После чего успокоился и почти забыл о сокровище.
***
Война с Пруссией, по счастью, семьи не коснулась.
Клементина с супругом и двумя детьми пребывала в Польше, где доживала последние дни ее бабушка, старая графиня Дембская. Граф Дембский приехать к матери не мог, так как в свое время пренебрег необходимыми хлопотами и по-прежнему находился в черном списке, будучи для властей прямым кандидатом в Сибирь. У старой графини хватило ума лишить сына всего польского наследства и отписать его на внучку, графу же приказано было отправиться в Англию и присмотреть за тамошним имуществом.
Виконт, а теперь, после смерти отца, уже граф де Нуармон совсем не рвался участвовать в военных событиях и с удовольствием сидел на родине жены, заводя многочисленные знакомства и участвуя в немудреных сельских забавах. Будучи человеком без классовых предрассудков, можно сказать, даже с легким налетом демократизма, он легко сходился с самыми разными людьми, пока, наконец, не попал на некоего пана Владислава Крепеля, шлифовщика алмазов и ювелира в одном лице.
Пан Крепель лет пятнадцать тому назад, еще молодым человеком, послан был собственным весьма предусмотрительным отцом подучиться за границу и два года провел в Амстердаме, а два - в Лондоне.
Там он как раз и очутился в самый разгар алмазного скандала, который его, понятное дело, живо заинтересовал. И сейчас, демонстрируя французскому графу различные украшения, ювелир не преминул упомянуть о столь необычном деле Завязался оживленный разговор, так как французский граф проявил к теме огромный интерес.
Пан Крепель, свидетель вне всяких подозрений, мог себе позволить выдвигать разные домыслы и соображения и с удовольствием извлек даже собственные свои письма к отцу, посланные тогда из Лондона и содержащие всякие подробности.
- Вот, пожалуйста, - удовлетворенно заявил он, листая корреспонденцию. - Это был сэр Генри Мидоуз, уж он-то разбирался в деле! В его фирме я полгода практиковался. Он лично со мной беседовал, в конце концов, я был не каким-то мальчиком на побегушках, мой отец не последний в своем деле человек. Ну, и от самого сэра Генри знаю, что предмет спора существовал в действительности. Видел его раджа.., раджа Горакпура в детстве, ну и тот полковник-самоубийца, и жрецы свидетельствовали Сэр Мидоуз связывался с полицией, был уверен, что совершена кража, и категорически утверждал, что алмаз оказался в Англии...
Графу де Нуармону в этот момент сделалось как-то сразу очень жарко, так как вспомнилось, что Мариэтта приехала именно из Англии...
- Мне интересно было и как специалисту, - продолжал пан Крепель. Судя по описанию, алмаз так и напрашивался, чтобы его распилили. Тогда получилась бы редчайшая вещь: два идентичных камня необыкновенных размеров. Такого не было даже в прославленном колье Марии-Антуанетты. И не плоские, заметьте, ведь он представлял собой настоящую глыбу!
Что представляет собой алмаз, граф де Нуармон знал, пожалуй, лучше всех.
- А тот факт, что так нигде и не появился и до сих пор его прячут, лучшее доказательство, что владеют им незаконно...
Ни словом не упомянув о своем личном участии в сей неблаговидной истории, граф де Нуармон с легким румянцем на щеках жадно выслушал весь рассказ и даже кое-что записал Раздувшийся от гордости пан Крепель охотно делился известными ему подробностями. Он был убежден, что сэр Мидоуз еще жив, для хорошо законсервированного англичанина шестьдесят - не возраст, несомненно жив также и гораздо более молодой инспектор полиции, и уж наверняка жива и здорова леди Арабелла Блэкхилл, вдова самоубийцы. Она тоже находилась в Индии в описываемые времена.
Результатом сей сенсационной беседы явилось письмо графа де Нуармона к находящемуся в Англии тестю. Лично отправляя письмо и не имея ни малейшего представления о филателии и будущем коллекционировании, граф приклеил на конверт марки по десять копеек, отрезные, беззубцовые. Ему и в голову не могло прийти, да и откуда, что именно эта мелочь позволит его потомкам обнаружить в далеком будущем бесценное сокровище, не говоря уже о том, что как раз в тот момент ему было глубоко наплевать на всех потомков.
В письме же, содержащем подробности, которые граф запомнил и записал, он просил Дембского непосредственно связаться с упомянутыми лицами и получить от них как можно больше информации об интересующих его событиях и сплетнях. Просьба мотивировалась обычным интересом к сенсациям.
И письмо графа, и ответ его тестя сохранились в семейных архивах, так как, к счастью, не все дома Европы были сметены с лица земли второй мировой войной.
***
Старая графиня Дембская умерла, во Франции все более или менее успокоилось, и супруги де Нуармон могли наконец без опаски вернуться домой.
Дочурке Клементины, очаровательнейшей девчушке, было в то время шесть лет, и она являлась предметом обожания четырнадцатилетнего панича Пшлесского из соседней усадьбы Пшилесье. Все семейство Пшилесских восхищалось графинюшкой Доминикой совершенно искренне, так как девочка обладала ангельским характером и потрясающим обаянием. Ее младший братишка, четырехлетний Ян Петрусь (во французском варианте Жан Пьер), тоже был симпатягой, но сестренке и в подметки не годился. Клементина, ведомая интуицией и собственной боевой юностью, детей воспитывала разумно и не баловала. Однако как матери ей было приятно, что детьми восхищаются, так что молодой Кшиштоф Пшилесекий получил приглашение погостить во Франции. Графиня де Нуармон приобрела тем самым полную уверенность, что о женихе для дочери заботиться не придется. Дело едва не дошло до обручения чуть ли не с колыбели, как это принято в королевских домах.
В 1884 году, в чудную эпоху конца века, брак был заключен и Доминика переехала жить в Польшу.
Брат с родителями оставался в Нуармоне, который процветал почти как в старые добрые времена. Конечно, стража с алебардами у каждой двери не стояла и вооруженные рыцари не охраняли стены замка, но нормальной прислуги хватало, так что было кому ходить за свиньями, коровами и лошадьми.
Граф де Нуармон продолжал пламенно любить жену до конца жизни и все время боялся ее потерять. Поэтому только на краю могилы, в начале двадцатого века, утратив уже былую ясность ума от старости и болезней, граф решился на признание.
