Страница:
— Ты же мне сказал, что ее не было.
— Ее больше не было, но она все еще была там, если ты понял, о чем я говорю.
— Ты уверен, что она все еще была там — все еще, а не опять? Она лежала так, как я ее оставил. Конечно, нельзя сказать наверняка. Спящий всегда выглядит примерно одинаково. Думаю, не иначе, как я свихнул ей шею: у нее голова все время валилась набок.
— Доктор бы тебе сказал.
— Я не послал за доктором. Он всего-навсего подтвердил бы, что я убил ее.
— Ну тогда полиция… это же был нешчастный шлучай, — язык у Перси начал заплетаться.
— Я думал об этом, но что бы они стали делать? Заперли бы меня в кутузку. По судам затаскали бы. Обвинили бы в непреднамеренном убийстве, потом снова заперли бы. А у меня времени на все это нет.
— Верно, времени нет. Так что ты сделал?
— Ничего. Я подумал, ее больше нет, бедняжки, — может быть ей просто пришла пора умирать. И ничто не вернет ее назад. А я долго не протяну. Пару лет, от силы, а потом случится то, чего она всегда так боялась. Так почему ж не оставить все, как есть?
— Ты совершенно прав, и я ш тобой шоглашен. — Пары, затуманившие рассудок Перси, начинали рассеиваться. — Но законы, порядки — а у тебя труп в доме.
— Да, — ответил Дик, — и эта соседка, которая вечно лезет не в свое дело, поэтому я снес бедняжку Мэг в морозильник и спрятал за тушами, пока все не обдумаю хорошенько.
— Ну и как, обдумал?
— Нет еще. Пока все и так шло нормально. Хочешь еще выпить?
— Твое здоровье, — сказал Перси, чокаясь. — Что ты имеешь в виду пока?
— Ты считаешь, что ничего не переменилось?
— Ш чего что-то должно меняться? Только из-за того, что я увидел ногу? Какое мне дело, что у тебя там вышло ш твоей женой. Это только ваш кашается.
— Ты хочешь сказать, что не будешь звонить в полицию, как только доберешься домой? — Дик прищурился и пристально посмотрел на него.
— Не буду, если ты меня не попросишь.
— Какого дьявола я буду тебя просить им звонить?
— А зачем же ты показал мне эту распроклятую ногу?
— Да не собирался я тебе ее показывать. Понятия не имею, как так она высунулась. Я же наоборот пытался развеять твои подозрения. А раз ты чересчур любопытный, хотел, чтобы тебе было, над чем поразмыслить. Перси обдумал эти слова, осушил свой стакан и сказал:
— Интересно… Дик начал выходить из терпения:
— Что тебе «интересно»? — крикнул он. — Черт возьми, что же, по-твоему, я делал? На вот, еще выпей.
— Ага, — сказал Перси, — это прояшняет мои мышли. А то они… вшегда… путаютшя.
— Ну и хорошо. Давай, выкладывай свою ясную мысль.
— Моя мышль… Моя мышль такая, что это ты жвал на помощь. Дик взорвался.
— На помощь? Чтобы я первого встречного заморыша, вроде тебя, звал на помощь?
— Прошто не веритшя, — признал Перси.
— Полная чепуха.
— Чепуха, конечно, да вот какое дело… — Если Перси сейчас был хоть в чем-то уверен, так это в том, что ему нужно домой. — Дело такое, что, как ни крути, а я вше равно втянут. Я жнаю, как тебе тяжело, пушть даже ты и такой шильный, и мне тебя жаль. Я хотел бы тебе помочь… но не шобираюшь во вше это впутываться. — Он нетвердо поднялся на ноги, но здоровяк Дик перегнулся через стойку и усадил его обратно.
— Ты уже впутался, старый философ, выше крыши.
— Ага, впутался, а сейчаш выпутываюшь. — Он снова сделал попытку подняться.
— Нет уж, посиди, пока мы все не обсудим, — сказал Дик, положив Перси руку на плечо и заставляя его сесть.
— Не надо меня силком удерживать я же тебе друг, разве не так? Говорю тебе… мне тебя жаль… чертовски жаль… я жнаю, что ты этого не хотел. Ты же ее все еще любил, раз ты хотел поцеловать ее на ночь?…
— Да мы с ней не так уж плохо жили. Можно сказать, душа в душу.
