Хмельницкая Ольга. Сезам, закройся!

   Богдан снова сел за стол и в очередной раз попытался сосредоточиться на работе. У него в очередной раз ничего не получилось. Его одновременно грызло любопытство, он мучился от страха за Лизу и чувства вины. И сильнее всего из половодья эмоций Овчинникова мучило стойкое ощущение, что время пришло. Что пора решать загадки и рубить гордиевы узлы, завязанные столько лет назад.
 
   – Вам кого, милочка? – прошамкала старенькая вахтерша, увидев входящую Лизу.
   Минина в нерешительности остановилась, изобразив наивную улыбку. Холл был высоким и просторным. Справа, в полном соответствии с планом, виднелся выход на лифтовую площадку. Чуть дальше был расположен небольшой коридор, который, как знала девушка, вел в гараж. Прямо напротив центрального входа начиналась широкая парадная лестница, ступеньки которой были устланы ковровой дорожкой. Над лестницей, на стене, виднелись витражи, изображающие биологов за работой. Фигуры людей в белых халатах с микроскопами, пипетками, центрифугами, шприцами, шейкерами, дистилляторами и пробирками были с большим тщанием выложены из множества разноцветных стеклышек.
   – Здравствуйте, – сказала Лиза, отрываясь от созерцания произведения искусства, неуловимо напоминающего о католическом храме. – Где тут у вас отдел кадров?
   Вахтерша с трудом встала и, подойдя к Лизе, махнула дрожащей рукой вперед и влево.
   – Туда, – пояснила она, – по лестнице на второй этаж и потом до конца коридора, табличку увидишь. Правда, насколько я знаю, Марина Яковлевна в это время ходит к руковод-ству с докладом. Придется подождать.
   – Хорошо, – пропищала Лиза, старательно изображая недоумка.
   У нее это обычно хорошо получалось.
   – Ты, наверное, только что окончила вуз, деточка? – прошамкала вахтерша, поправляя на плечах платочек.
   – Да, бабушка, – кротко кивнула Минина.
   Она поднялась на второй этаж, продолжая разглядывать витражи и удивляясь обилию мелких деталей, которые можно было рассмотреть только с близкого расстояния. Ковровая дорожка, покрывающая ступеньки, была слегка потертой, но пыли на ней не оказалось. Девушка вышла на второй этаж и нос к носу столкнулась с высокой черноволосой фурией в узкой юбке-карандаше, грохотавшей по полу каблуками.
   – Вы ко мне? Устраиваться на работу? – строго спросила она Лизу.
   Глаза инспекторши возбужденно бегали. Несмотря на эффектную внешность в стиле женщины-вамп, в ее манерах было что-то нервное, ощущался какой-то внутренний надлом.
   – Да, я на работу, – кивнула Минина. Ее натренированный взгляд не упускал ни одной детали.
   – Пойдемте, – отрывисто сказала фурия и повернулась к девушке спиной, предлагая ей следовать за собой.
   Лиза быстро осмотрела фурию сзади. Внешне у нее было совершенно нормальное тело – ни дополнительных ног, ни двух рядов зубов не наблюдалось.
   Лиза пошла за начальницей отдела кадров, ступая в отличие от той мягко и бесшумно.
   – Какой вуз окончили? – спросила фурия, оборачиваясь на ходу.
   Лиза ответила. Вуз находился в Самаре.
   – Факультет?
   – Физико-химической биологии и генной инженерии.
   – Знаю такой факультет, – кивнула кадровичка. – Вы у профессора Осепяна учились?
   Лиза кивнула. Она понятия не имела, кто такой профессор Осепян, но ее это не слишком волновало. Минина не планировала оставаться тут надолго.
   – Медицинская справка есть? – задала следующий вопрос инспекторша.
   – А как же!
   – Отлично.
   В этот момент фурия столкнулась с двумя девушками, одна из которых была смуглой и коротко остриженной, а вторая – худой, длинноносой и такой высокой, что цеплялась головой за потолок.
   «В ней метра три, не меньше», – отметила про себя Лиза и на всякий случай потрогала свое кольцо с отравленным шипом.
   Вспомнив, что надо бы удивиться, Минина резко остановилась и ойкнула. Девушки тоже остановились. На лице инспекторши немедленно появилась ярость.
   – Ильина! Что за шутки? – прорычала она блондинке. – Кто вам позволил появляться в этой части НИИ? Вы должны постоянно находиться в отделе номер триста пятнадцать!
