Страница:
Во всех областях мы выбирали:
а) лучших;
б) там, где это возможно, – молодых (до 35 лет).
Если бы мы, как сегодняшний Кремль, делали упор на умение соискателей рабочих мест преданно заглядывать в глаза и носить за начальником портфель, то ЮКОСа уже давно бы не существовало.
Необходимо лишь сформулировать правильные критерии отбора кадров, а талантов в России всегда было, есть и будет в избытке! Кремль отбирает людей по феодальному критерию 100-процентной лояльности и управляемости, потому и получает полную неэффективность своей и без этого архаичной «вертикали». Дееспособный человек не может быть на 100 % управляемым – это удел лишь заведомых бездарностей и корыстолюбцев. Если открыть шлюзы вертикальной социальной мобильности, пригласить самых умных, образованных, а значит, амбициозных – никаких проблем с профессионалами у нас не будет. Меня умиляет околокремлевское рассуждение на тему кадров: вот, нет у нас специалистов, страдаем, гибнем, но никого в свой круг все равно не пустим, сдохнем, но профессионалов извне нашего кухонного кружка не пригласим! Что ж – результат для сравнения налицо. С одной стороны, ЮКОС 1995–2003 годов, с другой стороны, сегодняшний Кремль.
Так что – не бойтесь. Кадры есть и будут. Мы привлечем новые поколения к реальному сотрудничеству, и эти поколения построят Россию будущего. И у самих себя эти люди будущего воровать не станут.
Если же все время бояться, что «вот-вот украдут», никакое движение вперед, никакие инвестиции, никакое развитие становятся в принципе невозможными.
Я не спорю: для многих бюрократов и пожинателей природно-статусной ренты такая модель жизни хороша. На ближайшие три-четыре года, пока не прозвонит будильник, приглашая к отбытию из страны на пляжи еще не доеденных цунами Мальдивских островов.
Но для России необходим реальный модернизационный проект. Без такового страна в новом столетии просто не выживет. Не сможет ответить на объективные исторические вызовы. Контуры этого проекта уже видны. Неподалеку, там, за левым поворотом.
Левый поворот – 3
Россия в ожидании суда
а) лучших;
б) там, где это возможно, – молодых (до 35 лет).
Если бы мы, как сегодняшний Кремль, делали упор на умение соискателей рабочих мест преданно заглядывать в глаза и носить за начальником портфель, то ЮКОСа уже давно бы не существовало.
Необходимо лишь сформулировать правильные критерии отбора кадров, а талантов в России всегда было, есть и будет в избытке! Кремль отбирает людей по феодальному критерию 100-процентной лояльности и управляемости, потому и получает полную неэффективность своей и без этого архаичной «вертикали». Дееспособный человек не может быть на 100 % управляемым – это удел лишь заведомых бездарностей и корыстолюбцев. Если открыть шлюзы вертикальной социальной мобильности, пригласить самых умных, образованных, а значит, амбициозных – никаких проблем с профессионалами у нас не будет. Меня умиляет околокремлевское рассуждение на тему кадров: вот, нет у нас специалистов, страдаем, гибнем, но никого в свой круг все равно не пустим, сдохнем, но профессионалов извне нашего кухонного кружка не пригласим! Что ж – результат для сравнения налицо. С одной стороны, ЮКОС 1995–2003 годов, с другой стороны, сегодняшний Кремль.
Так что – не бойтесь. Кадры есть и будут. Мы привлечем новые поколения к реальному сотрудничеству, и эти поколения построят Россию будущего. И у самих себя эти люди будущего воровать не станут.
Если же все время бояться, что «вот-вот украдут», никакое движение вперед, никакие инвестиции, никакое развитие становятся в принципе невозможными.
Модернизация как спасение
Нынешняя политическая элита России ищет себе спасения в отказе от модернизации и попытках, как говорилось в добром анекдоте брежневских времен, раскачивать гниющий в тупике вагон, делая вид, что мы как будто куда-то едем. «Это что за остановка – Бологое иль Поповка?» С платформы, правда, ничего не говорят – народ безмолвствует.Я не спорю: для многих бюрократов и пожинателей природно-статусной ренты такая модель жизни хороша. На ближайшие три-четыре года, пока не прозвонит будильник, приглашая к отбытию из страны на пляжи еще не доеденных цунами Мальдивских островов.
Но для России необходим реальный модернизационный проект. Без такового страна в новом столетии просто не выживет. Не сможет ответить на объективные исторические вызовы. Контуры этого проекта уже видны. Неподалеку, там, за левым поворотом.
Михаил Ходорковский, частное лицо, ЯГ 14/10
(«КоммерсантЪ», 11.11.2005)
Левый поворот – 3
Глобальная perestroika
Победа Барака Обамы на выборах президента США – это не просто очередная смена власти в одной отдельно взятой стране, пусть и сверхдержаве. Мы стоим на пороге смены парадигмы мирового развития. Заканчивается эпоха, которой положили начало Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер три десятилетия назад. Безусловно относя себя к части общества с либеральными взглядами, вижу: впереди – левый поворот.
Поскольку традиционной реакцией нашей властной бюрократии на мои мысли все равно является карцер, то попытаюсь ответить через газету «Ведомости». Заранее благодарю тех, кто помог мне в подготовке новой статьи.
Действительно, за минувшие три года определенные изменения в российской внутренней политике стали заметными. Хотя и не исчерпывающими. Однако дело здесь, конечно, не во мне. А в том, что власть объективно не могла игнорировать логику левого поворота как системы объективных требований, каковые реальность предъявляет к правящей элите. Действительно, сырьевой бум породил отчетливый запрос на преодоление вопиющего разрыва между демонстративным элитным потреблением и обычной для современной России удручающей бедностью. А вопрос ответственности элит и необходимости долгосрочного планирования стал актуален с точки зрения самого выживания государства.
