Страница:
В первой версии речь шла о несчастном случае во время чистки собственного
револьвера; во втором официальном сообщении говорилось о самоубийстве из-за
"угрызений совести из-за своего предательства", наконец после окончательного
разрыва с Тито и посмертной реабилитации Спиру говорили, что он был убит
органами безопасности Дзодзе, что, по-видимому соответствует фактам (см.
Pano 1968 c. 78ff, Wolff 1970, c. 276).
Больше Сталин не мог отмахиваться от "албанской проблемы". В начале
1948 г. в Тирану устремилось большое количество "специалистов" из Москвы,
персонал советского посольства резко возрос. В это же время югославы без
консультации с Москвой и вопреки протестам Кремля направили в Албанию две
армейские дивизии, якобы для защиты страны от возможного греческого
вторжения (см. Джилас 1985, сю 148f). Тито полагал, что он больше не может
откладывать свой план югославо-албанского союза и поручил Дзодзе созвать
заседание Пленума ЦК. VIII Пленум проходил в тени штыков югославских дивизий
и принес в марте последнюю победу Дзодзе. Энвер Ходжа смог сохранить свой
пост Генерального Секретаря только благодаря острой самокритике, некоторые
из его сторонников были исключены из ЦК и среди них вдова Нако Спиру,
учившийся в Москве Мехмет Шеху, начальник генерального штаба и противник
югославской ориентации был освобожден от занимаемого поста и Пленум принял
предложение Дзодзе одобрить планы объединения экономики и армии Албании с
Югославией (см. Pano 1968, c. 81f).
Теперь события быстро сменяли друг друга. В середине июня по соглашению
с советским послом Ходжа приказал закрыть югославское информационное бюро. И
1 июля 1948 г. через месяц после решения Коминформа о "тито и его клике", он
разорвал все экономические связи с Югославией и приказал немедленно выслать
всех югославских специалистов и советников.
При полной политической и экономической поддержке Советского Союза
Ходжа выступил против своего соперника. Дзодзе попытался избежать
неизбежного: смиренно выступил с самокритикой, клялся в своей преданности
Советскому Союзу, решению Коминформа и дал задание секретной службе
разыскивать и арестовывать "титоистов". Ничто не помогло. Центральный
Комитет отменил решения VIII Пленума, реабилитировал всех ведущих
коммунистов, которых Дзодзе удалил с их постов и решил снять Дзодзе с его
поста министра внутренних дел и перевести его в министерство промышленности.
Новым министром внутренних дел стал его бывшая жертва Мехмет Шеху.
Сторонников Дзодзе быстро сняли со всех мест в секретной службе и заменили
доверенными людьми Шеху и агентами советской секретной полиции. 31 октября
Дзодзе был снят со всех партийных и государственных постов. Наконец 22
ноября по единогласному решению Съезда партии вместе со своим союзником
Панди Кристо и десятками других сторонников был исключен из коммунистической
партии и арестован. (ebd. c. 83ff).
Переход секретной службы под контроль советских "советников" радикально
изменил характер чистки. До сих пор в странах - сателлитах, включая
югославский субсателлит Албанию, сфабрикованные процессы были неизвестны. В
албанском коммунистическом движении, расколотом борьбой фракций, архаичная
традиция горцев сводить счеты в виде вендетты, приняла особенно безжалостную
форму, проявившую в уже упомянутом убийстве Луло Фундо и Джаниши. Чистки,
проведенные после консолидации партийного руководства в борьбе за власть
Ходжа/ Дзодзе, вычистили уклонистов от более сильной фракционной линии. Они
были приговорены к тюремному заключению - не за вымышленные "преступления"
на основании признаний выбитых пытками, но за фактическое проявление
антиюгославской ориентации. Убийство Нако Спиру доказывает отсталость тайной
полиции Дзодзе, она не овладела техникой убийства через сфабрикованные
процессы, поэтому ей пришлось прибегнуть к обычному убийству.
Отстранение Дзодзе имело совершенно другую природу. Оно должно было
пройти по московскому сценарию, разработанному за несколько месяцев до этого
Сталиным и Берия. Было недостаточно просто его ликвидировать. Было нужно
титоиста Дзодзе превратить в титоиста в "кавычках", лидер югославской
ориентации должен был предстать как обычный преступник, предатель и орудие
империалистов. Однако, главным обвиняемым должен был стать не Дзодзе, но
Тито. В своей навязанной роли, Дзодзе должен был "разоблачить" своего
югославского покровителя, как главного агента западных шпионских служб.
Но Дзодзе вписывался в московский сценарий только отчасти. Хотя он и
был человеком Тито в Албании и истинным титоистом, но Энвер Ходжа подходил
для этой роли еще больше, ибо его борьба за независимость от иностранной
державы показывало свое родство с корнями советско - югославского конфликта.
Кроме того Албания имела большой недостаток: она находилась далеко от
Советского Союза и была окружена двумя враждебными соседями: Югославией и
Грецией. Наконец, нужно учесть незначительность и отсталость Албании:
малочисленность населения, всего 1.2 миллиона, незначительность территории,
отсутствие дипломатических миссий западных держав, почти никаких
политических и хозяйственных связей с остальными народными демократиями -
неподходящая кандидатура на роль подрывного центра империалистов против
социализма.
Советские "советники" решили поставленную перед ними задач так хорошо,
насколько это было возможно в сложившихся условиях. С конца декабря 1948 г.
следствие по делу Дзодзе и его группы шло день и ночь. Следователям
понадобилось четыре месяца для того, чтобы сломить его сопротивление. В
марте 1949 г. МВД наконец смогло сообщить Сталину, что первый обвинительный
протокол подписан. В конце месяца Ходжу пригласили в Москву для получения
инструкций по готовящемуся сфабрикованному процессу (см. Wolff 1970, с.
379).
Процесс против "Кочи Дзодзе и его банды югославских агентов и
саботажников" начался 12 мая 1949 г. за закрытыми дверями6. В обвинительном
акте указывалось, что они вместе с Тито составили заговор с целью свержения
албанского правительства, убийства вождя партии и включения Албании в состав
Федеративной Народной Республики Югославии. В свою очередь Тито, как звучало
дальше, получил задание от империалистических разведывательных служб
выковать из балканских стран антисоветский блок.
