Страница:
Иконы греческой работы на глянцевых страницах каталога не нарушают гармонию ни рафаэлевским сладкообразием, ни сладкозвучием имен: «И Хрисофитиса», «И Гликофилуса»… За краткими репликами стоит глубокое знание дела:
– Синий цвет сюда очень идет… Здесь Младенец так нежно улыбается… Эта красивее всех… Нет, эта!.. Эта похожа на мою маму… А эта на тебя.
Пять минут спустя ангелов и след простыл: пьют где-нибудь чай с вареньем или снимают обертку с подарков. И вдруг выяснилось, что с ними вместе иконы разглядывал еще некто: просто глаз отказывался смотреть в ту сторону, пока ангелы были рядом. Что поделаешь, обычная иллюзия зрения.
Оставшись одна у стола, девочка пытается перевернуть страницу каталога: очевидно, ее интересует иконография иного стиля. Искореженные, иссеченные шрамами и швами ладони без пальцев плохо слушаются ее, но она добивается своего. Перед ней Петровская икона Пресвятой Богородицы, беззвучный стон, исторгнутый русским народом семьсот лет назад и донесенный техникой даже до последних пределов земли.
И странно было смотреть на них. Если икона видимым образом передает невидимую реальность, если в ее жестких линиях, тревожных и печальных красках, скупых, схематических формах передана нетленная, неземная красота, то кому дано ее воспринять? Не тому ли, кто полной мерой зачерпнул страданий, кто навсегда лишился земной, всем любезной и всеми искомой красоты?..
Жаль, что поэт, проживший долгую жизнь и видевший много горя, глубокомысленно рассуждавший о человеческой красоте – «Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?», – не стоял возле этой девочки, не смотрел в ее изуродованное огнем пожара лицо, не следил, как горестный образ Пречистой Девы с предвидящим Голгофу Младенцем Сыном отражается в ее лишенных бровей и ресниц глазах.
– Я чувствую, что моя жизнь ужасна… Каждый день приносит мне новые страдания. Не могу понять: за что?
– Страдание – неотъемлемая часть нашей жизни. Доказательство – Крест и страдающий на нем Спаситель мира. Чем большее место занимает в нашей жизни Крест, тем большее, соответственно, место уделяется и страданию.
Вопрос «За что?» — незаконный: ведь Христос ни на ком не вымещает зла, ни с кем не сводит счетов. Он любит нас, ищет пути и способы нам помочь. Поэтому законны следующие вопросы:
1) «Почему?» (непосредственные причины нашего страдания);
2) «Зачем?» (смысл, который мы способны из них извлечь);
3) «Что делать?» (как найти облегчение?).
Самым простым из трех вопросов оказывается наиболее практически важный, а именно третий. Чем ближе мы к Спасителю Христу, тем легче нам переносить страдания. А приближаться к Нему мы должны постоянно, десятками и сотнями всевозможных путей. В этом, собственно, и состоит содержание сознательной земной жизни – и об этом часто забывают наши современники. Люди пытаются «сделать что-то» для облегчения своего пути – и теряют направление на Самого Христа, на Его Евангелие, на исполнение Его святых заповедей. Типичная карикатура на христианина: «Отстаньте от меня – не видите, что ли, я молюсь!»
Отсюда можно вывести и ответ на второй вопрос, о смысле скорбей: они дают нам шанс научиться любви, углубить и расширить ее. А вот первый вопрос остается без ответа… Конечно, все люди разные, и некоторые из нас – как, видимо, и вы – имеют особую чувствительность к воздействию сил зла, особенно остро и болезненно переносят скорби. Это надо учитывать и вам самим, и вашим близким, как учитывают люди склонность к простуде или аллергии. Но это не так уж важно – коль скоро вы знаете ответ на третий вопрос и следуете ему в своей жизни.
– Я не могу понять, почему умирают люди, которые так дороги мне…
– Смерть – естественный этап в жизни человека, как выпускные экзамены для школьника. Вам дорога школа, дороги люди, которые учатся вместе с вами, – но вы ведь не хотите всю жизнь оставаться в школе! Надо двигаться вперед… Смерть – это и есть движение вперед.
Но если одни уже ушли вперед, то мы, оставшиеся пока позади, должны держать с ними связь. Это – наша молитва об умерших. Не забывайте про нее!
– В апреле похоронила мужа. С тех пор доверие к Богу не возвращается. Как будто Он обманул меня в самом главном… У меня чувство, будто Тот, Кто несравнимо сильнее меня, жестоко обманул мои надежду и доверие. Разумом понимаю все, но происходящее в глубине души верно обозначит слово «безнадежность». В душе поселился страх! Теперь я боюсь Его. И сознание этого – ужасно! Подскажите, как мне спасти мою веру и выбраться из этой бездны.
– Вы хорошо сказали, что разумом понимаете все, а душа скорбит и страдает от безнадежности и страха. Вспомним, что личность, по существу, неразделима, наши разум и чувства составляют нераздельное целое. И к победе над безнадежностью и страхом – то есть, конечно, к победе над смертью – нас ведет именно разум. И недаром вы начали с жалобы на утрату доверия к Богу: в отличие от страха и безнадежности, доверие принадлежит к сфере разума. Разум открывает нам объективную реальность. Реальность Самого Христа и Его Евангелия (доброй вести), но и не только. Реальность окружающей жизни также способствует нам в победе над смертью и страхом. Достаточно вспомнить о том, что никто из нас, здесь живущих, не минует смерти, будь то раньше или позже, чтобы привести наши чувства в трезвый порядок. А если вы думаете, что скорбь по умершему тем меньше, чем дольше человек прожил на земле, то вы глубоко ошибаетесь. Так или иначе, здешняя жизнь протекает во времени, а вечности время не присуще.
