Нами было неопровержимо установлено, что Тадеуш был прекрасно информирован о всех действиях большинства сослуживцев. Он знал о мелких неприятностях Казика. Время от времени случалось, что на пути к повышению жизненного уровня Казик встречал различные препятствия, которые умел с большим талантом обходить. При этом он, разумеется, был далёк от скамьи подсудимых, но зато очень близок к утрате безупречной репутации, которая ему как судебному эксперту была необходима.
Он знал также о безнадёжной любви Каспера к Монике и знал, как относится жена Каспера к этому неуместному чувству. Недовольная супруга угрожала Касперу разделом имущества, большей частью принадлежавшего ей, если он немедленно не отцепится от этой гетеры. Каспер поклялся, что отцепится, но на следующий же день эту клятву нарушил.
Он знал о связях одержимого мыслью о выезде Рышарда с Полсервисом. Знал также, что именно Рышард однажды сделал несколько нетактичных замечаний в адрес какого-то высокопоставленного лица и что эти несколько замечаний произвели в Полсервисе огромное замешательство. Если бы поступок Рышарда стал известен, он мог бы навсегда проститься с мыслью о выезде.
Он также знал, вероятно, множество личных дел Моники, Данки, Кайтека, Стефана и других, не говоря уже о моих. Знал все наши внутренние служебные махинации, направленные прямо против Витека и Ольгерда. И несомненно, располагал массой разных других сведений, которые просто не пришли нам в голову и до которых мы не успели додуматься. Ясно было только одно: каждая из этих информаций могла кому-то повредить.
Другой стороной медали являлись долги Тадеуша.
Всем людям, о которых он так много знал, Тадеуш был должен деньги, которых не отдавал, и его долги росли. Почему, несмотря на это, ему продолжали одалживать? Объяснение было только одно, и обосновывалось оно теми сведениями, которые имелись у нас о двух третях персонала. Отдавая себе отчёт в его осведомлённости, правонарушители предпочитали, на всякий случай, поддерживать с ним хорошие отношения и питали глупую надежду, что, быть может, это самые обычные займы, которые Тадеуш когда-нибудь отдаст…
В конце нашей беседы под зеркалом мы приобрели неоспоримую уверенность: Тадеуша убил кто-то, кому обширные познания покойного грозили самой большой опасностью!
Следующим ходом, который мы намеревались совершить, должно было стать дипломатичное расспрашивание сослуживцев и поиск, на основании полученных данных, того, кто мог это сделать. О ком Тадеуш знал что-то настолько плохое? Что кто-то из них совершил такое, о чем мы ещё не знаем, но что для него является делом жизни и смерти, требующим обязательного сохранения тайны? И чем больше у кого-то было на совести, тем больше он имел поводов для убийства. Именно это имела в виду Алиция, сделав своё странное замечание в ту минуту, когда у нас окончательно задеревенели ноги.
С большим неудовольствием и лёгким сожалением я думала о том, что прошло уже прекрасное время средневековья, когда непрестанно кого-то отравляли, потому что этот «кто-то» слишком много знал, когда все поступки были окутаны мрачными тайнами, когда в различных местах находили закованные в цепи скелеты и на каждом шагу можно было встретить замаскированного типа со стилетом. Прошло время замурованных в башнях вероломных жён и умерщвлённых под покровом ночи незаконнорождённых детей. Куда нам теперь в наше прозаичное время до их мрачного романтизма?! Кто из государственных служащих хранит в сердце подобные смертоносные тайны? Ерунда!..
И однако Тадеуш погиб…
Я знаю достаточно много обо всех этих людях. Тадеуш, несомненно, знал больше. Поэтому нужно установить, на основании полученных сведений, кому и чем грозила чрезмерная реклама. Кому, каким образом и в какой степени она могла навредить?..
Атмосфера в бюро не способствовала мышлению. Постоянно что-то где-то происходило, на все нужно было обратить внимание, и теперь снова готовилось что-то интересное.
— Что случилось? — спросила я, усаживаясь за стол и чувствуя нечто вроде благодарности милиции за то, что она наконец заставила меня сделать это. — Для чего нам велели вернуться на места?
— Не знаю, наверное что-то придумали, — ответил Януш, занятый Лешеком, который как раз вернулся из города с покупками.
Мы сделали быстрые финансовые расчёты, и Лешек разложил свою пищу на столе отсутствующего Витольда. Он купил себе ужасающей величины копчёную рыбу, очень толстую, и теперь с удивлением её рассматривал.
— Как вы думаете, что это такое? Не треска и не камбала…
— Пластуга, — авторитетно заявил Януш.
— Ты что? Пластуга и камбала — это одно и то же. Хочешь кусочек?
— Совершенно не одно и то же. Хочу, дай мне сюда, на хлеб…
— Так и будем есть всухомятку? — с неудовольствием спросила я. — Что, чая тоже нельзя сделать?
— О чае ничего не говорили, велели сидеть… Весек, ничего рыба, попробуй!
Лешеку этой рыбы могло хватить на неделю, поэтому он охотно делился ею, рассказывая при этом о своём походе в магазин под конвоем, которым он страшно гордился.
— За всю жизнь я ещё не удостаивался такой чести. Говорю вам, все люди на меня пялились, а он с меня глаз не спускал. С сегодняшнего дня хожу в магазин только в связи с убийством!..
Веслав с булкой в руке протиснулся на балкон. Стол Витольда стоял так, что балконную дверь нельзя было широко открыть, и поэтому возможность проникнуть в неё была только у худых людей. В комнату вошёл Витек. Он подошёл к столу Януша, задумчиво посмотрел на него и начал что-то говорить. Януш перестал жевать, чтобы не заглушать его, потому что Витек имел странную склонность говорить шёпотом, а в состоянии волнения говорил ещё тише, чем обычно. Януш слушал с таким напряжением, что даже старался не моргать глазами.
Жизнерадостный Лешек, переполненный свежими впечатлениями, подвинул в сторону Витека бумагу с рыбой.
— Пан инженер, отличная рыба, угощайтесь, пожалуйста. Прошу вас, тут есть кусочек булки.
Витек обернулся и посмотрел на рыбу, пытаясь скрыть отвращение.
— Прошу вас, — поощрял его Лешек.
— Нет, благодарю вас, — ответил Витек усталым голосом. — Я, знаете ли, вообще считаю принятие пищи делом интимным. Всегда стараюсь поесть как-то украдкой, чтобы никто меня не видел.
Лешек остановился в своём порыве хлебосольства и смотрел на него несколько сбитый с толку.
