Последнее плавание вовсе грозило стать нескончаемым. Задумывалось оно как самый простой двухмесячный поход туда и обратно. Кайл умудрился растянуть его на целых пять месяцев. Сколько было ненужных остановок, сколько раз они брались за дела, приносившие едва ощутимую выгоду! Наверное, Кайл таким образом пытался доказать ее отцу, какой он изворотливый и хитроумный торговец. Ну так если кого-то интересовало мнение Альтии – на нее он благоприятного впечатления не произвел. В Таске, например, он взял на борт маринованные яйца морской утки, очень скоропортящийся груз, и еле-еле успел причалить в Корабелах: еще чуть – и они бы протухли. Потом он загрузил корабль кипами хлопка. Причем разместил их не только в освободившихся трюмах, но и пристроил на палубе. Альтия прикусила язык и только наблюдала, как команда лазает туда-сюда через тяжелые тюки. А потом налетел ночной шквал, который насквозь промочил и, всего скорее, испортил палубный груз. Кайл попытался сбыть этот хлопок в Дюрсее. Альтия не стала его спрашивать, насколько выгодной оказалась сделка – и выгодной ли вообще. Там, в Дюрсее, команде пришлось снова таскать с места на место бочонки вина, чтобы освободить в трюмах место для очередной прихоти Кайла. На сей раз – для упакованных в деревянные ящики орехов. Он, видите ли, рассчитывал выручить за них уймищу денег, потому что из ядрышек этих орехов отжимали душистое масло, использовавшееся мыловарами, а из скорлупы делали отличную желтую краску. «Если он, – решила про себя Альтия, – еще раз упомянет о необыкновенной доходности этого плавания… придушу мерзавца на месте!»
Но в обращенном на нее взгляде Кайла не было самодовольства. Глаза капитана были холодны, как вода за бортом. И в них тлели огоньки гнева.
Он не улыбнулся ей и не предложил сесть. Лишь требовательно спросил:
– Что ты делала в кормовом трюме?
Значит, кто-то успел сбегать к капитану и доложить. Альтия ответила:
– Груз перекладывала.
– Вот как.
Это был не вопрос, а утверждение, почти обвинение. Альтия промолчала в ответ, лишь еще больше выпрямилась под его пронзительным взглядом. Она знала, что он ждет от нее невнятных объяснений и извинений. «Не дождешься. Я тебе не сестричка Кефрия, твоя послушная женушка…»
Он вдруг шарахнул ладонью по столешнице. Альтия вздрогнула от неожиданности, но опять промолчала. Она чувствовала, как ему хотелось, чтобы она хоть что-нибудь сделала или сказала. Наконец его терпение лопнуло, и она почувствовала себя победительницей.
Он рявкнул:
– А тебе не приходило в голову сказать людям, чтобы переставили груз?
Альтия проговорила очень спокойно и тихо:
– Нет. Не пришло. Я сделала это сама. Когда мой отец учил меня управляться на корабле, он внушил мне: если видишь что-то, что требуется сделать, – возьми и сделай. Вот я и сделала. Я переставила бочонки так, как расположил бы отец, будь он на борту. Так, как на этом корабле устраивали каждый груз вина – а я это видела с тех пор, как мне исполнилось десять. Теперь все стоят втулками вверх, и трюмная вода под них не затекает, каждый принайтовлен… и если их до сих пор не попортили, распихивая туда-сюда, чего доброго в Удачном их и правда кто-нибудь купит!
Щеки Кайла порозовели. Альтия спросила себя, как это Кефрия могла терпеть человека, у которого щеки розовеют от гнева. Сейчас заорет…
Но обошлось без крика. Правда, по голосу Кайла чувствовалось, что именно этого ему бы хотелось больше всего.
– Твоего отца здесь нет, Альтия. Нет, понимаешь? На судне распоряжаюсь я. Именно я приказываю, каким образом устроить тот или иной груз. А ты идешь против моих распоряжений, причем у меня за спиной. Вбиваешь клинья между мной и командой. Мне это надо?
Она ответила очень спокойно:
– Я сделала все сама, не прибегая ни к чьей помощи и не отдавая никаких приказаний. Я даже никому не говорила, чем собираюсь заняться. Так что между тобой и командой я никоим образом не становилась.
И она сжала зубы, чтобы не наговорить чего лишнего. А могла бы сказать Кайлу многое. О том, например, что в действительности между ним и командой стояло его собственное недостаточное знание дела! Не зря моряки, которые ради ее отца с радостью пошли бы на смерть – эти самые моряки у себя в кубрике уже в открытую рассуждали, а не податься ли им в следующее плавание на каком-нибудь другом судне. Так что Кайл вполне мог потерять замечательную команду, которую ее отец так любовно, по человеку, собирал все последние десять лет…
Между тем он пришел в ярость – как она осмелилась ему противоречить?
– Ты пошла против моего приказа, довольно и этого. Ты всем показала, что я для тебя не авторитет. Скверный пример для команды. Вызывает всякие ненужные разговоры. Что мне остается, как не ужесточить дисциплину? Тебе устыдиться бы, ведь ты навлекаешь на них мой гнев! Но какое там! Тебе на все наплевать! Ты у нас превыше капитана! Альтия Вестрит у нас чхать хотела и на всемогущего Са! Иначе решилась бы ты показывать команде, куда я могу катиться со своими приказами? Будь ты настоящим матросом… я такой пример бы из тебя сделал! Все бы сразу поняли, чьих приказов следует слушаться здесь на борту! Но ты – всего лишь избалованная девчонка купца. И отныне я буду соответственно с тобой обращаться. Нет, можешь не волноваться за нежную шкурку у себя на спине. Но – только пока еще чем-нибудь меня не рассердишь. И тогда берегись! Я здесь – капитан, и мое слово – закон!
Альтия не ответила. Но и взгляда не отвела. Она прямо смотрела ему в глаза, строго следя за тем, чтобы не показать никаких чувств. Она видела, как краснота, залившая щеки Кайла, переползла на лоб. Вот он тяжело перевел дух. Попытался овладеть собой…
– Я – капитан. – Он сверлил ее глазами. – А ты, Альтия, что собой представляешь?
Она не ждала такого вопроса. Обвинения и попреки – чепуха, она их могла выслушивать молча и не моргнув глазом. Но вот он задал вопрос, на который следовало отвечать, и она заранее знала, что ее слова будут истолкованы как прямой вызов. Что ж… быть по сему.
– Я, – проговорила она со всем достоинством, которое могла выразить, – владелица этого корабля.
