не обрадуетесь, тем более что Фанни тоже собралась туда. Хоть мистер Стэси Каверли и вызвался сопровождать наших детей на эту прогулку, все-таки я думаю, что их надо удержать от этого безумства, они заедут куда-нибудь в глушь и не смогут выбраться!
– Нет-нет, ни за что! – закричала Фанни. – Мы все будем помогать Оливеру, я вам обещаю! И в глушь мы ни за что не заедем – это я вам тоже обещаю… – Фанни обернулась к Эбби: – Ты ведь не станешь возражать?
Конечно, Эбби в глубине души возражала, но не нашла достаточно весомой причины для наложения вето и заколебалась. Помощь пришла с неожиданной стороны.
– А вы ездите верхом, мисс Вендовер? – спросил вдруг из своего угла Майлз Каверли.
– Ну отчего же, езжу! – отвечала она.
– Тогда миссис Грейшотт может быть спокойна, – продолжал Майлз. – Если мы с мисс Абигайль будем присматривать за молодежью…
Единственное возражение возникло со стороны Оливера, который надулся и заявил, что он вовсе не безногий инвалид и способен сам о себе позаботиться, и что если бы он знал, что в Бате его спеленают по рукам и ногам, так и вовсе бы не приезжал сюда…
– Постойте! – ошеломленно оборвал его Майлз Каверли. – Вы говорите так, словно вам неприятно, если мисс Абигайль поедет с вами?
Это замечание немедленно повергло Оливера в смущение, и он принялся отнекиваться и заверять Эбби в своем полном расположении к ней. Эбби смеялась и в свою очередь заверяла его, что вовсе не собиралась играть роль «верховой сиделки» при нем. Но точку в этом разговоре поставила Фанни, которая перебила их:
– Так ты отправишься с нами, Эбби? Вот чудесно! Ты – самая лучшая из всех теток мира!
Глава 8
Поскольку Оливер явно был бодр и свеж и вовсе не валился с ног от измождения, то Стэси, действуя с максимальной осмотрительностью, не стал овладевать вниманием Фанни. В результате Эбби не злилась и пребывала в прекрасном настроении.
Майлз Каверли скакал рядом с нею большую часть пути и был так любезен, что она позабыла обо всем, слушая его рассказы об Индии, тамошних людях и обычаях. Поначалу он немножко поломался, говоря, что люди, видевшие другие страны, обычно надоедают всем своими бесконечными байками, и он не хочет уподобляться этим занудам. Но Эбби расспрашивала его так умно и так внимательно слушала его ответы, что вскоре он нарисовал перед нею живую картину Индии. Речь шла обо всем – от приключений до смешных курьезов, но скоро он поставил точку:
– Все, об Индии больше ни слова! Теперь расскажите вы о себе!
– Увы, мне нечего рассказывать! – вздохнула Эбби. – Ничего я особенного не сделала и нигде не побывала. Как я вам завидую – мне часто хотелось, чтобы Господь сделал меня мужчиной…
– Неужели? Вы одиноки в этом своем желании, должен заметить…
– Вовсе нет. Мой отец тоже хотел, чтобы я была мальчиком, – он ждал сына.
– Как, снова сына? После того, как он уже увидал первые и такие удручающие образчики – Роулэнда и Джеймса? Вероятно, ваш отец надеялся, что усовершенствовал свое мастерство в сотворении мальчишек?
– Ну нет! Во всяком случае, Роулэнд был мужчиной хоть куда – отличный охотник, например.
– Я имел в виду удручающие в интеллектуальном смысле…
– Это верно, но мой отец, знаете, всегда терпеть не мог всех, у кого водилось более одной мысли в голове.
Майлз усмехнулся, и Эбби торопливо добавила:
– Мне не следовало так говорить, пожалуй… Какой у меня гадкий язык… Постараюсь его попридержать.
– О нет, не надо! Мне как раз нравится, как вы сразу вываливаете все, что придет на ум.
Эбби улыбнулась, но покачала головой:
– Нет-нет, это мой ужасный недостаток, и я с ним борюсь!
– Насколько я помню вашего папашу, он, должно быть, всеми силами пытался вам помочь в этой борьбе… Он вас так же недолюбливал, как и вы его?
– Да, по… Постойте, да как вы смеете?! Как это гадко с вашей стороны! Это же просто оскорбляет все чувства!
– Возможно, но только не мои, – невозмутимо отвечал он. – А вы разве обиделись? Так вы его не любили?
