Страница:
По неписаному правилу, каждую казнь неизменно задерживали ровно на минуту — вдруг телефон зазвонит чуть позже назначенного времени! Таким образом, казнь Дойла должна была состояться не в семь утра, а в семь часов одну минуту.
— Вот мы и пришли, — объявил Хэмбрик. Он отпер ключом крепкую деревянную дверь и щелкнул выключателем, осветив комнатенку без окон размером в шесть квадратных метров. Из мебели в ней был лишь простой деревянный письменный стол, кресло с высокой спинкой по одну сторону, привинченный к полу металлический стул по другую, — и все.
— Шеф редко сюда заглядывает, — пояснил Хэмбрик, — разве что в дни казни.
Он жестом указал Эйнсли на кресло позади стола.
— Садитесь сюда, сержант, я скоро вернусь.
Пока лейтенанта не было в комнате, Эйнсли включил спрятанный диктофон.
Менее чем через пять минут Хэмбрик вернулся. За ним вошли два надзирателя, которые не столько вели, сколько волокли за собой субъекта, которого Эйнсли моментально узнал. Дойл был в кандалах и наручниках, которые в свою очередь были прикованы к плотно облегавшему талию заключенного поясу. Замыкал шествие отец Рэй Аксбридж.
Последний раз Эйнсли видел Дойла почти год назад во время оглашения приговора. Перемена в нем поразила его. На суде это был пышущий здоровьем, высоченный и мощный физически мужчина, агрессивный пропорционально телосложению — сейчас он выглядел почти жалким. Он стал сутулиться, плечи обмякли, потеря в весе одинаково проступала и в тощей фигуре, и в осунувшемся, словно сморщившемся лице. Вместо агрессивного блеска в глазах — нервная неуверенность в себе. Его голову уже обрили для казни, и обнажившаяся неестественно розовая кожа усиливала общее впечатление беззащитной приниженности. В последнюю минуту голову ему смажут электропроводным гелем и надвинут металлический шлем.
Аксбридж сразу попытался взять инициативу в свои руки. Он был облачен в сутану, в руке держал требник. Плечистый и рослый, с почти аристократическими чертами лица, священник обладал запоминающейся внешностью, что Эйнсли отметил про себя еще при первой встрече. Не обращая на него внимания, Аксбридж обратился к Дойлу:
— Мистер Дойл, я останусь с вами, чтобы упование на милосердие Господа до самого последнего момента не покидало вас. Хочу напомнить вам еще раз, что от вас не имеют права требовать каких-либо заявлений, а вы больше не обязаны отвечать на вопросы.
— Минуточку! — Эйнсли рывком поднялся из кресла и встал рядом с остальными. — Послушай, Дойл, я потратил восемь часов, чтобы добраться сюда из Майами, потому что тебе захотелось меня видеть. Отец Аксбридж сказал, что ты решил мне что-то сообщить.
Чуть опустив взгляд, Эйнсли заметил, как жестко стянуты вместе наручниками побелевшие кисти рук Дойла. Он кивком указал на это Хэмбрику.
— Не могли бы вы снять их на время нашего разговора?
— Нет, — покачал головой лейтенант. — С тех пор как Дойл у нас, он избил троих наших людей. Одного пришлось госпитализировать.
— Тогда забудьте о моей просьбе, — лишь кивнул в ответ Эйнсли.
Услышав его голос. Дойл вскинул голову. Сам ли голос возымел такое действие или просьба снять с него наручники, но Дойл вдруг опустился на колени и грохнулся бы лицом о пол, не удержи его охранники. Но и в этом положении Дойл сумел податься немного вперед к руке Эйнсли и безуспешно попытался ее поцеловать.
Слегка заплетающимся языком он пробормотал:
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил…
— Нет! Нет! — разразился криком багровый от гнева Аксбридж. — Это богохульство! Этот человек не…
— А ну-ка молчать! — криком же оборвал его Эйнсли. Затем он обратился к Дойлу уже более спокойно:
— Я давно не священник. Ты это знаешь, но если тебе хочется в чем-то мне исповедаться, я готов выслушать тебя просто как человек человека.
— Вы не можете принимать исповедь! Не имеете права! — возопил Аксбридж.
— Святой отец… — упрямо повторил Дойл свое обращение к Эйнсли.
— Я же объяснил вам, что он не священнослужитель! — зашелся криком Аксбридж.
Дойл что-то чуть слышно пробормотал.
— Он ангел отмщения Господня, — уловил его слова Эйнсли.
— Это святотатство! Не допущу! — грохотал Аксбридж.
Неожиданно Дойл повернулся к нему и сказал, осклабившись:
— Шел бы ты на…! — потом обратился к тюремщикам:
— Уберите эту мразь отсюда!
— Думаю, вам лучше уйти, святой отец, — сказал Хэмбрик. — Он не желает вашего присутствия здесь, это его право.
— Никуда я не уйду!
Хэмбрик заговорил резче:
— Прошу вас, святой отец! Вы же не хотите, чтобы я приказал вывести вас силой?
Получив сигнал от лейтенанта, один из надзирателей оставил Дойла и ухватил за плечо Аксбриджа. Тот дернулся, высвобождаясь:
— Вы не посмеете! Я — служитель Господа! — Надзиратель замер в нерешительности, а Аксбридж сказал, глядя на Хэмбрика в упор:
— Вы еще об этом пожалеете. Я сообщу о вашем поведении самому губернатору. Какое счастье, что Церковь от вас избавилась! — презрительно бросил он в сторону Эйнсли, смерил всех негодующим взглядом и вышел.
Элрой Дойл, который все еще стоял на коленях перед Эйнсли, начал снова:
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.
Последний раз я исповедовался… Не помню ни хрена, когда это было!
При других обстоятельствах Эйнсли улыбнулся бы, но сейчас его обуревали противоречивые чувства. Совесть была неспокойна. Да, он хотел выслушать исповедь Дойла, но не выдавая себя за кого-то другого.
Туг на помощь пришел Хэмбрик. Озабоченно взглянув на часы, он вернул ситуацию в область здравого смысла:
— Если вы хотите успеть его выслушать, делайте, как он хочет.
Эйнсли колебался. Надо сделать все это иначе, думал он.
Но необходимость узнать возобладала… Получить ответы на вопросы и, быть может, по-новому взглянуть на события, которые произошли уже давно.