— Значит, это был несчастный шлучай… тебе нужно было пойти в полицию… объяснить там вше… но ты не пошел… подумал, что получил наконец свободу. А потом ты не знал, что делать, тебе даже захотелось, чтобы эта твоя соседка, старая трещотка, пошла и сообщила в полицию… но она не пошла. — В голове у Перси полностью прояснилось. Вот если бы еще комната перестала раскачиваться вверх-вниз.
— Но она не пошла, — подсказал Дик.
— Поэтому, когда появился я, ты ухватилшя… за возможность вовлечь меня. Дик был поражен.
— И ты до всего этого сам додумался?
— Да. Шам, — гордо сказал Перси. Дик покачал головой — медленно, потому что виски начало действовать и на него.
— Должно быть, ты спятил. Я просто пытался отвлечь подозрения. Теперь еще ты навязался на мою голову.
— Ну, тогда я пошел, не беспокойся. Я тебе скажу, что я буду делать, я думаю, тебе нужна помощь, так вот, я тебе помогу…
— Ни в жизнь! — Дик наполнил стаканы и поднял тост. — За Маргарет.
— У которой на все был совет. Сейчас скажу, что я собираюсь делать. Я ничего не собираюсь делать, это годится, Дик?
— Это отлично, Перси, лучше быть не может. Перси с трудом поднялся на ноги, и снова Дик заставил его сесть.
— Тебе еще рано, старый солдат. Мне нужны гарантии.
— Да зачем ты меня вше время усаживаешь? Какие еще гарантии?
— Что ты ничего не скажешь своей жене-болтушке.
— Бог с тобой, старина! Ей только скажи — тут же на всю округу разнесет.
— Правильно, Перси. Поэтому мне и нужны гарантии. Перси сильно задумался на минуту.
— Ну вот те крест, и чтоб мне сдохнуть? Дик обдумал это, потом грустно покачал головой.
— Не пойдет.
— Как насчет честного шкаутшкого? — предложил Перси с надеждой.
— Прости, старый сержант… я сам был скаутом… Придется запереть тебя в морозильнике.
— Никак нельзя, капитан, я не надел швитер. У меня только шарф с собой.
— Единственное помещение в доме, которое не пропускает звуки, объяснил Дик.
— Я — ик — улавливаю ход твоих мыслей, старый тюремщик, но тут есть загвоздка. Паули станет меня искать. Я, кажется, придумал! Лучше запри в морозильник ее.
— Тогда она не разболтает, — сказал Дик с сомнением.
— Тогда и я не разболтаю, полковник… чтоб мне лопнуть, если не удержусь.
— Перси, да ты просто Эйнштейн, старина, ты гений! А как нам ее сюда заполучить?
— Очень прошто… Пожвони ей… Скажи, чтоб оделашь потеплей… и принесла с собой корзину… Шкажи, что ты дашь ей оленины… Потом запри ее.
— Пятерка, профессор. Как ей позвонить?
— Позвонить — и заманить… — Он хихикнул. Потом крепко задумался. Я не знаю номер. Понимаешь, я никогда ей не звонил… Я всегда там… зачем же мне было ей звонить… Когда они попытались разыскать номер Паули в справочнике, мелкий шрифт так и запрыгал у них перед глазами, что это оказалось непосильной задачей.
— Я сам за ней схожу, — сказал Перси. — Тут недалеко.
— Давай поскорее, — попросил Дик, — мне завтра рано выходить.
— Собираешься убить еще одного старого оленя?
— Брось, ничего такого. Просто пойду далеко в буш на несколько дней. Нужно кое-что для себя прояснить. Сходи приведи Паули.
— Три минуты, — сказал Перси, но, поторопясь выбраться, открыл не ту дверь.
— Это шкаф, — сказал Дик.
— Там целая куча Маргарет, — сказал Перси.
— Осталось от тех дней, когда она держала «бутик». Магазин одежды, чтоб ты понял.
— Знаю… Вон у того манекена нога отломана. Каким-то образом ему удалось добраться до дому. Он свалился прямо на крыльце, даже не почувствовав боли. Из дома выбежала Паули и помогла ему войти.
