Уважаемый г-н Хофманн,
После выходных на озере Муртен (в ту субботу я пролетал над озером Муртен в воздушном шаре моего друга Э. И., который взял меня в качестве пассажира А. Х.), я часто думал о Вас – это был самый светлый осенний день. Вчера, в субботу, благодаря одной таблетке аспирина (из-за головной боли и простуды), я испытал очень смешной флэшбак, похожий на мескалин (с которым я мало имел дело, а если точнее, то лишь однажды)…
Я читал великолепное эссе Уоссона о грибах; он делит человечество на микофобов и микофилов… В вашем лесу, наверное, сейчас растут чудные мухоморы. Может, как-нибудь, пособираем?
В. Ф.
Глава 10. Разные посетители
Глава 11. ЛСД экспириенс и реальность
Меня часто спрашивают, что произвело на меня наибольшее впечатление в моих экспериментах с ЛСД, и достиг ли я нового понимания благодаря этим опытам.
К этому пониманию можно прийти и путём научных рассуждений. Проблема реальности с незапамятных времён была и остаётся главным вопросом философии. Тем не менее, есть существенная разница, подходить к этой проблеме рационально, логическими методами философии, или же эмоционально, через жизненный опыт. Первый запланированный эксперимент с ЛСД оказался столь глубоким и тревожным, потому что повседневная реальность, которую я до этого считал единственной реальностью, и «Я», воспринимающее её, растворились, и незнакомое «Я» начало воспринимать незнакомую реальность. Здесь возникает проблема нашей внутренней глубинной сути, которая, оставшись незатронутой, смогла зафиксировать эти внешние и внутренние изменения.
Реальность немыслима без воспринимающего субъекта, без эго. Она является производной внешнего мира, передатчика, в роли же приёмника выступает эго, в самой глубине которого становятся осознанными эманации внешнего мира, зарегистрированные антеннами органов чувств. Если одно из двух отсутствует, то не возникает никакой реальности, музыка не играет и экран остаётся пустым.
Если развить концепцию реальности, как сочетания приёмника и передатчика, то вхождение в другую реальность при помощи воздействия ЛСД можно объяснить тем, что мозг, то место, где находится приёмник, изменяется биохимически. Таким образом, приёмник настраивается на другую длину волны, отличную от обычной, повседневной реальности. Поскольку бесконечное многообразие вселенной соответствует бесконечному множеству различных настроек приёмника, то в сознание вторгаются самые разнообразные реальности, каждая с соответствующим ей эго. Эти различные реальности, которые правильнее называть различными аспектами единой реальности, не взаимоисключают, а взаимодополняют друг друга, и все вместе составляют всеобъемлющую, вечную, трансцендентную реальность, в которой пребывает неизменная суть нашего самоосознания, способная запоминать различные эго.
Истинная ценность ЛСД и родственных галлюциногенов состоит в их способности изменять настройку длины волны приёмника «Я», и вызывать, таким образом, изменения в восприятии реальности. Исходя из способности вызывать к жизни различные новые картины реальности, этой истинно космогонической силы, становится понятным культовое поклонение галлюциногенным растениям, как священным.
В чем же заключается основное характерное различие между повседневной реальностью и видением мира под воздействием ЛСД? В нормальном состоянии сознания эго и внешний мир раздельны; мы находимся лицом к лицу с внешним миром; он стал объектом. Под воздействием ЛСД границы между воспринимающим «Я» и внешним миром более или менее исчезают в зависимости от глубины воздействия. Имеет место обратная связь между приёмником и передатчиком. Часть «Я» выходит за свои пределы во внешний мир, мир предметов, которые оживают и приобретают иное, более глубокое значение. Это может восприниматься как блаженство или как демонические изменения, пронизанные ужасом; в результате этого теряется уверенность в собственном «Я». В лучшем случае, новое эго чувствует блаженное единство с предметами внешнего мира, и, следовательно, с другими существами. Такое переживание полного единства с внешним миром может даже усилиться до ощущения единства с целой вселенной. Состояние космического сознания, которое в благоприятных условиях может быть вызвано ЛСД или другим галлюциногеном из группы мексиканских священных снадобий, сходно с произвольными религиозными озарениями – unio mystica. В обоих состояниях, которые зачастую длятся лишь мгновение, воспринимается реальность, дающая мимолётный взгляд на трансцендентную реальность, в которой вселенная и «Я» едины.