А началось все в Кокосовом оазисе прохладным январским утром два года тому назад в начале восьмого.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
— Вот мы и пришли, — объявил Хэмбрик. Он отпер ключом крепкую деревянную дверь и щелкнул выключателем, осветив комнатенку без окон размером в шесть квадратных метров. Из мебели в ней был лишь простой деревянный письменный стол, кресло с высокой спинкой по одну сторону, привинченный к полу металлический стул по другую, — и все.
— Шеф редко сюда заглядывает, — пояснил Хэмбрик, — разве что в дни казни.
Он жестом указал Эйнсли на кресло позади стола.
— Садитесь сюда, сержант, я скоро вернусь.
Пока лейтенанта не было в комнате, Эйнсли включил спрятанный диктофон.
Менее чем через пять минут Хэмбрик вернулся. За ним вошли два надзирателя, которые не столько вели, сколько волокли за собой субъекта, которого Эйнсли моментально узнал. Дойл был в кандалах и наручниках, которые в свою очередь были прикованы к плотно облегавшему талию заключенного поясу. Замыкал шествие отец Рэй Аксбридж.
Последний раз Эйнсли видел Дойла почти год назад во время оглашения приговора. Перемена в нем поразила его. На суде это был пышущий здоровьем, высоченный и мощный физически мужчина, агрессивный пропорционально телосложению — сейчас он выглядел почти жалким. Он стал сутулиться, плечи обмякли, потеря в весе одинаково проступала и в тощей фигуре, и в осунувшемся, словно сморщившемся лице. Вместо агрессивного блеска в глазах — нервная неуверенность в себе. Его голову уже обрили для казни, и обнажившаяся неестественно розовая кожа усиливала общее впечатление беззащитной приниженности. В последнюю минуту голову ему смажут электропроводным гелем и надвинут металлический шлем.
Аксбридж сразу попытался взять инициативу в свои руки. Он был облачен в сутану, в руке держал требник. Плечистый и рослый, с почти аристократическими чертами лица, священник обладал запоминающейся внешностью, что Эйнсли отметил про себя еще при первой встрече. Не обращая на него внимания, Аксбридж обратился к Дойлу:
— Мистер Дойл, я останусь с вами, чтобы упование на милосердие Господа до самого последнего момента не покидало вас. Хочу напомнить вам еще раз, что от вас не имеют права требовать каких-либо заявлений, а вы больше не обязаны отвечать на вопросы.
— Минуточку! — Эйнсли рывком поднялся из кресла и встал рядом с остальными. — Послушай, Дойл, я потратил восемь часов, чтобы добраться сюда из Майами, потому что тебе захотелось меня видеть. Отец Аксбридж сказал, что ты решил мне что-то сообщить.
Чуть опустив взгляд, Эйнсли заметил, как жестко стянуты вместе наручниками побелевшие кисти рук Дойла. Он кивком указал на это Хэмбрику.
— Не могли бы вы снять их на время нашего разговора?
— Нет, — покачал головой лейтенант. — С тех пор как Дойл у нас, он избил троих наших людей. Одного пришлось госпитализировать.
— Тогда забудьте о моей просьбе, — лишь кивнул в ответ Эйнсли.
Услышав его голос. Дойл вскинул голову. Сам ли голос возымел такое действие или просьба снять с него наручники, но Дойл вдруг опустился на колени и грохнулся бы лицом о пол, не удержи его охранники. Но и в этом положении Дойл сумел податься немного вперед к руке Эйнсли и безуспешно попытался ее поцеловать.
Слегка заплетающимся языком он пробормотал:
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил…
— Нет! Нет! — разразился криком багровый от гнева Аксбридж. — Это богохульство! Этот человек не…
— А ну-ка молчать! — криком же оборвал его Эйнсли. Затем он обратился к Дойлу уже более спокойно:
— Я давно не священник. Ты это знаешь, но если тебе хочется в чем-то мне исповедаться, я готов выслушать тебя просто как человек человека.
— Вы не можете принимать исповедь! Не имеете права! — возопил Аксбридж.
— Святой отец… — упрямо повторил Дойл свое обращение к Эйнсли.
— Я же объяснил вам, что он не священнослужитель! — зашелся криком Аксбридж.
Дойл что-то чуть слышно пробормотал.
— Он ангел отмщения Господня, — уловил его слова Эйнсли.
— Это святотатство! Не допущу! — грохотал Аксбридж.
Неожиданно Дойл повернулся к нему и сказал, осклабившись:
— Шел бы ты на…! — потом обратился к тюремщикам:
— Уберите эту мразь отсюда!
— Думаю, вам лучше уйти, святой отец, — сказал Хэмбрик. — Он не желает вашего присутствия здесь, это его право.
— Никуда я не уйду!
Хэмбрик заговорил резче:
— Прошу вас, святой отец! Вы же не хотите, чтобы я приказал вывести вас силой?
Получив сигнал от лейтенанта, один из надзирателей оставил Дойла и ухватил за плечо Аксбриджа. Тот дернулся, высвобождаясь:
— Вы не посмеете! Я — служитель Господа! — Надзиратель замер в нерешительности, а Аксбридж сказал, глядя на Хэмбрика в упор:
— Вы еще об этом пожалеете. Я сообщу о вашем поведении самому губернатору. Какое счастье, что Церковь от вас избавилась! — презрительно бросил он в сторону Эйнсли, смерил всех негодующим взглядом и вышел.
Элрой Дойл, который все еще стоял на коленях перед Эйнсли, начал снова:
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.
Последний раз я исповедовался… Не помню ни хрена, когда это было!
При других обстоятельствах Эйнсли улыбнулся бы, но сейчас его обуревали противоречивые чувства. Совесть была неспокойна. Да, он хотел выслушать исповедь Дойла, но не выдавая себя за кого-то другого.
Туг на помощь пришел Хэмбрик. Озабоченно взглянув на часы, он вернул ситуацию в область здравого смысла:
— Если вы хотите успеть его выслушать, делайте, как он хочет.
Эйнсли колебался. Надо сделать все это иначе, думал он.
Но необходимость узнать возобладала… Получить ответы на вопросы и, быть может, по-новому взглянуть на события, которые произошли уже давно.
