Страница:
О своих отношениях с Наполеоном Меттерних любил вспоминать до конца жизни и нередко с обычным своим самомнением проводил параллель между собой и французским императором. Он изображает свои отношения к Наполеону в виде партии в шахматы, “...во время которой мы зорко следили друг за другом: я – чтобы обыграть его, он – чтобы уничтожить меня вместе со всеми шахматными фигурами”. Однако вряд ли Наполеон, игравший в то время в шахматы – выражаясь словами Меттерниха – со всем миром, уделял такое исключительное внимание австрийскому посланнику и позже австрийскому министру. Более близкими к истине кажутся следующие слова госпожи де Ремюза, писавшей в своем дневнике: “В течение нынешнего лета (1806) в Париж приехал господин де Меттерних, посланник Австрии, сыгравший уже довольно значительную роль в Европе и сделавший быструю карьеру, хотя его дарований хватает только на интриги. Он молод и приятной наружности, пользуется успехом у дам и, как видно, очень привязался к госпоже Мюрат”.
Нельзя также без улыбки читать рассказ Меттерниха о том, как он в частных разговорах с Наполеоном принимал на себя роль моралиста. “Наполеон не отрицал добродетели и чести, – пишет Меттерних, – но постоянно твердил, что руководиться ими в жизни могут только мечтатели, за которыми он не признавал никакой способности заниматься общественными делами. Я проводил целые часы в разговорах с ним, оспаривая это положение, идущее вразрез с моими взглядами, и старался доказать, насколько оно ложно... Однако мне ни разу не удалось поколебать его убеждения”.
Положение Австрии после Пресбургского мира в 1805 году было из самых тяжелых. Потеря богатейших итальянских областей и военные контрибуции подорвали ее внутреннее благосостояние, сократили торговлю, а вместе с тем и государственные доходы. Австрийский государственный долг, равнявшийся 377 млн. гульденов, возрос до 630 млн., а стоимость поземельных владений, оцениваемых после Люневильского мира в 3640 миллионов гульденов, сразу упала в конце 1805 года на 320 миллионов. Не менее печальным было международное положение Австрии. Из ее прежних союзников не оставалось ни одного, на кого она могла бы рассчитывать в борьбе с Францией, исключая Англию; да и та ограничивалась тем, что выдавала ей незначительную субсидию во время войны. Пруссия, наполовину уменьшенная после Тильзитского договора, могла считать себя счастливой, что продолжает существовать, пусть даже как третьестепенное государство. О войне с Наполеоном она пока не могла и думать. Россия, сделавшаяся после Тильзита союзницей Франции, этим самым становилась во враждебные отношения к Австрии, которой, кроме того, угрожала своей наступательной политикой в Турции.
Таково было положение Австрии, когда Меттерних поехал посланником в Париж, В первые же дни своего пребывания там он должен был убедиться в бессилии и изолированности представляемого им государства. Как только он приехал в Париж, французское правительство вступило с ним в переговоры относительно точного проведения границ между Австрией и Итальянскими областями. Французский министр иностранных дел, Шампаньи, предложил ему заранее приготовленный проект, прося подписать его без обсуждений. Когда Меттерних, не желая согласиться с этим невыгодным для Австрии проектом, попробовал затянуть переговоры до получения инструкций из Вены, Шампаньи заметил: “Вы будете требовать инструкции, но события идут вперед, а вместе с событиями идем и мы”. Другими словами, неуступчивость Австрии может ей стоить дорого.
Наполеон, имея дело с несговорчивыми противниками, после каждой попытки сопротивления обыкновенно предъявлял новые, более жестокие условия. И, действительно, со всех сторон до Меттерниха начали доходить слухи, – вероятно, распускаемые самим Наполеоном, – будто он намерен потребовать у Австрии новой территориальной уступки – Триеста. Тогда Меттерних поторопился подписать первое предложение, оправдывая перед австрийским правительством свою поспешность “наглыми и бесстыдными угрозами французской дипломатии”.