— Где же ты был? Не знаю, что только подумают Аткинсоны! Благодарение Богу, что они не увидели тебя в таком виде — ты напился!
— Только одну рюмощку… две… Шлушай, Паули… очень важно… одевайния потеплее… потеплее… большую корзину… иди тебя запрут в морозильник.
— Да о чем ты, ради всего святого?
— Оденься, — сказал Перси, — запрут у Дика в морозильнике… Ох, как мне плохо… В глазах у него потемнело, огромная волна подхватила дои и понесла в никуда… Наутро, когда Перси проснулся, он первым делом протянул руку и ощупал кровать рядом с собой. Паули не было. Перед ним встало ужасное видение: Паули, запертая в морозильнике у Дика. Он вскочил и бросился к телефону. Он уже набрал первые две цифры, когда вдруг услышал шум в кухне. Паули готовила завтрак.
— Слава Богу, ты здесь!
— А где еще, по-твоему, я могу быть?
— В морозильнике.
— А ну-ка давай, прыгай обратно в кровать, а я принесу тебе чайку и аспирина, и когда тебе станет лучше, ты мне все расскажешь.
— Ох, бедная моя голова, — сказал он, безропотно подчиняясь Паули. Он довольно долго размышлял над тем, что из этого вчерашнего можно рассказать Паули, а что следует выпустить, и в конце концов, после завтрака рассказал ей все. По-крайней мере столько, сколько смог припомнить. Паули нашла историю очень забавной. Она, конечно, не поверила, что Перси действительно видел человеческую ногу в морозильнике.
— Ну и денек у тебя выдался, бедняжка ты мой! Что же ты собираешься сейчас делать?
— Ничего, — ответила Перси, у которого так болела голова, что ему было не до смеха.
— Возможно, ты прав, — сказала Паули. — Ты выпил столько виски, что тебе, наверное, всякое намерещилось.
— Нет, тут все очень запутано. Единственное, о чем я сейчас жалею, это о том, что обратил на тот запах внимание. Ты знаешь, я все еще как будто его чувствую. Паули принюхалась.
— И я тоже чувствую, идет вроде снаружи. Она пошла к двери посмотреть — и вернулась с большой картонной коробкой в руках. От коробки и шло характерное зловоние; сбоку липкой лентой была приклеена записка. "Дорогой Перси, — говорилось в ней, — я ухожу в буш на несколько дней. В коробке обещанная оленина. Она как раз хорошо созрела, так что можешь ее больше не вывешивать на воздух. Прости, что я подшутил над тобой и так сильно тебя напоил. Ты славный малый. Дик. Р. S. Зайду навестить тебя, если вернусь. " — Он имеет в виду, когда вернется, — поправила Паули.
— Конечно, — ответил Перси. Перси открыл коробку. Внутри была оленья нога — «хорошо созревшая», а рядом с ней лежала пластмассовая ступня. На ступне было нацарапано «На память от Мэг». Паули опять увидела здесь только повод для смеха.
— Ну и типчик! Жутковатое у него чувство юмора! А ты-то у меня простофиля — здорово он тебя провел! Он наверняка все подстроил заранее, чтобы подшутить над миссис Кря-кря-или как там ее — а вместо нее пришел ты, вот тебе и досталось. Но Перси не видел во всем этом ничего смешного.
— Я, конечно, простофиля, согласен. Ну ничего, по крайней мере, у нас сегодня на обед будет жареная оленина. Приятно для разнообразия.
— Фу, — сказала его супруга, — никакой оленины. Пойди закопай ее в саду. Перси выкопал глубокую яму на старой клубничной грядке, он посчитал, что это самое подходящее место — и бросил в нее оленину.
— В землю, зловонная плоть. Из праха во прах… Бедняга Дик. Копаешь где-то в лесу могилу для старой своей подруги? А кто похоронит тебя? Богиня леса приберет твою душу и накроет тело листвой. Такое крепкое, хоть и старое тело. Такая глупая растрата… В землю и ты, бедная ножка. Такая изящная розовая Ножка. Совсем не похожая на ту старческую, синеватую, с распухшим большим пальцем, которая навсегда отпечаталась в моей памяти. Но я не расскажу Паули. Никогда в жизни. — Он поднял в салюте два пальца. — Чештное шкаутшкое.
