Страница:
– А что такое дейдрид лития? – уточнил лейтенант. – Гидрид понятно, а…
– Это тот же гидрид, но вода в нем тяжелая.
– Ясно, давайте дальше.
– Можно, только я уже практически закончил. Что там еще? Заряд необходимо термостабилизировать. Ядро постоянно выделяет тепловую энергию за счет процессов внутреннего ядерного распада. Большую часть энергии дает распад нестабильных паразитных изотопов плутония 240 и 241, почему их количество и стараются свести к минимуму. Тепло надо постоянно отводить. Если не отводить, то ядро перегреется, и плутоний в нем может местами сменить фазовое состояние. Да и характеристики химической взрывчатки «поплывут». То есть поломка системы охлаждения или ротозейство обслуживающего персонала запросто может вывести боеприпас из строя. Причем навсегда. Ядро в этом случае надо вынимать и отправлять на переработку.
– Черт, сколько сложностей! – покачал головой лейтенант.
– Да уж, это вам не обычная бомба. Ту произвел, на хороший склад положил, и она там десятилетиями лежать будет, не теряя боеготовности. А тут куча сложностей. Утешает только то, что атомных бомб, в отличие от бомб обычных, так много не надо.
Ну, вот вроде и все… в первом приближении. Если чего еще вспомню, то непременно сообщу. Или вопросы появятся.
– А термоядерные бомбы?
– Это на свежую голову. Поскольку по ним с информацией еще хуже, вся она сомнительная, и вообще… Давайте о чем-то попроще сегодня поговорим.
– Я не против. Только один вопрос. А какова достоверность информации по урановым и плутониевым бомбам?
Николай Иванович демонстративно пожал плечами.
– Трудно сказать – по моей оценке, процентов семьдесят. Кроме того, многих тонких моментов я могу просто не знать. А они, эти моменты, наверняка всплывут в процессе работы. Но на то нашим ученым головы даны, чтобы в тонкостях разобраться. Вот пусть и работают! А уж я, чем смогу…
Глава 7
Глава 8
– Это тот же гидрид, но вода в нем тяжелая.
– Ясно, давайте дальше.
– Можно, только я уже практически закончил. Что там еще? Заряд необходимо термостабилизировать. Ядро постоянно выделяет тепловую энергию за счет процессов внутреннего ядерного распада. Большую часть энергии дает распад нестабильных паразитных изотопов плутония 240 и 241, почему их количество и стараются свести к минимуму. Тепло надо постоянно отводить. Если не отводить, то ядро перегреется, и плутоний в нем может местами сменить фазовое состояние. Да и характеристики химической взрывчатки «поплывут». То есть поломка системы охлаждения или ротозейство обслуживающего персонала запросто может вывести боеприпас из строя. Причем навсегда. Ядро в этом случае надо вынимать и отправлять на переработку.
– Черт, сколько сложностей! – покачал головой лейтенант.
– Да уж, это вам не обычная бомба. Ту произвел, на хороший склад положил, и она там десятилетиями лежать будет, не теряя боеготовности. А тут куча сложностей. Утешает только то, что атомных бомб, в отличие от бомб обычных, так много не надо.
Ну, вот вроде и все… в первом приближении. Если чего еще вспомню, то непременно сообщу. Или вопросы появятся.
– А термоядерные бомбы?
– Это на свежую голову. Поскольку по ним с информацией еще хуже, вся она сомнительная, и вообще… Давайте о чем-то попроще сегодня поговорим.
– Я не против. Только один вопрос. А какова достоверность информации по урановым и плутониевым бомбам?
Николай Иванович демонстративно пожал плечами.
– Трудно сказать – по моей оценке, процентов семьдесят. Кроме того, многих тонких моментов я могу просто не знать. А они, эти моменты, наверняка всплывут в процессе работы. Но на то нашим ученым головы даны, чтобы в тонкостях разобраться. Вот пусть и работают! А уж я, чем смогу…
Глава 7
К разговору с инженером Сергей вернулся только часа через два. Пока медицина занималась его собеседником, он успел пообедать, перепечатать материалы и поразмыслить о продолжении разговора.
Инженер после перерыва выглядел достаточно бодро, поэтому Сергей не стал тянуть и сразу дал ему стенограмму на прочтение. После исправления пары ошибок в номерах изотопов и поставленной подписи Сергей убрал листы в папку.
– А теперь, Николай Иванович, хотелось бы поговорить об авиации. Мы уже немного начали, но больше об организации и тактическом применении, а хотелось бы больше узнать о технической стороне дела. Какие самолеты себя хорошо зарекомендовали в реальных боях, какие оказались не на высоте, какие перспективы развития авиации на ближайшее будущее? Начнем, пожалуй, с истребителей.
– Так и знал, – хмыкнул инженер, – все бы вам истребители.
– А что не так? – с недоумением поинтересовался Сергей. – Если вам не нравятся истребители, то можно начать с тяжелых бомбардировщиков.
– Нет, дело не в том, что не нравятся. Просто сам ваш вопрос выдает… скажем так, некоторый перекос сознания наших военных. Главное в авиации не истребители, а бомбардировщики и штурмовики. Вот со штурмовиков я и хотел бы начать.
– Давайте начнем со штурмовиков, – не стал спорить Сергей. – Это не менее интересно.
– Так вот, пожалуй, самым массовым самолетом этой войны был штурмовик Ил-2, конструкции Ильюшина. Машина оказалась крайне полезной и доставила противнику массу неприятностей. Но проблема в том, что ее поставили в серию в одноместном варианте, то есть без воздушного стрелка. Это решение было ошибочным, и его требуется срочно исправить. Штурмовикам, особенно на начальном периоде войны, часто приходилось выполнять задания без прикрытия истребителей. Без стрелка самолет слишком уязвим. Вторая ошибка – у данного штурмовика нет подходящего оружия для борьбы с вражеской бронетехникой. Пушки для этой цели оказались не слишком эффективными. С бомбометанием тоже проблемы, пикирует этот самолет плохо, а с горизонтального полета в танк трудно попасть. Для Ил-2 срочно нужны ПТАБ – противотанковые авиабомбы. Это небольшие бомбы весом примерно полтора килограмма, с взрывателем мгновенного ударного действия и кумулятивной боевой частью. Вы знакомы с кумулятивным эффектом?
