Холдсток Роберт. Кельтика

   Ниив вставила перо в мои волосы, рассмеялась и поправила его. Ее дыхание было легким, но неприятным. Она шепнула:
   – Тебе идут перья. Ты и сам это знаешь. Думаю, за свою жизнь ты износил больше перьев, чем у целой стаи чаек. Так ведь?
   – Да.
   – А еще ты танцевал в грозу.
   – Да, – согласился я.
   – И в будущем у тебя будут грозы и перья, хотя плащом тебе станет служить лес. Неужели ты не хочешь узнать, что я видела? Разве от знания будет какой-то вред? Дело сделано. Все отпечаталось в моем сознании. Нельзя приставить к стеблю отрезанную розу, Мерлин. Я не могу вернуть это в котел времени…
   – Тогда лучше расскажи.
   Она была довольна, захлопала в ладоши от радости, что может поделиться своими идениями.
   – Ваши с Уртой судьбы переплетены, как нитки в моей юбке. Очень тесно переплетены! Он умрет, а ты будешь жить. А смыслом твоей жизни станет один из сыновей его сына, он явится и причиной смерти всего, что ты любишь. Его зовут Артур. Ах, Мерлин, ты достигнешь таких высот могущества! Твоей землей станет лес. Ты будешь жить в самой его середине. А когда пойдешь куда-нибудь, лес станет тебе плащом.
   Почувствовала ли она, как я вздрогнул, когда она описывала эту сцену, так похожую на предсказания Сиамата? Она продолжила, ничего не заметив:
   – Великий человек, великий правитель сидит за толстыми стенами из дерева и земли, высокие башни касаются облаков, крепость построена на сверкающих белых скалах. Правитель боится тебя. Лес окружает эту крепость, как армия, а в центре этой армии Мерлин, он стал старше, мудрее, белее. – Ниив откинулась назад, глаза ее горели, руки были прижаты к груди. – А рядом с Господином Леса бежит маленькая тень. Эта тень… не я, конечно!
   Последние слова она произнесла смеясь, прильнув ко мне всем телом. Она прижала меня к земле, ее язык ласкал мои губы, стараясь раскрыть мой рот. Ее дыхание было несвежим, а руки настойчивыми и ищущими. Она подняла юбки, обнажая бедра, и стащила мои брюки, обнажив живот.
   Ниив отстранилась разочарованная, надулась, как обычно это делала.
   – Тогда на борту маленького Арго ты был твердым. Но ничего не сделал. Сейчас ты мягкий. И не можешь ничего сделать.
   – Мягким и останусь.
   Она откатилась от меня, села сгорбившись.
   – Я рассказала тебе, что видела. А та тень в лесу не может быть мной?
   – Та тень в лесу никогда не сможет быть тобой! – резко отрезал я, вставая. – Даже если ты проживешь пять поколений. Как бы долго ты ни прожила, даже если доживешь до очень преклонных лет, станешь морщинистой, беззубой, слепой, все равно не дотянешь до тех времен, когда леса будут следовать за мной по пятам!
   – Тогда я останусь здесь. Пока не умру. Мне здесь нравится. Я люблю орехи. А еще здесь есть оливки и вода – сладкая. Я могу призывать пчел, чтобы получить мед, и птиц, чтобы их съесть. Да, я останусь здесь. Это мое Лебединое Убежище. Когда я буду тебе нужна…
   Она сердито смотрела на меня и молчала, пока я отвязывал коня. Я в последний раз взглянул на нее и улыбнулся, а потом поскакал вниз по склону в долину, ведущую к морю. Но Ниив еще не закончила. Не совсем закончила.
   – Это ты убил мою прапрабабку? Миргу? Это правда?
   Она стояла на камне, зажатый в руке лебедь казался игрушечным.
   – Да, – крикнул я ей в ответ. – Но совершенно случайно. Я не собирался. Это был несчастный случай.
   – Какой несчастный случай?
