Игнатьев Сергей. Хоккей с мечом (сборник)

   Она замолчала, и по ее виду было не понять, рада она или жалеет, что кусок янтаря цвета выдержанного бургундского по-прежнему лежит среди собратьев.
   Лючия же думала о том, что такого мужчину, как ее недавний соперник, было интересно повстречать на своем пути. Может быть, стоило бы сыграть эту партию не с ним, а с мужем? Может быть.
   Может быть, она немного о чем-то жалела.
   – Так что, вы говорите, осталось от деда?
   – Ты же знаешь, – пожала плечами мать. – Ожерелье, что на тебе, доспехи в оружейной зале, карты…
   – Кстати, они мне нужны, – сказала Лючия, надевая браслет.
   – Пасьянс разложить хочешь? – подняла глаза мать. – Возьми шкатулку.
   Доставая шкатулку орехового дерева, Лючия всё еще прокручивала в голове блестяще сыгранную партию и ее венец – принятый гамбит. На доске ее деда вилась надпись, сделанная то ли мастером, то ли ее прежним владельцем: «Dare il gambetto»^[1].
   Гамбит… Удачная подножка. Хитропакостная жертва. Коварное великолепие разума, как сказал бы через пять веков литературный герой, прославившийся любовью к опиуму, скрипке и своей непревзойденной дедукцией.
   Однако уже через мгновение Лючия не думала о Лазаро Бертолло, а просчитывала варианты новой партии, которая коснется самых важных фигур герцогского двора.
   – Джованни не должен на меня сердиться, ведь я сделала это ради него, – твердо сказала синьора дель Карро. – И я сделаю то же с любым, кто посягнет на счастье моей семьи!
   «Он не может быть счастлив в объятиях этого мужеложца. Джованни будет счастлив со мной».
   – Хорошо, что герцог равным образом любит и мальчиков, и женщин. Но если просто раздвинуть перед ним ноги, он заподозрит неладное, – заметила мать. – Это хитрая бестия! Надо позволить ему считать, будто он раскусил твои хитрости. Не стоит покоряться мужчине слишком быстро. Пусть думает, будто одержал победу в тяжелом бою…
   – Матушка, вы повторяли это тысячу раз с тех пор, как у меня пошли месячные!
   – Не грех послушать еще раз, что говорит твоя мать! Помнится, как-то я закончила войну между домами… Впрочем, тебе не обязательно знать, сколько кандидатов было на роль твоего отца. Так что ты собираешься делать с этим негодяем?
   – Я сыграю с ним в карты, – сказала Лючия.