Сергей попытался припомнить, слышал ли он о таком, но безуспешно.
– Нет, не слышал.
– Ладно, дайте мне карандаш и держите блокнот, чтобы я мог нарисовать схему…
Вот тут в заряде делается конусообразная выемка. В воронку вложен тонкий металлический конус. Ударная волна, условно говоря, фокусируется в струю, которая прожигает броню и выбивает внутрь ее осколки. Специалисты должны знать, это не сегодня придумано. Боеприпасы на таком принципе вообще очень эффективны против бронетехники, но об этом мы потом поговорим. А пока вернемся к штурмовику. Штурмовик способен нести пару сотен таких мелких бомб, лучше в специальных кассетах. Заходит он, например, вдоль вражеской танковой колонны на марше и с горизонтального полета на малой высоте накрывает ее бомбовым ковром на достаточно большом протяжении.
– На «малой» – это какой? – перебил инженера Сергей.
– Точно не помню – от 50 до 100 метров. Тут важно, чтобы бомбы успели стабилизироваться в полете и попали в цель близко к нормали. Для кумулятивных зарядов это важно. И чтобы взрыватели успели встать на боевой взвод.
Так вот. Бомбы мелкие, падают густо – практически гарантированное попадание во все громоздкое, что попало под накрытие. Заряд невелик, но за счет кумулятивного эффекта легко пробивает тонкую верхнюю броню танков. Впрочем, пехоте и небронированной технике тоже не поздоровится. Крайне желательно, чтобы к началу войны такие бомбы уже имелись в достаточном количестве, а в штурмовых авиаполках были отработаны соответствующие атаки. Немецкие танки, а особенно их экипажи надо выбивать и выбивать. Теперь о бомбардировщиках…
– Подождите, – прервал его Сергей, – а что с другими штурмовиками? В прошлом году принят на вооружение штурмовик Сухого, а с ним как?
– Су-2? Да, был такой самолет. Применялся в начале войны. Но их немного выпустили.
– А в чем причина? Не припомните?
– Помнится, его приводили как пример того, что даже отличная работа конструктора не может компенсировать глупое техническое задание. То есть заказчики, исходя из сомнительной концепции применения, потребовали создания универсального самолета. Чтоб сразу и штурмовик, и легкий бомбардировщик, и разведчик, и чуть ли не с истребителями драться должен. Конструктор постарался и сделал вполне приличный по летным качествам и надежности самолет. Только бомбардировщиком он оказался весьма посредственным, штурмовиком тоже не лучше, да и с прочими функциями… В итоге не вписалась эта машина в наши ВВС, не нашлось ей достойной ниши применения. Выпустили несколько сотен, да и сняли с производства.
– Понятно, – сказал Сергей, все старательно записав. – Так что с бомбардировщиками?
– Нашим основным фронтовым бомбардировщиком этой войны был Пе-2 конструкции Петлякова. В варианте пикирующего бомбардировщика. Машина оказалась удачная, скоростная, бомбила точно. Самолет выпускался в больших количествах, дотянул до конца войны с небольшими модернизациями.
Нашим массовым бомбардировщиком среднего радиуса был Ил-4, модернизированный ДБ-3ф. Машина, как я понимаю, не без недостатков: не слишком живучая, тяжелая в управлении, но, видимо, ничего лучшего не нашлось. Ее же использовали в качестве дальнего бомбардировщика, наряду с небольшим количеством Ер-2. Но, по правде говоря, к концу войны наша дальняя авиация усохла до чисто номинальной величины. Все ресурсы уходили на авиацию фронтовую. Германию бомбили союзники – англичане и американцы. Такое вот разделение труда. Мы воюем, а они только бомбят вместо открытия второго фронта.
Ну и соответственно тяжелых бомбардировщиков союзники понастроили много, в конце войны в иных налетах более тысячи машин разом участие принимало.
– А что с пикировщиком Туполева? – Сергея этот вопрос особенно интересовал. В ЦКБ-29 над ним и работали.
– А с этим самолетом непонятки были почти всю войну. Машина, судя по отзывам, была отличная, даже лучше петляковской. Но ее то снимали с производства, то снова возобновляли выпуск. Меняли моторы, меняли конструкцию. То есть вроде и хотелось, но что-то все время мешало. Похоже на то, что выпускать в ходе тяжелой войны несколько типов самолетов для одних целей – это непозволительная роскошь. В смысле, лучшее враг хорошего. Дело утрясли только к концу войны, и Ту-2 начали выпускать взамен Пе-2, и после войны еще некоторое время выпускали, пока реактивные самолеты не появились.
– А что, по-вашему, следует делать?
– Думаю, если воевать предстоит все же с немцами и в составе той же коалиции, то заморачиваться особо не стоит. Воевать на тех машинах, что я назвал, пусть и с небольшими улучшениями. А в это время вдумчиво и серьезно делать новые двигатели: турбореактивные, турбовинтовые. И прикидывать конструкции машин под них. Все равно это последняя война на поршневых двигателях. Кстати, от того самолета, на котором мы сюда попали, что-то уцелело?
– Большая часть сгорела, – сообщил Сергей, – но хвостовая часть с двигателями отлетела в сторону и уцелела.
– Отлично! Значит, образец турбореактивного двигателя имеется. Есть с чего начать. Только дело сразу надо ставить на широкую ногу, никакого кустарничества, реактивная авиация его не терпит. Там куча технических проблем, масса новых материалов, иная культура производства. Значит, надо привлекать лучшие конструкторские и научные кадры, стенды испытательные делать с необходимой аппаратурой, много всего. Пока двигатели не удастся довести до более-менее приличного состояния на земле, собственно, за конструирование самолетов можно и не браться. Наиболее популярные схемы компоновки машин с реактивными двигателями я нарисую, и о некоторых нюансах полета на больших скоростях расскажу. Что помню, разумеется. Но это не к спеху.
– А что к спеху? – влез Сергей.
– Ну, если все же будет решение о форсированной работе над атомным оружием, то к моменту появления первых боевых зарядов нужен будет соответствующий носитель. Евростратегический бомбардировщик, так сказать. Учитывая убойность такого оружия, тысячные эскадры нам не понадобятся. Но несколько десятков машин, способных доставить ядерный заряд к любому европейскому городу, гарантированно прорвав имеющиеся на тот момент системы ПВО, стране необходимы.
