Страница:
игалигдлит (ед. ч. игалилик) – инландеры, которые бродят повсюду с котлом на плечах и одновременно готовят в котле мясо;
иссеркат (ед. ч. иссерак) – инландеры, которые моргают глазами поперек;
эркигдлит (ед. ч. эркилек) – существа с телом человека выше пояса и телом собаки ниже;
инуарутлигкат (ед. ч. инуарутлигак) – род карликов, обладающих дальнобойным оружием, которое достаточно только направить на жертву, чтобы поразить ее.
В глубине острова обитает еще множество всевозможных монстров (это и тени, и пузаны, и инуа отдельных скал и озер и т. д.). К ним можно отнести упоминающихся в сказках амарсиниуков и куинасаринуков.
Амарок, что в других эскимосских землях означает «волк», в Гренландии обозначает громадного сказочного зверя и постоянно упоминается в сказках.
Киливфак – зверь с шестью или даже десятью ногами.
Кугдлугиак – очень быстрый червь громадных размеров с множеством ног.
В верхнем мире тоже живут не только души умерших, но и несколько «хозяев». Среди них – «хозяева», или обитатели небесных тел, когда-то бывшие людьми. Они при жизни были перенесены на небо, но по-прежнему связаны с землей и иногда посещают ее. «Хозяин» луны был когда-то человеком по имени Анингаут, а инук солнца была его сестрой; это женщина, прекрасная спереди, но сзади выглядящая как скелет. В сказках упоминается в основном луна.
Эрдлавирсиссок (выдирающая внутренности) – женщина, живущая на пути к луне и вынимающая внутренности у каждого, кого луна сумеет рассмешить.
Сиагтут, или три звезды пояса Ориона, были когда-то людьми, которые вышли когда-то на охоту и заблудились на льду.
Вообще же число инуа, или «хозяев», практически неограниченно.
Колдовство
3. О том, каким образом человек может заручиться сверхъестественной помощью, чтобы отвратить зло и получить пользу
Общерелигиозные средства
4. Ангакунек, или магическое искусство
Вероятное происхождение и история
Часть вторая
Введение
1. Кагсагсюк
иссеркат (ед. ч. иссерак) – инландеры, которые моргают глазами поперек;
эркигдлит (ед. ч. эркилек) – существа с телом человека выше пояса и телом собаки ниже;
инуарутлигкат (ед. ч. инуарутлигак) – род карликов, обладающих дальнобойным оружием, которое достаточно только направить на жертву, чтобы поразить ее.
В глубине острова обитает еще множество всевозможных монстров (это и тени, и пузаны, и инуа отдельных скал и озер и т. д.). К ним можно отнести упоминающихся в сказках амарсиниуков и куинасаринуков.
Амарок, что в других эскимосских землях означает «волк», в Гренландии обозначает громадного сказочного зверя и постоянно упоминается в сказках.
Киливфак – зверь с шестью или даже десятью ногами.
Кугдлугиак – очень быстрый червь громадных размеров с множеством ног.
В верхнем мире тоже живут не только души умерших, но и несколько «хозяев». Среди них – «хозяева», или обитатели небесных тел, когда-то бывшие людьми. Они при жизни были перенесены на небо, но по-прежнему связаны с землей и иногда посещают ее. «Хозяин» луны был когда-то человеком по имени Анингаут, а инук солнца была его сестрой; это женщина, прекрасная спереди, но сзади выглядящая как скелет. В сказках упоминается в основном луна.
Эрдлавирсиссок (выдирающая внутренности) – женщина, живущая на пути к луне и вынимающая внутренности у каждого, кого луна сумеет рассмешить.
Сиагтут, или три звезды пояса Ориона, были когда-то людьми, которые вышли когда-то на охоту и заблудились на льду.
Вообще же число инуа, или «хозяев», практически неограниченно.
Колдовство
Как уже говорилось, источником колдовства является вселенское зло – а именно смерть и все, что так или иначе ведет к смерти, вроде болезней и голода. Тех, кто практикует такое колдовство, называют илиситсут (ед. ч. илиситсок). Вообще, колдовство практикуют не только люди, но и сверхъестественные существа.
При колдовстве обычно произносят какие-то слова, но неясно, необходимы ли они в каждом случае и достаточно ли одних только слов. Обычно необходимыми принадлежностями колдовства считаются: 1) части человеческих тел или вещи, каким-то образом связанные с мертвецами; 2) черви и насекомые как существа загадочные и выходящие из земли – общей могилы всего, что живет и дышит; 3) части зверей, добытых тем человеком, которому хотят причинить зло (считалось, что если положить небольшой кружок шкуры такого животного в могилу, то охотника, добывшего его, навсегда покинет удача). В любом случае, искусство колдовства передается от человека к человеку, но и учат ему, и занимаются им всегда втайне.
При колдовстве обычно произносят какие-то слова, но неясно, необходимы ли они в каждом случае и достаточно ли одних только слов. Обычно необходимыми принадлежностями колдовства считаются: 1) части человеческих тел или вещи, каким-то образом связанные с мертвецами; 2) черви и насекомые как существа загадочные и выходящие из земли – общей могилы всего, что живет и дышит; 3) части зверей, добытых тем человеком, которому хотят причинить зло (считалось, что если положить небольшой кружок шкуры такого животного в могилу, то охотника, добывшего его, навсегда покинет удача). В любом случае, искусство колдовства передается от человека к человеку, но и учат ему, и занимаются им всегда втайне.
3. О том, каким образом человек может заручиться сверхъестественной помощью, чтобы отвратить зло и получить пользу
Сверхъестественным источником помощи человеку мы можем считать торнарсюка, обратиться к которому можно при посредничестве ангакока. Целью обращения, как правило, является противодействие колдовству и оказание положительного влияния на «хозяев» природных сил, – отчасти это уход от опасности (в частности, опасности перепугаться до смерти), а отчасти стремление получить некую выгоду. Средства достижения этой цели можно разделить на общерелигиозные (к ним может прибегнуть любой человек для достижения определенной цели или в определенном случае) и некие особые свойства, которыми обладают лишь некоторые индивидуумы.
Общерелигиозные средства
Эти средства, в свою очередь, можно подразделить на три категории: произносимые слова – молитва или заклинание духов; обладание некими материальными объектами – амулетами – и их применение; выполнение определенных правил, имеющих отношение к образу жизни, жертвоприношениям и т. п.