Дзодзе "признался" в том, что еще в 30 -е годы он был завербован в
шпионы монархической партией, а во время войны пошел служить в
англо-американскую шпионскую сеть. В 1943 г. глава английской военной
миссией сообщил ему, что Тито является его секретным агентом и поручил
установить связь с членом югославского Политбюро Вукомановичем. Было
заключено секретное соглашение, по которому после прихода к власти в обеих
странах, Дзодзе должен был взять на себя руководство албанской партией и
подчинить ее югославской.
С помощью Панди Кристо, начальника Центральной Контрольной Комиссии
Дзодзе занял руководящие посты в партии своими сторонниками и поручил своему
начальнику службы безопасности Варго Митроджори арестовать членов партийного
руководства враждебных Тито. Задачей Ности Керентии во главе госплана был
саботаж албанской экономики и ее интегрирование в югославскую экономику.
Когда весной 1948 г. Советский Центральный Комитет начал разоблачать
троцкистскую политику югославской партии, Тито якобы дал Дзодзе приказ,
немедленно привести в действие подготовленные планы свержения. Только
благодаря бдительности Энвера Ходжи и братской помощи Сталина удалось
сорвать этот вредительский план.
В июле 1949 г. короткая заметка в прессе сообщила ведикт народного
суда. Дзодзе был приговорен к смерти, Панди Кристо - к двадцати годам
каторжных работ, Керентии Митроджори, заместитель министра внутренних дел
Баке Колетцки и руководитель центрального управления пропаганды Хури Ноте
были осуждены на большие сроки. В тот же день Дзодзе был повешен.
В последовавших после этого секретных процессах были ликвидированы
сотни истинных и мнимых титоистов. Непосредственно после этого последовала
новая волна чисток с членом Политбюро Абуди Шеху в роли главного
обвиняемого. В течение года все югославское крыло албанской партии оказалось
или в тюрьмах или в концлагерях Сигурими. Националистическое крыло под
руководством Энвера Ходжи прочно держало контроль над партией в своих
руках[7]. Советские "советники" еще не знали, что они помогли
сесть в седло новому варианту "антитоистского титоизма", который через
десятилетие повернется против них.
"Мне достаточно пошевелить пальцем и с Тито будет покончено" бахвалился
Сталин в апогее советско-югославского конфликта. Процесс Дзодзе стал заменой
неудавшейся крупной разборки. Он преследовал тройную цель. Во-первых: это
было предупреждением потенциальным сомневающимся: смотрите, такая судьба
ждет каждого, кто попытается отклониться от единственно правильной линии,
выйти из под нашего диктата, самостоятельно думать! Вторая цель состояла в
том, чтобы различия во мнениях превратить в предательство, саботаж и
шпионаж, т.е. каждого, кто не следовал безусловно за Сталиным заклеймить,
как простого предателя, и агента империалистов, Наконец он должен был
"разоблачить Тито", "признания", сфабрикованные под пытками должны были
способствовать фальсификации истории. Нужно было показать, что Тито не
только "объективный" уклонист от единственно правильной линии, сообщник
антисоветских сил, но и "субъективно" он предатель и сознательный агент
империалистов.
Процесс Дзодзе целиком и полностью выполнил свою первую цель:
сторонникам Тито пришлось расплачиваться за свои симпатии смертью - более
убедительного предупреждение не может быть. Однако до полного осуществления
второй и третьей целей было далеко: поскольку процесс был тайным, он имел
очень незначительную пропагандистскую ценность, а географически-политическая
изоляция Албании завела его в тупик из которого нельзя было протянуть связи
к другим сателлитам.
18 мая 1949 г. через шесть дней после начала процесса Дзодзе в Венгрии
началась волна арестов. Только успели похоронить тело Дзодзе, как 10 июля в
Болгарии был арестован вождь партии No 2. Сфабрикованные процессы Райка и
Костова должны были теперь, после частично удавшегося албанского дебюта
стать настоящим началом сталинистской чистки в Восточной Европе.
София должна была стать местом проведения следующего сфабрикованного
процесса, поскольку именно болгарская компартия поддерживала самые тесные
связи с Тито (после субсателлита Албании). То, что все-таки Будапешт
опередил ее на три месяца объясняется непредвиденными задержками, которых
нельзя было избежать даже в строго организованном сталинистком аппарате.
Федерация двух южнославянских народов Болгарии и Югославии в течение
долгих десятилетий была мечтой либералов, социалистов и коммунистов (см.
Bell 1986. c. 15ff; Ulаm 1971, c. 86ff). После прихода к власти в обоих
странах коммунистов, казалось, что наконец пробил час для этого. Федерация
также разрешила бы проблему Македонии - этого маленького славянского народа
со своим собственным языком и культурой, который после второй балканской
войны в 1913 г. оказался разорванным на болгарскую и югославскую части и с
тех пор оставался яблоком раздора между обоими государствами (cм. Barker
1950, c. 48ff; Wolff 1970, c. 87ff; Lendvai 1969, c. 31ff). Как Тито, так и
болгарский партийный лидер Георги Димитров были горячими сторонниками идеи
федерации. Однако, это соответствовало и планам Сталина, ибо объединенные
Югославия и Болгария, будучи в его сфере влияния могли создать сильный
бастион против традиционного британского влияния на Балканском полуострове.
Новому болгарскому правительству Отечественного Фронта было всего
несколько недель, когда Тито в ноябре 1944 г. направил в Софию своего
ближайшего сотрудника Эдварда Карделя. Он предложил своему болгарскому
товарищу двухступенчатый план: немедленное объединение болгарской Пиринской
Македонии с югославской Федеративной Республикой Македония, а также создание
в Белграде смешанной комиссии для подготовки объединения обоих государств,
причем Болгария должна была стать седьмой республикой нового федеративного
южнославянского союза.