Готтфрид Бенн, в своём эссе «Provoziertes Leben» (Искусственная жизнь) (Limes Ve rlag, Wiesbaden, 1949), определяет реальность, где эго и мир раздельны, как «шизоидную катастрофу, Западный невроз». Далее он пишет:… Эта концепция начала формироваться в южной части нашего континента. Мучительный греко-европейский принцип победы через усилия, коварство, зло, талант, силу и поздний европейский дарвинизм и его «сверхчеловек» были инструментами для её формирования. Эго возникло, преобладало, сражалось; для этого ему были необходимы инструменты, материалы, сила. Оно имело иное взаимоотношение с материей, более отдалённое в смысле чувств, но формально более близкое. Оно анализировало материю, испытывало и классифицировало: оружие, предметы обмена, деньги. Оно разъяснило материю путём изоляции, свело её к формулам, разделило её на кусочки. (Материя стала) концепцией, нависшей проклятием над Западом, с которой Запад боролся, не понимая её, которой он жертвовал огромные количества крови и счастья; концепцией, чья внутренняя натянутость и раздроблённость делали невозможным растворение в изначальном единстве и покое дологических форм бытия… вместо этого все яснее становился катастрофический характер этой идеи… государство, социальная структура, общественная мораль, для которой жизнь имеет экономическое значение и которое не признает мира искусственной жизни, не может остановить её разрушительную силу. Общество, гигиена и расовое воспроизводство которого, как современный ритуал основаны только на пустой биологической статистике, может представлять только внешнюю точку зрения масс; с этой точки зрения оно может вести войну непрерывно, поскольку реальность – это просто сырьё, но её метафизическая основа останется навсегда сокрытой. (Этот отрывок из эссе Бенна взят из перевода Ральфа Метцнера: «Искусственная жизнь: эссе по антропологии эго», который был опубликован в Psychedelic Review I (1): 47-54, 1963. Небольшие исправления в тексте Метцнера были сделаны А. Х.) Как сформулировал Готтфрид Бенн, концепция реальности, которая разделяет «Я» и внешний мир, решительно определила ход истории эволюции западного интеллекта. Восприятие мира как материи, объекта, которому противостоит человек, родило на свет современные естественные науки и технологии – создания западного ума, изменившие мир. С их помощью человек покорил мир. Его богатства эксплуатировались и разграблялись, и грандиозные достижения технологической цивилизации, комфорт западного индустриального общества находится лицом к лицу с катастрофическим уничтожением окружающей среды. Предметный разум проник даже в сердце материи, в ядро атома, и его расщепление, и, таким образом, выпустил на волю энергию, которая угрожает жизни на нашей планете.
Злоупотребление знанием и пониманием, продуктами ищущего разума, не могли возникнуть из осознания реальности, в которой люди не отделены от окружающей среды, а существуют как часть живой природы и вселенной. Все сегодняшние попытки компенсировать ущерб посредством мер по защите окружающей среды так и останутся безнадёжными, поверхностными заплатками, если не вылечить «западный невроз», как назвал Бенн концепцию предметной реальности. Исцеление, в этом случае, означает осознание на собственном опыте глубинной, всеобъемлющей реальности.
Восприятие этой всеобъемлющей реальности не возможно в окружающей среде, уничтоженной руками человека, такой, как в наших крупных городах и промышленных районах. Здесь становиться особенно очевидным контраст между «Я» и окружающим миром. Возникает ощущение отчуждения, одиночества и угрозы. Эти ощущения отпечатались в повседневном сознании западного индустриального общества, они оставляют свой след везде, где продвигается технологическая цивилизация, и они во многом определят произведения современного искусства и литературы.
После выходных на озере Муртен (в ту субботу я пролетал над озером Муртен в воздушном шаре моего друга Э. И., который взял меня в качестве пассажира А. Х.), я часто думал о Вас – это был самый светлый осенний день. Вчера, в субботу, благодаря одной таблетке аспирина (из-за головной боли и простуды), я испытал очень смешной флэшбак, похожий на мескалин (с которым я мало имел дело, а если точнее, то лишь однажды)…
Я читал великолепное эссе Уоссона о грибах; он делит человечество на микофобов и микофилов… В вашем лесу, наверное, сейчас растут чудные мухоморы. Может, как-нибудь, пособираем?
В. Ф.
Мури/Берн 7 сентября 1971
Уважаемый г-н Хофманн,
Мне кажется, я должен вам вкратце рассказать, что же я делал, стоя под солнцем на пристани, под вашим воздушным шаром: я наконец-то делал заметки о нашем визите в Villars-sur-Ollons (с доктором Лири), потом по озеру проплыл корабль каких-то хиппи, самодельный, как в фильме Феллини, я сделал его зарисовки, а над ним я нарисовал Ваш воздушный шар.
В. Ф.
Бург 15 апреля 1972
Уважаемый г-н Фогт,
Меня необычайно потряс Ваш телефильм «Игры власти».
Я поздравляю Вас с этой великолепной постановкой, которая доводит до сознания душевную жестокость человека, и поэтому определённым образом «расширяет сознание», и может считаться терапевтической в самом высоком смысле, как античная трагедия.
А. Х.
Бург 19 мая 1973
Уважаемый г-н Фогт,
Теперь я уже три раза прочёл Вашу светскую проповедь – описание и толкование Вашего Синайское Путешествия. (Walter Vogt: Mein Sinai Trip. Eine Laienpredigt (Моё Синайское Путешествие: светская проповедь) (Verlag der Arche, Zurich, 1972). Эта публикация содержит текст светской проповеди, которую Вальтер Фогт дал 14 ноября 1971 по приглашению пастора Кристофа Моля в протестантской церкви в Вадуце (Лихтенштейн), в ходе серии писательских светских проповедей, и, кроме того, содержит послесловие автора и пригласившего священника. Она включает описание и толкование экстатического религиозного переживания, вызванного ЛСД, которое автор считает «далёкой, если хотите, поверхностной, аналогией великому синайскому путешествию Моисея». В этом описании прослеживается не только «патриархальная атмосфера», в которой и заключается аналогия, но и более глубокая связь, которая находится скорее между строк этого текста.) Что же есть в действительности ЛСД путешествие?… Это было смелым поступком – избрать в качестве темы проповеди, пусть даже светской, такую неблагонадёжную вещь, как наркотический экспириенс. Но вопрос галлюциногенов действительно имеет непосредственное отношение к церкви, поскольку эти снадобья священны (пейотль, теонанакатль, ололиуки, с которыми ЛСД связан химическим строением и активностью).
