Предположим, наняли. Меня этот нанятый не знает, значит, соблюдать осторожность придётся Гжегожу. Или перед каждым свиданием со мной избавляться от хвоста, или ходить на свидания к разным женщинам. Значит, мне придётся менять гостиницы. Хорошо, что Париж я знаю, гостиниц в нем хватит на несколько лет, даже если стану менять их ежедневно. И в каждой новой гостинице буду выглядеть по-новому: то рыжая, то чёрная, то седая… Холера, не к лицу мне ни чёрное, ни рыжее, ужасно буду выглядеть в этих цветах, чёрное меня всегда старило… Хотя… ведь маскарад не для Гжегожа, при нем сдёрну с головы и рыжее, и чёрное…
И, естественно, тут же в своём воображении узрела то, что предстанет перед моим любимым после того, как сдёрну парик. Ох!
Собственный зубовный скрежет заставил меня как можно скорее изгнать из воображения жуткую картину. И я поспешила перестроиться на шпионскую версию. Предположим, мы оба с Гжегожем агенты иностранной разведки. Нам надо притворяться, что не знаем друг друга. В таких случаях агенты иностранных разведок встречаются на конспиративных квартирах с двумя выходами. Интересно, откуда такие берутся? Холера, пусть о квартире позаботится Гжегож, должен хоть что-то сделать ради собственного наследства, нельзя же валить все на меня! Ну, предположим, нашёл. Однако, если за ним следят, обнаружат — крутится все время в одном районе, подозрительно… Разоблачённый агент перестаёт быть агентом, с такими уже не встречаются, если вообще не убивают… профилактически.
И я чуть было не развернулась и не дунула обратно, чтобы спасти жизнь Гжегожу. Я так погрязла в шпионском детективе, что с трудом выбралась из него. Разработала для себя несколько версий. Переоденусь. Сделаюсь старушкой нищенкой или, ещё лучше, мужчиной. Приклею усы и бороду, с мужчиной Гжегожу можно встречаться? О Господи, месяц пробыть мужчиной! Нет, я такого не выдержу. И недели не пройдёт, как начнём ссориться, не говоря уже о том, что мужские парики самым отрицательным образом скажутся на моей причёске…
Желанная встреча с мужчиной моей жизни предстала вдруг в виде сплошных сложностей. Злодейка судьба делает все от неё зависящее, чтобы нас разделить. Сначала на мою долю выпали кошмарные испытания, теперь они обрушились на голову Гжегожа. Господи, неужели нам так на роду написано — пробыть вместе не более трех дней? Причём трех дней спокойных, без нервотрепок и неприятных сюрпризов. А может, наплевать на эту кузину? Пусть подавится своим наследством. Жене Гжегожа теперь уже все безразлично, его измена не ухудшит её состояния, ведь хуже некуда. Пожалуй, это мысль. Не стану Гжегожа нахально уговаривать, просто намекну на такой выход. В конце концов, только что на примере лысой Мизюни я убедилась — есть все-таки справедливость в этом мире.
Добралась до французских автострад. Теперь ничто постороннее не отвлекало меня от размышлений, и воображение разыгралось вовсю. Выскажу я, значит, свою идею Гжегожу, он воспримет её сдержанно, чтобы не сказать больше. А вдруг решит, что я не понимаю его, что подозреваю в корыстолюбии, что не доходят до меня мотивы его поведения? Ну да, раньше понимала, а к старости разучилась, с годами куда-то подевались мои впечатлительность и душевная тонкость, разучилась я его понимать или вовсе разлюбила. Стали мы чужими друг другу… Я — это уже не я прежняя, а чужая женщина. Разочаруется он во мне, неприязнь почувствует. Нет, не проявит её из присущей ему деликатности, станет скрывать, попытается подавить, ничего не получится, и он примется мечтать о моем отъезде, считать до него оставшиеся дни и твёрдо решит — незачем нам больше встречаться. Подумает: может, судьба была права, знала, что делает, разделяя нас, не выдержали мы экзамена совместной жизни…
— Слушай, если тебе не хочется меня видеть, так прямо и скажи, никто не заставляет…
— Что ты дорогая, просто у меня был трудный день, а завтра предстоит и вовсе кошмарный, боюсь, мы не сможем увидеться.