А началось все в Кокосовом оазисе прохладным январским утром два года тому назад в начале восьмого.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ПРОШЛОЕ»
Глава 1
Орландо Кобо, немолодой уже сотрудник охраны отеля “Ройел Колониел”, расположенного в Кокосовом оазисе, одном из “спальных” районов Майами, устал. Он совершал последний обход восьмого этажа, прежде чем отправиться домой. Было около семи утра после долгой, но не богатой событиями ночи. Всего три мелких происшествия за восьмичасовую смену.
“Ройел Колониел” называли иногда богадельней, потому что здесь не буянила молодежь, не устраивались оргии, как не бывало и проблем с наркоманами. Большинство постояльцев неизменно составляла пожилая и солидная публика, которой нравился покой немноголюдного вестибюля отеля, обилие зелени в кадках да и сам архитектурный стиль, в котором отель был построен — кто-то однажды определил его как “свадебный торт из кирпича”.
Впрочем, именно такой отель и был более всего уместен в Кокосовом оазисе, где поразительным образом старомодное соседствовало с современным. В этом районе покосившиеся столетние домишки стояли бок о бок с фешенебельными особняками; дешевые мелочные лавки располагались дверь в дверь с пугающими дороговизной модными магазинами; забегаловки, где можно было перекусить на скорую руку, соседствовали с ресторанами для утонченных гурманов. Словом, бедность и богатство обитали здесь рука об руку. У Кокосового оазиса, считавшегося старейшим кварталом Майами (поселок возник на двадцать лет раньше самого города), было не одно, а несколько лиц, и каждое желало главенствовать.
Понятно, однако, что не об этом размышлял Кобо, когда вышел из лифта и направился вдоль коридора восьмого этажа. Он не был философом и даже не жил в Кокосовом оазисе, приезжая каждый день на работу из Северного Майами. Ничто не предвещало неприятностей, мыслями он уже был на пути домой.
В самом конце коридора, где находилась пожарная лестница, он вдруг заметил, что дверь номера восемьсот пять чуть приоткрыта. Изнутри доносились громкие звуки то ли радиоприемника, то ли телевизора. Кобо постучал. Не получив ответа, он открыл дверь, просунулся внутрь и сразу скривился от невыносимой вони. Зажав рот и нос ладонью, он вошел. От зрелища, открывшегося ему в комнате, Кобо почувствовал слабость в коленках. Прямо перед ним в огромной луже крови лежали два трупа — мужчины и женщины, а куски человеческой плоти были разбросаны вокруг.
С невероятной быстротой охранник выскочил в коридор. Ему стоило изрядных усилий сохранять самообладание. Он снял с пояса мобильный телефон и набрал 911.
— Служба “Девять-один-один” слушает! — ответила дежурная. — Чем мы можем вам помочь?
Короткий гудок означал, что разговор начал записываться на пленку.
Дежурная центра связи полиции Майами выслушала сообщение Орландо Кобо о двойном убийстве в отеле “Ройел Колониел”.
— Вы сотрудник охраны?
— Точно так, мэм.
— Где вы находитесь?
— Прямо рядом с номером. Это — восемьсот пятый. В процессе разговора дежурная набирала информацию на экране компьютера. Спустя считанные мгновения ее прочитает диспетчер соответствующего отдела.
— Оставайтесь на месте, — сказала охраннику дежурная, — и возьмите дверь номера под контроль. Не пускайте туда никого до прибытия наших людей.
Полицейский Томас Себайос в патрульной машине под номером сто шестьдесят четыре курсировал в паре километров оттуда, в районе шоссе Саут Дикси, когда получил вызов из центра. Его машина тут же почти на месте развернулась, взвизгнув покрышками, и с воющей сиреной понеслась по направлению к “Ройсл Колониел”.
Еще несколько минут, и Себайос присоединился к Кобо у двери восемьсот пятого номера.
— Я навел справки в нашей службе размещения, сказал ему охранник, сверяясь со своими записями. — Этот номер занимали супруги Фрост из Индианы. Гомер и Бланш Фрост. — Кобо передал полицейскому листок с именами и ключ-карту от номера.
Вставив карту в прорезь замка, Себайос открыл дверь и осторожно вошел. Инстинктивно отшатнувшись в первое мгновение, он заставил себя вникнуть в детали обстановки, вскоре ему предстояло дать ее подробное описание.
Перед ним были трупы пожилых мужчины и женщины, связанные, с кляпами во рту, они находились в сидячем положении друг против друга словно для того, чтобы один мог видеть, как умирает другой. Лица жертв носили следы побоев, у мужчины были выжжены глаза. Тела покрывали множественные ножевые раны. Звуковым фоном для всего этого ужаса служили мощные аккорды тяжелого рока, несшиеся из радиоприемника.
Томас Себайос решил, что с него достаточно. Он вернулся в коридор и по радио вызвал диспетчера; его личный номер автоматически должен был высветиться при этом на дисплее компьютера. Все еще прерывающимся голосом он попросил:
— Соедините меня с отделом по расследованию убийств на первом.
Тактический первый радиоканал был зарезервирован для переговоров сотрудников отдела по расследованию убийств. Сержант Малколм Эйнсли, личный номер тринадцать-десять как раз ехал тогда на работу в машине без маркировки и уже успел доложить диспетчеру, что приступил к обязанностям. В этот день группа Эйнсли была дежурной.
По сигналу из центра связи Эйнсли переключился на первый канал:
— Тринадцать-десять слушает. Прием.
— Два трупа в отеле “Ройел Колониел”, — доложил Себайос. — Номер восемьсот пять. Возможно, вариант тридцать один. — Он сделал паузу, сглотнул и более решительно сказал:
— Поправка, это стопроцентный тридцать первый и очень тяжелый.
“Вариант тридцать один” на языке полицейского радиообмена означал убийство.
— Направляюсь к вам, — ответил Эйнсли. — Изолируйте помещение. Никого туда не впускайте и не входите сами.
Эйнсли резко развернул машину и, прибавив газу, помчался в обратном направлении. На ходу он вызвал по радио детектива Бернарда Квинна и приказал прибыть в “Ройел Колониел”.
Остальные сыщики из его группы уже разъехались по другим вызовам. В последние месяцы убийств совершалось все больше, на столах детективов скапливались груды дел. Вот и нынешний день приносил новую страшную жатву.