Денис Давыдов
Селекционеры

   Планета из космоса выглядела просто восхитительно: ярко-голубая, немного режущая глаз отраженным светом. Она притягивала взгляд своей чистой орбитой, не засоренной искусственными спутниками и прочим барахлом. Впрочем, таких планет на просторах Галактики можно было найти достаточное количество – изолированных и девственно новых, до которых еще не дотянулись руки прогресса, открывающих широкий простор для заработка всем, кто к этому прогрессу имел отношение.
   Никчемный, по сравнению с планетой, корабль одинокой мошкой болтался на орбите уже вторые сутки. Как обычно бывает, отказала техника. Миллионы живых существ, бороздившие просторы космоса, прекрасно знали, что даже самая крутая механика из самых крепких сплавов, управляемая самыми быстрыми кремниевыми мозгами, может сбоить, а организмы из костей и мяса не имеют на это права, поэтому и работают надежнее любого робота.
   Сутки назад релейные мосты энергоблоков внезапно испустили дух, и двум членам экипажа пришлось отчаянно бороться за спасение своего корабля. Благодаря богатому опыту, подкрепленному постоянной практикой, неуправляемое падение на поверхность планеты удалось предотвратить. Впрочем, космонавты уже привыкли к неожиданностям в своей работе, а внештатной ситуацией, скорее, считали нормальное функционирование всех систем, скрещивая в такие моменты пальцы.
   Сегодня всё как раз шло по стандартному, в понимании большинства пилотов, режиму. Корабль не разваливался на части и не пытался подвергнуть опасности двух своих обитателей. Предельно изношенный и старый, он терпел изо всех сил, давая хозяевам шанс завершить дела на этой богом забытой планете и вернуться обратно к цивилизации.
   – Ну что? – Прист лениво посмотрел на вошедшего в рубку космонавта, оторвав взгляд от монитора со спортивными новостями.
   На его лбу, поверх глаз, были нацеплены очки со светофильтрами, без которых механик-навигатор даже спать не ложился.
   – Да всё как обычно, – Фандор, отвечавший за работу на поверхности планеты, закрыл за собой люк шлюзовой камеры. – Сейчас немного передохну и продолжу сеять.
   Он был в полтора раза выше и шире своего напарника, являвшегося, ко всему прочему, его братом. Излишки физической силы, которыми Фандора наградила природа, она же, согласно закону сохранения энергии, компенсировала скверным характером.
   – Интересно, на этой грядке что-нибудь путное вырастет? – Прист сладко потянулся.
   Как представитель расы космических рысей, он имел переливавшийся всеми цветами радуги мех и кошачью морду. Их родная планета погибла несколько веков назад, и ныне остатки некогда могучих кошек скитались по космосу в поисках своего призвания. Благо быстрая регенерация и медленно стареющий организм позволяли им бороздить Вселенную, не обращая внимания на летящее мимо время.
   – Посмотрим через век-другой, если планета к тому времени не загнется, – Фандор принял свою истинную форму, сняв мимикрирующий скафандр.
   – Ага, помнишь, как на Регсте? – Прист крутанулся в своем кресле. – Тогда тоже не было никаких предпосылок к срыву урожая. А потом – БАЦ!
   Хлопок в ладоши прозвучал выстрелом на фоне тихого урчания техники.
   – Я её и имел в виду, – нахмурил брови Фандор, стягивая перчатки. – Столько сил потратили, и всё впустую! Захотелось, видите ли, местным устроить небольшую химическую войну! В итоге одержали победу… над всеми формами жизни…
   – Не над всеми. Тараканы-то остались целехоньки. Наверное, сейчас уже свою цивилизацию создали, – ухмыльнулся Прист, продолжая задорно вращаться в кресле. – Помнится, тогда мы успели вывезти несколько экземпляров, пока все не загнулись – хоть какие-то деньги отбили.