Я полностью согласен с тем, о чем Вы говорите во введении о современной церковной религиозности: о трёх предусмотренных состояния сознания (бодрствующее состояние непрерывного труда и выполнения долга, алкогольное опьянение и сон), о разнице между двумя стадиями психоделического состояния (первая стадия, пик путешествия, во время которого переживается связь с космосом, или же погружение в собственное тело, во время которого все существующее оказывается внутри; и вторая стадия, которая характеризуется как стадия расширенного понимания символов); и о том намёке на искренность, которую галлюциногены привносят в эти состояния сознания. Все эти наблюдения чрезвычайно важны для того, чтобы судить о галлюциногенном опьянении.
Наибольшей пользой в духовном плане от экспериментов с ЛСД было переживание неразрывной связи физического и духовного. «Христос в материи» (Teilhard de Chardin). Уж, не во время ли наркотического экпириенса к Вам впервые пришло понимание того, что мы спускаемся «во плоть, которая и есть мы», чтобы получить новые пророчества?
Немного критики вашей проповеди: вы приписываете Тимоти Лири выражение «самое глубокое переживание, которое существует» – «Царствие небесное внутри нас». Эта фраза, без указания её истинного источника, может интерпретироваться как незнание такового, или даже как незнание основ христианской веры.
Одно из Ваших высказываний достойно всемирного признания: «Не существует не-экстатического религиозного опыта». .
В следующий понедельник вечером у меня будет интервью на швейцарском телевидении (об ЛСД и мексиканских волшебных снадобьях, в программе «Из первых рук»). Интересно, что за вопросы мне зададут. .
А. Х.
Мури/Берн, 24 мая 1973
Уважаемый г-н Хофманн,
Конечно, это был ЛСД – я просто не хотел открыто писать о нем, я и сам не знаю, почему… Тот акцент, который я сделал на добродушном Лири, который теперь мне кажется далеко не самым первым свидетелем, может объясняться только особым контекстом разговора или проповеди.
Я должен признаться, что понимание того, что мы спускаемся «во плоть, которая и есть мы», действительно пришло ко мне впервые под ЛСД. Я все ещё обдумываю это, возможно, оно пришло ко мне «слишком поздно», хотя я все больше становлюсь сторонником Вашего мнения, что ЛСД должен быть табу для молодёжи (табу, а не запретом, вот в чем разница)…
Фраза, которая Вам понравилась, «не существует не-экстатического религиозного опыта», по-видимому, не так нравится другим, например, моему (почти единственному) литературному другу и религиозному поэту Курту Марти… Но, в любом случае, мы практически никогда не сходимся во мнениях о чем-либо, и, несмотря на это, мы представляем собой малюсенькую швейцарскую минимафию, когда случайно общаемся по телефону и затеваем что-либо совместно.
В. Ф.
Бург, 13 апреля 1974
Уважаемый г-н Фогт,
Вчера вечером мы в напряжении смотрели Ваш телефильм «Пилат перед молчащим Христом».
…как представление основного взаимоотношения человек-Бог: человек, приходящий к Богу с самыми тяжёлыми своими вопросами, на которые, в конце концов, ему приходится отвечать самому, поскольку Бог молчит. Он не отвечает ему словами. Ответы заключаются в его книге творения (к которой принадлежит и спрашивающий человек). Подлинно научная расшифровка этого текста.
А. Х.
Мури/Берн, 11 мая 1974
Уважаемый г-н Хофманн,
Я сочинил в полусумерках «поэму», которую осмелился Вам послать. Сначала, я хотел послать её Лири, но это имело бы смысла.
Лири в тюрьме Гелпке мёртв Лечение в сумасшедшем доме это и есть ваша психоделическая революция? Может, мы воспринимали всерьёз то, с чем можно лишь играть или наоборот…
В. Ф.
Глава 10. Разные посетители
Разносторонность и многогранность ЛСД нашли выражение в различных культурных кругах, с которыми я соприкасался благодаря этому веществу. В плане науки, это были коллеги химики, фармакологи, врачи и микологи, с которыми я встречался в университетах, на конгрессах, лекциях, или с которыми я сблизился благодаря публикациям. В литературно-философском плане это были контакты с писателями. В предыдущих главах я рассказал о наиболее важных для меня подобных знакомствах. Благодаря ЛСД у меня также было множество личных встреч с хиппи и просто людьми, так или иначе связанными с наркотиками, которые я вкратце опишу здесь.
Большинство из подобных посетителей были молодые люди из США, зачастую следующие проездом на Восток в поисках восточной мудрости и гуру; или же надеющиеся, что там можно легче достать наркотики. Иногда их целью была Прага, поскольку тогда там можно было легко раздобыть ЛСД хорошего качества. (Когда в 1963 кончился срок патента Сандоз на ЛСД, этот препарат начала производить чешская фармакологическая фирма Спофа.) По прибытии в Европу они хотели воспользоваться возможностью увидеть отца ЛСД, «человека, который совершил знаменитое ЛСД путешествие на велосипеде». Но иногда у этих визитов были и более серьёзные причины. Это было желание обсудить их личный ЛСД экспириенс и его значение, так сказать, с его первоисточником. И только изредка целью этих визитов было получение ЛСД, тогда посетители намекали, что они хотят поэкспериментировать с гарантированно чистым веществом, с настоящим ЛСД.