Кремль – так совпало, что после выхода в свет двух «Левых поворотов», – предпринял определенные шаги в социально-экономической сфере, которые нельзя было не приветствовать независимо от общего отношения к сегодняшней российской власти. Хотя важно понимать, что эти шаги были не следствием глубокого осмысления властью новой стратегии развития России, но суммой разнонаправленных и противоречивых реакций Кремля на внешние вызовы, важнейшим из которых была угроза социальной нестабильности, особенно после серии весьма красноречивых «цветных революций» на постсоветском пространстве.
Кризисные явления в российской экономике сегодня показывают, что сама по себе «реактивная модель», предполагающая логику властного поведения по старой русской пословице «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», долго работать не может. Выявлять системообразующие проблемы и источники вероятных кризисов нужно заранее, задолго до того, как эти проблемы стали критическими для страны. Иными словами, нужно понимать, где мы есть, куда ведет нас историческая дорога, что будет за несколькими ближайшими поворотами этой дороги и как мы намерены сегодня нейтрализовать проблемы, которые дадут о себе знать в полной мере лишь завтра, а то и послезавтра.
Собственно, о том и были мои трехлетней давности «Левые повороты». К удивлению некоторых, основные прогнозы и оценки, сформулированные в тех статьях, кажется, оправдываются.
А сегодня на пороге левого поворота оказался уже весь мир. Свидетельством чему служит триумф Обамы, а порукой – глобальный финансовый кризис. Который, вопреки избыточному (и, вероятно, вполне искреннему) оптимизму многих наших крупных чиновников, стал и вполне нашим, российским кризисом. В острой и тяжелой форме, хотя пока и в достаточно узком банковско-фондовом сегменте, как и следовало ожидать. Настаиваю на такой оценке, несмотря на известные мне процессы, начавшиеся в социальной сфере и в отраслях реального сектора-металлургии, строительстве, автомобилестроении и т. д. Это еще пусть грозные, но пока лишь предвестники рецессии.
Расползется ли кризис по экономике вширь и вглубь в краткосрочной перспективе, зависит от грамотности финансовых властей. А вот среднесрочные и долгосрочные последствия лежат за пределами их полномочий.
– резкое нарастание неэффективности систем государственного регулирования в последние 10 лет; особенно стал очевидным «великий разрыв» между глобальным характером основных экономических процессов в моноцентричном мире и локальным характером регуляторных систем, которые в итоге оказались неустойчивы и уязвимы перед потрясениями, выходящими за пределы национально-государственных пространств; в глобальной экономике и механизмы регулирования должны быть глобальными, но таковыми они на сегодняшний день не являются;
– пропасть между понятиями «ответственность» и «право принятия решений», которая возникла еще полтора десятилетия назад и с тех пор только разрасталась, пока в нее не свалились первые жертвы кризиса; в неолиберальной экономике решения принимались все больше наднациональными и транснациональными структурами (в первую очередь корпорациями, но также и Международным валютным фондом, и Всемирным банком), конечная же ответственность за социальные последствия решения досталась национальным правительствам и налогоплательщикам;
– диктат портфельных инвесторов в глобальной экономической системе; мы привыкли смотреть на мир глазами инвестора, оценивая самые разные процессы, проблемы и риски исключительно с точки зрения «как это повлияет на финансовые рынки», которые по природе своей близоруки и истеричны (т. е. легко прыгают от восторженной влюбленности к глубочайшему отвращению, зачастую безо всякого изучения сути дела); в результате за фасадом здания процветавших (долгое время) рынков вызревали трещины, которые в 2008 г. начали откровенно расползаться;
– социальная и национальная безответственность «корпорации менеджеров», моральная эрозия в среде людей, принимающих ключевые экономические решения; за минувшие 25 лет менеджеры стали фактически обособленной кастой, не зависящей ни от общества, ни даже от результатов своей управленческой деятельности; горизонт корпоративного планирования для таких менеджеров сократился едва ли не до месяцев – действительно, зачем долгосрочное планирование, если твой личный успех определяется только статусом, местом в менеджерской корпорации и внешним впечатлением от тебя и твоего квартального отчета, но не объективными экономико-социальными результатами твоей деятельности и уж тем более не средне– и долгосрочными их последствиями?
– некритическое отношение элит к результатам воплощения экономических теорий; точно так же, как в 1970-е гг. вожди Советского Союза проспали грядущий кризис, в конечном счете уничтоживший СССР, так в начале 2000-х теоретики и практики неолиберальной модели, восторжествовавшей в 1980-е и 1990-е, решили, что эта модель неисчерпаема и, несмотря на отдельные неприятности, системный кризис ей не грозит; тем самым были проигнорированы фундаментальные законы не только экономики (например, цикличность развития), но и диалектики (развитие по-спирали: любая теория или модель в определенный исторический момент изживает себя, чтобы со всей неизбежностью уступить дорогу побежденной вчера предшественнице, но уже на новом историческом уровне);
– ставка на безудержную эксплуатацию доступных и простых природных ресурсов, в первую очередь углеводородов; этот подход привел также к скачку цен на энергоносители, радикальному перетоку капитала в направлении стран – экспортеров нефти и газа и непропорциональному росту удельного веса чисто сырьевых (т. е. неинновационных, системно слабых и критически зависимых от внешних факторов) экономик в мировом хозяйстве.
Мир ныне столкнулся отчасти с теми же проблемами, что Франклин Рузвельт в Америке конца 1920-х гг. Разумеется, есть и принципиальные различия. Мир времен Рузвельта представлял собою совокупность региональных проектов, и Америка тех времен в полном согласии с доктриной Монро распространяла свое решающее влияние на Западное полушарие, но не более того. Сегодняшний мир – глобальный, и потому он стал заложником проблем Уолл-стрит. Любое малейшее движение и даже намерение американской власти порождает огромную волну последствий практически везде, кроме, может быть, абсолютно изолированных стран вроде Северной Кореи. Это подтверждает, что ни многополярным, ни тем более бесполярным мир не стал: он по-прежнему монополярный и американоцентричный. Несмотря на все проблемы и трудности в экономической, политической, военной и интеллектуальной сферах, которые есть сегодня у Америки.