В молитве, насколько нам известно, обозначается только желаемая цель, но не упоминается прямо тот, кто должен помочь ее достигнуть; напротив, заклинание духов заключается в обращении за помощью к определенному владыке силы. Магические заклинания обычно поются на определенный мотив; в них просят о здоровье, охотничьей удаче, помощи против врагов или опасности – в общем, обо всем, о чем пристало просить. Заклинание обладает силой само по себе, независимо от человека, который его произносит, – а потому может служить объектом торга или обмена и часто передается в семье из поколения в поколение. Точно так же заклинание обычно обращено к душам предков.
Амулеты представляли собой небольшие предметы; амулет мог принадлежать определенному человеку (тогда его следовало носить всегда при себе, на теле, или вделать в оружие) или предназначаться специально для некоего особого случая. Эффективность амулета зависела в первую очередь от природы объекта или материала, из которого он был изготовлен. Обычно амулеты получали в раннем детстве от родителей.
Неясно, как классифицировать умение изготавливать искусственных животных, которых обычно посылали отомстить врагам. Имеются описания медведей и оленей такого рода, но чаще всего встречается вера в тупилаков – зверей, составленных из костей разных животных и способных принимать облик любого из них. Тупилака, в отличие от амулета, делает сам владелец при помощи заклинания. Можно подумать, что это результат колдовства, но гренландцы считают такое мщение справедливым.
Правила, имеющие отношение к образу жизни, предписывают в основном пост и воздержание, но иногда относятся и к одежде или ежедневным занятиям. Они предписывают, скажем, как нужно оплакивать покойника или вести себя в случае болезни, чем кормить беременную женщину и как назвать новорожденного.
Жертвоприношения у эскимосов были не в обычае. Лишь иногда принято было приносить дары «хозяину» определенной скалы, мыса или озера; иногда также им выказывали другие знаки уважения – например, не смеялись в определенном месте, не указывали на него пальцем и т. п.
В молитве, насколько нам известно, обозначается только желаемая цель, но не упоминается прямо тот, кто должен помочь ее достигнуть; напротив, заклинание духов заключается в обращении за помощью к определенному владыке силы. Магические заклинания обычно поются на определенный мотив; в них просят о здоровье, охотничьей удаче, помощи против врагов или опасности – в общем, обо всем, о чем пристало просить. Заклинание обладает силой само по себе, независимо от человека, который его произносит, – а потому может служить объектом торга или обмена и часто передается в семье из поколения в поколение. Точно так же заклинание обычно обращено к душам предков.
Амулеты представляли собой небольшие предметы; амулет мог принадлежать определенному человеку (тогда его следовало носить всегда при себе, на теле, или вделать в оружие) или предназначаться специально для некоего особого случая. Эффективность амулета зависела в первую очередь от природы объекта или материала, из которого он был изготовлен. Обычно амулеты получали в раннем детстве от родителей.
Неясно, как классифицировать умение изготавливать искусственных животных, которых обычно посылали отомстить врагам. Имеются описания медведей и оленей такого рода, но чаще всего встречается вера в тупилаков – зверей, составленных из костей разных животных и способных принимать облик любого из них. Тупилака, в отличие от амулета, делает сам владелец при помощи заклинания. Можно подумать, что это результат колдовства, но гренландцы считают такое мщение справедливым.
Правила, имеющие отношение к образу жизни, предписывают в основном пост и воздержание, но иногда относятся и к одежде или ежедневным занятиям. Они предписывают, скажем, как нужно оплакивать покойника или вести себя в случае болезни, чем кормить беременную женщину и как назвать новорожденного.
Жертвоприношения у эскимосов были не в обычае. Лишь иногда принято было приносить дары «хозяину» определенной скалы, мыса или озера; иногда также им выказывали другие знаки уважения – например, не смеялись в определенном месте, не указывали на него пальцем и т. п.
4. Ангакунек, или магическое искусство
Ангакоками могли быть и мужчины и женщины; по всей видимости, эта профессия имеет два или даже больше уровня. При этом высший из них, который встречается у старых авторов под названием ангакок пулик, современным гренландцам, похоже, неизвестен. В большинстве случаев подготовка к посвящению в ангакоки начинается с младенчества – ангакок сажает малыша на колено во время заклинания духов и таким образом прививает ему особые свойства. После этого необходимо было самостоятельное «обращение»; заключалось оно в том, что ученик строго постился, а затем вызывал в некоем пустынном месте торнарсюка. Душа его при этом обретала частичную независимость от тела и внешнего мира; в конце концов торнарсюк появлялся и давал просителю торнака – помощника, или духа-хранителя, которого тот определенным способом мог в любой момент призвать на помощь. В момент этого откровения ученик ангакока лишался чувств; считалось, что с возвращением сознания он и сам как бы возвращался к людям.
По возвращении к людям ученик, прежде чем стать признанным ангакоком, должен был вызвать своего торнака и тем самым продемонстрировать обретенную мощь. Ясновидящие узнавали ангакоков, как и колдунов, по огненному дыханию, но, в отличие от последних, их руки не были черными. Если ученику, прошедшему посвящение, за десять попыток так и не удавалось вызвать торнака, он должен был отказаться от мысли стать ангакоком, но оставался канни, или особо одаренным человеком.
У большинства ангакоков было по нескольку торнаков; торнаком можно было сделать почти любого «хозяина», а также дух кивигтока, мертвеца или животного. Торнак мог быть советчиком, помощником или мстителем и разрушителем.
По возвращении к людям ученик, прежде чем стать признанным ангакоком, должен был вызвать своего торнака и тем самым продемонстрировать обретенную мощь. Ясновидящие узнавали ангакоков, как и колдунов, по огненному дыханию, но, в отличие от последних, их руки не были черными. Если ученику, прошедшему посвящение, за десять попыток так и не удавалось вызвать торнака, он должен был отказаться от мысли стать ангакоком, но оставался канни, или особо одаренным человеком.
У большинства ангакоков было по нескольку торнаков; торнаком можно было сделать почти любого «хозяина», а также дух кивигтока, мертвеца или животного. Торнак мог быть советчиком, помощником или мстителем и разрушителем.