– А какие характеристики должны быть у такой машины? – с большим интересом спросил Сергей.
Инженер задумался.
– Думаю, что требуемый радиус действия вы и сами можете посчитать. Бомбовая нагрузка порядка десяти тонн, первые образцы атомных бомб примерно столько и будут весить. Потом, разумеется, вес атомных зарядов уменьшится, но появятся водородные бомбы. А они тоже не маленькие. Скорость порядка 900 км/ч, практический потолок около 12 000 метров.
– Ничего себе требования! – ахнул Сергей. – Попробуй такое сделай!
– А что делать? Лет через десять ничем иным, если речь идет об одиночном самолете, хорошую ПВО будет не прорвать. Понятно, что ничего подобного у нас пока не просматривается и даже за основу брать нечего. В ту войну, как я уже говорил, нашей стране было не до дальней бомбардировочной авиации. К концу войны стало ясно, что скоро она понадобится, отношения с союзниками портились, но не было конструкторского задела. Пришлось срочно копировать иностранные образцы. Свой первый стратегический бомбардировщик мы практически один к одному скопировали с американского бомбовоза Б-29 «Супер фортресс». Году этак в 1944-м попали в наши руки несколько образцов этой машины. Они летали бомбить Японию и в случае серьезных повреждений иногда садились у нас на Дальнем Востоке. Экипажи мы переправляли американцам, а поврежденные машины оставались. Починили, перегнали в Москву. Один бомбовоз разобрали по винтику, сняли чертежи со всех деталей, спектроскопированием определили материалы. Очень серьезный был проект. Кстати, Туполеву его и поручили. Пришлось изрядно помучиться, все же стандарты у нас с американцами очень отличаются. Получившийся самолет был принят на вооружение под маркой Ту-4. Только в середине пятидесятых его сменили стратегические бомбардировщики уже нашей собственной, оригинальной конструкции.
– И какие были характеристики у этой «Сверхкрепости»?
– Радиус действия около 3000 километров, потолок около 10 000 метров, скорость примерно 550 км/ч, бомбовая нагрузка около 10 тонн.
– Это легче, но тоже очень много, – заметил Сергей, переспросив цифры.
– Так его начали испытывать еще в 1942 году, а к началу пятидесятых этих характеристик было уже мало. В общем, не знаю, что тут посоветовать, но переходный стратегический бомбардировщик делать надо: гермокабина, турбонаддув двигателей, противообледенительные устройства, хорошая навигационная система, бортовой радиолокатор, автопилот, радиолокационный бомбовый прицел, автоматическое управление турелями и прочее, и прочее. А что получится, то и получится, хоть опыта конструкторы наберутся. А там, глядишь, и новые двигатели подоспеют.
– Ясно, – вздохнул Сергей, поморщившись, – дело привычное. Как делать – непонятно, из чего делать – неизвестно, но надо позарез. Будем пытаться, что нам остается. С бомбардировщиками мы закончили?
– Почти, – сообщил инженер. – В ту войну наши широко использовали в качестве легких ночных бомбардировщиков самолеты типа У-2. Оказалось очень эффективно. Работали в основном по переднему краю и ближайшим тылам противника. Лучше заранее сформировать полки таких ночников, аэроклубов в стране хватает. Кстати, было много женских полков. Пока есть время, следует этим заняться: бомбовые подвески смонтировать, турели, какие-никакие прицелы для бомбометания. А то тогда поначалу просто гранаты из кабины швыряли. Записали? А теперь к истребителям?
– Давайте.
– С истребителями у нас получился бардак. Мы вступили в войну, имея на вооружении только новых моделей три штуки: Як-1, ЛаГГ-3 и МиГ-3. Не говоря уже о старых, которые, если не вру, в начале войны тоже продолжали выпускаться. Причем все новые истребители были спроектированы под двигатели жидкостного охлаждения. У нас вообще плановое хозяйство, или как? Понятно, что истребитель «Мессершмитта» произвел на всех впечатление, но нельзя же так всем сразу в одну сторону кидаться. На моторных заводах оборудование большей частью под двигатели воздушного охлаждения. Плюс к тому нормального движка на жидкостном охлаждении у нас нет. У М-105 не хватает мощности, и он толком не доведен. Должный прийти ему на смену М-107 с переменным успехом мучили на испытаниях всю войну, но довели только к самому ее концу, когда он уже и не нужен был толком. Японцы пролетали на двигателях воздушного охлаждения до конца войны, у американцев таких истребителей тоже хватало, немцы в середине войны пустили в серию тяжелый истребитель с таким двигателем. Ну и мы тоже. Лавочкин переделал свой ЛаГГ под двигатель Швецова М-82 – получилась очень неплохая машина. Обратите внимание на этот двигатель, он очень перспективный, хотя тоже требует доводки. Его и после войны долго выпускали и даже, если не ошибаюсь, на наши первые вертолеты ставили. Большой запас мощности позволяет компенсировать большее лобовое сопротивление, плюс высокий ресурс, позволяющий долго летать на форсаже и даже сделать этот форсаж основным режимом работы двигателя. Но это все перспектива. Озадачьте Лавочкина, пусть уже сейчас начинает переделывать, все равно его истребитель тяжеловат для М-105. А заодно пусть понизит этот, как его? Гаргрот? А то обзор в заднюю полусферу никакой, для истребителя это совершенно недопустимо.
Что же касается МиГ-3, то самолет получился неплохой, но как фронтовой истребитель не слишком подходит. Он имеет преимущество для боя на больших высотах, но как раз на этих высотах немцы на фронте и не летали. А летали они на средних и малых высотах, где преимущество было у их основного истребителя Ме-109. Так что МиГ-3 правильнее использовать в глубинной ПВО. А если на фронте, то совместно с истребителями других типов. То есть МиГи держатся в верхних эшелонах, перехватывая вражеские самолеты, которые в горячке боя заберутся слишком высоко. Вести же бой на тех высотах, где у «Мессершмитта» все преимущества, для них самоубийство. Лагг-3, как я уже сказал, тяжеловат для стоящего на нем мотора, хоть и крепок. Да и плохой обзор в заднюю полусферу ему достоинств не прибавляет. Плюс к тому на этой машине широко применяется дельта-древесина. Сам по себе конструкционный материал хороший, но с началом войны со смолами для ее пропитки возникли большие затруднения.