– Ну и что, как бы то ни было, неприлично говорить вслух такие вещи. Наверно, просто я была для него источником постоянного недовольства…
– Ну конечно, у вас в голове, очевидно, имелось целых две, а может быть, и три мысли, что явно превышало установленные им пределы…
– Ну, нельзя сказать, что я так уж умна, – задумчиво протянула Эбби. – Разве что если в сравнении с другими членами нашей семьи… Я всех их люблю, но Селина и Мэри – совершенные пустышки, а у моей сестры Дженни навалом здравого смысла, но ее ничего не интересует, кроме ее детишек. А про меня отец всегда говорил, что я слишком начитанная. В его глазах это был большой грех, и во всех моих недостатках он обвинял мое пристрастие к книгам.
– Ну, не переживайте, это не самый страшный грех. Я ведь тоже книгочей, – добродушно заметил Майлз таким тоном, каким один висельник на эшафоте успокаивает другого. – Значит, у вас в семье так заведено – держать и не пущать…
– Так было заведено! – поправила его Эбби.
– Нет, оно и по сю пору так, – возразил ей Майлз. – Возьмите Фанни. Вы ведь и ее стараетесь «держать и не пущать»?
– Ну что вы! – со спокойной улыбкой на лице сказала Эбби. – Фанни пользуется неизмеримо большей свободой, чем я в свое время. – Тут Эбби покраснела, вспомнив, за кем она едет как раз сейчас присматривать, и несколько смущенно добавила: – Вы, наверно, думаете, что я никуда не отпускаю ее одну, но это вовсе не так! Пока ваш знаменитый племянничек не объявился среди ее знакомых, я все, все ей позволяла! Но сейчас я не могу… Я ведь старше ее и понимаю больше… Я за нее в ответе!
– Бедняжка! – хмыкнул он. – Дай вам Бог быть в ответе хоть за себя саму… Ну да ладно, не будем пикироваться. Вы пойдете на концерт в субботу?
Эбби помолчала, а затем негромко спросила:
– Значит ли это, сэр, что вы хотите меня пригласить пойти туда с вашей компанией?
– Бог с вами, у меня нет никакой компании!
– А!.. – воскликнула Эбби и снова замолкла. – А вы… Вы имеете в виду пригласить меня вместе с Фанни, как я поняла?
– Отнюдь нет! – отвечал он. – Вы ведь знаете, что в субботу Фанни приглашена вместе с Грейшоттами на вальс-бал у Фэвершэмов. Прямо удивительно, как вы ее туда отпустите без охраны!..
– Так вы что же, решили пригласить меня одну? С чего вы взяли, что я пойду? И потом, невелика беда, если Фанни пропустит один бал. В Бате балы даются еженедельно, так что если уж дело заходит о походе в театр, то надо отложить все остальное… – Эбби осеклась и нахмурилась, переваривая только что сказанное своими же устами…
Он смотрел на нее сбоку задумчиво, со скользящей по лицу улыбкой…
– Вот что! – воскликнула вдруг Эбби. – Хорошо бы вы пригласили вместе со мной мою сестру! Ведь…
– Ведь тогда вам не придется бояться сплетен? – продолжил за нее Майлз.
– Ну… Как вам сказать… Провожать даму в Ассамблею – одно дело, а в театре… Начинаются всякие разговоры, когда увидят кого-нибудь с кем-нибудь в партере…
– Это не беда, мы можем постоять и на галерке, если так, – заметил Майлз.
– И главное – затеять ссору с моими друзьями! – сурово припечатала его Эбби.
– Подумаешь! Я увел вас от жирного брюхатого прыща и врунишки, который тужился, выдавливая из себя комплименты, словно белый гной, зато я принес вам чаю – ведь это много полезнее комплиментов, тем более что чай был, заметьте, с сахаром и с лимоном…
– Какая наглость! – изумилась Эбби. – Мистер Дунстон вовсе не прыщ, а брюхо у него не больше, чем у любого солидного мужчины в его… в его годы!
– Но уж врунишка он точно! Разве вы принимаете за чистую монету его сравнения с майской розой и подобную чушь? Он ведь наверняка испробовал этот еще дедовский комплимент на десятках других!
Эбби была несколько задета:
– Хорошо, я сама знаю, что я не красавица, но я и не уродка, надеюсь!
Майлз улыбнулся:
– Ну да, вы ни рыба ни мясо… Дело только в том, что ваш дуболобый приятель не видит, что ваша красота отнюдь не внешняя и нечего ее сравнивать с какими-то затасканными розами…
Конечно, умом Эбби понимала, что пора осадить зарвавшегося мистера Каверли или по крайней мере не обратить на его бестактные слова внимания. Но вместо этого она с живейшим интересом переспросила:
– Это что-то новенькое! Ну-ка, расскажите мне о красоте, в чем она!