— Да, конечно, — неуверенно сказал он. — Действительно, я тоже так считаю. Даже пробовал есть в туалете, но это не очень удобно…
Витек хотел ещё что-то сказать, но раздумал, махнул рукой и вышел с демонстративной надменностью. Веслав протиснулся обратно с балкона с выражением безграничного удивления на лице.
— Что он сказал? — неуверенно спросил он. — Витек ест задом??? [игра слов по-польски — tylkiem — задом, chylkiem — украдкой] — Да не задом, а тайком, — поправил его Лешек. — Слышал же: в туалете, под столом, в шкафу, по-разному, чтобы люди его не видели…
— Не слышали, что он мне сказал? — спросил Януш, глядя на нас с наморщенными бровями. — Он что-то говорил мне и, по-моему, хотел, чтобы я что-то сделал, но что, хоть убейте, не знаю! Клянусь богом, ничего не понял.
— Что ты говоришь? — утешил его Лешек. — Ты тоже? Слава богу! Потому что я уже думал, что я какой-то недоразвитый или что-то в этом роде. Когда он со мной разговаривает, то каждое слово в отдельности я понимаю, а смысла сказанного уловить не могу. А если бы вы знали, как стараюсь!
Януш хмуро кивнул головой.
— В этом что-то есть. Он действительно говорит так, как будто хочет, чтобы его случайно кто-нибудь не понял. И с ним становится все хуже, это, видимо, его холостяцкое положение так на него влияет. Ирена, для тебя боевое задание: уговори его, чтобы он женился.
— Спешу и падаю! Ни одной девушке на свете я не желаю такого зла, как подобный муж.
— Ну что вы говорите, парень хоть куда, — запротестовал Лешек. — Господи, кость!.. Будь я женщиной, сам бы за него вышел! Подумаешь, волос немного недостаёт!
— В красоте я ему не отказываю, он даже ещё лучше, чем кажется. Вы когда-нибудь видели его без одежды?
— А вы видели? — заинтересовался Лешек так внезапно, что чуть не подавился кусочком рыбы.
— Видела. На Висле, на яхте и в бассейне. Если бы у него был такой характер, как фигура, я бы ему собственноручно туфли чистила.
— А если бы имел такую фигуру, как характер?
— Тогда бы его показывали за деньги в клетке как неизвестное науке существо…
— Дай мне ещё кусочек, — попросил Веслав, подсовывая Лешеку кусок булки.
Послушные распоряжению властей, мы сидели на местах, используя это время на подкрепление и сетования по поводу отсутствия чая. Интерес к действиям милиции, временно приглушённый голодом, постепенно возрастал. Капитан, вторгшийся в комнату вместе с милиционером в мундире, сконцентрировал на себе наше внимание.
Мы с интересом к ним приглядывались а они, оглядевшись к нашему неописуемому удивлению и живой радости, начали роскошный, подробный и дотошный обыск.
Начали от первого шкафа с чертежами, отказавшись принять предложенную нами помощь, в связи с чем их работа возросла до размеров геркулесовых подвигов. В каждом из плоских ящиков находилось по крайней мере больше десятка плотно свёрнутых рулонов длиной около метра. В каждом рулоне было больше десятка рисунков разных форматов, неоднократно надорванных, с которыми нужно было обходиться крайне деликатно, потому что они, как-никак, представляли собой служебные документы. И при осмотре каждого кто-нибудь из нас издавал нервный крик: — Осторожно!..
Для сержанта, помогающего капитану в этой гигантской работе, это было явно божье наказанье. Он свёртывал и развёртывал, руки у него дрожали, листки выпадали, свёртывались криво, и в конце концов нервы у него не выдержали.
— Гражданин капитан, — расстроенно сказал он, вытирая пот с лица, — может быть…
Капитан, видимо, почувствовал прилив милосердия или, быть может, пришёл к выводу, что сержант, оставленный на произвол судьбы, не окончит этой работы до судного дня, потому что посмотрел на нас. Я немедленно этим воспользовалась.
— Независимо от того, что вы ищете, территория, остающаяся за вами, уже не представляет опасности, правда? Так, может быть, вы будете искать, что вам надо, а мы будем сворачивать, потому что у нас это лучше получается.
После короткого колебания капитан принял предложение о сотрудничестве, но эта милость была оказана только Веславу и мне. Очевидно, потому, что мы сидели ближе всех, и к тому же он, видимо, не хотел, чтобы на подозрительной территории болталось слишком много людей. Но и к нам он относился явно недоверчиво, потому что ни на минуту не спускал с нас глаз. Он действовал на ощупь, шаря вслепую в распотрошённом ящике, из чего мы сделали вывод, что разыскиваемый предмет должен быть довольно большим.
Закончив с внутренностью шкафов, они решили заняться их верхней частью. Нам самим было страшно интересно, что они там найдут, потому что верх шкафов издавна служил нам как склад всевозможных отбросов. Сержант начал с того, что легкомысленно потянул за какой-то выступающий предмет, и прежде чем мы успели крикнуть: «Осторожно!», ему на голову слетел старый макет из гипса, войлока и реечек, а за ним целая куча калек неиспользованного проекта. Капитан с непроницаемым выражением лица влез на стул, потом на один из ящиков и начал шарить наверху собственноручно. Результатом этого явилось только то, что рукава его пиджака, когда он слез со стула, выглядели так, как будто он протирал ими сильно загрязнённый пол.
Поиски велись методично. Покончив со шкафами, они приступили к нашим столам, стоявшим поблизости.
— Откройте, пожалуйста, ящики, — сказал мне капитан.
Я сделала это с радостью, хорошо зная, что ящики — ещё не все, потому что у меня под столом были приколоты большие листы бумаги, также наполненные чем попало. С большим удовольствием я предоставила им возможность заниматься этой кучей мусора.
И тут, наконец, они что-то нашли. Не обратив никакого внимания на такие необычные вещи, как старая цепь от лампы, пробки от бутылок и карты для игры в «кабалу», они с огромным интересом вытянули очень грязную тряпку для вытирания туши и смятый клочок туалетной бумаги. Все это они спрятали в конверт, помеченный таинственной подписью.
Затем они отправились к столу Лешека, который все это время сидел над своей рыбой.
— Чей это стол?