— Тогда позвони, когда освободишься…
Ничего не скажешь, милые разговорчики, так знакомые всем женщинам. И я останусь сидеть в четырех стенах гостиничного номера как больная корова со своей изысканной причёской, стиснув зубы и ожидая, когда же он позвонит. А он позвонит на четвёртый день, причём выберет время, когда я должна быть на обеде или на ужине. Дудки, не пойду я ни на обед, ни на ужин, еду принесут мне в номер. И он вынужден будет назначить мне встречу, причём окажется, что у него в распоряжении несколько минут, извини, дорогая, свалился срочный заказ, бывает, ничего не поделаешь, не везёт нам…
И получится, что за все время моего пребывания в Париже я не выйду из гостиничного номера, просижу взаперти, ожидая, когда же позвонит любимый…
Это ещё почему? Нет уж, посижу с недельку, а потом, опять же сжав зубы, махну на юг, навсегда распрощавшись с Гжегожем. И даже не обижусь на него, пусть так и останется прекрасным воспоминанием моей молодости, мечтой моей жизни. Возможно, даже позвоню ему, собравшись с духом, и дам понять. Ну, что он остался мечтой, пусть знает — я ни на что не претендую, ни о чем не жалею. А сама прибегну к испытанному средству, казино в Монте-Карло. И даже возможно, что-нибудь выиграю, ведь меня же бросили, бросили навсегда…
Мысль о Монте-Карло настолько подняла настроение, что в Париж я въехала напевая. Было ещё рано, ведь я ночевала в Реймсе, потому что в Кобленце бегала по магазинам и потом не решилась ехать в темноте, вот я и остановилась на ночлег у самого финиша. До парижской гостиницы я добралась без проблем, приняла душ, посмотрела на себя в зеркало и решила брать быка за рога.
Взяла и позвонила совершенно чужому для меня человеку, который мечтал только о том, как от меня отделаться.
— А я жду тебя с самого утра, — услышала я голос Гжегожа, — хотя и понимаю, что раньше пяти ты не можешь появиться. Привет! Рад, что ошибся. Что ты привезла на сей раз? Голову или ногу?
— Привезла радостную весть. Думаю, ты обрадуешься. Знаешь, Мизюня облысела!
— Шутишь?!
— Не до шуток мне. Видела это собственными глазами. Впрочем, не я одна. Парик носит!
— И в самом деле, радостная весть. Неужели есть справедливость на этом свете? А ты сиди сиднем и ни с места! Через полчаса буду.
Появился он через двадцать пять минут.
— Послушай, ты, идиотка, — нежно говорил любимый, когда часа через два мы сидели за столиком фешенебельного ресторана. Сидели открыто, не прячась, не забившись в угол! Не притворялись, что незнакомы. — Как ты только додумалась до этого своей дурацкой головой? Поневоле подумаешь — тогда тебе не напрасно подкинули вторую, ведь одной тебе явно недостаточно.
К этому моменту я успела ознакомить Гжегожа со всеми событиями последних месяцев, описывая их в хронологическом порядке. В том числе и перипетии с Мизюней, и плод собственных размышлений по дороге в Париж.
Что касается Мизюни, тут Гжегож полностью одобрил мои действия.
— В создавшейся ситуации я бы её тоже вытащил. Из тех же соображений, которыми руководствовалась ты. Очень рад, что тебе это удалось.
— Наверное, её нога соскочила с тормоза, — задумчиво произнесла я. — Если бы все время нажимала на тормоз, фиг бы я вытащила. И какое счастье, что к дверям не прикоснулась.
— А она знает, что это ты спасла ей жизнь?
— Не имею понятия. Хотя должна бы знать, ведь номер моей машины был всем известен. И в полицейском протоколе фигурирует. Если бы заинтересовалась, кто же вытащил её, могла узнать без особого труда.
— И что?
— А ничего.
Мы без слов понимали друг друга. Для Мизюни был совершенно непереносимым тот факт, что именно я спасла ей жизнь. Если даже она случайно об этом узнала, наверняка постаралась как можно скорее забыть о нем. Похоже, я начинаю, без особых усилий с моей стороны, отыгрываться на ней за все пакости, чинимые мне годами. Очень приятное ощущение. Думаю, Гжегожу оно тоже доставляло удовлетворение.