Были также и самые разные посетители с самыми разными желаниями из Швейцарии и других европейских стран. В последнее время такие встречи стали редкими, наверное, потому, что ЛСД потерял своё значение как наркотик. Когда это было возможно, я принимал таких посетителей или соглашался где-нибудь встретиться. Я считал это своей обязанностью, связанной с моей ролью в истории ЛСД, и старался помочь советом.
Иногда даже не было настоящего разговора, как, например, со стеснительным молодым человеком, который приехал на мотоцикле. Я так и не выяснил цели его визита. Он уставился на меня, как бы спрашивая себя: может ли человек, создавший такую чудную вещь, как ЛСД, выглядеть настолько обыкновенно? Относительно него, как, впрочем, и относительно других подобных визитёров, у меня было ощущение, что он надеется, что загадка ЛСД каким-то образом разрешится лишь благодаря моему присутствию.
Другие встречи были совершенно иными, как, например, с молодым человеком из Торонто. Он пригласил меня на обед в первоклассном ресторане, произведя на меня впечатление своей внешностью – высокий, стройный, с блестящим интеллектом, бизнесмен и владелец крупной производственной фирмы в Канаде. Он поблагодарил меня за изобретение ЛСД, который придал его жизни новое направление. Он был на 100 процентов бизнесменом с чисто материалистическим мировоззрением. ЛСД открыл ему глаза на духовную сторону жизни. Теперь он обладал вкусом к искусству, литературе, философии и был глубоко обеспокоен вопросами религии и мистики. Он хотел открыть ЛСД экспириенс в подходящей обстановке своей молодой жене, и надеялся на такие же благополучные перемены в ней.
Не столь глубокими, но все же принёсшими внутреннюю свободу, были результаты экспериментов с ЛСД, о которых с юмором и выдумкой поведал мне молодой человек по имени Дэйн. Он приехал из Калифорнии, где он был слугой Генри Миллера. Он переехал во Францию с целью приобрести там пришедшую в упадок ферму, которую он, искусный плотник, хотел потом самостоятельно восстановить. Я попросил его раздобыть для моей коллекции автограф его бывшего работодателя, и, спустя некоторое время, я действительно получил настоящий образец почерка Генри Миллера.
Одна девушка отыскала меня, чтобы сообщить об ЛСД экспириенсе, который очень многое значил для её внутреннего развития. Будучи легкомысленным подростком, в погоне за любым развлечением, слегка забытая своими родителями, она стала принимать ЛСД из любопытства и любви к приключениям. На протяжении трёх лет она часто путешествовала при помощи ЛСД. Это привело к удивительному углублению её внутренней жизни. Она начала искать глубинный смысл своего существования, который со временем открылся ей. Затем, поняв, что ЛСД больше не в состоянии помочь ей, безо всяких сложностей и усилий воли она прекратила принимать препарат. После этого она была в состоянии развиваться дальше самостоятельно, без искусственных средств. Теперь она была счастливым и внутренне спокойным человеком – так она подытожила свой рассказ. Эта девушка решила рассказать мне свою историю, поскольку предполагала, что я подвергаюсь нападкам узкомыслящих личностей, которые видят в ЛСД только вред, принесённый молодёжи. Непосредственным поводом для её исповеди был разговор, который она случайно услышала во время путешествия в поезде. Некий мужчина жаловался на меня, находя ужасным то, что я говорил о проблемах ЛСД в одном интервью, опубликованном в газете. По его мнению, я должен был объявить ЛСД изначально делом рук дьявола и должен был публично признать свою вину.
Люди, находящиеся в бреду под ЛСД, чьё состояние могло дать повод для таких обвинений, никогда мне лично на глаза не попадались. Такие случаи, приписываемые безответственному употреблению ЛСД в неподходящей обстановке, передозировкам, либо предрасположенности к психозам, всегда оканчивались больницей или полицейским участком. Их всегда сопровождала широкая огласка.
Визит одной американской девушки остался в моей памяти примером печальных эффектов ЛСД. Было обеденное время, которое я обычно провожу в своём офисе в заточении – никаких посетителей, приёмная секретаря закрыта. Раздался стук в дверь, короткий, но настойчиво повторявшийся, пока я не открыл. Я едва ли поверил своим глазам: передо мной стояла очень красивая девушка, светловолосая, с большими голубыми глазами, одетая в длинное платье хиппи, с повязкой на голове, в сандалиях. «Меня зовут Жанна, я приехала из Нью-Йорка – вы доктор Хофманн?» Прежде чем узнать у неё, зачем она ко мне приехала, я спросил, как она проникла через два поста, на главной проходной фабрики и у дверей в здание лаборатории, поскольку посетителей допускали только после расспроса по телефону, а это дитя цветов было особенно легко заметно. «Я – ангел, я могу пройти везде», ответила она. Затем она рассказала, что явилась с великой миссией. Она должна была спасти свою страну, США; прежде всего она должна была направить президента (в то время Л. Б. Джонсона) на правильный путь. Это могло случиться только, если бы он принял ЛСД. Тогда у него возникли бы правильные идеи, которые позволили бы ему вывести страну из войны и внутренних сложностей.