— Мой, — ответил Лешек и поспешно подошёл к ним. — Вам он нужен? Прошу вас…
Он открыл ящики, и на непроницаемом до сих пор лице капитана появилось какое-то странное выражение. Содержимое верхнего ящика было совершенно неожиданным. По всему дну было размазано старое прогорклое масло, на котором валялись остатки засохшей колбасы, куски надкусанных булок и хлебных корок, бумажки от плавленых сырков и ещё некоторые не подлежащие точному определению остатки продовольственных продуктов. И среди этой свалки беззаботно каталась банка из-под горчицы. Лешек стоял, задумчиво глядя на это, и наконец почувствовал, что должен дать какие-то объяснения.
— Запасы, — вдохновенным голосом сказал он. — На чёрный день. Перед первым числом ощущаем иногда определённые нехватки…
Капитан посмотрел на него с интересом и двинулся дальше. У Веслава они забрали кусочек старого носка, совершенно твёрдый от туши, а у Януша — воротничок от рубашки Казика, который своим гардеробом обслуживал всю мастерскую. Когда из ящика Витольда они вытянули манжету и также спрятали в конверт, я не выдержала и выразила протест:
— Панове, вы нас погубите! Ведь это наши орудия труда! Чем мы будем чистить перья?
— Все будет возвращено вам обратно, — холодно ответил капитан.
Они прочесали комнату, заглянув даже в радиоприёмник, раскрошили на кусочки большой шар из пластилина, служивший Веславу материалом для макета, осмотрели содержимое корзины для мусора и наконец вышли на балкон.
До сих пор мы сидели спокойно, молча и с интересом наблюдали за их действиями, но теперь Веслав внезапно оживился.
— Слушайте! — возбуждённо вскричал он. — Они откроют наш вазон! Это надо увидеть!
— Действительно!.. О, господи!..
Мы поспешно сорвались с мест и ринулись в направлении балкона. Отпихивая друг друга, мы высунули головы наружу и вытаращили глаза. На балконе стоял кустарной работы вазон ужасающих размеров, который служил нам в некотором роде полигоном для необычного химического эксперимента. В течение нескольких месяцев мы выбрасывали туда разные вещи, с интересом ожидая, что из этого получится и старательно прикрывая произведение искусства хорошо подогнанным куском древесностружечной плиты. Внутри вазона было все что угодно: вода от цветов, молоко, огрызки от яблок, сгнившие помидоры, окурки сигарет, остатки различных продовольственных продуктов, представленных в более широком ассортименте, нежели в ящике Лешека, кофейная гуща, кусочки войлока, немного кислой капусты и масса других вещей. Веслав как-то принёс специально для вазона состряпанный картофель, а Витольд, заражённый нашим безумием, пожертвовал горох, приготовленный для рыбной ловли. Я сама, не в состоянии придумать ничего худшего, выбросила туда сырые свиные кости. Кроме того, каждый многократно туда наплевал.
Все это мы делали с надеждой, что по истечении определённого срока в вазоне возникнет какая-то взрывоопасная смесь, которая, быть может, даже когда-нибудь взорвётся. В случае неполучения ожидаемого эффекта мы собирались как-нибудь использовать содержимое кустарного изделия, не задумываясь пока о каком-то конкретном плане. Во всяком случае, мы были настроены на нечто мощное, ибо не вызывало сомнений, что от этой адской смеси, выставленной несколько месяцев назад на солнце, шёл ужасный запах. Уже в течение нескольких недель никто из нас не отваживался поднять крышку.
С безумным интересом наблюдали мы теперь, как милиционер протягивал руку к древесностружечной плите.
— Осторожно! — помимо воли крикнул Лешек.
Милиционер остановился и недоверчиво посмотрел на нас.
— Почему?..
— Нет, ничего, не обращайте внимания, — сказал Януш. — Коллега немного нервный.
— Ну! — нетерпеливо подгонял Веслав.
Милиционер поколебался, посмотрел на непреклонного капитана, поднял крышку, заглянул внутрь, воткнул палку и помешал. Ничего более замечательного мы не могли себе вообразить!
Взрыва, правда, не произошло, но эффект был и так впечатляющий. В вазоне вскипела и перелилась через край пенистая, жутко смердящая жидкость, из которой вылетела огромная туча мушек. Страшная вонь достигла даже нас, не говоря уж о несчастном милиционере, который отпрянул назад с криком: «Господи!», после чего, заткнув себе нос, твёрдо продолжал мешать дальше. Капитан наблюдал за этим, предусмотрительно стоя в отдалении.
— Это нужно вылить, — решительно сказал он.
— Куда?!
— Куда-нибудь в помойную яму. Ничего не поделаешь, беритесь.
— Может, его хотя бы прикрыть…
С трудом приподняв упомянутое изделие, они начали пропихиваться через дверь. Полные нехороших предчувствий, мы кинулись на свои места. В дверях было слишком тесно даже для одного человека, не говоря уж о человеке, обременённом хрупкой и непомерной тяжестью. Сержант протиснулся первым, капитан поддерживал вазон со стороны балкона; сержант, споткнувшийся о доску Витольда, постарался схватить вазон в объятия и прижать к себе, но при этом он зацепился за дверную ручку, и вазон вырвался у него из рук в тот момент, когда капитан перестал его поддерживать, собираясь протиснуться через дверь сам.
Вазон разбился вдребезги, и по комнате разлилась пенистая, жутко смердящая жидкость! Действительно, нашли место, чтобы её выпить…
Все, что мы бросали туда с самого начала, превратилось в одну гнилостную массу. Первоначальные формы сохраняли только свиные кости, банка из-под краски и ключ, который выпал из вазона, отскочил и валялся поодаль.
Наша радость, несмотря на ужасную вонь, не имела границ, особенно потому, что капитан окриком запретил нам двигаться с места. Итак, мы бездельничали и с удовлетворением наблюдали, как при помощи ещё одного милиционера они собирали все это в пластиковое полотнище и даже вытерли пол, старательно заглядывая во все углы, не затерялось ли что-нибудь там. Пани Глебова, без сомнения, была куда менее старательна.
Наконец они удалились вместе со своим драгоценным грузом, оставив нас в полном восторге. Вазон не обманул наших ожиданий!
— Но все-таки не взорвалось, — с сожалением сказал Лешек.
— Не надо желать слишком много, — ответил Януш. — И так вышло неплохо.
— Слушайте, а что они искали? Как вы думаете? — спросила я, стараясь не дышать, потому что в комнате все ещё висело облако кошмарного аромата.
— Ты же видела, нижнее бельё Казика. По-видимому, он самый подозрительный, и они собирают его имущество.
— Во всем бюро ищут, — сказал Лешек, выглянув за дверь. — Обыск по всем правилам. Интересно, что им нужно?