   А почему бы и не рассказать? Она и так уже наполовину догадалась. Она убьет себя, пытаясь разузнать правду с помощью магии.
   – Она носила нашего ребенка. Мы оба знали, что в этом ребенке таится опасность. Мы отправились на озеро, чтобы Мирга родила ребенка и мы утопили его во владениях Енааки. Но твоя прапрабабка умерла при родах, и по совершенно непонятным мне причинам я не смог убить новорожденного. Я забрал девочку с собой. И передал ее твоему народу.
   – Вот в чем дело – мы родственники! – Она отшвырнула мертвую птицу подальше.
   – Да, родственники. Увы! А ты, твой полуребенок? Ты все еще носишь его?
   – Да, – ответила она с насмешкой, хотя насмешка получилась плохо. – Правда, он очень маленький. И очень терпеливый! Я еще понадоблюсь тебе, Мерлин. Скоро наступят потрясающие времена.
   Только меня это совсем не касается, подумал я, спускаясь в долину, я лишь раз оглянулся и увидел темное дерево на холме. Его ветви тянулись вверх, они раскачивались, словно от сильного ветра.
   Прощай, Ниив. Еще увидимся.
   И снова за ней осталось последнее слово, ее голос донесся до меня с вершины холма. То, что я услышал, будет всегда преследовать меня.
   – Я не все тебе рассказала из того, что видела, Мерлин… не все, что видела…
 
   Снова задрожала земля. Всадники и пешие, повозки, запряженные волами, и грохочущие колесницы покрыли холмы, с шумом переправились через реку. Некоторые ехали по берегу моря, две колонны смеющихся воинов проскакали прямо по воде, белой от занимающейся зари.
   Через два дня мы добрались до Фермопил.
 
   Некоторое время мы поднимались в гору. Долины становились уже, кедры и сосны росли все гуще, буйная зелень заглушала звуки, но затрудняла продвижение армии. На чистое лазурное небо было больно смотреть. Многочисленные горные ручьи струились по опасно скользким камням, кони ступали с трудом, часто спотыкались. Теперь колонна продвигалась медленнее. Армия Бренна растянулась по холмам, если бы греки поджидали нас здесь, то смогли бы легко разделить наши силы.
   На самом деле людей здесь не было. Дичь убежала при нашем приближении, а может, ее и не было вовсе. Когда мы наконец подошли к мощному горному хребту, перед нами открылось узкое ущелье. Все его дно было усыпано белыми человеческими костями. То были кости тех, кто пытался проникнуть в Фермопилы до нас. Их притащили сюда и бросили гнить, зимние дожди и копыта проходивших здесь животных довершили разрушение.
   Горный хребет тянулся влево и вправо, насколько хватало глаз. Склоны были такими отвесными, что местами обрушивались. Деревья крепко цеплялись за камни, их кроны клонились в нашу сторону. Небо было настолько ярким, что, посмотрев на него, человек слеп на несколько секунд. Над суровой цепью гор проплывали пушистые облака, парили соколы.
   Но в хребте был разрыв, вертикальный разрез, настолько узкий, словно его сделали ножом. Только подъехав ближе, мы смогли разглядеть расселину. Проход был извилистым, виднелось лишь самое его начало. Из него струился свет и дул печально завывающий ветер. Прямо перед входом из земли торчало копье, словно предупреждение идущим. Копье было огромным, явно сделанным из целой сосны, его венчал широкий наконечник из позеленевшей бронзы. Если бы такое копье метнули, оно могло бы проткнуть сотню человек сразу. К копью были привязаны тысячи лоскутов, трепетавших на ветру: килты и плащи погибших.
   Это копье приковало к себе внимание всех. Но вот из узкого прохода выехал всадник и остановился около копья.
   Он наблюдал за нами издалека. Шлем закрывал верхнюю часть его лица, напоминая половинку черепа. Шлем был железным, совсем простым, даже без плюмажа. Человек был одет в доспехи в этрусском стиле: короткие брюки, металлическую кирасу, надетую поверх синей рубахи с коротким рукавом, в левой руке он сжимал щит, а в правой метательное копье. На суровом лице я разглядел подстриженную седую бороду и сразу же узнал воина. И на самом деле, некоторое время посмотрев на ряды нашей армии, Ясон снял шлем и выкрикнул мое имя.