   «Ага, – подумала Лиза, – сотрудникам с явно видимыми отклонениями запрещено покидать специально отведенные для этого помещения, дабы не смущать случайных посетителей вроде меня».
   Пока начальница распекала несчастную Ильину, вторая девица сделала Лизе какой-то знак.
   «Она пытается меня предупредить», – поняла Минина, подмигнула смуглой брюнетке, сжала кулак и оттопырила палец вверх, выразительно посмотрев коротко стриженной брюнетке в глаза.
   «Все нормально. Девушка в курсе событий. Вероятно, еще один агент», – подумала Ева.
   В этот момент в массе черных волос кадровички, распекавшей Ильину, что-то зашевелилось, и из прически выглянул любопытный глаз на усике.
   К счастью, Лиза успела «надеть» придурковатое выражение лица и сделать вид, что она не заметила ничего необычного.
 
   – Меня зовут Владимир Евгеньевич Рязанцев, я полковник ФСБ.
   – Богдан Овчинников.
   Мужчины пожали друг другу руки и сели за столик у окна, на котором стояла небольшая керамическая ваза с бархатцами. День постепенно клонился к вечеру. Западный ветер все еще дул. Тучи потемнели, но дождя пока не было.
   – Почему вы позвонили именно мне? – спросил Богдан. – Есть и другие бывшие сотрудники НИИ Новых биотехнологий, куда более осведомленные об обстановке в институте, чем я. К тому же вы могли бы побеседовать лично с профессором Утюговым, он точно знает все лучше всех.
   – Вы, наверное, удивитесь, но никто не согласился со мной встретиться. Кроме вас, – честно сказал полковник. – А среди бывших сотрудников НИИ только один успешный человек со своим бизнесом – и это опять-таки вы. Еще один выступает в цирке, но его сейчас нет в городе, он находится на гастролях за Полярным кругом.
   – Вы имеете в виду Васю Терентьева, который завязывает узлом руки, ноги и голову? – уточнил Овчинников.
   – Да. Особенно зрителей привлекает последнее.
   – Могу себе представить, – улыбнулся Богдан. – Зрелище самой высшей пробы.
   Улыбка, помимо его желания, получилась грустной.
   – А вы, значит, тоже видели это шоу?
   – Вася был моим собутыльником, – признался Овчинников. – Он еще и не такое умеет, только стесняется показывать.
   – Чудеса с задницей? – уточнил полковник.
   – Да. Причем невероятные. Куда там голове! Но цензоры, наверное, не позволили ему демонстрировать подобное на арене.
   Официантка принесла две чашки кофе, сахар и корзиночку с печеньем. Полковник взял свой кофе и осторожно отхлебнул. Напиток оказался жидковатым, но сейчас это беспокоило Рязанцева меньше всего.
   – Понятно, – сказал Богдан, – вам нужно было получить сведения об институте из первых уст, и вы нашли только меня и Терентьева. А что остальные? Я почти десять лет ни с кем из бывших сотрудников не общался. Расскажите мне что-нибудь о них.
   – Остальные либо совершили суицид, либо пропали в неизвестном направлении, либо спились. Некоторые выглядят вполне благополучно, но ведут себя странно. Например, я пытался пообщаться с Плохоцким, но он не сказал мне ни слова.
   – Стесняется своего ярко-зеленого языка, – пояснил Овчинников. – Он у Сени к тому же еще и светится в темноте, как лампочка.
   – Удобно, – сказал Владимир Евгеньевич.
   – Возможно, – вздохнул Богдан, – но из-за этого Сеня стал жутко застенчивым. Поэтому и молчит все время.
   Рязанцев хотел было спросить, какие проблемы имеются у самого Богдана, но решил проявить тактичность.
   – Я слышал, что около шести лет назад пропал бывший директор НИИ Степан Комиссаров, – сказал полковник, меняя тему. – Вы ничего не знаете о его судьбе?
   – Он пошел в лес и не вернулся. Это все, что я знаю, – ответил Овчинников. – Но если вы хотите знать мое личное мнение, то он либо был убит Утюговым и его приспешниками, либо его держат в обширных подземных помещениях института. Причем там чем глубже, тем меньше это похоже на научный институт и тем больше – на какие-то древние катакомбы времен язычества. Я думаю, в этих казематах можно найти много интересного. В частности, там есть карцер, и Утюгов со товарищи сажают туда людей даже за мелкие провинности. Страшное место.