Удачней всех получился Як-1. Конструктор Яковлев правильнее всех оценил ситуацию и сделал все возможное, чтобы компенсировать слабую тягу серийного движка. Он максимально облегчил машину, пусть даже и за счет некоторой потери живучести. Кроме того, в конструкцию заложены доступные и недорогие материалы, что является важным достоинством для массового истребителя военных лет.
В общем, надо прямо сейчас делать то, что пришлось делать уже во время войны. Параллельный выпуск трех сходных типов истребителей – непозволительная роскошь в войне на истощение, слишком хлопотно. Надо пока оставить один – Як-1, позднее, по готовности, начать выпуск истребителя с мотором воздушного охлаждения. Конструктора же Климова следует хватать за заднюю ногу, дабы оставил на годик всяческие прожекты и бросил все силы на модернизацию двигателя М-105. Мощность этого движка надо срочно увеличивать, чтобы наши истребители хотя бы сравнялись в скорости с немецкими. Варианты есть. В первую очередь следует форсировать двигатель за счет потери высотности, для фронтового истребителя высотность не так критична. Кроме того, в этом случае можно будет убрать из кабин оборудование для высотных полетов, что дополнительно облегчит машину. Следующим шагом надо наддув добавить. Вот пусть и займется, там возиться и возиться.
Швецову тоже следует форсировать свой двигатель М-82, а потом еще установить на нем систему непосредственного впрыска топлива. То есть когда топливо впрыскивается в цилиндр уже после сжатия воздуха. Такой прием существенно повышает степень сжатия и мощность двигателя. Но поработать опять же придется основательно.
Еще один важный вопрос – оружие. Без пушек на этой войне истребителям делать нечего. Количество пушек на истребителях, их мощность и калибр увеличивались всю войну. Даже на самых легких ставили хоть одну, да в придачу пару крупнокалиберных пулеметов. А у немцев, помнится, в конце войны появились даже модели с 75-мм пушками. Но это уже было извращение. Лучше несколько хороших 37-мм стволов. То есть, если есть возможность, надо до начала войны попытаться заменить пулеметы пушками и на старых моделях наших истребителей, которые поновее. Немецкие самолеты частично бронированы, пулеметами винтовочного калибра их не возьмешь. Кстати, надо бы и нашим конструкторам позаботиться о живучести истребителей. Хотя бы бронеспинки поставить, а то пилотов не напасешься. И протектированные резиной бензобаки с наддувом инертным газом, чтобы меньше горели. Еще слышал, что в войну наши делали баки из какой-то там специальной фибры. Мол, даже лучше металлических были и безопаснее.
– Перед этим вы сказали, что самолеты, наоборот, надо максимально облегчить, пусть даже и за счет живучести, – заметил Сергей.
– Я и не отрицаю, но бронеспинка нужна. Немцы ее делали из пакета тонких дюралевых листов. Поэтому вес не так уж и вырастет. Плюс конструкторы должны поднажать. Яковлевское КБ всю войну упорно трудилось над облегчением своих истребителей, премии конструкторам платили чуть ли не за каждый сэкономленный грамм. А параллельно еще аэродинамику вылизывали. Все для того, чтобы выгадать десяток-другой километров в час скорости.
– Хорошо, на сегодня закончим, – подвел итог Сергей, захлопнув блокнот. – А завтра утром уже будем в Москве. Отвезем вас к остальным. Неплохое, кстати, место. Там уже и продолжим. А сейчас отдыхайте, мне уже медики выговаривали, что я вас перенапрягаю.
Инженер после перерыва выглядел достаточно бодро, поэтому Сергей не стал тянуть и сразу дал ему стенограмму на прочтение. После исправления пары ошибок в номерах изотопов и поставленной подписи Сергей убрал листы в папку.
– А теперь, Николай Иванович, хотелось бы поговорить об авиации. Мы уже немного начали, но больше об организации и тактическом применении, а хотелось бы больше узнать о технической стороне дела. Какие самолеты себя хорошо зарекомендовали в реальных боях, какие оказались не на высоте, какие перспективы развития авиации на ближайшее будущее? Начнем, пожалуй, с истребителей.
– Так и знал, – хмыкнул инженер, – все бы вам истребители.
– А что не так? – с недоумением поинтересовался Сергей. – Если вам не нравятся истребители, то можно начать с тяжелых бомбардировщиков.
– Нет, дело не в том, что не нравятся. Просто сам ваш вопрос выдает… скажем так, некоторый перекос сознания наших военных. Главное в авиации не истребители, а бомбардировщики и штурмовики. Вот со штурмовиков я и хотел бы начать.
– Давайте начнем со штурмовиков, – не стал спорить Сергей. – Это не менее интересно.
– Так вот, пожалуй, самым массовым самолетом этой войны был штурмовик Ил-2, конструкции Ильюшина. Машина оказалась крайне полезной и доставила противнику массу неприятностей. Но проблема в том, что ее поставили в серию в одноместном варианте, то есть без воздушного стрелка. Это решение было ошибочным, и его требуется срочно исправить. Штурмовикам, особенно на начальном периоде войны, часто приходилось выполнять задания без прикрытия истребителей. Без стрелка самолет слишком уязвим. Вторая ошибка – у данного штурмовика нет подходящего оружия для борьбы с вражеской бронетехникой. Пушки для этой цели оказались не слишком эффективными. С бомбометанием тоже проблемы, пикирует этот самолет плохо, а с горизонтального полета в танк трудно попасть. Для Ил-2 срочно нужны ПТАБ – противотанковые авиабомбы. Это небольшие бомбы весом примерно полтора килограмма, с взрывателем мгновенного ударного действия и кумулятивной боевой частью. Вы знакомы с кумулятивным эффектом?
Сергей попытался припомнить, слышал ли он о таком, но безуспешно.
– Нет, не слышал.
– Ладно, дайте мне карандаш и держите блокнот, чтобы я мог нарисовать схему…
Вот тут в заряде делается конусообразная выемка. В воронку вложен тонкий металлический конус. Ударная волна, условно говоря, фокусируется в струю, которая прожигает броню и выбивает внутрь ее осколки. Специалисты должны знать, это не сегодня придумано. Боеприпасы на таком принципе вообще очень эффективны против бронетехники, но об этом мы потом поговорим. А пока вернемся к штурмовику. Штурмовик способен нести пару сотен таких мелких бомб, лучше в специальных кассетах. Заходит он, например, вдоль вражеской танковой колонны на марше и с горизонтального полета на малой высоте накрывает ее бомбовым ковром на достаточно большом протяжении.