Но это духовное лекарство еще надо применить на практике, соединить ваш разум с чувствами и исцелить их. Достигается это двумя путями. Первый – деятельная любовь, будь то к вашим детям, родителям, родным, друзьям или к кому бы то ни было, кого Господь даст вам встретить. А второй путь, столь же необходимый, – это молитва, как ваша личная, так и общая, то есть богослужение. Православная церковная служба – и литургия, и панихида – имеет великую целительную силу. Только не надо ее «заказывать», а надо в ней участвовать – молиться вместе со всей Церковью, осознанно и искренне. В этом вам помогут книги с текстом богослужений и молитв.
– Если Бог – это любовь, то как Он мог допустить гибель детей в авиакатастрофе? В чем они виноваты перед Ним? Кому нужна их гибель?
– Вопрос о страдании невинных, в особенности детей, кажется неразрешимым (вспомните Ивана Карамазова!) – если забыть о двух важнейших фактах. Во-первых, наша жизнь не ограничена смертью земного тела. Во-вторых, мы живем на земле не каждый сам по себе, но вместе с ближними – будь то семья, нация или человечество в целом. И события, которые с нами происходят, могут иметь ключевое значение для окружающих. Именно об этом Господь напомнил своим ученикам, когда те задали Ему вопрос о человеке, родившемся слепым (Ин. 9:2).
Итак, христианство – это не меню в ресторане, откуда каждый может выдернуть, что ему заблагорассудится. Стоит лишь упустить что-либо, подменить, затуманить хоть одну из основ (догматов) веры, как рано или поздно все наше мировоззрение начнет разваливаться на части: перед нами возникнут «неразрешимые» вопросы, мы начнем «подправлять» веру, а затем и вовсе ее потеряем.
Разумеется, наше знание ограничено. Мы не можем однозначно ответить на вопрос «зачем» о гибели детей в авиакатастрофе – как и о любой смерти, любом страдании, любом проявлении зла. Но мы ясно видим, что смысл в страданиях существует, хотя проявляется он не всегда сразу и не всегда в тех, кто сам страдает. Мало того: понять этот смысл и применить его к собственной жизни – в этом подчас и состоит жизненный подвиг христианина. Ведь Спаситель перенес страдания ради нас – с тем чтобы наше сердце отозвалось на Его любовь и зажглось ответной любовью. А Его Воскресение из мертвых выводит нас за пределы страдания и освобождает человека от власти смерти, так что мы уже не боимся ее.
Кто знает, может статься, есть незримые нити, которые связывают авиакатастрофу лично с вами: чтобы в вашей душе, через сострадание, сердечную боль, взаимную любовь, сомнения и жажду истины укрепилась и возросла святая православная вера.
– Если, как говорят православные, Бог – это любовь, то откуда же ад? Что же это за любовь, которая осуждает виноватых на вечную – вечную! – гибель в аду, без шанса на амнистию или помилование?
– Возьмем красивую чашку тонкого фарфора, поднимем ее повыше над полом и разожмем пальцы. В следующую секунду чашки не станет: она разлетится вдребезги. Навечно. Кто осудил нашу чашку на вечную гибель? Мы сами, не правда ли? «Ничего подобного, – скажет какой-нибудь мыслитель, – это Бог виноват! Мы только дали чашке свободу, предоставили ей возможность двигаться в любом направлении. А Бог подстроил ей сокрушительный удар…»
Разумеется, это вздор. Гибель чашки – это результат действия законов природы, управляющих событиями видимого, материального мира. Законы эти нам неплохо известны: тяготение Земли, высота падения, жесткость пола и хрупкость фарфора позволяют однозначно предсказать результат нашего опыта.
В невидимом духовном мире, где живут и движутся наши бессмертные души, действуют свои законы, столь же целесообразно и стройно установленные Творцом. Законы эти тоже можно изучать – в чем и состоит духовная мудрость святой Церкви, накапливаемая из века в век. И если в наше время иные отвернулись от нее, не хотят ее знать, от этого мудрость не перестает быть мудростью, а духовные законы – законами.
Вечная гибель злой, нераскаянной души с той же необходимостью следует из законов духовного мира, с какой гибель чашки – из законов мира материального.
– Почему милосердный Бог создал жестокие законы, по которым душа обрекается на вечную гибель в аду?
– Бог ада не создавал, как не создавал Он и вообще никакого зла. Бог любит нас и ждет ответной любви, свободного выбора в пользу добра. Ад – следствие противоположного выбора, результат сознательного отказа от Божией любви. Люди, сделавшие в жизни такой выбор, продолжают следовать после смерти по накатанному пути. «Каким я жил, таким и в смерти буду!» — с вызовом восклицает обитатель Дантова ада.
Вот в каких словах излагает православную точку зрения на ад и вечные муки святитель Феофан Затворник, замечательный русский церковный писатель конца XIX века:
«Говорят: милосердие Божие не допустит вечного отвержения. Да оно и не хочет того; но что делать с теми, кто полон зла, а измениться не хочет? Они сами себя ставят за пределами милости Божией – и остаются там по своему свободному выбору…
Мы видим перед собой людей, ожесточенных во зле: если они не изменятся в земной жизни, то останутся такими же и по смерти, то есть навсегда. Когда придет всему конец – а ему прийти неизбежно – где окажутся эти ожесточенные? Уж конечно, не вместе с теми, кто очистил душу от зла. Вот и ад! Изменятся ли они там к лучшему, не изменившись в лучших условиях земной жизни? Если нет, то вот и вечный ад!
Не Бог виновник ада и вечных мучений, а люди. Не будь нераскаянных грешников, и ада не будет. Того и ждет от нас Господь; за тем Он и на землю приходил, за то и принял смерть на Кресте. Если Он желает безгрешности, то, значит, и желает избавить каждого от вечных мук. Все дело за нами.
Давайте же сговоримся и уничтожим ад безгрешностью. Господь будет рад этому; для того он и дал нам узнать про ад, чтобы всякий поостерегся туда попасть».
– Если Бог справедлив, почему осуждается на вечные муки тот, кто делает добро, но не ходит в церковь, а тот, кто совершает зло, а потом в церкви кается, попадает в рай? По-моему, это не совсем справедливо.