Болгария отклонила предложение Тито и выдвинула свой альтернативный
план, в котором оба государства выступали как равноправные партнеры. О
разногласиях было доложено Сталину, который выбрал югославский вариант. В
декабре 1944 г. болгарская правительственная делегация, снабженная
соответствующими директивами, должна была отправиться в Белград, но за два
часа до отъезда из Москвы пришло указание отменить поездку. Как позднее
объяснил Сталин Моше Пияди и болгарскому министру внутренних дел Антону
Югову, англичане выступили против планов объединения и вместе с американцами
заявили протест министру иностранных дел Молотову: Южнославянский Союз, как
аргументировали свою точку зрения западные державы "был бы нарушением
ялтинских соглашений о послевоенном устройстве Европы (см. Ulаm 1971 с.
91ff).
Планы создания федерации пришлось отложить, но от них не отказались. В
июне 1947 г. Димитров объявил в интервью лондонской газете "Daily Mail" о
скором заключении Договора о Дружбе и взаимной помощи между Югославией и
Болгарией, который "приведет к более тесному экономическому, культурному и
общему сотрудничеству между обоими государствами" (цит. по Деведиев, 1962 ,
с. 9). Подробности Тито и Димитров объяснили в Белграде. 2 августа 1947 г. в
словенском городе Бледе состоялось торжественное подписание Договора. Его
экономические статьи предусматривали подготовку таможенного Союза и
координирование экономических планов в обоих государствах. В секретном
приложении, которое было впервые опубликовано после разрыва Сталина с Тито,
говорилось, что Югославия и Болгария готовы объединиться в единое
государство: Союз южнославянских народных республик." В ноябре 1947 г. во
время церемонии ратификации в Софии Тито заявил совершенно открыто:
"Сотрудничество между обоими нашими государствами должно быть настолько
всеобщим, настолько тесным, что создание федерации станет всего лишь
формальностью. Мы создадим большой и сильный Южнославянский Союз, который
сможет противостоять любому натиску ("Правда" 28.11.1947 г.).
Для Тито и Димитрова Союз был только первым шагом к Федерации всех
народных республик. 17 января 1948 г. Димитров заявил на пресс-конференции в
Бухаресте, где он обсуждал с вождем партии Георгиу - Дежем планы румыно -
болгарского таможенного союза: " Что касается проблемы Федерации, то в
Румынии и в Болгарии, Югославии, Албании, в Чехословакии, в Польше, Венгрии,
возможно в Греции, наши народы могут сами принять решение. Именно они решат
создавать Федерацию или Конфедерацию, где и как это должно осуществиться."
("Правда" от 23.01.1948 г.).
Сталин был взбешен. Он увидел в заявлении Димитрова ядро стратегии Тито
по созданию социалистического блока независимого от СССР и нарушением
принципа, что важнейшие решения должны приниматься им самим. 29 января в
"Правде" появилось необычайно резкое возражение. "Мы опубликовали заявление
товарища Димитрова, однако это не означает, что мы разделяем его мнение.
Совсем наоборот, мы считаем, что эти страны не нуждаются в навязываемой
федерации или конфедерации. Единственное, в чем они нуждаются - это в
усилении и защите своего суверенитета и своей независимости." 10 февраля
Сталин вызвал вождей болгарской и югославской партий. Тито благоразумно
остался дома и направил в Москву Карделя и Джиласа. Димитров не смог
уклониться от личной явки и отправился в советскую столицу в сопровождении
Трайчо Костова. Сталин и Молотов подвергли Димитрова резким нападкам,
отвергали все его объяснения и, как сообщает Джилас (1962, с. 222ff),
прочитали ему как первокласснику лекцию о правильной ленинской политике в
области межгосударственных отношений. Они упрекали его в том, что он не
проинформировал заранее советское руководство о планируемом болгаро -
румынском таможенном союзе и приказали ему выбросить из головы план
Восточноевропейской федерации. Однако, для Сталина смирение Димитрова было
только предлогом обвинить Тито, концепцию которого он увидел за планами
Федерации. Он также предъявил Югославии и Болгарии свое внезапное и
противоречивое требование незамедлительно создать Союз обоих государств -
т.е. реализовать проект, который был приостановлен еще два года тому назад.
Теперь он хотел осуществить его для того, чтобы с помощью услужливого
Димитрова держать под контролем упрямого Тито. Смирившийся Димитров робко
признал свои "ошибки" и пообещал придерживаться "правильной линии". Кардель
и Джилас вернулись в Белград и сообщили о трехсторонней конференции в
Москве. На заседании Центрального Комитета Компартии Югославии советское
требование немедленного союза с Болгарией было отклонено на том основании,
что для этого необходима длительная кропотливая подготовка. Советский Союз
ответил отказом на предложение Югославии заключить новое экономическое
соглашение. Это стало началом конфликта Сталин - Тито [9].
Сталин знал, как ответить на югославский вызов своему всемогуществу и
непогрешимости: каждое недовольство нужно подавлять в зародыше, каждый, кто
ставит под сомнение приоритет интересов Советской империи, должен быть
ликвидирован. Угрозу федеративного блока от Польши на северо-востоке до
Болгарии на юго-востоке под эгидой Тито и созданного самими народами нужно
было предотвратить устранением каждого, даже только потенциально независимо
мыслящегo коммунистического лидера. Он использовал для этого опробованное и
проверенное средство в виде сфабрикованных процессов, жертвы которых
разоблачались, как "враги", когда-то это был Троцкий, теперь Тито. В мае
1948 г., когда переписка между советским и югославским Центральными
Комитетами уже ясно показала, что Тито не изменит своего мнения, Сталин дал
задание своему шефу безопасности Лаврентию Берия выявить всех "титоистов" в
государствах сателлитах и подготовить против них сфабрикованные процессы.
Югославский субсателлит Албания, как уже упоминалось не представлял
особой проблемы: бесспорным кандидатом в жертвы был Кочи Дзодзе. Однако, в
остальных странах народной демократии среди партийного руководства были не
"титоисты", а сталинисты, которые слепо следовали за своим хозяином. Однако
у Берия был опыт решения таких проблем: если "титоистов" нет, их нужно
сделать.
Уже в мае 1948 г. в Москве начались поиски "человека Тито в Софии".