Эйнсли и Квинн подъехали к отелю с интервалом в считанные секунды и вместе направились к лифтам. Седеющий, с усталым, покрытым морщинами лицом, Квинн умел и любил одеваться. В этот день на нем был темно-синий блейзер, серые брюки с безукоризненными стрелками и галстук в полоску. Англичанина по рождению, американцем его сделали приемные родители, он был ветераном полиции — шестидесятилетие и выход на пенсию уже не за горами.
Коллеги относились к Квинну с уважением и симпатией отчасти потому, что никогда в жизни он никому не перебежал дороги. Став детективом, он прекрасно справлялся с работой, но к повышению не стремился. Он попросту не хотел брать на себя ответственность за других и даже не пытался сдать экзамены на сержанта, хотя справился бы с ними легко. При всем при этом Квинну с легким сердцем можно было поручить любое расследование.
— Возьмешь это дело на себя, Берни, — распорядился Эйнсли. — Я помогу, чем смогу. Принимайся за работу.
Еще в холле гостиницы у стойки регистрации Эйнсли заметил двух журналисток. Они, вероятно, были из тех репортеров, что кружат по городу, слушая переговоры полицейских по радио, чтобы первыми подоспеть на место преступления. Одна из них узнала детективов и опрометью бросилась к их лифту, но не успела — створки дверей сомкнулись.
— А ведь у кого-то день начинается по-человечески! — сокрушенно вздохнул Квинн.
— Скоро сам убедишься, — сказал Эйнсли. — Как знать, ты, быть может, еще будешь скучать на пенсии по этой свистопляске.
Как только они вышли на восьмом этаже, путь им преградил охранник.
— Если вы, джентльмены, сюда по делу… — начал Кобо, но осекся, заметив полицейские значки полиции Майами, которые Эйнсли и Квинн предусмотрительно прицепили на карманы пиджаков.
— К сожалению, именно по делу, — подтвердил Квинн.
— Извините! Рад, что вы уже здесь. Я просто не пускаю сюда никого, у кого нет…
— Продолжайте в том же духе, — велел Эйнсли. — Оставайтесь пока здесь. Сюда прибудет много наших людей, но посторонних не пропускайте. Даже в коридор.
— Слушаюсь, сэр! — Ошеломленный происшествием Кобо забыл, что собирался домой.
На пороге номера восемьсот пять их ждал Себайос, преисполненный к прибывшим почтения. Как многие молодые полицейские, он мечтал в будущем сменить форму патрульного на штатский костюм детектива, а потому не прочь был произвести хорошее впечатление. Он передал им листок с именами, полученный прежде от охранника, доложил, что место преступления сохранено в неприкосновенном виде, если не считать краткого осмотра, проведенного им самим.
— Отлично, — кивнул Эйнсли. — Оставайтесь здесь, я вызову вам в помощь еще двоих. Пресса уже в отеле, очень скоро они начнут ломиться сюда. Ни один не должен прорваться на этаж. И никакой информации. Твердите им, что позже они получат ее у представителя службы по связям с общественностью. Никто не должен приближаться к двери номера без моего или инспектора Квинна разрешения. Инструкции ясны?
— Да, сэр.
— Вот и хорошо. Так… Теперь посмотрим, что мы тут имеем.
Стоило Себайосу открыть дверь восемьсот пятого номера, Квинн в отвращении наморщил нос.
— Стало быть, вот этого мне будет не хватать на пенсии?
Эйнсли только помотал головой в ответ. Это и в самом деле тошнотворно — запах смерти, прогорклая вонь, от которой никуда не деться на месте убийства, особенно если из открытых ран вытекло много крови.
Оба детектива пометили в блокнотах время, когда вошли в номер. Теперь до самого окончания следствия им предстояло фиксировать на бумаге каждый свой шаг. Трудоемко, но крайне важно — позднее в суде адвокаты не преминут поставить под сомнение их способность запоминать детали, не прибегая к записям.
Но поначалу они просто застыли, пораженные чудовищной картиной: две кровавые лужи, начавшие подпекаться по краям, два обезображенных, уже тронутых разложением трупа. Любой начинающий детектив из отдела убийств первым делом узнавал на практике, что, как только жизнь покидает человеческое тело, его распад происходит поразительно быстро. Стоит сердцу перестать разгонять кровь по жилам, как мириады микробов обращают плоть в тлен. Эйнсли хорошо помнил, как один судебной медик со стажем в запале кричал: “Гниль! Дерьмо! Вот что такое труп. Мы в нем порылись и узнали все, что нужно, лучше как можно быстрее от него избавиться. Человеческие останки необходимо тут же сжигать! Это оптимально. Кому захочется развеять прах по ветру. Бога ради! Никаких возражений! А вот гробы, могилы, кладбища — чистое варварство. Земле можно найти гораздо лучшее применение”.
Восемьсот пятый номер был вдобавок основательно разгромлен. Стулья перевернуты, постельные принадлежности скручены жгутом, одежда убитых разбросана по всей комнате. Радиоприемник на подоконнике продолжал грохотать.
— Когда вы вошли сюда в первый раз, что передавали? — спросил Квинн, обернувшись к Себайосу.
— Примерно то же, что и сейчас. И охранник из отеля говорит, что слышал эту музыку. Сдается мне, это станция Металл-105”.
— Спасибо, — кивнул Квинн, черкнув в блокноте. — Сын обожает эту муть, а я лично от нее моментально зверею.
Эйнсли в этот момент уже настукивал кончиком пальца по кнопкам мобильного телефона. За трубку аппарата в номере восемьсот пять нельзя было браться, пока не сняли отпечатки пальцев.
Первым делом он связался с группой экспертов-криминалистов — одним из штатских подразделений управления полиции Майами, чьи сотрудники работали по контракту. На них должна лечь техническая часть осмотра места преступления. Они сфотографируют здесь все вплоть до мельчайших улик, которые неопытный глаз даже не заметит, снимут отпечатки пальцев, соберут кровь на анализ и все прочее, что может понадобиться сыщикам. Важнее всего было сохранить место преступления в неизменном виде до прибытия криминалистов. Один случайный человек, оказавшийся здесь, мог уничтожить важную улику и конец преступление не раскрыто, убийца разгуливает на свободе. Случалось, что такими профанами оказывались высокие полицейские чины, которые вообще любят “выезжать на убийства”, движимые любопытством чистейшей воды. Поэтому уже давно действовало правило, что только ведущий следователь из отдела по расследованию убийств распоряжается на месте преступления, пусть он и самого младшего чина в полицейской табели о рангах.