– Нет!!! – Кайл действительно заорал. Но тут же взял себя в руки. И перегнулся через стол, так что каждое слово казалось плевком: – Не владелица! Ты – всего лишь дочь владельца! Но даже будь ты сама хозяйкой, это ни вот настолько ничего бы не изменило! Не владелец командует кораблем, а капитан! А ты не капитан и не помощник! Ты даже вообще не моряк! Ты просто живешь в каюте, где полагалось бы жить второму помощнику, и делаешь только ту работу, которая тебе по душе! А хозяин корабля – Ефрон Вестрит, твой отец. И это именно он отдал под мое начало «Проказницу». Так что если ты не в состоянии уважать лично меня, уважай хоть выбор, сделанный твоим отцом!
– Будь я постарше, – сказала Альтия, – он назначил бы капитаном меня. Уж я-то знаю «Проказницу». И по праву должна была бы ею командовать!
Она тотчас пожалела о вырвавшихся словах. Кайл ведь того только и ждал. Чтобы она вслух произнесла правду, хорошо известную им обоим.
– Снова вранье! Тебе следовало бы сидеть дома, замужем за каким-нибудь хлыщом, таким же капризным и избалованным, как ты сама. У тебя ни малейшего понятия нет, как управлять судном! Ты воображаешь – если твой папаша разрешал тебе поиграться на корабле, ты уже готова стать капитаном? И что ты вбила себе в голову, что должна занять место отца? Он вообще взял тебя на борт только потому, что не родил сыновей. Он, почитай, впрямую высказался об этом, когда родился Уинтроу. Да не будь «Проказница» живым кораблем, которому непременно подавай, чтобы на борту присутствовал член семейства – я бы тебя с твоими притязаниями и близко сюда не подпустил! А теперь запомни-ка вот что! Корабль нуждается в каком-нибудь Вестрите, но совсем не обязательно лично в тебе. Ему, кстати, прекрасно сойдет, скажем так, и Вестрит-Хэвен. Мои сыновья – не только мои дети, но и твоей сестры тоже. И когда мы в следующий раз покинем Удачный, я возьму с собой кого-нибудь из них. А ты останешься на берегу!
Альтия сама почувствовала, как побледнела. Кайл понятия не имел, о чем болтал его язык и насколько страшной на самом деле была его угроза. Это, кстати, лишний раз подтверждало, что он имел весьма слабое понятие о живых кораблях и как с ними следовало обращаться. Нет, нет, ни в коем случае не следовало доверять этому человеку «Проказницу». Если бы болезнь не скрутила отца, он наверняка и сам бы это понял…
Наверное, отчаяние и ярость все-таки до некоторой степени проявились у нее на лице, потому что губы Кайла Хэвена странным образом дрогнули. Ей показалось, что он подавил улыбочку, говоря:
– Отныне и до конца плавания тебе воспрещается покидать каюту. А теперь поди вон.
Альтия решила не отступать и не уступать. Все равно терять было уже нечего.
– Ты только что объявил, что я даже и не матрос на этом корабле. Ну и отлично. А коли так, то и командовать мной не моги. И с чего, кстати, ты вообразил, будто именно ты поведешь «Проказницу» в ее следующий рейс? Я лично очень надеюсь, что ко времени нашего возвращения в Удачный отец выздоровеет и по праву займет свое место. И никому больше его не уступит, пока не сможет передать мне «Проказницу» всю целиком – и владение, и капитанство!
Он пригвоздил ее взглядом к полу:
– Скажи правду, ты в самом деле в этом уверена?
Она задохнулась от ненависти, решив, что он подвергает сомнению ее веру в выздоровление батюшки. Но он продолжал:
– Твой отец – отличный капитан. И когда он узнает, что ты перечила моим приказам, сеяла рознь между мной и командой, выставляла меня на посмешище…
– На посмешище?…
Кайл фыркнул:
– Ты воображаешь, будто можешь напиться в зюзю и болтать всякую всячину про мои дела в Дюрсее, а мне и не передадут? Сразу видно, какая ты дура.
Альтия лихорадочно силилась вспомнить, что именно происходило в Дюрсее. Да, там она действительно напилась… всего один раз… И жаловалась на жизнь кому-то из команды. Кому?… Она не могла толком припомнить. Только то, что Брэшен еще попрекал ее и самым дерзким образом советовал закрыть варежку и не болтать вслух о личных проблемах… Что именно она несла тогда, так и не вспомнилось. Зато она, кажется, догадалась, кто был доносчиком.
– Вот как, значит, – проговорила она. – И что еще, интересно, тебе про меня Брэшен наплел? – О Рыбий Бог, что все-таки она тогда говорила?… Если это касалось семейных дел и Кайл расскажет дома, а он ведь расскажет…
– Брэшен?… Нет, это был не он. Хотя ты с ним одного поля ягода. Он такое же неудачное отродье старой семьи, пытающееся поиграть в моряка. Я и то удивляюсь, чего ради твой папенька пригрел его у себя на судне?… Не иначе, думал воспитать из него тебе жениха… А впрочем, будь моя воля, я и его в Удачном высажу на берег, так что сможешь наслаждаться его обществом сколько тебе будет угодно. Лучшего мужа тебе все равно не найти – советую хватать, пока плохо лежит…
И Кайл откинулся в кресле, явно наслаждаясь молчанием потрясенной Альтии. Потом он заговорил тихо и с удовлетворением:
– Я вижу, сестричка, тебе не очень-то нравится, когда говорят правду в глаза? А теперь представь мое состояние, когда корабельный плотник вернулся с берега, пошатываясь от выпитого грога, и во всеуслышание заявил, как ты во хмелю утверждала, будто я женился на твоей сестрице ради того только, чтобы наложить лапу на фамильный корабль… потому что ублюдкам вроде меня иным способом капитанами живых кораблей не сделаться, хоть в лепешку разбейся…
Спокойный вроде бы голос вдруг сорвался от ярости, и Альтия узнала свои собственные слова, произнесенные в Дюрсее. Да… если уж она болтала подобное, – значит, она напилась-таки сильнее, чем ей казалось… И что ей оставалось теперь? Лгать либо трусить. Признать эти слова и отречься от них. Либо солгать, что-де она никогда такого не говорила. Ладно… Что бы там ни думал о ней Кайл Хэвен, она была дочерью Ефрона Вестрита. Она собрала в кулак всю свою волю…
– Все правильно. Именно так я и сказала тогда, и это правда святая. А теперь объясни, каким образом правда делает из тебя посмешище?
Кайл неожиданно поднялся и обошел стол. Он был здоровяком. Альтия попятилась, но пощечина отшвырнула ее прочь. Она схватилась за край переборки и сумела устоять на ногах. Кайл вернулся к своему креслу и сел. Он был очень бледен. Оба они зашли слишком далеко… случилось то, чего она всегда боялась. Неужели и он боялся подобной стычки?… Кажется, его трясло не меньше, чем ее.