– Как только что сказано, мы не знаем, кто именно попадает в рай, а кто в ад. Мы в упор не видим своих грехов, ошибок и слабостей, пытаемся рассуждать о чужих грехах и с близорукой самоуверенностью заявляем, что мы, дескать, будем в раю, а «они», конечно же, в аду… Нет нужды опровергать такие взгляды: с Православием они ничего общего не имеют.
Спасение христианина – между страхом и надеждой; оно строится на смирении, которое мы так усердно расхваливаем и так лениво претворяем в жизнь. Разумеется, смиренный человек с порога отбросит все домыслы о «достойных» и «недостойных» Небесного Царства. И если бы нам удалось заглянуть в рай, мы бы изумились до крайности, не найдя среди его обитателей всех тех, кого мы ожидаем там увидеть, и, наоборот, обнаружив там тех, кому, по нашему мнению, там не место…
На этом можно было бы закончить разговор, если бы не один предмет, который требует нашего внимания: справедливость. Если население рая и ада – это, попросту говоря, не наше с вами дело, то Божия справедливость касается каждого из нас, и мы обязаны иметь о ней достаточно ясное представление.
А ясности-то у нас и нет. Мешает ей все наша близорукость. Без оглядки перенося на Бога все, к чему мы приспособились и привыкли в земной жизни, мы рисуем Его в нашем приземленном сознании то рассеянным чудаком, без разбора сыплющим золото направо и налево, то хладнокровным бухгалтером, безжалостно сводящим счеты с неисправными должниками.
Надо сказать, что подобные заблуждения по большей части берут начало на Западе, в протестантизме и римо-католицизме, и лучшие православные авторы положили немало труда на их преодоление. Но с той поры, когда Православие было под сильным влиянием западных наставников, вполне освободиться от них пока не удалось.
Успех больше заметен, когда заходит речь о Божием милосердии и человеколюбии. Что Бог не прячется ни в жадном лавочнике, который требует долг с процентами, ни в заносчивом барине, которому подавай «удовлетворение за нанесенное оскорбление», это, надо полагать, сегодня уже ясно каждому. Но со справедливостью дело обстоит хуже. У нас перед глазами многочисленные примеры справедливости, нелицеприятия, беспристрастности, равенства граждан перед законом. Уж конечно, Небесный Судия превосходит земных судей в этих качествах при назначении людям их вечной участи…
Если мы – христиане, то во всяком серьезном вопросе (а данный вопрос, бесспорно, относится к самым серьезным) мы должны видеть Личность Христа. И более того: если какой-либо серьезный вопрос решается помимо Христа, мы должны признать такое решение неполным, неточным, неправильным. А между тем именно это и происходит в данном случае! Если судьбу человека, его вечную жизнь или вечную гибель определяет сверхсправедливый, супербеспристрастный, абсолютно всеведущий Судья на основании объективных свидетельств и неопровержимых доказательств – то к чему, спрашивается, и Голгофа, и Крест, и гвозди, и копие, и желчь, и оцет, и камень, отваленный от Гроба, и дорога в Эммаус?
Ответ можно дать, несколько расширив поле нашего зрения. Мы можем – а точнее, обязаны – сделать это на основании святоотеческого учения о трех мотивирующих началах в человеческой душе: рабском (из страха перед наказанием), наемническом (из интереса к вознаграждению) и сыновнем – начале любви. Первые два начала охватываются понятием справедливости: как наказание, так и вознаграждение Господь определяет нам строго по мере наших собственных действий. Но третье начало к справедливости не сводится, а без него нет христианства. Нет и спасения.
Аналогия наша, как и всякая аналогия, ограниченна и приблизительна. Но она вполне законна, поскольку позволяет увидеть небесное в земном. Ведь и образ праведного Небесного Судьи – тоже аналогия.
Итак, представьте себе, что вы возвращаетесь домой – после трудного рабочего дня, долгой командировки, многолетнего странствия – по улицам большого города. Дома вас ждут: жена (или муж), родители, дети. Ждут и любят. И вы любите их (его, ее), и ваше сердце горит ясным видением скорой радостной встречи.
Вы скользите взглядом по окружающим вас незнакомым лицам, и странная мысль приходит вам в голову: «А справедливо ли, что эти люди лишены радости, которая меня ожидает? Они ведь не войдут со мною в мой дом, ничего не увидят, не услышат, не узнают… Я-то ничем не лучше их: за какие же мои добродетели и заслуги готовится мне мое счастье?»
Нелепость, не правда ли?
Счастье – плод любви, а не справедливости. За добродетели и заслуги, по справедливости, можно получить орден, ученую степень и энную сумму денег (а если наоборот – за преступления, то штраф или срок за решеткой), но счастье приходит другим путем: путем любви, путем Христа.
Бог становится Человеком, восходит на Крест – и дарит нам счастье вечной жизни в Его Царстве не по справедливости, а по любви. И мы, принимая этот дар, отвечаем Ему любовью на любовь. Или не отвечаем – и отвергаем…
Защита среды обитания
– Синий цвет сюда очень идет… Здесь Младенец так нежно улыбается… Эта красивее всех… Нет, эта!.. Эта похожа на мою маму… А эта на тебя.
Пять минут спустя ангелов и след простыл: пьют где-нибудь чай с вареньем или снимают обертку с подарков. И вдруг выяснилось, что с ними вместе иконы разглядывал еще некто: просто глаз отказывался смотреть в ту сторону, пока ангелы были рядом. Что поделаешь, обычная иллюзия зрения.
Оставшись одна у стола, девочка пытается перевернуть страницу каталога: очевидно, ее интересует иконография иного стиля. Искореженные, иссеченные шрамами и швами ладони без пальцев плохо слушаются ее, но она добивается своего. Перед ней Петровская икона Пресвятой Богородицы, беззвучный стон, исторгнутый русским народом семьсот лет назад и донесенный техникой даже до последних пределов земли.
И странно было смотреть на них. Если икона видимым образом передает невидимую реальность, если в ее жестких линиях, тревожных и печальных красках, скупых, схематических формах передана нетленная, неземная красота, то кому дано ее воспринять? Не тому ли, кто полной мерой зачерпнул страданий, кто навсегда лишился земной, всем любезной и всеми искомой красоты?..