Затем Эйнсли позвонил с докладом своему начальнику лейтенанту Ньюболду, который был уже в пути, чтобы лично присутствовать при начале расследования; сделал запрос в прокуратуру штата, чтобы выслали своего представителя; убедительно попросил пресс-службу взять на себя журналистов, осадивших отель.
Как только криминалистическая экспертиза закончит работать с трупами, Эйнсли отдаст их медику. Чем раньше он осмотрит тела, тем лучше для следствия.
Потом трупы отвезут в окружной морг, произведут вскрытие, при котором будет присутствовать Бернард Квинн.
Пока Эйнсли был занят телефонными звонками, Квинн натянул на правую руку резиновую перчатку и осторожно выдернул вилку из розетки, отключив гремевшее радио. Затем он принялся за методичный осмотр жертв преступления: характер ран, одежда, содержимое карманов, предметы, лежащие рядом с трупами, — все наблюдения аккуратно заносились в блокнот.
Отметил он и несколько дорогих на вид ювелирных украшений, сложенных на столике у кровати. Следующее открытие заставило его вскрикнуть:
— Ты только посмотри на это!
Эйнсли поспешил откликнуться на зов и тоже увидел, что позади трупов, невидимые поначалу, были сложены рядком четыре дохлые кошки. Непостижимая дикость! Некоторое время сыщики в изумлении разглядывали жалкие тушки.
— Этим нам хотели что-то сказать, — заметил Эйнсли после тягостной паузы. — Есть предположения, что именно?
— Вот так, сразу? Нет… — в задумчивости ответил Квинн. — Видно, придется поломать голову.
Потом месяцами почти все в их отделе ломали над этим головы. Выдвигались версии, порой весьма замысловатые, но по всестороннем рассмотрении все они отвергались как не правдоподобные. Только много позже стало очевидно, что на месте убийства Фростов присутствовала еще одна, все проясняющая улика, находившаяся в нескольких сантиметрах от несчастных мурок.
Теперь же Квинн склонился, чтобы поближе рассмотреть грубо отсеченные от тел куски плоти. Всего через несколько мгновений он шумно сглотнул. Эйнсли бросил на него встревоженный взгляд.
— Что с тобой?
— Сейчас… — только и сумел выдавить из себя Квинн, метнувшись к двери. Полминуты спустя завтрак, с аппетитом съеденный Kвинном около часа назад, оказался в унитазе. Прополоскав рот и хорошенько умывшись, он вернулся к работе.
— Давненько со мной этого не приключалось, — сказал он с виноватым видом.
Эйнсли только кивнул. Квинн мог не извиняться: время от времени подобные казусы происходили с каждым из них, и никто не считал это слабостью. Действительно непростительным было бы сблевать прямо на месте преступления, сделав вещественные доказательства непригодными для экспертизы.
Донесшиеся из коридора громкие голоса возвестили о прибытии криминалистов. Первым вошел старший группы Хулио Верона, за ним — эксперт первого ранга Сильвия Уолден. Верона, приземистый лысоватый крепыш, с порога принялся изучать обстановку острыми темными глазками. Уолден, молоденькая длинноногая блондинка, была специалистом по дактилоскопии и имела при себе черный чемоданчик размером чуть больше обычного “дипломата”.
Некоторое время все молчали. Потом Верона помотал головой и сказал со вздохом:
— У меня вот двое внучат… Сегодня утром за завтраком мы смотрели телевизор. Как раз показывали сюжет, как пара школьников убила дружка своей матери. Я и говорю малышам: “Вам от нас достанется в наследство совсем обезумевший мир”. И тут как раз звонок, и теперь вот этот ужас. — Он жестом указал на обезображенные трупы. — Все страшнее день ото дня, да?
— Этот мир всегда был невеселым местом, Хулио, — задумчиво отозвался Эйнсли. — Вся разница в том, что сейчас стало больше потенциальных жертв и убийц. Да и новости распространяются все быстрее. Скоро нам будут показывать эту жуть в прямых репортажах.
— Ты в своем репертуаре.., философ… — пожал плечами Верона. — А по мне, как ни крути, все равно тоска.
Он начал фотографировать трупы, делая с каждой точки по три снимка: общий, средний и крупный планы. Помимо этого криминалисту нужно будет еще сфотографировать каждый уголок номера, коридор, лестничные клетки, лифты и само здание снаружи, уделяя особое внимание всем входам и выходам, которыми мог воспользоваться убийца. Такая съемка нередко выявляла детали, не замеченные следователями при первом осмотре. В обязанности Вероны входило к тому же составление детального плана места преступления, который позже внесут в память специального компьютера.
Сильвия Уолден пыталась выявить невидимые отпечатки пальцев, взявшись в первую очередь за входную дверь внутри и снаружи, где неосторожный преступник мог оставить след своей руки. Вламываясь в чужое жилище, нервничают самые закоренелые негодяи и нередко забывают о перчатках, правда, позже спохватываются.
Уолден наносила на деревянные поверхности смесь из черного графитного порошка и мельчайших металлических опилок, собирая излишки намагниченной щеточкой. Смесь пристает в тех местах, где попадает на влагу, липиды, аминокислоты, соли и другие химикалии, что и позволяет образоваться отпечатку.
На более гладких поверхностях — стекле, металле — применялся немагнитный порошок, притом разного цвета для лучшей видимости на том или ином фоне. Уолден умело манипулировала этим арсеналом, зная, что отпечатки получаются разными в зависимости от структуры кожи, температуры тела и веществ, которые прилипают к кончикам пальцев.
Томас Себайос тихо вошел в комнату и наблюдал теперь, как работает Уолден. Было заметно, что молодая женщина произвела на него сильное впечатление. Почувствовав на себе его взгляд, Сильвия с улыбкой обернулась и сказала:
— Добыть хорошие отпечатки труднее, чем думают многие.
— А по телевизору кажется легко, — просияв, ответил Себайос.
— По телевизору все легко. А вообще-то все дело в поверхности, — охотно пустилась в объяснения Сильвия. — Лучше всего снимать пальцы с ровной и гладкой поверхности, со стекла например, но только чистого и сухого. Если стекло пыльное, отпечатки выйдут смазанными, такие никуда не годятся. Дверные ручки для нас безнадежны.. Плоские участки слишком малы, сплошные округлости, а отпечатки практически всегда смазываются, когда ручку поворачивают. — Уолден внимательнее посмотрела на юного патрульного и нашла его симпатичным. — А знаете, что качество отпечатков пальцев зависит и от того, что человек ел?