А мои дорожные инсинуации очень позабавили его. Когда он вволю посмеялся над моими шпионскими страстями, мы смогли серьёзно обсудить наши отношения.
— Сколько можно строить из себя идиотку? Позабавила меня — и хватит. Ни я не изменился за эти годы, ни ты. Пойми же, мы так хорошо знаем друг друга, что лучше не бывает. Я все обдумал и пришёл к следующему решению. Слушаешь? Во-первых, связь с женщиной для нормальных людей означает тесные отношения, совместное проживание, интимные взаимоотношения и все такое прочее. Таких вещей скрывать никому не удаётся, они обязательно обнаруживаются и становятся всеобщим достоянием. Это одно. А второе — начхать мне на кузину, пусть себе получает наследство. А мне уже достаточно сознания того, что она вся истерзается противоречивыми чувствами. С одной стороны, в её интересах желать моей жене долгих лет жизни, чтобы я случайно не овдовел и не женился на другой. С другой стороны, изведётся от желания скорее получить наследство. И как тут примирить такие противоположности? Совсем баба свихнётся. А я вовсе не намерен делать из себя идиота и скрываться по тёмным закоулкам.
— На десерт мне хотелось бы кьянти и камамбер, — вместо ответа заявила я. Ничего другого не приходило в голову, настолько всю меня переполнило ощущение полного, безграничного счастья.
— А вот насчёт срочного заказа ты попала в яблочко, — продолжал Гжегож. — И в самом деле подвернулся очень выгодный, а я расценил его как перст судьбы и указание свыше и не стал отказываться. Заказчик намерен перестроить свою виллу под Ниццей, надо все осмотреть на месте, составить план и смету. Обычно в таких случаях я поручаю сделать это моим помощникам, но тут решил — поеду сам. Вилла на Французской Ривьере, время года подходящее, что ещё надо? Дом стоит пустой, весь в моем распоряжении. Поживём недельки две, а может, и все три. У тебя будет возможность проверить, не станут ли мои трусы и рубашки камнем преткновения на нашем совместном жизненном пути. Что скажешь? Поедем?
А что я скажу? Именно о чем-то в этом роде я мечтала в глубине души, робко мечтала. Да что бы потом ни случилось, он все равно останется мужчиной моей мечты.
И, естественно, тут же в своём воображении узрела то, что предстанет перед моим любимым после того, как сдёрну парик. Ох!
Собственный зубовный скрежет заставил меня как можно скорее изгнать из воображения жуткую картину. И я поспешила перестроиться на шпионскую версию. Предположим, мы оба с Гжегожем агенты иностранной разведки. Нам надо притворяться, что не знаем друг друга. В таких случаях агенты иностранных разведок встречаются на конспиративных квартирах с двумя выходами. Интересно, откуда такие берутся? Холера, пусть о квартире позаботится Гжегож, должен хоть что-то сделать ради собственного наследства, нельзя же валить все на меня! Ну, предположим, нашёл. Однако, если за ним следят, обнаружат — крутится все время в одном районе, подозрительно… Разоблачённый агент перестаёт быть агентом, с такими уже не встречаются, если вообще не убивают… профилактически.
И я чуть было не развернулась и не дунула обратно, чтобы спасти жизнь Гжегожу. Я так погрязла в шпионском детективе, что с трудом выбралась из него. Разработала для себя несколько версий. Переоденусь. Сделаюсь старушкой нищенкой или, ещё лучше, мужчиной. Приклею усы и бороду, с мужчиной Гжегожу можно встречаться? О Господи, месяц пробыть мужчиной! Нет, я такого не выдержу. И недели не пройдёт, как начнём ссориться, не говоря уже о том, что мужские парики самым отрицательным образом скажутся на моей причёске…
Желанная встреча с мужчиной моей жизни предстала вдруг в виде сплошных сложностей. Злодейка судьба делает все от неё зависящее, чтобы нас разделить. Сначала на мою долю выпали кошмарные испытания, теперь они обрушились на голову Гжегожа. Господи, неужели нам так на роду написано — пробыть вместе не более трех дней? Причём трех дней спокойных, без нервотрепок и неприятных сюрпризов. А может, наплевать на эту кузину? Пусть подавится своим наследством. Жене Гжегожа теперь уже все безразлично, его измена не ухудшит её состояния, ведь хуже некуда. Пожалуй, это мысль. Не стану Гжегожа нахально уговаривать, просто намекну на такой выход. В конце концов, только что на примере лысой Мизюни я убедилась — есть все-таки справедливость в этом мире.