— Ее больше не было, но она все еще была там, если ты понял, о чем я говорю.
— Ты уверен, что она все еще была там — все еще, а не опять? Она лежала так, как я ее оставил. Конечно, нельзя сказать наверняка. Спящий всегда выглядит примерно одинаково. Думаю, не иначе, как я свихнул ей шею: у нее голова все время валилась набок.
— Доктор бы тебе сказал.
— Я не послал за доктором. Он всего-навсего подтвердил бы, что я убил ее.
— Ну тогда полиция… это же был нешчастный шлучай, — язык у Перси начал заплетаться.
— Я думал об этом, но что бы они стали делать? Заперли бы меня в кутузку. По судам затаскали бы. Обвинили бы в непреднамеренном убийстве, потом снова заперли бы. А у меня времени на все это нет.
— Верно, времени нет. Так что ты сделал?
— Ничего. Я подумал, ее больше нет, бедняжки, — может быть ей просто пришла пора умирать. И ничто не вернет ее назад. А я долго не протяну. Пару лет, от силы, а потом случится то, чего она всегда так боялась. Так почему ж не оставить все, как есть?
— Ты совершенно прав, и я ш тобой шоглашен. — Пары, затуманившие рассудок Перси, начинали рассеиваться. — Но законы, порядки — а у тебя труп в доме.
— Да, — ответил Дик, — и эта соседка, которая вечно лезет не в свое дело, поэтому я снес бедняжку Мэг в морозильник и спрятал за тушами, пока все не обдумаю хорошенько.
— Ну и как, обдумал?
— Нет еще. Пока все и так шло нормально. Хочешь еще выпить?
— Твое здоровье, — сказал Перси, чокаясь. — Что ты имеешь в виду пока?
— Ты считаешь, что ничего не переменилось?
— Ш чего что-то должно меняться? Только из-за того, что я увидел ногу? Какое мне дело, что у тебя там вышло ш твоей женой. Это только ваш кашается.
— Ты хочешь сказать, что не будешь звонить в полицию, как только доберешься домой? — Дик прищурился и пристально посмотрел на него.
— Не буду, если ты меня не попросишь.
— Какого дьявола я буду тебя просить им звонить?
— А зачем же ты показал мне эту распроклятую ногу?
— Да не собирался я тебе ее показывать. Понятия не имею, как так она высунулась. Я же наоборот пытался развеять твои подозрения. А раз ты чересчур любопытный, хотел, чтобы тебе было, над чем поразмыслить. Перси обдумал эти слова, осушил свой стакан и сказал:
— Интересно… Дик начал выходить из терпения:
— Что тебе «интересно»? — крикнул он. — Черт возьми, что же, по-твоему, я делал? На вот, еще выпей.
— Ага, — сказал Перси, — это прояшняет мои мышли. А то они… вшегда… путаютшя.
— Ну и хорошо. Давай, выкладывай свою ясную мысль.
— Моя мышль… Моя мышль такая, что это ты жвал на помощь. Дик взорвался.
— На помощь? Чтобы я первого встречного заморыша, вроде тебя, звал на помощь?
— Прошто не веритшя, — признал Перси.
— Полная чепуха.
— Чепуха, конечно, да вот какое дело… — Если Перси сейчас был хоть в чем-то уверен, так это в том, что ему нужно домой. — Дело такое, что, как ни крути, а я вше равно втянут. Я жнаю, как тебе тяжело, пушть даже ты и такой шильный, и мне тебя жаль. Я хотел бы тебе помочь… но не шобираюшь во вше это впутываться. — Он нетвердо поднялся на ноги, но здоровяк Дик перегнулся через стойку и усадил его обратно.
— Ты уже впутался, старый философ, выше крыши.
— Ага, впутался, а сейчаш выпутываюшь. — Он снова сделал попытку подняться.
— Нет уж, посиди, пока мы все не обсудим, — сказал Дик, положив Перси руку на плечо и заставляя его сесть.
— Не надо меня силком удерживать я же тебе друг, разве не так? Говорю тебе… мне тебя жаль… чертовски жаль… я жнаю, что ты этого не хотел. Ты же ее все еще любил, раз ты хотел поцеловать ее на ночь?…
— Да мы с ней не так уж плохо жили. Можно сказать, душа в душу.