Жаль, что поэт, проживший долгую жизнь и видевший много горя, глубокомысленно рассуждавший о человеческой красоте – «Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?», – не стоял возле этой девочки, не смотрел в ее изуродованное огнем пожара лицо, не следил, как горестный образ Пречистой Девы с предвидящим Голгофу Младенцем Сыном отражается в ее лишенных бровей и ресниц глазах.
– Я чувствую, что моя жизнь ужасна… Каждый день приносит мне новые страдания. Не могу понять: за что?
– Страдание – неотъемлемая часть нашей жизни. Доказательство – Крест и страдающий на нем Спаситель мира. Чем большее место занимает в нашей жизни Крест, тем большее, соответственно, место уделяется и страданию.
Вопрос «За что?» — незаконный: ведь Христос ни на ком не вымещает зла, ни с кем не сводит счетов. Он любит нас, ищет пути и способы нам помочь. Поэтому законны следующие вопросы:
1) «Почему?» (непосредственные причины нашего страдания);
2) «Зачем?» (смысл, который мы способны из них извлечь);
3) «Что делать?» (как найти облегчение?).
Самым простым из трех вопросов оказывается наиболее практически важный, а именно третий. Чем ближе мы к Спасителю Христу, тем легче нам переносить страдания. А приближаться к Нему мы должны постоянно, десятками и сотнями всевозможных путей. В этом, собственно, и состоит содержание сознательной земной жизни – и об этом часто забывают наши современники. Люди пытаются «сделать что-то» для облегчения своего пути – и теряют направление на Самого Христа, на Его Евангелие, на исполнение Его святых заповедей. Типичная карикатура на христианина: «Отстаньте от меня – не видите, что ли, я молюсь!»
Отсюда можно вывести и ответ на второй вопрос, о смысле скорбей: они дают нам шанс научиться любви, углубить и расширить ее. А вот первый вопрос остается без ответа… Конечно, все люди разные, и некоторые из нас – как, видимо, и вы – имеют особую чувствительность к воздействию сил зла, особенно остро и болезненно переносят скорби. Это надо учитывать и вам самим, и вашим близким, как учитывают люди склонность к простуде или аллергии. Но это не так уж важно – коль скоро вы знаете ответ на третий вопрос и следуете ему в своей жизни.
– Я не могу понять, почему умирают люди, которые так дороги мне…
– Смерть – естественный этап в жизни человека, как выпускные экзамены для школьника. Вам дорога школа, дороги люди, которые учатся вместе с вами, – но вы ведь не хотите всю жизнь оставаться в школе! Надо двигаться вперед… Смерть – это и есть движение вперед.
Но если одни уже ушли вперед, то мы, оставшиеся пока позади, должны держать с ними связь. Это – наша молитва об умерших. Не забывайте про нее!
– В апреле похоронила мужа. С тех пор доверие к Богу не возвращается. Как будто Он обманул меня в самом главном… У меня чувство, будто Тот, Кто несравнимо сильнее меня, жестоко обманул мои надежду и доверие. Разумом понимаю все, но происходящее в глубине души верно обозначит слово «безнадежность». В душе поселился страх! Теперь я боюсь Его. И сознание этого – ужасно! Подскажите, как мне спасти мою веру и выбраться из этой бездны.
– Вы хорошо сказали, что разумом понимаете все, а душа скорбит и страдает от безнадежности и страха. Вспомним, что личность, по существу, неразделима, наши разум и чувства составляют нераздельное целое. И к победе над безнадежностью и страхом – то есть, конечно, к победе над смертью – нас ведет именно разум. И недаром вы начали с жалобы на утрату доверия к Богу: в отличие от страха и безнадежности, доверие принадлежит к сфере разума. Разум открывает нам объективную реальность. Реальность Самого Христа и Его Евангелия (доброй вести), но и не только. Реальность окружающей жизни также способствует нам в победе над смертью и страхом. Достаточно вспомнить о том, что никто из нас, здесь живущих, не минует смерти, будь то раньше или позже, чтобы привести наши чувства в трезвый порядок. А если вы думаете, что скорбь по умершему тем меньше, чем дольше человек прожил на земле, то вы глубоко ошибаетесь. Так или иначе, здешняя жизнь протекает во времени, а вечности время не присуще.
Но это духовное лекарство еще надо применить на практике, соединить ваш разум с чувствами и исцелить их. Достигается это двумя путями. Первый – деятельная любовь, будь то к вашим детям, родителям, родным, друзьям или к кому бы то ни было, кого Господь даст вам встретить. А второй путь, столь же необходимый, – это молитва, как ваша личная, так и общая, то есть богослужение. Православная церковная служба – и литургия, и панихида – имеет великую целительную силу. Только не надо ее «заказывать», а надо в ней участвовать – молиться вместе со всей Церковью, осознанно и искренне. В этом вам помогут книги с текстом богослужений и молитв.
– Если Бог – это любовь, то как Он мог допустить гибель детей в авиакатастрофе? В чем они виноваты перед Ним? Кому нужна их гибель?
– Вопрос о страдании невинных, в особенности детей, кажется неразрешимым (вспомните Ивана Карамазова!) – если забыть о двух важнейших фактах. Во-первых, наша жизнь не ограничена смертью земного тела. Во-вторых, мы живем на земле не каждый сам по себе, но вместе с ближними – будь то семья, нация или человечество в целом. И события, которые с нами происходят, могут иметь ключевое значение для окружающих. Именно об этом Господь напомнил своим ученикам, когда те задали Ему вопрос о человеке, родившемся слепым (Ин. 9:2).
Итак, христианство – это не меню в ресторане, откуда каждый может выдернуть, что ему заблагорассудится. Стоит лишь упустить что-либо, подменить, затуманить хоть одну из основ (догматов) веры, как рано или поздно все наше мировоззрение начнет разваливаться на части: перед нами возникнут «неразрешимые» вопросы, мы начнем «подправлять» веру, а затем и вовсе ее потеряем.