Меттерних должен был внимательно наблюдать за различными изменениями французской политики и, главным образом, за новыми франко-русскими отношениями. Меттерниху, как и всему миру, было известно, что между Наполеоном и Александром I заключено в Тильзите секретное соглашение, касающееся Турции. Проникнуть в тайну этого соглашения, узнать, в какой степени оно обязывает Францию и Россию и угрожает интересам Австрии, – вот цель, которою задался молодой австрийский посланник.
Спустя год после его прибытия в Париж туда приехал новый русский посланник, генерал Толстой. По словам Меттерниха, Толстой имел поручение подобное тому, которое Александр I давал ехавшему в Берлин Винценгероде, – советоваться с Меттернихом во всех важных вопросах.
– Я не знаю, чего хотят от меня эти господа, – говорил ему Толстой, имея в виду Наполеона и его министров, – но они безумны, если воображают, что я сделаюсь их орудием.
– Старайтесь казаться таковым, а на деле пусть будет иное. Хорошо было бы нам условиться давать друг другу полезные указания, – отвечал Меттерних.
Желая в то же время узнать русские намерения относительно Турции, Меттерних, между прочим, дал понять Толстому, что ему из верного источника известно, что скоро решится судьба Оттоманской империи. В ответ на эту инсинуацию Толстой начал расточать уверения, что Россия не имеет никаких завоевательных намерений касательно Турции, – слова, крайне поразившие, по выражению Толстого, даже самих французов. Однако Меттерних отнесся скептически к заявлению русского посланника. “Я не позволяю себе, – пишет он Стадиону, – судить о русской политике по внешним признакам”. Тем не менее, из своего свидания с Толстым он заключил, что дружба между Францией и Россией не так уж тесна и что опасность для Австрии от франко-русского соглашения невелика; поэтому некоторое сближение между Австрией и Россией кажется Меттерниху и возможным, и желательным.
Через два месяца после приезда Толстого в Париж, в начале января 1808 года, совсем неожиданно для Меттерниха заговорил с ним о разделе Турции Талейран. По его словам, Наполеон занят двумя проектами: первый из них – завоевание Индии – относится к области фантазий и не заслуживает внимания Австрии, второй же вполне реальный – раздел Турции.
“Примите и вы участие в этом деле, – говорил Талейран Меттерниху, – французы, русские и австрийцы должны в один и тот же день войти в Константинополь”. Через несколько дней, 22 января, сам Наполеон пригласил Меттерниха к себе и повторил ему предложение Талейрана. “Я не нуждаюсь, – говорит Наполеон, – ни в каких новых территориальных уступках со стороны Турции. Египет и несколько колоний меня вполне удовлетворят, но это далеко не уравновесит громадного расширения России”.
Другими словами, для сохранения равновесия на востоке Австрия тоже должна принять участие в разделе турецких провинций.
Внимание, оказанное Наполеоном Австрии, привело Меттерниха в восторг. Он спешит донести об этом своему правительству, хотя признает, что сохранение Турции составляет один из догматов австрийской внешней политики; но если Турция будет уничтожена помимо воли Австрии, то эта последняя также должна получить свою долю.
С другой стороны, он старается проверить, серьезно ли предложение Наполеона, и узнать, в каком фазисе находятся переговоры с Россией по восточному вопросу. Меттерних устраивает свидание с Толстым и, скрывая свой разговор с Талейраном и Наполеоном, начинает исподволь его допрашивать. Он рассказывает Толстому о встревожившем его слове “Константинополь”, которое нечаянно сорвалось у Наполеона, и о сне, в котором он видел совершившийся раздел Турции; поэтому, для своего успокоения, он желает знать, какой политики придерживалась бы Россия, если бы речь коснулась этого вопроса. Однако и на этот раз Меттерниху ничего не удалось узнать от русского посланника. Толстой уверял, что Россия не желает никаких территориальных увеличений.