– Я тебе не за себя врезал, – прохрипел он. – За твою сестру. Ты надралась в портовом кабаке, точно распоследний боцман… и, можно сказать, при всем народе ее потаскухой обозвала. Это-то ты хоть понимаешь? Ты считаешь, она только и могла замуж выйти, соблазнив жениха возможностью заполучить капитанство на живом корабле?… Ну и дура же ты. Такой женщиной, как твоя сестра, любой мужчина мог бы гордиться… даже если бы у нее медного гроша за душой не было. Не в пример, кстати, тебе. Вот тебе-то уж точно мужа без хорошей взятки не заполучить. Так что молись всем Богам, чтобы у твоей семьи не оскудел кошелек. Тебе в приданое полгорода придется дать, прежде чем какой-нибудь приличный мужик на тебя посмотреть захочет… А теперь – катись вон отсюда, пока я в самом деле не вышел из себя! Ну?!!
Она повернулась и хотела было со всем возможным достоинством покинуть каюту, но не тут-то было. Кайл догнал ее и, уперев широченную ладонь ей в спину, буквально вышвырнул ее вон. Закрывая дверь, Альтия увидела юнгу Майлда, сосредоточенно шкурившего заусенец на поручне неподалеку. Слух у мальчишки был как у лисы; он наверняка все слышал. Что ж… она не сказала и не сделала ничего, чего следовало бы стыдиться. Про Кайла же такого не скажешь.
Высоко подняв голову, она прошла в свою каюту. Здесь она жила с двенадцати лет. Затворила за собой дверь… И тут осознала весь ужас угрозы Кайла – вышвырнуть ее вон с корабля.
Это был ее дом. Так не мог же он ее выкинуть из дома…
Или все-таки мог?
Она с детства любила эту каюту. Она до сих пор явственно помнила тот восторг, с которым в самый первый раз вошла сюда как хозяйка, бросила на койку матросский мешок с вещами и подумала: МОЕ! С тех пор минуло почти семь лет, и все это время собственная каюта была для Альтии неотделима от чувства дома и безопасности. И вот теперь она залегла на ту же самую койку с ощущением, что все это у нее могут очень скоро отнять. Щека, обожженная пощечиной, так и горела, но приложить к ней ладонь Альтия и не думала. Удар есть удар, что его прятать? Ну и пусть распухнет, зальется темным синяком! Может, когда они причалят в Удачном, родители и сестра увидят ее обезображенное лицо и поймут наконец, какого паразита приняли в семейство, выдав Кефрию за Кайла Хэвена. Он ведь даже не из купцов. Он – помесь, дворняжка, метис, наполовину калсидиец, наполовину… портовая крыса. Не выскочи за него сестра, сейчас он был бы нищим. Нищим! Кусок дерьма, вот что он такое. Он ударил ее, но Альтия не заплачет, потому что он не стоит ее слез. Ему достанется только ее гнев.
Только ее гнев!…
Прошло немного времени, и вот бешеный ритм ее сердца понемногу начал успокаиваться. Рука непроизвольно разгладила пестрое лоскутное одеяло, сшитое для нее Наной. Потом она повернулась на койке, чтобы поглядеть в бортовой иллюминатор. Большую его часть занимало беспредельное серое море. А верхнюю треть – еще более беспредельное небо. Это был ее любимый вид, ее любимый образ мира. Неизменный – и такой переменчивый. Альтия оторвалась от иллюминатора и вновь оглядела каюту. Маленький стол, надежно привернутый к переборке и снабженный ограждением, чтобы в шторм не скатывались бумаги. Рядом – книжная полка и подставка для свитков, то и другое тоже устроено в расчете на свирепейшую непогоду. У нее был даже маленький складной столик для карт, имелись и сами карты, очень тщательно подобранные, ибо отец считал, что ей необходимо выучиться навигации. В том числе – определять местоположение корабля. Навигационные инструменты хранились в особой коробке с мягким подбоем. На стенах крючки, на крючках – непромоканцы… Единственным украшением каюты служила маленькая картина, изображавшая «Проказницу» в море, – паруса наполнены ветром, форштевень* [Форштевень – передний брус по контуру носового заострения судна, соединяющий обшивку правого и левого бортов.] стремительно режет волну… Альтия сама ее заказала и оплатила. Картину написал Джаред Паппас, что само по себе придавало ей немалую ценность, но для Альтии главнее всего было само изображение. Корабль. Ее корабль…
Лежа на койке, Альтия потянулась вверх, прижала ладони к обнаженному дереву тела «Проказницы» и сразу ощутила биение полужизни, присущей кораблю подобного рода. О нет, это была не просто дрожь корпуса, рассекающего морские хляби, дополненная топотом матросских ног и эхом их криков! Это было биение совсем особого рода. Это говорила полужизнь, почти-жизнь, очень близкая к пробуждению.
Ибо «Проказница» была живым кораблем. Ее заложили шестьдесят три года назад, и киль будущего корабля был вытесан из цельного диводрева. Равно как и обшивка бортов, и носовая фигура – причем все из одного и того же ствола. Все оплатила прабабушка Вестрит. Для этого она заложила семейную собственность, и отец Альтии, Ефрон, до сих пор расплачивался по закладным. Это было давно, еще в те времена, когда женщины спокойно участвовали в деловой жизни и никому в голову не приходило об этом судачить. Тогда в Удачном еще не прижился дурацкий калсидийский обычай, согласно которому мужчина держал своих женщин дома и в праздности, чтобы все видели – он достаточно богат и может себе это позволить. Не зря отец любил повторять: «Что бы там ни думали люди, бабушка никогда не позволяла им становиться между нею и ее кораблем!» Тридцать пять лет она водила «Проказницу» по морям, и даже когда ей уже было за семьдесят. А потом в один жаркий солнечный день она попросту присела на баке* [Бак – возвышенная носовая палуба судна.], сказала: «Ну что, мальчики, хватит, пожалуй» – и… умерла.
После нее на корабле плавал дедушка. Альтия помнила его очень смутно. Он был огромен и черноволос, и в его голосе слышался рев морских волн – даже когда он разговаривал дома. Он умер четырнадцать лет назад, и тоже на палубе «Проказницы». Ему было шестьдесят два, Альтии же – всего четыре. Но вместе с остальными Вестритами она стояла у его смертного ложа и, несмотря на столь ранний возраст, ощутила слабую судорогу, пронизавшую корабль в миг, когда отлетела душа. И уже тогда она знала, что это едва заметное содрогание означало и скорбь расставания, и приветствие: «Проказница» будет скучать по своему храброму капитану, но в то же время радовалась его жизненной силе, напитавшей ее диводрево.
Для корабля его смерть означала еще один шаг к пробуждению.
Альтия знала: пробуждение «Проказницы» должно было состояться после смерти отца…
Эта мысль, как всегда, вызвала в ней вихрь разноречивых чувств. С одной стороны, близость смерти отца наполняла ее черным ужасом. Страшная потеря – и не для нее одной, для всей семьи. Опять же, если он умрет прежде, чем она достигнет совершеннолетия и угодит под опеку к матери и Кайлу… Ох, только не это!… Альтия торопливо погнала скверную мысль прочь и стукнула костяшками пальцев по диводреву «Проказницы», дабы она, чего доброго, не сбылась.
…А с другой стороны – Альтия ждала и дождаться не могла, чтобы «Проказница» пробудилась. Сколько часов провела она, растянувшись на самом бушприте* [Бушприт – горизонтальная «мачта», выступающая вперед с носа парусного судна. Служит для вынесения вперед «центра парусности» – точки приложения аэродинамических сил, действующих на надводную часть судна. Тем самым конструктивно достигается ровный ход судна относительно ветра.] идущего корабля, чтобы быть как можно ближе к носовой фигуре, и смотрела, смотрела, смотрела в закрытые веки деревянного изваяния? Когда-нибудь эти глаза должны были открыться. Ибо статуя, венчавшая корпус «Проказницы», была не простой раскрашенной деревяшкой, как на других кораблях. Это было диводрево! И хоть сейчас – временно – оно тоже было раскрашено, в миг, когда Ефрон Вестрит сделает на палубе «Проказницы» свой последний вздох, позолоченные деревянные локоны станут настоящими золотыми волосами, а щеки сбросят искусственные румяна и процветут истинной жизнью. И глаза, которые откроет «Проказница», будут зелеными. Альтия знала это наверняка. Хотя все говорили, будто предугадать цвет глаз живого корабля невозможно, пока не отлетят души трех поколений и они не откроются сами. Пусть говорят! Альтия знала: они будут изумрудно-зелеными.
Даже теперь, представив, как открываются эти замечательные глаза, она не могла сдержать улыбки.
Но улыбка скоро погасла: слова Кайла опять всплыли у нее в памяти. Ясно как день, что он намеревается сделать. Спихнуть ее на берег и заменить одним из своих сынков. А когда рано или поздно умрет отец, Кайл сделает все, чтобы оставить корабль за собой. Мальчишку же будет держать в качестве «Вестрита-на-борту», чтобы кораблю было покойно. С этим-то вряд ли что выйдет, сказала она себе. Ни один из сыновей Кайла тут не годится. Один слишком мал, другой отдан жрецам. Альтия, вообще-то, ничего не имела против племянников. Но, даже будь Сельден постарше, у него все равно душа земледельца, а не моряка. Что же касается Уинтроу, так его Кефрия отдала в храм давным-давно. Он думать не думал о «Проказнице» и вообще понятия не имел о кораблях; сестрица Кефрия о том позаботилась. Жрец из него, кстати, обещал выйти хороший. Кайл от своего старшего не был в особом восторге, но, когда Альтия в последний раз видала парнишку, ей стало ясно – он занимался именно тем, что ему было уготовано. Маленький, худенький, смотрит все куда-то вдаль и тихо улыбается своим мыслям, а мысли у него только о Са… Вот и весь Уинтроу.
Ну, то есть Кайлу наверняка наплевать на склонности и пристрастия сынишки. Вряд ли он остановится даже перед тем, чтобы пойти на попятную и отменить собственное решение о посвящении старшего сына Са. Дети Кайла от Кефрии были для него всего лишь разменной монетой, вместилищами наследственной крови, без которой ему и думать нечего было бы о командовании живым кораблем. Что ж… сегодня он продемонстрировал свои намерения слишком уж открыто… и воистину ЗРИМО. Только бы скорее добраться до порта! Отец сразу узнает, какие планы вынашивает Кайл. И как дурно он с ней обращался. Может, тогда он перестанет считать, будто Альтия слишком молода и не может быть капитаном. А Кайл пусть поищет себе какое-нибудь мертвое, наспех сколоченное корыто – и на нем-то ходит по морям. Альтия сумеет позаботиться о «Проказнице». Она станет уважать ее и никому не даст в обиду…
Она была уверена, что ладони рук, все еще прижатые к переборке над головой, ощутили ответ корабля.
«Проказница» принадлежала ей, и только ей. И пусть Кайл вынашивает какие угодно планы. Он ее никогда не получит!
Альтия поудобнее устроилась на своей койке… Пожалуй, она из нее уже выросла. Надо будет сказать корабельному плотнику, чтобы занялся переделкой… Если перенести койку и расположить ее под иллюминатором, можно будет выгадать немного места. Совсем немного, но все-таки. А столик… Тут Альтия нахмурилась, вспомнив, что именно корабельный плотник выдал ее. Что ж, они с плотником никогда особо не жаловали друг дружку. Следовало бы ей сразу догадаться, кто Кайлу напел про нее.
И о том, что это сделал НЕ Брэшен, ей тоже следовало бы сразу смекнуть. Что бы там ни думал про него Кайл – уж он-то гадости за спиной точно делать не станет. Нет, тогда в кабаке Брэшен заявил ей прямо в глаза – и весьма грубо, – что она сопливая маленькая паршивка, от которой только жди неприятностей, и чтобы она пореже высовывалась, когда он на вахте…
Вспомнить в подробностях тот хмельной, бурно проведенный вечер было очень непросто, но мало-помалу в памяти начало кое-что всплывать. Да, Брэшен ее отчитал, словно она была на борту самым что ни есть зеленым новичком. Сказал, что она не смеет ни оспаривать распоряжения капитана, отдаваемые команде, ни болтать о внутрисемейных делах в присутствии посторонних. Вот тут она, помнится, ответила ему по достоинству: «Не все стыдятся говорить о своих семьях, Брэшен Трелл!» И все, больше ничего ей говорить не понадобилось. А потом она встала из-за стола и ушла прочь, оставив его давиться услышанным.
Она ведь знала его историю. И могла побиться об заклад, что доброй половине команды тоже все известно, хотя бы они и не отваживались сказать ему об этом в лицо. Ее отец спас Брэшена от долговой тюрьмы. Другим же выходом была продажа себя самого кому-нибудь в услужение, ибо семья Треллов успела отчаяться и отказаться от столь никудышного сына. Ну а все знали, в какую пропасть ведет такая вот вынужденная самопродажа. Небось кончил бы где-нибудь в Калсиде, с лицом, сплошь покрытым рабскими татуировками… если бы не Ефрон Вестрит.