Самым лучшим кандидатом конечно был бы 63 - летний Георгий Димитров. Близкая
дружба и искреннее уважение связывало его с югославским товарищем. Также он
разделял многие из воззрений Тито и не только относительно федерации
народных демократий и всерьез воспринял слова Сталина, характеризующие
период перехода от капитализма к социализму, по национальному пути: уважение
специфических интересов, особых исторических условиях каждой страны в
отличие от рабского копирования советского образца. Димитров выражал
сомнения в непогрешимости Сталина, однако он не был Тито. Его хребет был уже
сломан долгими тридцатью годами пребывания в Москве, где он, как Генеральный
Секретарь Коминтерна должен был разделять каждый извилистый поворот линии и
молча смотреть, как его соратники и друзья один за другим бесследно
исчезают. Он собственными глазами видел смертельные последствия любой
самостоятельной мысли, любого малейшего следа неудовольствия на лице
Сталина. Он уже в Москве знал, что его личный телохранитель и шурин Вылко
Червенков был завербован НКВД и имел задание следить за ним. (см. Wolff
1970, c. 384)[10].
Учитывая это, удивительно, как далеко он зашел для того, чтобы
продемонстрировать свои симпатии к ренегату Тито. В апреле 1948 г., когда
советский Центральный Комитет заклеймил югославов, как "троцкистов" и
"бухаринцев", Димитров все еще пытался помочь своему другу. Когда поезд, в
котором болгарская делегация направлялась в Прагу, сделала остановку в
Белграде, в его салон-вагон зашел Джилас. "Мы поздоровались" - вспоминал
Джилас (1985, с. 188), "Димитров сказал мне, что услышал из письма
советского ЦК и думает, что многое в нем справедливо. Потом он взял меня за
руку и сказал: "Будь твердым! Будь твердым и все остальное пройдет само!" Он
был чрезвычайно дружелюбен, однако его тон внезапно изменился, когда в вагон
зашли Червенков и другие. " 18 июня Тито послал Димитрову приветственную
телеграмму по случаю его дня рождения. Восемь дней спустя, когда заседание
Коминформа в Бухаресте уже шло полным ходом и ораторы один за другим
поносили Югославию, Димитров ответил провинившимся : " Благодарю Вас за
добрые пожелания" (Цит. по Джилас 1985, с. 189 f). Не случайно, что
болгарская партия послала на заседание Коминформа Червенкова и Костова, а не
Димитров.
Однако посадить Димитрова на скамью подсудимых, как "титоистского
заговорщика и империалистического агента" для Сталина было немыслимо. Герой
процесса о поджоге Рейхстага 1933 г., давший отпор Герингу перед нацистским
судом, и с тех пор чествовавшийся всеми антифашистами, уважавшийся
болгарской партией, как мифологический полубог, не мог предстать перед
коммунистическим судом. Для того, чтобы избавиться от Димитрова русские
выбрали более элегантный способ. В январе 1949 г. от исчез из Софии. Ходили
слухи, что он отправился на аэродром встретить заместителя Председателя
Совета Министров Советского Союза Андрея Вышинского, сделавшего
промежуточную посадку на Софийском аэродроме. Он находился в самолете, когда
дверь за ним внезапно закрылась. Долгое время о Димитрове не было
официальных сообщений, пока в апреле в прессе не появилось короткое
сообщение, о том, что он заболел и находится на лечении в Советском Союзе.
Он умер 2 июля 1949 г. в московском госпитале. Его тело, набальзамированное
теми же советскими специалистами, которые сохранили для будущего тело
Ленина, было помещено в Мавзолей в Софии (см. Деведиев, 1962, с. 15ff).
Потенциальными жертвами сфабрикованного процесса, которых вообще мог
брать в расчет Берия, были Васил Коларов, Антон Югов и Трайчо Костов.
Коларов был ближайшим другом и соратником Димитрова. Оба они стояли в 1918
г. у колыбели партии, принимали участие в неудачном восстании 1923 г. и
вместе бежали в Москву, где они попали в аппарат Коминтерна. Вскоре Коларов
стал членом Исполнительного Комитета, а позднее возглавил балканский
секретариат. После окончания войны он вернулся в Болгарию, был избран в
Политбюро м занял пост вице-премьера, а потом и министра иностранных дел.
Уже несколько сенильный, 72-х летний москвич с больным сердцем и печенью был
явно неподходящей кандидатурой в жертвы.
Третий москвич Вылко Червенков с самого начала не рассматривался, как
возможная жертва. В конце концов он был доверенным лицом советской тайной
полиции, как в в Москве, так и в Софии. Хотя после своего возвращения на
Родину он и был избран в Политбюро, однако Берия дал ему указание оставаться
в тени своего знаменитого шурина и ему пришлось удовольствоваться
третьестепенным постом председателя Государственного Комитета по вопросам
науки, искусства и культуры. Только после удаления Димитрова, ко времени
подготовки сфабрикованных процессов, его хозяин позволил ему подняться к
руководству партией и правительством. Червенков с самого начала был
кандидатом Берия, но не на роль жертвы, а помощника.
Таким образом на роль исполнителей главной роли в сфабрикованных
процессах подходили два "местных коммуниста" - Антон Югов и Трайчо Костов.
Оба они в течение долгого времени были лидерами подпольного движения. При
создании правительства Отечественного Фронта, контролируемого коммунистами,
Югов занял ключевой пост министра внутренних дел. Подчинявшиеся ему органы
государственной безопасности, организованные советскими "советниками" и
находящиеся под надзором агентов МВД, немедленно начали охоту за настоящими
и мнимыми врагами государства. Кровавая баня была ужасной даже в балканских
масштабах и по жестокости далеко превзошла всех остальных советских
сателлитов. Количество казненных по приговору народных судов за первые
четыре года террора Югова оценивается в 100 000. Югов был бы идеальным
кандидатом в жертвы: массы его боялись и ненавидели, тройка москвичей его
презирала и подозревала, что он полностью управляется МВД.
Однако, уже скоро у Берия больше не было сомнений. Твердый сталинист
Костов, высший руководитель болгарской экономики, сам облегчил ему выбор. Во
время уже упоминавшейся тройной конференции в Москве, на которой обсуждались
вопросы Федерации, он прервал обсуждение и выразил Сталину сожаления по
поводу неравных, вредных для его страны пунктов болгаро - советского
экономического Договора. Сталин разгневался на критику, отчитал Костова за
то, что "второстепенными вопросами " он уводит внимание от ключевой проблемы
револьвера; во втором официальном сообщении говорилось о самоубийстве из-за
"угрызений совести из-за своего предательства", наконец после окончательного
разрыва с Тито и посмертной реабилитации Спиру говорили, что он был убит
органами безопасности Дзодзе, что, по-видимому соответствует фактам (см.