- Поговаривали... - произнес он с трудом. - Может, ты помнишь, дорогая.
Клементина, сдерживая слезы, заверила его, что помнит все пережитое вместе с ним.
- Алмаз, - выдавил из себя граф. - Великий Алмаз...
Клементина честно напрягла память.
- Да. Помню. Что-то такое было. Очень давно.
- Он есть, - твердо заявил граф, неожиданно обретя силы, и замолчал.
Клементина, убежденная, что муж начинает бредить, но надеясь, что он еще немного поживет, охотно согласилась - пожалуйста, пусть этот алмаз побудет.
Граф снова собрался с силами.
- Он у меня, - прошептал он. - Спрятан в книге. В библиотеке. Это было то.., благодаря чему.., я надеялся.., на тебе жениться...
Клементина напряженно пыталась сообразить, что же все-таки муж имеет в виду. Ведь он на ней женился, значит, дело одними надеждами не ограничилось. Сейчас было очевидно: чего-то он от нее хочет и старается о чем-то сообщить, иначе не сможет умереть спокойно. Графиня всеми силами пыталась ему помочь. У мужа есть нечто, и оно спрятано. В книге. Вряд ли это алмаз. Алмазы обычно прячут иначе. Может, какой-нибудь документ?..
- Бумага? - спросила она неуверенно. - Письмо?
- Нет. Принеси. Книга. Соколы. Охота. Старая...
Граф едва говорил, но в глазах его было отчаяние.
Клементина потянулась к звонку, чтобы позвать прислугу, но муж успел ее остановить.
- Нет, - простонал он. - Ты сама... Ты сама...
В библиотеке царил полный порядок, Клементина прекрасно ориентировалась, где что стоит, и самые старые книги обнаружила без труда. Зато столкнулась с проблемой выбора, ибо охота с ловчими птицами оказалась прямо-таки популярнейшей темой. Всего принести она никак не могла: тяжесть огромных томов превосходила человеческие силы.
Она наугад выбрала самую старую книгу.
И, как выяснилось, правильно сделала. Граф от радости немного оживился и даже попытался сам открыть фолиант. Однако обложка из тисненой кожи, инкрустированная золотой нитью и густо декорированная полудрагоценными камнями, оказалась для него слишком тяжела. Клементина помогла мужу.
Внутренность книги показалась ей немного странной: слипшиеся, как бы склеенные страницы.
- Нож, - нетерпеливо и повелительно прошептал граф.
Послушная жена огляделась, сняла со стены висевший там в качестве украшения стилет и пырнула им склеенные страницы. В тот момент ее очень мало волновало, что так можно испортить уникальнейшее рукописное творение эпохи Ренессанса.
Ради того чтобы сделать приятное умирающему, Клементина была готова хоть весь дом поджечь.
Страницы, склеенные по краям, легко, с тихим потрескиванием, разделились, и открылась безжалостно изуродованная сердцевина: неровно вырезанная дыра, а в ней нечто, завернутое в тонкую бумагу. Уже ни о чем не спрашивая. Клементина извлекла это нечто и развернула.
Великий Алмаз засиял во всей своей красе.
Довольно долго царило молчание, ибо Клементина лишилась дара речи, а граф с облегчением закрыл глаза и откинулся на подушки. Дышал он глубоко и ровно, а значит, был жив. Пальцами, касавшимися книги, он сделал движение, как бы закрывая ее. Для жены его желания оставались по-прежнему затоном, и она, несмотря на все свое изумление и потрясение, втиснула алмаз вместе с бумагой на прежнее место и закрыла фолиант. Граф сделал дополнительный знак пальцами.
- Хорошо, - произнесла Клементина несколько севшим голосом. - Я поняла. Заклею.
Она прочла явное облегчение На лице мужа. А значит, это была именно та информация, которую он хотел передать, и его желание она угадала верно.
Что же теперь ей надлежало сделать?
Граф открыл глаза и с усилием произнес:
- Бумаги... Письма... Тоже...
Пальцами он по-прежнему касался книги, и Клементина снова догадалась.
- Письма и бумаги - тоже в книгах, правильно?
В этой? Нет, наверное, в других? В библиотеке? Мне нужно их найти?
Муж подтвердил, прикрыв глаза, затем "тяжело поднял веки.
- Отнеси... Спрячь...
Клементина снова отправилась в библиотеку.
Когда она вернулась, муж был уже мертв.
Никаких истерик графиня не учиняла, кончину супруга перенесла мужественно, да и то сказать, граф был уже в том возрасте, когда смерть становится естественным событием, а кроме того, будучи человеком глубоко верующим, Клементина сразу подумала о скорой встрече на небесах. Кончина графа имущественных проблем не вызвала, так как ему принадлежал только восстановленный Нуармон.
Всем остальным с юридической точки зрения владела Клементина, да и сам Нуармон переходил к сыну только после ее смерти, так что никаких изменений не произошло.
Кроме одной мелочи.
Ни умирающий граф, ни занятая им Клементина не заметили опасности, высунувшейся из-за портьеры, прикрывавшей дверь в гардеробную графа.
Молодой лакей, отвечавший за одежду хозяина, намеревался о чем-то спросить и позволил себе заглянуть в спальню, чтобы убедиться, уместно ли будет побеспокоить господ стуком в дверь. Тактичность он проявил потрясающую, на чем, собственно, его достоинства и закончились.
Книги, лежащей на одеяле графа, лакей хорошенько не разглядел, заметил только, что там что-то лежит, зато алмаз Клементина держала на раскрытой ладони, и блеск его буквально ослепил слугу.
Огромный сверкающий камень в руке графини так прочно приковал лакея к месту, что он спохватился слишком поздно, чтобы выследить тайник.
Однако этим история с подглядыванием не закончилась. Следующим в цепочке оказался польский слуга графини. Самый обыкновенный деревенский Флорек удостоился чести, во многом случайной, но в то же время абсолютно им заслуженной.
Доминике, дочери Клементины, требовалась мамка для ребенка. Выбрана была в собственной деревне крепкая баба, чье потомство отличалась необычайной живостью и здоровьем. Старшим же в этом потомстве был как раз Флорек. Благодаря высокому положению, занятому матерью, ему представилась возможность учиться. Мальчик оказался способным и даже вскоре овладел иностранным языком, на котором говорили господа. Мало того.