Самообман, в частности в вопросе о современном экономическом миропорядке, опасен, так как диктует неверные решения, а желаемое изменение, чтобы стать действительным, требует серьезнейших и долговременных усилий и затрат.
Ответом на глобальный кризис неизбежно станет глобальная перестройка. Будем называть ее снова, как 20 лет назад, в английской транскрипции – perestroika, так как именно этот исторически российский термин более понятен и легче объясним. Не случайно финансовый кризис, обострившийся в сентябре нынешнего года, сразу привел к скачку популярности Барака Обамы, который для избирателей в США во многом олицетворяет на сознательном и бессознательном уровнях идею perestroika (Change we need) и в некоторой степени может восприниматься как современный американский аналог нашего Михаила Горбачева образца середины 1980-х.
Мы имеем полное моральное и экспертное право констатировать, что 30 лет доминирования либертарианских идей подошли к концу. Да, в начале 1980-х к власти в США и Великобритании пришли лидеры – я имею в виду Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер, – которые увидели, что «реальный социализм» становится вопиюще неконкурентоспособным и экономически, и политически, и социально. А значит, биполярный мир не вечен и холодную войну можно выиграть. Причем с опорой на старый добрый либерализм. Поскольку социал-демократия не могла в то время столь же отчетливо и недвусмысленно противопоставить себя коммунизму, в котором она видела немало продуктивного и позитивного. К тому же тогдашние европейские и американские левые исходили в основном из того, что коммунистический лагерь вечен и борьба с ним не должна предполагать жесткой ориентации на победу.
Сейчас в мире складывается обратная ситуация. Прожив счастливо более четверти века, рейганомика себя в данный исторический момент исчерпала. К порогу современности подошел неосоциализм. В ближайшем будущем Кейнс будет более востребован, чем Фридман и Хайек. Осязаемые руки государств и межгосударственных альянсов – более, чем невидимая рука рынка.
Левый поворот, но уже не узконациональный и не региональный, а глобальный, станет ответом мира на вызов кризиса, а точнее – накопленных за предыдущие два с половиной десятилетия проблем.
1. Качественное усиление роли государств как регуляторов в экономике (но не как субъектов и тем более не в качестве инструментов передела собственности и финансовых потоков; последнее и есть современная российская коррупционная модель, создающая иллюзию увеличения роли государства в ситуации, когда государственные институты становятся орудиями удовлетворения сугубо частных интересов, как это было и в деле ЮКОСа).
2. Приведение регулятивных систем в соответствие с требованиями глобальной экономики и равновесия ключевых ее субъектов. Национальные правительства не только усилят контроль над своими каноническими территориями, но и вынуждены будут более жестко координировать действия между собой, фактически положив начало «мировому экономическому правительству».
3. Возрождение ценностей солидарности как альтернативы экономическому эгоизму и неуправляемой конкуренции. Оно коснется не только рыночных субъектов, но также целых стран и регионов. Новый уровень сотрудничества Европы и Китая ради преодоления кризиса – это уже первый тому пример.
4. Введение более жестких требований к собственникам и менеджерам корпораций со стороны государства и общества. Возвращение в менеджмент некоторых традиций, которые можно назвать «неопатриархальными»: мораль, личная ответственность за результаты деятельности корпораций перед государством и обществом, семейная преемственность, долгосрочное планирование, жесткие критерии оценки результативности корпоративного управления, причем с точки зрения не только акционеров, но и внешней по отношению к корпоративному миру среды.
5. Новая система управления финансовыми рынками и регулирования этих рынков, которая сместит баланс их деятельности в сторону общественно необходимой цели – поддержки развития реальной экономики. Иная цель, которая вышла на первый план в последние годы, – возможность быстрого обогащения самих операторов финансового рынка – станет второстепенной.
6. Ограничение роста материального потребления «золотого миллиарда», который за последние 15 лет стал просто безудержным. Возвращение ценностей самоограничения, отказ от постоянного потребительского бума как экономической и жизненной философии развитых стран.
7. Ускоренная разработка и внедрение конкретных технологий сокращения потребления невозобновимых природных ресурсов. Среди таких технологий особое место займет альтернативная энергетика, предполагающая отказ от приоритетной ставки потребителей сырья на сырую нефть и природный газ. Очевидно, что и национальные правительства, и межгосударственные органы управления, и корпорации должны будут относиться к природе и ее ресурсам гораздо более ответственно, чем это было принято в условиях торжествующей рейганомики и непрерывного фондового ралли.
8. Частичное восстановление в правах ценностей и стандартов индустриальной эпохи в противовес приобретшему какую-то гротескную самоценность разрастанию виртуального сектора. Восстановление некоторых позиций и преимуществ реального в его соревновании с виртуальным. Усиление фактического контроля государств над крупнейшими корпорациями, включая законодательное регулирование и даже частичную национализацию. Неизбежное вследствие этого снижение рыночной эффективности и гибкости таких структур. Создание тем самым новых возможностей для малого и среднего бизнеса, а значит, базы для будущего правого поворота.
9. Определенные ограничения на порядок движения капиталов, товаров и рабочей силы между крупными экономическими зонами (регионами), предотвращающие возможность внезапных катастрофических колебаний. Я полагаю, что борьба с нелегальной иммиграцией, которая в России почему-то стала синонимом радикального национализма, в ближайшие годы усилится в разных частях мира – хотя бы в силу роста безработицы на территории «золотого миллиарда» и готовности многих жителей развитых стран вновь вернуться на непрестижные рабочие места.
10. Рост внимания национальных правительств и межгосударственных регуляторов к созданию эффективных социальных «подушек безопасности». Которые, в свою очередь, способны устранить наиболее острые дисбалансы в благосостоянии людей и целых народов, становящиеся все более опасными для мира в целом. При этом проблема потомственного иждивенчества и люмпенизации иждивенцев будет стоять в полный рост и требовать своего решения уже на этапе проектирования необходимых мер.