Pano 1968 c. 78ff, Wolff 1970, c. 276).
Больше Сталин не мог отмахиваться от "албанской проблемы". В начале
1948 г. в Тирану устремилось большое количество "специалистов" из Москвы,
персонал советского посольства резко возрос. В это же время югославы без
консультации с Москвой и вопреки протестам Кремля направили в Албанию две
армейские дивизии, якобы для защиты страны от возможного греческого
вторжения (см. Джилас 1985, сю 148f). Тито полагал, что он больше не может
откладывать свой план югославо-албанского союза и поручил Дзодзе созвать
заседание Пленума ЦК. VIII Пленум проходил в тени штыков югославских дивизий
и принес в марте последнюю победу Дзодзе. Энвер Ходжа смог сохранить свой
пост Генерального Секретаря только благодаря острой самокритике, некоторые
из его сторонников были исключены из ЦК и среди них вдова Нако Спиру,
учившийся в Москве Мехмет Шеху, начальник генерального штаба и противник
югославской ориентации был освобожден от занимаемого поста и Пленум принял
предложение Дзодзе одобрить планы объединения экономики и армии Албании с
Югославией (см. Pano 1968, c. 81f).
Теперь события быстро сменяли друг друга. В середине июня по соглашению
с советским послом Ходжа приказал закрыть югославское информационное бюро. И
1 июля 1948 г. через месяц после решения Коминформа о "тито и его клике", он
разорвал все экономические связи с Югославией и приказал немедленно выслать
всех югославских специалистов и советников.
При полной политической и экономической поддержке Советского Союза
Ходжа выступил против своего соперника. Дзодзе попытался избежать
неизбежного: смиренно выступил с самокритикой, клялся в своей преданности
Советскому Союзу, решению Коминформа и дал задание секретной службе
разыскивать и арестовывать "титоистов". Ничто не помогло. Центральный
Комитет отменил решения VIII Пленума, реабилитировал всех ведущих
коммунистов, которых Дзодзе удалил с их постов и решил снять Дзодзе с его
поста министра внутренних дел и перевести его в министерство промышленности.
Новым министром внутренних дел стал его бывшая жертва Мехмет Шеху.
Сторонников Дзодзе быстро сняли со всех мест в секретной службе и заменили
доверенными людьми Шеху и агентами советской секретной полиции. 31 октября
Дзодзе был снят со всех партийных и государственных постов. Наконец 22
ноября по единогласному решению Съезда партии вместе со своим союзником
Панди Кристо и десятками других сторонников был исключен из коммунистической
партии и арестован. (ebd. c. 83ff).
Переход секретной службы под контроль советских "советников" радикально
изменил характер чистки. До сих пор в странах - сателлитах, включая
югославский субсателлит Албанию, сфабрикованные процессы были неизвестны. В
албанском коммунистическом движении, расколотом борьбой фракций, архаичная
традиция горцев сводить счеты в виде вендетты, приняла особенно безжалостную
форму, проявившую в уже упомянутом убийстве Луло Фундо и Джаниши. Чистки,
проведенные после консолидации партийного руководства в борьбе за власть
Ходжа/ Дзодзе, вычистили уклонистов от более сильной фракционной линии. Они
были приговорены к тюремному заключению - не за вымышленные "преступления"
на основании признаний выбитых пытками, но за фактическое проявление
антиюгославской ориентации. Убийство Нако Спиру доказывает отсталость тайной
полиции Дзодзе, она не овладела техникой убийства через сфабрикованные
процессы, поэтому ей пришлось прибегнуть к обычному убийству.
Отстранение Дзодзе имело совершенно другую природу. Оно должно было
пройти по московскому сценарию, разработанному за несколько месяцев до этого
Сталиным и Берия. Было недостаточно просто его ликвидировать. Было нужно
титоиста Дзодзе превратить в титоиста в "кавычках", лидер югославской
ориентации должен был предстать как обычный преступник, предатель и орудие
империалистов. Однако, главным обвиняемым должен был стать не Дзодзе, но
Тито. В своей навязанной роли, Дзодзе должен был "разоблачить" своего
югославского покровителя, как главного агента западных шпионских служб.
Но Дзодзе вписывался в московский сценарий только отчасти. Хотя он и
был человеком Тито в Албании и истинным титоистом, но Энвер Ходжа подходил
для этой роли еще больше, ибо его борьба за независимость от иностранной
державы показывало свое родство с корнями советско - югославского конфликта.
Кроме того Албания имела большой недостаток: она находилась далеко от
Советского Союза и была окружена двумя враждебными соседями: Югославией и
Грецией. Наконец, нужно учесть незначительность и отсталость Албании:
малочисленность населения, всего 1.2 миллиона, незначительность территории,
отсутствие дипломатических миссий западных держав, почти никаких
политических и хозяйственных связей с остальными народными демократиями -
неподходящая кандидатура на роль подрывного центра империалистов против
социализма.
Советские "советники" решили поставленную перед ними задач так хорошо,
насколько это было возможно в сложившихся условиях. С конца декабря 1948 г.
следствие по делу Дзодзе и его группы шло день и ночь. Следователям
понадобилось четыре месяца для того, чтобы сломить его сопротивление. В
марте 1949 г. МВД наконец смогло сообщить Сталину, что первый обвинительный
протокол подписан. В конце месяца Ходжу пригласили в Москву для получения
инструкций по готовящемуся сфабрикованному процессу (см. Wolff 1970, с.
379).
Процесс против "Кочи Дзодзе и его банды югославских агентов и
саботажников" начался 12 мая 1949 г. за закрытыми дверями6. В обвинительном
акте указывалось, что они вместе с Тито составили заговор с целью свержения
албанского правительства, убийства вождя партии и включения Албании в состав
Федеративной Народной Республики Югославии. В свою очередь Тито, как звучало
дальше, получил задание от империалистических разведывательных служб
выковать из балканских стран антисоветский блок.