Разумеется, наше знание ограничено. Мы не можем однозначно ответить на вопрос «зачем» о гибели детей в авиакатастрофе – как и о любой смерти, любом страдании, любом проявлении зла. Но мы ясно видим, что смысл в страданиях существует, хотя проявляется он не всегда сразу и не всегда в тех, кто сам страдает. Мало того: понять этот смысл и применить его к собственной жизни – в этом подчас и состоит жизненный подвиг христианина. Ведь Спаситель перенес страдания ради нас – с тем чтобы наше сердце отозвалось на Его любовь и зажглось ответной любовью. А Его Воскресение из мертвых выводит нас за пределы страдания и освобождает человека от власти смерти, так что мы уже не боимся ее.
Кто знает, может статься, есть незримые нити, которые связывают авиакатастрофу лично с вами: чтобы в вашей душе, через сострадание, сердечную боль, взаимную любовь, сомнения и жажду истины укрепилась и возросла святая православная вера.
– Если, как говорят православные, Бог – это любовь, то откуда же ад? Что же это за любовь, которая осуждает виноватых на вечную – вечную! – гибель в аду, без шанса на амнистию или помилование?
– Возьмем красивую чашку тонкого фарфора, поднимем ее повыше над полом и разожмем пальцы. В следующую секунду чашки не станет: она разлетится вдребезги. Навечно. Кто осудил нашу чашку на вечную гибель? Мы сами, не правда ли? «Ничего подобного, – скажет какой-нибудь мыслитель, – это Бог виноват! Мы только дали чашке свободу, предоставили ей возможность двигаться в любом направлении. А Бог подстроил ей сокрушительный удар…»
Разумеется, это вздор. Гибель чашки – это результат действия законов природы, управляющих событиями видимого, материального мира. Законы эти нам неплохо известны: тяготение Земли, высота падения, жесткость пола и хрупкость фарфора позволяют однозначно предсказать результат нашего опыта.
В невидимом духовном мире, где живут и движутся наши бессмертные души, действуют свои законы, столь же целесообразно и стройно установленные Творцом. Законы эти тоже можно изучать – в чем и состоит духовная мудрость святой Церкви, накапливаемая из века в век. И если в наше время иные отвернулись от нее, не хотят ее знать, от этого мудрость не перестает быть мудростью, а духовные законы – законами.
Вечная гибель злой, нераскаянной души с той же необходимостью следует из законов духовного мира, с какой гибель чашки – из законов мира материального.
– Почему милосердный Бог создал жестокие законы, по которым душа обрекается на вечную гибель в аду?
– Бог ада не создавал, как не создавал Он и вообще никакого зла. Бог любит нас и ждет ответной любви, свободного выбора в пользу добра. Ад – следствие противоположного выбора, результат сознательного отказа от Божией любви. Люди, сделавшие в жизни такой выбор, продолжают следовать после смерти по накатанному пути. «Каким я жил, таким и в смерти буду!» — с вызовом восклицает обитатель Дантова ада.
Вот в каких словах излагает православную точку зрения на ад и вечные муки святитель Феофан Затворник, замечательный русский церковный писатель конца XIX века:
«Говорят: милосердие Божие не допустит вечного отвержения. Да оно и не хочет того; но что делать с теми, кто полон зла, а измениться не хочет? Они сами себя ставят за пределами милости Божией – и остаются там по своему свободному выбору…
Мы видим перед собой людей, ожесточенных во зле: если они не изменятся в земной жизни, то останутся такими же и по смерти, то есть навсегда. Когда придет всему конец – а ему прийти неизбежно – где окажутся эти ожесточенные? Уж конечно, не вместе с теми, кто очистил душу от зла. Вот и ад! Изменятся ли они там к лучшему, не изменившись в лучших условиях земной жизни? Если нет, то вот и вечный ад!
Не Бог виновник ада и вечных мучений, а люди. Не будь нераскаянных грешников, и ада не будет. Того и ждет от нас Господь; за тем Он и на землю приходил, за то и принял смерть на Кресте. Если Он желает безгрешности, то, значит, и желает избавить каждого от вечных мук. Все дело за нами.
Давайте же сговоримся и уничтожим ад безгрешностью. Господь будет рад этому; для того он и дал нам узнать про ад, чтобы всякий поостерегся туда попасть».
– Если Бог справедлив, почему осуждается на вечные муки тот, кто делает добро, но не ходит в церковь, а тот, кто совершает зло, а потом в церкви кается, попадает в рай? По-моему, это не совсем справедливо.
– Как только что сказано, мы не знаем, кто именно попадает в рай, а кто в ад. Мы в упор не видим своих грехов, ошибок и слабостей, пытаемся рассуждать о чужих грехах и с близорукой самоуверенностью заявляем, что мы, дескать, будем в раю, а «они», конечно же, в аду… Нет нужды опровергать такие взгляды: с Православием они ничего общего не имеют.
Спасение христианина – между страхом и надеждой; оно строится на смирении, которое мы так усердно расхваливаем и так лениво претворяем в жизнь. Разумеется, смиренный человек с порога отбросит все домыслы о «достойных» и «недостойных» Небесного Царства. И если бы нам удалось заглянуть в рай, мы бы изумились до крайности, не найдя среди его обитателей всех тех, кого мы ожидаем там увидеть, и, наоборот, обнаружив там тех, кому, по нашему мнению, там не место…
На этом можно было бы закончить разговор, если бы не один предмет, который требует нашего внимания: справедливость. Если население рая и ада – это, попросту говоря, не наше с вами дело, то Божия справедливость касается каждого из нас, и мы обязаны иметь о ней достаточно ясное представление.
А ясности-то у нас и нет. Мешает ей все наша близорукость. Без оглядки перенося на Бога все, к чему мы приспособились и привыкли в земной жизни, мы рисуем Его в нашем приземленном сознании то рассеянным чудаком, без разбора сыплющим золото направо и налево, то хладнокровным бухгалтером, безжалостно сводящим счеты с неисправными должниками.