   – Да ну их! – махнул рукой старший брат. – Всё равно некондиция была. Вырученных средств едва на горючее хватило, – он потянулся и устало зевнул, сверкнув тремя рядами острых зубов. – Пойду выпью стаканчик сока – во рту пересохло…
   – Сока больше нет, – Прист демонстративно осушил стакан с выжатыми фруктами грата, вздохнул и отер губы мохнатой лапой. – Это был последний бокальчик.
   – Как – последний?!
   – Ты что, забыл? Во время ремонта мы слили сок в кислотные отсеки аккумуляторов. Я успел только для себя припасти. Совсем чуть-чуть, – он хитро прищурился, двумя пальцами показывая размеры этого самого «чуть-чуть».
   – Точно! – хлопнул себя по лбу старший. – Совсем замотался. А ты жмот, жадина и себялюб!
   – Не позаботишься о себе сам – никто не позаботится, – младший опять крутанулся в кресле.
   – Хватит мельтешить перед глазами! – остановил кресло Фандор и посмотрел в упор на навигатора. – Ты вспомни, кто в детстве о тебе заботился?
   Его крупные ядовито-зеленые глаза, не мигая, уставились на брата.
   – Никто, мы же инкубаторские! – улыбка еще шире растеклась по лицу Приста. – Утоляй жажду конденсатом, – навигатор плотнее вжался в кресло и блаженно потянулся, указывая пальцем в сторону. – Глянь, я там вывел трубку в кухонный отсек! В бак должно было уже прилично накапать.
   – Всё тут на ладан дышит! Ничего нормально не работает! – Фандор в сердцах пнул переборку на пути в кухонный отсек.
   – А я говорил, что это корыто брать не стоит. Продавец мне сразу не понравился: щупальцами машет, глазки бегают… все шесть пар. Так бы и откусил ему хвост! – Прист громко клацнул зубами, добавляя наглядности своей речи.
   – У нас всё равно не оставалось выбора. Корабль нужен был срочно, а что до продавца… – Фандор появился в проходе, ведущем на камбуз, со стаканом воды. Залпом выпил его, удовлетворенно мяукнул, прислушиваясь к одобрительным звукам в желудке. – Что касаемо продавца, то тебе все без исключения гииряне не нравятся. Мне иногда кажется, выдай тебе Имперская канцелярия лицензию на геноцид их нации, перестрелял бы всех за неделю!
   – За день бы управился, – резко выпустил, но тут же спрятал когти навигатор. – Они противные и склизкие! Зачем растягивать такое сомнительное удовольствие? Немного животного насилия прибавило бы мне сил и подняло настроение!
   – Ладно, хватит трепаться, пора за работу! – заворчал Фандор. – А то, не ровен час, эта посудина шлепнется на планету и у тебя появится отличный повод для выплеска агрессии – будешь деревья на дрова валить и на диких зверей охотиться…
   – Ой, – нарочито громко потянул носом Прист, – кажется, завоняло протухшими шуточками моего братца! Давай уже скорее заканчивать посев и ложиться на обратный курс. Я хочу почистить шерсть в нормальных условиях и промочить глотку в окружении продажных красоток!
   Фандор быстро облачился в мимикрирующий скафандр. Подчиняясь воле космонавта, тот стал менять форму, делая своего хозяина похожим на одного из обитателей планеты.
   – Ради всего святого, только свои дешевенькие фокусы не включай! Зайди сначала в шлюзовую камеру, – зажмурился Прист, но солнечные зайчики, пользуясь моментом, успели станцевать свою ослепляющую джигу.
   Фандор гоготнул. Измененный ретранслятором голос звучал громогласно и величественно. Свет, извергаемый скафандром, утратил мощь, сойдя до слабой люминесценции, только нимб антенны продолжал ярко светиться над головой. – Это тебе за то, что сок втихаря пьешь!
   – Придурок, – плюнул в спину уходящему в шлюзовую камеру брату Прист, протирая глаза. – Когда-нибудь я телепортирую тебя в жерло вулкана!