Тем не менее, в это же время между Францией и Россией шли оживленные переговоры о разделе Турции. Но об этом Толстой ничего не знал. Наполеон видел в нем приверженца английской партии и, помимо того, “болтуна”, не умеющего ничего скрывать; поэтому все переговоры происходили в Петербурге между Александром I и канцлером Румянцевым, с одной стороны, и французским посланником Коленкуром – с другой, причем оба правительства обязались сохранять строжайшую тайну.
Как мы уже заметили, раздел Турции был решен на Тильзитской встрече. Однако, по заключенному там тайному соглашению, разделу подлежала только часть турецких провинций. Константинополь же вместе с Румелией должны были остаться за Турцией. Таким образом, устранялся щекотливый вопрос о том, кому владеть важной в стратегическом отношении турецкой столицей. В течение семи месяцев, прошедших со времени встречи в Тильзите (конец июля 1807 года) до первых переговоров, начавшихся в феврале 1808 года, Наполеон, в связи с этими событиями, менял несколько раз свои намерения. Так, например, к великому огорчению Александра, французские войска продолжали оставаться в Силезии, которую следовало возвратить Пруссии. Когда Александр жаловался, что Наполеон не исполняет своего обещания, этот последний отвечал, что Россия точно так же продолжает занимать Валахию и Молдавию.
В то время, когда происходили эти далеко не дружеские пререкания, в Португалии и Испании обнаружилось движение против Наполеона, и последний, желая нанести окончательный удар Англии, разжигавшей антифранцузские страсти на Пиренейском полуострове, снова подымает вопрос о разделе Турции и о завоевании Индии. Второго февраля 1808 года, то есть несколько дней после вышеприведенной беседы с Меттернихом, Наполеон пишет русскому царю, советуя ему завоевать Швецию и готовиться к войне с Турцией. Письмо Наполеона ободрило начинавшего уже разочаровываться во франко-русском союзе Александра I. “Оно написано тильзитским стилем”, – говорил царь в восторге Коленкуру. Война против Швеции, “географического врага России”, как ее называл Наполеон, была объявлена. Сам Наполеон послал русским на помощь корпус в 30 тыс. человек под начальством Бернадота. Несколько месяцев спустя, после завоевания Финляндии, Александр I говорит с радостью Коленкуру: “Как видите, я воспользовался советами императора и избавился от своего географического врага”. Это событие подняло популярность франко-русского союза среди русской аристократии и офицерства, относившихся весьма отрицательно к Тильзитскому соглашению. “Будете ли вы еще жалеть о союзе с Францией? – спрашивал теперь Александр I Новосильцева. – И скажите: что нам принесли соглашения с Англией?”
Нельзя также без улыбки читать рассказ Меттерниха о том, как он в частных разговорах с Наполеоном принимал на себя роль моралиста. “Наполеон не отрицал добродетели и чести, – пишет Меттерних, – но постоянно твердил, что руководиться ими в жизни могут только мечтатели, за которыми он не признавал никакой способности заниматься общественными делами. Я проводил целые часы в разговорах с ним, оспаривая это положение, идущее вразрез с моими взглядами, и старался доказать, насколько оно ложно... Однако мне ни разу не удалось поколебать его убеждения”.
Положение Австрии после Пресбургского мира в 1805 году было из самых тяжелых. Потеря богатейших итальянских областей и военные контрибуции подорвали ее внутреннее благосостояние, сократили торговлю, а вместе с тем и государственные доходы. Австрийский государственный долг, равнявшийся 377 млн. гульденов, возрос до 630 млн., а стоимость поземельных владений, оцениваемых после Люневильского мира в 3640 миллионов гульденов, сразу упала в конце 1805 года на 320 миллионов. Не менее печальным было международное положение Австрии. Из ее прежних союзников не оставалось ни одного, на кого она могла бы рассчитывать в борьбе с Францией, исключая Англию; да и та ограничивалась тем, что выдавала ей незначительную субсидию во время войны. Пруссия, наполовину уменьшенная после Тильзитского договора, могла считать себя счастливой, что продолжает существовать, пусть даже как третьестепенное государство. О войне с Наполеоном она пока не могла и думать. Россия, сделавшаяся после Тильзита союзницей Франции, этим самым становилась во враждебные отношения к Австрии, которой, кроме того, угрожала своей наступательной политикой в Турции.
