Страница:
«Попрощались, обнялись, – рассказывает Александр Пегишев. – Думчиков спрашивает: что ты не успел в этой жизни сделать? Говорю ему, что девять месяцев машину делал, да так и не покатаюсь на ней. А он говорит: у меня в Рязани девчонка, не приеду, скажет, мол, урод, а не мужик!»
Ком в горле. Но мы продолжаем беседу.
База разведгруппы находилась всего в 60 метрах от воронки. Под обстрелом боевиков это расстояние Пегишев преодолел только к утру. Он ранен, но от медицинской помощи отказывается, берет единственный уцелевший танк и пытается прорываться за лейтенантом, оставшимся в воронке.
Лейтенант очнется только в госпитале, а капитан Пегишев, несмотря на серьезные ранения, от госпитализации откажется. Он останется вместе со своей бригадой. И лечить его будут в полевых условиях.
«У нас врач был, подполковник Маслов, он окончил Академию имени Кирова, – продолжает Герой России Александр Пегишев. – Анестезии у нас не было. Надо было вытащить пулю. Сделали что: стакан водки налили. Наложили одеяло на голову и ударили большой сковородкой. Потом два тела легли на правую руку, два тела на левую. А Маслов там каким-то шомполом ковырялся, плоскогубцами и еще какими-то подручными средствами. Что там было... И мат, и все остальное. Я потом ему сказал: не попадайся мне на глаза. Иначе я тебя сам прибью к чертовой матери».
После этих событий капитан Пегишев встал в строй. Вскоре ему присвоили звание Героя России. Его боевой товарищ Александр Думчиков был отправлен в госпиталь и через месяц, получив звание старшего лейтенанта, тоже получил Золотую Звезду Героя.
...А в это время в Аргунском ущелье воздушная разведка обнаружила крупные формирования боевиков.
Рассказывает Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк: «Самолет начал выводить на солнце, но увидел в перископ, что по мне идет стингер. А за ним шлейф такой серый, вращающийся. Стингер, по правилам всем, на солнце не идет. И я понял, что мне никак с этой ситуации не выйти. Получил удар. Посмотрел в перископ, киль был разбит. Он попал в двигатель, двигатель горит. Ну я понял, что ситуация для меня критическая».
До базы полковник не дотянул всего пару десятков километров. У штурмовика отказало управление, и Сергею Борисюку пришлось катапультироваться. Приземлился на берегу реки Аргун. Аварийный маяк заработал, значит, с минуты на минуту нужно ожидать подмогу. На выручку Борисюку отправляют спасательную группу, командует которой лейтенант Дмитрий Елистратов. Когда пять вертолетов федеральных сил влетают в ущелье, боевики открывают по ним шквальный огонь.
«Увидел, прямо надо мной пролетел Ми-8, – говорит Сергей Борисюк. – И тут в ущелье началось что-то невероятное. И снизу, и сверху началась стрельба по вертолету. Я сразу понял, что попал в отряд. И думаю, что конец мне пришел, и карьера моя летная окончена».
Основной удар принял на себя Дмитрий Елистратов. Его вертушка получила такие повреждения, что по всем канонам не могла лететь дальше.
«Потом я у борттехника спросил, что произошло, – начал свой рассказ Дмитрий Елистратов. – Он сказал, что случай один на миллион, но пуля пробила стык, где сходятся основная и дублирующая гидросистемы вертолета. То есть системы, которые отвечают за управление вертолета».
Потеряв управление, вертолет Ми-8 камнем падает на землю с высоты в пятьдесят метров. Но происходит невероятное: экипаж и 18 спасателей остаются в живых. Дмитрий Елистратов мгновенно оценивает обстановку и отдает своим бойцам команду покинуть разбитый вертолет. Но к Ми-8 уже успели подобраться шесть боевиков. Двое из них набрасываются на лейтенанта. Завязывается рукопашная, в которой Дмитрию удается справиться с нападавшими. Но на подходе основные силы бандитов. Дмитрий приказывает организовать круговую оборону. Силы неравные. Восемнадцати бойцам Елистратова противостоит несколько сотен бандитов. В ущелье в то время хозяйничала банда полевого командира Хаттаба. Разведчикам Дмитрия приходится брать не числом, а умением.
«Сделал выстрел – сменил позицию, еще один сделал – снова сменил, – поясняет Дмитрий. – Таким образом и передвигались. Не давали пристреляться по нам. Постоянно перемещались».
Пока бойцы Елистратова отбивали атаки боевиков, полковник Сергей Борисюк пытался найти безопасный проход через Аргунское ущелье. Вооружившись ножом, он стал медленно пробираться по лесу. Путь на север к федеральным силам был закрыт. Там находились чеченские блокпосты. Такая же ситуация была и на юге. Сергей оказался в плотном окружении бандитов. Но они пока не обращали на него внимания. Боевики были заняты уничтожением команды спасателей.
Дмитрия Елистратова и его группу обложили со всех сторон. Над бойцами кружат вертолеты, которые пришли на подмогу. Но боевики ведут ураганный огонь и не дают им возможность забрать группу. Только через полтора часа один из Ми-8 смог приземлиться. Первыми уносили раненых. Короткими перебежками, под непрестанным огнем боевиков. Приземлившийся вертолет получил около шестидесяти пробоин. На борт он взял более тридцати человек. Шансов взлететь почти нет. Но пилоту удается поднять машину в воздух и довести ее до базы.
Вернулись к своим без Сергея Борисюка. Он по-прежнему где-то в Аргунском ущелье, в самом логове боевиков. Безопасной тропы через заставы противника ему найти не удалось. Тем временем на горы спустились сумерки, и температура воздуха упала до минус пятнадцати градусов. Чтобы выжить на морозе, Сергей отыскал свой парашют.
«Соорудил палатку, а вокруг слышу чеченскую речь. И наверху, и внизу. Слышу, как они принимают пищу. Мы почему их не могли ночью найти, потому что они костры не жгут, запаха пищи нет, а тут слышу даже, как ложки стучат, а ни запаха, ни костров, ничего нет. Я сижу наверху и смотрю на них. Река Аргун протекает и вымывает шхеры в горах, и они довольно глубокие. Высота у них метра полтора – метр восемьдесят».