* * *

   Деревня племени остроухих находилась в долине, которая с одной стороны упиралась в скальную породу, а с другой – в пару озер, разделенных широкой дорогой, укрепленной насыпными дамбами.
   С самого утра племя занималось своей обыденной работой. Женщины собирали хворост, ягоды и грибы, возились с маленькими детьми. Пастухи следили за тем, чтобы скот не поедал посевы, а питался исключительно на пастбище. Часть мужчин ушла на охоту, другая – на рыбалку. Старики коптили мясо, старухи шили одежду. Дети помогали в меру своих возможностей и сил. Все были заняты. И лишь вечером поселок вновь наполнился жителями. Всё племя собралось у главного очага, чтобы воздать хвалу Лучезарному за принесенные дары земли, леса и озер. Жизнь шла своим чередом.
   Чу сидел на корточках в толпе своих соплеменников, окруживших ритуальный очаг. Взгляд невольно забегал по толпе, ища ту, которая заставляла юношеское сердце биться чаще. Наконец он остановился на милом лице. В груди приятно потеплело. Девушка о чем-то разговаривала с подружками, украдкой посматривая в сторону Чу. Парень немного смутился, но умело спрятал эмоции за каменным выражением лица будущего воина.
   Седовласый жрец вышел в центр, требуя тишины. Голоса смолкли. Старец поднял руки вверх, и всё племя как один человек повторило это движение. Жрец закатил глаза и устремил взгляд к небу.
   – О Лучезарный бог, позволяющий нам жить, мы благодарим тебя за те дары, которые ты позволил нам взять сегодня! Раздели с нами трапезу!
   Чу, сколько себя помнил, наблюдал этот ритуал каждый день. Сейчас женщины принесут ароматические травы, грибы и овощи, приготовленные заранее, и опустят всё это в кипящий котел, тем самым ознаменовав последнюю фазу приготовления семейного ужина. Мясо и коренья уже сварились, и похлебка была почти готова. Аппетитный аромат успел добраться до Чу, включив механизмы пищеварительной системы на полную мощность.
   – Хвалу воздаем Лучезарному богу и отцам нашим песней многоголосой, – продолжал ритуал старец.
   Как только он затянул первые строчки песни, с неба, разрывая облака, прямо в котел ударил ослепительный луч. Он стал расширяться, превращаясь в столб яркого света. В его недрах набухало небольшое темное пятно. Оно разрасталось, принимая четкие контуры. Световой поток вытянулся в фигуру. Внешне та напоминала человеческую: две руки, две ноги, голова. Только черты лица невозможно было различить из-за огненного сияния. Над головой, слегка раскачиваясь, парило яркое кольцо. Вот что успел разглядеть Чу прежде, чем пал ниц, как и все жители деревни, перед появившимся богом. В том, что это было божество, не возникало никаких сомнений.
   – Поднимите свои взоры, дети мои! – громогласно произнес Лучезарный. – Отныне и во веки веков вы, ваши дети и дети ваших детей будете славить меня по-другому! Я научу вас Игре! Каждый день вы станете оттачивать свое мастерство! Люди вашего племени будут рождаться и умирать, а Игра будет жить! С каждым новым поколением игроки будут расти в своем мастерстве. И только самым превосходным из них откроются врата в райские сады. Только лучшие и самые достойные при жизни вознесутся ко мне! А сейчас внимательно слушайте правила, которые навсегда должны остаться в ваших умах и сердцах…

* * *

   – Умно было, братец, телепортировать меня прямо в кипящий котел! – ворчал Фандор, снимая скафандр.
   – А я тебя предупреждал про жерло вулкана! – задорно хохотнул напарник.
   – Всё? Эту планету засеяли? Неохваченных районов не осталось?
   – Сам смотри – под завязку, – Прист пробежался пальцами по клавиатуре – и в воздухе, вращаясь, повисла голографическая модель планеты, на которой красной сыпью пульсировали обработанные районы.
   – Полетели до ближайшей базы, отметим это дело!
   – Неплохая мысль, а то нахождение внутри этого корыта уже стало изрядно действовать на нервы.
   – Главное, чтобы процесс пошел в правильном русле, а не так, как на Ушрии. Помнишь, эти умники стали приносить в жертву лучших игроков? В итоге мы остались с носом.
   – Подкорректируем, если что, лет через пятьдесят. Все равно игроки хорошего уровня появятся только спустя век-другой. Главное, что мы застолбили за собой эту планету. И теперь только мы имеем право отбирать отсюда игроков для клубов Вселенской Гуманоидной Футбольной Лиги!
   Корабль лег на обратный курс. Очередной рабочий рейд футбольных селекционеров завершился. Оставалось только дождаться трансферного окна.