Добралась до французских автострад. Теперь ничто постороннее не отвлекало меня от размышлений, и воображение разыгралось вовсю. Выскажу я, значит, свою идею Гжегожу, он воспримет её сдержанно, чтобы не сказать больше. А вдруг решит, что я не понимаю его, что подозреваю в корыстолюбии, что не доходят до меня мотивы его поведения? Ну да, раньше понимала, а к старости разучилась, с годами куда-то подевались мои впечатлительность и душевная тонкость, разучилась я его понимать или вовсе разлюбила. Стали мы чужими друг другу… Я — это уже не я прежняя, а чужая женщина. Разочаруется он во мне, неприязнь почувствует. Нет, не проявит её из присущей ему деликатности, станет скрывать, попытается подавить, ничего не получится, и он примется мечтать о моем отъезде, считать до него оставшиеся дни и твёрдо решит — незачем нам больше встречаться. Подумает: может, судьба была права, знала, что делает, разделяя нас, не выдержали мы экзамена совместной жизни…
— Слушай, если тебе не хочется меня видеть, так прямо и скажи, никто не заставляет…
— Что ты дорогая, просто у меня был трудный день, а завтра предстоит и вовсе кошмарный, боюсь, мы не сможем увидеться.
— Тогда позвони, когда освободишься…
Ничего не скажешь, милые разговорчики, так знакомые всем женщинам. И я останусь сидеть в четырех стенах гостиничного номера как больная корова со своей изысканной причёской, стиснув зубы и ожидая, когда же он позвонит. А он позвонит на четвёртый день, причём выберет время, когда я должна быть на обеде или на ужине. Дудки, не пойду я ни на обед, ни на ужин, еду принесут мне в номер. И он вынужден будет назначить мне встречу, причём окажется, что у него в распоряжении несколько минут, извини, дорогая, свалился срочный заказ, бывает, ничего не поделаешь, не везёт нам…
И получится, что за все время моего пребывания в Париже я не выйду из гостиничного номера, просижу взаперти, ожидая, когда же позвонит любимый…
Это ещё почему? Нет уж, посижу с недельку, а потом, опять же сжав зубы, махну на юг, навсегда распрощавшись с Гжегожем. И даже не обижусь на него, пусть так и останется прекрасным воспоминанием моей молодости, мечтой моей жизни. Возможно, даже позвоню ему, собравшись с духом, и дам понять. Ну, что он остался мечтой, пусть знает — я ни на что не претендую, ни о чем не жалею. А сама прибегну к испытанному средству, казино в Монте-Карло. И даже возможно, что-нибудь выиграю, ведь меня же бросили, бросили навсегда…
Мысль о Монте-Карло настолько подняла настроение, что в Париж я въехала напевая. Было ещё рано, ведь я ночевала в Реймсе, потому что в Кобленце бегала по магазинам и потом не решилась ехать в темноте, вот я и остановилась на ночлег у самого финиша. До парижской гостиницы я добралась без проблем, приняла душ, посмотрела на себя в зеркало и решила брать быка за рога.
Взяла и позвонила совершенно чужому для меня человеку, который мечтал только о том, как от меня отделаться.
— А я жду тебя с самого утра, — услышала я голос Гжегожа, — хотя и понимаю, что раньше пяти ты не можешь появиться. Привет! Рад, что ошибся. Что ты привезла на сей раз? Голову или ногу?
— Привезла радостную весть. Думаю, ты обрадуешься. Знаешь, Мизюня облысела!
— Шутишь?!
— Не до шуток мне. Видела это собственными глазами. Впрочем, не я одна. Парик носит!