На следующее утро спасательная бригада Дмитрия Елистратова снова вылетела на помощь Борисюку. Боевики успели узнать, кого они сбили. Накануне российские средства массовой информации разнесли новость о том, что в Аргуне катапультировался Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк. Теперь бандиты бросили все силы на его поиски. Утром они окружили его в небольшой роще. Несмотря на то что при нем был только автомат и пара пистолетов, он дал боевикам яростный отпор. Сослуживцы не зря говорили о Борисюке: «Вооружен и очень опасен». Боевики опомниться не успели, как полковник подстрелил нескольких из них. Тогда они отступили и применили другую тактику.
«Вижу, сверху спускается группа боевиков с собаками, – вспоминает Сергей Борисюк. – До них расстояние метров тридцать-пятьдесят. Я стреляю с автомата, со «стечкина». А они идут в полный рост, даже не прячутся. Почему? Потому что они умеют воевать в горах. А автомат 5-45 не эффективен в таких условиях. Там тонкий орешник, хоть и видно через него людей, но пуля не пробивает. Я сначала даже подумал, что у меня холостые патроны в автомате».
Ситуация была критической. И тут неожиданно подошла подмога. В небе появилось несколько вертолетов и штурмовики. Спасатели засекли местоположение Борисюка. Сергей связался с ними по рации и попросил нанести удар по приближающимся боевикам.
«Я прошу «грачей» отработать передо мной. От факела на запад 30–50 метров, но никто не решается, это очень близко, – рассказывает Сергей. – Один из летчиков решился на это. Сергей Рапотан, замкомандира полка, тоже Герой России. Прямо передо мной отстрелялся. Я увидел точное попадание. Тут мне стало полегче. Собаки, кустарники, помогающие боевикам укрываться, – все это разлетелось в клочья».
Полковник Борисюк обозначил себя дымовой шашкой. Но он в лесу и до открытого места ему никак не добраться. Дмитрий Елистратов принимает тяжелое решение – поднимать летчика прямо из леса на тросе. Вертолет зависает прямо над деревьями. На вертушку Елистратова обрушивается огненный шквал. В любую секунду из-за любого дерева может вылететь ракета и сбить вертолет спасателей. Лейтенант приказывает солдатам открыть заградительный огонь и вызывает на помощь авиацию. Некоторое время боевикам не дают поднять головы.
«Визуального контакта с противником не было, – комментирует Дмитрий Елистратов. – Поэтому шел заградительный огонь. Если будешь сидеть ждать, пока он появится, всякое может произойти. Либо из гранатомета выстрелят, либо опять же собьют».
Через несколько мгновений прямо над головой Борисюка завис спасательный Ми-8. Спустили трос. Под огнем боевиков полковник успевает схватить его, а через секунду вертолет уже взмывает вверх, уходя из-под пуль бандитов.
Сергей продолжает говорить: «В правой руке автомат, левая нога в подъемном устройстве, за трос держусь... Когда меня чудесным образом подняли в вертолет, я никак не мог отпустить от троса руку. Доктор говорит, давай сделаем укол, но я сам разогнул пальцы. С большим трудом... а потом посмотрел по сторонам: в вертолете гильз было по колено».
Дмитрий Елистратов доставил боевого летчика на базу и передал его военным врачам. Эта история закончилась благополучно. А между тем на территории Чечни в окружении боевиков находилось несколько десятков наших бойцов. Без еды, медикаментов и боеприпасов. И без надежды на спасение. А некоторым из них спешили присвоить ордена и звания.
«... Награжден посмертно...» Такие слова были написаны и в письме, которое получили родители Алексея Крупинова. Но он оказался жив. И сегодня помнит все до мельчайших подробностей. Однажды, после ночного обстрела снайпера, он осматривал позиции роты по периметру. Осторожно обходя свои мины, не заметил чужую. Взрыв. Осколки пробили живот, легкие, повредили руку. Сердце закрыл прижатый к груди автомат. Из операционной тело младшего лейтенанта Крупинова выкатили в соседнюю комнату и прикрыли простыней. Сестричка, что везла раненого офицера из предгорий, заплакав, повезла скорбную весть сослуживцам, в роту. И даже в Таманскую дивизию. А спустя полчаса произошло то, о чем восклицают: о чудо!
Алексей Крупинов начинает свой рассказ:
«Я тут что-то закашлял, медсестра заходит, на меня смотрит, я ее спрашиваю:
– А живот-то... у меня в животе, говорю, еще осколок должен быть. Живот-то, будете операцию делать?
Она кричит:
– Доктор, он живой!
Откуда-то доктор вышел. По-моему, он в перчатках был. Возможно, кому-то еще операцию делал. Сначала помолчал. Смотрит на меня и ничего не говорит.
– Ну ты как?
Я говорю:
– Да нормально. Из живота-то будете доставать или как там?
– Ну ты потерпи минут пятнадцать. Потерпишь?
Я говорю: «Да».
Алексей смотрит на меня глазами, полными жизни. Слушая его рассказ, действительно веришь в чудо! В любых условиях и при любых обстоятельствах.
И вновь операция. Он еще сам успел сказать врачам, что группа крови у него четвертая положительная. Впрочем, крови-то уже почти не было, но молодое сердце упрямо продолжало работать. После операции вновь очнулся. Уже на вертолетной площадке. Его уже погрузили вместе с остальными ранеными в вертолет, но потом выгрузили. И положили в тенек. Как безнадежного.
Алексей Крупинов продолжает:
«Вертолетчик, слышу, с врачами разговаривает: «Как, чего, что?»
А врачи сказали: «Не довезешь».
Он сам ко мне подошел и говорит:
– Ну что, выдержишь?
Я говорю:
– У тебя были на борту убитые, погибшие, умершие?
Он говорит:
– Нет, не было.
– Ну значит, не будет, – я говорю. – Я тебе слово даю.
Он:
– Тогда, – говорит, – везу. Выдержишь три часа?
Я говорю:
– Выдержу.
Меня опять грузят. Он говорит врачам:
– Я его везу.
Они говорят:
– Без толку везти.
Ну разговор-то у них идет. Обострение чувств, наверное, какое-то было. Я слышу. Они говорят это тихо, а я слышу».
Сначала был госпиталь в Ханкале, затем Владикавказ, Ростов, Купавна. Каждый раз – реанимация, сложнейшие операции, и каждый раз Крупинов был на грани жизни и смерти. Только спустя два месяца Алексей наконец-то вернулся в свою часть. И удивился, увидев, что сослуживцы как-то странно косятся на него.