Надо сказать, что подобные заблуждения по большей части берут начало на Западе, в протестантизме и римо-католицизме, и лучшие православные авторы положили немало труда на их преодоление. Но с той поры, когда Православие было под сильным влиянием западных наставников, вполне освободиться от них пока не удалось.
Успех больше заметен, когда заходит речь о Божием милосердии и человеколюбии. Что Бог не прячется ни в жадном лавочнике, который требует долг с процентами, ни в заносчивом барине, которому подавай «удовлетворение за нанесенное оскорбление», это, надо полагать, сегодня уже ясно каждому. Но со справедливостью дело обстоит хуже. У нас перед глазами многочисленные примеры справедливости, нелицеприятия, беспристрастности, равенства граждан перед законом. Уж конечно, Небесный Судия превосходит земных судей в этих качествах при назначении людям их вечной участи…
Если мы – христиане, то во всяком серьезном вопросе (а данный вопрос, бесспорно, относится к самым серьезным) мы должны видеть Личность Христа. И более того: если какой-либо серьезный вопрос решается помимо Христа, мы должны признать такое решение неполным, неточным, неправильным. А между тем именно это и происходит в данном случае! Если судьбу человека, его вечную жизнь или вечную гибель определяет сверхсправедливый, супербеспристрастный, абсолютно всеведущий Судья на основании объективных свидетельств и неопровержимых доказательств – то к чему, спрашивается, и Голгофа, и Крест, и гвозди, и копие, и желчь, и оцет, и камень, отваленный от Гроба, и дорога в Эммаус?
Ответ можно дать, несколько расширив поле нашего зрения. Мы можем – а точнее, обязаны – сделать это на основании святоотеческого учения о трех мотивирующих началах в человеческой душе: рабском (из страха перед наказанием), наемническом (из интереса к вознаграждению) и сыновнем – начале любви. Первые два начала охватываются понятием справедливости: как наказание, так и вознаграждение Господь определяет нам строго по мере наших собственных действий. Но третье начало к справедливости не сводится, а без него нет христианства. Нет и спасения.
Аналогия наша, как и всякая аналогия, ограниченна и приблизительна. Но она вполне законна, поскольку позволяет увидеть небесное в земном. Ведь и образ праведного Небесного Судьи – тоже аналогия.
Итак, представьте себе, что вы возвращаетесь домой – после трудного рабочего дня, долгой командировки, многолетнего странствия – по улицам большого города. Дома вас ждут: жена (или муж), родители, дети. Ждут и любят. И вы любите их (его, ее), и ваше сердце горит ясным видением скорой радостной встречи.
Вы скользите взглядом по окружающим вас незнакомым лицам, и странная мысль приходит вам в голову: «А справедливо ли, что эти люди лишены радости, которая меня ожидает? Они ведь не войдут со мною в мой дом, ничего не увидят, не услышат, не узнают… Я-то ничем не лучше их: за какие же мои добродетели и заслуги готовится мне мое счастье?»
Нелепость, не правда ли?
Счастье – плод любви, а не справедливости. За добродетели и заслуги, по справедливости, можно получить орден, ученую степень и энную сумму денег (а если наоборот – за преступления, то штраф или срок за решеткой), но счастье приходит другим путем: путем любви, путем Христа.
Бог становится Человеком, восходит на Крест – и дарит нам счастье вечной жизни в Его Царстве не по справедливости, а по любви. И мы, принимая этот дар, отвечаем Ему любовью на любовь. Или не отвечаем – и отвергаем…
Защита среды обитания
Если автолюбитель решит слить отработанное масло на лесную лужайку или в речку, его ждет штраф. Еще более строгая ответственность ложится на того, кто сбрасывает в воду неочищенные канализационные стоки или в атмосферу – ядовитые газы.
Заметим, что никто не запрещает смену масла, канализацию или химическое производство. Но всему свое место и свой порядок. Отработанное масло надо собрать и утилизировать, для сточных вод есть отстойники, для летучих отходов производства – фильтры. Пожалуйста, пользуйтесь на здоровье. А если вам это не нравится, – скажем, вы решили сэкономить на очистке и переработке отходов, – тогда уж не обессудьте, придется держать ответ перед законом.
Интересно, найдутся ли у нас такие «защитники гражданских свобод», которые выступили бы с протестом против подобных мер: дескать, кто смеет ограничивать право личности распоряжаться своим машинным маслом, фекалиями или промотходами как заблагорассудится? А если бы даже и нашлись (выскочили, скажем, из психиатрической лечебницы), им бы терпеливо объяснили: вы живете не в вакууме, а в общей среде обитания, поэтому ваши действия могут влиять на других – даже если вы об этом не задумывались.
Степень и широта такого влияния может быть самой различной; соответственно различаются и степень ответственности, и меры против нарушителей. Скажем, если вы вырастили куст жасмина, а вашему соседу не нравится его запах, то навряд ли ему удастся мобилизовать органы власти или общественное мнение в свою пользу. Иное дело – если вы развели свиней… Еще лет тридцать тому назад безумием могла бы показаться попытка ограничить курение в общественных местах – а сегодня в цивилизованных странах (употребим это слово без кавычек) курильщикам все чаще приходится наступать на горло своей привычке в ресторанах, на рабочем месте и даже на улице.
Как-то мне пришлось ехать в машине с одним завзятым идеологом «раскрепощения» и фанатиком всевозможных «прав». Понося Россию последними словам за недостаточную приверженность своей идеологической линии и с восторгом отзываясь о зарубежных странах, особенно о штате Калифорния, он швырнул в окно недокуренную сигарету. На мое замечание, что в Калифорнии выкинутый в окно окурок – если едет полицейский патруль без опознавательных знаков, что бывает нередко, – обойдется вам в 300 долларов штрафа, он с раздражением бросил: «Ну, значит и там ничего не понимают в жизни!» Ирония состоит в том, что именно Калифорния, помимо социальных и идейных эксцессов и вывертов, применяя столь крутые меры к защите среды обитания, по праву гордится достигнутыми успехами.
В самом деле, власть не вправе – да и не в силах – диктовать людям их личную жизнь. Но что власть способна сделать – это защитить среду обитания нашей семьи и наших детей. Более того, власть обязана это сделать: для того она и существует.