   Сразу четверо воинов поскакали к нему. Он отступил назад, поднял щит и еще раз выкрикнул мое имя. Тень от копья теперь падала на него. Но резко отданная команда, прозвучавшая из передних рядов, остановила атакующих. Они развернулись и поскакали обратно, а затем вдоль рядов загромыхала колесница.
   – Мерлин! Мерлин! Отправляйся к всаднику!
   Я вышел вперед и остановил колесницу:
   – Он зовет меня.
   – Бренн велит пойти и поговорить с ним. Похоже, он тебя знает.
   – Передай Бренну, что этот человек – мой друг, еще он друг Урты, он не опасен.
   Кельт в колеснице громко расхохотался, его наверняка рассмешило предположение, что один человек может представлять опасность для нашей орды.
   Я пустил коня вперед по костям, направляясь к Ясону, который не отрывал от меня своего сурового взгляда. Позади него из расселины задувал и выл сильный ветер. Вблизи я понял, что в расселину могут въехать не более четырех всадников в ряд или войти человек шесть пеших.
   – Я ждал тебя, – заговорил Ясон. – Я гонялся за призраком.
   – Я знаю. Тайрон рассказал.
   – Он сказал, чей это был призрак?
   – Тезокора.
   – Он позвал меня, Мерлин. Но как только я подъехал, он развернулся и ускакал прочь, словно рассердился. Я мчался что было мочи, но не мог его нагнать. Мне, конечно, следовало бы догадаться что его подослали, чтобы обмануть меня. Тогда возникает вопрос: откуда взялся призрак?
   – А ты как считаешь?
   Что я мог ему сказать? Что Медея жива и находится в этом мире? По его взгляду я догадался, что он подозревает меня. Подозревает, что я что-то недоговариваю. Если бы это случилось до того, как я узнал правду о Медее, я бы все рассказал ему. Но лицо этой женщины, ее узнающий взгляд, вспышка нежных, приятных воспоминаний останавливали. Я почувствовал, что это было бы предательством.
   Ясон продолжил:
   – Ты видел призрак в Альбе. Не может ли это быть тот же?
   – Возможно, Ясон. Я уверен, что, когда Медея прятала от тебя детей, она спрятала их порознь, одного в Греции, а другого на Альбе. Каждому из них она дала по призраку брата, чтобы они не скучали друг без друга, чтобы были счастливы. Но когда они достигли определенного возраста, призраки исчезли.
   Ясон еще сильнее нахмурился:
   – Очень странная идея. Откуда ты можешь все это знать?
   – Потому что Оргеторикс рассказал мне о своем детстве.
   – Он рассказал тебе? – Ясон одновременно изумился и оскорбился. – Когда? Когда он говорил с тобой? Ты с ним встречался?
   – Он был в этой армии. Пока ты гонялся за призраком, я встретил его у оракула в Аркамоне.
   – А сейчас он где?
   – По-моему, он отправился вперед на разведку. – Я указал на расселину.
   – Он спрашивал обо мне? Он знает, что я его разыскиваю?
   – Пока нет…
   Ясон был хитер. Его тонкие губы тронула улыбка. Конь забеспокоился, почувствовав напряжение всадника.
   – Что ты от меня скрываешь, Мерлин? Чего ты недоговариваешь?
   Я не успел ответить – через долину скакал Илькавар, оповещая о своем приближении прерывистыми взвизгами волынки. Вслед за ним скакал Тайрон. Позади стеной стояли воины Бренна, нетерпеливые, напряженные, ждущие приказа. Они ехали врозь на случай, если греки вдруг появятся на скалах над долиной.
   Илькавар остановился и улыбнулся:
   – Послание от Болджоса.
   – Что в нем?