   Лицо Овчинникова исказила судорога.
   – Но никто не жалуется на нарушение прав человека, потому что все хотят вернуть себе прежний облик, – сказал Рязанцев. – Я правильно понимаю?
   – Не только, – покачал головой Богдан, – некоторые мечтают стать сверхлюдьми.
   – А это возможно? – аккуратно уточнил полковник.
   – Думаю, нет! – твердо сказал Овчинников. – Да, они умеют здорово ломать геном, встраивая как искусственно созданные гены, так и гены других живых организмов, но испоганить – не значит создать что-то хорошее. Все эти опыты деструктивны по своему содержанию. В них нет ни полета души, ни гуманизма. И хоть многие в институте мечтают о том, что им выдадут пилюлю вечной жизни, я в это не верю.
   Оба собеседника выпили еще по чашке кофе.
   – Кстати, – сказал Богдан, – будете встречаться с Утюговым, обязательно спросите, куда подевалась его дочь.
   – Я спрошу, – пообещал полковник. – Мне и самому хотелось бы это знать. Кстати, вы не знаете, у пропавшего Комиссарова случайно не было романтических отношений с исчезнувшей дочерью Утюгова?
   Богдан искренне удивился.
   – Вроде бы нет, – ответил он, – наш бывший директор вообще был влюблен именно в науку. Биотехнологии были его страстью.
   Рязанцев кивнул и допил третью чашку кофе. Ему чем дальше, тем сильнее хотелось поскорее забрать Еву из этого неприятного места.
 
   – Садитесь, дорогая, – сказала начальница отдела кадров, сложив бантиком ярко накрашенные губки, – давайте ваши документы.
   Лиза протянула паспорт, диплом и медицинскую справку. Фурия рассмотрела бумаги. Ее третий глаз на усике аккуратно выглядывал из глубины высокой прически, надеясь, что его не видно. Отдав бумаги, Минина огляделась. Кабинет был обставлен с большим вкусом. На черном офисном столе лежали белые бумаги, создавая красивый контраст. Светло-оранжевые шторы бросали на стены теплые отблески. Аппликации из соломки радовали глаз. Трудно было поверить, что сразу же за порогом этой комнаты нового сотрудника поджидал ад.
   – Мы можем взять вас исключительно на должность младшего научного сотрудника, – сказала кадровичка официальным тоном, закончив рассматривать документы, – у нас сейчас нет других вакансий. Но со временем вы, при определенном старании, вполне сможете сделать хорошую карьеру.
   Лиза кивнула.
   – У нас, кстати, высокие зарплаты, – добавила начальница, – только к нам почему-то идет мало выпускников. Наверное, не хотят ездить в такую глушь. К тому же они, наверное, верят всяким глупым слухам о нашем институте.
   Улыбка кадровички стала змеиной. Оранжевая штора слегка зашевелилась, словно была живой.
   – Да, мне рассказывали о том, что вокруг института рыщут суслики-броненосцы, которых не берут пули. Говорят, у них невероятно вкусное мясо, – мечтательно проговорила Лиза и широко улыбнулась.
   – Суслики-броненосцы? – смутилась фурия. – Это что-то новое. Вернее, я хотела сказать, что о таких слухах не знаю, – быстро поправилась она.
   Минина продолжала тупо улыбаться.
   – Вы будете каждый день ездить домой или останетесь у нас в общежитии? – сладко пропела инспекторша. – У нас хорошие условия. Проживание бесплатное. Столовая располагается на втором этаже, неподалеку от приемной нашего директора. Буфет у нас тоже есть.
   Лиза заметила, что глаз на усике, прячущийся в высокой прическе, напрягся и засверкал.
   – О, конечно, в общежитии, – кивнула Лиза, продолжая старательно разыгрывать недалекую и наивную особу, – у меня есть машина, но на поездки в город и обратно каждый день нужно очень много бензина. К тому же тут прекрасная природа, чистый воздух и тихо.
   Фурия склонилась над бумагами, пряча победную улыбку. Гладкая, как зеркало, поверхность стола отразила все нюансы ее мимики.
   – Очень хорошо, – веско сказала она, забирая у Елизаветы написанное заявление о при-еме на работу, – пойдемте, я познакомлю вас с Валентином Эмильевичем Утюговым, нашим директором.