«Петро косится подозрительно на меня и говорит: – «Тебя же убили», – ведет свой рассказ Алексей. – А я ему: «Как убили?» И Юрка мне говорит: «Да, тебя убили».
Я говорю: «Юр, шутишь!»
Он говорит: «Да серьезно! Тебя похоронная команда ездит вон... В Ростове, везде ездят тебя ищут. По всем моргам, по всем госпиталям. Где ты? – говорит. – На тебя документы пришли, что убит. Скончался...»
Я говорю: «Да быть такого не может».
«Иди, – говорит, – к клубу пойдем. Там увидишь».
Подходим к клубу, а там на стеле... Три стелы, и на одной стеле выбиты имена погибших в Чечне, и на одной стеле – мои звание и фамилия».
Та самая надпись на стеле в Таманской дивизии красуется до сих пор. Когда имя на ней хотели замазать, Алексей воспротивился: «Может, моя беда, – сказал он, – остановит другие беды». Так и случилось.
«После последней фамилии младшего лейтенанта Крупинова, слава богу, больше в полку боевых потерь, так скажем, не было», – говорит Олег Дорохов, заместитель командира части.
...К 10 января боевики начали выдыхаться и нести тяжелые потери. Казалось, еще немного, и их силы в центре города будут сломлены. Отдельные отряды боевиков даже начали спешно покидать Грозный. Однако за спиной военных Российское правительство договорилось с командованием боевиков. В Грозном объявили 48-часовой мораторий на ведение огня.
Войска остановились. С улиц города убирали тела погибших. Боевиков, российских солдат, мирного населения. По самым грубым подсчетам, за полторы недели боев обе стороны потеряли свыше тысячи человек. И это без учета раненых и потерь среди мирного населения. Да и кто их тогда считал? Заваленный трупами город наполнился смердящим запахом – запахом смерти.
По сути, боевикам было дано время, чтобы перегруппировать свои потрепанные силы. И они воспользовались моментом. Дудаевцы подтянули в город подкрепление, боеприпасы. Среди офицеров сначала в штабах, а затем и на передовой вновь поползли слухи о предательстве.
Свидетельствует Константин Стоян, командир отдельного 91-го полка связи 57-го армейского корпуса:
«Когда уже войска начали достигать у нас какого-то успеха, последовала какая-то непонятная команда прекратить боевые действия. Вот наступило перемирие. Но почему оно наступило, когда войска достигли успеха и уже продвигались вперед?»
Эти слухи о предательстве подогревались и информацией, просочившейся по линии спецслужб. Примерно в это же время над стадионом «Динамо» в центре Грозного, занятого десантниками группировки «Запад», появился самолет без опознавательных знаков. Сбросив на парашютах два контейнера с оружием, он улетел в неизвестном направлении. В том, что это оружие предназначалось боевикам, никто не сомневался.
Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки, вспоминает:
«Радист перехват ловит, и особист докладывает, что вот, мол, так и так, получил перехват. Дудаев разговаривает с Москвой. С кем конкретно, неизвестно. Говорит: «Помогай, а то больше не можем. Мы пропадаем». В 12 часов, ему отвечают, у вас все прекратится. Такое вот прямое предательство. Потому что ровно в 12 мы получили приказ: отойти на исходные рубежи. И так было 4 раза».
Недоумевали и солдаты на передовой. Почему им запрещают уничтожать противника? За короткий срок война выработала у них свою безжалостную логику: увидишь врага – стреляй.
Вот как вспоминает свои размышления в те дни Алексей Колесников, младший сержант 276-го уральского мотострелкового полка:
«Вот как я понимаю положение. У меня есть 18 бойцов во взводе. За их жизни я отвечаю. За жизни всех остальных окружающих здесь, населяющих эту землю, я не могу отвечать. Если с крыши дома работает снайпер, значит, надо выкатить танк и бить по первому этажу этого дома, пока он не рухнет вместе с этим снайпером. То, что при этом гибнут не только боевики, но и мирные чеченцы, ну, об этом должен думать тот, кто эту кашу заварил. Мы не МВД. Мы пехота. Мы в соответствии с тактикой действуем».
И действовали. По принципу «хочешь жить – стреляй первым». Поэтому с первых часов окончания моратория бои в городе возобновились с еще большим ожесточением.
Воевали 19-летние парни – вчерашние школьники, прибывшие в Чечню из самых разных уголков России. Здесь, на передовой, их командиры вновь вспомнили о том, что солдата надо беречь. Мало кто знает, что в процентном соотношении число погибших офицеров при штурме Грозного было несравнимо выше потерь среди солдат.
Рассказывает Игорь Цупиков, заместитель командира батальона 135-й стрелковой бригады:
«Война, она как-то людей делает одинаковыми. Как-то подравнивает. Нет разницы между генералом, допустим, и солдатом. Между нормальным генералом и нормальным солдатом, я имею в виду».
Ради сохранения жизни солдат их командиры порой шли на невыполнение приказа. Рисковали служебной карьерой и звездами на погонах.
«Неделю назад у нас уволили двух офицеров, настоящих офицеров, из Вооруженных сил, – рассказывал мне в те дни один из участников боев, – только за то, что они не захотели людей бросить под шквальный огонь, пацанов вот этих молодых, которым 18–19 лет, без артподготовки. На явную смерть. И за это их уволили. Это подполковник Канакин, заместитель командира бригады нашей, и подполковник Жуков».
На войне взрослеют быстро. За короткий срок эти ребята из пушечного мяса превратились в солдат. Начали воевать зло и дерзко. Шли в бой не за президента или Конституцию, а мстили за погибших товарищей.
Рассказывает Валентин Прокопенко, заместитель начальника разведки ВДВ:
«Мы вышли в расположение одного подразделения, в котором осталось в живых 7 человек. И вот мы подошли, они там кашу греют возле костра, сели, начали с ними разговаривать: «Ну, как, ребята, дела? Как с этим?» Да вот, говорят, немножко тут пощипали нас. Я говорю: «Ну, как немножко?» Там где-то погибло у них человек около 60 в общей сложности. «Ну что, – говорю, – надо вас на переформирование». И вот был ответ такой: «А вы что, пришли нас отсюда выводить?» Знаете, такое сразу отношение – в штыки. Я говорю: «Да нет, не пришли выводить». «Нет – тогда ладно. Мы пока за ребят не отомстим, мы отсюда не уйдем».
И они не уходили. Стояли до последнего. Даже когда не было надежды и боевики в обмен на жизнь предлагали оставить позиции. И часто странным образом знали имена и звания наших командиров.
«Давай, может быть, как-нибудь, пока не поздно, отведите ребят, – звучало в эфире. – Алик, не делайте это. Не делайте, не надо».
«А я такого выбора не имею, – отвечал наш офицер. – У меня есть приказ, и я его выполню в любом случае».
Рассказывает Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты:
«Мы выдвинулись на вокзал железнодорожный, который находился перед площадью Минутка, и по условиям задачи я должен был подождать еще одну роту. И когда мы вышли на вокзал и ждали подходящее подразделение, я получил задачу выдвигаться. Я отказался выдвигаться, поскольку понимал, что очень высока вероятность окружения. 10 минут мне пришлось вести перепалку с начальниками, вплоть до генерал-майора, который лично мне ставил задачу выдвигаться. Я приказал своему связисту сказать, что у нас садятся батареи. И я хочу сказать, что то состояние, в котором я находился, не дай бог кому пережить. У меня сердце просто вылетало, я не знаю, из глотки».
Чуть позже за такую строптивость командиру 1-й парашютно-десантной роты Дьяченко задержали присвоение очередного звания. Но в тот момент было сделано главное: рота без потерь дошла до Совмина.
Здание Совмина. В его развалинах, находящихся менее чем в 100 метрах от дворца Дудаева, закрепились штурмовые отряды десантников из группировки «Запад». Еще вчера они сражались за каждый этаж этого здания, за каждый лестничный проем. Им на помощь прорвались рохлинцы, мотострелки 276-го полка и 74-й юргинской бригады. Лишь после этого удалось выдавить боевиков, закрепиться в здании и перейти к круговой обороне.
Именно здесь, на площади перед Совмином, разгорелись самые страшные бои. Блокировав здание, боевики в очередной раз шли в атаку. Силы обороняющихся таяли. Вскоре сюда подоспела 2-я рота моряков-североморцев.
Вспоминает Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты:
«Второй роте, конечно, досталось больше всего, я бы так сказал. Им была поставлена задача выдвинуться в здание Совета министров и поддержать десантников, которые там находились. Конечно, десантников там оставалось – на пальцах можно пересчитать. Подразделение, которое первоначально захватило это здание, почти полностью погибло. Вот там на самом деле был сущий ад».
Это был ад. Только за 3 дня боев в Совмине 2-я рота морпехов потеряла 25 человек. Высокая интенсивность боев лишала возможности эвакуировать погибших и раненых. Каждый день назначался новый командир роты взамен убитого. За три дня три командира. То есть каждый из них командовал менее суток. Силы оборонявшихся в Совмине таяли с каждым часом.
Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты, продолжает:
«Первый человек, который погиб в моей роте, в моем подразделении, это был, конечно, очень сильный шок. Но я был вынужден, я перешагнул через труп этого человека. И я сказал всем после этого, что так будет с каждым из вас, если вы не будете думать, если вы не будете смотреть по сторонам и если вы не поймете, что здесь убивают».
Тем временем в центральные кварталы к Совмину прорывались все новые части группировок. Боевики выдыхались. Уже было очевидно: внутренний рубеж обороны противника окончательно прорван.
В это утро разведчики и морпехи-североморцы из группировки «Север» захватили президентский дворец. Дворец, который рассматривался боевиками как символ непобедимости пал.
По информации спецслужб, к этому времени Дудаев был ранен в руку. Чтобы избежать полного окружения и уничтожения, он со своими сторонниками накануне ночью покинул здание.
В этот же день командующий объединенной группировкой Квашнин прибыл в Моздок, где доложил Павлу Грачеву о выполнении задачи. Но Грозный после этого не пал. Бои в чеченской столице продолжались еще вплоть до 26 февраля. До тех пор, пока последние отряды боевиков не были выбиты из южного пригорода Грозного.
«Я говорил уже раз, еще раз повторяю, – говорил в те дни перед телекамерами один из офицеров группировки. – Матери, простите, что я привез сюда 105 человек, увожу 65. Что у меня 40 человек потери, из них 11 безвозвратных потерь. Я сделал все, что мог. Они сделали все, что могли. Никто ни за кого не прятался. Они погибли с достоинством и честью. Так, как вы их воспитали».
Казалось, что со взятием чеченской столицы конфликт в Чечне решится сам собой. Но первая чеченская война продлится еще два долгих года. Затем будет вторая.
Во время этих войн боевики не будут испытывать недостатка в вооружении и боеприпасах. Спрашивается: откуда в республике так много оружия? И почему его запасы все время пополняются? И что по этому поводу думало наше командование?
Глава 5
Ком в горле. Но мы продолжаем беседу.
База разведгруппы находилась всего в 60 метрах от воронки. Под обстрелом боевиков это расстояние Пегишев преодолел только к утру. Он ранен, но от медицинской помощи отказывается, берет единственный уцелевший танк и пытается прорываться за лейтенантом, оставшимся в воронке.
Лейтенант очнется только в госпитале, а капитан Пегишев, несмотря на серьезные ранения, от госпитализации откажется. Он останется вместе со своей бригадой. И лечить его будут в полевых условиях.
«У нас врач был, подполковник Маслов, он окончил Академию имени Кирова, – продолжает Герой России Александр Пегишев. – Анестезии у нас не было. Надо было вытащить пулю. Сделали что: стакан водки налили. Наложили одеяло на голову и ударили большой сковородкой. Потом два тела легли на правую руку, два тела на левую. А Маслов там каким-то шомполом ковырялся, плоскогубцами и еще какими-то подручными средствами. Что там было... И мат, и все остальное. Я потом ему сказал: не попадайся мне на глаза. Иначе я тебя сам прибью к чертовой матери».
После этих событий капитан Пегишев встал в строй. Вскоре ему присвоили звание Героя России. Его боевой товарищ Александр Думчиков был отправлен в госпиталь и через месяц, получив звание старшего лейтенанта, тоже получил Золотую Звезду Героя.
...А в это время в Аргунском ущелье воздушная разведка обнаружила крупные формирования боевиков.
Рассказывает Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк: «Самолет начал выводить на солнце, но увидел в перископ, что по мне идет стингер. А за ним шлейф такой серый, вращающийся. Стингер, по правилам всем, на солнце не идет. И я понял, что мне никак с этой ситуации не выйти. Получил удар. Посмотрел в перископ, киль был разбит. Он попал в двигатель, двигатель горит. Ну я понял, что ситуация для меня критическая».
До базы полковник не дотянул всего пару десятков километров. У штурмовика отказало управление, и Сергею Борисюку пришлось катапультироваться. Приземлился на берегу реки Аргун. Аварийный маяк заработал, значит, с минуты на минуту нужно ожидать подмогу. На выручку Борисюку отправляют спасательную группу, командует которой лейтенант Дмитрий Елистратов. Когда пять вертолетов федеральных сил влетают в ущелье, боевики открывают по ним шквальный огонь.
«Увидел, прямо надо мной пролетел Ми-8, – говорит Сергей Борисюк. – И тут в ущелье началось что-то невероятное. И снизу, и сверху началась стрельба по вертолету. Я сразу понял, что попал в отряд. И думаю, что конец мне пришел, и карьера моя летная окончена».
Основной удар принял на себя Дмитрий Елистратов. Его вертушка получила такие повреждения, что по всем канонам не могла лететь дальше.
«Потом я у борттехника спросил, что произошло, – начал свой рассказ Дмитрий Елистратов. – Он сказал, что случай один на миллион, но пуля пробила стык, где сходятся основная и дублирующая гидросистемы вертолета. То есть системы, которые отвечают за управление вертолета».
Потеряв управление, вертолет Ми-8 камнем падает на землю с высоты в пятьдесят метров. Но происходит невероятное: экипаж и 18 спасателей остаются в живых. Дмитрий Елистратов мгновенно оценивает обстановку и отдает своим бойцам команду покинуть разбитый вертолет. Но к Ми-8 уже успели подобраться шесть боевиков. Двое из них набрасываются на лейтенанта. Завязывается рукопашная, в которой Дмитрию удается справиться с нападавшими. Но на подходе основные силы бандитов. Дмитрий приказывает организовать круговую оборону. Силы неравные. Восемнадцати бойцам Елистратова противостоит несколько сотен бандитов. В ущелье в то время хозяйничала банда полевого командира Хаттаба. Разведчикам Дмитрия приходится брать не числом, а умением.
«Сделал выстрел – сменил позицию, еще один сделал – снова сменил, – поясняет Дмитрий. – Таким образом и передвигались. Не давали пристреляться по нам. Постоянно перемещались».
Пока бойцы Елистратова отбивали атаки боевиков, полковник Сергей Борисюк пытался найти безопасный проход через Аргунское ущелье. Вооружившись ножом, он стал медленно пробираться по лесу. Путь на север к федеральным силам был закрыт. Там находились чеченские блокпосты. Такая же ситуация была и на юге. Сергей оказался в плотном окружении бандитов. Но они пока не обращали на него внимания. Боевики были заняты уничтожением команды спасателей.
Дмитрия Елистратова и его группу обложили со всех сторон. Над бойцами кружат вертолеты, которые пришли на подмогу. Но боевики ведут ураганный огонь и не дают им возможность забрать группу. Только через полтора часа один из Ми-8 смог приземлиться. Первыми уносили раненых. Короткими перебежками, под непрестанным огнем боевиков. Приземлившийся вертолет получил около шестидесяти пробоин. На борт он взял более тридцати человек. Шансов взлететь почти нет. Но пилоту удается поднять машину в воздух и довести ее до базы.
Вернулись к своим без Сергея Борисюка. Он по-прежнему где-то в Аргунском ущелье, в самом логове боевиков. Безопасной тропы через заставы противника ему найти не удалось. Тем временем на горы спустились сумерки, и температура воздуха упала до минус пятнадцати градусов. Чтобы выжить на морозе, Сергей отыскал свой парашют.
«Соорудил палатку, а вокруг слышу чеченскую речь. И наверху, и внизу. Слышу, как они принимают пищу. Мы почему их не могли ночью найти, потому что они костры не жгут, запаха пищи нет, а тут слышу даже, как ложки стучат, а ни запаха, ни костров, ничего нет. Я сижу наверху и смотрю на них. Река Аргун протекает и вымывает шхеры в горах, и они довольно глубокие. Высота у них метра полтора – метр восемьдесят».
На следующее утро спасательная бригада Дмитрия Елистратова снова вылетела на помощь Борисюку. Боевики успели узнать, кого они сбили. Накануне российские средства массовой информации разнесли новость о том, что в Аргуне катапультировался Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк. Теперь бандиты бросили все силы на его поиски. Утром они окружили его в небольшой роще. Несмотря на то что при нем был только автомат и пара пистолетов, он дал боевикам яростный отпор. Сослуживцы не зря говорили о Борисюке: «Вооружен и очень опасен». Боевики опомниться не успели, как полковник подстрелил нескольких из них. Тогда они отступили и применили другую тактику.
«Вижу, сверху спускается группа боевиков с собаками, – вспоминает Сергей Борисюк. – До них расстояние метров тридцать-пятьдесят. Я стреляю с автомата, со «стечкина». А они идут в полный рост, даже не прячутся. Почему? Потому что они умеют воевать в горах. А автомат 5-45 не эффективен в таких условиях. Там тонкий орешник, хоть и видно через него людей, но пуля не пробивает. Я сначала даже подумал, что у меня холостые патроны в автомате».
Ситуация была критической. И тут неожиданно подошла подмога. В небе появилось несколько вертолетов и штурмовики. Спасатели засекли местоположение Борисюка. Сергей связался с ними по рации и попросил нанести удар по приближающимся боевикам.
«Я прошу «грачей» отработать передо мной. От факела на запад 30–50 метров, но никто не решается, это очень близко, – рассказывает Сергей. – Один из летчиков решился на это. Сергей Рапотан, замкомандира полка, тоже Герой России. Прямо передо мной отстрелялся. Я увидел точное попадание. Тут мне стало полегче. Собаки, кустарники, помогающие боевикам укрываться, – все это разлетелось в клочья».
Полковник Борисюк обозначил себя дымовой шашкой. Но он в лесу и до открытого места ему никак не добраться. Дмитрий Елистратов принимает тяжелое решение – поднимать летчика прямо из леса на тросе. Вертолет зависает прямо над деревьями. На вертушку Елистратова обрушивается огненный шквал. В любую секунду из-за любого дерева может вылететь ракета и сбить вертолет спасателей. Лейтенант приказывает солдатам открыть заградительный огонь и вызывает на помощь авиацию. Некоторое время боевикам не дают поднять головы.
«Визуального контакта с противником не было, – комментирует Дмитрий Елистратов. – Поэтому шел заградительный огонь. Если будешь сидеть ждать, пока он появится, всякое может произойти. Либо из гранатомета выстрелят, либо опять же собьют».
Через несколько мгновений прямо над головой Борисюка завис спасательный Ми-8. Спустили трос. Под огнем боевиков полковник успевает схватить его, а через секунду вертолет уже взмывает вверх, уходя из-под пуль бандитов.
Сергей продолжает говорить: «В правой руке автомат, левая нога в подъемном устройстве, за трос держусь... Когда меня чудесным образом подняли в вертолет, я никак не мог отпустить от троса руку. Доктор говорит, давай сделаем укол, но я сам разогнул пальцы. С большим трудом... а потом посмотрел по сторонам: в вертолете гильз было по колено».
Дмитрий Елистратов доставил боевого летчика на базу и передал его военным врачам. Эта история закончилась благополучно. А между тем на территории Чечни в окружении боевиков находилось несколько десятков наших бойцов. Без еды, медикаментов и боеприпасов. И без надежды на спасение. А некоторым из них спешили присвоить ордена и звания.
«... Награжден посмертно...» Такие слова были написаны и в письме, которое получили родители Алексея Крупинова. Но он оказался жив. И сегодня помнит все до мельчайших подробностей. Однажды, после ночного обстрела снайпера, он осматривал позиции роты по периметру. Осторожно обходя свои мины, не заметил чужую. Взрыв. Осколки пробили живот, легкие, повредили руку. Сердце закрыл прижатый к груди автомат. Из операционной тело младшего лейтенанта Крупинова выкатили в соседнюю комнату и прикрыли простыней. Сестричка, что везла раненого офицера из предгорий, заплакав, повезла скорбную весть сослуживцам, в роту. И даже в Таманскую дивизию. А спустя полчаса произошло то, о чем восклицают: о чудо!
Алексей Крупинов начинает свой рассказ:
«Я тут что-то закашлял, медсестра заходит, на меня смотрит, я ее спрашиваю:
– А живот-то... у меня в животе, говорю, еще осколок должен быть. Живот-то, будете операцию делать?
Она кричит:
– Доктор, он живой!
Откуда-то доктор вышел. По-моему, он в перчатках был. Возможно, кому-то еще операцию делал. Сначала помолчал. Смотрит на меня и ничего не говорит.
– Ну ты как?
Я говорю:
– Да нормально. Из живота-то будете доставать или как там?
– Ну ты потерпи минут пятнадцать. Потерпишь?
Я говорю: «Да».
Алексей смотрит на меня глазами, полными жизни. Слушая его рассказ, действительно веришь в чудо! В любых условиях и при любых обстоятельствах.
И вновь операция. Он еще сам успел сказать врачам, что группа крови у него четвертая положительная. Впрочем, крови-то уже почти не было, но молодое сердце упрямо продолжало работать. После операции вновь очнулся. Уже на вертолетной площадке. Его уже погрузили вместе с остальными ранеными в вертолет, но потом выгрузили. И положили в тенек. Как безнадежного.
Алексей Крупинов продолжает:
«Вертолетчик, слышу, с врачами разговаривает: «Как, чего, что?»
А врачи сказали: «Не довезешь».
Он сам ко мне подошел и говорит:
– Ну что, выдержишь?
Я говорю:
– У тебя были на борту убитые, погибшие, умершие?
Он говорит:
– Нет, не было.
– Ну значит, не будет, – я говорю. – Я тебе слово даю.
Он:
– Тогда, – говорит, – везу. Выдержишь три часа?
Я говорю:
– Выдержу.
Меня опять грузят. Он говорит врачам:
– Я его везу.
Они говорят:
– Без толку везти.
Ну разговор-то у них идет. Обострение чувств, наверное, какое-то было. Я слышу. Они говорят это тихо, а я слышу».
Сначала был госпиталь в Ханкале, затем Владикавказ, Ростов, Купавна. Каждый раз – реанимация, сложнейшие операции, и каждый раз Крупинов был на грани жизни и смерти. Только спустя два месяца Алексей наконец-то вернулся в свою часть. И удивился, увидев, что сослуживцы как-то странно косятся на него.
«Петро косится подозрительно на меня и говорит: – «Тебя же убили», – ведет свой рассказ Алексей. – А я ему: «Как убили?» И Юрка мне говорит: «Да, тебя убили».
Я говорю: «Юр, шутишь!»
Он говорит: «Да серьезно! Тебя похоронная команда ездит вон... В Ростове, везде ездят тебя ищут. По всем моргам, по всем госпиталям. Где ты? – говорит. – На тебя документы пришли, что убит. Скончался...»
Я говорю: «Да быть такого не может».
«Иди, – говорит, – к клубу пойдем. Там увидишь».
Подходим к клубу, а там на стеле... Три стелы, и на одной стеле выбиты имена погибших в Чечне, и на одной стеле – мои звание и фамилия».
Та самая надпись на стеле в Таманской дивизии красуется до сих пор. Когда имя на ней хотели замазать, Алексей воспротивился: «Может, моя беда, – сказал он, – остановит другие беды». Так и случилось.
«После последней фамилии младшего лейтенанта Крупинова, слава богу, больше в полку боевых потерь, так скажем, не было», – говорит Олег Дорохов, заместитель командира части.
...К 10 января боевики начали выдыхаться и нести тяжелые потери. Казалось, еще немного, и их силы в центре города будут сломлены. Отдельные отряды боевиков даже начали спешно покидать Грозный. Однако за спиной военных Российское правительство договорилось с командованием боевиков. В Грозном объявили 48-часовой мораторий на ведение огня.
Войска остановились. С улиц города убирали тела погибших. Боевиков, российских солдат, мирного населения. По самым грубым подсчетам, за полторы недели боев обе стороны потеряли свыше тысячи человек. И это без учета раненых и потерь среди мирного населения. Да и кто их тогда считал? Заваленный трупами город наполнился смердящим запахом – запахом смерти.