Вероятное происхождение и история
Если предположить, что физические условия и климат эскимосских земель не менялись существенно со времени их заселения, очевидно, что обитатели этих земель должны были прийти из южных, более благоприятных регионов; придя в полярные области, они приспособились к ним и приняли образ жизни, который и характеризует их всех как эскимосов. Учитывая, насколько един этот образ жизни даже теперь, через тысячу или больше лет после переселения – и это несмотря на громадные территории и изоляцию, – кажется вероятным, что, во-первых, в период адаптации и развития эскимосы жили гораздо компактнее и, во-вторых, культура эскимосов в тот период развивалась очень активно и гораздо быстрее, чем позже, в период изоляции, когда их образ жизни практически не менялся. Переходя к следующему вопросу – где именно происходило превращение южных племен в жителей полярного побережья, – можно заметить: по многим причинам кажется очевидным, что это не были прибрежные племена, мигрировавшие вдоль побережья на север. Напротив, они пришли к полярному морю из внутренних земель по берегам рек – и только потом стали береговым народом. При этом они резко обособились от внутренних племен, но сохранили единство, необходимое для обороны от них. Если предположить, что основная часть древнего фольклора возникла примерно в тот период, то сюжеты древних легенд могут помочь нам в поисках места, где, скорее всего, эскимосы впервые осели на побережье. Достаточно вспомнить легенды, где говорится:
1. Об экспедиции к инландерам за металлическими ножами.
2. О человеке, родителями которого были инландер и уроженка побережья (или наоборот), и о его деяниях среди того и другого народа.
3. О братьях, поехавших навестить сестру, которая вышла замуж за человека из племени людоедов.
4. О нападении на береговых людей, при котором спаслись только двое детей; позже они бродили по всему побережью и совершали великие дела.
5. О женщине, которая жила попеременно то среди прибрежных жителей, то среди инландеров и все время ссорила их между собой.
6. О женщинах, которые по разным причинам уходили от своих и жили среди инландеров.
7. О человеке, который приручил диких животных, чтобы пересечь замерзшее море.
8. О путешествиях на Акилинек.
Сравнивая эти сюжеты с современными географическими условиями, мы обнаружим, что во всех случаях они указывают на Америку, а не на Азию. Вполне возможно, что сказочный Акилинек за морем – это азиатский берег Берингова пролива. Трудно предположить, что некий народ мог выйти из глубин Азии, осесть на ее полярном побережье, превратившись одновременно в эскимосов, а затем почти полностью переселиться в Америку.
По обычаям, религии и языку эскимосов тоже можно соотнести скорее с племенами американских индейцев, нежели с азиатскими народами.
Тем не менее следует признать, что происхождение народа эскимосов остается неясным; возможно, между древними нациями двух континентов когда-то существовала связь, и они активно влияли друг на друга.
1. Об экспедиции к инландерам за металлическими ножами.
2. О человеке, родителями которого были инландер и уроженка побережья (или наоборот), и о его деяниях среди того и другого народа.
3. О братьях, поехавших навестить сестру, которая вышла замуж за человека из племени людоедов.
4. О нападении на береговых людей, при котором спаслись только двое детей; позже они бродили по всему побережью и совершали великие дела.
5. О женщине, которая жила попеременно то среди прибрежных жителей, то среди инландеров и все время ссорила их между собой.
6. О женщинах, которые по разным причинам уходили от своих и жили среди инландеров.
7. О человеке, который приручил диких животных, чтобы пересечь замерзшее море.
8. О путешествиях на Акилинек.
Сравнивая эти сюжеты с современными географическими условиями, мы обнаружим, что во всех случаях они указывают на Америку, а не на Азию. Вполне возможно, что сказочный Акилинек за морем – это азиатский берег Берингова пролива. Трудно предположить, что некий народ мог выйти из глубин Азии, осесть на ее полярном побережье, превратившись одновременно в эскимосов, а затем почти полностью переселиться в Америку.
По обычаям, религии и языку эскимосов тоже можно соотнести скорее с племенами американских индейцев, нежели с азиатскими народами.
Тем не менее следует признать, что происхождение народа эскимосов остается неясным; возможно, между древними нациями двух континентов когда-то существовала связь, и они активно влияли друг на друга.
Часть вторая
Сказки и легенды эскимосов
Введение
Рассказывать сказки и легенды – одно из любимых и главных развлечений гренландцев; эти истории весьма поучительны и одновременно помогают понять происхождение обычаев и традиций народа.
Следует заметить, что сами эскимосы делят свои легенды на два вида – древние сказания и относительно недавние легенды. Сказания можно в большей или меньшей степени считать достоянием всего народа или по крайней мере большинства эскимосских племен; легенды ограничены местом действия или даже связаны с членами одного рода (и тогда представляют собой что-то вроде семейной летописи). Эскимосы больше, чем какой бы то ни было другой народ, разбросаны по огромной территории, где одновременно с ними не живет никто, и поэтому они в минимальной степени подвержены влиянию извне. Если бы обитателям крайнего запада эскимосских земель захотелось добраться до соплеменников, живущих на крайнем востоке, им пришлось бы преодолеть при помощи местных средств передвижения около 8 тысяч километров. При этом в пути им встретились бы только редкие поселения эскимосских же племен, обычно насчитывающие не больше ста душ. Эти крошечные селения разделяют между собой десять – двадцать – да нет, даже сотни миль. Хотя когда-то все эскимосские племена, по всей видимости, вели свое начало от общего предка, в настоящее время[2] они очень мало общаются между собой. Можно без всякого преувеличения утверждать, что обитатели Гренландии и Лабрадора не общались со своими соплеменниками с берегов Берингова пролива больше тысячи лет; часто племена даже не подозревали о существовании друг друга.
Изучение легенд и преданий с учетом изоляции племен может дать представление о том, насколько большой промежуток времени разделяет появление двух видов эскимосских легенд. Большая часть древних преданий, вероятно, относится ко времени, отстоящему от нас гораздо больше чем на тысячу лет; с другой стороны, современные легенды не уходят в прошлое и на двести лет и по большей части имеют отношение к истории родов, живущих непосредственно там, где они рассказываются. Можно смело предположить, что подобные легенды возникали в любой момент времени, но затем постепенно забывались, уступая место другим, – и так без конца. При этом древние предания сохранились практически неизменными – как некое драгоценное наследие, тронуть которое было бы святотатством. Однако деление легенд на два класса достаточно условно – в нем есть исключения; кроме того, оно не исчерпывает всего их разнообразия. В данной коллекции есть истории, родившиеся, без сомнения, в промежутке между двумя описанными периодами; при составлении полного каталога такие истории следовало бы рассматривать как отдельный промежуточный класс; многие другие истории вообще неясно, как классифицировать.