   – А ты как думаешь? Должен заметить, что сначала там идут только сильные выражения. Если коротко, он хочет знать, что за чертовщина здесь происходит, почему, с вашего позволения, вы здесь расселись и болтаете. И если у вас найдется свободная минутка, будьте так любезны, сообщите ему и Бренну свободен проход или нет. Мне кажется, что вы только что оттуда вышли. – Теперь он обращался к Ясону.
   – Нет, ошибаетесь. Вон тот грек вышел. – Ясон кивнул на раздетый, окровавленный труп, лежащий за копьем.
   Я только сейчас обратил внимание на тело. Вот откуда у Ясона новое оружие.
   – Но он был один. И я не могу ответить на ваш вопрос.
   – Мы можем попробовать узнать, – предложил Илькавар. Он глянул вверх на величественный, поросший низкими искривленными деревьями монолит. – Чую, ни через гору, ни под горой мы не пройдем. – Он подмигнул мне и усмехнулся. – Клянусь грудью Неметоны! Еще совсем недавно нам довелось проплыть по ручейку не больше струйки мочи холодным утром, если давно не пил. После такого, думаю, этот проход нам не страшен. А ты как считаешь, Тайрон?
   Суровый критянин сохранял невозмутимость. Он взглянул вверх на узенькую полоску неба, пожал плечами и пробормотал:
   – О чем тут говорить!
   – А где Гвирион и Конан? – поинтересовался Ясон.
   – Бог их знает, – ответил Илькавар. – В последний раз я видел их в стельку пьяными. Я их поищу.
   – И еще Рубобоста с огромным конем, и Утру с его верными утэнами, – добавил Ясон.
   Я рассказал ему о том, что Рубобост возвращается на север, о поединке Урты, о том, что корнови, Урта и Улланна выпадают из игры.
   Впервые я увидел Ясона в печали. Но он был рад, что Урта выиграл поединок.
   – Я должен был остаться, – тихо сказал он. – Не нужно было гоняться за призраками. Поединок Урты с тем негодяем, конечно, не помог бы мне найти сына, но все равно следовало остаться ради других. Мы обязаны держаться вместе. Черт! Черт!
   – Нам нужно идти вперед, – сказал Тайрон, глядя на ахейца в упор.
   – Да, я знаю. Найдите кимбров.
   Тайрон и Илькавар поскакали с докладом.
 
   С нами отправились четверо из армии Болджоса; если мы натолкнемся на опасность, они поскачут обратно и предупредят. Мы въехали в расселину вслед за Ясоном. От скал исходил холод. Каждый шаг, каждое слово отражались от стен и усиливались эхом. Проход петлял то влево, то вправо, то расширялся, то сужался настолько, что только двое могли идти рядом. Небо над нами превратилось в узкую лазурную ленточку, неровную из-за ветвей деревьев.
   – Это смертельный капкан, – зачем-то сказал Илькавар. – Наверху чувствуется какое-то движение. За нами наблюдают.
   Уверен, так оно и было.
   – Возьми поводья моего коня, – шепнул я ему, – и следи за мной.
   Он кивнул, подтверждая, что понял.
   Я вызвал сокола и вылетел из расселины, опасаясь камней и стрел. Теперь я видел, что ждет нас впереди. Расселина расширялась и выходила на равнину, где нас поджидали стройные ряды греческих воинов. Солнечные блики играли на их шлемах и щитах, вдоль рядов носились конники. Греки знали, что мы приближаемся. Перед самым выходом из расселины они устроили фальшивый сосновый лес, чтобы первые кельты, вышедшие на равнину, не сразу поняли, что их ожидает.
   Но наверху над расселиной я видел лишь камни, кусты, искореженные ветром деревья. Несколько оленей спокойно паслись в траве. Те из них, что были сообразительнее, начали искать убежище – они заметили в небе меня.
   Я очень сильно удивился, что над нами никого нет. Что же тогда видел Илькавар?
   Я вернулся в свое тело, забрал поводья и догнал Ясона.