И после всего он смел вот так с ней разговаривать! Он определенно слишком много о себе понимал, этот Брэшен Трелл. Как и почти все они, эти Треллы. В прошлом году на купеческом балу по поводу праздника урожая его младший братец раскатал губу ажно дважды с ней танцевать! Сервин Трелл. Ну и пусть он числится теперь их наследником. Все равно очень уж смело с его стороны. Она почти улыбнулась, вспомнив физиономию Сервина, когда он выслушивал ее холодный отказ. Нет, конечно, он остался безукоризненно вежливым, но всей его выучки не хватило, чтобы удержаться и не покраснеть. Да уж, манеры у Сервина были что надо, Брэшену такие и не приснятся. Правда, по сравнению со старшим братом младший был сущим мальчишкой – ни тебе крепких мышц, ни мужской стати. Но ведь хватило же юному Треллу ума не отказываться ни от имени, ни от семейного состояния. А Брэшен?…
Но в обращенном на нее взгляде Кайла не было самодовольства. Глаза капитана были холодны, как вода за бортом. И в них тлели огоньки гнева.
Он не улыбнулся ей и не предложил сесть. Лишь требовательно спросил:
– Что ты делала в кормовом трюме?
Значит, кто-то успел сбегать к капитану и доложить. Альтия ответила:
– Груз перекладывала.
– Вот как.
Это был не вопрос, а утверждение, почти обвинение. Альтия промолчала в ответ, лишь еще больше выпрямилась под его пронзительным взглядом. Она знала, что он ждет от нее невнятных объяснений и извинений. «Не дождешься. Я тебе не сестричка Кефрия, твоя послушная женушка…»
Он вдруг шарахнул ладонью по столешнице. Альтия вздрогнула от неожиданности, но опять промолчала. Она чувствовала, как ему хотелось, чтобы она хоть что-нибудь сделала или сказала. Наконец его терпение лопнуло, и она почувствовала себя победительницей.
Он рявкнул:
– А тебе не приходило в голову сказать людям, чтобы переставили груз?
Альтия проговорила очень спокойно и тихо:
– Нет. Не пришло. Я сделала это сама. Когда мой отец учил меня управляться на корабле, он внушил мне: если видишь что-то, что требуется сделать, – возьми и сделай. Вот я и сделала. Я переставила бочонки так, как расположил бы отец, будь он на борту. Так, как на этом корабле устраивали каждый груз вина – а я это видела с тех пор, как мне исполнилось десять. Теперь все стоят втулками вверх, и трюмная вода под них не затекает, каждый принайтовлен… и если их до сих пор не попортили, распихивая туда-сюда, чего доброго в Удачном их и правда кто-нибудь купит!
Щеки Кайла порозовели. Альтия спросила себя, как это Кефрия могла терпеть человека, у которого щеки розовеют от гнева. Сейчас заорет…
Но обошлось без крика. Правда, по голосу Кайла чувствовалось, что именно этого ему бы хотелось больше всего.
– Твоего отца здесь нет, Альтия. Нет, понимаешь? На судне распоряжаюсь я. Именно я приказываю, каким образом устроить тот или иной груз. А ты идешь против моих распоряжений, причем у меня за спиной. Вбиваешь клинья между мной и командой. Мне это надо?
Она ответила очень спокойно:
– Я сделала все сама, не прибегая ни к чьей помощи и не отдавая никаких приказаний. Я даже никому не говорила, чем собираюсь заняться. Так что между тобой и командой я никоим образом не становилась.
И она сжала зубы, чтобы не наговорить чего лишнего. А могла бы сказать Кайлу многое. О том, например, что в действительности между ним и командой стояло его собственное недостаточное знание дела! Не зря моряки, которые ради ее отца с радостью пошли бы на смерть – эти самые моряки у себя в кубрике уже в открытую рассуждали, а не податься ли им в следующее плавание на каком-нибудь другом судне. Так что Кайл вполне мог потерять замечательную команду, которую ее отец так любовно, по человеку, собирал все последние десять лет…
Между тем он пришел в ярость – как она осмелилась ему противоречить?
– Ты пошла против моего приказа, довольно и этого. Ты всем показала, что я для тебя не авторитет. Скверный пример для команды. Вызывает всякие ненужные разговоры. Что мне остается, как не ужесточить дисциплину? Тебе устыдиться бы, ведь ты навлекаешь на них мой гнев! Но какое там! Тебе на все наплевать! Ты у нас превыше капитана! Альтия Вестрит у нас чхать хотела и на всемогущего Са! Иначе решилась бы ты показывать команде, куда я могу катиться со своими приказами? Будь ты настоящим матросом… я такой пример бы из тебя сделал! Все бы сразу поняли, чьих приказов следует слушаться здесь на борту! Но ты – всего лишь избалованная девчонка купца. И отныне я буду соответственно с тобой обращаться. Нет, можешь не волноваться за нежную шкурку у себя на спине. Но – только пока еще чем-нибудь меня не рассердишь. И тогда берегись! Я здесь – капитан, и мое слово – закон!
Альтия не ответила. Но и взгляда не отвела. Она прямо смотрела ему в глаза, строго следя за тем, чтобы не показать никаких чувств. Она видела, как краснота, залившая щеки Кайла, переползла на лоб. Вот он тяжело перевел дух. Попытался овладеть собой…
– Я – капитан. – Он сверлил ее глазами. – А ты, Альтия, что собой представляешь?
Она не ждала такого вопроса. Обвинения и попреки – чепуха, она их могла выслушивать молча и не моргнув глазом. Но вот он задал вопрос, на который следовало отвечать, и она заранее знала, что ее слова будут истолкованы как прямой вызов. Что ж… быть по сему.
– Я, – проговорила она со всем достоинством, которое могла выразить, – владелица этого корабля.
– Нет!!! – Кайл действительно заорал. Но тут же взял себя в руки. И перегнулся через стол, так что каждое слово казалось плевком: – Не владелица! Ты – всего лишь дочь владельца! Но даже будь ты сама хозяйкой, это ни вот настолько ничего бы не изменило! Не владелец командует кораблем, а капитан! А ты не капитан и не помощник! Ты даже вообще не моряк! Ты просто живешь в каюте, где полагалось бы жить второму помощнику, и делаешь только ту работу, которая тебе по душе! А хозяин корабля – Ефрон Вестрит, твой отец. И это именно он отдал под мое начало «Проказницу». Так что если ты не в состоянии уважать лично меня, уважай хоть выбор, сделанный твоим отцом!
– Будь я постарше, – сказала Альтия, – он назначил бы капитаном меня. Уж я-то знаю «Проказницу». И по праву должна была бы ею командовать!
Она тотчас пожалела о вырвавшихся словах. Кайл ведь того только и ждал. Чтобы она вслух произнесла правду, хорошо известную им обоим.