Легенды и предания в Гренландии рассказывают обычно особо одаренные в этом отношении люди; среди примерно сотни душ в каждом селении найдется несколько умелых рассказчиков и один-два особенно любимых. Обычай требует, чтобы древние легенды пересказывались как можно ближе к оригинальному варианту, и искусство рассказчика заключается в умении расцветить знакомые слова интонациями и жестами. Любое отклонение от текста будет сразу же замечено и исправлено, если среди аудитории найдется хотя бы один знающий человек. Только таким образом древние сюжеты могли сохраняться так долго практически в неизменном виде.
Традиционные легенды – или, скорее, традиционные элементы древних и современных легенд – никогда не смогли бы противостоять давлению времени и изоляции, если бы не были самым важным средством сохранения национальной идентичности. Как правило, всевозможные мифы и предания рассматриваются исключительно как вспомогательный материал в поиске исторических фактов. Но в отношении культуры гренландских эскимосов до обращения в христианство[3] можно сказать, что именно фольклор вмещает в себя все интеллектуальное и моральное богатство нации – то есть религию, науку и поэзию одновременно.
В первую очередь, легенды следует рассматривать как религиозную и нравственную систему, а также как систему законов и правил общественной жизни. Эскимосы усваивают их с раннего детства одновременно с усвоением родного языка. Если современный гренландец не уверен в каком-то вопросе, касающемся суеверий и обычаев своих предков, он в первую очередь попытается найти пример в известных с детства сказках, древних и современных.
Тем не менее в древних легендах не содержится никакой прямой информации о происхождении и истории народа эскимосов. Современные племена вообще не имеют понятия об общем первоначальном доме и о тех странствиях и миграциях, которые за этим последовали. Только самые свежие легенды содержат реальные исторические факты, и то лишь в виде семейной истории и всего за сто – двести лет. События промежуточного периода – даже такие значительные, как первые встречи с европейцами или страшная эпидемия оспы (1733—1734), – вообще не нашли в них отражения.
Если же мы хотим все же сделать на основании изучения легенд некоторые исторические выводы, необходимо иметь в виду следующее.
Во-первых, нередко происходит так, что серия сходных событий, имевших место на протяжении ограниченного периода времени, превращается в легендах в одно событие; так, от длительного периода сосуществования эскимосов и европейских поселенцев сохранились всего один-два сюжета (вероятно, слушатели предпочитали их остальным и воспринимали с большим удовольствием).
Во-вторых, следует помнить, что ни одна сказка не может существовать долго, если она не увлекает аудиторию, перед которой ее периодически рассказывают. Кроме того, она должна быть понятна без дополнительных пояснений. Поэтому события в ней должны происходить в местах знакомых слушателям. Если в сказке фигурируют не известные ни рассказчику, ни слушателям люди или животные, то со временем они превращаются в сверхъестественные существа, которыми богатое воображение гренландцев заселило внутренние части страны.
Кроме того, в сказках неизбежны обобщения, и определенные категории героев представляют скорее какие-то общие характеристики, нежели конкретных людей. Так, старый холостяк или мужчина, не имеющий жены, всегда странен и нелеп; у жены нет другой заботы, кроме как вести хозяйство как можно экономнее; бедная вдова всегда особенно добра и милосердна; пять братьев или мужчин, про которых обычно говорят «много», олицетворяют собой надменность и жестокость, а «средний» из них, кроме того, означает зависть.
Материалы, на которых основано данное собрание, записаны отчасти самими гренландцами, отчасти европейцами (в значительной мере непосредственно автором). Сбор этих материалов представлял немалые трудности. Ведь если путешественник начинает расспрашивать местных жителей, то в ответ он слышит в основном то, что хочет услышать (в частности, то, что сам подсказывает своими вопросами). Единственный способ получить желаемое – услышать, как местные жители рассказывают сказки и легенды на своих собраниях (но объяснить им, что это единственная цель исследователей, практически невозможно). Вторая сложность заключается в том, что местные жители опасаются быть обвиненными в языческих суевериях. В результате некоторые европейцы приходят к ошибочному выводу, что никаких сказок и легенд, кроме совершенно пустяковых, у эскимосов вообще нет. Третья сложность – состояние старых рукописей, часть которых совершенно невозможно оказалось прочесть.
Полное собрание включает больше пятисот сказок и легенд; автор объединил те из них, которые представлялись ему идентичными, и таким образом уменьшил общее количество примерно до трехсот. Значительная часть из них в данном издании опущена или приведена в сокращенном виде, как представляющая лишь местный интерес.
Следует заметить, что сами эскимосы делят свои легенды на два вида – древние сказания и относительно недавние легенды. Сказания можно в большей или меньшей степени считать достоянием всего народа или по крайней мере большинства эскимосских племен; легенды ограничены местом действия или даже связаны с членами одного рода (и тогда представляют собой что-то вроде семейной летописи). Эскимосы больше, чем какой бы то ни было другой народ, разбросаны по огромной территории, где одновременно с ними не живет никто, и поэтому они в минимальной степени подвержены влиянию извне. Если бы обитателям крайнего запада эскимосских земель захотелось добраться до соплеменников, живущих на крайнем востоке, им пришлось бы преодолеть при помощи местных средств передвижения около 8 тысяч километров. При этом в пути им встретились бы только редкие поселения эскимосских же племен, обычно насчитывающие не больше ста душ. Эти крошечные селения разделяют между собой десять – двадцать – да нет, даже сотни миль. Хотя когда-то все эскимосские племена, по всей видимости, вели свое начало от общего предка, в настоящее время[2] они очень мало общаются между собой. Можно без всякого преувеличения утверждать, что обитатели Гренландии и Лабрадора не общались со своими соплеменниками с берегов Берингова пролива больше тысячи лет; часто племена даже не подозревали о существовании друг друга.