У разных стран и народов центральной и местной власти принадлежит различная роль. Соединенные Штаты Америки, к примеру, возникли как союз независимых государств на основе ограничения власти вашингтонской администрации. Напротив, наше национальное наследие – это укрепление власти Москвы через преодоление усобиц и местных амбиций. Понятно, что дело защиты среды обитания может быть более или менее централизованным, в зависимости от действующих законов и политических реалий. Однако, коль скоро среда обитания по своей природе объединяет всю нацию, то и защита ее должна направляться из центра. И если на примере США мы видим выражение национальной воли в новых и новых действиях федеральной власти по защите тех или иных сфер среды обитания, то как важно и неотложно для граждан
России проявить тем большую волю к общенациональным мерам – законодательным, административным и судебно-правовым – по защите среды обитания своей семьи и своих детей!
Подобные аргументы – в лучшем случае заблуждение, а в худшем – целенаправленный обман. Общеизвестно, что антиникотиновые меры в западных странах встретили противодействие именно на таких основаниях. Однако данные объективных исследований наряду с ясно выраженной волей большинства позволили преодолеть организованный саботаж табачной индустрии и курильщиков. Волю большинства у нас, как правило, удавалось аккуратно замазывать и держать под спудом – по крайней мере до недавнего времени. Что же касается губительности нравственного загрязнения для семьи и детей, – и общества в целом, – объективных данных здесь куда больше, чем о табачном дыме и даже о фекалиях в питьевой воде.
Ну а если кто-то усомнится в реальности воздействия нравственного состояния людей на жизнь в целом, тот пускай вспомнит Беслан.
– Существуют ли объективные этические нормы? Ведь у каждого человека свои понятия о добре и зле.
– У каждого могут быть свои понятия о нормах речи и правописания, о литературе и искусстве, об исторических лицах и событиях, о происхождении Земли и Вселенной, о биологии, психологии, медицине… – даже о математике. Но потом мы начинаем учиться, знакомиться с фактами и приводим собственные наши понятия в согласие с объективной истиной – в той мере, в какой эта объективная истина нам доступна на сегодняшний день. Почему же в области нравственности тот же процесс происходит столь неуверенно, с такими трудностями?
«Если бы геометрия вооружалась против наших страстей так же, как нравственность, – заметил когда-то немецкий философ Готфрид Лейбниц, – мы бы не менее ее оспаривали и нарушали, несмотря на все доказательства Евклида и Архимеда, которые называли бы выдумками».
Не надо, однако, думать, что дело совсем уж безнадежно. Господь дает нам средства к познанию объективной истины, хотя в сфере добра и зла средства эти куда более горькие, нежели в точных и естественных науках. Так, например, совсем недавно по историческому счету, в конце XIX столетия, среди образованных, культурных людей были популярны мнения о «полноценных» и «неполноценных» народах и расах. Мало кого при этом беспокоило, что они противоречат христианским нравственным нормам. Наступил век двадцатый и принес с собой такую лавину зла, – вполне объективного, – что философам-моралистам срочно пришлось пересматривать свои теории. То же самое может быть сказано и про множество других нравственных вопросов.
– Работа для меня является настоящим испытанием. Все разговоры сослуживцев – о любовных похождениях. К тому же они не могут общаться без мата. Не знаю, как правильно себя вести. С одной стороны, хочется показать, что я не поддерживаю их интересы, а с другой стороны, не хочется выглядеть заносчивым, тем более сам я далеко не идеален.
– Ваш короткий вопрос уже содержит в себе заготовки ответа. Да, вся наша жизнь – это испытание, но не такое испытание, как проволоки на разрыв (тянуть, пока не лопнет), а такое, как у спортсмена или солдата: чтобы выяснить недостатки, слабые стороны и устранить их. У большинства из нас есть недостатки: либо нехватка терпения и доброжелательности, либо податливость дурным влияниям. А иной раз и оба сразу.
Судя по вашему описанию, работа предоставляет вам идеальные условия для избавления от этих недостатков: что может быть лучше? Но, конечно, и в испытании должна быть мера. Поэтому есть смысл поглядывать по сторонам в поисках новой работы. Помните: трудоустройство – это свободное обоюдно-приемлемое соглашение между работодателем и работником. А у нас его подчас воспринимают как крепостную зависимость.
Заметим, что никто не запрещает смену масла, канализацию или химическое производство. Но всему свое место и свой порядок. Отработанное масло надо собрать и утилизировать, для сточных вод есть отстойники, для летучих отходов производства – фильтры. Пожалуйста, пользуйтесь на здоровье. А если вам это не нравится, – скажем, вы решили сэкономить на очистке и переработке отходов, – тогда уж не обессудьте, придется держать ответ перед законом.
Интересно, найдутся ли у нас такие «защитники гражданских свобод», которые выступили бы с протестом против подобных мер: дескать, кто смеет ограничивать право личности распоряжаться своим машинным маслом, фекалиями или промотходами как заблагорассудится? А если бы даже и нашлись (выскочили, скажем, из психиатрической лечебницы), им бы терпеливо объяснили: вы живете не в вакууме, а в общей среде обитания, поэтому ваши действия могут влиять на других – даже если вы об этом не задумывались.
Степень и широта такого влияния может быть самой различной; соответственно различаются и степень ответственности, и меры против нарушителей. Скажем, если вы вырастили куст жасмина, а вашему соседу не нравится его запах, то навряд ли ему удастся мобилизовать органы власти или общественное мнение в свою пользу. Иное дело – если вы развели свиней… Еще лет тридцать тому назад безумием могла бы показаться попытка ограничить курение в общественных местах – а сегодня в цивилизованных странах (употребим это слово без кавычек) курильщикам все чаще приходится наступать на горло своей привычке в ресторанах, на рабочем месте и даже на улице.