— Значит, это был несчастный шлучай… тебе нужно было пойти в полицию… объяснить там вше… но ты не пошел… подумал, что получил наконец свободу. А потом ты не знал, что делать, тебе даже захотелось, чтобы эта твоя соседка, старая трещотка, пошла и сообщила в полицию… но она не пошла. — В голове у Перси полностью прояснилось. Вот если бы еще комната перестала раскачиваться вверх-вниз.
— Но она не пошла, — подсказал Дик.
— Поэтому, когда появился я, ты ухватилшя… за возможность вовлечь меня. Дик был поражен.
— И ты до всего этого сам додумался?
— Да. Шам, — гордо сказал Перси. Дик покачал головой — медленно, потому что виски начало действовать и на него.
— Должно быть, ты спятил. Я просто пытался отвлечь подозрения. Теперь еще ты навязался на мою голову.
— Ну, тогда я пошел, не беспокойся. Я тебе скажу, что я буду делать, я думаю, тебе нужна помощь, так вот, я тебе помогу…
— Ни в жизнь! — Дик наполнил стаканы и поднял тост. — За Маргарет.
— У которой на все был совет. Сейчас скажу, что я собираюсь делать. Я ничего не собираюсь делать, это годится, Дик?
— Это отлично, Перси, лучше быть не может. Перси с трудом поднялся на ноги, и снова Дик заставил его сесть.
— Тебе еще рано, старый солдат. Мне нужны гарантии.
— Да зачем ты меня вше время усаживаешь? Какие еще гарантии?
— Что ты ничего не скажешь своей жене-болтушке.
— Бог с тобой, старина! Ей только скажи — тут же на всю округу разнесет.
— Правильно, Перси. Поэтому мне и нужны гарантии. Перси сильно задумался на минуту.
— Ну вот те крест, и чтоб мне сдохнуть? Дик обдумал это, потом грустно покачал головой.
— Не пойдет.
— Как насчет честного шкаутшкого? — предложил Перси с надеждой.
— Прости, старый сержант… я сам был скаутом… Придется запереть тебя в морозильнике.
— Никак нельзя, капитан, я не надел швитер. У меня только шарф с собой.
— Единственное помещение в доме, которое не пропускает звуки, объяснил Дик.
— Я — ик — улавливаю ход твоих мыслей, старый тюремщик, но тут есть загвоздка. Паули станет меня искать. Я, кажется, придумал! Лучше запри в морозильник ее.
— Тогда она не разболтает, — сказал Дик с сомнением.
— Тогда и я не разболтаю, полковник… чтоб мне лопнуть, если не удержусь.
— Перси, да ты просто Эйнштейн, старина, ты гений! А как нам ее сюда заполучить?
— Очень прошто… Пожвони ей… Скажи, чтоб оделашь потеплей… и принесла с собой корзину… Шкажи, что ты дашь ей оленины… Потом запри ее.
— Пятерка, профессор. Как ей позвонить?
— Позвонить — и заманить… — Он хихикнул. Потом крепко задумался. Я не знаю номер. Понимаешь, я никогда ей не звонил… Я всегда там… зачем же мне было ей звонить… Когда они попытались разыскать номер Паули в справочнике, мелкий шрифт так и запрыгал у них перед глазами, что это оказалось непосильной задачей.
— Я сам за ней схожу, — сказал Перси. — Тут недалеко.
— Давай поскорее, — попросил Дик, — мне завтра рано выходить.
— Собираешься убить еще одного старого оленя?
— Брось, ничего такого. Просто пойду далеко в буш на несколько дней. Нужно кое-что для себя прояснить. Сходи приведи Паули.
— Три минуты, — сказал Перси, но, поторопясь выбраться, открыл не ту дверь.
— Это шкаф, — сказал Дик.
— Там целая куча Маргарет, — сказал Перси.
— Осталось от тех дней, когда она держала «бутик». Магазин одежды, чтоб ты понял.
— Знаю… Вон у того манекена нога отломана. Каким-то образом ему удалось добраться до дому. Он свалился прямо на крыльце, даже не почувствовав боли. Из дома выбежала Паули и помогла ему войти.