– На «малой» – это какой? – перебил инженера Сергей.
– Точно не помню – от 50 до 100 метров. Тут важно, чтобы бомбы успели стабилизироваться в полете и попали в цель близко к нормали. Для кумулятивных зарядов это важно. И чтобы взрыватели успели встать на боевой взвод.
Так вот. Бомбы мелкие, падают густо – практически гарантированное попадание во все громоздкое, что попало под накрытие. Заряд невелик, но за счет кумулятивного эффекта легко пробивает тонкую верхнюю броню танков. Впрочем, пехоте и небронированной технике тоже не поздоровится. Крайне желательно, чтобы к началу войны такие бомбы уже имелись в достаточном количестве, а в штурмовых авиаполках были отработаны соответствующие атаки. Немецкие танки, а особенно их экипажи надо выбивать и выбивать. Теперь о бомбардировщиках…
– Подождите, – прервал его Сергей, – а что с другими штурмовиками? В прошлом году принят на вооружение штурмовик Сухого, а с ним как?
– Су-2? Да, был такой самолет. Применялся в начале войны. Но их немного выпустили.
– А в чем причина? Не припомните?
– Помнится, его приводили как пример того, что даже отличная работа конструктора не может компенсировать глупое техническое задание. То есть заказчики, исходя из сомнительной концепции применения, потребовали создания универсального самолета. Чтоб сразу и штурмовик, и легкий бомбардировщик, и разведчик, и чуть ли не с истребителями драться должен. Конструктор постарался и сделал вполне приличный по летным качествам и надежности самолет. Только бомбардировщиком он оказался весьма посредственным, штурмовиком тоже не лучше, да и с прочими функциями… В итоге не вписалась эта машина в наши ВВС, не нашлось ей достойной ниши применения. Выпустили несколько сотен, да и сняли с производства.
– Понятно, – сказал Сергей, все старательно записав. – Так что с бомбардировщиками?
– Нашим основным фронтовым бомбардировщиком этой войны был Пе-2 конструкции Петлякова. В варианте пикирующего бомбардировщика. Машина оказалась удачная, скоростная, бомбила точно. Самолет выпускался в больших количествах, дотянул до конца войны с небольшими модернизациями.
Нашим массовым бомбардировщиком среднего радиуса был Ил-4, модернизированный ДБ-3ф. Машина, как я понимаю, не без недостатков: не слишком живучая, тяжелая в управлении, но, видимо, ничего лучшего не нашлось. Ее же использовали в качестве дальнего бомбардировщика, наряду с небольшим количеством Ер-2. Но, по правде говоря, к концу войны наша дальняя авиация усохла до чисто номинальной величины. Все ресурсы уходили на авиацию фронтовую. Германию бомбили союзники – англичане и американцы. Такое вот разделение труда. Мы воюем, а они только бомбят вместо открытия второго фронта.
Ну и соответственно тяжелых бомбардировщиков союзники понастроили много, в конце войны в иных налетах более тысячи машин разом участие принимало.
– А что с пикировщиком Туполева? – Сергея этот вопрос особенно интересовал. В ЦКБ-29 над ним и работали.
– А с этим самолетом непонятки были почти всю войну. Машина, судя по отзывам, была отличная, даже лучше петляковской. Но ее то снимали с производства, то снова возобновляли выпуск. Меняли моторы, меняли конструкцию. То есть вроде и хотелось, но что-то все время мешало. Похоже на то, что выпускать в ходе тяжелой войны несколько типов самолетов для одних целей – это непозволительная роскошь. В смысле, лучшее враг хорошего. Дело утрясли только к концу войны, и Ту-2 начали выпускать взамен Пе-2, и после войны еще некоторое время выпускали, пока реактивные самолеты не появились.
– А что, по-вашему, следует делать?
– Думаю, если воевать предстоит все же с немцами и в составе той же коалиции, то заморачиваться особо не стоит. Воевать на тех машинах, что я назвал, пусть и с небольшими улучшениями. А в это время вдумчиво и серьезно делать новые двигатели: турбореактивные, турбовинтовые. И прикидывать конструкции машин под них. Все равно это последняя война на поршневых двигателях. Кстати, от того самолета, на котором мы сюда попали, что-то уцелело?
– Большая часть сгорела, – сообщил Сергей, – но хвостовая часть с двигателями отлетела в сторону и уцелела.
– Отлично! Значит, образец турбореактивного двигателя имеется. Есть с чего начать. Только дело сразу надо ставить на широкую ногу, никакого кустарничества, реактивная авиация его не терпит. Там куча технических проблем, масса новых материалов, иная культура производства. Значит, надо привлекать лучшие конструкторские и научные кадры, стенды испытательные делать с необходимой аппаратурой, много всего. Пока двигатели не удастся довести до более-менее приличного состояния на земле, собственно, за конструирование самолетов можно и не браться. Наиболее популярные схемы компоновки машин с реактивными двигателями я нарисую, и о некоторых нюансах полета на больших скоростях расскажу. Что помню, разумеется. Но это не к спеху.
– А что к спеху? – влез Сергей.
– Ну, если все же будет решение о форсированной работе над атомным оружием, то к моменту появления первых боевых зарядов нужен будет соответствующий носитель. Евростратегический бомбардировщик, так сказать. Учитывая убойность такого оружия, тысячные эскадры нам не понадобятся. Но несколько десятков машин, способных доставить ядерный заряд к любому европейскому городу, гарантированно прорвав имеющиеся на тот момент системы ПВО, стране необходимы.
– А какие характеристики должны быть у такой машины? – с большим интересом спросил Сергей.
Инженер задумался.
– Думаю, что требуемый радиус действия вы и сами можете посчитать. Бомбовая нагрузка порядка десяти тонн, первые образцы атомных бомб примерно столько и будут весить. Потом, разумеется, вес атомных зарядов уменьшится, но появятся водородные бомбы. А они тоже не маленькие. Скорость порядка 900 км/ч, практический потолок около 12 000 метров.