11. Рост удельного веса человеческого фактора и интеллекта в экономике, которая уже не сможет эксплуатировать различные объективные тренды без субъективного, творческого и критического подхода к ним. На первое место среди предпосылок экономического развития объективно выходит человеческая способность к творческому труду, а значит, политические и социальные условия, позволяющие эту способность реализовывать.
12. Уход на задний план логики приоритета коммерческой прибыли, пресловутого экономического эгоизма. Переход государств и (в меньшей степени) крупных корпораций к разработке и финансированию стратегических проектов, которые могут быть неприбыльными финансово даже в среднесрочной перспективе, зато выгодными социально, а значит, долгосрочно целесообразными.
Каким будет место России в условиях новой perestroika? Ответ должна дать правящая элита. Если она подтвердит свою готовность нести ответственность за необходимое и неизбежное реформирование страны.
В начале 1980-х гг. неолиберализм оказался качественно более эффективен, чем комплекс социалистических идей и практик. Торжество либерализма повлекло за собой тектонические геополитические и геоэкономические изменения и, например, позволило Фрэнсису Фукуяме сформулировать свое известное пророчество о либеральном «конце истории» и «последнем глобальном человеке».
Сейчас, на исходе первого десятилетия XXI в., победителем станет неосоциализм. Но это уже не будет тоталитарный социализм ялтинского мира – многим в себе он обязан тому самому неолиберализму Рейгана и Тэтчер. Дальнейшая глобализация будет несколько замедлена, но не остановится. «Золотому миллиарду» придется отказаться от надежд на еще большее улучшение своего потребительского статуса, но высокие стандарты потребления, сложившиеся в конце прошлого века, останутся в целом нормой. Тяга к политической свободе и открытой конкуренции личностей и идей не исчезнет. Прогноз Фуку-ямы формально не оправдался, но его оценки были во многом верны, и это нельзя не признать, входя в период всемирного левого поворота.
И на следующем витке истории – вероятно, через 12–15 лет – после того, как неосоциализм расчистит завалы глобального кризиса и гармонизирует мировую экономику, начнется новый этап наступления либерализма. За левым поворотом снова настанет правый. Но это уже повестка завтрашнего дня.
Случайность и необходимость
В последнее время я получаю все больше вопросов от самых разных людей: считаю ли я, что Кремль взял на вооружение идеологию моих статей «Левый поворот» и «Левый поворот – 2»? Авторы затрагивают и «приоритетные национальные проекты», и «полевение» официальной риторики, и даже пресловутую «программу-2020» (некоторые тезисы которой действительно возникли в «Левом повороте – 2» три года назад).Поскольку традиционной реакцией нашей властной бюрократии на мои мысли все равно является карцер, то попытаюсь ответить через газету «Ведомости». Заранее благодарю тех, кто помог мне в подготовке новой статьи.
Действительно, за минувшие три года определенные изменения в российской внутренней политике стали заметными. Хотя и не исчерпывающими. Однако дело здесь, конечно, не во мне. А в том, что власть объективно не могла игнорировать логику левого поворота как системы объективных требований, каковые реальность предъявляет к правящей элите. Действительно, сырьевой бум породил отчетливый запрос на преодоление вопиющего разрыва между демонстративным элитным потреблением и обычной для современной России удручающей бедностью. А вопрос ответственности элит и необходимости долгосрочного планирования стал актуален с точки зрения самого выживания государства.
Кремль – так совпало, что после выхода в свет двух «Левых поворотов», – предпринял определенные шаги в социально-экономической сфере, которые нельзя было не приветствовать независимо от общего отношения к сегодняшней российской власти. Хотя важно понимать, что эти шаги были не следствием глубокого осмысления властью новой стратегии развития России, но суммой разнонаправленных и противоречивых реакций Кремля на внешние вызовы, важнейшим из которых была угроза социальной нестабильности, особенно после серии весьма красноречивых «цветных революций» на постсоветском пространстве.
Кризисные явления в российской экономике сегодня показывают, что сама по себе «реактивная модель», предполагающая логику властного поведения по старой русской пословице «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», долго работать не может. Выявлять системообразующие проблемы и источники вероятных кризисов нужно заранее, задолго до того, как эти проблемы стали критическими для страны. Иными словами, нужно понимать, где мы есть, куда ведет нас историческая дорога, что будет за несколькими ближайшими поворотами этой дороги и как мы намерены сегодня нейтрализовать проблемы, которые дадут о себе знать в полной мере лишь завтра, а то и послезавтра.
Собственно, о том и были мои трехлетней давности «Левые повороты». К удивлению некоторых, основные прогнозы и оценки, сформулированные в тех статьях, кажется, оправдываются.
А сегодня на пороге левого поворота оказался уже весь мир. Свидетельством чему служит триумф Обамы, а порукой – глобальный финансовый кризис. Который, вопреки избыточному (и, вероятно, вполне искреннему) оптимизму многих наших крупных чиновников, стал и вполне нашим, российским кризисом. В острой и тяжелой форме, хотя пока и в достаточно узком банковско-фондовом сегменте, как и следовало ожидать. Настаиваю на такой оценке, несмотря на известные мне процессы, начавшиеся в социальной сфере и в отраслях реального сектора-металлургии, строительстве, автомобилестроении и т. д. Это еще пусть грозные, но пока лишь предвестники рецессии.
Расползется ли кризис по экономике вширь и вглубь в краткосрочной перспективе, зависит от грамотности финансовых властей. А вот среднесрочные и долгосрочные последствия лежат за пределами их полномочий.