Жанна приехала ко мне в надежде, что я помогу ей выполнить её миссию, а именно дать ЛСД президенту. Её имя означало, что она была Жанной Д'Арк для США. Не знаю, могли ли мои аргументы, дополненные уважением к её праведным усилиям, убедить её в том, что её план не имел никаких шансов на успех ни в психологическом, ни в техническом смысле. Она ушла разочарованная и опечаленная. На следующий день Жанна позвонила мне по телефону. Она снова просила помочь ей, поскольку её финансовые ресурсы заканчивались. Я переправил её другу в Цюрихе, который дал ей работу, и у которого она могла жить. Жанна была учителем по профессии, а заодно пианисткой и певицей в ночных клубах. Некоторое время она играла и пела в фешенебельном цюрихском ресторане. Добропорядочные буржуазные клиенты, разумеется, не имели понятия, что за ангел сидел за роялем в чёрном вечернем платье и развлекал их тонкой игрой и мягким, чувственным голосом. Не многие обращали внимание на слова песен; они большей частью были песнями хиппи, многие из них содержали скрытые намёки на наркотики. Представления в Цюрихе не продлились долго; через несколько недель я узнал от своего друга, что Жанна внезапно исчезла. Несколькими месяцами позже он получил от неё поздравительную открытку из Израиля. Там её поместили в психиатрическую лечебницу.
В завершение моей подборки посетителей, связанных с ЛСД, я хотел бы рассказать о встрече, где ЛСД фигурирует лишь косвенно. Госпожа Х. С., старший секретарь одной больницы, написала мне с просьбой о личной беседе. Она пришла на чашку чая. Она объяснила свой визит так: в одном отчёте об ЛСД экспириенсе она прочитала описание состояния, которое она испытывала, будучи молодой девушкой, и которое до сих пор её беспокоило; возможно, я мог бы помочь ей понять её ощущения.
Она совершала деловую поездку в качестве стажёра. Они ночевали в горном отёле. Х. С. проснулась очень рано и вышла из дому в одиночестве, чтобы посмотреть на восход солнца. Когда горы озарились морем лучей, её затопило небывалое чувство счастья, которое осталось и после того, как она присоединилась к остальным во время утренней службы в церкви. В течение мессы все казалось ей в сверхъестественном блеске, и ощущение счастья усилилось до такой степени, что она громко закричала. Её отвели обратно в отель и обращались как с умалишённой.
Это переживание во многом определило её дальнейшую личную жизнь. Х. С. опасалась, что она не совсем нормальна. С одной стороны, она боялась этого переживания, которое, как ей объяснили, было нервным срывом; с другой стороны, ей хотелось повторить это состояние. Из-за этого внутреннего раскола жизнь её стала неустойчивой. В беспрестанной смене профессий и личных отношений, сознательно или бессознательно, она снова искала этого экстатического ощущения, которое однажды сделало её поистине счастливой.
Мне удалось обнадёжить мою посетительницу. Тогда она испытала вовсе не психопатологический нервный срыв. Визионерский опыт новых глубин реальности – то, что многие люди ищут при помощи ЛСД – пришёл к ней спонтанно. Я порекомендовал ей книгу Олдоса Хаксли «Извечная философия» (Harper, New York & London, 1945) – собрание рассказов о произвольных видениях всех времён и культур. Хаксли писал, что не только мистики и святые, но и, как ни странно, самые обыкновенные люди, испытывают такие блаженные моменты, но многие не понимают их значения, и, вместо того, чтобы относиться к ним, как к лучам надежды, подавляют их, поскольку они не вписываются в рациональность повседневного мира.
Большинство из подобных посетителей были молодые люди из США, зачастую следующие проездом на Восток в поисках восточной мудрости и гуру; или же надеющиеся, что там можно легче достать наркотики. Иногда их целью была Прага, поскольку тогда там можно было легко раздобыть ЛСД хорошего качества. (Когда в 1963 кончился срок патента Сандоз на ЛСД, этот препарат начала производить чешская фармакологическая фирма Спофа.) По прибытии в Европу они хотели воспользоваться возможностью увидеть отца ЛСД, «человека, который совершил знаменитое ЛСД путешествие на велосипеде». Но иногда у этих визитов были и более серьёзные причины. Это было желание обсудить их личный ЛСД экспириенс и его значение, так сказать, с его первоисточником. И только изредка целью этих визитов было получение ЛСД, тогда посетители намекали, что они хотят поэкспериментировать с гарантированно чистым веществом, с настоящим ЛСД.
Были также и самые разные посетители с самыми разными желаниями из Швейцарии и других европейских стран. В последнее время такие встречи стали редкими, наверное, потому, что ЛСД потерял своё значение как наркотик. Когда это было возможно, я принимал таких посетителей или соглашался где-нибудь встретиться. Я считал это своей обязанностью, связанной с моей ролью в истории ЛСД, и старался помочь советом.
Иногда даже не было настоящего разговора, как, например, со стеснительным молодым человеком, который приехал на мотоцикле. Я так и не выяснил цели его визита. Он уставился на меня, как бы спрашивая себя: может ли человек, создавший такую чудную вещь, как ЛСД, выглядеть настолько обыкновенно? Относительно него, как, впрочем, и относительно других подобных визитёров, у меня было ощущение, что он надеется, что загадка ЛСД каким-то образом разрешится лишь благодаря моему присутствию.