Барышню, которую выкармливала его родительница, он считал близким человеком и полагал необходимым оберегать как зеницу ока И оберегал, благодаря чему оказался в нужное время в нужном месте. Четырехлетняя девчушка - ребенок бешено активный - угодила в пруд, достаточно глубокий, чтобы там утонул и взрослый. Флорек же спас ее из пучины. С того самого момента взаимные связи стали неразрывными, а Флорек, вероятно, за то, что ему позволили отличиться, полюбил всю семью барышни, которая оказала ему такую любезность.
Позднее в придачу еще обнаружилось, что родная бабка барышни - графиня де Нуармон - лично во время последнего восстания кормила в лесу его родного деда, собственными благородными ручками перевязывала тому раны. И если бы не ее сиятельство графиня Клементина, отца Флорека и вовсе на свете не было бы, не говоря уж о нем самом А посему преданность Флорека графине Клементине превосходила не только человеческую, но даже, пожалуй, и собачью. Будучи последний раз в Польше, графиня забрала верного слугу с собой, и Флорек получил новую возможность проявить свои таланты.
Фигаро он явно переплюнул, достигнув в служебной иерархии должности доверенного человека.
За лакеем-французом Флорек и не думал следить специально, но то, что случайно увидел, заставило его серьезно забеспокоиться. А увидел он выражение лица, на котором явно читалась алчность и звериная жестокость-Суть дела прояснилась сразу Лакей заглянул в спальню, где как раз умирал господин граф, отдавая последние распоряжения графине. Не иначе как открыл ей какую-то семейную тайну, которую можно было подсмотреть, ну и лакей это увидел, а что могло навести на его рожу жадность, как не какое-нибудь сокровище?
Выждав неделю после похорон графа, верный слуга отправился к госпоже графине.
- Я, ваше сиятельство, больше молчать не могу, - твердо заявил он, слегка понизив голос. - Понимаю, что сейчас еще слишком рано и, прошу прощения, вашему сиятельству сейчас не до этого, но может выйти несчастье, поэтому я осмелился...
- Незачем извиняться, говори прямо, в чем дело, - ответила Клементина, которая весьма высоко ценила Флорека и понимала, что из-за ерунды тот беспокоить не станет.
- Точно не знаю, важно оно иль нет, но только вижу, как этот пройдоха вынюхивает. Арманд. Что при гардеробной светлой памяти графа состоял.
Вашему сиятельству только рану растравлю, но все равно скажу. Когда господин граф умирал, вы с ним разговаривать изволили, а этот в спальню заглядывал. Что увидел, того не знаю, а только весь с лица аж изменился. Это я своими глазами видел. А теперь, выходит, я на всякий случай глаз с него не спускаю - что шарит, как бы чего ищет, все больше по книгам в библиотеке. Пока я его близко-то не подпускаю, ночью не войдет, я сам замок поставил, но как дальше будет, не знаю. Может, для вашего сиятельства оно и важно, а если нет, так не буду зря голову морочить.
Клементина спокойно выслушала слугу, только чуть побледнела. Пока что единственным найденным ею документом, да и то случайно, и не среди книг, а в бюро графа, было письмо от ее отца к зятю, содержащее дополнения к ранее полученному письму. Из этого послания она смогла понять только одно: алмаз краденый, а обладание им является, или, возможно, являлось, страшным позором для владельца. Граф Дембский, правда, имел в виду полковника Блэкхилла, но откуда его дочери было об этом знать, ведь имени он не называл, просто продолжал тему, поднятую в предыдущем письме и зятю отлично известную. Клементина страшно испугалась и подумала о муже.
Ни одна секунда, проведенная при смертном одре графа де Нуармона, не стерлась из ее памяти, и не было ни малейших сомнений по поводу того, что именно увидел лакей. Кражи она не боялась.
Алмаз, конечно, поразил се воображение, но алчности не возбудил. Пусть уж лучше украдут, черт бы его побрал, она легко пережила бы утрату камня, но существовала опасность, что дело получит огласку. Доберется лакей до сокровища или нет, но может разболтать, что видел, а тогда этот страшный позор обрушится на ее покойного мужа, который уже не в состоянии себя защитить. Этого она ни за что не должна допустить!
Клементина думала, а мысли отражались в ее глазах. Флорек ждал ответа, следил за взглядом госпожи, и ему становилось поочередно то жарко, то холодно. Верный слуга убедился, что поступил правильно, придя с доносом, а может, даже не следовало дожидаться похорон господина графа...
- Лучше уж мне тогда не жить! - вырвалось у Клементины. - Но тогда нельзя жить и моим детям, и внукам...
Слуга осмелился высказать свое мнение:
- Вижу, дело не из легких.
- Тяжелее не бывает. Погоди, мне надо подумать.
- Это как вашему сиятельству будет угодно. А себе позволю кое-что понять. Вы уж будьте покойны, ваше сиятельство, и на меня не обращайте внимания.
Они посмотрели друг другу в глаза и сочли всякие разговоры излишними. Взаимопонимание было достигнуто.
Честь муха или человеческая жизнь? Клементина моментально сделала выбор - прямо противоположный выбору Арабеллы.
***
Казалось бы, обычнейшая и самая что ни на есть натуральная вещь: свидание кухонной девки со своим деревенским ухажером за стенами замка. Де Нуармоны нападения на замок не опасались, а посему во время ремонта стены оставили в живописном беспорядке. Перелезать через них, правда, было не слишком удобно, так как процесс разрушения продолжался и камни иногда летели из-под ног прямо в пересохший ров. Однако кухонная девка, крутившая любовь весьма интенсивно, знала безопасные перелазы.
К тому же ров, хоть и сухой, не приведенный в порядок, заросший густой травой и всевозможными весьма пахучими полевыми цветами, представлял собой замечательное место для романтических свиданий. Гораздо менее романтичной показалась влюбленной парочке находка, неожиданно обнаруженная в густых зарослях на дне рва.
Девка, понятное дело, завопила так, что подняла на ноги всю прислугу в замке. Ухажер, не успев вовремя заткнуть ей рот, весьма предусмотрительно смылся, а на его место сбежалась толпа, гораздо менее интересующаяся девкиными прелестями. О происшествии незамедлительно стало известно Клементине.