– Ничего себе требования! – ахнул Сергей. – Попробуй такое сделай!
– А что делать? Лет через десять ничем иным, если речь идет об одиночном самолете, хорошую ПВО будет не прорвать. Понятно, что ничего подобного у нас пока не просматривается и даже за основу брать нечего. В ту войну, как я уже говорил, нашей стране было не до дальней бомбардировочной авиации. К концу войны стало ясно, что скоро она понадобится, отношения с союзниками портились, но не было конструкторского задела. Пришлось срочно копировать иностранные образцы. Свой первый стратегический бомбардировщик мы практически один к одному скопировали с американского бомбовоза Б-29 «Супер фортресс». Году этак в 1944-м попали в наши руки несколько образцов этой машины. Они летали бомбить Японию и в случае серьезных повреждений иногда садились у нас на Дальнем Востоке. Экипажи мы переправляли американцам, а поврежденные машины оставались. Починили, перегнали в Москву. Один бомбовоз разобрали по винтику, сняли чертежи со всех деталей, спектроскопированием определили материалы. Очень серьезный был проект. Кстати, Туполеву его и поручили. Пришлось изрядно помучиться, все же стандарты у нас с американцами очень отличаются. Получившийся самолет был принят на вооружение под маркой Ту-4. Только в середине пятидесятых его сменили стратегические бомбардировщики уже нашей собственной, оригинальной конструкции.
– И какие были характеристики у этой «Сверхкрепости»?
– Радиус действия около 3000 километров, потолок около 10 000 метров, скорость примерно 550 км/ч, бомбовая нагрузка около 10 тонн.
– Это легче, но тоже очень много, – заметил Сергей, переспросив цифры.
– Так его начали испытывать еще в 1942 году, а к началу пятидесятых этих характеристик было уже мало. В общем, не знаю, что тут посоветовать, но переходный стратегический бомбардировщик делать надо: гермокабина, турбонаддув двигателей, противообледенительные устройства, хорошая навигационная система, бортовой радиолокатор, автопилот, радиолокационный бомбовый прицел, автоматическое управление турелями и прочее, и прочее. А что получится, то и получится, хоть опыта конструкторы наберутся. А там, глядишь, и новые двигатели подоспеют.
– Ясно, – вздохнул Сергей, поморщившись, – дело привычное. Как делать – непонятно, из чего делать – неизвестно, но надо позарез. Будем пытаться, что нам остается. С бомбардировщиками мы закончили?
– Почти, – сообщил инженер. – В ту войну наши широко использовали в качестве легких ночных бомбардировщиков самолеты типа У-2. Оказалось очень эффективно. Работали в основном по переднему краю и ближайшим тылам противника. Лучше заранее сформировать полки таких ночников, аэроклубов в стране хватает. Кстати, было много женских полков. Пока есть время, следует этим заняться: бомбовые подвески смонтировать, турели, какие-никакие прицелы для бомбометания. А то тогда поначалу просто гранаты из кабины швыряли. Записали? А теперь к истребителям?
– Давайте.
– С истребителями у нас получился бардак. Мы вступили в войну, имея на вооружении только новых моделей три штуки: Як-1, ЛаГГ-3 и МиГ-3. Не говоря уже о старых, которые, если не вру, в начале войны тоже продолжали выпускаться. Причем все новые истребители были спроектированы под двигатели жидкостного охлаждения. У нас вообще плановое хозяйство, или как? Понятно, что истребитель «Мессершмитта» произвел на всех впечатление, но нельзя же так всем сразу в одну сторону кидаться. На моторных заводах оборудование большей частью под двигатели воздушного охлаждения. Плюс к тому нормального движка на жидкостном охлаждении у нас нет. У М-105 не хватает мощности, и он толком не доведен. Должный прийти ему на смену М-107 с переменным успехом мучили на испытаниях всю войну, но довели только к самому ее концу, когда он уже и не нужен был толком. Японцы пролетали на двигателях воздушного охлаждения до конца войны, у американцев таких истребителей тоже хватало, немцы в середине войны пустили в серию тяжелый истребитель с таким двигателем. Ну и мы тоже. Лавочкин переделал свой ЛаГГ под двигатель Швецова М-82 – получилась очень неплохая машина. Обратите внимание на этот двигатель, он очень перспективный, хотя тоже требует доводки. Его и после войны долго выпускали и даже, если не ошибаюсь, на наши первые вертолеты ставили. Большой запас мощности позволяет компенсировать большее лобовое сопротивление, плюс высокий ресурс, позволяющий долго летать на форсаже и даже сделать этот форсаж основным режимом работы двигателя. Но это все перспектива. Озадачьте Лавочкина, пусть уже сейчас начинает переделывать, все равно его истребитель тяжеловат для М-105. А заодно пусть понизит этот, как его? Гаргрот? А то обзор в заднюю полусферу никакой, для истребителя это совершенно недопустимо.
Что же касается МиГ-3, то самолет получился неплохой, но как фронтовой истребитель не слишком подходит. Он имеет преимущество для боя на больших высотах, но как раз на этих высотах немцы на фронте и не летали. А летали они на средних и малых высотах, где преимущество было у их основного истребителя Ме-109. Так что МиГ-3 правильнее использовать в глубинной ПВО. А если на фронте, то совместно с истребителями других типов. То есть МиГи держатся в верхних эшелонах, перехватывая вражеские самолеты, которые в горячке боя заберутся слишком высоко. Вести же бой на тех высотах, где у «Мессершмитта» все преимущества, для них самоубийство. Лагг-3, как я уже сказал, тяжеловат для стоящего на нем мотора, хоть и крепок. Да и плохой обзор в заднюю полусферу ему достоинств не прибавляет. Плюс к тому на этой машине широко применяется дельта-древесина. Сам по себе конструкционный материал хороший, но с началом войны со смолами для ее пропитки возникли большие затруднения.
Удачней всех получился Як-1. Конструктор Яковлев правильнее всех оценил ситуацию и сделал все возможное, чтобы компенсировать слабую тягу серийного движка. Он максимально облегчил машину, пусть даже и за счет некоторой потери живучести. Кроме того, в конструкцию заложены доступные и недорогие материалы, что является важным достоинством для массового истребителя военных лет.