Дзодзе "признался" в том, что еще в 30 -е годы он был завербован в
шпионы монархической партией, а во время войны пошел служить в
англо-американскую шпионскую сеть. В 1943 г. глава английской военной
миссией сообщил ему, что Тито является его секретным агентом и поручил
установить связь с членом югославского Политбюро Вукомановичем. Было
заключено секретное соглашение, по которому после прихода к власти в обеих
странах, Дзодзе должен был взять на себя руководство албанской партией и
подчинить ее югославской.
С помощью Панди Кристо, начальника Центральной Контрольной Комиссии
Дзодзе занял руководящие посты в партии своими сторонниками и поручил своему
начальнику службы безопасности Варго Митроджори арестовать членов партийного
руководства враждебных Тито. Задачей Ности Керентии во главе госплана был
саботаж албанской экономики и ее интегрирование в югославскую экономику.
Когда весной 1948 г. Советский Центральный Комитет начал разоблачать
троцкистскую политику югославской партии, Тито якобы дал Дзодзе приказ,
немедленно привести в действие подготовленные планы свержения. Только
благодаря бдительности Энвера Ходжи и братской помощи Сталина удалось
сорвать этот вредительский план.
В июле 1949 г. короткая заметка в прессе сообщила ведикт народного
суда. Дзодзе был приговорен к смерти, Панди Кристо - к двадцати годам
каторжных работ, Керентии Митроджори, заместитель министра внутренних дел
Баке Колетцки и руководитель центрального управления пропаганды Хури Ноте
были осуждены на большие сроки. В тот же день Дзодзе был повешен.
В последовавших после этого секретных процессах были ликвидированы
сотни истинных и мнимых титоистов. Непосредственно после этого последовала
новая волна чисток с членом Политбюро Абуди Шеху в роли главного
обвиняемого. В течение года все югославское крыло албанской партии оказалось
или в тюрьмах или в концлагерях Сигурими. Националистическое крыло под
руководством Энвера Ходжи прочно держало контроль над партией в своих
руках[7]. Советские "советники" еще не знали, что они помогли
сесть в седло новому варианту "антитоистского титоизма", который через
десятилетие повернется против них.
"Мне достаточно пошевелить пальцем и с Тито будет покончено" бахвалился
Сталин в апогее советско-югославского конфликта. Процесс Дзодзе стал заменой
неудавшейся крупной разборки. Он преследовал тройную цель. Во-первых: это
было предупреждением потенциальным сомневающимся: смотрите, такая судьба
ждет каждого, кто попытается отклониться от единственно правильной линии,
выйти из под нашего диктата, самостоятельно думать! Вторая цель состояла в
том, чтобы различия во мнениях превратить в предательство, саботаж и
шпионаж, т.е. каждого, кто не следовал безусловно за Сталиным заклеймить,
как простого предателя, и агента империалистов, Наконец он должен был
"разоблачить Тито", "признания", сфабрикованные под пытками должны были
способствовать фальсификации истории. Нужно было показать, что Тито не
только "объективный" уклонист от единственно правильной линии, сообщник
антисоветских сил, но и "субъективно" он предатель и сознательный агент
империалистов.
Процесс Дзодзе целиком и полностью выполнил свою первую цель:
сторонникам Тито пришлось расплачиваться за свои симпатии смертью - более
убедительного предупреждение не может быть. Однако до полного осуществления
второй и третьей целей было далеко: поскольку процесс был тайным, он имел
очень незначительную пропагандистскую ценность, а географически-политическая
изоляция Албании завела его в тупик из которого нельзя было протянуть связи
к другим сателлитам.
18 мая 1949 г. через шесть дней после начала процесса Дзодзе в Венгрии
началась волна арестов. Только успели похоронить тело Дзодзе, как 10 июля в
Болгарии был арестован вождь партии No 2. Сфабрикованные процессы Райка и
Костова должны были теперь, после частично удавшегося албанского дебюта
стать настоящим началом сталинистской чистки в Восточной Европе.
София должна была стать местом проведения следующего сфабрикованного
процесса, поскольку именно болгарская компартия поддерживала самые тесные
связи с Тито (после субсателлита Албании). То, что все-таки Будапешт
опередил ее на три месяца объясняется непредвиденными задержками, которых
нельзя было избежать даже в строго организованном сталинистком аппарате.
Федерация двух южнославянских народов Болгарии и Югославии в течение
долгих десятилетий была мечтой либералов, социалистов и коммунистов (см.
Bell 1986. c. 15ff; Ulаm 1971, c. 86ff). После прихода к власти в обоих
странах коммунистов, казалось, что наконец пробил час для этого. Федерация
также разрешила бы проблему Македонии - этого маленького славянского народа
со своим собственным языком и культурой, который после второй балканской
войны в 1913 г. оказался разорванным на болгарскую и югославскую части и с
тех пор оставался яблоком раздора между обоими государствами (cм. Barker
1950, c. 48ff; Wolff 1970, c. 87ff; Lendvai 1969, c. 31ff). Как Тито, так и
болгарский партийный лидер Георги Димитров были горячими сторонниками идеи
федерации. Однако, это соответствовало и планам Сталина, ибо объединенные
Югославия и Болгария, будучи в его сфере влияния могли создать сильный
бастион против традиционного британского влияния на Балканском полуострове.
Новому болгарскому правительству Отечественного Фронта было всего
несколько недель, когда Тито в ноябре 1944 г. направил в Софию своего
ближайшего сотрудника Эдварда Карделя. Он предложил своему болгарскому
товарищу двухступенчатый план: немедленное объединение болгарской Пиринской
Македонии с югославской Федеративной Республикой Македония, а также создание
в Белграде смешанной комиссии для подготовки объединения обоих государств,
причем Болгария должна была стать седьмой республикой нового федеративного
южнославянского союза.