   – Нас ожидают. Нам здесь не пройти, да и ты, хоть ты и ахеец, не пройдешь, новые греки тебя не признают. Нам следует вернуться и предупредить Бренна.
   Ясон еще немного проехал вперед, услышанное явно рассердило его. Он хотел ехать дальше. Он хотел догнать своего сына. И не мог смириться ни с чем другим, тем более что теперь подобрался к сыну совсем близко. И близко к своей родине.
   Но он все-таки повернул назад и коротко кивнул:
   – Ты прав.
   Четверо воинов Болджоса поскакали назад, словно за ними гнались сами фурии, мы же отправились вслед за ними легким галопом.
   Мы только что выехали из расселины, когда первые ряды армии ринулись в нее. То были ремы, прекрасные наездники, но не очень хорошие бойцы. Тем не менее они были полны решимости прорваться в Фермопилы. С мрачными лицами они проехали мимо нас, держа наготове копья и щиты, чтобы прикрываться от падающих камней.
   Бренн отправил их на верную смерть, жесткое решение для такого расчетливого человека, как он.
   Сразу за ремами он двинул замечательных копейщиков из тектосагов, гесатов, тех же, что столь дерзко разграбили Аркамон. Их раздражало тесное пространство, поэтому они стремительно неслись вперед и громко требовали, чтобы ремы освободили им дорогу.
   Этим они лишь приближали свою смерть.
   И тут я понял, слишком поздно, что Медея помешала мне увидеть все. Она поступила, как когда-то я с дозорным. Тогда он удивился, что ничего не заметил. Наверное, умирая, он все пытался понять, как не почувствовал, что земля под ним содрогается от топота наступающей армии.
   А теперь я сам просмотрел ряды греков на гребне горы. Сверху посыпались камни, они давили всадников. Те в панике налетали друг на друга. Расселина в горе наполнялась мертвыми телами.
   Но Бренн подгонял людей, и новые ряды вливались в разлом, держа поднятые щиты, наступая на погибших и раненых.
   После каменного дождя греки принялись метать копья, стрелять из лука и пращи.
   Но что за силища была сокрыта в этой армии! Бренн предвидел трудности у Фермопил. Он всех подготовил. Последующие ряды воинов кидали на убитых щиты, создавая мост. По каждому упавшему пробегало пятеро. Там, где ущелье расширялось, они перестраивались, образуя фаланги. Кланы перемешались, все думали только о выполнении задачи. Оружие раздавалось, обменивалось, те, кто лучше владел мечом, забирали мечи у тех, кто лучше метал копья.
   Я тоже отправился в проход, хотя Бренн и Болджос уже вошли в него в разное время, чтобы увеличить шансы.
   Оба прошли, хотя Болджос потерял палец – в него попало копье, брошенное сверху, оно прошло через руку и воткнулось в седло.
   Когда мы мрачно стояли в долине костей, Илькавар бросил на меня взгляд, полный раздражения:
   – Я же говорил тебе, что там наверху люди…
   – Меня провели.
   Ясон услышал наш разговор:
   – Кто провел тебя? Кто мог провести человека, способного поднять мертвый корабль со дна озера? Который никогда не стареет? Не умирает? Иногда тебя невозможно понять. Ты что, играешь с нами, Мерлин?
   – Нет, меня провели.
   Аргонавты столпились вокруг меня, на их лицах была то ли боль, то ли отчаяние. Ясон сказал:
   – Напомни мне, что мой сын сказал Бренну? О предательстве. Как он сказал? Напомни.
   Я ничего не ответил. Ясон убрал меч. Он знал, уверен, что знал. Он хотел, чтобы я подтвердил, что не предам его ночью, только при свете дня. Так сказал его сын предводителю.
   И снова, прежде чем я что-либо сказал, Ясон заговорил:
   – Она отправила моих сыновей сквозь время. На семьсот лет вперед, если верить тебе. А сейчас ты заявляешь, что у каждого из них был призрак брата. Я вижу призраков и преследую их. А ты разговариваешь с моим сыном за моей спиной!