Кризис: источники и составные части
Многие крупные политики, эксперты, бизнесмены сходятся в оценках основных причин глобального кризиса. Эти причины таковы:– резкое нарастание неэффективности систем государственного регулирования в последние 10 лет; особенно стал очевидным «великий разрыв» между глобальным характером основных экономических процессов в моноцентричном мире и локальным характером регуляторных систем, которые в итоге оказались неустойчивы и уязвимы перед потрясениями, выходящими за пределы национально-государственных пространств; в глобальной экономике и механизмы регулирования должны быть глобальными, но таковыми они на сегодняшний день не являются;
– пропасть между понятиями «ответственность» и «право принятия решений», которая возникла еще полтора десятилетия назад и с тех пор только разрасталась, пока в нее не свалились первые жертвы кризиса; в неолиберальной экономике решения принимались все больше наднациональными и транснациональными структурами (в первую очередь корпорациями, но также и Международным валютным фондом, и Всемирным банком), конечная же ответственность за социальные последствия решения досталась национальным правительствам и налогоплательщикам;
– диктат портфельных инвесторов в глобальной экономической системе; мы привыкли смотреть на мир глазами инвестора, оценивая самые разные процессы, проблемы и риски исключительно с точки зрения «как это повлияет на финансовые рынки», которые по природе своей близоруки и истеричны (т. е. легко прыгают от восторженной влюбленности к глубочайшему отвращению, зачастую безо всякого изучения сути дела); в результате за фасадом здания процветавших (долгое время) рынков вызревали трещины, которые в 2008 г. начали откровенно расползаться;
– социальная и национальная безответственность «корпорации менеджеров», моральная эрозия в среде людей, принимающих ключевые экономические решения; за минувшие 25 лет менеджеры стали фактически обособленной кастой, не зависящей ни от общества, ни даже от результатов своей управленческой деятельности; горизонт корпоративного планирования для таких менеджеров сократился едва ли не до месяцев – действительно, зачем долгосрочное планирование, если твой личный успех определяется только статусом, местом в менеджерской корпорации и внешним впечатлением от тебя и твоего квартального отчета, но не объективными экономико-социальными результатами твоей деятельности и уж тем более не средне– и долгосрочными их последствиями?
– некритическое отношение элит к результатам воплощения экономических теорий; точно так же, как в 1970-е гг. вожди Советского Союза проспали грядущий кризис, в конечном счете уничтоживший СССР, так в начале 2000-х теоретики и практики неолиберальной модели, восторжествовавшей в 1980-е и 1990-е, решили, что эта модель неисчерпаема и, несмотря на отдельные неприятности, системный кризис ей не грозит; тем самым были проигнорированы фундаментальные законы не только экономики (например, цикличность развития), но и диалектики (развитие по-спирали: любая теория или модель в определенный исторический момент изживает себя, чтобы со всей неизбежностью уступить дорогу побежденной вчера предшественнице, но уже на новом историческом уровне);
– ставка на безудержную эксплуатацию доступных и простых природных ресурсов, в первую очередь углеводородов; этот подход привел также к скачку цен на энергоносители, радикальному перетоку капитала в направлении стран – экспортеров нефти и газа и непропорциональному росту удельного веса чисто сырьевых (т. е. неинновационных, системно слабых и критически зависимых от внешних факторов) экономик в мировом хозяйстве.
Мир ныне столкнулся отчасти с теми же проблемами, что Франклин Рузвельт в Америке конца 1920-х гг. Разумеется, есть и принципиальные различия. Мир времен Рузвельта представлял собою совокупность региональных проектов, и Америка тех времен в полном согласии с доктриной Монро распространяла свое решающее влияние на Западное полушарие, но не более того. Сегодняшний мир – глобальный, и потому он стал заложником проблем Уолл-стрит. Любое малейшее движение и даже намерение американской власти порождает огромную волну последствий практически везде, кроме, может быть, абсолютно изолированных стран вроде Северной Кореи. Это подтверждает, что ни многополярным, ни тем более бесполярным мир не стал: он по-прежнему монополярный и американоцентричный. Несмотря на все проблемы и трудности в экономической, политической, военной и интеллектуальной сферах, которые есть сегодня у Америки.
Самообман, в частности в вопросе о современном экономическом миропорядке, опасен, так как диктует неверные решения, а желаемое изменение, чтобы стать действительным, требует серьезнейших и долговременных усилий и затрат.
Ответом на глобальный кризис неизбежно станет глобальная перестройка. Будем называть ее снова, как 20 лет назад, в английской транскрипции – perestroika, так как именно этот исторически российский термин более понятен и легче объясним. Не случайно финансовый кризис, обострившийся в сентябре нынешнего года, сразу привел к скачку популярности Барака Обамы, который для избирателей в США во многом олицетворяет на сознательном и бессознательном уровнях идею perestroika (Change we need) и в некоторой степени может восприниматься как современный американский аналог нашего Михаила Горбачева образца середины 1980-х.
Мы имеем полное моральное и экспертное право констатировать, что 30 лет доминирования либертарианских идей подошли к концу. Да, в начале 1980-х к власти в США и Великобритании пришли лидеры – я имею в виду Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер, – которые увидели, что «реальный социализм» становится вопиюще неконкурентоспособным и экономически, и политически, и социально. А значит, биполярный мир не вечен и холодную войну можно выиграть. Причем с опорой на старый добрый либерализм. Поскольку социал-демократия не могла в то время столь же отчетливо и недвусмысленно противопоставить себя коммунизму, в котором она видела немало продуктивного и позитивного. К тому же тогдашние европейские и американские левые исходили в основном из того, что коммунистический лагерь вечен и борьба с ним не должна предполагать жесткой ориентации на победу.
Сейчас в мире складывается обратная ситуация. Прожив счастливо более четверти века, рейганомика себя в данный исторический момент исчерпала. К порогу современности подошел неосоциализм. В ближайшем будущем Кейнс будет более востребован, чем Фридман и Хайек. Осязаемые руки государств и межгосударственных альянсов – более, чем невидимая рука рынка.
Левый поворот, но уже не узконациональный и не региональный, а глобальный, станет ответом мира на вызов кризиса, а точнее – накопленных за предыдущие два с половиной десятилетия проблем.
12 тезисов перестройки
Что ждет нас в стартующую эпоху мировой perestroika?1. Качественное усиление роли государств как регуляторов в экономике (но не как субъектов и тем более не в качестве инструментов передела собственности и финансовых потоков; последнее и есть современная российская коррупционная модель, создающая иллюзию увеличения роли государства в ситуации, когда государственные институты становятся орудиями удовлетворения сугубо частных интересов, как это было и в деле ЮКОСа).