Болгария отклонила предложение Тито и выдвинула свой альтернативный
план, в котором оба государства выступали как равноправные партнеры. О
разногласиях было доложено Сталину, который выбрал югославский вариант. В
декабре 1944 г. болгарская правительственная делегация, снабженная
соответствующими директивами, должна была отправиться в Белград, но за два
часа до отъезда из Москвы пришло указание отменить поездку. Как позднее
объяснил Сталин Моше Пияди и болгарскому министру внутренних дел Антону
Югову, англичане выступили против планов объединения и вместе с американцами
заявили протест министру иностранных дел Молотову: Южнославянский Союз, как
аргументировали свою точку зрения западные державы "был бы нарушением
ялтинских соглашений о послевоенном устройстве Европы (см. Ulаm 1971 с.
91ff).
Планы создания федерации пришлось отложить, но от них не отказались. В
июне 1947 г. Димитров объявил в интервью лондонской газете "Daily Mail" о
скором заключении Договора о Дружбе и взаимной помощи между Югославией и
Болгарией, который "приведет к более тесному экономическому, культурному и
общему сотрудничеству между обоими государствами" (цит. по Деведиев, 1962 ,
с. 9). Подробности Тито и Димитров объяснили в Белграде. 2 августа 1947 г. в
словенском городе Бледе состоялось торжественное подписание Договора. Его
экономические статьи предусматривали подготовку таможенного Союза и
координирование экономических планов в обоих государствах. В секретном
приложении, которое было впервые опубликовано после разрыва Сталина с Тито,
говорилось, что Югославия и Болгария готовы объединиться в единое
государство: Союз южнославянских народных республик." В ноябре 1947 г. во
время церемонии ратификации в Софии Тито заявил совершенно открыто:
"Сотрудничество между обоими нашими государствами должно быть настолько
всеобщим, настолько тесным, что создание федерации станет всего лишь
формальностью. Мы создадим большой и сильный Южнославянский Союз, который
сможет противостоять любому натиску ("Правда" 28.11.1947 г.).
Для Тито и Димитрова Союз был только первым шагом к Федерации всех
народных республик. 17 января 1948 г. Димитров заявил на пресс-конференции в
Бухаресте, где он обсуждал с вождем партии Георгиу - Дежем планы румыно -
болгарского таможенного союза: " Что касается проблемы Федерации, то в
Румынии и в Болгарии, Югославии, Албании, в Чехословакии, в Польше, Венгрии,
возможно в Греции, наши народы могут сами принять решение. Именно они решат
создавать Федерацию или Конфедерацию, где и как это должно осуществиться."
("Правда" от 23.01.1948 г.).
Сталин был взбешен. Он увидел в заявлении Димитрова ядро стратегии Тито
по созданию социалистического блока независимого от СССР и нарушением
принципа, что важнейшие решения должны приниматься им самим. 29 января в
"Правде" появилось необычайно резкое возражение. "Мы опубликовали заявление
товарища Димитрова, однако это не означает, что мы разделяем его мнение.
Совсем наоборот, мы считаем, что эти страны не нуждаются в навязываемой
федерации или конфедерации. Единственное, в чем они нуждаются - это в
усилении и защите своего суверенитета и своей независимости." 10 февраля
Сталин вызвал вождей болгарской и югославской партий. Тито благоразумно
остался дома и направил в Москву Карделя и Джиласа. Димитров не смог
уклониться от личной явки и отправился в советскую столицу в сопровождении
Трайчо Костова. Сталин и Молотов подвергли Димитрова резким нападкам,
отвергали все его объяснения и, как сообщает Джилас (1962, с. 222ff),
прочитали ему как первокласснику лекцию о правильной ленинской политике в
области межгосударственных отношений. Они упрекали его в том, что он не
проинформировал заранее советское руководство о планируемом болгаро -
румынском таможенном союзе и приказали ему выбросить из головы план
Восточноевропейской федерации. Однако, для Сталина смирение Димитрова было
только предлогом обвинить Тито, концепцию которого он увидел за планами
Федерации. Он также предъявил Югославии и Болгарии свое внезапное и
противоречивое требование незамедлительно создать Союз обоих государств -
т.е. реализовать проект, который был приостановлен еще два года тому назад.
Теперь он хотел осуществить его для того, чтобы с помощью услужливого
Димитрова держать под контролем упрямого Тито. Смирившийся Димитров робко
признал свои "ошибки" и пообещал придерживаться "правильной линии". Кардель
и Джилас вернулись в Белград и сообщили о трехсторонней конференции в
Москве. На заседании Центрального Комитета Компартии Югославии советское
требование немедленного союза с Болгарией было отклонено на том основании,
что для этого необходима длительная кропотливая подготовка. Советский Союз
ответил отказом на предложение Югославии заключить новое экономическое
соглашение. Это стало началом конфликта Сталин - Тито [9].
Сталин знал, как ответить на югославский вызов своему всемогуществу и
непогрешимости: каждое недовольство нужно подавлять в зародыше, каждый, кто
ставит под сомнение приоритет интересов Советской империи, должен быть
ликвидирован. Угрозу федеративного блока от Польши на северо-востоке до
Болгарии на юго-востоке под эгидой Тито и созданного самими народами нужно
было предотвратить устранением каждого, даже только потенциально независимо
мыслящегo коммунистического лидера. Он использовал для этого опробованное и
проверенное средство в виде сфабрикованных процессов, жертвы которых
разоблачались, как "враги", когда-то это был Троцкий, теперь Тито. В мае
1948 г., когда переписка между советским и югославским Центральными
Комитетами уже ясно показала, что Тито не изменит своего мнения, Сталин дал
задание своему шефу безопасности Лаврентию Берия выявить всех "титоистов" в
государствах сателлитах и подготовить против них сфабрикованные процессы.
Югославский субсателлит Албания, как уже упоминалось не представлял
особой проблемы: бесспорным кандидатом в жертвы был Кочи Дзодзе. Однако, в
остальных странах народной демократии среди партийного руководства были не
"титоисты", а сталинисты, которые слепо следовали за своим хозяином. Однако
у Берия был опыт решения таких проблем: если "титоистов" нет, их нужно
сделать.
Уже в мае 1948 г. в Москве начались поиски "человека Тито в Софии".