— И в самом деле, радостная весть. Неужели есть справедливость на этом свете? А ты сиди сиднем и ни с места! Через полчаса буду.
Появился он через двадцать пять минут.
— Послушай, ты, идиотка, — нежно говорил любимый, когда часа через два мы сидели за столиком фешенебельного ресторана. Сидели открыто, не прячась, не забившись в угол! Не притворялись, что незнакомы. — Как ты только додумалась до этого своей дурацкой головой? Поневоле подумаешь — тогда тебе не напрасно подкинули вторую, ведь одной тебе явно недостаточно.
К этому моменту я успела ознакомить Гжегожа со всеми событиями последних месяцев, описывая их в хронологическом порядке. В том числе и перипетии с Мизюней, и плод собственных размышлений по дороге в Париж.
Что касается Мизюни, тут Гжегож полностью одобрил мои действия.
— В создавшейся ситуации я бы её тоже вытащил. Из тех же соображений, которыми руководствовалась ты. Очень рад, что тебе это удалось.
— Наверное, её нога соскочила с тормоза, — задумчиво произнесла я. — Если бы все время нажимала на тормоз, фиг бы я вытащила. И какое счастье, что к дверям не прикоснулась.
— А она знает, что это ты спасла ей жизнь?
— Не имею понятия. Хотя должна бы знать, ведь номер моей машины был всем известен. И в полицейском протоколе фигурирует. Если бы заинтересовалась, кто же вытащил её, могла узнать без особого труда.
— И что?
— А ничего.
Мы без слов понимали друг друга. Для Мизюни был совершенно непереносимым тот факт, что именно я спасла ей жизнь. Если даже она случайно об этом узнала, наверняка постаралась как можно скорее забыть о нем. Похоже, я начинаю, без особых усилий с моей стороны, отыгрываться на ней за все пакости, чинимые мне годами. Очень приятное ощущение. Думаю, Гжегожу оно тоже доставляло удовлетворение.
А мои дорожные инсинуации очень позабавили его. Когда он вволю посмеялся над моими шпионскими страстями, мы смогли серьёзно обсудить наши отношения.
— Сколько можно строить из себя идиотку? Позабавила меня — и хватит. Ни я не изменился за эти годы, ни ты. Пойми же, мы так хорошо знаем друг друга, что лучше не бывает. Я все обдумал и пришёл к следующему решению. Слушаешь? Во-первых, связь с женщиной для нормальных людей означает тесные отношения, совместное проживание, интимные взаимоотношения и все такое прочее. Таких вещей скрывать никому не удаётся, они обязательно обнаруживаются и становятся всеобщим достоянием. Это одно. А второе — начхать мне на кузину, пусть себе получает наследство. А мне уже достаточно сознания того, что она вся истерзается противоречивыми чувствами. С одной стороны, в её интересах желать моей жене долгих лет жизни, чтобы я случайно не овдовел и не женился на другой. С другой стороны, изведётся от желания скорее получить наследство. И как тут примирить такие противоположности? Совсем баба свихнётся. А я вовсе не намерен делать из себя идиота и скрываться по тёмным закоулкам.
— На десерт мне хотелось бы кьянти и камамбер, — вместо ответа заявила я. Ничего другого не приходило в голову, настолько всю меня переполнило ощущение полного, безграничного счастья.
— А вот насчёт срочного заказа ты попала в яблочко, — продолжал Гжегож. — И в самом деле подвернулся очень выгодный, а я расценил его как перст судьбы и указание свыше и не стал отказываться. Заказчик намерен перестроить свою виллу под Ниццей, надо все осмотреть на месте, составить план и смету. Обычно в таких случаях я поручаю сделать это моим помощникам, но тут решил — поеду сам. Вилла на Французской Ривьере, время года подходящее, что ещё надо? Дом стоит пустой, весь в моем распоряжении. Поживём недельки две, а может, и все три. У тебя будет возможность проверить, не станут ли мои трусы и рубашки камнем преткновения на нашем совместном жизненном пути. Что скажешь? Поедем?
А что я скажу? Именно о чем-то в этом роде я мечтала в глубине души, робко мечтала. Да что бы потом ни случилось, он все равно останется мужчиной моей мечты.