Следственные власти переворачивали мастерскую вверх ногами в поисках таинственного предмета, старательно отбирая все найденные тряпки и лоскуты.
Я сидела за столом, курила и ничего не делала, потому что никакая работа в голову не шла. Передо мной лежал листок бумаги, на который я выписала для себя все сведения о сослуживцах, какие мне до сих пор удалось получить. Вглядываясь в этот список, я пыталась сделать какие-нибудь сенсационные выводы.
Тадеуш нас шантажировал, это не подлежало сомнению. Всех? Видимо, да… Только два человека, по всей вероятности, жили спокойно: Алиция и Витольд. Все остальные были под подозрением.
Больше всего я знала о Каспере и Монике, которые, впрочем, надо признать, выглядели хуже остальных. Жизненная ситуация Моники была невероятно сложной. Как женщина, полная бодрости и огня, она недавно завязала романтические отношения с молодым и весьма привлекательным представителем одного из инвесторов, но уже вскоре усиленно старалась разорвать эти отношения, потому что перед ней появилась перспектива брака по расчёту с человеком, располагающим огромными денем и, но придерживающимся строгих моральных принципов. Влюблённый молодой человек не слишком хотел отступать с поля боя, и избавиться от него было довольно трудно. Известие об этом неоконченном романе могло окончательно сразить добродетельного жениха, а Моника стремилась хоть как-то стабилизировать свою жизнь под боком состоятельного мужа. Вопрос, что из всего этого было известно Столяреку?
Каспер, упорно обожающий своё божество, был замешан во все эти истории. Если Тадеуш шантажировал даму его сердца делая невозможной реализацию её наиглавнейших планов, то Каспер вполне мог прикончить его в состоянии сильного аффекта. Не говоря уж о том, что тот шантажировал и его самого…
Я задумчиво вглядывалась в свой список жизненных ошибок сослуживцев. Были там разные события, о которых, по моему мнению, кроме заинтересованных лиц знала только я. Знал ли о них Тадеуш? И знали ли они о том, что он знал? Я не имела ни малейшего понятия о-его контактах с несколькими людьми: с Витеком, с Веславом, со Збышеком, с Ядвигой… Разумеется, больше всех меня интересовал Збышек…
Я сидела в комнате одна, потому что эти трое куда-то исчезли. Вдруг, как по специальному заказу, вошёл Стефан, человек, знавший Збышека ближе всех из всей мастерской. Я решила немедленно этим воспользоваться.
— Чтоб вам пусто было, пани, за вашу выдумку с Тадеушем, — с горечью сказал он. — Не нашли кого-нибудь другого для этой цели? И что мне теперь делать? Придётся продавать машину…
— Успокойтесь, пан Стефан, садитесь, пожалуйста, закуривайте и скажите мне, зачем вы одолжили ему эти деньги.
Стефан придвинул стул, порылся в карманах в поисках спичек и, бормоча себе под нос, закурил. Потом посмотрел на меня с отвращением.
— Для чего одолжил? Для того, чтобы спокойно жить! Вы знаете, что было бы, если бы он рассказал моей старухе об этой холерной Весе? Она бы отравила мне остаток жизни! А я старый человек, меня мучает печень, я хочу покоя! Это был худший мерзавец, которого носила земля! Вы думаете, что он только ко мне цеплялся? А Влодек, а Каспер, а Кайтек, это что? А Збышек?..
Меня аж подбросило на стуле.
— Как это? — вскричала я. — Збышек тоже?!
— Конечно!
Меня сразу охватило ужасное волнение. До сих пор во мне теплилась робкая надежда, что Збышек к этому непричастен.
— А Збышек чем? Вы не знаете? — напряжённо спросила я.
— Понятия не имею, — ответил Стефан, не замечая впечатления, которое произвели на меня его слова. — Вы же знаете Збышека, он ничего не скажет. Только раз вырвалось, что у него какие-то неприятности и что речь идёт не о нем самом.
Черт возьми! Больше он мог ничего не говорить, мне было достаточно этого. О старательно скрываемом романе Збышека я знала, пожалуй, так же хорошо, как и сам Збышек. Оправдались мои самые худшие предчувствия, и мне стало ужасно тяжело и грустно…
Мои печальные размышления прервала народная власть, решительно настаивающая на беседе со мной. Я прошла через мастерскую, в которой царила абсолютная анархия. В конференц-зале и в кабинете до сих пор продолжались допросы. В углу под зеркалом интенсивно спорили Витек и Казик. В центральной комнате Алиция, Анджей, Марек и Януш играли в бридж. Рышард спал твердокаменным сном, Анка хмуро всматривалась в какую-то книжку, а в санитарном отделе Лешек, Ярек и Кайтек играли в спички. У дверей конференц-зала на стуле сидел милиционер, и это произвело на меня чрезвычайно интригующее впечатление.
Трое мужчин в кабинете выглядели как охотники на тропе. Атмосфера била накалённой, накурено было, как на железнодорожном вокзале, глаза у прокурора горели, вследствие чего он выглядел ещё красивее.
— Снова возвращаемся к автору представления, — сказал сварливо капитан. — Надеюсь, что вы уделите нам немного информации.
— Вполне возможно, — ответила я. — Я также надеюсь получить от вас кое-какие сведения, потому что меня как автора, несомненно, интересует окончание пьесы.
— Я уверен, что не больше, чем нас… Но прежде чем мы начнём, не будете ли вы так любезны ответить мне на один вопрос? Личный. Что было в этом котле на вашем балконе?
Я исчерпывающе ответила на его вопрос, капитан слушал с выражением лёгкого отвращения на лице. Я уже достигла достаточной степени обалдения и, видимо, поэтому внезапно отказалась от ранее принятых намерений, махнув рукой на собственную безопасность. То, что мои безвинные сослуживцы оказались из-за меня замешаны в глупое преступление, для меня было гораздо важнее, а впрочем, я пришла к выводу, что, принимая во внимание отсутствие у меня судимости и безупречный образ жизни, большого срока мне не дадут.
— Сейчас, — прервала я капитана, который что-то говорил. — Я хотела бы сначала объяснить одну вещь.