— Где же ты был? Не знаю, что только подумают Аткинсоны! Благодарение Богу, что они не увидели тебя в таком виде — ты напился!
— Только одну рюмощку… две… Шлушай, Паули… очень важно… одевайния потеплее… потеплее… большую корзину… иди тебя запрут в морозильник.
— Да о чем ты, ради всего святого?
— Оденься, — сказал Перси, — запрут у Дика в морозильнике… Ох, как мне плохо… В глазах у него потемнело, огромная волна подхватила дои и понесла в никуда… Наутро, когда Перси проснулся, он первым делом протянул руку и ощупал кровать рядом с собой. Паули не было. Перед ним встало ужасное видение: Паули, запертая в морозильнике у Дика. Он вскочил и бросился к телефону. Он уже набрал первые две цифры, когда вдруг услышал шум в кухне. Паули готовила завтрак.
— Слава Богу, ты здесь!
— А где еще, по-твоему, я могу быть?
— В морозильнике.
— А ну-ка давай, прыгай обратно в кровать, а я принесу тебе чайку и аспирина, и когда тебе станет лучше, ты мне все расскажешь.
— Ох, бедная моя голова, — сказал он, безропотно подчиняясь Паули. Он довольно долго размышлял над тем, что из этого вчерашнего можно рассказать Паули, а что следует выпустить, и в конце концов, после завтрака рассказал ей все. По-крайней мере столько, сколько смог припомнить. Паули нашла историю очень забавной. Она, конечно, не поверила, что Перси действительно видел человеческую ногу в морозильнике.
— Ну и денек у тебя выдался, бедняжка ты мой! Что же ты собираешься сейчас делать?
— Ничего, — ответила Перси, у которого так болела голова, что ему было не до смеха.
— Возможно, ты прав, — сказала Паули. — Ты выпил столько виски, что тебе, наверное, всякое намерещилось.
— Нет, тут все очень запутано. Единственное, о чем я сейчас жалею, это о том, что обратил на тот запах внимание. Ты знаешь, я все еще как будто его чувствую. Паули принюхалась.
— И я тоже чувствую, идет вроде снаружи. Она пошла к двери посмотреть — и вернулась с большой картонной коробкой в руках. От коробки и шло характерное зловоние; сбоку липкой лентой была приклеена записка. "Дорогой Перси, — говорилось в ней, — я ухожу в буш на несколько дней. В коробке обещанная оленина. Она как раз хорошо созрела, так что можешь ее больше не вывешивать на воздух. Прости, что я подшутил над тобой и так сильно тебя напоил. Ты славный малый. Дик. Р. S. Зайду навестить тебя, если вернусь. " — Он имеет в виду, когда вернется, — поправила Паули.
— Конечно, — ответил Перси. Перси открыл коробку. Внутри была оленья нога — «хорошо созревшая», а рядом с ней лежала пластмассовая ступня. На ступне было нацарапано «На память от Мэг». Паули опять увидела здесь только повод для смеха.
— Ну и типчик! Жутковатое у него чувство юмора! А ты-то у меня простофиля — здорово он тебя провел! Он наверняка все подстроил заранее, чтобы подшутить над миссис Кря-кря-или как там ее — а вместо нее пришел ты, вот тебе и досталось. Но Перси не видел во всем этом ничего смешного.
— Я, конечно, простофиля, согласен. Ну ничего, по крайней мере, у нас сегодня на обед будет жареная оленина. Приятно для разнообразия.
— Фу, — сказала его супруга, — никакой оленины. Пойди закопай ее в саду. Перси выкопал глубокую яму на старой клубничной грядке, он посчитал, что это самое подходящее место — и бросил в нее оленину.
— В землю, зловонная плоть. Из праха во прах… Бедняга Дик. Копаешь где-то в лесу могилу для старой своей подруги? А кто похоронит тебя? Богиня леса приберет твою душу и накроет тело листвой. Такое крепкое, хоть и старое тело. Такая глупая растрата… В землю и ты, бедная ножка. Такая изящная розовая Ножка. Совсем не похожая на ту старческую, синеватую, с распухшим большим пальцем, которая навсегда отпечаталась в моей памяти. Но я не расскажу Паули. Никогда в жизни. — Он поднял в салюте два пальца. — Чештное шкаутшкое.