Таково было положение Австрии, когда Меттерних поехал посланником в Париж, В первые же дни своего пребывания там он должен был убедиться в бессилии и изолированности представляемого им государства. Как только он приехал в Париж, французское правительство вступило с ним в переговоры относительно точного проведения границ между Австрией и Итальянскими областями. Французский министр иностранных дел, Шампаньи, предложил ему заранее приготовленный проект, прося подписать его без обсуждений. Когда Меттерних, не желая согласиться с этим невыгодным для Австрии проектом, попробовал затянуть переговоры до получения инструкций из Вены, Шампаньи заметил: “Вы будете требовать инструкции, но события идут вперед, а вместе с событиями идем и мы”. Другими словами, неуступчивость Австрии может ей стоить дорого.
Наполеон, имея дело с несговорчивыми противниками, после каждой попытки сопротивления обыкновенно предъявлял новые, более жестокие условия. И, действительно, со всех сторон до Меттерниха начали доходить слухи, – вероятно, распускаемые самим Наполеоном, – будто он намерен потребовать у Австрии новой территориальной уступки – Триеста. Тогда Меттерних поторопился подписать первое предложение, оправдывая перед австрийским правительством свою поспешность “наглыми и бесстыдными угрозами французской дипломатии”.
Меттерних должен был внимательно наблюдать за различными изменениями французской политики и, главным образом, за новыми франко-русскими отношениями. Меттерниху, как и всему миру, было известно, что между Наполеоном и Александром I заключено в Тильзите секретное соглашение, касающееся Турции. Проникнуть в тайну этого соглашения, узнать, в какой степени оно обязывает Францию и Россию и угрожает интересам Австрии, – вот цель, которою задался молодой австрийский посланник.
Спустя год после его прибытия в Париж туда приехал новый русский посланник, генерал Толстой. По словам Меттерниха, Толстой имел поручение подобное тому, которое Александр I давал ехавшему в Берлин Винценгероде, – советоваться с Меттернихом во всех важных вопросах.
– Я не знаю, чего хотят от меня эти господа, – говорил ему Толстой, имея в виду Наполеона и его министров, – но они безумны, если воображают, что я сделаюсь их орудием.
– Старайтесь казаться таковым, а на деле пусть будет иное. Хорошо было бы нам условиться давать друг другу полезные указания, – отвечал Меттерних.
Желая в то же время узнать русские намерения относительно Турции, Меттерних, между прочим, дал понять Толстому, что ему из верного источника известно, что скоро решится судьба Оттоманской империи. В ответ на эту инсинуацию Толстой начал расточать уверения, что Россия не имеет никаких завоевательных намерений касательно Турции, – слова, крайне поразившие, по выражению Толстого, даже самих французов. Однако Меттерних отнесся скептически к заявлению русского посланника. “Я не позволяю себе, – пишет он Стадиону, – судить о русской политике по внешним признакам”. Тем не менее, из своего свидания с Толстым он заключил, что дружба между Францией и Россией не так уж тесна и что опасность для Австрии от франко-русского соглашения невелика; поэтому некоторое сближение между Австрией и Россией кажется Меттерниху и возможным, и желательным.
Через два месяца после приезда Толстого в Париж, в начале января 1808 года, совсем неожиданно для Меттерниха заговорил с ним о разделе Турции Талейран. По его словам, Наполеон занят двумя проектами: первый из них – завоевание Индии – относится к области фантазий и не заслуживает внимания Австрии, второй же вполне реальный – раздел Турции.
“Примите и вы участие в этом деле, – говорил Талейран Меттерниху, – французы, русские и австрийцы должны в один и тот же день войти в Константинополь”. Через несколько дней, 22 января, сам Наполеон пригласил Меттерниха к себе и повторил ему предложение Талейрана. “Я не нуждаюсь, – говорит Наполеон, – ни в каких новых территориальных уступках со стороны Турции. Египет и несколько колоний меня вполне удовлетворят, но это далеко не уравновесит громадного расширения России”.