— Пожалуйста…
— Панове, — чарующе произнесла я, — сначала я хочу вам сказать, что я в вас верю. Ведь в то решающее время я не трогалась с места, что вы, несомненно, уже знаете. Следовательно, знаете, что это не я прикончила Столярека. Вы, конечно, можете подозревать, что у меня был сообщник, что преступление было мной обдумано, запланировано и так далее, но ведь это ерунда. В таком случае я не болтала бы об этом по всей мастерской. Но это ещё не все. Я могу вам доказать мою невиновность, но сначала хотела бы заключить с вами уговор…
Он знал также о безнадёжной любви Каспера к Монике и знал, как относится жена Каспера к этому неуместному чувству. Недовольная супруга угрожала Касперу разделом имущества, большей частью принадлежавшего ей, если он немедленно не отцепится от этой гетеры. Каспер поклялся, что отцепится, но на следующий же день эту клятву нарушил.
Он знал о связях одержимого мыслью о выезде Рышарда с Полсервисом. Знал также, что именно Рышард однажды сделал несколько нетактичных замечаний в адрес какого-то высокопоставленного лица и что эти несколько замечаний произвели в Полсервисе огромное замешательство. Если бы поступок Рышарда стал известен, он мог бы навсегда проститься с мыслью о выезде.
Он также знал, вероятно, множество личных дел Моники, Данки, Кайтека, Стефана и других, не говоря уже о моих. Знал все наши внутренние служебные махинации, направленные прямо против Витека и Ольгерда. И несомненно, располагал массой разных других сведений, которые просто не пришли нам в голову и до которых мы не успели додуматься. Ясно было только одно: каждая из этих информаций могла кому-то повредить.
Другой стороной медали являлись долги Тадеуша.
Всем людям, о которых он так много знал, Тадеуш был должен деньги, которых не отдавал, и его долги росли. Почему, несмотря на это, ему продолжали одалживать? Объяснение было только одно, и обосновывалось оно теми сведениями, которые имелись у нас о двух третях персонала. Отдавая себе отчёт в его осведомлённости, правонарушители предпочитали, на всякий случай, поддерживать с ним хорошие отношения и питали глупую надежду, что, быть может, это самые обычные займы, которые Тадеуш когда-нибудь отдаст…
В конце нашей беседы под зеркалом мы приобрели неоспоримую уверенность: Тадеуша убил кто-то, кому обширные познания покойного грозили самой большой опасностью!
Следующим ходом, который мы намеревались совершить, должно было стать дипломатичное расспрашивание сослуживцев и поиск, на основании полученных данных, того, кто мог это сделать. О ком Тадеуш знал что-то настолько плохое? Что кто-то из них совершил такое, о чем мы ещё не знаем, но что для него является делом жизни и смерти, требующим обязательного сохранения тайны? И чем больше у кого-то было на совести, тем больше он имел поводов для убийства. Именно это имела в виду Алиция, сделав своё странное замечание в ту минуту, когда у нас окончательно задеревенели ноги.
С большим неудовольствием и лёгким сожалением я думала о том, что прошло уже прекрасное время средневековья, когда непрестанно кого-то отравляли, потому что этот «кто-то» слишком много знал, когда все поступки были окутаны мрачными тайнами, когда в различных местах находили закованные в цепи скелеты и на каждом шагу можно было встретить замаскированного типа со стилетом. Прошло время замурованных в башнях вероломных жён и умерщвлённых под покровом ночи незаконнорождённых детей. Куда нам теперь в наше прозаичное время до их мрачного романтизма?! Кто из государственных служащих хранит в сердце подобные смертоносные тайны? Ерунда!..
И однако Тадеуш погиб…
Я знаю достаточно много обо всех этих людях. Тадеуш, несомненно, знал больше. Поэтому нужно установить, на основании полученных сведений, кому и чем грозила чрезмерная реклама. Кому, каким образом и в какой степени она могла навредить?..
Атмосфера в бюро не способствовала мышлению. Постоянно что-то где-то происходило, на все нужно было обратить внимание, и теперь снова готовилось что-то интересное.
— Что случилось? — спросила я, усаживаясь за стол и чувствуя нечто вроде благодарности милиции за то, что она наконец заставила меня сделать это. — Для чего нам велели вернуться на места?
— Не знаю, наверное что-то придумали, — ответил Януш, занятый Лешеком, который как раз вернулся из города с покупками.
Мы сделали быстрые финансовые расчёты, и Лешек разложил свою пищу на столе отсутствующего Витольда. Он купил себе ужасающей величины копчёную рыбу, очень толстую, и теперь с удивлением её рассматривал.
— Как вы думаете, что это такое? Не треска и не камбала…
— Пластуга, — авторитетно заявил Януш.
— Ты что? Пластуга и камбала — это одно и то же. Хочешь кусочек?
— Совершенно не одно и то же. Хочу, дай мне сюда, на хлеб…
— Так и будем есть всухомятку? — с неудовольствием спросила я. — Что, чая тоже нельзя сделать?
— О чае ничего не говорили, велели сидеть… Весек, ничего рыба, попробуй!
Лешеку этой рыбы могло хватить на неделю, поэтому он охотно делился ею, рассказывая при этом о своём походе в магазин под конвоем, которым он страшно гордился.
— За всю жизнь я ещё не удостаивался такой чести. Говорю вам, все люди на меня пялились, а он с меня глаз не спускал. С сегодняшнего дня хожу в магазин только в связи с убийством!..
Веслав с булкой в руке протиснулся на балкон. Стол Витольда стоял так, что балконную дверь нельзя было широко открыть, и поэтому возможность проникнуть в неё была только у худых людей. В комнату вошёл Витек. Он подошёл к столу Януша, задумчиво посмотрел на него и начал что-то говорить. Януш перестал жевать, чтобы не заглушать его, потому что Витек имел странную склонность говорить шёпотом, а в состоянии волнения говорил ещё тише, чем обычно. Януш слушал с таким напряжением, что даже старался не моргать глазами.
Жизнерадостный Лешек, переполненный свежими впечатлениями, подвинул в сторону Витека бумагу с рыбой.
— Пан инженер, отличная рыба, угощайтесь, пожалуйста. Прошу вас, тут есть кусочек булки.
Витек обернулся и посмотрел на рыбу, пытаясь скрыть отвращение.
— Прошу вас, — поощрял его Лешек.
— Нет, благодарю вас, — ответил Витек усталым голосом. — Я, знаете ли, вообще считаю принятие пищи делом интимным. Всегда стараюсь поесть как-то украдкой, чтобы никто меня не видел.
Лешек остановился в своём порыве хлебосольства и смотрел на него несколько сбитый с толку.
— Да, конечно, — неуверенно сказал он. — Действительно, я тоже так считаю. Даже пробовал есть в туалете, но это не очень удобно…
Витек хотел ещё что-то сказать, но раздумал, махнул рукой и вышел с демонстративной надменностью. Веслав протиснулся обратно с балкона с выражением безграничного удивления на лице.
— Что он сказал? — неуверенно спросил он. — Витек ест задом??? [игра слов по-польски — tylkiem — задом, chylkiem — украдкой] — Да не задом, а тайком, — поправил его Лешек. — Слышал же: в туалете, под столом, в шкафу, по-разному, чтобы люди его не видели…
— Не слышали, что он мне сказал? — спросил Януш, глядя на нас с наморщенными бровями. — Он что-то говорил мне и, по-моему, хотел, чтобы я что-то сделал, но что, хоть убейте, не знаю! Клянусь богом, ничего не понял.
— Что ты говоришь? — утешил его Лешек. — Ты тоже? Слава богу! Потому что я уже думал, что я какой-то недоразвитый или что-то в этом роде. Когда он со мной разговаривает, то каждое слово в отдельности я понимаю, а смысла сказанного уловить не могу. А если бы вы знали, как стараюсь!
Януш хмуро кивнул головой.
— В этом что-то есть. Он действительно говорит так, как будто хочет, чтобы его случайно кто-нибудь не понял. И с ним становится все хуже, это, видимо, его холостяцкое положение так на него влияет. Ирена, для тебя боевое задание: уговори его, чтобы он женился.
— Спешу и падаю! Ни одной девушке на свете я не желаю такого зла, как подобный муж.
— Ну что вы говорите, парень хоть куда, — запротестовал Лешек. — Господи, кость!.. Будь я женщиной, сам бы за него вышел! Подумаешь, волос немного недостаёт!
— В красоте я ему не отказываю, он даже ещё лучше, чем кажется. Вы когда-нибудь видели его без одежды?
— А вы видели? — заинтересовался Лешек так внезапно, что чуть не подавился кусочком рыбы.
— Видела. На Висле, на яхте и в бассейне. Если бы у него был такой характер, как фигура, я бы ему собственноручно туфли чистила.
— А если бы имел такую фигуру, как характер?
— Тогда бы его показывали за деньги в клетке как неизвестное науке существо…
— Дай мне ещё кусочек, — попросил Веслав, подсовывая Лешеку кусок булки.
Послушные распоряжению властей, мы сидели на местах, используя это время на подкрепление и сетования по поводу отсутствия чая. Интерес к действиям милиции, временно приглушённый голодом, постепенно возрастал. Капитан, вторгшийся в комнату вместе с милиционером в мундире, сконцентрировал на себе наше внимание.
Мы с интересом к ним приглядывались а они, оглядевшись к нашему неописуемому удивлению и живой радости, начали роскошный, подробный и дотошный обыск.
Начали от первого шкафа с чертежами, отказавшись принять предложенную нами помощь, в связи с чем их работа возросла до размеров геркулесовых подвигов. В каждом из плоских ящиков находилось по крайней мере больше десятка плотно свёрнутых рулонов длиной около метра. В каждом рулоне было больше десятка рисунков разных форматов, неоднократно надорванных, с которыми нужно было обходиться крайне деликатно, потому что они, как-никак, представляли собой служебные документы. И при осмотре каждого кто-нибудь из нас издавал нервный крик: — Осторожно!..
Для сержанта, помогающего капитану в этой гигантской работе, это было явно божье наказанье. Он свёртывал и развёртывал, руки у него дрожали, листки выпадали, свёртывались криво, и в конце концов нервы у него не выдержали.
— Гражданин капитан, — расстроенно сказал он, вытирая пот с лица, — может быть…
Капитан, видимо, почувствовал прилив милосердия или, быть может, пришёл к выводу, что сержант, оставленный на произвол судьбы, не окончит этой работы до судного дня, потому что посмотрел на нас. Я немедленно этим воспользовалась.
— Независимо от того, что вы ищете, территория, остающаяся за вами, уже не представляет опасности, правда? Так, может быть, вы будете искать, что вам надо, а мы будем сворачивать, потому что у нас это лучше получается.
После короткого колебания капитан принял предложение о сотрудничестве, но эта милость была оказана только Веславу и мне. Очевидно, потому, что мы сидели ближе всех, и к тому же он, видимо, не хотел, чтобы на подозрительной территории болталось слишком много людей. Но и к нам он относился явно недоверчиво, потому что ни на минуту не спускал с нас глаз. Он действовал на ощупь, шаря вслепую в распотрошённом ящике, из чего мы сделали вывод, что разыскиваемый предмет должен быть довольно большим.
Закончив с внутренностью шкафов, они решили заняться их верхней частью. Нам самим было страшно интересно, что они там найдут, потому что верх шкафов издавна служил нам как склад всевозможных отбросов. Сержант начал с того, что легкомысленно потянул за какой-то выступающий предмет, и прежде чем мы успели крикнуть: «Осторожно!», ему на голову слетел старый макет из гипса, войлока и реечек, а за ним целая куча калек неиспользованного проекта. Капитан с непроницаемым выражением лица влез на стул, потом на один из ящиков и начал шарить наверху собственноручно. Результатом этого явилось только то, что рукава его пиджака, когда он слез со стула, выглядели так, как будто он протирал ими сильно загрязнённый пол.
Поиски велись методично. Покончив со шкафами, они приступили к нашим столам, стоявшим поблизости.
— Откройте, пожалуйста, ящики, — сказал мне капитан.
Я сделала это с радостью, хорошо зная, что ящики — ещё не все, потому что у меня под столом были приколоты большие листы бумаги, также наполненные чем попало. С большим удовольствием я предоставила им возможность заниматься этой кучей мусора.
И тут, наконец, они что-то нашли. Не обратив никакого внимания на такие необычные вещи, как старая цепь от лампы, пробки от бутылок и карты для игры в «кабалу», они с огромным интересом вытянули очень грязную тряпку для вытирания туши и смятый клочок туалетной бумаги. Все это они спрятали в конверт, помеченный таинственной подписью.
Затем они отправились к столу Лешека, который все это время сидел над своей рыбой.
— Чей это стол?
— Мой, — ответил Лешек и поспешно подошёл к ним. — Вам он нужен? Прошу вас…
Он открыл ящики, и на непроницаемом до сих пор лице капитана появилось какое-то странное выражение. Содержимое верхнего ящика было совершенно неожиданным. По всему дну было размазано старое прогорклое масло, на котором валялись остатки засохшей колбасы, куски надкусанных булок и хлебных корок, бумажки от плавленых сырков и ещё некоторые не подлежащие точному определению остатки продовольственных продуктов. И среди этой свалки беззаботно каталась банка из-под горчицы. Лешек стоял, задумчиво глядя на это, и наконец почувствовал, что должен дать какие-то объяснения.