   Он подъехал ко мне поближе:
   – Скажи мне правду, Мерлин. Она ведь жива? Она тоже отправилась сквозь время за ними. Она сейчас с ними. Эта ведьма чинит нам препятствия. Скажи мне правду… пожалуйста…
   Илькавар пристально смотрел на меня: Он-то, конечно, знал, но ничего не сказал.
   – Да, – признался я. – Да. Она жива. Она постаралась преградить тебе путь на Альбу, потому что там спрятан Кинос. Те огромные статуи, наш страх, возможно, и само опустошение земель – дело ее рук, хотя в этом я не уверен. Она отравила твои мысли на Рейне, чтобы Арго восстал против тебя.
   – Она была на Арго? – зарычал Ясон.
   – Пряталась. Она умна. Даже Миеликки не знала, что она там.
   – Боги знают все.
   – Увы! Нет. Или, напротив, к счастью. Она посылала призраков своих сыновей им самим, чтобы те были счастливы. А тебе, чтобы поддразнить и обмануть. Она не позволила мне увидеть греков на скале. Бог знает, возможно, она и во многом другом мешала мне. Я не ожидал ее появления, поэтому и не увидел.
   – Она прибыла вместе с ними, – повторил он мои слова.
   Он спрашивал, не утверждал. Он чувствовал, что дело не в этом.
   Я ничего не сказал. Мне нечего было сказать. Ясон один из немногих людей, встретившихся мне за мою очень долгую жизнь, для кого я был открыт, словно разрезанная туша на столе.
   – Ты лжец! – выдохнул он. – Клянусь Священным Быком, ты меня обманывал. Не знаю как, не знаю, в чем именно, но обманывал. Ты предал меня! Что-то теперь произойдет. – Он в отчаянии повторил: – Что-то должно произойти. Оставь меня, Антиох. Нашей дружбе конец!
   Он отвернулся и поехал туда, где воины продолжали втискиваться в расселину, готовясь к штурму в ее конце. Гвирион бросил мне:
   – Он что же, поедет один? Разве за этим мы сюда приехали?
   Тайрон крикнул:
   – Что бы там ни произошло между тобой и Ясоном, настоятельно советую забыть об этом на время. Мы должны прорваться; Кроме того, разве мы не обещали помочь Ясону за проезд на его корабле?
   – Поехали, Мерлин, – осторожно позвал меня Илькавар. – Может, этот проход и называют Жаркими Вратами, их жар – ничто по сравнению с тем, что ждет нас с другой стороны разлома!
   Чего я не заметил сверху, когда издалека смотрел на греческую армию, так это того, что армия греков весьма малочисленна. Они сверкали металлом, яростно выкрикивали оскорбления, но их оказалось меньше, чем я думал. К тому же это были не лучшие воины – Греция еще не оправилась от предыдущих войн. Их земля была закрыта от нападения врагов, расселина препятствовала проникновению чужаков. Кроме того, греков раздирали распри, споры, разногласия.
   Клянусь Священным Быком Ясона, этим они напоминали кельтов!
   Бренн потерял больше людей, чем мог сосчитать. Я слышал, что их тела оставили в проходе на сто лет. Они так спрессовались от времени и веса людей, проезжающих там, что путники даже не подозревали, что лежит у них под ногами. А потом море, сочувствующее и сострадательное, поднялось до самых гор и унесло эти камни и кости в свои темные воды.
   Но в тот день, когда Ясон уехал от меня, греки дрались до ночи, а потом разбежались, оставляя своих убитых на разграбление. Они в ужасе уносили ноги от победоносной орды, способной призывать богов подземного мира, которых даже я боялся и старался избегать.

Глава двадцать шестая
СВЯТИЛИЩЕ

   Та красота, что не стареет,
   Ушла в века,
   Потеряна для нас,
   Не нам ей наслаждаться.