В общем, надо прямо сейчас делать то, что пришлось делать уже во время войны. Параллельный выпуск трех сходных типов истребителей – непозволительная роскошь в войне на истощение, слишком хлопотно. Надо пока оставить один – Як-1, позднее, по готовности, начать выпуск истребителя с мотором воздушного охлаждения. Конструктора же Климова следует хватать за заднюю ногу, дабы оставил на годик всяческие прожекты и бросил все силы на модернизацию двигателя М-105. Мощность этого движка надо срочно увеличивать, чтобы наши истребители хотя бы сравнялись в скорости с немецкими. Варианты есть. В первую очередь следует форсировать двигатель за счет потери высотности, для фронтового истребителя высотность не так критична. Кроме того, в этом случае можно будет убрать из кабин оборудование для высотных полетов, что дополнительно облегчит машину. Следующим шагом надо наддув добавить. Вот пусть и займется, там возиться и возиться.
Швецову тоже следует форсировать свой двигатель М-82, а потом еще установить на нем систему непосредственного впрыска топлива. То есть когда топливо впрыскивается в цилиндр уже после сжатия воздуха. Такой прием существенно повышает степень сжатия и мощность двигателя. Но поработать опять же придется основательно.
Еще один важный вопрос – оружие. Без пушек на этой войне истребителям делать нечего. Количество пушек на истребителях, их мощность и калибр увеличивались всю войну. Даже на самых легких ставили хоть одну, да в придачу пару крупнокалиберных пулеметов. А у немцев, помнится, в конце войны появились даже модели с 75-мм пушками. Но это уже было извращение. Лучше несколько хороших 37-мм стволов. То есть, если есть возможность, надо до начала войны попытаться заменить пулеметы пушками и на старых моделях наших истребителей, которые поновее. Немецкие самолеты частично бронированы, пулеметами винтовочного калибра их не возьмешь. Кстати, надо бы и нашим конструкторам позаботиться о живучести истребителей. Хотя бы бронеспинки поставить, а то пилотов не напасешься. И протектированные резиной бензобаки с наддувом инертным газом, чтобы меньше горели. Еще слышал, что в войну наши делали баки из какой-то там специальной фибры. Мол, даже лучше металлических были и безопаснее.
– Перед этим вы сказали, что самолеты, наоборот, надо максимально облегчить, пусть даже и за счет живучести, – заметил Сергей.
– Я и не отрицаю, но бронеспинка нужна. Немцы ее делали из пакета тонких дюралевых листов. Поэтому вес не так уж и вырастет. Плюс конструкторы должны поднажать. Яковлевское КБ всю войну упорно трудилось над облегчением своих истребителей, премии конструкторам платили чуть ли не за каждый сэкономленный грамм. А параллельно еще аэродинамику вылизывали. Все для того, чтобы выгадать десяток-другой километров в час скорости.
– Хорошо, на сегодня закончим, – подвел итог Сергей, захлопнув блокнот. – А завтра утром уже будем в Москве. Отвезем вас к остальным. Неплохое, кстати, место. Там уже и продолжим. А сейчас отдыхайте, мне уже медики выговаривали, что я вас перенапрягаю.
Глава 8
Поезд прибыл в Москву около полудня. Два специальных вагона отцепили от состава и оттащили на одну из дальних веток. Сергей проследил, чтобы охрана, следовавшая во втором вагоне, выставила посты, после чего побежал звонить в наркомат. По предварительному плану он должен был сначала отвезти «объект» на место, а уже потом явиться в наркомат с докладом. Но полученная информация представлялась слишком важной и срочной, чтобы терять еще один день. Соединившись с дежурным, он назвал пароль, после чего его переключили на кабинет наркома. Секретарь наркома, видимо, имел соответствующие указания, поэтому сообщил, что машина за Сергеем немедленно будет выслана, а сразу по прибытии нарком его примет. Не прошло и получаса, как Сергей уже ехал по московским улицам, продолжая обдумывать предстоящий доклад.
В приемной он тоже долго не задержался. Минут через десять его пригласили.
В кабинете кроме Берии никого не было. Сергей четко доложился о прибытии и был удостоен благосклонного и одновременно заинтересованного взгляда.
– Присаживайтесь, лейтенант. Судя по спешке и хм… деловому виду, у вас есть интересная информация?
– Так точно, товарищ генеральный комиссар госбезопасности. И срочная.
Берия очень внимательно выслушал доклад. Задал по ходу его несколько уточняющих вопросов. Потом потребовал протокол допроса инженера. Изучал он его минут сорок, время от времени поднимая бровь и задав Сергею еще десятка полтора вопросов. Сергей сидел как на иголках, прикладывая большие усилия, чтобы скрыть свое напряжение.
Наконец нарком закрыл папку, положил ее перед собой и внимательно посмотрел на собеседника.
– Вот что, лейтенант. Вы этого человека пока в Усадьбу не повезете. Он пока в санитарном вагоне? Как его самочувствие? Врачи хорошие? Охрана надежная?
Получив ответы, нарком удовлетворенно кивнул:
– Хорошо, но охрана маловата. Придется послать еще людей. Посидите пока в приемной, вы мне, возможно, скоро понадобитесь.
Сергей вскочил.
– Есть! – Уже поворачиваясь, он заметил, что рука наркома тянется к телефону.
В приемной Сергей опять долго не просидел. Уже через пятнадцать минут Берия вышел из кабинета и приказал ему следовать за собой. Куда они едут, лейтенант догадался еще в машине, поэтому не слишком удивился, когда автомобиль въехал в кремлевские ворота.
Пройдя через три поста охраны и расставшись при этом с оружием, он снова оказался в приемной. Приемной кабинета, куда Сергей в обозримом будущем уж никак не рассчитывал попасть. Нарком поздоровался с Поскребышевым, о котором Сергей был наслышан, показал взглядом в сторону кабинета и вопросительно посмотрел на сталинского секретаря.
Тот утвердительно кивнул головой:
– Проходите, вас ждут.
Берия обернулся.
– Подождите тут, лейтенант. Возможно, к вам будут вопросы. Тогда и пригласят.
На этот раз ожидание затянулось надолго. Вызвали его только через час.
Товарищ Сталин выглядел непривычно, не так, как на портретах. И взгляд янтарного цвета глаз, как показалось Сергею, пронизывал насквозь. Вождь внимательно оглядел его.