Он взглянул на нее с лукавым любопытством:
– Ну что ж, у вас недурственное личико, да и фигура, прямо скажем, не подкачала. Мне нравятся и ваши глаза – особенно когда в них блестит хоть какая-нибудь завалящая мыслишка. Впрочем, самое главное не это. В вас навалом обаяния, вот в чем вся штука!
Она зарделась и неуверенно заметила:
– Боюсь, сэр, что сейчас вы пытаетесь мне бессовестно льстить…
– Ну нет! И я сейчас это докажу: у вас совсем неподходящий нос для того, чтобы вас можно было водить за него! Кроме того, у вас слишком широкий рот, и хотя волосы у вас произрастают в большом количестве, цвет у них не особо примечательный…
Эбби расхохоталась:
– Да я вас просто возненавижу!
– Вполне возможно. Я мог бы прибавить, что в вас есть и смелость, но это пока что сомнительно…
На это она взвилась:
– И тут вы ошибаетесь! Я уверена, что вы запустили в меня эту шпильку только потому, что я отказалась идти с вами в театр! Извольте же – я иду!
– Хорошая девочка! – похвалил ее Каверли. – Но я не стану вас неволить, если вашей репутации это и вправду может повредить…
– Нет! – сказала она решительно. – В мои-то годы – что мне повредит?
– Я так и думал, – заметил он. – А в таком случае, как скажется на вашей репутации, если вы поужинаете со мной в «Йорк-Хаус» перед спектаклем?
– Спасибо, но я предпочла бы поужинать дома, – отвечала Эбби. – Да и моя сестра была бы рада продолжению знакомства с вами.
Он шутливо поклонился ей, и поскольку к этому моменту они уже добрались до своей цели, а именно – монумента в честь некоего сэра Бэзила Гренвилла, убиенного во времена Кромвеля, – их разговор закончился.
Он и не возобновился. После того как двум представителям рода Каверли продемонстрировали развалины местной крепости, построенной еще саксами, младший выразил вежливый, хоть и искусственный интерес, а старший не смог выдавить из себя и этого, так что резонно было возвращаться с прогулки по домам. На обратном пути Стэси Каверли просто настоял на том, чтобы ехать в паре с Эбби.
– Умоляю вас, мэм, позвольте мне быть вашим гвардейцем! – вился он лисой. – Ах, я так долго искал счастливого случая поговорить с вами, чтобы вы получше узнали меня…
– Бога ради! – ледяным тоном отвечала Эбби. – Так что же вы собирались рассказать мне, сэр?
Стэси постарался изобразить на лице самую свою приятную улыбку.
– О, вы, должно быть, и сами знаете, что я вам хочу сказать… Но боюсь, что я обращаюсь к тем ушам, что слышать меня не желают…
– Если вы уже закончили репетиции и перешли к самому спектаклю, то ясно, что вы намерены обсуждать со мной вашу помолвку с Фанни, – продолжала Эбби голосом, в котором помимо мороза теперь ощущалась и снежная буря. – Должна вас огорчить – вы обращаетесь ко мне не по адресу, ее опекуном являюсь не я, а мой брат. Хотя перед тем, как делать семнадцатилетней девушке предложение, вам следовало бы сперва переговорить с опекуном. А то получается просто безобразие, и совсем не по-джентльменски.
Майлз Каверли скакал рядом с нею большую часть пути и был так любезен, что она позабыла обо всем, слушая его рассказы об Индии, тамошних людях и обычаях. Поначалу он немножко поломался, говоря, что люди, видевшие другие страны, обычно надоедают всем своими бесконечными байками, и он не хочет уподобляться этим занудам. Но Эбби расспрашивала его так умно и так внимательно слушала его ответы, что вскоре он нарисовал перед нею живую картину Индии. Речь шла обо всем – от приключений до смешных курьезов, но скоро он поставил точку:
– Все, об Индии больше ни слова! Теперь расскажите вы о себе!
– Увы, мне нечего рассказывать! – вздохнула Эбби. – Ничего я особенного не сделала и нигде не побывала. Как я вам завидую – мне часто хотелось, чтобы Господь сделал меня мужчиной…
– Неужели? Вы одиноки в этом своем желании, должен заметить…
– Вовсе нет. Мой отец тоже хотел, чтобы я была мальчиком, – он ждал сына.
– Как, снова сына? После того, как он уже увидал первые и такие удручающие образчики – Роулэнда и Джеймса? Вероятно, ваш отец надеялся, что усовершенствовал свое мастерство в сотворении мальчишек?
– Ну нет! Во всяком случае, Роулэнд был мужчиной хоть куда – отличный охотник, например.
– Я имел в виду удручающие в интеллектуальном смысле…
– Это верно, но мой отец, знаете, всегда терпеть не мог всех, у кого водилось более одной мысли в голове.
Майлз усмехнулся, и Эбби торопливо добавила:
– Мне не следовало так говорить, пожалуй… Какой у меня гадкий язык… Постараюсь его попридержать.
– О нет, не надо! Мне как раз нравится, как вы сразу вываливаете все, что придет на ум.
Эбби улыбнулась, но покачала головой:
– Нет-нет, это мой ужасный недостаток, и я с ним борюсь!
– Насколько я помню вашего папашу, он, должно быть, всеми силами пытался вам помочь в этой борьбе… Он вас так же недолюбливал, как и вы его?
– Да, по… Постойте, да как вы смеете?! Как это гадко с вашей стороны! Это же просто оскорбляет все чувства!
– Возможно, но только не мои, – невозмутимо отвечал он. – А вы разве обиделись? Так вы его не любили?
– Ну и что, как бы то ни было, неприлично говорить вслух такие вещи. Наверно, просто я была для него источником постоянного недовольства…
– Ну конечно, у вас в голове, очевидно, имелось целых две, а может быть, и три мысли, что явно превышало установленные им пределы…
– Ну, нельзя сказать, что я так уж умна, – задумчиво протянула Эбби. – Разве что если в сравнении с другими членами нашей семьи… Я всех их люблю, но Селина и Мэри – совершенные пустышки, а у моей сестры Дженни навалом здравого смысла, но ее ничего не интересует, кроме ее детишек. А про меня отец всегда говорил, что я слишком начитанная. В его глазах это был большой грех, и во всех моих недостатках он обвинял мое пристрастие к книгам.
– Ну, не переживайте, это не самый страшный грех. Я ведь тоже книгочей, – добродушно заметил Майлз таким тоном, каким один висельник на эшафоте успокаивает другого. – Значит, у вас в семье так заведено – держать и не пущать…
– Так было заведено! – поправила его Эбби.
– Нет, оно и по сю пору так, – возразил ей Майлз. – Возьмите Фанни. Вы ведь и ее стараетесь «держать и не пущать»?
– Ну что вы! – со спокойной улыбкой на лице сказала Эбби. – Фанни пользуется неизмеримо большей свободой, чем я в свое время. – Тут Эбби покраснела, вспомнив, за кем она едет как раз сейчас присматривать, и несколько смущенно добавила: – Вы, наверно, думаете, что я никуда не отпускаю ее одну, но это вовсе не так! Пока ваш знаменитый племянничек не объявился среди ее знакомых, я все, все ей позволяла! Но сейчас я не могу… Я ведь старше ее и понимаю больше… Я за нее в ответе!
– Бедняжка! – хмыкнул он. – Дай вам Бог быть в ответе хоть за себя саму… Ну да ладно, не будем пикироваться. Вы пойдете на концерт в субботу?
Эбби помолчала, а затем негромко спросила:
– Значит ли это, сэр, что вы хотите меня пригласить пойти туда с вашей компанией?
– Бог с вами, у меня нет никакой компании!
– А!.. – воскликнула Эбби и снова замолкла. – А вы… Вы имеете в виду пригласить меня вместе с Фанни, как я поняла?
– Отнюдь нет! – отвечал он. – Вы ведь знаете, что в субботу Фанни приглашена вместе с Грейшоттами на вальс-бал у Фэвершэмов. Прямо удивительно, как вы ее туда отпустите без охраны!..
– Так вы что же, решили пригласить меня одну? С чего вы взяли, что я пойду? И потом, невелика беда, если Фанни пропустит один бал. В Бате балы даются еженедельно, так что если уж дело заходит о походе в театр, то надо отложить все остальное… – Эбби осеклась и нахмурилась, переваривая только что сказанное своими же устами…
Он смотрел на нее сбоку задумчиво, со скользящей по лицу улыбкой…
– Вот что! – воскликнула вдруг Эбби. – Хорошо бы вы пригласили вместе со мной мою сестру! Ведь…
– Ведь тогда вам не придется бояться сплетен? – продолжил за нее Майлз.
– Ну… Как вам сказать… Провожать даму в Ассамблею – одно дело, а в театре… Начинаются всякие разговоры, когда увидят кого-нибудь с кем-нибудь в партере…
– Это не беда, мы можем постоять и на галерке, если так, – заметил Майлз.
– И главное – затеять ссору с моими друзьями! – сурово припечатала его Эбби.
– Подумаешь! Я увел вас от жирного брюхатого прыща и врунишки, который тужился, выдавливая из себя комплименты, словно белый гной, зато я принес вам чаю – ведь это много полезнее комплиментов, тем более что чай был, заметьте, с сахаром и с лимоном…
– Какая наглость! – изумилась Эбби. – Мистер Дунстон вовсе не прыщ, а брюхо у него не больше, чем у любого солидного мужчины в его… в его годы!
– Но уж врунишка он точно! Разве вы принимаете за чистую монету его сравнения с майской розой и подобную чушь? Он ведь наверняка испробовал этот еще дедовский комплимент на десятках других!
Эбби была несколько задета:
– Хорошо, я сама знаю, что я не красавица, но я и не уродка, надеюсь!
Майлз улыбнулся:
– Ну да, вы ни рыба ни мясо… Дело только в том, что ваш дуболобый приятель не видит, что ваша красота отнюдь не внешняя и нечего ее сравнивать с какими-то затасканными розами…
Конечно, умом Эбби понимала, что пора осадить зарвавшегося мистера Каверли или по крайней мере не обратить на его бестактные слова внимания. Но вместо этого она с живейшим интересом переспросила:
– Это что-то новенькое! Ну-ка, расскажите мне о красоте, в чем она!
Он взглянул на нее с лукавым любопытством:
– Ну что ж, у вас недурственное личико, да и фигура, прямо скажем, не подкачала. Мне нравятся и ваши глаза – особенно когда в них блестит хоть какая-нибудь завалящая мыслишка. Впрочем, самое главное не это. В вас навалом обаяния, вот в чем вся штука!
Она зарделась и неуверенно заметила:
– Боюсь, сэр, что сейчас вы пытаетесь мне бессовестно льстить…
– Ну нет! И я сейчас это докажу: у вас совсем неподходящий нос для того, чтобы вас можно было водить за него! Кроме того, у вас слишком широкий рот, и хотя волосы у вас произрастают в большом количестве, цвет у них не особо примечательный…
Эбби расхохоталась:
– Да я вас просто возненавижу!
– Вполне возможно. Я мог бы прибавить, что в вас есть и смелость, но это пока что сомнительно…
На это она взвилась:
– И тут вы ошибаетесь! Я уверена, что вы запустили в меня эту шпильку только потому, что я отказалась идти с вами в театр! Извольте же – я иду!
– Хорошая девочка! – похвалил ее Каверли. – Но я не стану вас неволить, если вашей репутации это и вправду может повредить…
– Нет! – сказала она решительно. – В мои-то годы – что мне повредит?
– Я так и думал, – заметил он. – А в таком случае, как скажется на вашей репутации, если вы поужинаете со мной в «Йорк-Хаус» перед спектаклем?
– Спасибо, но я предпочла бы поужинать дома, – отвечала Эбби. – Да и моя сестра была бы рада продолжению знакомства с вами.
Он шутливо поклонился ей, и поскольку к этому моменту они уже добрались до своей цели, а именно – монумента в честь некоего сэра Бэзила Гренвилла, убиенного во времена Кромвеля, – их разговор закончился.
Он и не возобновился. После того как двум представителям рода Каверли продемонстрировали развалины местной крепости, построенной еще саксами, младший выразил вежливый, хоть и искусственный интерес, а старший не смог выдавить из себя и этого, так что резонно было возвращаться с прогулки по домам. На обратном пути Стэси Каверли просто настоял на том, чтобы ехать в паре с Эбби.
– Умоляю вас, мэм, позвольте мне быть вашим гвардейцем! – вился он лисой. – Ах, я так долго искал счастливого случая поговорить с вами, чтобы вы получше узнали меня…
– Бога ради! – ледяным тоном отвечала Эбби. – Так что же вы собирались рассказать мне, сэр?
Стэси постарался изобразить на лице самую свою приятную улыбку.
– О, вы, должно быть, и сами знаете, что я вам хочу сказать… Но боюсь, что я обращаюсь к тем ушам, что слышать меня не желают…
– Если вы уже закончили репетиции и перешли к самому спектаклю, то ясно, что вы намерены обсуждать со мной вашу помолвку с Фанни, – продолжала Эбби голосом, в котором помимо мороза теперь ощущалась и снежная буря. – Должна вас огорчить – вы обращаетесь ко мне не по адресу, ее опекуном являюсь не я, а мой брат. Хотя перед тем, как делать семнадцатилетней девушке предложение, вам следовало бы сперва переговорить с опекуном. А то получается просто безобразие, и совсем не по-джентльменски.