Р. Эндрю Хейдель. Цветок

   Если Бренн ожидал дальнейшего сопротивления со стороны греков, он должен был очень удивиться. Армия греков пала, она растворилась среди гор и долин, словно тень.
   Следующие несколько дней мы беспрепятственно двигались на юг, потом повернули на запад. Мы следовали маршрутом, вычерченным по смутным воспоминаниям старейшего среди нас, то есть меня. Нам попадались покинутые деревни и опустевшие поля. Но зверей уничтожить сложнее, чем урожай, а деревья ломились от фруктов. Орда Бренна значительно поредела к тому времени, как мы увидели гору Парнас. Клан за кланом начали отделяться от армии и уходить на поиски добычи.
   Акикорий ушел на восток еще раньше. Теперь Болджос и верные ему кланы отправились в другие святилища на западное побережье. Решение предводителя изумило Бренна, но он снова проявил дипломатичность. Длинный переход был прерван ради праздника, который устраивался для всех предводителей и лучших воинов кланов. Празднование длилось до утра, после долгих споров на нем было решено, что обе армии воссоединятся в Иллирии, самой северной части западного моря, оттуда горные перевалы вели как раз к реке Даан.
   В доказательство нерушимости своих обещаний оба предводителя принесли в жертву своих лучших коней. Внутренности сожгли, с каждого коня срезали гриву с куском кожи, отскоблили и сделали пояса. Бренн и Болджос обменялись поясами, связь через конский волос считалась сильной. Туши коней были разделаны и засолены, чтобы служить предводителям пищей на ближайшие дни.
   Пыль, поднимаемая армией Болджоса, застилала небо. Она держалась даже после того, как земля перестала дрожать от топота воинов. Мы устроились на ночь, но Болджос поднял нас еще до рассвета и приказал двигаться дальше, так что завтракали мы всухомятку. Дни походили один на другой до тех пор, пока не показались сверкающие склоны горы Парнас, ее свет служил маяком, маяком для завоевателей.
   В последний раз я видел Парнас в день открытия святилища. Теперь, когда мы находились в Греции, где время имело значение, я развлекался тем, что подсчитывал, сколько именно лет прошло с тех пор. Тысяча восемьсот! Тысяча восемьсот лет моей жизни. Долина дрожала, звенела от воя визгливых рогов, боя кожаных барабанов. По склонам горы бежали кричащие женщины, воздух наполнялся запахом крови убитых козлов и баранов. Я вспомнил, как тогда река, протекающая меж холмов, окрасилась в розовый цвет и запахло смертью.
   Теперь здесь было тихо, если не считать топота лошадиных копыт и скрипа колесниц, которые медленно заворачивали в глубокое ущелье, охраняющее оракул Аполлона. Мы легко преодолели обширную равнину под названием Криза. Старые западни и укрепления, разбросанные по склону, не смогли задержать нас. Я скакал впереди главной колонны вместе с Тайроном и Илькаваром, уже чувствовалось прохладное дыхание ледников, лежащих на вершине Парнаса. На расстоянии гора казалась маленькой, а сейчас крутые склоны нависли над нами, каждое движение коней отдавалось эхом.
   Мы осторожно огибали склоны и наконец оказались возле ущелья, ведущего в Дельфы. Вертикальные стены удивительно белых скал слепили глаза. Казалось, что земля, которая простиралась перед нами, рассечена мечом на две части. Все, что находилось перед скалами, казалось темным на фоне сияющей белизны. Река петляла по долине между двумя рядами древних оливковых деревьев, они тоже отливали серебром, будто покрытые инеем.
   С восходом солнца горы порозовели. Там, в этих горах, Аполлон основал святилище. Я знал, куда нужно смотреть, по какому повороту тропы, вьющейся меж мраморных плит и священных рощ, нужно идти. Мы ехали впереди колонны и вскоре увидели еще одну сверкающую полосу. То были не древние скалы раздвоенного ущелья, а последние защитники оракула, две сотни немолодых греческих воинов, готовых умереть за своего бога.