Изучение легенд и преданий с учетом изоляции племен может дать представление о том, насколько большой промежуток времени разделяет появление двух видов эскимосских легенд. Большая часть древних преданий, вероятно, относится ко времени, отстоящему от нас гораздо больше чем на тысячу лет; с другой стороны, современные легенды не уходят в прошлое и на двести лет и по большей части имеют отношение к истории родов, живущих непосредственно там, где они рассказываются. Можно смело предположить, что подобные легенды возникали в любой момент времени, но затем постепенно забывались, уступая место другим, – и так без конца. При этом древние предания сохранились практически неизменными – как некое драгоценное наследие, тронуть которое было бы святотатством. Однако деление легенд на два класса достаточно условно – в нем есть исключения; кроме того, оно не исчерпывает всего их разнообразия. В данной коллекции есть истории, родившиеся, без сомнения, в промежутке между двумя описанными периодами; при составлении полного каталога такие истории следовало бы рассматривать как отдельный промежуточный класс; многие другие истории вообще неясно, как классифицировать.
Легенды и предания в Гренландии рассказывают обычно особо одаренные в этом отношении люди; среди примерно сотни душ в каждом селении найдется несколько умелых рассказчиков и один-два особенно любимых. Обычай требует, чтобы древние легенды пересказывались как можно ближе к оригинальному варианту, и искусство рассказчика заключается в умении расцветить знакомые слова интонациями и жестами. Любое отклонение от текста будет сразу же замечено и исправлено, если среди аудитории найдется хотя бы один знающий человек. Только таким образом древние сюжеты могли сохраняться так долго практически в неизменном виде.
Традиционные легенды – или, скорее, традиционные элементы древних и современных легенд – никогда не смогли бы противостоять давлению времени и изоляции, если бы не были самым важным средством сохранения национальной идентичности. Как правило, всевозможные мифы и предания рассматриваются исключительно как вспомогательный материал в поиске исторических фактов. Но в отношении культуры гренландских эскимосов до обращения в христианство[3] можно сказать, что именно фольклор вмещает в себя все интеллектуальное и моральное богатство нации – то есть религию, науку и поэзию одновременно.
В первую очередь, легенды следует рассматривать как религиозную и нравственную систему, а также как систему законов и правил общественной жизни. Эскимосы усваивают их с раннего детства одновременно с усвоением родного языка. Если современный гренландец не уверен в каком-то вопросе, касающемся суеверий и обычаев своих предков, он в первую очередь попытается найти пример в известных с детства сказках, древних и современных.
Тем не менее в древних легендах не содержится никакой прямой информации о происхождении и истории народа эскимосов. Современные племена вообще не имеют понятия об общем первоначальном доме и о тех странствиях и миграциях, которые за этим последовали. Только самые свежие легенды содержат реальные исторические факты, и то лишь в виде семейной истории и всего за сто – двести лет. События промежуточного периода – даже такие значительные, как первые встречи с европейцами или страшная эпидемия оспы (1733—1734), – вообще не нашли в них отражения.
Если же мы хотим все же сделать на основании изучения легенд некоторые исторические выводы, необходимо иметь в виду следующее.
Во-первых, нередко происходит так, что серия сходных событий, имевших место на протяжении ограниченного периода времени, превращается в легендах в одно событие; так, от длительного периода сосуществования эскимосов и европейских поселенцев сохранились всего один-два сюжета (вероятно, слушатели предпочитали их остальным и воспринимали с большим удовольствием).
Во-вторых, следует помнить, что ни одна сказка не может существовать долго, если она не увлекает аудиторию, перед которой ее периодически рассказывают. Кроме того, она должна быть понятна без дополнительных пояснений. Поэтому события в ней должны происходить в местах знакомых слушателям. Если в сказке фигурируют не известные ни рассказчику, ни слушателям люди или животные, то со временем они превращаются в сверхъестественные существа, которыми богатое воображение гренландцев заселило внутренние части страны.
Кроме того, в сказках неизбежны обобщения, и определенные категории героев представляют скорее какие-то общие характеристики, нежели конкретных людей. Так, старый холостяк или мужчина, не имеющий жены, всегда странен и нелеп; у жены нет другой заботы, кроме как вести хозяйство как можно экономнее; бедная вдова всегда особенно добра и милосердна; пять братьев или мужчин, про которых обычно говорят «много», олицетворяют собой надменность и жестокость, а «средний» из них, кроме того, означает зависть.
Материалы, на которых основано данное собрание, записаны отчасти самими гренландцами, отчасти европейцами (в значительной мере непосредственно автором). Сбор этих материалов представлял немалые трудности. Ведь если путешественник начинает расспрашивать местных жителей, то в ответ он слышит в основном то, что хочет услышать (в частности, то, что сам подсказывает своими вопросами). Единственный способ получить желаемое – услышать, как местные жители рассказывают сказки и легенды на своих собраниях (но объяснить им, что это единственная цель исследователей, практически невозможно). Вторая сложность заключается в том, что местные жители опасаются быть обвиненными в языческих суевериях. В результате некоторые европейцы приходят к ошибочному выводу, что никаких сказок и легенд, кроме совершенно пустяковых, у эскимосов вообще нет. Третья сложность – состояние старых рукописей, часть которых совершенно невозможно оказалось прочесть.
Полное собрание включает больше пятисот сказок и легенд; автор объединил те из них, которые представлялись ему идентичными, и таким образом уменьшил общее количество примерно до трехсот. Значительная часть из них в данном издании опущена или приведена в сокращенном виде, как представляющая лишь местный интерес.
1. Кагсагсюк
(Эта легенда составлена из девяти различных вариантов, записанных частично в разных районах Гренландии, частично на Лабрадоре; тем не менее во всех принципиальных моментах все варианты совпадают. Судя по всему, эта легенда не основана на каких бы то ни было исторических событиях, а имеет скорее воспитательную направленность и несет идею о высшей силе, которая защищает беспомощных и наказывает сильных за беспощадность и жестокость.)
Один бедный мальчик-сирота жил у жестоких людей. Звали его Кагсагсюк, а приемной матерью его была жалкая старуха. Жили несчастные в крохотной убогой каморке, примыкавшей к входному туннелю[4] дома. Входить в главную комнату им не позволялось. Кагсагсюк же не отваживался входить даже в каморку. Он подолгу лежал в туннеле и пытался согреться среди собак. По утрам, когда мужчины плетками поднимали свои упряжки, нередко вместе с собаками доставалось и несчастному мальчику. Он кричал тогда, подражая собакам и будто смеясь над собой: «На-ах! На-ах!» Когда мужчины лакомились вкусным замороженным мясом, маленький Кагсагсюк часто подглядывал за ними через порог, и иногда мужчины поднимали его над порогом и переносили в комнату, но не иначе как всунув пальцы ему в ноздри; ноздри мальчика соответственно увеличивались, но сам он совсем не рос. Иногда несчастному давали мороженое мясо и не давали ножа, чтобы разрезать его, говорили, что вместо ножа сгодятся и зубы; а иногда ругали его за то, что он слишком много ест, и выдергивали пару зубов. Бедная приемная мать раздобыла для Кагсагсюка башмаки и маленький гарпун, чтобы он мог выходить из дома и играть с другими детьми; но они валили его на землю и катали, и набивали снегом одежду, и всячески жестоко обижали его: девочки иногда вымазывали его с ног до головы грязью. Так малыша всегда мучили и насмехались над ним, и он совсем не вырос, одни только ноздри. Он подолгу бродил один в горах, выбирая безлюдные места и размышляя о том, как бы набраться силы.
Наконец приемная мать научила его. Однажды, встав между двумя высокими горами, он позвал изо всех сил: «Хозяин силы, выйди! Хозяин силы, приди ко мне!» Тут же появился большой зверь-амарок (ныне это мифическое животное, первоначально – волк). Кагсагсюк очень испугался и чуть было не пустился наутек; но зверь быстро догнал его, обхватил хвостом вокруг туловища и швырнул на землю. Совершенно не в состоянии подняться, мальчик услышал какой-то хрустящий звук и увидел: из его тела, как маленькие игрушки, во множестве посыпались тюленьи косточки. Тогда амарок сказал: «Из-за этих костей ты и перестал расти». Он снова обхватил мальчика хвостом, и они снова упали, но косточек на этот раз высыпалось меньше; а когда зверь швырнул его на землю в третий раз, выпали последние косточки. На четвертый раз мальчик не совсем упал, а на пятый совсем не упал, а поскакал по земле. Тогда амарок сказал: «Если ты правда хочешь стать сильным и выносливым, то можешь приходить ко мне каждый день». На пути домой Кагсагсюк чувствовал себя намного легче и мог даже бежать; одновременно он пинал ногами и отбрасывал со своего пути камни. Девочки, нянчившие младенцев, встретили его недалеко от дома и закричали: «Кагсагсюк идет – давайте забросаем его грязью», а мальчики принялись бить и мучить его, как раньше; но он не стал противиться, а по старой привычке улегся спать с собаками. После этого он стал каждый день встречаться с амароком, и тот каждый раз проделывал с ним то же самое. Каждый день мальчик чувствовал, как у него прибавляется сил; на пути домой он теперь отбрасывал ударами ноги целые скалы и, катаясь по земле, заставлял разлетаться камни. Наконец в один из дней зверь не смог опрокинуть его, и тогда он сказал: «Так, этого достаточно; никто из людей теперь не сможет взять над тобой верх. Но ты лучше продолжай вести себя как прежде. Когда придет зима и море замерзнет, настанет тебе время показать себя; тогда появятся три огромных медведя, и будут они убиты твоей рукой». В тот день Кагсагсюк всю дорогу домой бежал, по обыкновению разбрасывая ногами камни направо и налево. Но дома он продолжал вести себя как обычно, и люди мучили его даже больше, чем прежде.
Однажды осенью каякеры вернулись с моря с большим деревом на буксире. Дерево оказалось слишком тяжелым, и они не смогли сразу отнести его домой. Вместо этого они привязали ствол к большим камням на берегу. На закате Кагсагсюк сказал матери: «Дай мне твои башмаки, мать, чтобы я тоже мог сойти к морю и взглянуть на то большое дерево». Когда все отправились спать, он выскользнул из дома; он спустился к воде, освободил дерево от веревок, взвалил на плечи и отнес за дом, где закопал его глубоко в землю. Утром, когда вышли первые из мужчин, он крикнул: «Дерево исчезло!» Все выбежали на берег и увидели, что веревки перерезаны; никто не понял, как дерево могло уплыть прочь, ведь не было ни ветра, ни течения. Но одна старуха, которая случайно зашла за дом, воскликнула: «Посмотрите только! Вот сук торчит!» Все бросились туда с ужасным шумом и криками: «Кто мог это сделать? Должно быть, среди нас есть настоящий силач!» Все молодые мужчины напустили на себя важный вид, чтобы про каждого могли подумать, что он-то и есть неизвестный силач, – вот плуты!
В начале зимы соседи Кагсагсюка по дому обращались с ним даже хуже, чем прежде, но он вел себя по-старому и не давал им ничего заподозрить. Наконец море окончательно замерзло, и охотиться на тюленей стало невозможно. Но однажды, когда дни уже начали понемногу удлиняться, прибежали мужчины с известием, что видели трех медведей, которые взбирались на айсберг. Никто, однако, не отважился выйти и напасть на них. Вот и настало время Кагсагсюку показать себя. «Мать, – сказал он, – позволь мне взять твои башмаки, чтобы я тоже мог выйти и посмотреть на медведей!» Ей это не слишком понравилось, но все же она бросила ему свои башмаки и насмешливо сказала: «За это ты добудь мне одну шкуру на лежанку, а другую на одеяло». Он взял ее башмаки, натянул свои лохмотья и побежал к медведям. Те, кто стоял снаружи, воскликнули: «Полюбуйтесь, это ведь Кагсагсюк! Что это он собирается делать? Надо прогнать его пинками!» – а девочки подхватили: «Должно быть, он сошел с ума!» Но Кагсагсюк пронесся прямо сквозь толпу, как если бы люди были стайкой мальков; его пятки мелькали так высоко, что, казалось, едва не доставали до шеи, а снег поднимался вокруг пенным облаком и сверкал всеми цветами радуги. Он поднялся на айсберг, помогая себе руками; самый большой из медведей поднял лапу, но Кагсагсюк обернулся вокруг себя, чтобы сделаться жестким (т. е. магически неуязвимым), схватил зверя за передние лапы и ударил об айсберг так, что у того задние лапы оторвались от тела; он швырнул тушу на лед перед зрителями и крикнул: «Это моя первая добыча! Обдирайте[5] и делите»! Остальные подумали, что следующий медведь наверняка убьет Кагсагсюка. Однако и с этим медведем повторилось то же самое, и охотник опять швырнул зверя на лед; но третьего медведя он просто схватил за передние лапы и, крутанув над головой, ударил им зевак и крикнул: «Этот парень плохо обращался со мной!», махнул им снова в толпу и крикнул: «А этот – еще хуже!» – пока все не разбежались перед ним и не скрылись в доме в страшном испуге. Войдя в дом, Кагсагсюк с двумя медвежьими шкурами направился к своей приемной матери и воскликнул: «Вот тебе шкуры, мать, одна на лежанку, другая на одеяло!» После этого он приказал разделать медведей и приготовить мясо. Затем Кагсагсюка попросили войти в главную комнату жилища; в ответ на эту просьбу он, как прежде, только заглянул через порог и сказал: «Я не могу перешагнуть порог, если только кто-нибудь не поднимет меня за ноздри»; но, поскольку никто больше не отваживался сделать это, его старая приемная мать подошла и подняла его, как он просил. Все мужчины теперь были очень почтительны с ним. Один говорил ему: «Проходи вперед», другой подхватывал: «Проходи и садись, приятель». – «Нет, не там, где лавка ничем не прикрыта, – восклицал еще кто-то, – вот чудесное местечко для Кагсагсюка». Но он отверг все предложения и присел, как обычно, на боковой лежанке[6]. Кто-то продолжал: «У нас найдутся башмаки для Кагсагсюка», а еще кто-то восклицал: «Вот штаны для него!» – а девушки спорили одна с другой, предлагая сшить для него одежду. После ужина кто-то из обитателей дома велел одной из девушек пойти принести воды для «дорогого Кагсагсюка». Когда она вернулась с водой и он напился, он притянул ее нежно к себе и похвалил за догадливость и за воду; но после этого он вдруг стиснул ее с такой силой, что кровь хлынула у нее изо рта. Но он только заметил: «Смотрите, она, кажется, лопнула!» Ее родители, однако, ответили с полным смирением: «Не беда, она годилась только воду носить». Позже, когда вошли мальчики, он подозвал их и сказал: «Из вас получатся великие охотники на тюленей!» – а сам схватил их и раздавил насмерть; другим он поотрывал руки и ноги и так убил их. Но родители каждого только говорили: «Это не имеет значения – он ни на что не годился; только и делал, что играл». Так Кагсагсюк продолжал умерщвлять обитателей дома одного за другим и не остановился, пока все они не погибли от его руки. Он пощадил только бедных людей, которые были добры к нему, и стал жить с ними; ели они то, что было запасено в селении на зиму. Он также взял лучший из оставшихся каяков и научился обращаться с ним, держась первое время недалеко от берега; вскоре, однако, он осмелел, стал выходить дальше в море и через некоторое время уже ходил на своем каяке и на север, и на юг. В гордости своей он путешествовал по всей земле и показывал всем свою силу; даже сейчас его знают по всему побережью. Во многих местах до сих пор видны следы его великих дел, и поэтому историю Кагсагсюка все считают истинной.
Один бедный мальчик-сирота жил у жестоких людей. Звали его Кагсагсюк, а приемной матерью его была жалкая старуха. Жили несчастные в крохотной убогой каморке, примыкавшей к входному туннелю[4] дома. Входить в главную комнату им не позволялось. Кагсагсюк же не отваживался входить даже в каморку. Он подолгу лежал в туннеле и пытался согреться среди собак. По утрам, когда мужчины плетками поднимали свои упряжки, нередко вместе с собаками доставалось и несчастному мальчику. Он кричал тогда, подражая собакам и будто смеясь над собой: «На-ах! На-ах!» Когда мужчины лакомились вкусным замороженным мясом, маленький Кагсагсюк часто подглядывал за ними через порог, и иногда мужчины поднимали его над порогом и переносили в комнату, но не иначе как всунув пальцы ему в ноздри; ноздри мальчика соответственно увеличивались, но сам он совсем не рос. Иногда несчастному давали мороженое мясо и не давали ножа, чтобы разрезать его, говорили, что вместо ножа сгодятся и зубы; а иногда ругали его за то, что он слишком много ест, и выдергивали пару зубов. Бедная приемная мать раздобыла для Кагсагсюка башмаки и маленький гарпун, чтобы он мог выходить из дома и играть с другими детьми; но они валили его на землю и катали, и набивали снегом одежду, и всячески жестоко обижали его: девочки иногда вымазывали его с ног до головы грязью. Так малыша всегда мучили и насмехались над ним, и он совсем не вырос, одни только ноздри. Он подолгу бродил один в горах, выбирая безлюдные места и размышляя о том, как бы набраться силы.
Наконец приемная мать научила его. Однажды, встав между двумя высокими горами, он позвал изо всех сил: «Хозяин силы, выйди! Хозяин силы, приди ко мне!» Тут же появился большой зверь-амарок (ныне это мифическое животное, первоначально – волк). Кагсагсюк очень испугался и чуть было не пустился наутек; но зверь быстро догнал его, обхватил хвостом вокруг туловища и швырнул на землю. Совершенно не в состоянии подняться, мальчик услышал какой-то хрустящий звук и увидел: из его тела, как маленькие игрушки, во множестве посыпались тюленьи косточки. Тогда амарок сказал: «Из-за этих костей ты и перестал расти». Он снова обхватил мальчика хвостом, и они снова упали, но косточек на этот раз высыпалось меньше; а когда зверь швырнул его на землю в третий раз, выпали последние косточки. На четвертый раз мальчик не совсем упал, а на пятый совсем не упал, а поскакал по земле. Тогда амарок сказал: «Если ты правда хочешь стать сильным и выносливым, то можешь приходить ко мне каждый день». На пути домой Кагсагсюк чувствовал себя намного легче и мог даже бежать; одновременно он пинал ногами и отбрасывал со своего пути камни. Девочки, нянчившие младенцев, встретили его недалеко от дома и закричали: «Кагсагсюк идет – давайте забросаем его грязью», а мальчики принялись бить и мучить его, как раньше; но он не стал противиться, а по старой привычке улегся спать с собаками. После этого он стал каждый день встречаться с амароком, и тот каждый раз проделывал с ним то же самое. Каждый день мальчик чувствовал, как у него прибавляется сил; на пути домой он теперь отбрасывал ударами ноги целые скалы и, катаясь по земле, заставлял разлетаться камни. Наконец в один из дней зверь не смог опрокинуть его, и тогда он сказал: «Так, этого достаточно; никто из людей теперь не сможет взять над тобой верх. Но ты лучше продолжай вести себя как прежде. Когда придет зима и море замерзнет, настанет тебе время показать себя; тогда появятся три огромных медведя, и будут они убиты твоей рукой». В тот день Кагсагсюк всю дорогу домой бежал, по обыкновению разбрасывая ногами камни направо и налево. Но дома он продолжал вести себя как обычно, и люди мучили его даже больше, чем прежде.