– Снова вранье! Тебе следовало бы сидеть дома, замужем за каким-нибудь хлыщом, таким же капризным и избалованным, как ты сама. У тебя ни малейшего понятия нет, как управлять судном! Ты воображаешь – если твой папаша разрешал тебе поиграться на корабле, ты уже готова стать капитаном? И что ты вбила себе в голову, что должна занять место отца? Он вообще взял тебя на борт только потому, что не родил сыновей. Он, почитай, впрямую высказался об этом, когда родился Уинтроу. Да не будь «Проказница» живым кораблем, которому непременно подавай, чтобы на борту присутствовал член семейства – я бы тебя с твоими притязаниями и близко сюда не подпустил! А теперь запомни-ка вот что! Корабль нуждается в каком-нибудь Вестрите, но совсем не обязательно лично в тебе. Ему, кстати, прекрасно сойдет, скажем так, и Вестрит-Хэвен. Мои сыновья – не только мои дети, но и твоей сестры тоже. И когда мы в следующий раз покинем Удачный, я возьму с собой кого-нибудь из них. А ты останешься на берегу!
Альтия сама почувствовала, как побледнела. Кайл понятия не имел, о чем болтал его язык и насколько страшной на самом деле была его угроза. Это, кстати, лишний раз подтверждало, что он имел весьма слабое понятие о живых кораблях и как с ними следовало обращаться. Нет, нет, ни в коем случае не следовало доверять этому человеку «Проказницу». Если бы болезнь не скрутила отца, он наверняка и сам бы это понял…
Наверное, отчаяние и ярость все-таки до некоторой степени проявились у нее на лице, потому что губы Кайла Хэвена странным образом дрогнули. Ей показалось, что он подавил улыбочку, говоря:
– Отныне и до конца плавания тебе воспрещается покидать каюту. А теперь поди вон.
Альтия решила не отступать и не уступать. Все равно терять было уже нечего.
– Ты только что объявил, что я даже и не матрос на этом корабле. Ну и отлично. А коли так, то и командовать мной не моги. И с чего, кстати, ты вообразил, будто именно ты поведешь «Проказницу» в ее следующий рейс? Я лично очень надеюсь, что ко времени нашего возвращения в Удачный отец выздоровеет и по праву займет свое место. И никому больше его не уступит, пока не сможет передать мне «Проказницу» всю целиком – и владение, и капитанство!
Он пригвоздил ее взглядом к полу:
– Скажи правду, ты в самом деле в этом уверена?
Она задохнулась от ненависти, решив, что он подвергает сомнению ее веру в выздоровление батюшки. Но он продолжал:
– Твой отец – отличный капитан. И когда он узнает, что ты перечила моим приказам, сеяла рознь между мной и командой, выставляла меня на посмешище…
– На посмешище?…
Кайл фыркнул:
– Ты воображаешь, будто можешь напиться в зюзю и болтать всякую всячину про мои дела в Дюрсее, а мне и не передадут? Сразу видно, какая ты дура.
Альтия лихорадочно силилась вспомнить, что именно происходило в Дюрсее. Да, там она действительно напилась… всего один раз… И жаловалась на жизнь кому-то из команды. Кому?… Она не могла толком припомнить. Только то, что Брэшен еще попрекал ее и самым дерзким образом советовал закрыть варежку и не болтать вслух о личных проблемах… Что именно она несла тогда, так и не вспомнилось. Зато она, кажется, догадалась, кто был доносчиком.
– Вот как, значит, – проговорила она. – И что еще, интересно, тебе про меня Брэшен наплел? – О Рыбий Бог, что все-таки она тогда говорила?… Если это касалось семейных дел и Кайл расскажет дома, а он ведь расскажет…
– Брэшен?… Нет, это был не он. Хотя ты с ним одного поля ягода. Он такое же неудачное отродье старой семьи, пытающееся поиграть в моряка. Я и то удивляюсь, чего ради твой папенька пригрел его у себя на судне?… Не иначе, думал воспитать из него тебе жениха… А впрочем, будь моя воля, я и его в Удачном высажу на берег, так что сможешь наслаждаться его обществом сколько тебе будет угодно. Лучшего мужа тебе все равно не найти – советую хватать, пока плохо лежит…
И Кайл откинулся в кресле, явно наслаждаясь молчанием потрясенной Альтии. Потом он заговорил тихо и с удовлетворением:
– Я вижу, сестричка, тебе не очень-то нравится, когда говорят правду в глаза? А теперь представь мое состояние, когда корабельный плотник вернулся с берега, пошатываясь от выпитого грога, и во всеуслышание заявил, как ты во хмелю утверждала, будто я женился на твоей сестрице ради того только, чтобы наложить лапу на фамильный корабль… потому что ублюдкам вроде меня иным способом капитанами живых кораблей не сделаться, хоть в лепешку разбейся…
Спокойный вроде бы голос вдруг сорвался от ярости, и Альтия узнала свои собственные слова, произнесенные в Дюрсее. Да… если уж она болтала подобное, – значит, она напилась-таки сильнее, чем ей казалось… И что ей оставалось теперь? Лгать либо трусить. Признать эти слова и отречься от них. Либо солгать, что-де она никогда такого не говорила. Ладно… Что бы там ни думал о ней Кайл Хэвен, она была дочерью Ефрона Вестрита. Она собрала в кулак всю свою волю…
– Все правильно. Именно так я и сказала тогда, и это правда святая. А теперь объясни, каким образом правда делает из тебя посмешище?
Кайл неожиданно поднялся и обошел стол. Он был здоровяком. Альтия попятилась, но пощечина отшвырнула ее прочь. Она схватилась за край переборки и сумела устоять на ногах. Кайл вернулся к своему креслу и сел. Он был очень бледен. Оба они зашли слишком далеко… случилось то, чего она всегда боялась. Неужели и он боялся подобной стычки?… Кажется, его трясло не меньше, чем ее.
– Я тебе не за себя врезал, – прохрипел он. – За твою сестру. Ты надралась в портовом кабаке, точно распоследний боцман… и, можно сказать, при всем народе ее потаскухой обозвала. Это-то ты хоть понимаешь? Ты считаешь, она только и могла замуж выйти, соблазнив жениха возможностью заполучить капитанство на живом корабле?… Ну и дура же ты. Такой женщиной, как твоя сестра, любой мужчина мог бы гордиться… даже если бы у нее медного гроша за душой не было. Не в пример, кстати, тебе. Вот тебе-то уж точно мужа без хорошей взятки не заполучить. Так что молись всем Богам, чтобы у твоей семьи не оскудел кошелек. Тебе в приданое полгорода придется дать, прежде чем какой-нибудь приличный мужик на тебя посмотреть захочет… А теперь – катись вон отсюда, пока я в самом деле не вышел из себя! Ну?!!