Другими словами, для сохранения равновесия на востоке Австрия тоже должна принять участие в разделе турецких провинций.
Внимание, оказанное Наполеоном Австрии, привело Меттерниха в восторг. Он спешит донести об этом своему правительству, хотя признает, что сохранение Турции составляет один из догматов австрийской внешней политики; но если Турция будет уничтожена помимо воли Австрии, то эта последняя также должна получить свою долю.
С другой стороны, он старается проверить, серьезно ли предложение Наполеона, и узнать, в каком фазисе находятся переговоры с Россией по восточному вопросу. Меттерних устраивает свидание с Толстым и, скрывая свой разговор с Талейраном и Наполеоном, начинает исподволь его допрашивать. Он рассказывает Толстому о встревожившем его слове “Константинополь”, которое нечаянно сорвалось у Наполеона, и о сне, в котором он видел совершившийся раздел Турции; поэтому, для своего успокоения, он желает знать, какой политики придерживалась бы Россия, если бы речь коснулась этого вопроса. Однако и на этот раз Меттерниху ничего не удалось узнать от русского посланника. Толстой уверял, что Россия не желает никаких территориальных увеличений.
Тем не менее, в это же время между Францией и Россией шли оживленные переговоры о разделе Турции. Но об этом Толстой ничего не знал. Наполеон видел в нем приверженца английской партии и, помимо того, “болтуна”, не умеющего ничего скрывать; поэтому все переговоры происходили в Петербурге между Александром I и канцлером Румянцевым, с одной стороны, и французским посланником Коленкуром – с другой, причем оба правительства обязались сохранять строжайшую тайну.
Как мы уже заметили, раздел Турции был решен на Тильзитской встрече. Однако, по заключенному там тайному соглашению, разделу подлежала только часть турецких провинций. Константинополь же вместе с Румелией должны были остаться за Турцией. Таким образом, устранялся щекотливый вопрос о том, кому владеть важной в стратегическом отношении турецкой столицей. В течение семи месяцев, прошедших со времени встречи в Тильзите (конец июля 1807 года) до первых переговоров, начавшихся в феврале 1808 года, Наполеон, в связи с этими событиями, менял несколько раз свои намерения. Так, например, к великому огорчению Александра, французские войска продолжали оставаться в Силезии, которую следовало возвратить Пруссии. Когда Александр жаловался, что Наполеон не исполняет своего обещания, этот последний отвечал, что Россия точно так же продолжает занимать Валахию и Молдавию.
В то время, когда происходили эти далеко не дружеские пререкания, в Португалии и Испании обнаружилось движение против Наполеона, и последний, желая нанести окончательный удар Англии, разжигавшей антифранцузские страсти на Пиренейском полуострове, снова подымает вопрос о разделе Турции и о завоевании Индии. Второго февраля 1808 года, то есть несколько дней после вышеприведенной беседы с Меттернихом, Наполеон пишет русскому царю, советуя ему завоевать Швецию и готовиться к войне с Турцией. Письмо Наполеона ободрило начинавшего уже разочаровываться во франко-русском союзе Александра I. “Оно написано тильзитским стилем”, – говорил царь в восторге Коленкуру. Война против Швеции, “географического врага России”, как ее называл Наполеон, была объявлена. Сам Наполеон послал русским на помощь корпус в 30 тыс. человек под начальством Бернадота. Несколько месяцев спустя, после завоевания Финляндии, Александр I говорит с радостью Коленкуру: “Как видите, я воспользовался советами императора и избавился от своего географического врага”. Это событие подняло популярность франко-русского союза среди русской аристократии и офицерства, относившихся весьма отрицательно к Тильзитскому соглашению. “Будете ли вы еще жалеть о союзе с Францией? – спрашивал теперь Александр I Новосильцева. – И скажите: что нам принесли соглашения с Англией?”
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента