Игорь Беляев. Гибрид. Для чтения вслух

   У нас дома про это рассказывают. Только шепотом.
   После вальса с государем-императором бабушкина мама выскочила замуж. И нарожала детей! Больше, чем у нашей Дворничихи. Десять штук!
   А у моей мамы я один получился. Почему – не знаю. Ни тебе братика! Ни тебе сестрички!
   Бабушка говорит, что было бы всех полно. Если мы бы жили как раньше.
   Дядя Петя – раз! Тетя Надя – два! Дядя Ваня, у которого собака, – три!
   А еще… больше никого. Потому что, на наше горе, была война. А потом, на наше горе, – революция. И куда они все подевались? Никто не знает.
   Бабушка, тетя Надя, дядя Петя с дядей Ваней – они наполовину «Фонроссиусы», а наполовину Коняевы.
   Моя мама на четвертушку Коняева и на четвертушку «Фонроссиус».
   И я на целую восьмушку «Фонроссиус».
   Только про эту восьмушку никому говорить не надо.
   Когда мы с бабушкой приехали к Коняевым, чтобы поддержать семью, Коля и Шурка поднимали во дворе гирю.
   У тети Нади один сын Коля, а другой сын Шурка.
   И еще дочка – тетя Рита.
   Шурку я больше всех люблю. Бабушка говорит, что он – «не разбери-поймешь». То он шахматист великий, то он в музыку ударился.
   У Шурки такой слух вдруг открылся! Ну все прямо удивились. И моя мама стала с ним заниматься на рояле. Всю зиму он к нам шлялся и делал успехи.
   А у меня почему-то никаких талантов пока нет. И мама со мной заниматься не хочет. Я могу ей все нервы вымотать. Лучше меня отдать сразу в школу.
   Шурку в школу на старости лет никто не возьмет. Он все равно скоро пойдет в армию.
   – Ну-ка, подними!
   Это Шурка меня подначивает. А гиря такая, что ее с места не сдвинешь.
   – Не хулигань, – говорит моя бабушка, – живот надорвешь. И тебе, Шурка, как его называется, не советую. Пальцы беречь надо, если хочешь быть пианистом.
   – А я пианистом не стану. Я буду оркестром дирижировать.
   – Ну, тебя, как его называется, не разбери-поймешь. Семь пятниц на неделе.
   Но бабушка на Шурку не сердится. Она его тоже любит.
   Тетя Надя, как всегда, накормила нас вкусными щами, и мы узнали все наши семейные новости.
   А Шурка подарил мне свою коллекцию марок. Он уже так вырос, что собирать марки ему необязательно. А я скоро начну собирать, и альбом мне пригодится.
   Бабушка сказала:
   – Нечего делать такие дорогие подарки. Он еще мал.
   Это она про меня. Ладно-ладно, бабусенька!
   Потому что альбом – видите – сейчас таких не делают. Это до революции делали. Специально для марок.
   Но Шурка мне его все равно подарил. Теперь он будет приезжать не только к маме, но и ко мне. Учить собирать марки! Пока его не забрали в армию.
   Все-таки не зря мы поехали поддержать семью в такое время. Хотя тетя Надя уже давно не Коняева, а Васина. Потому что поженилась на дяде Саше.
   У меня ведь тоже папина фамилия. А папина фамилия получилась из-за какого-то предка.
   Предок был военным мальчиком, играл на барабане. Он пошел на войну и попал в плен к Англичанину.
   Англичанин не знал, как звать папиного предка. И придумал ему кликушку: Хаар-лип. По-англичанскому – «Заячья Губа».
   Теперь я, ни с того ни с сего, тоже – Заячья Губа. Харлип!
   Какая у нас в семье все-таки путаница!
   Вот уж точно, «не разбери-поймешь» – как говорит моя любимая бабушка Лизаветниколавна.
   Вечером, когда меня уже уложили спать в креслах, я подсмотрел за бабушкой.
   Она встала на колени, вот в том углу. Там у нас Божья Матерь с младенцем. И лампадка горит.
   Бабушка стала просить у Бога прощения. Долго-долго молилась.
   Значит, опять моя бабушка нагрешилась. И когда это она успела, ума не приложу.
   Когда мы с бабушкой потихоньку в церковь собираемся или на кладбище, она набивает мой карман медной мелочью. Но не для того, чтобы в «расшибалку» играть. А чтобы каждому нищему подать копеечку. Потому что Бог велит всех любить и со всеми делиться.

ДЕТСКИЙ САД

   Нюра собралась от нас уезжать в свою деревню.
   Она плакала и говорила маме, как она ее любит и меня тоже. И лучших хозяев ей не надо. Она сейчас поедет, выродит своего ребенка и вернется. На прощание Нюра попросила маму поиграть ей на рояле. Мама расстроилась и поиграла своего Шопена.
   Меня решили сдать в детский сад, потому что со мной сидеть некому. Папиному дедушке тяжело каждый день ездить, а папина бабушка, как и мама, ходит на работу. Мамина бабушка согласна мотаться со мной на Никицкой, но лучше меня отвести в детский сад, чтобы я привык. Все равно с осени меня надо определять в школу.
   А в детский сад меня устраивает Магид, за которого вышла тетя Рита по совету моей бабушки. У Магида такие связи, что он может меня устроить куда хочешь.
   Первый раз меня ведет мама. Мне жутко интересно. А мама переживает. Она за меня волнуется. Вдруг со мной чего-нибудь случится?
   На самом-то деле никакой это не сад, а большая комната. Сюда приводят утром детей, которых девать некуда. Здесь нас отдают в руки Мымре. Так сказал мне один мальчик. И Мымра нас воспитывает.
   Она никого не бьет, а только кричит. Мы все должны обязательно ее слушаться.
   Началась моя садовая жизнь.
   С утра – тихие игры. А потом у нас бывает обед. За столом надо постараться захватить горбушки. Я даже не знал раньше, что самое вкусное – это горбушки. Из черного хлеба.
   Обед у нас в саду не как дома. Я стал его есть первый раз, а он пошел обратно ротом. Но тетя сказала, что в следующий раз я привыкну.
   После обеда ложимся спать. А мне спать днем не хочется. Я лежу с закрытыми глазами и думаю. Канешно, можно поесть под одеялом горбушку. Вот она для чего нужна!
   Один раз я даже взял с собой спать яблоко. Но когда съел немножко, я вдруг по-правдашнему заснул. После сна мы стали убирать за собой постель, и я увидел большое коричневое пятно.