Она повернулась и хотела было со всем возможным достоинством покинуть каюту, но не тут-то было. Кайл догнал ее и, уперев широченную ладонь ей в спину, буквально вышвырнул ее вон. Закрывая дверь, Альтия увидела юнгу Майлда, сосредоточенно шкурившего заусенец на поручне неподалеку. Слух у мальчишки был как у лисы; он наверняка все слышал. Что ж… она не сказала и не сделала ничего, чего следовало бы стыдиться. Про Кайла же такого не скажешь.
Высоко подняв голову, она прошла в свою каюту. Здесь она жила с двенадцати лет. Затворила за собой дверь… И тут осознала весь ужас угрозы Кайла – вышвырнуть ее вон с корабля.
Это был ее дом. Так не мог же он ее выкинуть из дома…
Или все-таки мог?
Она с детства любила эту каюту. Она до сих пор явственно помнила тот восторг, с которым в самый первый раз вошла сюда как хозяйка, бросила на койку матросский мешок с вещами и подумала: МОЕ! С тех пор минуло почти семь лет, и все это время собственная каюта была для Альтии неотделима от чувства дома и безопасности. И вот теперь она залегла на ту же самую койку с ощущением, что все это у нее могут очень скоро отнять. Щека, обожженная пощечиной, так и горела, но приложить к ней ладонь Альтия и не думала. Удар есть удар, что его прятать? Ну и пусть распухнет, зальется темным синяком! Может, когда они причалят в Удачном, родители и сестра увидят ее обезображенное лицо и поймут наконец, какого паразита приняли в семейство, выдав Кефрию за Кайла Хэвена. Он ведь даже не из купцов. Он – помесь, дворняжка, метис, наполовину калсидиец, наполовину… портовая крыса. Не выскочи за него сестра, сейчас он был бы нищим. Нищим! Кусок дерьма, вот что он такое. Он ударил ее, но Альтия не заплачет, потому что он не стоит ее слез. Ему достанется только ее гнев.
Только ее гнев!…
Прошло немного времени, и вот бешеный ритм ее сердца понемногу начал успокаиваться. Рука непроизвольно разгладила пестрое лоскутное одеяло, сшитое для нее Наной. Потом она повернулась на койке, чтобы поглядеть в бортовой иллюминатор. Большую его часть занимало беспредельное серое море. А верхнюю треть – еще более беспредельное небо. Это был ее любимый вид, ее любимый образ мира. Неизменный – и такой переменчивый. Альтия оторвалась от иллюминатора и вновь оглядела каюту. Маленький стол, надежно привернутый к переборке и снабженный ограждением, чтобы в шторм не скатывались бумаги. Рядом – книжная полка и подставка для свитков, то и другое тоже устроено в расчете на свирепейшую непогоду. У нее был даже маленький складной столик для карт, имелись и сами карты, очень тщательно подобранные, ибо отец считал, что ей необходимо выучиться навигации. В том числе – определять местоположение корабля. Навигационные инструменты хранились в особой коробке с мягким подбоем. На стенах крючки, на крючках – непромоканцы… Единственным украшением каюты служила маленькая картина, изображавшая «Проказницу» в море, – паруса наполнены ветром, форштевень* [Форштевень – передний брус по контуру носового заострения судна, соединяющий обшивку правого и левого бортов.] стремительно режет волну… Альтия сама ее заказала и оплатила. Картину написал Джаред Паппас, что само по себе придавало ей немалую ценность, но для Альтии главнее всего было само изображение. Корабль. Ее корабль…
Лежа на койке, Альтия потянулась вверх, прижала ладони к обнаженному дереву тела «Проказницы» и сразу ощутила биение полужизни, присущей кораблю подобного рода. О нет, это была не просто дрожь корпуса, рассекающего морские хляби, дополненная топотом матросских ног и эхом их криков! Это было биение совсем особого рода. Это говорила полужизнь, почти-жизнь, очень близкая к пробуждению.
Ибо «Проказница» была живым кораблем. Ее заложили шестьдесят три года назад, и киль будущего корабля был вытесан из цельного диводрева. Равно как и обшивка бортов, и носовая фигура – причем все из одного и того же ствола. Все оплатила прабабушка Вестрит. Для этого она заложила семейную собственность, и отец Альтии, Ефрон, до сих пор расплачивался по закладным. Это было давно, еще в те времена, когда женщины спокойно участвовали в деловой жизни и никому в голову не приходило об этом судачить. Тогда в Удачном еще не прижился дурацкий калсидийский обычай, согласно которому мужчина держал своих женщин дома и в праздности, чтобы все видели – он достаточно богат и может себе это позволить. Не зря отец любил повторять: «Что бы там ни думали люди, бабушка никогда не позволяла им становиться между нею и ее кораблем!» Тридцать пять лет она водила «Проказницу» по морям, и даже когда ей уже было за семьдесят. А потом в один жаркий солнечный день она попросту присела на баке* [Бак – возвышенная носовая палуба судна.], сказала: «Ну что, мальчики, хватит, пожалуй» – и… умерла.
После нее на корабле плавал дедушка. Альтия помнила его очень смутно. Он был огромен и черноволос, и в его голосе слышался рев морских волн – даже когда он разговаривал дома. Он умер четырнадцать лет назад, и тоже на палубе «Проказницы». Ему было шестьдесят два, Альтии же – всего четыре. Но вместе с остальными Вестритами она стояла у его смертного ложа и, несмотря на столь ранний возраст, ощутила слабую судорогу, пронизавшую корабль в миг, когда отлетела душа. И уже тогда она знала, что это едва заметное содрогание означало и скорбь расставания, и приветствие: «Проказница» будет скучать по своему храброму капитану, но в то же время радовалась его жизненной силе, напитавшей ее диводрево.
Для корабля его смерть означала еще один шаг к пробуждению.
Альтия знала: пробуждение «Проказницы» должно было состояться после смерти отца…
Эта мысль, как всегда, вызвала в ней вихрь разноречивых чувств. С одной стороны, близость смерти отца наполняла ее черным ужасом. Страшная потеря – и не для нее одной, для всей семьи. Опять же, если он умрет прежде, чем она достигнет совершеннолетия и угодит под опеку к матери и Кайлу… Ох, только не это!… Альтия торопливо погнала скверную мысль прочь и стукнула костяшками пальцев по диводреву «Проказницы», дабы она, чего доброго, не сбылась.