Михаил Ера
Удачная позиция

   Снежная зимняя ночь опускалась на предместья Кракова. Запоздалые гуляки-шляхтичи спешили из города к своим усадьбам. Полная луна освещала едва заметные завьюженные дороги. Издали доносился протяжный волчий вой. В окнах домов еще горел свет, согревая душу уходящим во мрак санным путникам.
   Лишь двухэтажный с покатой черепичной крышей особняк на самом отшибе выделялся полной темнотой. Внутри дома горели несколько свечей, но окна были плотно зашторены. В эту морозную ночь всего два человека находились в мрачном доме. Двое, отстраненные от всего земного. Двое, только телесно привязанные к миру живых. Полумрак небольшой комнаты был наполнен режущим глаза ароматом курящихся трав. На полу, у чаши с куреньями, подложив пятки под зад, сидел один из них. Он был полуобнажен. На чернявой голове его причудливым венком громоздились кости птиц и мелких животных, сплетенные шерстью из львиного загривка. На шее ожерельем висели прикрепленные к сыромятине крупные клыки. Лицо человека было сплошь выкрашено белой краской. На левой щеке от подбородка к уху намазаны две полосы красного цвета. Правая щека имела такие же, но черные полосы. Татуированные замысловатыми узорами и зубастыми мордами неведомых чудовищ руки, словно плети, лежали на коленях. Глаза были закрыты, а уста шептали что-то на странном гыкающем наречии. Сидя, он раскачивался из стороны в сторону, голос становился громче и звучал распевно. Тембр менялся от высоких писклявых нот до низкого, вибрирующего металлического звучания. Постепенно раскачивания становились более размашистыми, круговыми. Теперь и руки участвовали в неведомом танце – поднятые над головой, они вились, будто змеи.
   В углу комнаты, на плетеном ивовом топчане, навзничь лежал второй мужчина. Глаза его были закрыты, обнаженный торс и чисто бритое, искаженное болевой гримасой лицо покрывала испарина. Он бредил. Несвязная речь его то затихала, то вырывалась истошным криком. Судорожная дрожь поражала тело. Вскоре душераздирающий вопль его заглушил собой волчий вой.
   Испуганные лошади перешли в галоп. Кучера крестились, оглядываясь на страшный особняк, пьяные шляхтичи закутывались с головой в тулупы. Скорее прочь из Кракова: от волка ружье сбоку, а от колдуна душу уберечь нечем…

* * *

   В тот год весна в Петербурге выдалась ранняя. Март незаметно быстро прокричал хриплым сорочьим голосом, отстучал капелью по мостовым. Апрель просушил разбитые колесами повозок дороги, украсил первой зеленью землю. Май обогрел жарким уже солнцем, раскрасил сады белым цветением вишни. Сирень заполнила ароматом улицы города. Девицы в пестрых платьицах, будто бабочки, запорхали по тротуарам. Извозчики ломали шеи, провожая взглядом веселых прачек, булочниц, белошвеек…
   Утром, около одиннадцатого часа, Лука Сергеевич Желудев сидел за рабочим столом. Солнце широкой рекой проливалось сквозь кисейные занавески, ложилось на стол яркой ажурной полосой. Лука Сергеевич уже трижды макал перо, но так и не написал ни единой строчки. Меж тем карточный долг обязывал начать новый роман. Проигранная прошедшим вечером сумма не была чрезмерно велика, однако требовала решительных действий. Издатель тоже торопил со сроками, а мысль не шла. Полная пустота в голове. Даже пустячного сюжета не возникало. Лука Сергеевич недовольно сопел, грыз перо, злился. Кроме упреков, обращенных к самому себе, в голове ничего не вертелось. «Идиот! Надо было на семерку ставить!» – то и дело бормотал он.
   – Прохор! Прошка, ты где запропал, бездельник?! – обернувшись к двери, вдруг выкрикнул литератор.
   – Вот он я, нигде не запропал! Куда ж я денусь-то? – привычно бухтел старый слуга.
   Его заспанная физиономия появилась в дверях кабинета.
   – Сбегай-ка за «Ведомостями», лентяй ты этакий! – приказал барин.
   Прохор прошел вглубь кабинета, изобразил виноватый застенчивый вид и промямлил едва слышно:
   – Так ведь газеты нынче за так не раздают. Денег надобно, Лука Сергеич!
   – С деньгами и дурак принесет. Впрочем, ты и есть… – невесело выдохнул литератор.
   Однако зачем-то заглянул в пустой бумажник, порылся в кармане брюк, затем сюртук обыскал: нигде не звенело. Слазил в шкаф, обшарил карманы в плаще – нашел полтинник, чему был несказанно рад.
   – Держи, – он бросил монетку слуге. – Сдачу не бери – скажи, пусть каждый выпуск по утрам заносят.
   Прошка исчез, будто испарился.
   Явился он минут через десять с мутными глазами, сивушным духом, но и со свежим выпуском «Ведомостей».
   – Сдачу, небось, пропил? Смотри у меня: ежели газет не будет, то поедешь в деревню, к сохе! – принимая газету, припугнул барин.
   Только слуга не особо пугался таких слов. Вылетали они из уст литератора чуть ли не ежедневно вот уже лет пять как, а он, Прохор, как был при барине, так и по гроб жизни останется, потому как свыклись они друг с дружкой, душой приросли.
   – Будут газетки, не извольте беспокоиться, Лука Сергеич! – выдохнул перегаром Прохор.
   – Фу-у, пошел прочь! – как опахалом, разгоняя газетой воздух, выкрикнул литератор.
   Слуга не заставил повторять дважды – шустро сгинул с глаз долой, прикрыв дверь с той стороны.
   Лука Сергеевич уселся за стол, сгреб в сторону выложенные накануне листы, отставил чернильницу, разложил газету.
   – Идиот! Истинный идиот! – прочитав новостную колонку, разразился смехом литератор.
   Из прихожей донеслась приглушенная речь: Прошка встречал визитера. Вскоре скрипнула дверь и смачный бас купца второй гильдии Поликарпа Матвеевича Дубинина заполнил кабинет:
   – Кого ж это ты так, Лука Сергеич, идиотом-то? Я аж от входа услыхал!
   Литератор обернулся, шустро поднялся, поспешил поприветствовать знакомца, не отпуская улыбку с лица.
   Вошедший здоровенный бородач излучал искреннюю радость встречи. На нем были надраенные до зеркального блеска хромовые сапоги, черные штучные галифе, небрежно расстегнутый дорогой темно-коричневый суконный сюртук, высокий картуз в тот же цвет. Толстая золотая цепь карманных часов аксельбантом свисала с пуговицы жилетки и пряталась за сюртуком.
   – Доброго здоровья, Поликарп Матвеевич! Давненько не видал тебя! А как рад, так и описать не в силах! – крепко обнимаясь с гостем, высказывал литератор.
   – Да вот, по делам коммерческим в Петербург прибыл и к тебе не преминул заглянуть! – добродушно ответил купец. – Так над кем, позволь полюбопытствовать, ты давеча потешался?
   – Так, безделица. Пойдем лучше… – хотел было Лука Сергеевич пригласить гостя чарку по такому случаю пропустить, да быстро опомнился – коньячок-то ночью кончился: расчувствовался литератор из-за проигрыша, да и заметить не успел, как бутылка дно показала.
   Гость приметил замешательство хозяина, хитро улыбнулся, бороду пригладил.
   – Прохор, подь сюда! – громыхнул купец и, дружески хлопнув хозяина по плечу, приговорил: – А ты всё такой же шалопай, Лука Сергеич! Небось, опять все деньги за ломбером спустил?
   Литератор не ответил, только мину кислую, виноватую состроил.
   Явился Прошка. Глазки его живо забегали, как у кобеля в предвкушении большой мозговой кости.
   – Чего изволите, Поликарп Матвеич? – заискивающе заглядывая в глаза купцу, спросил он.
   – Вот тебе на водочку, леший тебя раздери, а нам, дружок, коньячку добудь. Ну и капусточки квашеной принеси. Да мигом! – с ухмылкой приказал купец.
   Прошка засиял, как новая копейка, и, зажав деньги в руке, припустил с проворством отрока.
   – Гляди, как раболепствует! Знает, шельма этакая, душу твою добрую, – хмыкнул литератор.
   – И много просадил-то? – конфузливо отмахнувшись, спросил Поликарп Матвеевич.
   – Семьдесят пять рубликов – сколько и было, – как на духу сознался литератор.
   Он изобразил неимоверную грусть и, как Прошка давеча, уставился на гостя.
   – Дам, дам денег, – жеманно пригладив широкую бороду, отозвался на просящий взгляд купец. – Дам. Но и ты уж постарайся – прославь пером имя и дело мое. Да смотри, не как в прошлой книжке твоей! Князь тот, Копытин, у меня только безделушки покупал, а мебель за границей, видишь ли, заказывал. У меня мебель не хуже будет! Понял?
   – Как не понять? С сего дня все персонажи мебель только у тебя, Поликарп Матвеевич, заказывать будут! – радостно отозвался литератор.
   Он повеселел душой и, словно демонстрируя согласие, хватался за перо, бумагу, клал на место, вновь хватался…
   – Ну, раз так, то держи! – пробасил довольный купец, раскрывая толстенный бумажник.
   Пятидесятирублевая ассигнация восстановила обычную веселость Луки Сергеевича, а явившийся с Прошкой коньяк еще более вдохнул сил в ослабленное недавним самобичеванием душевное равновесие. Ставка на семерку перестала лезть в голову.