— Запасы, — вдохновенным голосом сказал он. — На чёрный день. Перед первым числом ощущаем иногда определённые нехватки…
Капитан посмотрел на него с интересом и двинулся дальше. У Веслава они забрали кусочек старого носка, совершенно твёрдый от туши, а у Януша — воротничок от рубашки Казика, который своим гардеробом обслуживал всю мастерскую. Когда из ящика Витольда они вытянули манжету и также спрятали в конверт, я не выдержала и выразила протест:
— Панове, вы нас погубите! Ведь это наши орудия труда! Чем мы будем чистить перья?
— Все будет возвращено вам обратно, — холодно ответил капитан.
Они прочесали комнату, заглянув даже в радиоприёмник, раскрошили на кусочки большой шар из пластилина, служивший Веславу материалом для макета, осмотрели содержимое корзины для мусора и наконец вышли на балкон.
До сих пор мы сидели спокойно, молча и с интересом наблюдали за их действиями, но теперь Веслав внезапно оживился.
— Слушайте! — возбуждённо вскричал он. — Они откроют наш вазон! Это надо увидеть!
— Действительно!.. О, господи!..
Мы поспешно сорвались с мест и ринулись в направлении балкона. Отпихивая друг друга, мы высунули головы наружу и вытаращили глаза. На балконе стоял кустарной работы вазон ужасающих размеров, который служил нам в некотором роде полигоном для необычного химического эксперимента. В течение нескольких месяцев мы выбрасывали туда разные вещи, с интересом ожидая, что из этого получится и старательно прикрывая произведение искусства хорошо подогнанным куском древесностружечной плиты. Внутри вазона было все что угодно: вода от цветов, молоко, огрызки от яблок, сгнившие помидоры, окурки сигарет, остатки различных продовольственных продуктов, представленных в более широком ассортименте, нежели в ящике Лешека, кофейная гуща, кусочки войлока, немного кислой капусты и масса других вещей. Веслав как-то принёс специально для вазона состряпанный картофель, а Витольд, заражённый нашим безумием, пожертвовал горох, приготовленный для рыбной ловли. Я сама, не в состоянии придумать ничего худшего, выбросила туда сырые свиные кости. Кроме того, каждый многократно туда наплевал.
Все это мы делали с надеждой, что по истечении определённого срока в вазоне возникнет какая-то взрывоопасная смесь, которая, быть может, даже когда-нибудь взорвётся. В случае неполучения ожидаемого эффекта мы собирались как-нибудь использовать содержимое кустарного изделия, не задумываясь пока о каком-то конкретном плане. Во всяком случае, мы были настроены на нечто мощное, ибо не вызывало сомнений, что от этой адской смеси, выставленной несколько месяцев назад на солнце, шёл ужасный запах. Уже в течение нескольких недель никто из нас не отваживался поднять крышку.
С безумным интересом наблюдали мы теперь, как милиционер протягивал руку к древесностружечной плите.
— Осторожно! — помимо воли крикнул Лешек.
Милиционер остановился и недоверчиво посмотрел на нас.
— Почему?..
— Нет, ничего, не обращайте внимания, — сказал Януш. — Коллега немного нервный.
— Ну! — нетерпеливо подгонял Веслав.
Милиционер поколебался, посмотрел на непреклонного капитана, поднял крышку, заглянул внутрь, воткнул палку и помешал. Ничего более замечательного мы не могли себе вообразить!
Взрыва, правда, не произошло, но эффект был и так впечатляющий. В вазоне вскипела и перелилась через край пенистая, жутко смердящая жидкость, из которой вылетела огромная туча мушек. Страшная вонь достигла даже нас, не говоря уж о несчастном милиционере, который отпрянул назад с криком: «Господи!», после чего, заткнув себе нос, твёрдо продолжал мешать дальше. Капитан наблюдал за этим, предусмотрительно стоя в отдалении.
— Это нужно вылить, — решительно сказал он.
— Куда?!
— Куда-нибудь в помойную яму. Ничего не поделаешь, беритесь.
— Может, его хотя бы прикрыть…
С трудом приподняв упомянутое изделие, они начали пропихиваться через дверь. Полные нехороших предчувствий, мы кинулись на свои места. В дверях было слишком тесно даже для одного человека, не говоря уж о человеке, обременённом хрупкой и непомерной тяжестью. Сержант протиснулся первым, капитан поддерживал вазон со стороны балкона; сержант, споткнувшийся о доску Витольда, постарался схватить вазон в объятия и прижать к себе, но при этом он зацепился за дверную ручку, и вазон вырвался у него из рук в тот момент, когда капитан перестал его поддерживать, собираясь протиснуться через дверь сам.
Вазон разбился вдребезги, и по комнате разлилась пенистая, жутко смердящая жидкость! Действительно, нашли место, чтобы её выпить…
Все, что мы бросали туда с самого начала, превратилось в одну гнилостную массу. Первоначальные формы сохраняли только свиные кости, банка из-под краски и ключ, который выпал из вазона, отскочил и валялся поодаль.
Наша радость, несмотря на ужасную вонь, не имела границ, особенно потому, что капитан окриком запретил нам двигаться с места. Итак, мы бездельничали и с удовлетворением наблюдали, как при помощи ещё одного милиционера они собирали все это в пластиковое полотнище и даже вытерли пол, старательно заглядывая во все углы, не затерялось ли что-нибудь там. Пани Глебова, без сомнения, была куда менее старательна.
Наконец они удалились вместе со своим драгоценным грузом, оставив нас в полном восторге. Вазон не обманул наших ожиданий!
— Но все-таки не взорвалось, — с сожалением сказал Лешек.
— Не надо желать слишком много, — ответил Януш. — И так вышло неплохо.
— Слушайте, а что они искали? Как вы думаете? — спросила я, стараясь не дышать, потому что в комнате все ещё висело облако кошмарного аромата.
— Ты же видела, нижнее бельё Казика. По-видимому, он самый подозрительный, и они собирают его имущество.
— Во всем бюро ищут, — сказал Лешек, выглянув за дверь. — Обыск по всем правилам. Интересно, что им нужно?
Следственные власти переворачивали мастерскую вверх ногами в поисках таинственного предмета, старательно отбирая все найденные тряпки и лоскуты.