   Теперь победно улыбнулась Лиза, в свою очередь.
 
   – Ева, я боюсь, – сказала Лариса прижимая к груди длинные и тонкие, как палочки, руки.
   После встречи с Мариной Яковлевной они немедленно вернулись в лабораторию.
   – Она нажалуется Утюгову, и нам несдобровать, – добавила Ильина, бросив на Еву несчастный взгляд. – Профессор вполне может напоить нас какой-то гадостью, от которой мы всю оставшуюся жизнь будем вонять, например, помойкой. И уж точно он никогда не даст нам противоядия и не сделает нормальными.
   Ева сцепила зубы, взяла пробирку с рестриктазой, которую она, уходя, оставила на столе, и вновь принялась перемешивать раствор. Мускулистые крысы-мутанты косились на девушек своими красными злыми глазами.
   – Я готова навсегда остаться волосатой и вонючей, но только прищучить этого гада, – сказала Ева.
   – Хорошо бы, – вздохнула Лариса. – Хуже, если мы такими станем, а он как ни в чем не бывало продолжит процветать.
   – Ты все еще надеешься вернуть себе прежний облик? Эта надежда тебя греет и поддерживает? – спросила Ершова.
   – Конечно, – призналась Ильина, – я ведь была очень хорошенькой.
   Ева вздохнула, продолжая бездумно смешивать раствор.
   – Интересно, кто эта девушка? – сказала Ершова. – Очень непростая девица.
   – Ты думаешь, она действительно знает о том, что здесь творится? – спросила Лариса, приглаживая светлые волосы своими похожими на прутики пальцами. Ее глаза с белесыми ресницами смотрели испуганно, но твердо. Веснушки, густо рассыпанные по всему лицу, были похожи на маленькие коричневые кляксы.
   В такие моменты Ильина становилась вылитым Буратино.
   – Думаю, да, – ответила Ева, – я засекла момент, когда новенькая заметила в прическе нашей инспекторши по кадрам глаз на усике. Но она и бровью не повела!
   – Предупрежден – значит, вооружен, – философски сказала Ильина, – во всяком случае, мы сделали для нее все, что могли.
   Девушки синхронно вздохнули. Они находились в постоянном напряжении и прислушивались к шагам в коридоре. И Ева, и Лариса знали, что расплата за нарушение приказа не покидать закрытую зону института их неизбежно настигнет. Вопрос заключался только в том, насколько высокой будет цена.
   – Может, нам сбежать? – сказала Лариса. – Пусть я останусь такой, какая есть, но зато хуже не станет!
   – Мы не сможем, – сказала Ева, – и не надейся. В лесу вокруг НИИ живут собаки-оборотни. Я много раз слышала, как они воют. Наверняка они вечно голодны. Я не верю, что мы сможем прорваться ночью пешком через лес. На улице к тому же начинается дождь.
   – Пешком – нет, не сможем. Но мы можем взять машину новенькой! – сказала Лариса.
   Девушки подошли к окну и посмотрели на красный «Сеат Марбелья», одиноко стоявший на сером, залитом солнцем дворе.
 
   Лиза шла по длинному коридору, похожему на больничный. Рядом топала фурия-кадровичка. С одной стороны в коридор выходили многочисленные двери, с другой был ряд окон. Света становилось все меньше и меньше. Начинался дождь. Ветер стих, и тучи висели над лесом, готовые излить влагу. Одно окно было открыто, оттуда веял холодный ветер, несущий острый аромат диких растений.
   – Такой странный запах, – невинным голоском заметила Минина.
   – Это вы, милочка, слишком долго прожили в городе, – ответила инспекторша, ни капельки не смутившись, – и просто забыли, как пахнет обычная трава. Скоро привыкните.
   Она подошла к окну с явным намерением закрыть его. В ту же секунду из-за деревьев, почти вплотную подступавших к зданию, послышался вой. Это был голос какого-то крупного животного – длинный, тоскливый и одновременно яростный звук.
   Инспекторша побледнела и быстро захлопнула окно. Лиза на всякий случай пониже натянула рукав, скрывая следы зубов на запястье.
   – Что это? – спросила она, не забывая сохранять на лице наивное выражение.
   – Дикая собака, – сквозь зубы процедила кадровичка, – или пес.
   – Пес?! – испуганно воскликнула Лиза, изображая сильный страх.