По сути, боевикам было дано время, чтобы перегруппировать свои потрепанные силы. И они воспользовались моментом. Дудаевцы подтянули в город подкрепление, боеприпасы. Среди офицеров сначала в штабах, а затем и на передовой вновь поползли слухи о предательстве.
Свидетельствует Константин Стоян, командир отдельного 91-го полка связи 57-го армейского корпуса:
«Когда уже войска начали достигать у нас какого-то успеха, последовала какая-то непонятная команда прекратить боевые действия. Вот наступило перемирие. Но почему оно наступило, когда войска достигли успеха и уже продвигались вперед?»
Эти слухи о предательстве подогревались и информацией, просочившейся по линии спецслужб. Примерно в это же время над стадионом «Динамо» в центре Грозного, занятого десантниками группировки «Запад», появился самолет без опознавательных знаков. Сбросив на парашютах два контейнера с оружием, он улетел в неизвестном направлении. В том, что это оружие предназначалось боевикам, никто не сомневался.
Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки, вспоминает:
«Радист перехват ловит, и особист докладывает, что вот, мол, так и так, получил перехват. Дудаев разговаривает с Москвой. С кем конкретно, неизвестно. Говорит: «Помогай, а то больше не можем. Мы пропадаем». В 12 часов, ему отвечают, у вас все прекратится. Такое вот прямое предательство. Потому что ровно в 12 мы получили приказ: отойти на исходные рубежи. И так было 4 раза».
Недоумевали и солдаты на передовой. Почему им запрещают уничтожать противника? За короткий срок война выработала у них свою безжалостную логику: увидишь врага – стреляй.
Вот как вспоминает свои размышления в те дни Алексей Колесников, младший сержант 276-го уральского мотострелкового полка:
«Вот как я понимаю положение. У меня есть 18 бойцов во взводе. За их жизни я отвечаю. За жизни всех остальных окружающих здесь, населяющих эту землю, я не могу отвечать. Если с крыши дома работает снайпер, значит, надо выкатить танк и бить по первому этажу этого дома, пока он не рухнет вместе с этим снайпером. То, что при этом гибнут не только боевики, но и мирные чеченцы, ну, об этом должен думать тот, кто эту кашу заварил. Мы не МВД. Мы пехота. Мы в соответствии с тактикой действуем».
И действовали. По принципу «хочешь жить – стреляй первым». Поэтому с первых часов окончания моратория бои в городе возобновились с еще большим ожесточением.
Воевали 19-летние парни – вчерашние школьники, прибывшие в Чечню из самых разных уголков России. Здесь, на передовой, их командиры вновь вспомнили о том, что солдата надо беречь. Мало кто знает, что в процентном соотношении число погибших офицеров при штурме Грозного было несравнимо выше потерь среди солдат.
Рассказывает Игорь Цупиков, заместитель командира батальона 135-й стрелковой бригады:
«Война, она как-то людей делает одинаковыми. Как-то подравнивает. Нет разницы между генералом, допустим, и солдатом. Между нормальным генералом и нормальным солдатом, я имею в виду».
Ради сохранения жизни солдат их командиры порой шли на невыполнение приказа. Рисковали служебной карьерой и звездами на погонах.
«Неделю назад у нас уволили двух офицеров, настоящих офицеров, из Вооруженных сил, – рассказывал мне в те дни один из участников боев, – только за то, что они не захотели людей бросить под шквальный огонь, пацанов вот этих молодых, которым 18–19 лет, без артподготовки. На явную смерть. И за это их уволили. Это подполковник Канакин, заместитель командира бригады нашей, и подполковник Жуков».
На войне взрослеют быстро. За короткий срок эти ребята из пушечного мяса превратились в солдат. Начали воевать зло и дерзко. Шли в бой не за президента или Конституцию, а мстили за погибших товарищей.
Рассказывает Валентин Прокопенко, заместитель начальника разведки ВДВ:
«Мы вышли в расположение одного подразделения, в котором осталось в живых 7 человек. И вот мы подошли, они там кашу греют возле костра, сели, начали с ними разговаривать: «Ну, как, ребята, дела? Как с этим?» Да вот, говорят, немножко тут пощипали нас. Я говорю: «Ну, как немножко?» Там где-то погибло у них человек около 60 в общей сложности. «Ну что, – говорю, – надо вас на переформирование». И вот был ответ такой: «А вы что, пришли нас отсюда выводить?» Знаете, такое сразу отношение – в штыки. Я говорю: «Да нет, не пришли выводить». «Нет – тогда ладно. Мы пока за ребят не отомстим, мы отсюда не уйдем».
И они не уходили. Стояли до последнего. Даже когда не было надежды и боевики в обмен на жизнь предлагали оставить позиции. И часто странным образом знали имена и звания наших командиров.
«Давай, может быть, как-нибудь, пока не поздно, отведите ребят, – звучало в эфире. – Алик, не делайте это. Не делайте, не надо».
«А я такого выбора не имею, – отвечал наш офицер. – У меня есть приказ, и я его выполню в любом случае».
Рассказывает Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты:
«Мы выдвинулись на вокзал железнодорожный, который находился перед площадью Минутка, и по условиям задачи я должен был подождать еще одну роту. И когда мы вышли на вокзал и ждали подходящее подразделение, я получил задачу выдвигаться. Я отказался выдвигаться, поскольку понимал, что очень высока вероятность окружения. 10 минут мне пришлось вести перепалку с начальниками, вплоть до генерал-майора, который лично мне ставил задачу выдвигаться. Я приказал своему связисту сказать, что у нас садятся батареи. И я хочу сказать, что то состояние, в котором я находился, не дай бог кому пережить. У меня сердце просто вылетало, я не знаю, из глотки».
Чуть позже за такую строптивость командиру 1-й парашютно-десантной роты Дьяченко задержали присвоение очередного звания. Но в тот момент было сделано главное: рота без потерь дошла до Совмина.
Здание Совмина. В его развалинах, находящихся менее чем в 100 метрах от дворца Дудаева, закрепились штурмовые отряды десантников из группировки «Запад». Еще вчера они сражались за каждый этаж этого здания, за каждый лестничный проем. Им на помощь прорвались рохлинцы, мотострелки 276-го полка и 74-й юргинской бригады. Лишь после этого удалось выдавить боевиков, закрепиться в здании и перейти к круговой обороне.