Другие встречи были совершенно иными, как, например, с молодым человеком из Торонто. Он пригласил меня на обед в первоклассном ресторане, произведя на меня впечатление своей внешностью – высокий, стройный, с блестящим интеллектом, бизнесмен и владелец крупной производственной фирмы в Канаде. Он поблагодарил меня за изобретение ЛСД, который придал его жизни новое направление. Он был на 100 процентов бизнесменом с чисто материалистическим мировоззрением. ЛСД открыл ему глаза на духовную сторону жизни. Теперь он обладал вкусом к искусству, литературе, философии и был глубоко обеспокоен вопросами религии и мистики. Он хотел открыть ЛСД экспириенс в подходящей обстановке своей молодой жене, и надеялся на такие же благополучные перемены в ней.
Не столь глубокими, но все же принёсшими внутреннюю свободу, были результаты экспериментов с ЛСД, о которых с юмором и выдумкой поведал мне молодой человек по имени Дэйн. Он приехал из Калифорнии, где он был слугой Генри Миллера. Он переехал во Францию с целью приобрести там пришедшую в упадок ферму, которую он, искусный плотник, хотел потом самостоятельно восстановить. Я попросил его раздобыть для моей коллекции автограф его бывшего работодателя, и, спустя некоторое время, я действительно получил настоящий образец почерка Генри Миллера.
Одна девушка отыскала меня, чтобы сообщить об ЛСД экспириенсе, который очень многое значил для её внутреннего развития. Будучи легкомысленным подростком, в погоне за любым развлечением, слегка забытая своими родителями, она стала принимать ЛСД из любопытства и любви к приключениям. На протяжении трёх лет она часто путешествовала при помощи ЛСД. Это привело к удивительному углублению её внутренней жизни. Она начала искать глубинный смысл своего существования, который со временем открылся ей. Затем, поняв, что ЛСД больше не в состоянии помочь ей, безо всяких сложностей и усилий воли она прекратила принимать препарат. После этого она была в состоянии развиваться дальше самостоятельно, без искусственных средств. Теперь она была счастливым и внутренне спокойным человеком – так она подытожила свой рассказ. Эта девушка решила рассказать мне свою историю, поскольку предполагала, что я подвергаюсь нападкам узкомыслящих личностей, которые видят в ЛСД только вред, принесённый молодёжи. Непосредственным поводом для её исповеди был разговор, который она случайно услышала во время путешествия в поезде. Некий мужчина жаловался на меня, находя ужасным то, что я говорил о проблемах ЛСД в одном интервью, опубликованном в газете. По его мнению, я должен был объявить ЛСД изначально делом рук дьявола и должен был публично признать свою вину.
Люди, находящиеся в бреду под ЛСД, чьё состояние могло дать повод для таких обвинений, никогда мне лично на глаза не попадались. Такие случаи, приписываемые безответственному употреблению ЛСД в неподходящей обстановке, передозировкам, либо предрасположенности к психозам, всегда оканчивались больницей или полицейским участком. Их всегда сопровождала широкая огласка.
Визит одной американской девушки остался в моей памяти примером печальных эффектов ЛСД. Было обеденное время, которое я обычно провожу в своём офисе в заточении – никаких посетителей, приёмная секретаря закрыта. Раздался стук в дверь, короткий, но настойчиво повторявшийся, пока я не открыл. Я едва ли поверил своим глазам: передо мной стояла очень красивая девушка, светловолосая, с большими голубыми глазами, одетая в длинное платье хиппи, с повязкой на голове, в сандалиях. «Меня зовут Жанна, я приехала из Нью-Йорка – вы доктор Хофманн?» Прежде чем узнать у неё, зачем она ко мне приехала, я спросил, как она проникла через два поста, на главной проходной фабрики и у дверей в здание лаборатории, поскольку посетителей допускали только после расспроса по телефону, а это дитя цветов было особенно легко заметно. «Я – ангел, я могу пройти везде», ответила она. Затем она рассказала, что явилась с великой миссией. Она должна была спасти свою страну, США; прежде всего она должна была направить президента (в то время Л. Б. Джонсона) на правильный путь. Это могло случиться только, если бы он принял ЛСД. Тогда у него возникли бы правильные идеи, которые позволили бы ему вывести страну из войны и внутренних сложностей.
Жанна приехала ко мне в надежде, что я помогу ей выполнить её миссию, а именно дать ЛСД президенту. Её имя означало, что она была Жанной Д'Арк для США. Не знаю, могли ли мои аргументы, дополненные уважением к её праведным усилиям, убедить её в том, что её план не имел никаких шансов на успех ни в психологическом, ни в техническом смысле. Она ушла разочарованная и опечаленная. На следующий день Жанна позвонила мне по телефону. Она снова просила помочь ей, поскольку её финансовые ресурсы заканчивались. Я переправил её другу в Цюрихе, который дал ей работу, и у которого она могла жить. Жанна была учителем по профессии, а заодно пианисткой и певицей в ночных клубах. Некоторое время она играла и пела в фешенебельном цюрихском ресторане. Добропорядочные буржуазные клиенты, разумеется, не имели понятия, что за ангел сидел за роялем в чёрном вечернем платье и развлекал их тонкой игрой и мягким, чувственным голосом. Не многие обращали внимание на слова песен; они большей частью были песнями хиппи, многие из них содержали скрытые намёки на наркотики. Представления в Цюрихе не продлились долго; через несколько недель я узнал от своего друга, что Жанна внезапно исчезла. Несколькими месяцами позже он получил от неё поздравительную открытку из Израиля. Там её поместили в психиатрическую лечебницу.