   Инспекторша разозлилась.
   – Пойдемте, – сухо сказала она, – нас ждет профессор. Здесь, в стенах НИИ, нам ничего не грозит.
   Внутренне улыбаясь, Минина пошла вслед за фурией. Она привычно провела рукой по правому заднему карману джинсов, проверяя наличие мобильника.
   Телефона на месте не было.
   Не останавливаясь, Лиза проверила один за другим все карманы. Ничего. Не сбиваясь с шага, девушка открыла сумку и изучила ее содержимое. Сотового не было нигде.
   – Плохо, очень плохо, – пробормотала Минина.
   С потерей телефона Лиза утратила возможность связи с внешним миром. Кроме того, в телефоне девушки была записная книжка со всеми контактными номерами. Как бы ни был он бесполезен здесь, в лесу, за несколько десятков километров от города, наличие мобильника внушало некую уверенность, как ниточка, которая не в состоянии удержать от падения, но за которую можно подергать.
   «Его у меня вытащила инспекторша? – подумала Минина. – Или вахтерша?»
   Фурия продолжала идти вперед. Глаз на усике смотрел из прически на Лизу неотрывно, не моргая.
   – Я не могу понять, где мой мобильный телефон, – громко сказала Минина вслух.
   Фурия остановилась.
   – Наверное, оставила в машине, – так же громко продолжила Лиза.
   Скрывать потерю сотового не было никакого смысла.
   – Это часто бывает, – сказала инспекторша. – Я сама постоянно забываю, куда положила свой мобильник. Давайте я отведу вас к Валентину Эмильевичу, пока он свободен, вы с ним побеседуете, а потом заберете телефон. А если вам, Елизавета, нужно срочно позвонить, я могу дать вам свой.
   Глаз на усике, выглядывающий из густых черных кудрей, при этом насмешливо прищурился.
   – Спасибо, мне не срочно. Я просто хотела позвонить маме и сообщить, что меня взяли на работу, – кротко сказала Минина и аккуратно потрогала шип на кольце.
   Она стремилась встретиться с директором НИИ так же сильно, как и он – с ней.
 
   Прикрытая дверь в лабораторию распахнулась с глухим стуком. В комнату медленно вошел Утюгов. Рядом с ним возвышались двое парней – накачанные тела, большие руки и глубоко посаженные глаза не оставляли никаких сомнений насчет того, для чего они – такие – понадобились тщедушному и пожилому Валентину Эмильевичу. У Ильиной сбилось дыхание, она резко побледнела. Ева продолжала помешивать желтую жидкость. Ее темные глаза стали от гнева почти черными. Она не боялась. Напротив – она ненавидела тех, кто без стыда и совести калечил чужие тела, жизни и судьбы.
   – Лариса Николаевна, – сухо сказал директор, – вы нарушили инструкцию, запрещающую уродам покидать закрытую зону.
   Услышав слово «урод», Ильина дернулась, как от удара.
   – Трое суток карцера, – припечатал Утюгов.
   Он был скор на расправу. Парни, похожие на орангутангов и в анфас, и в профиль, шагнули вперед. Лариса отчаянно завизжала, закрывая лицо своими тонкими длинными пальцами.
   По ее несчастному лицу, покрытому веснушками, потекли слезы. Ощущая, как все внутри сжимается от гнева, Ева шагнула вперед и стала перед Ильиной, закрыв ту от профессора. Даже вытянувшись вверх, она едва доставала подруге до груди.
   – У нас что, фашизм? – негромко спросила Ершова, дрожа от ярости. – Рабовладельческий строй? Инквизиция? Почитайте Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны. Вы – преступник, и я этого так не оставлю!
   Глаза Утюгова сжались в две узкие щелочки.
   – Волосатое тело тоже суду продемонстрируете? – спокойно спросил он.
   – Да, – спокойно ответила Ершова.
   – Правда?
   Валентин Эмильевич расхохотался, показав желтые редкие зубы.
   – И ее тоже в карцер, – махнул он рукой. – А через пару часов я посмотрю, как эта наглая девица будет валяться у меня в ногах и умолять выпустить ее на поверхность.
   Орангутанги сделали еще один шаг вперед.
   – Я – Ева Хасановна Ершова, лейтенант ФСБ России, – сухо сказала Ева, демонстрируя удостоверение рукой, свободной от пробирки. – И ни меня, ни Ильину вы не тронете.