…А с другой стороны – Альтия ждала и дождаться не могла, чтобы «Проказница» пробудилась. Сколько часов провела она, растянувшись на самом бушприте* [Бушприт – горизонтальная «мачта», выступающая вперед с носа парусного судна. Служит для вынесения вперед «центра парусности» – точки приложения аэродинамических сил, действующих на надводную часть судна. Тем самым конструктивно достигается ровный ход судна относительно ветра.] идущего корабля, чтобы быть как можно ближе к носовой фигуре, и смотрела, смотрела, смотрела в закрытые веки деревянного изваяния? Когда-нибудь эти глаза должны были открыться. Ибо статуя, венчавшая корпус «Проказницы», была не простой раскрашенной деревяшкой, как на других кораблях. Это было диводрево! И хоть сейчас – временно – оно тоже было раскрашено, в миг, когда Ефрон Вестрит сделает на палубе «Проказницы» свой последний вздох, позолоченные деревянные локоны станут настоящими золотыми волосами, а щеки сбросят искусственные румяна и процветут истинной жизнью. И глаза, которые откроет «Проказница», будут зелеными. Альтия знала это наверняка. Хотя все говорили, будто предугадать цвет глаз живого корабля невозможно, пока не отлетят души трех поколений и они не откроются сами. Пусть говорят! Альтия знала: они будут изумрудно-зелеными.
Даже теперь, представив, как открываются эти замечательные глаза, она не могла сдержать улыбки.
Но улыбка скоро погасла: слова Кайла опять всплыли у нее в памяти. Ясно как день, что он намеревается сделать. Спихнуть ее на берег и заменить одним из своих сынков. А когда рано или поздно умрет отец, Кайл сделает все, чтобы оставить корабль за собой. Мальчишку же будет держать в качестве «Вестрита-на-борту», чтобы кораблю было покойно. С этим-то вряд ли что выйдет, сказала она себе. Ни один из сыновей Кайла тут не годится. Один слишком мал, другой отдан жрецам. Альтия, вообще-то, ничего не имела против племянников. Но, даже будь Сельден постарше, у него все равно душа земледельца, а не моряка. Что же касается Уинтроу, так его Кефрия отдала в храм давным-давно. Он думать не думал о «Проказнице» и вообще понятия не имел о кораблях; сестрица Кефрия о том позаботилась. Жрец из него, кстати, обещал выйти хороший. Кайл от своего старшего не был в особом восторге, но, когда Альтия в последний раз видала парнишку, ей стало ясно – он занимался именно тем, что ему было уготовано. Маленький, худенький, смотрит все куда-то вдаль и тихо улыбается своим мыслям, а мысли у него только о Са… Вот и весь Уинтроу.
Ну, то есть Кайлу наверняка наплевать на склонности и пристрастия сынишки. Вряд ли он остановится даже перед тем, чтобы пойти на попятную и отменить собственное решение о посвящении старшего сына Са. Дети Кайла от Кефрии были для него всего лишь разменной монетой, вместилищами наследственной крови, без которой ему и думать нечего было бы о командовании живым кораблем. Что ж… сегодня он продемонстрировал свои намерения слишком уж открыто… и воистину ЗРИМО. Только бы скорее добраться до порта! Отец сразу узнает, какие планы вынашивает Кайл. И как дурно он с ней обращался. Может, тогда он перестанет считать, будто Альтия слишком молода и не может быть капитаном. А Кайл пусть поищет себе какое-нибудь мертвое, наспех сколоченное корыто – и на нем-то ходит по морям. Альтия сумеет позаботиться о «Проказнице». Она станет уважать ее и никому не даст в обиду…
Она была уверена, что ладони рук, все еще прижатые к переборке над головой, ощутили ответ корабля.
«Проказница» принадлежала ей, и только ей. И пусть Кайл вынашивает какие угодно планы. Он ее никогда не получит!
Альтия поудобнее устроилась на своей койке… Пожалуй, она из нее уже выросла. Надо будет сказать корабельному плотнику, чтобы занялся переделкой… Если перенести койку и расположить ее под иллюминатором, можно будет выгадать немного места. Совсем немного, но все-таки. А столик… Тут Альтия нахмурилась, вспомнив, что именно корабельный плотник выдал ее. Что ж, они с плотником никогда особо не жаловали друг дружку. Следовало бы ей сразу догадаться, кто Кайлу напел про нее.
И о том, что это сделал НЕ Брэшен, ей тоже следовало бы сразу смекнуть. Что бы там ни думал про него Кайл – уж он-то гадости за спиной точно делать не станет. Нет, тогда в кабаке Брэшен заявил ей прямо в глаза – и весьма грубо, – что она сопливая маленькая паршивка, от которой только жди неприятностей, и чтобы она пореже высовывалась, когда он на вахте…
Вспомнить в подробностях тот хмельной, бурно проведенный вечер было очень непросто, но мало-помалу в памяти начало кое-что всплывать. Да, Брэшен ее отчитал, словно она была на борту самым что ни есть зеленым новичком. Сказал, что она не смеет ни оспаривать распоряжения капитана, отдаваемые команде, ни болтать о внутрисемейных делах в присутствии посторонних. Вот тут она, помнится, ответила ему по достоинству: «Не все стыдятся говорить о своих семьях, Брэшен Трелл!» И все, больше ничего ей говорить не понадобилось. А потом она встала из-за стола и ушла прочь, оставив его давиться услышанным.
Она ведь знала его историю. И могла побиться об заклад, что доброй половине команды тоже все известно, хотя бы они и не отваживались сказать ему об этом в лицо. Ее отец спас Брэшена от долговой тюрьмы. Другим же выходом была продажа себя самого кому-нибудь в услужение, ибо семья Треллов успела отчаяться и отказаться от столь никудышного сына. Ну а все знали, в какую пропасть ведет такая вот вынужденная самопродажа. Небось кончил бы где-нибудь в Калсиде, с лицом, сплошь покрытым рабскими татуировками… если бы не Ефрон Вестрит.
И после всего он смел вот так с ней разговаривать! Он определенно слишком много о себе понимал, этот Брэшен Трелл. Как и почти все они, эти Треллы. В прошлом году на купеческом балу по поводу праздника урожая его младший братец раскатал губу ажно дважды с ней танцевать! Сервин Трелл. Ну и пусть он числится теперь их наследником. Все равно очень уж смело с его стороны. Она почти улыбнулась, вспомнив физиономию Сервина, когда он выслушивал ее холодный отказ. Нет, конечно, он остался безукоризненно вежливым, но всей его выучки не хватило, чтобы удержаться и не покраснеть. Да уж, манеры у Сервина были что надо, Брэшену такие и не приснятся. Правда, по сравнению со старшим братом младший был сущим мальчишкой – ни тебе крепких мышц, ни мужской стати. Но ведь хватило же юному Треллу ума не отказываться ни от имени, ни от семейного состояния. А Брэшен?…