Однажды осенью каякеры вернулись с моря с большим деревом на буксире. Дерево оказалось слишком тяжелым, и они не смогли сразу отнести его домой. Вместо этого они привязали ствол к большим камням на берегу. На закате Кагсагсюк сказал матери: «Дай мне твои башмаки, мать, чтобы я тоже мог сойти к морю и взглянуть на то большое дерево». Когда все отправились спать, он выскользнул из дома; он спустился к воде, освободил дерево от веревок, взвалил на плечи и отнес за дом, где закопал его глубоко в землю. Утром, когда вышли первые из мужчин, он крикнул: «Дерево исчезло!» Все выбежали на берег и увидели, что веревки перерезаны; никто не понял, как дерево могло уплыть прочь, ведь не было ни ветра, ни течения. Но одна старуха, которая случайно зашла за дом, воскликнула: «Посмотрите только! Вот сук торчит!» Все бросились туда с ужасным шумом и криками: «Кто мог это сделать? Должно быть, среди нас есть настоящий силач!» Все молодые мужчины напустили на себя важный вид, чтобы про каждого могли подумать, что он-то и есть неизвестный силач, – вот плуты!
В начале зимы соседи Кагсагсюка по дому обращались с ним даже хуже, чем прежде, но он вел себя по-старому и не давал им ничего заподозрить. Наконец море окончательно замерзло, и охотиться на тюленей стало невозможно. Но однажды, когда дни уже начали понемногу удлиняться, прибежали мужчины с известием, что видели трех медведей, которые взбирались на айсберг. Никто, однако, не отважился выйти и напасть на них. Вот и настало время Кагсагсюку показать себя. «Мать, – сказал он, – позволь мне взять твои башмаки, чтобы я тоже мог выйти и посмотреть на медведей!» Ей это не слишком понравилось, но все же она бросила ему свои башмаки и насмешливо сказала: «За это ты добудь мне одну шкуру на лежанку, а другую на одеяло». Он взял ее башмаки, натянул свои лохмотья и побежал к медведям. Те, кто стоял снаружи, воскликнули: «Полюбуйтесь, это ведь Кагсагсюк! Что это он собирается делать? Надо прогнать его пинками!» – а девочки подхватили: «Должно быть, он сошел с ума!» Но Кагсагсюк пронесся прямо сквозь толпу, как если бы люди были стайкой мальков; его пятки мелькали так высоко, что, казалось, едва не доставали до шеи, а снег поднимался вокруг пенным облаком и сверкал всеми цветами радуги. Он поднялся на айсберг, помогая себе руками; самый большой из медведей поднял лапу, но Кагсагсюк обернулся вокруг себя, чтобы сделаться жестким (т. е. магически неуязвимым), схватил зверя за передние лапы и ударил об айсберг так, что у того задние лапы оторвались от тела; он швырнул тушу на лед перед зрителями и крикнул: «Это моя первая добыча! Обдирайте[5] и делите»! Остальные подумали, что следующий медведь наверняка убьет Кагсагсюка. Однако и с этим медведем повторилось то же самое, и охотник опять швырнул зверя на лед; но третьего медведя он просто схватил за передние лапы и, крутанув над головой, ударил им зевак и крикнул: «Этот парень плохо обращался со мной!», махнул им снова в толпу и крикнул: «А этот – еще хуже!» – пока все не разбежались перед ним и не скрылись в доме в страшном испуге. Войдя в дом, Кагсагсюк с двумя медвежьими шкурами направился к своей приемной матери и воскликнул: «Вот тебе шкуры, мать, одна на лежанку, другая на одеяло!» После этого он приказал разделать медведей и приготовить мясо. Затем Кагсагсюка попросили войти в главную комнату жилища; в ответ на эту просьбу он, как прежде, только заглянул через порог и сказал: «Я не могу перешагнуть порог, если только кто-нибудь не поднимет меня за ноздри»; но, поскольку никто больше не отваживался сделать это, его старая приемная мать подошла и подняла его, как он просил. Все мужчины теперь были очень почтительны с ним. Один говорил ему: «Проходи вперед», другой подхватывал: «Проходи и садись, приятель». – «Нет, не там, где лавка ничем не прикрыта, – восклицал еще кто-то, – вот чудесное местечко для Кагсагсюка». Но он отверг все предложения и присел, как обычно, на боковой лежанке[6]. Кто-то продолжал: «У нас найдутся башмаки для Кагсагсюка», а еще кто-то восклицал: «Вот штаны для него!» – а девушки спорили одна с другой, предлагая сшить для него одежду. После ужина кто-то из обитателей дома велел одной из девушек пойти принести воды для «дорогого Кагсагсюка». Когда она вернулась с водой и он напился, он притянул ее нежно к себе и похвалил за догадливость и за воду; но после этого он вдруг стиснул ее с такой силой, что кровь хлынула у нее изо рта. Но он только заметил: «Смотрите, она, кажется, лопнула!» Ее родители, однако, ответили с полным смирением: «Не беда, она годилась только воду носить». Позже, когда вошли мальчики, он подозвал их и сказал: «Из вас получатся великие охотники на тюленей!» – а сам схватил их и раздавил насмерть; другим он поотрывал руки и ноги и так убил их. Но родители каждого только говорили: «Это не имеет значения – он ни на что не годился; только и делал, что играл». Так Кагсагсюк продолжал умерщвлять обитателей дома одного за другим и не остановился, пока все они не погибли от его руки. Он пощадил только бедных людей, которые были добры к нему, и стал жить с ними; ели они то, что было запасено в селении на зиму. Он также взял лучший из оставшихся каяков и научился обращаться с ним, держась первое время недалеко от берега; вскоре, однако, он осмелел, стал выходить дальше в море и через некоторое время уже ходил на своем каяке и на север, и на юг. В гордости своей он путешествовал по всей земле и показывал всем свою силу; даже сейчас его знают по всему побережью. Во многих местах до сих пор видны следы его великих дел, и поэтому историю Кагсагсюка все считают истинной.