В завершение моей подборки посетителей, связанных с ЛСД, я хотел бы рассказать о встрече, где ЛСД фигурирует лишь косвенно. Госпожа Х. С., старший секретарь одной больницы, написала мне с просьбой о личной беседе. Она пришла на чашку чая. Она объяснила свой визит так: в одном отчёте об ЛСД экспириенсе она прочитала описание состояния, которое она испытывала, будучи молодой девушкой, и которое до сих пор её беспокоило; возможно, я мог бы помочь ей понять её ощущения.
Она совершала деловую поездку в качестве стажёра. Они ночевали в горном отёле. Х. С. проснулась очень рано и вышла из дому в одиночестве, чтобы посмотреть на восход солнца. Когда горы озарились морем лучей, её затопило небывалое чувство счастья, которое осталось и после того, как она присоединилась к остальным во время утренней службы в церкви. В течение мессы все казалось ей в сверхъестественном блеске, и ощущение счастья усилилось до такой степени, что она громко закричала. Её отвели обратно в отель и обращались как с умалишённой.
Это переживание во многом определило её дальнейшую личную жизнь. Х. С. опасалась, что она не совсем нормальна. С одной стороны, она боялась этого переживания, которое, как ей объяснили, было нервным срывом; с другой стороны, ей хотелось повторить это состояние. Из-за этого внутреннего раскола жизнь её стала неустойчивой. В беспрестанной смене профессий и личных отношений, сознательно или бессознательно, она снова искала этого экстатического ощущения, которое однажды сделало её поистине счастливой.
Мне удалось обнадёжить мою посетительницу. Тогда она испытала вовсе не психопатологический нервный срыв. Визионерский опыт новых глубин реальности – то, что многие люди ищут при помощи ЛСД – пришёл к ней спонтанно. Я порекомендовал ей книгу Олдоса Хаксли «Извечная философия» (Harper, New York & London, 1945) – собрание рассказов о произвольных видениях всех времён и культур. Хаксли писал, что не только мистики и святые, но и, как ни странно, самые обыкновенные люди, испытывают такие блаженные моменты, но многие не понимают их значения, и, вместо того, чтобы относиться к ним, как к лучам надежды, подавляют их, поскольку они не вписываются в рациональность повседневного мира.
Глава 11. ЛСД экспириенс и реальность
Was kann ein Mensch im Leben mehr gewinnen Als dass sich Gott-Natur ihm offenbare? (Может ли человек достичь в жизни большего, чем то, что Бог-Природа открывается ему?)
Гёте
Меня часто спрашивают, что произвело на меня наибольшее впечатление в моих экспериментах с ЛСД, и достиг ли я нового понимания благодаря этим опытам.
Разные реальности
Самое большое значение для меня имело фундаментальное понимание, которое я вынес из всех своих опытов с ЛСД: то, что обычно принимают за «реальность», включая реальность собственной личности, ни в коем случае не является чем-то определённым, а скорее, наоборот, чем-то размытым – что существует не одна, а много реальностей, каждая из которых содержит в себе разное осознание собственного «Я».К этому пониманию можно прийти и путём научных рассуждений. Проблема реальности с незапамятных времён была и остаётся главным вопросом философии. Тем не менее, есть существенная разница, подходить к этой проблеме рационально, логическими методами философии, или же эмоционально, через жизненный опыт. Первый запланированный эксперимент с ЛСД оказался столь глубоким и тревожным, потому что повседневная реальность, которую я до этого считал единственной реальностью, и «Я», воспринимающее её, растворились, и незнакомое «Я» начало воспринимать незнакомую реальность. Здесь возникает проблема нашей внутренней глубинной сути, которая, оставшись незатронутой, смогла зафиксировать эти внешние и внутренние изменения.
Реальность немыслима без воспринимающего субъекта, без эго. Она является производной внешнего мира, передатчика, в роли же приёмника выступает эго, в самой глубине которого становятся осознанными эманации внешнего мира, зарегистрированные антеннами органов чувств. Если одно из двух отсутствует, то не возникает никакой реальности, музыка не играет и экран остаётся пустым.
Если развить концепцию реальности, как сочетания приёмника и передатчика, то вхождение в другую реальность при помощи воздействия ЛСД можно объяснить тем, что мозг, то место, где находится приёмник, изменяется биохимически. Таким образом, приёмник настраивается на другую длину волны, отличную от обычной, повседневной реальности. Поскольку бесконечное многообразие вселенной соответствует бесконечному множеству различных настроек приёмника, то в сознание вторгаются самые разнообразные реальности, каждая с соответствующим ей эго. Эти различные реальности, которые правильнее называть различными аспектами единой реальности, не взаимоисключают, а взаимодополняют друг друга, и все вместе составляют всеобъемлющую, вечную, трансцендентную реальность, в которой пребывает неизменная суть нашего самоосознания, способная запоминать различные эго.