2. Приведение регулятивных систем в соответствие с требованиями глобальной экономики и равновесия ключевых ее субъектов. Национальные правительства не только усилят контроль над своими каноническими территориями, но и вынуждены будут более жестко координировать действия между собой, фактически положив начало «мировому экономическому правительству».
3. Возрождение ценностей солидарности как альтернативы экономическому эгоизму и неуправляемой конкуренции. Оно коснется не только рыночных субъектов, но также целых стран и регионов. Новый уровень сотрудничества Европы и Китая ради преодоления кризиса – это уже первый тому пример.
4. Введение более жестких требований к собственникам и менеджерам корпораций со стороны государства и общества. Возвращение в менеджмент некоторых традиций, которые можно назвать «неопатриархальными»: мораль, личная ответственность за результаты деятельности корпораций перед государством и обществом, семейная преемственность, долгосрочное планирование, жесткие критерии оценки результативности корпоративного управления, причем с точки зрения не только акционеров, но и внешней по отношению к корпоративному миру среды.
5. Новая система управления финансовыми рынками и регулирования этих рынков, которая сместит баланс их деятельности в сторону общественно необходимой цели – поддержки развития реальной экономики. Иная цель, которая вышла на первый план в последние годы, – возможность быстрого обогащения самих операторов финансового рынка – станет второстепенной.
6. Ограничение роста материального потребления «золотого миллиарда», который за последние 15 лет стал просто безудержным. Возвращение ценностей самоограничения, отказ от постоянного потребительского бума как экономической и жизненной философии развитых стран.
7. Ускоренная разработка и внедрение конкретных технологий сокращения потребления невозобновимых природных ресурсов. Среди таких технологий особое место займет альтернативная энергетика, предполагающая отказ от приоритетной ставки потребителей сырья на сырую нефть и природный газ. Очевидно, что и национальные правительства, и межгосударственные органы управления, и корпорации должны будут относиться к природе и ее ресурсам гораздо более ответственно, чем это было принято в условиях торжествующей рейганомики и непрерывного фондового ралли.
8. Частичное восстановление в правах ценностей и стандартов индустриальной эпохи в противовес приобретшему какую-то гротескную самоценность разрастанию виртуального сектора. Восстановление некоторых позиций и преимуществ реального в его соревновании с виртуальным. Усиление фактического контроля государств над крупнейшими корпорациями, включая законодательное регулирование и даже частичную национализацию. Неизбежное вследствие этого снижение рыночной эффективности и гибкости таких структур. Создание тем самым новых возможностей для малого и среднего бизнеса, а значит, базы для будущего правого поворота.
9. Определенные ограничения на порядок движения капиталов, товаров и рабочей силы между крупными экономическими зонами (регионами), предотвращающие возможность внезапных катастрофических колебаний. Я полагаю, что борьба с нелегальной иммиграцией, которая в России почему-то стала синонимом радикального национализма, в ближайшие годы усилится в разных частях мира – хотя бы в силу роста безработицы на территории «золотого миллиарда» и готовности многих жителей развитых стран вновь вернуться на непрестижные рабочие места.
10. Рост внимания национальных правительств и межгосударственных регуляторов к созданию эффективных социальных «подушек безопасности». Которые, в свою очередь, способны устранить наиболее острые дисбалансы в благосостоянии людей и целых народов, становящиеся все более опасными для мира в целом. При этом проблема потомственного иждивенчества и люмпенизации иждивенцев будет стоять в полный рост и требовать своего решения уже на этапе проектирования необходимых мер.
11. Рост удельного веса человеческого фактора и интеллекта в экономике, которая уже не сможет эксплуатировать различные объективные тренды без субъективного, творческого и критического подхода к ним. На первое место среди предпосылок экономического развития объективно выходит человеческая способность к творческому труду, а значит, политические и социальные условия, позволяющие эту способность реализовывать.
12. Уход на задний план логики приоритета коммерческой прибыли, пресловутого экономического эгоизма. Переход государств и (в меньшей степени) крупных корпораций к разработке и финансированию стратегических проектов, которые могут быть неприбыльными финансово даже в среднесрочной перспективе, зато выгодными социально, а значит, долгосрочно целесообразными.
Каким будет место России в условиях новой perestroika? Ответ должна дать правящая элита. Если она подтвердит свою готовность нести ответственность за необходимое и неизбежное реформирование страны.
Оправдание либерализма
Значит ли это, что кризис приведет к краху и забвению либерализма в мире? Безусловно, нет.В начале 1980-х гг. неолиберализм оказался качественно более эффективен, чем комплекс социалистических идей и практик. Торжество либерализма повлекло за собой тектонические геополитические и геоэкономические изменения и, например, позволило Фрэнсису Фукуяме сформулировать свое известное пророчество о либеральном «конце истории» и «последнем глобальном человеке».
Сейчас, на исходе первого десятилетия XXI в., победителем станет неосоциализм. Но это уже не будет тоталитарный социализм ялтинского мира – многим в себе он обязан тому самому неолиберализму Рейгана и Тэтчер. Дальнейшая глобализация будет несколько замедлена, но не остановится. «Золотому миллиарду» придется отказаться от надежд на еще большее улучшение своего потребительского статуса, но высокие стандарты потребления, сложившиеся в конце прошлого века, останутся в целом нормой. Тяга к политической свободе и открытой конкуренции личностей и идей не исчезнет. Прогноз Фуку-ямы формально не оправдался, но его оценки были во многом верны, и это нельзя не признать, входя в период всемирного левого поворота.
И на следующем витке истории – вероятно, через 12–15 лет – после того, как неосоциализм расчистит завалы глобального кризиса и гармонизирует мировую экономику, начнется новый этап наступления либерализма. За левым поворотом снова настанет правый. Но это уже повестка завтрашнего дня.