– Скажите, товарищ Горелов, насколько мы можем доверять этому человеку?
– Товарищ Сталин, – волнуясь, сказал Сергей, – у меня сложилось впечатление, что инженер Прутов искренне хочет нам помочь, что он на самом деле переживает за страну и советский народ.
Сталин немного задумался, а потом кивнул:
– Это хорошо, а насколько верны сообщаемые им сведения?
– Трудно сказать, товарищ Сталин, но говорит он очень уверенно. И видимо, знает, о чем говорит. А если в чем не уверен, то специально это подчеркивает.
– Это хорошо, – снова повторил Сталин, и повернулся к Берии: – Лаврентий, этого человека пока следует разместить отдельно. Здесь, в Кремле. Найдите подходящее помещение, обеспечьте хорошую охрану, качественную медицинскую помощь. Лейтенанту Горелову уже удалось установить с ним доверительные отношения, вот пусть и дальше занимается, не стоит подключать лишних людей. Обеспечьте условия. И учтите, необходима полная секретность.
«Влип! – пронеслось в голове Сергея. – Я же теперь и сам буду как заключенный. Рабочий кабинет в Кремле – это, конечно, замечательно, но только не тогда, когда за пределы этого кабинета только вперед ногами. А я еще в воскресенье вечером к Людочке на день рождения вырваться собирался. Какие теперь Людочки! Хорошо хоть холостой, а то бы бедная супруга при живом муже соломенной вдовой осталась!»
Похоже, что эти мысли все же отразились у него на лице, поскольку Вождь внимательно оглядел его и усмехнулся:
– Не волнуйтесь вы так, товарищ капитан госбезопасности, никто вас навечно в Кремле замуровывать не собирается. Будете иногда и выходить.
– Но не слишком часто и с хорошей охраной, – со смешком добавил Берия.
– Вот видите, даже товарищ Берия так считает. Ничего страшного, меня вон тоже без охраны никуда не пускают.
В приемной он тоже долго не задержался. Минут через десять его пригласили.
В кабинете кроме Берии никого не было. Сергей четко доложился о прибытии и был удостоен благосклонного и одновременно заинтересованного взгляда.
– Присаживайтесь, лейтенант. Судя по спешке и хм… деловому виду, у вас есть интересная информация?
– Так точно, товарищ генеральный комиссар госбезопасности. И срочная.
Берия очень внимательно выслушал доклад. Задал по ходу его несколько уточняющих вопросов. Потом потребовал протокол допроса инженера. Изучал он его минут сорок, время от времени поднимая бровь и задав Сергею еще десятка полтора вопросов. Сергей сидел как на иголках, прикладывая большие усилия, чтобы скрыть свое напряжение.
Наконец нарком закрыл папку, положил ее перед собой и внимательно посмотрел на собеседника.
– Вот что, лейтенант. Вы этого человека пока в Усадьбу не повезете. Он пока в санитарном вагоне? Как его самочувствие? Врачи хорошие? Охрана надежная?
Получив ответы, нарком удовлетворенно кивнул:
– Хорошо, но охрана маловата. Придется послать еще людей. Посидите пока в приемной, вы мне, возможно, скоро понадобитесь.
Сергей вскочил.
– Есть! – Уже поворачиваясь, он заметил, что рука наркома тянется к телефону.
В приемной Сергей опять долго не просидел. Уже через пятнадцать минут Берия вышел из кабинета и приказал ему следовать за собой. Куда они едут, лейтенант догадался еще в машине, поэтому не слишком удивился, когда автомобиль въехал в кремлевские ворота.
Пройдя через три поста охраны и расставшись при этом с оружием, он снова оказался в приемной. Приемной кабинета, куда Сергей в обозримом будущем уж никак не рассчитывал попасть. Нарком поздоровался с Поскребышевым, о котором Сергей был наслышан, показал взглядом в сторону кабинета и вопросительно посмотрел на сталинского секретаря.
Тот утвердительно кивнул головой:
– Проходите, вас ждут.
Берия обернулся.
– Подождите тут, лейтенант. Возможно, к вам будут вопросы. Тогда и пригласят.
На этот раз ожидание затянулось надолго. Вызвали его только через час.
Товарищ Сталин выглядел непривычно, не так, как на портретах. И взгляд янтарного цвета глаз, как показалось Сергею, пронизывал насквозь. Вождь внимательно оглядел его.
– Скажите, товарищ Горелов, насколько мы можем доверять этому человеку?
– Товарищ Сталин, – волнуясь, сказал Сергей, – у меня сложилось впечатление, что инженер Прутов искренне хочет нам помочь, что он на самом деле переживает за страну и советский народ.
Сталин немного задумался, а потом кивнул:
– Это хорошо, а насколько верны сообщаемые им сведения?
– Трудно сказать, товарищ Сталин, но говорит он очень уверенно. И видимо, знает, о чем говорит. А если в чем не уверен, то специально это подчеркивает.
– Это хорошо, – снова повторил Сталин, и повернулся к Берии: – Лаврентий, этого человека пока следует разместить отдельно. Здесь, в Кремле. Найдите подходящее помещение, обеспечьте хорошую охрану, качественную медицинскую помощь. Лейтенанту Горелову уже удалось установить с ним доверительные отношения, вот пусть и дальше занимается, не стоит подключать лишних людей. Обеспечьте условия. И учтите, необходима полная секретность.
«Влип! – пронеслось в голове Сергея. – Я же теперь и сам буду как заключенный. Рабочий кабинет в Кремле – это, конечно, замечательно, но только не тогда, когда за пределы этого кабинета только вперед ногами. А я еще в воскресенье вечером к Людочке на день рождения вырваться собирался. Какие теперь Людочки! Хорошо хоть холостой, а то бы бедная супруга при живом муже соломенной вдовой осталась!»
Похоже, что эти мысли все же отразились у него на лице, поскольку Вождь внимательно оглядел его и усмехнулся:
– Не волнуйтесь вы так, товарищ капитан госбезопасности, никто вас навечно в Кремле замуровывать не собирается. Будете иногда и выходить.
– Но не слишком часто и с хорошей охраной, – со смешком добавил Берия.
– Вот видите, даже товарищ Берия так считает. Ничего страшного, меня вон тоже без охраны никуда не пускают.