Я сидела за столом, курила и ничего не делала, потому что никакая работа в голову не шла. Передо мной лежал листок бумаги, на который я выписала для себя все сведения о сослуживцах, какие мне до сих пор удалось получить. Вглядываясь в этот список, я пыталась сделать какие-нибудь сенсационные выводы.
Тадеуш нас шантажировал, это не подлежало сомнению. Всех? Видимо, да… Только два человека, по всей вероятности, жили спокойно: Алиция и Витольд. Все остальные были под подозрением.
Больше всего я знала о Каспере и Монике, которые, впрочем, надо признать, выглядели хуже остальных. Жизненная ситуация Моники была невероятно сложной. Как женщина, полная бодрости и огня, она недавно завязала романтические отношения с молодым и весьма привлекательным представителем одного из инвесторов, но уже вскоре усиленно старалась разорвать эти отношения, потому что перед ней появилась перспектива брака по расчёту с человеком, располагающим огромными денем и, но придерживающимся строгих моральных принципов. Влюблённый молодой человек не слишком хотел отступать с поля боя, и избавиться от него было довольно трудно. Известие об этом неоконченном романе могло окончательно сразить добродетельного жениха, а Моника стремилась хоть как-то стабилизировать свою жизнь под боком состоятельного мужа. Вопрос, что из всего этого было известно Столяреку?
Каспер, упорно обожающий своё божество, был замешан во все эти истории. Если Тадеуш шантажировал даму его сердца делая невозможной реализацию её наиглавнейших планов, то Каспер вполне мог прикончить его в состоянии сильного аффекта. Не говоря уж о том, что тот шантажировал и его самого…
Я задумчиво вглядывалась в свой список жизненных ошибок сослуживцев. Были там разные события, о которых, по моему мнению, кроме заинтересованных лиц знала только я. Знал ли о них Тадеуш? И знали ли они о том, что он знал? Я не имела ни малейшего понятия о-его контактах с несколькими людьми: с Витеком, с Веславом, со Збышеком, с Ядвигой… Разумеется, больше всех меня интересовал Збышек…
Я сидела в комнате одна, потому что эти трое куда-то исчезли. Вдруг, как по специальному заказу, вошёл Стефан, человек, знавший Збышека ближе всех из всей мастерской. Я решила немедленно этим воспользоваться.
— Чтоб вам пусто было, пани, за вашу выдумку с Тадеушем, — с горечью сказал он. — Не нашли кого-нибудь другого для этой цели? И что мне теперь делать? Придётся продавать машину…
— Успокойтесь, пан Стефан, садитесь, пожалуйста, закуривайте и скажите мне, зачем вы одолжили ему эти деньги.
Стефан придвинул стул, порылся в карманах в поисках спичек и, бормоча себе под нос, закурил. Потом посмотрел на меня с отвращением.
— Для чего одолжил? Для того, чтобы спокойно жить! Вы знаете, что было бы, если бы он рассказал моей старухе об этой холерной Весе? Она бы отравила мне остаток жизни! А я старый человек, меня мучает печень, я хочу покоя! Это был худший мерзавец, которого носила земля! Вы думаете, что он только ко мне цеплялся? А Влодек, а Каспер, а Кайтек, это что? А Збышек?..
Меня аж подбросило на стуле.
— Как это? — вскричала я. — Збышек тоже?!
— Конечно!
Меня сразу охватило ужасное волнение. До сих пор во мне теплилась робкая надежда, что Збышек к этому непричастен.
— А Збышек чем? Вы не знаете? — напряжённо спросила я.
— Понятия не имею, — ответил Стефан, не замечая впечатления, которое произвели на меня его слова. — Вы же знаете Збышека, он ничего не скажет. Только раз вырвалось, что у него какие-то неприятности и что речь идёт не о нем самом.
Черт возьми! Больше он мог ничего не говорить, мне было достаточно этого. О старательно скрываемом романе Збышека я знала, пожалуй, так же хорошо, как и сам Збышек. Оправдались мои самые худшие предчувствия, и мне стало ужасно тяжело и грустно…
Мои печальные размышления прервала народная власть, решительно настаивающая на беседе со мной. Я прошла через мастерскую, в которой царила абсолютная анархия. В конференц-зале и в кабинете до сих пор продолжались допросы. В углу под зеркалом интенсивно спорили Витек и Казик. В центральной комнате Алиция, Анджей, Марек и Януш играли в бридж. Рышард спал твердокаменным сном, Анка хмуро всматривалась в какую-то книжку, а в санитарном отделе Лешек, Ярек и Кайтек играли в спички. У дверей конференц-зала на стуле сидел милиционер, и это произвело на меня чрезвычайно интригующее впечатление.
Трое мужчин в кабинете выглядели как охотники на тропе. Атмосфера била накалённой, накурено было, как на железнодорожном вокзале, глаза у прокурора горели, вследствие чего он выглядел ещё красивее.
— Снова возвращаемся к автору представления, — сказал сварливо капитан. — Надеюсь, что вы уделите нам немного информации.
— Вполне возможно, — ответила я. — Я также надеюсь получить от вас кое-какие сведения, потому что меня как автора, несомненно, интересует окончание пьесы.
— Я уверен, что не больше, чем нас… Но прежде чем мы начнём, не будете ли вы так любезны ответить мне на один вопрос? Личный. Что было в этом котле на вашем балконе?
Я исчерпывающе ответила на его вопрос, капитан слушал с выражением лёгкого отвращения на лице. Я уже достигла достаточной степени обалдения и, видимо, поэтому внезапно отказалась от ранее принятых намерений, махнув рукой на собственную безопасность. То, что мои безвинные сослуживцы оказались из-за меня замешаны в глупое преступление, для меня было гораздо важнее, а впрочем, я пришла к выводу, что, принимая во внимание отсутствие у меня судимости и безупречный образ жизни, большого срока мне не дадут.
— Сейчас, — прервала я капитана, который что-то говорил. — Я хотела бы сначала объяснить одну вещь.
— Пожалуйста…
— Панове, — чарующе произнесла я, — сначала я хочу вам сказать, что я в вас верю. Ведь в то решающее время я не трогалась с места, что вы, несомненно, уже знаете. Следовательно, знаете, что это не я прикончила Столярека. Вы, конечно, можете подозревать, что у меня был сообщник, что преступление было мной обдумано, запланировано и так далее, но ведь это ерунда. В таком случае я не болтала бы об этом по всей мастерской. Но это ещё не все. Я могу вам доказать мою невиновность, но сначала хотела бы заключить с вами уговор…