Автор – заключенный, бывший владелец НК ЮКОС
(«Ведомости», 07.11.2008)
Россия в ожидании суда
Президент Медведев, кажется, совершенно не против либерализации. Но в то же время не хочет, чтобы любые «оттепельные» мероприятия хотя бы в минимальной степени представляли угрозу его власти. Тем более – угрожали основам его президентской легитимности, среди которых прямая преемственность по отношению к предыдущему российскому президенту Владимиру Путину. Дмитрий Медведев умеет не только говорить, но и делать кое-какие правильные вещи. Например, помилование 12 осужденных после нескольких лет полного бюрократического паралича самого механизма помилования. Увольнение начальника Московского ГУВД Владимира Пронина после восьми с половиной лет, когда считалось, что бюрократия не просто не должна, а не вправе реагировать на общественное мнение. Долгожданное освобождение Светланы Бахминой. Да, формально это решение принимал не Кремль, а суд. Но при Путине этого не произошло.
Дмитрий Медведев произносит совершенно верные слова и о судебной реформе. Хотя слова иногда расходятся с непосредственными действиями. Например, инициатива о назначении председателя Конституционного суда Советом федерации по представлению президента страны едва ли действительно гарантирует независимость этого судебного органа. Скорее это часть многоходовой комбинации, характерной для стиля нынешнего президентства. Предсказывать, а тем более пытаться объяснить истинный смысл подобных шагов не является задачей данной статьи. Полагаю необходимым поговорить о стратегии.
Значение судебной реформы для будущего страны нельзя недооценивать. Автор этих строк убежден: никакая демократизация, никакая либерализация в России в принципе невозможны без превентивной судебной реформы. Потому что эффективная защита прав и свобод граждан реальна только в той стране, где граждане могут пожаловаться на ущемление своих прав и свобод в полностью независимую от исполнительной и законодательной власти инстанцию – суд. И рассчитывать на непредвзятый вердикт.
Никакие законы, никакие решения власти, пусть даже самые либеральные и «оттепельные», не будут работать, если в стране нет независимого суда, который может остановить нарушения или неправильное применение законов и других властных актов.
Исторические проблемы с демократией в России возникли во многом потому, что у нас в Средние века и Новое время так и не сложился институт суда, который давал бы равные шансы хозяину и слуге, сильному и слабому, государству и его подданному. Договоры между царской, а потом императорской короной и всеми остальными субъектами (боярами, дворянами, крепостными, холопами) действовали заведомо только в одну сторону. Государство могло отказаться от своих обязательств в любой момент. И пожаловаться на власть, а тем более получить защиту в независимой инстанции было заведомо невозможно.
Так было на протяжении почти всей отечественной истории, хотя в ней был 60-летний период в конце XIX – начале XX века, когда судебная реформа императора Александра II Освободителя привнесла в российские реалии и суд присяжных, и присяжную адвокатуру, и честную профессиональную прокуратуру, а вместе с ними – Правосудие, прославившее страну. Но, к сожалению, в силу устойчивых противоположных традиций, переживших сначала Российскую империю, а затем и Советский Союз, эта реформа встретила ожесточенное сопротивление, а сама эра Правосудия оказалась недолгой.
Потому я считаю, что судебная реформа в современной России должна предшествовать политической. Любые новации, связаны ли они с расширением прав парламента, повышением статуса политических партий, снижением электорального барьера, возвращением к выборности Совета федерации, смягчением законодательных требований к некоммерческим организациям, могут превратиться в фикцию, если и пока в стране нет независимого суда, не подчиненного ни «телефонному праву», ни логике коррупции.
В 90-е годы прошлого века у нас уже была попытка создать такой суд. Признаемся честно самим себе: она провалилась! Скорее всего, потому, что большая часть элиты на самом деле, как и в XIX веке, не хотела полностью независимой «третьей власти». Чиновники, как и прежде, оставались заинтересованы в том, чтобы судьи выполняли их прямые или косвенные указания. Многие бизнесмены – в возможности гарантировать определенный исход судебных разбирательств с помощью взяток. Сегодня у нас есть судебная система, которая на 2/3 представляет собой особый департамент исполнительной власти, на 1/3 – конгломерат специальных подразделений крупных и средних корпораций.
Конечно, нельзя не признать, что честные судьи, подчиняющиеся только закону, есть и в сегодняшней России. Но их немного. Они – исключение, которое подтверждает правило. Есть и честные, справедливые судебные решения. Но они, увы, возможны лишь по делам, в которых нет административно-коррупционного воздействия на суд.
Модернизация судейского корпуса, качественное изменение его состава – важнейшее условие построения независимой судебной системы. Однако эта модернизация будет долгой и трудной. И она может стать результатом, но не предпосылкой судебной реформы. Потому что заменить тысячи судей в короткий срок невозможно. А при отсутствии необходимой существенно новой политико-правовой среды ротация состава «третьей власти» сама по себе к радикальным переменам не приведет.
Приоритетные шаги в направлении радикального реформирования российского судопроизводства должны предполагать, на мой взгляд, возрождение независимости каждого судьи и судейского сообщества в целом. В начале этого десятилетия, когда Кремль начинал путинскую судебную реформу, приведшую в конечном счете к тотальному торжеству «басманного правосудия», нам говорили, что очень важно избежать превращения судейского корпуса в «закрытую касту», свободную от внешних влияний. Сегодня очевидно: мы должны добиваться, чтобы судьи стали профессиональной корпорацией, независимой от внешних воздействий, административных или коррупционных. Той самой «кастой», если угодно. Формирование судейской корпоративности, пусть даже это слово многим не нравится, есть непреложное условие создания – быть может, впервые по-настоящему за всю российскую историю – независимого суда.
Не случайно Бангалорские принципы поведения судей специально оговаривают, что «независимость судебных органов является предпосылкой обеспечения правопорядка и основной гарантией справедливого разрешения дела в суде. Следовательно, судья должен отстаивать и претворять в жизнь принцип независимости судебных органов в его индивидуальном и институциональном аспектах».