Истинная ценность ЛСД и родственных галлюциногенов состоит в их способности изменять настройку длины волны приёмника «Я», и вызывать, таким образом, изменения в восприятии реальности. Исходя из способности вызывать к жизни различные новые картины реальности, этой истинно космогонической силы, становится понятным культовое поклонение галлюциногенным растениям, как священным.
В чем же заключается основное характерное различие между повседневной реальностью и видением мира под воздействием ЛСД? В нормальном состоянии сознания эго и внешний мир раздельны; мы находимся лицом к лицу с внешним миром; он стал объектом. Под воздействием ЛСД границы между воспринимающим «Я» и внешним миром более или менее исчезают в зависимости от глубины воздействия. Имеет место обратная связь между приёмником и передатчиком. Часть «Я» выходит за свои пределы во внешний мир, мир предметов, которые оживают и приобретают иное, более глубокое значение. Это может восприниматься как блаженство или как демонические изменения, пронизанные ужасом; в результате этого теряется уверенность в собственном «Я». В лучшем случае, новое эго чувствует блаженное единство с предметами внешнего мира, и, следовательно, с другими существами. Такое переживание полного единства с внешним миром может даже усилиться до ощущения единства с целой вселенной. Состояние космического сознания, которое в благоприятных условиях может быть вызвано ЛСД или другим галлюциногеном из группы мексиканских священных снадобий, сходно с произвольными религиозными озарениями – unio mystica. В обоих состояниях, которые зачастую длятся лишь мгновение, воспринимается реальность, дающая мимолётный взгляд на трансцендентную реальность, в которой вселенная и «Я» едины.
Готтфрид Бенн, в своём эссе «Provoziertes Leben» (Искусственная жизнь) (Limes Ve rlag, Wiesbaden, 1949), определяет реальность, где эго и мир раздельны, как «шизоидную катастрофу, Западный невроз». Далее он пишет:… Эта концепция начала формироваться в южной части нашего континента. Мучительный греко-европейский принцип победы через усилия, коварство, зло, талант, силу и поздний европейский дарвинизм и его «сверхчеловек» были инструментами для её формирования. Эго возникло, преобладало, сражалось; для этого ему были необходимы инструменты, материалы, сила. Оно имело иное взаимоотношение с материей, более отдалённое в смысле чувств, но формально более близкое. Оно анализировало материю, испытывало и классифицировало: оружие, предметы обмена, деньги. Оно разъяснило материю путём изоляции, свело её к формулам, разделило её на кусочки. (Материя стала) концепцией, нависшей проклятием над Западом, с которой Запад боролся, не понимая её, которой он жертвовал огромные количества крови и счастья; концепцией, чья внутренняя натянутость и раздроблённость делали невозможным растворение в изначальном единстве и покое дологических форм бытия… вместо этого все яснее становился катастрофический характер этой идеи… государство, социальная структура, общественная мораль, для которой жизнь имеет экономическое значение и которое не признает мира искусственной жизни, не может остановить её разрушительную силу. Общество, гигиена и расовое воспроизводство которого, как современный ритуал основаны только на пустой биологической статистике, может представлять только внешнюю точку зрения масс; с этой точки зрения оно может вести войну непрерывно, поскольку реальность – это просто сырьё, но её метафизическая основа останется навсегда сокрытой. (Этот отрывок из эссе Бенна взят из перевода Ральфа Метцнера: «Искусственная жизнь: эссе по антропологии эго», который был опубликован в Psychedelic Review I (1): 47-54, 1963. Небольшие исправления в тексте Метцнера были сделаны А. Х.) Как сформулировал Готтфрид Бенн, концепция реальности, которая разделяет «Я» и внешний мир, решительно определила ход истории эволюции западного интеллекта. Восприятие мира как материи, объекта, которому противостоит человек, родило на свет современные естественные науки и технологии – создания западного ума, изменившие мир. С их помощью человек покорил мир. Его богатства эксплуатировались и разграблялись, и грандиозные достижения технологической цивилизации, комфорт западного индустриального общества находится лицом к лицу с катастрофическим уничтожением окружающей среды. Предметный разум проник даже в сердце материи, в ядро атома, и его расщепление, и, таким образом, выпустил на волю энергию, которая угрожает жизни на нашей планете.
Злоупотребление знанием и пониманием, продуктами ищущего разума, не могли возникнуть из осознания реальности, в которой люди не отделены от окружающей среды, а существуют как часть живой природы и вселенной. Все сегодняшние попытки компенсировать ущерб посредством мер по защите окружающей среды так и останутся безнадёжными, поверхностными заплатками, если не вылечить «западный невроз», как назвал Бенн концепцию предметной реальности. Исцеление, в этом случае, означает осознание на собственном опыте глубинной, всеобъемлющей реальности.
Восприятие этой всеобъемлющей реальности не возможно в окружающей среде, уничтоженной руками человека, такой, как в наших крупных городах и промышленных районах. Здесь становиться особенно очевидным контраст между «Я» и окружающим миром. Возникает ощущение отчуждения, одиночества и угрозы. Эти ощущения отпечатались в повседневном сознании западного индустриального общества, они оставляют свой след везде, где продвигается технологическая цивилизация, и они во многом определят произведения современного искусства и литературы.