Самым лучшим кандидатом конечно был бы 63 - летний Георгий Димитров. Близкая
дружба и искреннее уважение связывало его с югославским товарищем. Также он
разделял многие из воззрений Тито и не только относительно федерации
народных демократий и всерьез воспринял слова Сталина, характеризующие
период перехода от капитализма к социализму, по национальному пути: уважение
специфических интересов, особых исторических условиях каждой страны в
отличие от рабского копирования советского образца. Димитров выражал
сомнения в непогрешимости Сталина, однако он не был Тито. Его хребет был уже
сломан долгими тридцатью годами пребывания в Москве, где он, как Генеральный
Секретарь Коминтерна должен был разделять каждый извилистый поворот линии и
молча смотреть, как его соратники и друзья один за другим бесследно
исчезают. Он собственными глазами видел смертельные последствия любой
самостоятельной мысли, любого малейшего следа неудовольствия на лице
Сталина. Он уже в Москве знал, что его личный телохранитель и шурин Вылко
Червенков был завербован НКВД и имел задание следить за ним. (см. Wolff
1970, c. 384)[10].
Учитывая это, удивительно, как далеко он зашел для того, чтобы
продемонстрировать свои симпатии к ренегату Тито. В апреле 1948 г., когда
советский Центральный Комитет заклеймил югославов, как "троцкистов" и
"бухаринцев", Димитров все еще пытался помочь своему другу. Когда поезд, в
котором болгарская делегация направлялась в Прагу, сделала остановку в
Белграде, в его салон-вагон зашел Джилас. "Мы поздоровались" - вспоминал
Джилас (1985, с. 188), "Димитров сказал мне, что услышал из письма
советского ЦК и думает, что многое в нем справедливо. Потом он взял меня за
руку и сказал: "Будь твердым! Будь твердым и все остальное пройдет само!" Он
был чрезвычайно дружелюбен, однако его тон внезапно изменился, когда в вагон
зашли Червенков и другие. " 18 июня Тито послал Димитрову приветственную
телеграмму по случаю его дня рождения. Восемь дней спустя, когда заседание
Коминформа в Бухаресте уже шло полным ходом и ораторы один за другим
поносили Югославию, Димитров ответил провинившимся : " Благодарю Вас за
добрые пожелания" (Цит. по Джилас 1985, с. 189 f). Не случайно, что
болгарская партия послала на заседание Коминформа Червенкова и Костова, а не
Димитров.
Однако посадить Димитрова на скамью подсудимых, как "титоистского
заговорщика и империалистического агента" для Сталина было немыслимо. Герой
процесса о поджоге Рейхстага 1933 г., давший отпор Герингу перед нацистским
судом, и с тех пор чествовавшийся всеми антифашистами, уважавшийся
болгарской партией, как мифологический полубог, не мог предстать перед
коммунистическим судом. Для того, чтобы избавиться от Димитрова русские
выбрали более элегантный способ. В январе 1949 г. от исчез из Софии. Ходили
слухи, что он отправился на аэродром встретить заместителя Председателя
Совета Министров Советского Союза Андрея Вышинского, сделавшего
промежуточную посадку на Софийском аэродроме. Он находился в самолете, когда
дверь за ним внезапно закрылась. Долгое время о Димитрове не было
официальных сообщений, пока в апреле в прессе не появилось короткое
сообщение, о том, что он заболел и находится на лечении в Советском Союзе.
Он умер 2 июля 1949 г. в московском госпитале. Его тело, набальзамированное
теми же советскими специалистами, которые сохранили для будущего тело
Ленина, было помещено в Мавзолей в Софии (см. Деведиев, 1962, с. 15ff).
Потенциальными жертвами сфабрикованного процесса, которых вообще мог
брать в расчет Берия, были Васил Коларов, Антон Югов и Трайчо Костов.
Коларов был ближайшим другом и соратником Димитрова. Оба они стояли в 1918
г. у колыбели партии, принимали участие в неудачном восстании 1923 г. и
вместе бежали в Москву, где они попали в аппарат Коминтерна. Вскоре Коларов
стал членом Исполнительного Комитета, а позднее возглавил балканский
секретариат. После окончания войны он вернулся в Болгарию, был избран в
Политбюро м занял пост вице-премьера, а потом и министра иностранных дел.
Уже несколько сенильный, 72-х летний москвич с больным сердцем и печенью был
явно неподходящей кандидатурой в жертвы.
Третий москвич Вылко Червенков с самого начала не рассматривался, как
возможная жертва. В конце концов он был доверенным лицом советской тайной
полиции, как в в Москве, так и в Софии. Хотя после своего возвращения на
Родину он и был избран в Политбюро, однако Берия дал ему указание оставаться
в тени своего знаменитого шурина и ему пришлось удовольствоваться
третьестепенным постом председателя Государственного Комитета по вопросам
науки, искусства и культуры. Только после удаления Димитрова, ко времени
подготовки сфабрикованных процессов, его хозяин позволил ему подняться к
руководству партией и правительством. Червенков с самого начала был
кандидатом Берия, но не на роль жертвы, а помощника.
Таким образом на роль исполнителей главной роли в сфабрикованных
процессах подходили два "местных коммуниста" - Антон Югов и Трайчо Костов.
Оба они в течение долгого времени были лидерами подпольного движения. При
создании правительства Отечественного Фронта, контролируемого коммунистами,
Югов занял ключевой пост министра внутренних дел. Подчинявшиеся ему органы
государственной безопасности, организованные советскими "советниками" и
находящиеся под надзором агентов МВД, немедленно начали охоту за настоящими
и мнимыми врагами государства. Кровавая баня была ужасной даже в балканских
масштабах и по жестокости далеко превзошла всех остальных советских
сателлитов. Количество казненных по приговору народных судов за первые
четыре года террора Югова оценивается в 100 000. Югов был бы идеальным
кандидатом в жертвы: массы его боялись и ненавидели, тройка москвичей его
презирала и подозревала, что он полностью управляется МВД.
Однако, уже скоро у Берия больше не было сомнений. Твердый сталинист
Костов, высший руководитель болгарской экономики, сам облегчил ему выбор. Во
время уже упоминавшейся тройной конференции в Москве, на которой обсуждались
вопросы Федерации, он прервал обсуждение и выразил Сталину сожаления по
поводу неравных, вредных для его страны пунктов болгаро - советского
экономического Договора. Сталин разгневался на критику, отчитал Костова за
то, что "второстепенными вопросами " он уводит внимание от ключевой проблемы