В 1906 году телефон уже существовал, поэтому полиция явилась быстро. Все переговоры с представителями властей взял на себя камердинер, хотя хо шика замка выказала полную готовность к сотрудничеству. Однако широко известно, что уровень сведений господ о прислуге редко превышает нулевую отметку, а посему хорошо знавшие жизнь фараоны предпочли пообщаться со слугами.
- Итак, это уже третий день, - давал показания камердинер, сохраняя спокойствие и достоинство, так как в своем деле был профессионалом в нескольких поколениях. - Два дня его не было, этого Арманда Буше, никто его не видел, но должен сказать сразу: никого это особенно и не беспокоило.
- Почему? - недовольно прервал его комиссар полиции. - Его не любили?
- Нет, не в том дело. Относились к нему неплохо, парень вежливый, не лентяй, компанейский... Но было известно, что его все равно уволят, так как состоял при покойном графе. У молодого господина графа - свой лакей. Все думали, был такой разговор в людской, что не стал дожидаться и сам ушел; может, нашел хорошее место и боялся упустить.
Невежливо и глупо, конечно, так как сам лишился хороших рекомендаций, но, возможно, вообще сменил занятие? Человек еще молодой. А жалованье госпожа графиня никогда не задерживала, так что заработанное было при нем, ну вот и полагали, что просто-напросто убрался со двора.
- А вещи? Его вещи?
Камердинер позволил себе некоторое неудовольствие во взгляде.
- О его вещах только теперь узнали, что остались, - объяснил он с достоинством. - Здесь не принято шарить по чужим комнатам. Если позволите, объясню подробнее. В первый день никто не обратил внимания, что его нет. Только вечером кто-то заметил его отсутствие за ужином...
- Кто?
- К сожалению, не знаю. Лично мне кажется, одна из горничных. Я ем отдельно, у себя. Позволите продолжать?
- Да, пожалуйста.
- Итак, отсутствие никого не встревожило. На следующий день, это уже второй, заметили, что его все нет, но решили, что, может, парень загулял.
Воспользовался тем, что после смерти светлой памяти графа работы у него было немного, и позволил себе отлучиться. И только сегодня, на третий день...
Слуга взглянул на часы и несколько сбился.
- Ну, через минуту уже будет вчера... В общем, на третий день пересуды об Арманде приобрели, скажем, излишне оживленный характер, и я решил, что если он не вернется до завтра, проверить, взял ли с собой вещи. Это произошло бы как раз сегодня...
- Понятно, - задумчиво произнес комиссар полиции и начал выспрашивать о более тесных связях покойного с кем бы то ни было.
В результате, допросив всех слуг, он узнал, что погибший в последнее время несколько изменился.
Стал молчалив, рассеян, профессиональные свои обязанности выполнял подальше от людских глаз, казался даже каким-то нервным и раздраженным, но все это объясняли тем, что Арманд должен был приводить в порядок вещи покойного графа, и возможным скорым увольнением. Заметили также, что он часто забирался на стены замка и смотрел вдаль. Что все это значило, никто не догадывался.
Принимая во внимание отсутствие на теле погибшего каких-либо следов насилия, кроме синяков от падения и сломанной шеи, смерть лакея в конце концов сочли несчастным случаем. Во время очередной вылазки на стены наступил на непрочный камень, сорвался - и конец. О самом же факте частых вылазок сообщил доверенный слуга графини, польского происхождения, не имевший никаких связей с французским персоналом и, следовательно, никаких причин для лжи.
В ведущихся в замке Нуармон хозяйственных записях печальное событие нашло свое отражение, вещи покойного и некоторая сумма денег были отосланы его старшей сестре - единственной родственнице. Клементина же, мужественно затронувшая тему, узнала от Флорека, что полиция догадалась верно. И в самом деле, несчастный с той стены свалился - видно, так судьба распорядилась.
Слегка удивленная такой расторопностью судьбы, Клементина начала приводить в порядок библиотеку.
Помогал ей только один доверенный слуга, необходимый для переноски тяжеленных фолиантов, и никто более. Однако дверей хозяйка не запирала и не запрещала входить в помещение лакеям и горничным, а посему ее занятия не вызвали никаких подозрений или сплетен и показались всем совершенно обычным делом.
Только через месяц обнаружился архив мужа.
Граф счел двухсотлетние "Жития святых" не слишком популярным произведением и устроил там безопасный тайник, разместив между древними страницами часть корреспонденции. Клементина нашла там черновик его письма к тестю, первый ответ своего отца, где пространно описывалась английская часть алмазной аферы, несколько записей и газетных вырезок. Одна была из английской прессы и содержала спекуляции о самоубийстве полковника Блэкхилла, а две - из французской, которые довольно коротко, но зато весьма таинственно намекали на некое проклятие, обрушившееся на внешне ничем не примечательный парижский дом, где в течение одной недели трагически погибли три женщины. Среди записей оказалось дополнительное упоминание о французе, бывшем якобы законным хозяином алмаза.
Из всего этого абсолютно полная картина не складывалась, особенно три женщины из проклятого дома как-то выбивались из общего ряда, но все равно Клементина испытала огромное облегчение. Не ее мужу грозил позор, а тому английскому полковнику. Каким образом граф де Нуармон оказался владельцем алмаза, она не имела ни малейшего понятия, однако, разумеется, не верила, что граф мог его украсть, как самый вульгарный воришка. Если кто и стащил камень, то уж никак не ее благородный муж, а в детали очередных преступлений Клементина вникать не собиралась. Упоминание о французе неясным образом ассоциировалось у нее с правом собственности на драгоценность, на чем графиня и завершила свои изыскания. Для нее самым важным была возможность очистить имя покойного графа, а все остальное интересовало очень мало.
Что совсем не помешало ей, так, на всякий случай, не признаваться, что алмаз существует и находится у нее.
Зато захотелось взглянуть на него еще раз.
Желание свое графиня осуществила в полном одиночестве, отправив даже Флорека. Дверь в библиотеку на этот раз она заперла, собственноручно зажгла дополнительные лампы, ибо удобство в виде электрического освещения в замке имелось уже с год, вынула фолиант о соколах и тут вспомнила, что обещала мужу заново склеить страницы. Сделать это было нетрудно Клей находился здесь же, в библиотеке, и часто использовался для мелкого ремонта книг. Обычно этим занимался специально приглашаемый переплетчик, но и сама Клементина умела обращаться с клеем. Достала его из шкафчика, приготовила кисточку и только после этого раскрыла книгу.