* * *

   – Смотри, Поликарп Матвеевич: некий французишка, Перро, к нам прибыл, – после третьей чарки, ткнув пальцем в газету, начал Лука Сергеевич. – Намеревается любого желающего в бильярд обыграть! Идиот!
   Литератора вновь пробрал смех.
   – И что ж тут смешного? – непонимающе осведомился купец.
   – А то, что у нас даже безрукие нос-то ему утрут! Как пить дать – утрут! – продолжая хохотать, ответил Желудев. – О генерале Скобелеве слыхал? Руку он потерял в сражении, а в игре равных ему нет! Вот тебе и однорукий! Держу пари – нос французишке утрет!
   Купец заинтересованно взял газету, привычно пробежал взглядом по объявлениям купли-продажи, криво ухмыльнувшись, принялся искать указанную статью. Нашел, не без помощи литератора, прочитал в голос:
   – «Вчера вечерним поездом из Москвы в Санкт-Петербург прибыл знаменитый виртуоз бильярдной игры француз месье Перро. В Москве не нашлось достойного противника для столь выдающегося игрока. Теперь он намеревается удивить и покорить петербургскую публику своей артистической игрой. Вчера же месье Перро провел единственную победную партию в клубе при французском посольстве. Соперником ему выступил маркер клуба, небезызвестный месье Пьер Монтань. Перед началом партии месье Перро показывал присутствующим редкие фокусы. Четырьмя пальцами правой руки француз захватывал шар и особым движением кисти бросал его на определенную точку стола. Шар останавливался, но с неимоверной силой вращался на месте. Рядом с первым месье Перро таким же образом бросал второй шар. В продолжение некоторого времени оба они вращались, не сходя с места. Затем шары начинали описывать раскатные круги, сначала небольшие, а затем всё увеличивающиеся, подобно волчку. Вскоре шары касались друг друга и, «чокнувшись», разбегались, а затем возвращались к фокуснику…»
   – Что скажешь? – вставил Желудев, едва Поликарп Матвеевич сделал паузу.
   – Лихо ты! Не увидев игры фокусника иноземного, об заклад биться принялся! Ох и азартен ты, Лука Сергеич! Ты б лучше разузнал, на чьих бильярдах игры будут. Ежели на фрейберговских, то устроителям зрелищ стоило бы новые столы по такому случаю предложить. У меня с фрейберговской фабрикой договоренность имеется – сукно я им поставляю, так что делай выводы: могу. И шары, кии, опять-таки…