Как-то мне пришлось ехать в машине с одним завзятым идеологом «раскрепощения» и фанатиком всевозможных «прав». Понося Россию последними словам за недостаточную приверженность своей идеологической линии и с восторгом отзываясь о зарубежных странах, особенно о штате Калифорния, он швырнул в окно недокуренную сигарету. На мое замечание, что в Калифорнии выкинутый в окно окурок – если едет полицейский патруль без опознавательных знаков, что бывает нередко, – обойдется вам в 300 долларов штрафа, он с раздражением бросил: «Ну, значит и там ничего не понимают в жизни!» Ирония состоит в том, что именно Калифорния, помимо социальных и идейных эксцессов и вывертов, применяя столь крутые меры к защите среды обитания, по праву гордится достигнутыми успехами.
* * *
Нужно ли говорить о детях России? О российской семье? О количестве абортов? О рождаемости? О смертности? О демографическом прогнозе? О будущем нации в полувековой перспективе? Конечно нет. Эти предметы прекрасно известны всем до единого. Как и вошедшая уже в привычку раздраженная реакция: «Что вы от нас хотите? Невозможно заставить людей вступать в брак, рожать и воспитывать детей, невозможно насильно удержать их от абортов и разводов, от сигареты, водки и наркотиков. Это вопросы личной жизни, они к государственной власти не имеют отношения».В самом деле, власть не вправе – да и не в силах – диктовать людям их личную жизнь. Но что власть способна сделать – это защитить среду обитания нашей семьи и наших детей. Более того, власть обязана это сделать: для того она и существует.
У разных стран и народов центральной и местной власти принадлежит различная роль. Соединенные Штаты Америки, к примеру, возникли как союз независимых государств на основе ограничения власти вашингтонской администрации. Напротив, наше национальное наследие – это укрепление власти Москвы через преодоление усобиц и местных амбиций. Понятно, что дело защиты среды обитания может быть более или менее централизованным, в зависимости от действующих законов и политических реалий. Однако, коль скоро среда обитания по своей природе объединяет всю нацию, то и защита ее должна направляться из центра. И если на примере США мы видим выражение национальной воли в новых и новых действиях федеральной власти по защите тех или иных сфер среды обитания, то как важно и неотложно для граждан
России проявить тем большую волю к общенациональным мерам – законодательным, административным и судебно-правовым – по защите среды обитания своей семьи и своих детей!
* * *
По своему существу меры защиты семьи, детства и нравственности мало отличаются от усилий по сохранению и восстановлению физической чистоты земли, вод и атмосферы. На это могут выдвинуть возражение, что нравственная чистота, благополучие семьи и детей – категории субъективные, а физическая чистота, дескать, объективна. Аборты, педерастия, порнография – кому-то это нравится, кому-то нет, а загрязнение питьевой воды можно рассматривать независимо от личных вкусов.Подобные аргументы – в лучшем случае заблуждение, а в худшем – целенаправленный обман. Общеизвестно, что антиникотиновые меры в западных странах встретили противодействие именно на таких основаниях. Однако данные объективных исследований наряду с ясно выраженной волей большинства позволили преодолеть организованный саботаж табачной индустрии и курильщиков. Волю большинства у нас, как правило, удавалось аккуратно замазывать и держать под спудом – по крайней мере до недавнего времени. Что же касается губительности нравственного загрязнения для семьи и детей, – и общества в целом, – объективных данных здесь куда больше, чем о табачном дыме и даже о фекалиях в питьевой воде.
Ну а если кто-то усомнится в реальности воздействия нравственного состояния людей на жизнь в целом, тот пускай вспомнит Беслан.
– Существуют ли объективные этические нормы? Ведь у каждого человека свои понятия о добре и зле.
– У каждого могут быть свои понятия о нормах речи и правописания, о литературе и искусстве, об исторических лицах и событиях, о происхождении Земли и Вселенной, о биологии, психологии, медицине… – даже о математике. Но потом мы начинаем учиться, знакомиться с фактами и приводим собственные наши понятия в согласие с объективной истиной – в той мере, в какой эта объективная истина нам доступна на сегодняшний день. Почему же в области нравственности тот же процесс происходит столь неуверенно, с такими трудностями?
«Если бы геометрия вооружалась против наших страстей так же, как нравственность, – заметил когда-то немецкий философ Готфрид Лейбниц, – мы бы не менее ее оспаривали и нарушали, несмотря на все доказательства Евклида и Архимеда, которые называли бы выдумками».
Не надо, однако, думать, что дело совсем уж безнадежно. Господь дает нам средства к познанию объективной истины, хотя в сфере добра и зла средства эти куда более горькие, нежели в точных и естественных науках. Так, например, совсем недавно по историческому счету, в конце XIX столетия, среди образованных, культурных людей были популярны мнения о «полноценных» и «неполноценных» народах и расах. Мало кого при этом беспокоило, что они противоречат христианским нравственным нормам. Наступил век двадцатый и принес с собой такую лавину зла, – вполне объективного, – что философам-моралистам срочно пришлось пересматривать свои теории. То же самое может быть сказано и про множество других нравственных вопросов.
– Работа для меня является настоящим испытанием. Все разговоры сослуживцев – о любовных похождениях. К тому же они не могут общаться без мата. Не знаю, как правильно себя вести. С одной стороны, хочется показать, что я не поддерживаю их интересы, а с другой стороны, не хочется выглядеть заносчивым, тем более сам я далеко не идеален.
– Ваш короткий вопрос уже содержит в себе заготовки ответа. Да, вся наша жизнь – это испытание, но не такое испытание, как проволоки на разрыв (тянуть, пока не лопнет), а такое, как у спортсмена или солдата: чтобы выяснить недостатки, слабые стороны и устранить их. У большинства из нас есть недостатки: либо нехватка терпения и доброжелательности, либо податливость дурным влияниям. А иной раз и оба сразу.
Судя по вашему описанию, работа предоставляет вам идеальные условия для избавления от этих недостатков: что может быть лучше? Но, конечно, и в испытании должна быть мера. Поэтому есть смысл поглядывать по сторонам в поисках новой работы. Помните: трудоустройство – это свободное обоюдно-приемлемое соглашение между работодателем и работником. А у нас его подчас воспринимают как крепостную зависимость.