***
Война с Пруссией, по счастью, семьи не коснулась.
Клементина с супругом и двумя детьми пребывала в Польше, где доживала последние дни ее бабушка, старая графиня Дембская. Граф Дембский приехать к матери не мог, так как в свое время пренебрег необходимыми хлопотами и по-прежнему находился в черном списке, будучи для властей прямым кандидатом в Сибирь. У старой графини хватило ума лишить сына всего польского наследства и отписать его на внучку, графу же приказано было отправиться в Англию и присмотреть за тамошним имуществом.
Виконт, а теперь, после смерти отца, уже граф де Нуармон совсем не рвался участвовать в военных событиях и с удовольствием сидел на родине жены, заводя многочисленные знакомства и участвуя в немудреных сельских забавах. Будучи человеком без классовых предрассудков, можно сказать, даже с легким налетом демократизма, он легко сходился с самыми разными людьми, пока, наконец, не попал на некоего пана Владислава Крепеля, шлифовщика алмазов и ювелира в одном лице.
Пан Крепель лет пятнадцать тому назад, еще молодым человеком, послан был собственным весьма предусмотрительным отцом подучиться за границу и два года провел в Амстердаме, а два - в Лондоне.
Там он как раз и очутился в самый разгар алмазного скандала, который его, понятное дело, живо заинтересовал. И сейчас, демонстрируя французскому графу различные украшения, ювелир не преминул упомянуть о столь необычном деле Завязался оживленный разговор, так как французский граф проявил к теме огромный интерес.
Пан Крепель, свидетель вне всяких подозрений, мог себе позволить выдвигать разные домыслы и соображения и с удовольствием извлек даже собственные свои письма к отцу, посланные тогда из Лондона и содержащие всякие подробности.
- Вот, пожалуйста, - удовлетворенно заявил он, листая корреспонденцию. - Это был сэр Генри Мидоуз, уж он-то разбирался в деле! В его фирме я полгода практиковался. Он лично со мной беседовал, в конце концов, я был не каким-то мальчиком на побегушках, мой отец не последний в своем деле человек. Ну, и от самого сэра Генри знаю, что предмет спора существовал в действительности. Видел его раджа.., раджа Горакпура в детстве, ну и тот полковник-самоубийца, и жрецы свидетельствовали Сэр Мидоуз связывался с полицией, был уверен, что совершена кража, и категорически утверждал, что алмаз оказался в Англии...
Графу де Нуармону в этот момент сделалось как-то сразу очень жарко, так как вспомнилось, что Мариэтта приехала именно из Англии...
- Мне интересно было и как специалисту, - продолжал пан Крепель. Судя по описанию, алмаз так и напрашивался, чтобы его распилили. Тогда получилась бы редчайшая вещь: два идентичных камня необыкновенных размеров. Такого не было даже в прославленном колье Марии-Антуанетты. И не плоские, заметьте, ведь он представлял собой настоящую глыбу!
Что представляет собой алмаз, граф де Нуармон знал, пожалуй, лучше всех.
- А тот факт, что так нигде и не появился и до сих пор его прячут, лучшее доказательство, что владеют им незаконно...
Ни словом не упомянув о своем личном участии в сей неблаговидной истории, граф де Нуармон с легким румянцем на щеках жадно выслушал весь рассказ и даже кое-что записал Раздувшийся от гордости пан Крепель охотно делился известными ему подробностями. Он был убежден, что сэр Мидоуз еще жив, для хорошо законсервированного англичанина шестьдесят - не возраст, несомненно жив также и гораздо более молодой инспектор полиции, и уж наверняка жива и здорова леди Арабелла Блэкхилл, вдова самоубийцы. Она тоже находилась в Индии в описываемые времена.
Результатом сей сенсационной беседы явилось письмо графа де Нуармона к находящемуся в Англии тестю. Лично отправляя письмо и не имея ни малейшего представления о филателии и будущем коллекционировании, граф приклеил на конверт марки по десять копеек, отрезные, беззубцовые. Ему и в голову не могло прийти, да и откуда, что именно эта мелочь позволит его потомкам обнаружить в далеком будущем бесценное сокровище, не говоря уже о том, что как раз в тот момент ему было глубоко наплевать на всех потомков.
В письме же, содержащем подробности, которые граф запомнил и записал, он просил Дембского непосредственно связаться с упомянутыми лицами и получить от них как можно больше информации об интересующих его событиях и сплетнях. Просьба мотивировалась обычным интересом к сенсациям.
И письмо графа, и ответ его тестя сохранились в семейных архивах, так как, к счастью, не все дома Европы были сметены с лица земли второй мировой войной.
***
Старая графиня Дембская умерла, во Франции все более или менее успокоилось, и супруги де Нуармон могли наконец без опаски вернуться домой.
Дочурке Клементины, очаровательнейшей девчушке, было в то время шесть лет, и она являлась предметом обожания четырнадцатилетнего панича Пшлесского из соседней усадьбы Пшилесье. Все семейство Пшилесских восхищалось графинюшкой Доминикой совершенно искренне, так как девочка обладала ангельским характером и потрясающим обаянием. Ее младший братишка, четырехлетний Ян Петрусь (во французском варианте Жан Пьер), тоже был симпатягой, но сестренке и в подметки не годился. Клементина, ведомая интуицией и собственной боевой юностью, детей воспитывала разумно и не баловала. Однако как матери ей было приятно, что детьми восхищаются, так что молодой Кшиштоф Пшилесекий получил приглашение погостить во Франции. Графиня де Нуармон приобрела тем самым полную уверенность, что о женихе для дочери заботиться не придется. Дело едва не дошло до обручения чуть ли не с колыбели, как это принято в королевских домах.
В 1884 году, в чудную эпоху конца века, брак был заключен и Доминика переехала жить в Польшу.
Брат с родителями оставался в Нуармоне, который процветал почти как в старые добрые времена. Конечно, стража с алебардами у каждой двери не стояла и вооруженные рыцари не охраняли стены замка, но нормальной прислуги хватало, так что было кому ходить за свиньями, коровами и лошадьми.
Граф де Нуармон продолжал пламенно любить жену до конца жизни и все время боялся ее потерять. Поэтому только на краю могилы, в начале двадцатого века, утратив уже былую ясность ума от старости и болезней, граф решился на признание.
- Поговаривали... - произнес он с трудом. - Может, ты помнишь, дорогая.
Клементина, сдерживая слезы, заверила его, что помнит все пережитое вместе с ним.
- Алмаз, - выдавил из себя граф. - Великий Алмаз...
Клементина честно напрягла память.
- Да. Помню. Что-то такое было. Очень давно.
- Он есть, - твердо заявил граф, неожиданно обретя силы, и замолчал.
Клементина, убежденная, что муж начинает бредить, но надеясь, что он еще немного поживет, охотно согласилась - пожалуйста, пусть этот алмаз побудет.
Граф снова собрался с силами.
- Он у меня, - прошептал он. - Спрятан в книге. В библиотеке. Это было то.., благодаря чему.., я надеялся.., на тебе жениться...
Клементина напряженно пыталась сообразить, что же все-таки муж имеет в виду. Ведь он на ней женился, значит, дело одними надеждами не ограничилось. Сейчас было очевидно: чего-то он от нее хочет и старается о чем-то сообщить, иначе не сможет умереть спокойно. Графиня всеми силами пыталась ему помочь. У мужа есть нечто, и оно спрятано. В книге. Вряд ли это алмаз. Алмазы обычно прячут иначе. Может, какой-нибудь документ?..
- Бумага? - спросила она неуверенно. - Письмо?
- Нет. Принеси. Книга. Соколы. Охота. Старая...
Граф едва говорил, но в глазах его было отчаяние.
Клементина потянулась к звонку, чтобы позвать прислугу, но муж успел ее остановить.
- Нет, - простонал он. - Ты сама... Ты сама...
В библиотеке царил полный порядок, Клементина прекрасно ориентировалась, где что стоит, и самые старые книги обнаружила без труда. Зато столкнулась с проблемой выбора, ибо охота с ловчими птицами оказалась прямо-таки популярнейшей темой. Всего принести она никак не могла: тяжесть огромных томов превосходила человеческие силы.
Она наугад выбрала самую старую книгу.
И, как выяснилось, правильно сделала. Граф от радости немного оживился и даже попытался сам открыть фолиант. Однако обложка из тисненой кожи, инкрустированная золотой нитью и густо декорированная полудрагоценными камнями, оказалась для него слишком тяжела. Клементина помогла мужу.
Внутренность книги показалась ей немного странной: слипшиеся, как бы склеенные страницы.
- Нож, - нетерпеливо и повелительно прошептал граф.
Послушная жена огляделась, сняла со стены висевший там в качестве украшения стилет и пырнула им склеенные страницы. В тот момент ее очень мало волновало, что так можно испортить уникальнейшее рукописное творение эпохи Ренессанса.
Ради того чтобы сделать приятное умирающему, Клементина была готова хоть весь дом поджечь.
Страницы, склеенные по краям, легко, с тихим потрескиванием, разделились, и открылась безжалостно изуродованная сердцевина: неровно вырезанная дыра, а в ней нечто, завернутое в тонкую бумагу. Уже ни о чем не спрашивая. Клементина извлекла это нечто и развернула.
Великий Алмаз засиял во всей своей красе.
Довольно долго царило молчание, ибо Клементина лишилась дара речи, а граф с облегчением закрыл глаза и откинулся на подушки. Дышал он глубоко и ровно, а значит, был жив. Пальцами, касавшимися книги, он сделал движение, как бы закрывая ее. Для жены его желания оставались по-прежнему затоном, и она, несмотря на все свое изумление и потрясение, втиснула алмаз вместе с бумагой на прежнее место и закрыла фолиант. Граф сделал дополнительный знак пальцами.
- Хорошо, - произнесла Клементина несколько севшим голосом. - Я поняла. Заклею.
Она прочла явное облегчение На лице мужа. А значит, это была именно та информация, которую он хотел передать, и его желание она угадала верно.
Что же теперь ей надлежало сделать?
Граф открыл глаза и с усилием произнес:
- Бумаги... Письма... Тоже...
Пальцами он по-прежнему касался книги, и Клементина снова догадалась.
- Письма и бумаги - тоже в книгах, правильно?
В этой? Нет, наверное, в других? В библиотеке? Мне нужно их найти?
Муж подтвердил, прикрыв глаза, затем "тяжело поднял веки.
- Отнеси... Спрячь...
Клементина снова отправилась в библиотеку.
Когда она вернулась, муж был уже мертв.
Никаких истерик графиня не учиняла, кончину супруга перенесла мужественно, да и то сказать, граф был уже в том возрасте, когда смерть становится естественным событием, а кроме того, будучи человеком глубоко верующим, Клементина сразу подумала о скорой встрече на небесах. Кончина графа имущественных проблем не вызвала, так как ему принадлежал только восстановленный Нуармон.
Всем остальным с юридической точки зрения владела Клементина, да и сам Нуармон переходил к сыну только после ее смерти, так что никаких изменений не произошло.
Кроме одной мелочи.
Ни умирающий граф, ни занятая им Клементина не заметили опасности, высунувшейся из-за портьеры, прикрывавшей дверь в гардеробную графа.
Молодой лакей, отвечавший за одежду хозяина, намеревался о чем-то спросить и позволил себе заглянуть в спальню, чтобы убедиться, уместно ли будет побеспокоить господ стуком в дверь. Тактичность он проявил потрясающую, на чем, собственно, его достоинства и закончились.
Книги, лежащей на одеяле графа, лакей хорошенько не разглядел, заметил только, что там что-то лежит, зато алмаз Клементина держала на раскрытой ладони, и блеск его буквально ослепил слугу.
Огромный сверкающий камень в руке графини так прочно приковал лакея к месту, что он спохватился слишком поздно, чтобы выследить тайник.
Однако этим история с подглядыванием не закончилась. Следующим в цепочке оказался польский слуга графини. Самый обыкновенный деревенский Флорек удостоился чести, во многом случайной, но в то же время абсолютно им заслуженной.
Доминике, дочери Клементины, требовалась мамка для ребенка. Выбрана была в собственной деревне крепкая баба, чье потомство отличалась необычайной живостью и здоровьем. Старшим же в этом потомстве был как раз Флорек. Благодаря высокому положению, занятому матерью, ему представилась возможность учиться. Мальчик оказался способным и даже вскоре овладел иностранным языком, на котором говорили господа. Мало того.
Барышню, которую выкармливала его родительница, он считал близким человеком и полагал необходимым оберегать как зеницу ока И оберегал, благодаря чему оказался в нужное время в нужном месте. Четырехлетняя девчушка - ребенок бешено активный - угодила в пруд, достаточно глубокий, чтобы там утонул и взрослый. Флорек же спас ее из пучины. С того самого момента взаимные связи стали неразрывными, а Флорек, вероятно, за то, что ему позволили отличиться, полюбил всю семью барышни, которая оказала ему такую любезность.
Позднее в придачу еще обнаружилось, что родная бабка барышни - графиня де Нуармон - лично во время последнего восстания кормила в лесу его родного деда, собственными благородными ручками перевязывала тому раны. И если бы не ее сиятельство графиня Клементина, отца Флорека и вовсе на свете не было бы, не говоря уж о нем самом А посему преданность Флорека графине Клементине превосходила не только человеческую, но даже, пожалуй, и собачью. Будучи последний раз в Польше, графиня забрала верного слугу с собой, и Флорек получил новую возможность проявить свои таланты.
Фигаро он явно переплюнул, достигнув в служебной иерархии должности доверенного человека.
За лакеем-французом Флорек и не думал следить специально, но то, что случайно увидел, заставило его серьезно забеспокоиться. А увидел он выражение лица, на котором явно читалась алчность и звериная жестокость-Суть дела прояснилась сразу Лакей заглянул в спальню, где как раз умирал господин граф, отдавая последние распоряжения графине. Не иначе как открыл ей какую-то семейную тайну, которую можно было подсмотреть, ну и лакей это увидел, а что могло навести на его рожу жадность, как не какое-нибудь сокровище?
Выждав неделю после похорон графа, верный слуга отправился к госпоже графине.
- Я, ваше сиятельство, больше молчать не могу, - твердо заявил он, слегка понизив голос. - Понимаю, что сейчас еще слишком рано и, прошу прощения, вашему сиятельству сейчас не до этого, но может выйти несчастье, поэтому я осмелился...
- Незачем извиняться, говори прямо, в чем дело, - ответила Клементина, которая весьма высоко ценила Флорека и понимала, что из-за ерунды тот беспокоить не станет.
- Точно не знаю, важно оно иль нет, но только вижу, как этот пройдоха вынюхивает. Арманд. Что при гардеробной светлой памяти графа состоял.
Вашему сиятельству только рану растравлю, но все равно скажу. Когда господин граф умирал, вы с ним разговаривать изволили, а этот в спальню заглядывал. Что увидел, того не знаю, а только весь с лица аж изменился. Это я своими глазами видел. А теперь, выходит, я на всякий случай глаз с него не спускаю - что шарит, как бы чего ищет, все больше по книгам в библиотеке. Пока я его близко-то не подпускаю, ночью не войдет, я сам замок поставил, но как дальше будет, не знаю. Может, для вашего сиятельства оно и важно, а если нет, так не буду зря голову морочить.
Клементина спокойно выслушала слугу, только чуть побледнела. Пока что единственным найденным ею документом, да и то случайно, и не среди книг, а в бюро графа, было письмо от ее отца к зятю, содержащее дополнения к ранее полученному письму. Из этого послания она смогла понять только одно: алмаз краденый, а обладание им является, или, возможно, являлось, страшным позором для владельца. Граф Дембский, правда, имел в виду полковника Блэкхилла, но откуда его дочери было об этом знать, ведь имени он не называл, просто продолжал тему, поднятую в предыдущем письме и зятю отлично известную. Клементина страшно испугалась и подумала о муже.
Ни одна секунда, проведенная при смертном одре графа де Нуармона, не стерлась из ее памяти, и не было ни малейших сомнений по поводу того, что именно увидел лакей. Кражи она не боялась.
Алмаз, конечно, поразил се воображение, но алчности не возбудил. Пусть уж лучше украдут, черт бы его побрал, она легко пережила бы утрату камня, но существовала опасность, что дело получит огласку. Доберется лакей до сокровища или нет, но может разболтать, что видел, а тогда этот страшный позор обрушится на ее покойного мужа, который уже не в состоянии себя защитить. Этого она ни за что не должна допустить!
Клементина думала, а мысли отражались в ее глазах. Флорек ждал ответа, следил за взглядом госпожи, и ему становилось поочередно то жарко, то холодно. Верный слуга убедился, что поступил правильно, придя с доносом, а может, даже не следовало дожидаться похорон господина графа...
- Лучше уж мне тогда не жить! - вырвалось у Клементины. - Но тогда нельзя жить и моим детям, и внукам...
Слуга осмелился высказать свое мнение:
- Вижу, дело не из легких.
- Тяжелее не бывает. Погоди, мне надо подумать.
- Это как вашему сиятельству будет угодно. А себе позволю кое-что понять. Вы уж будьте покойны, ваше сиятельство, и на меня не обращайте внимания.
Они посмотрели друг другу в глаза и сочли всякие разговоры излишними. Взаимопонимание было достигнуто.
Честь муха или человеческая жизнь? Клементина моментально сделала выбор - прямо противоположный выбору Арабеллы.
***
Казалось бы, обычнейшая и самая что ни на есть натуральная вещь: свидание кухонной девки со своим деревенским ухажером за стенами замка. Де Нуармоны нападения на замок не опасались, а посему во время ремонта стены оставили в живописном беспорядке. Перелезать через них, правда, было не слишком удобно, так как процесс разрушения продолжался и камни иногда летели из-под ног прямо в пересохший ров. Однако кухонная девка, крутившая любовь весьма интенсивно, знала безопасные перелазы.
К тому же ров, хоть и сухой, не приведенный в порядок, заросший густой травой и всевозможными весьма пахучими полевыми цветами, представлял собой замечательное место для романтических свиданий. Гораздо менее романтичной показалась влюбленной парочке находка, неожиданно обнаруженная в густых зарослях на дне рва.
Девка, понятное дело, завопила так, что подняла на ноги всю прислугу в замке. Ухажер, не успев вовремя заткнуть ей рот, весьма предусмотрительно смылся, а на его место сбежалась толпа, гораздо менее интересующаяся девкиными прелестями. О происшествии незамедлительно стало известно Клементине.