“Ройел Колониел” называли иногда богадельней, потому что здесь не буянила молодежь, не устраивались оргии, как не бывало и проблем с наркоманами. Большинство постояльцев неизменно составляла пожилая и солидная публика, которой нравился покой немноголюдного вестибюля отеля, обилие зелени в кадках да и сам архитектурный стиль, в котором отель был построен — кто-то однажды определил его как “свадебный торт из кирпича”.
Впрочем, именно такой отель и был более всего уместен в Кокосовом оазисе, где поразительным образом старомодное соседствовало с современным. В этом районе покосившиеся столетние домишки стояли бок о бок с фешенебельными особняками; дешевые мелочные лавки располагались дверь в дверь с пугающими дороговизной модными магазинами; забегаловки, где можно было перекусить на скорую руку, соседствовали с ресторанами для утонченных гурманов. Словом, бедность и богатство обитали здесь рука об руку. У Кокосового оазиса, считавшегося старейшим кварталом Майами (поселок возник на двадцать лет раньше самого города), было не одно, а несколько лиц, и каждое желало главенствовать.
Понятно, однако, что не об этом размышлял Кобо, когда вышел из лифта и направился вдоль коридора восьмого этажа. Он не был философом и даже не жил в Кокосовом оазисе, приезжая каждый день на работу из Северного Майами. Ничто не предвещало неприятностей, мыслями он уже был на пути домой.
В самом конце коридора, где находилась пожарная лестница, он вдруг заметил, что дверь номера восемьсот пять чуть приоткрыта. Изнутри доносились громкие звуки то ли радиоприемника, то ли телевизора. Кобо постучал. Не получив ответа, он открыл дверь, просунулся внутрь и сразу скривился от невыносимой вони. Зажав рот и нос ладонью, он вошел. От зрелища, открывшегося ему в комнате, Кобо почувствовал слабость в коленках. Прямо перед ним в огромной луже крови лежали два трупа — мужчины и женщины, а куски человеческой плоти были разбросаны вокруг.
С невероятной быстротой охранник выскочил в коридор. Ему стоило изрядных усилий сохранять самообладание. Он снял с пояса мобильный телефон и набрал 911.
— Служба “Девять-один-один” слушает! — ответила дежурная. — Чем мы можем вам помочь?
Короткий гудок означал, что разговор начал записываться на пленку.
Дежурная центра связи полиции Майами выслушала сообщение Орландо Кобо о двойном убийстве в отеле “Ройел Колониел”.
— Вы сотрудник охраны?
— Точно так, мэм.
— Где вы находитесь?
— Прямо рядом с номером. Это — восемьсот пятый. В процессе разговора дежурная набирала информацию на экране компьютера. Спустя считанные мгновения ее прочитает диспетчер соответствующего отдела.
— Оставайтесь на месте, — сказала охраннику дежурная, — и возьмите дверь номера под контроль. Не пускайте туда никого до прибытия наших людей.
Полицейский Томас Себайос в патрульной машине под номером сто шестьдесят четыре курсировал в паре километров оттуда, в районе шоссе Саут Дикси, когда получил вызов из центра. Его машина тут же почти на месте развернулась, взвизгнув покрышками, и с воющей сиреной понеслась по направлению к “Ройсл Колониел”.
Еще несколько минут, и Себайос присоединился к Кобо у двери восемьсот пятого номера.
— Я навел справки в нашей службе размещения, сказал ему охранник, сверяясь со своими записями. — Этот номер занимали супруги Фрост из Индианы. Гомер и Бланш Фрост. — Кобо передал полицейскому листок с именами и ключ-карту от номера.
Вставив карту в прорезь замка, Себайос открыл дверь и осторожно вошел. Инстинктивно отшатнувшись в первое мгновение, он заставил себя вникнуть в детали обстановки, вскоре ему предстояло дать ее подробное описание.
Перед ним были трупы пожилых мужчины и женщины, связанные, с кляпами во рту, они находились в сидячем положении друг против друга словно для того, чтобы один мог видеть, как умирает другой. Лица жертв носили следы побоев, у мужчины были выжжены глаза. Тела покрывали множественные ножевые раны. Звуковым фоном для всего этого ужаса служили мощные аккорды тяжелого рока, несшиеся из радиоприемника.
Томас Себайос решил, что с него достаточно. Он вернулся в коридор и по радио вызвал диспетчера; его личный номер автоматически должен был высветиться при этом на дисплее компьютера. Все еще прерывающимся голосом он попросил:
— Соедините меня с отделом по расследованию убийств на первом.
Тактический первый радиоканал был зарезервирован для переговоров сотрудников отдела по расследованию убийств. Сержант Малколм Эйнсли, личный номер тринадцать-десять как раз ехал тогда на работу в машине без маркировки и уже успел доложить диспетчеру, что приступил к обязанностям. В этот день группа Эйнсли была дежурной.
По сигналу из центра связи Эйнсли переключился на первый канал:
— Тринадцать-десять слушает. Прием.
— Два трупа в отеле “Ройел Колониел”, — доложил Себайос. — Номер восемьсот пять. Возможно, вариант тридцать один. — Он сделал паузу, сглотнул и более решительно сказал:
— Поправка, это стопроцентный тридцать первый и очень тяжелый.
“Вариант тридцать один” на языке полицейского радиообмена означал убийство.
— Направляюсь к вам, — ответил Эйнсли. — Изолируйте помещение. Никого туда не впускайте и не входите сами.
Эйнсли резко развернул машину и, прибавив газу, помчался в обратном направлении. На ходу он вызвал по радио детектива Бернарда Квинна и приказал прибыть в “Ройел Колониел”.
Остальные сыщики из его группы уже разъехались по другим вызовам. В последние месяцы убийств совершалось все больше, на столах детективов скапливались груды дел. Вот и нынешний день приносил новую страшную жатву.
Эйнсли и Квинн подъехали к отелю с интервалом в считанные секунды и вместе направились к лифтам. Седеющий, с усталым, покрытым морщинами лицом, Квинн умел и любил одеваться. В этот день на нем был темно-синий блейзер, серые брюки с безукоризненными стрелками и галстук в полоску. Англичанина по рождению, американцем его сделали приемные родители, он был ветераном полиции — шестидесятилетие и выход на пенсию уже не за горами.
Коллеги относились к Квинну с уважением и симпатией отчасти потому, что никогда в жизни он никому не перебежал дороги. Став детективом, он прекрасно справлялся с работой, но к повышению не стремился. Он попросту не хотел брать на себя ответственность за других и даже не пытался сдать экзамены на сержанта, хотя справился бы с ними легко. При всем при этом Квинну с легким сердцем можно было поручить любое расследование.
— Возьмешь это дело на себя, Берни, — распорядился Эйнсли. — Я помогу, чем смогу. Принимайся за работу.
Еще в холле гостиницы у стойки регистрации Эйнсли заметил двух журналисток. Они, вероятно, были из тех репортеров, что кружат по городу, слушая переговоры полицейских по радио, чтобы первыми подоспеть на место преступления. Одна из них узнала детективов и опрометью бросилась к их лифту, но не успела — створки дверей сомкнулись.
— А ведь у кого-то день начинается по-человечески! — сокрушенно вздохнул Квинн.
— Скоро сам убедишься, — сказал Эйнсли. — Как знать, ты, быть может, еще будешь скучать на пенсии по этой свистопляске.
Как только они вышли на восьмом этаже, путь им преградил охранник.
— Если вы, джентльмены, сюда по делу… — начал Кобо, но осекся, заметив полицейские значки полиции Майами, которые Эйнсли и Квинн предусмотрительно прицепили на карманы пиджаков.
— К сожалению, именно по делу, — подтвердил Квинн.
— Извините! Рад, что вы уже здесь. Я просто не пускаю сюда никого, у кого нет…
— Продолжайте в том же духе, — велел Эйнсли. — Оставайтесь пока здесь. Сюда прибудет много наших людей, но посторонних не пропускайте. Даже в коридор.
— Слушаюсь, сэр! — Ошеломленный происшествием Кобо забыл, что собирался домой.
На пороге номера восемьсот пять их ждал Себайос, преисполненный к прибывшим почтения. Как многие молодые полицейские, он мечтал в будущем сменить форму патрульного на штатский костюм детектива, а потому не прочь был произвести хорошее впечатление. Он передал им листок с именами, полученный прежде от охранника, доложил, что место преступления сохранено в неприкосновенном виде, если не считать краткого осмотра, проведенного им самим.
— Отлично, — кивнул Эйнсли. — Оставайтесь здесь, я вызову вам в помощь еще двоих. Пресса уже в отеле, очень скоро они начнут ломиться сюда. Ни один не должен прорваться на этаж. И никакой информации. Твердите им, что позже они получат ее у представителя службы по связям с общественностью. Никто не должен приближаться к двери номера без моего или инспектора Квинна разрешения. Инструкции ясны?
— Да, сэр.
— Вот и хорошо. Так… Теперь посмотрим, что мы тут имеем.
Стоило Себайосу открыть дверь восемьсот пятого номера, Квинн в отвращении наморщил нос.
— Стало быть, вот этого мне будет не хватать на пенсии?
Эйнсли только помотал головой в ответ. Это и в самом деле тошнотворно — запах смерти, прогорклая вонь, от которой никуда не деться на месте убийства, особенно если из открытых ран вытекло много крови.
Оба детектива пометили в блокнотах время, когда вошли в номер. Теперь до самого окончания следствия им предстояло фиксировать на бумаге каждый свой шаг. Трудоемко, но крайне важно — позднее в суде адвокаты не преминут поставить под сомнение их способность запоминать детали, не прибегая к записям.
Но поначалу они просто застыли, пораженные чудовищной картиной: две кровавые лужи, начавшие подпекаться по краям, два обезображенных, уже тронутых разложением трупа. Любой начинающий детектив из отдела убийств первым делом узнавал на практике, что, как только жизнь покидает человеческое тело, его распад происходит поразительно быстро. Стоит сердцу перестать разгонять кровь по жилам, как мириады микробов обращают плоть в тлен. Эйнсли хорошо помнил, как один судебной медик со стажем в запале кричал: “Гниль! Дерьмо! Вот что такое труп. Мы в нем порылись и узнали все, что нужно, лучше как можно быстрее от него избавиться. Человеческие останки необходимо тут же сжигать! Это оптимально. Кому захочется развеять прах по ветру. Бога ради! Никаких возражений! А вот гробы, могилы, кладбища — чистое варварство. Земле можно найти гораздо лучшее применение”.
Восемьсот пятый номер был вдобавок основательно разгромлен. Стулья перевернуты, постельные принадлежности скручены жгутом, одежда убитых разбросана по всей комнате. Радиоприемник на подоконнике продолжал грохотать.
— Когда вы вошли сюда в первый раз, что передавали? — спросил Квинн, обернувшись к Себайосу.
— Примерно то же, что и сейчас. И охранник из отеля говорит, что слышал эту музыку. Сдается мне, это станция Металл-105”.
— Спасибо, — кивнул Квинн, черкнув в блокноте. — Сын обожает эту муть, а я лично от нее моментально зверею.
Эйнсли в этот момент уже настукивал кончиком пальца по кнопкам мобильного телефона. За трубку аппарата в номере восемьсот пять нельзя было браться, пока не сняли отпечатки пальцев.
Первым делом он связался с группой экспертов-криминалистов — одним из штатских подразделений управления полиции Майами, чьи сотрудники работали по контракту. На них должна лечь техническая часть осмотра места преступления. Они сфотографируют здесь все вплоть до мельчайших улик, которые неопытный глаз даже не заметит, снимут отпечатки пальцев, соберут кровь на анализ и все прочее, что может понадобиться сыщикам. Важнее всего было сохранить место преступления в неизменном виде до прибытия криминалистов. Один случайный человек, оказавшийся здесь, мог уничтожить важную улику и конец преступление не раскрыто, убийца разгуливает на свободе. Случалось, что такими профанами оказывались высокие полицейские чины, которые вообще любят “выезжать на убийства”, движимые любопытством чистейшей воды. Поэтому уже давно действовало правило, что только ведущий следователь из отдела по расследованию убийств распоряжается на месте преступления, пусть он и самого младшего чина в полицейской табели о рангах.
Затем Эйнсли позвонил с докладом своему начальнику лейтенанту Ньюболду, который был уже в пути, чтобы лично присутствовать при начале расследования; сделал запрос в прокуратуру штата, чтобы выслали своего представителя; убедительно попросил пресс-службу взять на себя журналистов, осадивших отель.
Как только криминалистическая экспертиза закончит работать с трупами, Эйнсли отдаст их медику. Чем раньше он осмотрит тела, тем лучше для следствия.
Потом трупы отвезут в окружной морг, произведут вскрытие, при котором будет присутствовать Бернард Квинн.
Пока Эйнсли был занят телефонными звонками, Квинн натянул на правую руку резиновую перчатку и осторожно выдернул вилку из розетки, отключив гремевшее радио. Затем он принялся за методичный осмотр жертв преступления: характер ран, одежда, содержимое карманов, предметы, лежащие рядом с трупами, — все наблюдения аккуратно заносились в блокнот.
Отметил он и несколько дорогих на вид ювелирных украшений, сложенных на столике у кровати. Следующее открытие заставило его вскрикнуть:
— Ты только посмотри на это!
Эйнсли поспешил откликнуться на зов и тоже увидел, что позади трупов, невидимые поначалу, были сложены рядком четыре дохлые кошки. Непостижимая дикость! Некоторое время сыщики в изумлении разглядывали жалкие тушки.
— Этим нам хотели что-то сказать, — заметил Эйнсли после тягостной паузы. — Есть предположения, что именно?
— Вот так, сразу? Нет… — в задумчивости ответил Квинн. — Видно, придется поломать голову.
Потом месяцами почти все в их отделе ломали над этим головы. Выдвигались версии, порой весьма замысловатые, но по всестороннем рассмотрении все они отвергались как не правдоподобные. Только много позже стало очевидно, что на месте убийства Фростов присутствовала еще одна, все проясняющая улика, находившаяся в нескольких сантиметрах от несчастных мурок.
Теперь же Квинн склонился, чтобы поближе рассмотреть грубо отсеченные от тел куски плоти. Всего через несколько мгновений он шумно сглотнул. Эйнсли бросил на него встревоженный взгляд.
— Что с тобой?
— Сейчас… — только и сумел выдавить из себя Квинн, метнувшись к двери. Полминуты спустя завтрак, с аппетитом съеденный Kвинном около часа назад, оказался в унитазе. Прополоскав рот и хорошенько умывшись, он вернулся к работе.
— Давненько со мной этого не приключалось, — сказал он с виноватым видом.
Эйнсли только кивнул. Квинн мог не извиняться: время от времени подобные казусы происходили с каждым из них, и никто не считал это слабостью. Действительно непростительным было бы сблевать прямо на месте преступления, сделав вещественные доказательства непригодными для экспертизы.
Донесшиеся из коридора громкие голоса возвестили о прибытии криминалистов. Первым вошел старший группы Хулио Верона, за ним — эксперт первого ранга Сильвия Уолден. Верона, приземистый лысоватый крепыш, с порога принялся изучать обстановку острыми темными глазками. Уолден, молоденькая длинноногая блондинка, была специалистом по дактилоскопии и имела при себе черный чемоданчик размером чуть больше обычного “дипломата”.
Некоторое время все молчали. Потом Верона помотал головой и сказал со вздохом:
— У меня вот двое внучат… Сегодня утром за завтраком мы смотрели телевизор. Как раз показывали сюжет, как пара школьников убила дружка своей матери. Я и говорю малышам: “Вам от нас достанется в наследство совсем обезумевший мир”. И тут как раз звонок, и теперь вот этот ужас. — Он жестом указал на обезображенные трупы. — Все страшнее день ото дня, да?
— Этот мир всегда был невеселым местом, Хулио, — задумчиво отозвался Эйнсли. — Вся разница в том, что сейчас стало больше потенциальных жертв и убийц. Да и новости распространяются все быстрее. Скоро нам будут показывать эту жуть в прямых репортажах.
— Ты в своем репертуаре.., философ… — пожал плечами Верона. — А по мне, как ни крути, все равно тоска.
Он начал фотографировать трупы, делая с каждой точки по три снимка: общий, средний и крупный планы. Помимо этого криминалисту нужно будет еще сфотографировать каждый уголок номера, коридор, лестничные клетки, лифты и само здание снаружи, уделяя особое внимание всем входам и выходам, которыми мог воспользоваться убийца. Такая съемка нередко выявляла детали, не замеченные следователями при первом осмотре. В обязанности Вероны входило к тому же составление детального плана места преступления, который позже внесут в память специального компьютера.
Сильвия Уолден пыталась выявить невидимые отпечатки пальцев, взявшись в первую очередь за входную дверь внутри и снаружи, где неосторожный преступник мог оставить след своей руки. Вламываясь в чужое жилище, нервничают самые закоренелые негодяи и нередко забывают о перчатках, правда, позже спохватываются.
Уолден наносила на деревянные поверхности смесь из черного графитного порошка и мельчайших металлических опилок, собирая излишки намагниченной щеточкой. Смесь пристает в тех местах, где попадает на влагу, липиды, аминокислоты, соли и другие химикалии, что и позволяет образоваться отпечатку.
На более гладких поверхностях — стекле, металле — применялся немагнитный порошок, притом разного цвета для лучшей видимости на том или ином фоне. Уолден умело манипулировала этим арсеналом, зная, что отпечатки получаются разными в зависимости от структуры кожи, температуры тела и веществ, которые прилипают к кончикам пальцев.
Томас Себайос тихо вошел в комнату и наблюдал теперь, как работает Уолден. Было заметно, что молодая женщина произвела на него сильное впечатление. Почувствовав на себе его взгляд, Сильвия с улыбкой обернулась и сказала:
— Добыть хорошие отпечатки труднее, чем думают многие.
— А по телевизору кажется легко, — просияв, ответил Себайос.
— По телевизору все легко. А вообще-то все дело в поверхности, — охотно пустилась в объяснения Сильвия. — Лучше всего снимать пальцы с ровной и гладкой поверхности, со стекла например, но только чистого и сухого. Если стекло пыльное, отпечатки выйдут смазанными, такие никуда не годятся. Дверные ручки для нас безнадежны.. Плоские участки слишком малы, сплошные округлости, а отпечатки практически всегда смазываются, когда ручку поворачивают. — Уолден внимательнее посмотрела на юного патрульного и нашла его симпатичным. — А знаете, что качество отпечатков пальцев зависит и от того, что человек ел?