Именно здесь, на площади перед Совмином, разгорелись самые страшные бои. Блокировав здание, боевики в очередной раз шли в атаку. Силы обороняющихся таяли. Вскоре сюда подоспела 2-я рота моряков-североморцев.
Вспоминает Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты:
«Второй роте, конечно, досталось больше всего, я бы так сказал. Им была поставлена задача выдвинуться в здание Совета министров и поддержать десантников, которые там находились. Конечно, десантников там оставалось – на пальцах можно пересчитать. Подразделение, которое первоначально захватило это здание, почти полностью погибло. Вот там на самом деле был сущий ад».
Это был ад. Только за 3 дня боев в Совмине 2-я рота морпехов потеряла 25 человек. Высокая интенсивность боев лишала возможности эвакуировать погибших и раненых. Каждый день назначался новый командир роты взамен убитого. За три дня три командира. То есть каждый из них командовал менее суток. Силы оборонявшихся в Совмине таяли с каждым часом.
Олег Дьяченко, командир 1-й роты сводного батальона морской пехоты, продолжает:
«Первый человек, который погиб в моей роте, в моем подразделении, это был, конечно, очень сильный шок. Но я был вынужден, я перешагнул через труп этого человека. И я сказал всем после этого, что так будет с каждым из вас, если вы не будете думать, если вы не будете смотреть по сторонам и если вы не поймете, что здесь убивают».
Тем временем в центральные кварталы к Совмину прорывались все новые части группировок. Боевики выдыхались. Уже было очевидно: внутренний рубеж обороны противника окончательно прорван.
В это утро разведчики и морпехи-североморцы из группировки «Север» захватили президентский дворец. Дворец, который рассматривался боевиками как символ непобедимости пал.
По информации спецслужб, к этому времени Дудаев был ранен в руку. Чтобы избежать полного окружения и уничтожения, он со своими сторонниками накануне ночью покинул здание.
В этот же день командующий объединенной группировкой Квашнин прибыл в Моздок, где доложил Павлу Грачеву о выполнении задачи. Но Грозный после этого не пал. Бои в чеченской столице продолжались еще вплоть до 26 февраля. До тех пор, пока последние отряды боевиков не были выбиты из южного пригорода Грозного.
«Я говорил уже раз, еще раз повторяю, – говорил в те дни перед телекамерами один из офицеров группировки. – Матери, простите, что я привез сюда 105 человек, увожу 65. Что у меня 40 человек потери, из них 11 безвозвратных потерь. Я сделал все, что мог. Они сделали все, что могли. Никто ни за кого не прятался. Они погибли с достоинством и честью. Так, как вы их воспитали».
Казалось, что со взятием чеченской столицы конфликт в Чечне решится сам собой. Но первая чеченская война продлится еще два долгих года. Затем будет вторая.
Во время этих войн боевики не будут испытывать недостатка в вооружении и боеприпасах. Спрашивается: откуда в республике так много оружия? И почему его запасы все время пополняются? И что по этому поводу думало наше командование?
Глава 5
Генералы и их армия
29 ноября 1994 года. Вторник. В Кремле на экстренное заседание собираются члены Совета безопасности России: президент Борис Ельцин, председатель правительства Виктор Черномырдин, глава Госдумы Иван Рыбкин и председатель Совета Федерации Владимир Шумейко. Кроме них, на заседании присутствуют руководители всех силовых ведомств и спецслужб. На повестке дня только один вопрос: начинать войну в Чечне или нет. С докладом на эту тему выступает министр обороны Павел Грачев.
Я встретился с некоторыми участниками того заседания, а также с людьми, которым предстояло воплощать в жизнь принятые на нем решения. Вот что мне рассказал Главком сухопутных войск Владимир Семенов:
«Это решение принималось кулуарно. Грачев выступил на Совете безопасности, убедил президента, что мы готовы, что мы там наведем порядок».
У самого Павла Грачева своя версия событий. После его доклада члены Совета безопасности приступили к голосованию. За ввод войск в Чечню проголосовали все присутствующие. Все, кроме него.
В беседе со мной министр обороны Павел Грачев заявил:
«Я был единственным, кто выступил на том злосчастном Совете безопасности против военных действий в Чечне. Помню, премьер-министр Черномырдин, когда-то мы с ним были в очень хороших отношениях, сказал: «Борис Николаевич, такой министр нам не нужен, давайте быстро его поменяем. Он боится идти в Чечню». Тогда Борис Николаевич объявил десятиминутный перерыв, пригласил к себе в кабинет Черномырдина, Лобова и секретаря Совета безопасности Шумейко. 10 минут прошло, мы опять сели, и Борис Николаевич объявляет: «Павел Сергеевич, мы приняли решение вас от должности не освобождать, но в двухнедельный срок вы должны составить план ввода войск в Чечню и возглавить руководство на первых порах». Вот так получилось».
Я встретился с некоторыми участниками того заседания, а также с людьми, которым предстояло воплощать в жизнь принятые на нем решения. Вот что мне рассказал Главком сухопутных войск Владимир Семенов:
«Это решение принималось кулуарно. Грачев выступил на Совете безопасности, убедил президента, что мы готовы, что мы там наведем порядок».
У самого Павла Грачева своя версия событий. После его доклада члены Совета безопасности приступили к голосованию. За ввод войск в Чечню проголосовали все присутствующие. Все, кроме него.
В беседе со мной министр обороны Павел Грачев заявил:
«Я был единственным, кто выступил на том злосчастном Совете безопасности против военных действий в Чечне. Помню, премьер-министр Черномырдин, когда-то мы с ним были в очень хороших отношениях, сказал: «Борис Николаевич, такой министр нам не нужен, давайте быстро его поменяем. Он боится идти в Чечню». Тогда Борис Николаевич объявил десятиминутный перерыв, пригласил к себе в кабинет Черномырдина, Лобова и секретаря Совета безопасности Шумейко. 10 минут прошло, мы опять сели, и Борис Николаевич объявляет: «Павел Сергеевич, мы приняли решение вас от должности не освобождать, но в двухнедельный срок вы должны составить план ввода войск в Чечню и возглавить руководство на первых порах». Вот так получилось».