В 1906 году телефон уже существовал, поэтому полиция явилась быстро. Все переговоры с представителями властей взял на себя камердинер, хотя хо шика замка выказала полную готовность к сотрудничеству. Однако широко известно, что уровень сведений господ о прислуге редко превышает нулевую отметку, а посему хорошо знавшие жизнь фараоны предпочли пообщаться со слугами.
- Итак, это уже третий день, - давал показания камердинер, сохраняя спокойствие и достоинство, так как в своем деле был профессионалом в нескольких поколениях. - Два дня его не было, этого Арманда Буше, никто его не видел, но должен сказать сразу: никого это особенно и не беспокоило.
- Почему? - недовольно прервал его комиссар полиции. - Его не любили?
- Нет, не в том дело. Относились к нему неплохо, парень вежливый, не лентяй, компанейский... Но было известно, что его все равно уволят, так как состоял при покойном графе. У молодого господина графа - свой лакей. Все думали, был такой разговор в людской, что не стал дожидаться и сам ушел; может, нашел хорошее место и боялся упустить.
Невежливо и глупо, конечно, так как сам лишился хороших рекомендаций, но, возможно, вообще сменил занятие? Человек еще молодой. А жалованье госпожа графиня никогда не задерживала, так что заработанное было при нем, ну вот и полагали, что просто-напросто убрался со двора.
- А вещи? Его вещи?
Камердинер позволил себе некоторое неудовольствие во взгляде.
- О его вещах только теперь узнали, что остались, - объяснил он с достоинством. - Здесь не принято шарить по чужим комнатам. Если позволите, объясню подробнее. В первый день никто не обратил внимания, что его нет. Только вечером кто-то заметил его отсутствие за ужином...
- Кто?
- К сожалению, не знаю. Лично мне кажется, одна из горничных. Я ем отдельно, у себя. Позволите продолжать?
- Да, пожалуйста.
- Итак, отсутствие никого не встревожило. На следующий день, это уже второй, заметили, что его все нет, но решили, что, может, парень загулял.
Воспользовался тем, что после смерти светлой памяти графа работы у него было немного, и позволил себе отлучиться. И только сегодня, на третий день...
Слуга взглянул на часы и несколько сбился.
- Ну, через минуту уже будет вчера... В общем, на третий день пересуды об Арманде приобрели, скажем, излишне оживленный характер, и я решил, что если он не вернется до завтра, проверить, взял ли с собой вещи. Это произошло бы как раз сегодня...
- Понятно, - задумчиво произнес комиссар полиции и начал выспрашивать о более тесных связях покойного с кем бы то ни было.
В результате, допросив всех слуг, он узнал, что погибший в последнее время несколько изменился.
Стал молчалив, рассеян, профессиональные свои обязанности выполнял подальше от людских глаз, казался даже каким-то нервным и раздраженным, но все это объясняли тем, что Арманд должен был приводить в порядок вещи покойного графа, и возможным скорым увольнением. Заметили также, что он часто забирался на стены замка и смотрел вдаль. Что все это значило, никто не догадывался.
Принимая во внимание отсутствие на теле погибшего каких-либо следов насилия, кроме синяков от падения и сломанной шеи, смерть лакея в конце концов сочли несчастным случаем. Во время очередной вылазки на стены наступил на непрочный камень, сорвался - и конец. О самом же факте частых вылазок сообщил доверенный слуга графини, польского происхождения, не имевший никаких связей с французским персоналом и, следовательно, никаких причин для лжи.
В ведущихся в замке Нуармон хозяйственных записях печальное событие нашло свое отражение, вещи покойного и некоторая сумма денег были отосланы его старшей сестре - единственной родственнице. Клементина же, мужественно затронувшая тему, узнала от Флорека, что полиция догадалась верно. И в самом деле, несчастный с той стены свалился - видно, так судьба распорядилась.
Слегка удивленная такой расторопностью судьбы, Клементина начала приводить в порядок библиотеку.
Помогал ей только один доверенный слуга, необходимый для переноски тяжеленных фолиантов, и никто более. Однако дверей хозяйка не запирала и не запрещала входить в помещение лакеям и горничным, а посему ее занятия не вызвали никаких подозрений или сплетен и показались всем совершенно обычным делом.
Только через месяц обнаружился архив мужа.
Граф счел двухсотлетние "Жития святых" не слишком популярным произведением и устроил там безопасный тайник, разместив между древними страницами часть корреспонденции. Клементина нашла там черновик его письма к тестю, первый ответ своего отца, где пространно описывалась английская часть алмазной аферы, несколько записей и газетных вырезок. Одна была из английской прессы и содержала спекуляции о самоубийстве полковника Блэкхилла, а две - из французской, которые довольно коротко, но зато весьма таинственно намекали на некое проклятие, обрушившееся на внешне ничем не примечательный парижский дом, где в течение одной недели трагически погибли три женщины. Среди записей оказалось дополнительное упоминание о французе, бывшем якобы законным хозяином алмаза.
Из всего этого абсолютно полная картина не складывалась, особенно три женщины из проклятого дома как-то выбивались из общего ряда, но все равно Клементина испытала огромное облегчение. Не ее мужу грозил позор, а тому английскому полковнику. Каким образом граф де Нуармон оказался владельцем алмаза, она не имела ни малейшего понятия, однако, разумеется, не верила, что граф мог его украсть, как самый вульгарный воришка. Если кто и стащил камень, то уж никак не ее благородный муж, а в детали очередных преступлений Клементина вникать не собиралась. Упоминание о французе неясным образом ассоциировалось у нее с правом собственности на драгоценность, на чем графиня и завершила свои изыскания. Для нее самым важным была возможность очистить имя покойного графа, а все остальное интересовало очень мало.
Что совсем не помешало ей, так, на всякий случай, не признаваться, что алмаз существует и находится у нее.
Зато захотелось взглянуть на него еще раз.
Желание свое графиня осуществила в полном одиночестве, отправив даже Флорека. Дверь в библиотеку на этот раз она заперла, собственноручно зажгла дополнительные лампы, ибо удобство в виде электрического освещения в замке имелось уже с год, вынула фолиант о соколах и тут вспомнила, что обещала мужу заново склеить страницы. Сделать это было нетрудно Клей находился здесь же, в библиотеке, и часто использовался для мелкого ремонта книг. Обычно этим занимался специально приглашаемый переплетчик, но и сама Клементина умела обращаться с клеем. Достала его из шкафчика, приготовила кисточку и только после этого раскрыла книгу.