Дмитрий Медведев произносит совершенно верные слова и о судебной реформе. Хотя слова иногда расходятся с непосредственными действиями. Например, инициатива о назначении председателя Конституционного суда Советом федерации по представлению президента страны едва ли действительно гарантирует независимость этого судебного органа. Скорее это часть многоходовой комбинации, характерной для стиля нынешнего президентства. Предсказывать, а тем более пытаться объяснить истинный смысл подобных шагов не является задачей данной статьи. Полагаю необходимым поговорить о стратегии.
Значение судебной реформы для будущего страны нельзя недооценивать. Автор этих строк убежден: никакая демократизация, никакая либерализация в России в принципе невозможны без превентивной судебной реформы. Потому что эффективная защита прав и свобод граждан реальна только в той стране, где граждане могут пожаловаться на ущемление своих прав и свобод в полностью независимую от исполнительной и законодательной власти инстанцию – суд. И рассчитывать на непредвзятый вердикт.
Никакие законы, никакие решения власти, пусть даже самые либеральные и «оттепельные», не будут работать, если в стране нет независимого суда, который может остановить нарушения или неправильное применение законов и других властных актов.
Исторические проблемы с демократией в России возникли во многом потому, что у нас в Средние века и Новое время так и не сложился институт суда, который давал бы равные шансы хозяину и слуге, сильному и слабому, государству и его подданному. Договоры между царской, а потом императорской короной и всеми остальными субъектами (боярами, дворянами, крепостными, холопами) действовали заведомо только в одну сторону. Государство могло отказаться от своих обязательств в любой момент. И пожаловаться на власть, а тем более получить защиту в независимой инстанции было заведомо невозможно.
Так было на протяжении почти всей отечественной истории, хотя в ней был 60-летний период в конце XIX – начале XX века, когда судебная реформа императора Александра II Освободителя привнесла в российские реалии и суд присяжных, и присяжную адвокатуру, и честную профессиональную прокуратуру, а вместе с ними – Правосудие, прославившее страну. Но, к сожалению, в силу устойчивых противоположных традиций, переживших сначала Российскую империю, а затем и Советский Союз, эта реформа встретила ожесточенное сопротивление, а сама эра Правосудия оказалась недолгой.
Потому я считаю, что судебная реформа в современной России должна предшествовать политической. Любые новации, связаны ли они с расширением прав парламента, повышением статуса политических партий, снижением электорального барьера, возвращением к выборности Совета федерации, смягчением законодательных требований к некоммерческим организациям, могут превратиться в фикцию, если и пока в стране нет независимого суда, не подчиненного ни «телефонному праву», ни логике коррупции.
В 90-е годы прошлого века у нас уже была попытка создать такой суд. Признаемся честно самим себе: она провалилась! Скорее всего, потому, что большая часть элиты на самом деле, как и в XIX веке, не хотела полностью независимой «третьей власти». Чиновники, как и прежде, оставались заинтересованы в том, чтобы судьи выполняли их прямые или косвенные указания. Многие бизнесмены – в возможности гарантировать определенный исход судебных разбирательств с помощью взяток. Сегодня у нас есть судебная система, которая на 2/3 представляет собой особый департамент исполнительной власти, на 1/3 – конгломерат специальных подразделений крупных и средних корпораций.
Конечно, нельзя не признать, что честные судьи, подчиняющиеся только закону, есть и в сегодняшней России. Но их немного. Они – исключение, которое подтверждает правило. Есть и честные, справедливые судебные решения. Но они, увы, возможны лишь по делам, в которых нет административно-коррупционного воздействия на суд.
Модернизация судейского корпуса, качественное изменение его состава – важнейшее условие построения независимой судебной системы. Однако эта модернизация будет долгой и трудной. И она может стать результатом, но не предпосылкой судебной реформы. Потому что заменить тысячи судей в короткий срок невозможно. А при отсутствии необходимой существенно новой политико-правовой среды ротация состава «третьей власти» сама по себе к радикальным переменам не приведет.
Приоритетные шаги в направлении радикального реформирования российского судопроизводства должны предполагать, на мой взгляд, возрождение независимости каждого судьи и судейского сообщества в целом. В начале этого десятилетия, когда Кремль начинал путинскую судебную реформу, приведшую в конечном счете к тотальному торжеству «басманного правосудия», нам говорили, что очень важно избежать превращения судейского корпуса в «закрытую касту», свободную от внешних влияний. Сегодня очевидно: мы должны добиваться, чтобы судьи стали профессиональной корпорацией, независимой от внешних воздействий, административных или коррупционных. Той самой «кастой», если угодно. Формирование судейской корпоративности, пусть даже это слово многим не нравится, есть непреложное условие создания – быть может, впервые по-настоящему за всю российскую историю – независимого суда.
Не случайно Бангалорские принципы поведения судей специально оговаривают, что «независимость судебных органов является предпосылкой обеспечения правопорядка и основной гарантией справедливого разрешения дела в суде. Следовательно, судья должен отстаивать и претворять в жизнь принцип независимости судебных органов в его индивидуальном и институциональном аспектах».
Бангалорские принципы поведения судей были разработаны судейской группой по вопросу об укреплении честности и неподкупности судебных органов, действующей под эгидой ООН, на совещании в индийском Бангалоре. Утверждены на международном совещании судей в Гааге в ноябре 2002 года. Одобрены резолюцией Экономического и социального совета ООН N 2006/23 от 27 июля 2006 года. Считаются «международными рекомендациями и стандартами в сфере правосудия» (формулировка Конституционного суда РФ). Документ провозглашает ряд ценностей, которыми должен руководствоваться в своих действиях судья: независимость, объективность, честность и неподкупность, соблюдение этических норм, равенство, компетентность и старательность. В частности, в Бангалорских принципах отмечается: «Судья не только исключает любые не соответствующие должности взаимоотношения либо воздействие со стороны исполнительной и законодательной ветвей власти, но и делает это так, чтобы это было очевидно даже стороннему наблюдателю».
Что необходимо сделать прежде всего?
1. Передать ряд важных вопросов функционирования и развития судебной системы самому судейскому сообществу.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента