Игорь Пронин. Пираты 2. Остров Паука

Игорь Пронин
Пираты-2. Остров Паука

ПРОЛОГ

Польша, 1632 год

   В этом сне она была совсем маленькой. Зима, снег. Стояла ясная погода, солнце ласкало румяные от мороза щеки, и по глаза укутанная в шаль девочка щурилась, улыбалась всему миру. Ей было десять лет в том далеком году.
   – Моника! Стой там, жди меня!
   Выйдя из костела, мать остановилась поболтать с кем-то из знакомых. Кажется, это был воскресный день… Да, погожий воскресный день! Мимо шли люди, бедные и богатые, добрые и злые, но в тот день одинаково любезные. Все были опрятно одеты, все улыбались. Или маленькой Монике только так казалось? Даже во сне она удивилась: будто мир был совсем другим! Не было в том мире ни ненависти, ни крови, ни унижений.
   – Здравствуй, красавица!
   Моника обернулась и увидела высокую, статную пани. Пани, конечно, заслуживала внимания, но девочка во все глаза уставилась на шубу. Мех блестел на солнце, и его было много, очень много! Хвостики, спинки… Ей отчаянно захотелось погладить мех, уткнуться в него носом, потереться щекой!
   – Шубка моя нравится? – пани присела и заглянула Монике в глаза. – Это русские соболя.
   – Я знаю! – она и правда знала, только вчера услышала от дедушки Анджея. – Это из Московии, где наши солдаты! Они воюют и скоро у всех в Польше будут такие соболя!
   – Время нынче смутное… – пани чуть помрачнела и без нужды поправила на Монике шаль. – Да что нам до Москвы? Тебя ведь зовут Моника Бенёвская, верно?
   – Да! – девочка осмелела и тихонько погладила шубку. Даже сквозь варежки она почувствовала – или придумала это чувство? – нечто невообразимо приятное. – Мы шляхтичи, но бедные, и солдат нет, некому за соболями ехать… Вот вырастет Вацлав, мой братик, и привезет нам, и маме тоже!
   – Конечно! Конечно, привезет… Только мне надо идти. Поэтому слушай внимательно! Вот тебе подарок.
   При слове «подарок» Моника наконец отвлеклась от шубы и посмотрела в бледно-голубые глаза пани. Так она и осталась в детской памяти: соболя и эти глаза, будто выцветшие, хотя пани вовсе не была старой.
   – Это… Ну, допустим, это такая рыбка, – на узкой ладони женщины оказался маленький металлический предмет. – Видишь, к хвостику привязана веревочка? Это чтобы не потерялся. Его можно на шею повесить, и никто не заметит.
   – Рыбка! Это мне? – Моника осторожно взяла диковину и та будто чуть обожгла пальцы. Наверное, остыла на морозе. – Спасибо!
   – Не потеряй! – голос пани зазвучал строже. – Она принесет тебе удачу. Но только это не совсем для тебя подарок, слышишь?
   – А для кого?!
   – Для того, кто еще не родился. Ты сохранишь дельфина… Ну, вот эту рыбку, и сделаешь так, чтобы он достался Маурицию Бенёвскому, который родится еще не скоро. Но другого Мауриция в семье не будет, поэтому главное: не забудь! А пока дельфин твой, никому его не показывай. Все поняла?
   – Да! – Моника отправила рыбку поплавать себе в рукав. – Мауриций… А когда он родится у мамы?
   – Не у мамы! И не скоро, успеешь наиграться. Просто не показывай его никому, и будет тебе счастье! – пани вздохнула и поднялась. – Встретиться бы мне с тобой попозже, да другого шанса уже не будет! Моника, я умоляю тебя, не забудь: дельфин должен достаться Маурицию Бенёвскому! Он родится… Ах, ты не запомнишь! Научилась уже писать?
   – Да! Все буквы знаю и слов немножко! Правда, ошибаюсь иногда… – поправилась Моника, как честная девочка. – Хотите, я вам свое имя на снегу напишу?
   – Нет. Я хочу, чтобы ты написала письмо тому Маурицию, который однажды родится в вашей семье! Напиши и спрячь куда-нибудь, подрастешь – поймешь больше. Напиши, что Московии ему бояться не следует, что только там, далеко на востоке, он найдет и верного друга, и путь к своей цели! А когда соберешься… Ну, когда станешь старенькая, вложи в конверт и фигурку.
   – Старенькая?! – Моника расхохоталась. – Пани, это же будет еще совсем-совсем потом!
   – Да… – пани погладила девочку по голове и снова вздохнула. – Но ты напиши такое письмо, я тебя очень прошу. Это как в игре: главное, никому ничего не рассказывать.
   – Что за игра?
   – А вот вырастешь, и узнаешь! Повтори: письмо Маурицию, чтобы смело ехал в Московию, там друг и путь к цели! Иначе ничего не получится! И не забудь передать с письмом предмет!
   – Не получится… Предмет… Письмо… – послушно повторяла Моника, снова рассматривая шубу.
   – Дочка! – девочка обернулась и увидела спешащую к ней мать. – С кем ты разговаривала?
   – Вот с ней! – Моника повернулась назад, но пани уже не было. – Убежала куда-то! У нее шуба, русские соболя! Когда у нас такие будут, мама?
   – Когда подрастешь и жениха тебе будем искать, вот как раз к тому времени уже будут! – мать обняла ее. – Что тебе говорила пани? О чем-то спрашивала? Незнакомо мне ее лицо!
   – Спросила, как зовут… Больше ни о чем! – хитро улыбаясь, девочка спрятала рыбку в варежку. Мама недавно сказала ей, что у взрослых женщин могут быть свои секреты. Раз так, и у Моники тоже будет хоть один! – Ни о чем не говорили.
   – Да как ее зовут-то, знаешь? Эх, ты… Пойдем домой, морозно! – мать потащила ее за собой. – И больше не разговаривай с незнакомцами! Бывают такие, что… Вдруг она колдунья?
   – Какая же она колдунья! У колдуньи нос большой и волосы седые, торчат! – Моника засмеялась: ну что за глупости? – А у пани шуба! Гладкая! И еще…
   Игрушечная рыбка снова чуть обожгла руку холодом, будто попросила: молчи, не рассказывай обо мне!
   – Что еще? – мать помахала рукой кому-то из знакомых.
   – Ничего. Больше – ничего!
   – Точно? – мать, щурясь на солнце, заглянула Монике в лицо. – Что-то у тебя с глазами… Ладно, дома посмотрим. Я замерзла. Побежали?
   – Я быстрей, я быстрей!
   И Моника помчалась по белому снегу вперед и вверх, к сияющему солнцу далекой Польши своего детства. Она наверняка добежала бы, но неловко повернулась во сне, и боль в обожженной спине заставила вскрикнуть.

Вест-Индия, 1573 год

   – Пся кревь! – она встала на колени и заскрипела зубами, пережидая приступ.
   Спустя минуту боль немного отпустила и Моник смогла припомнить сон, в котором ее называли «Моника». Сон вышел удивительно красочным, ярким. Лица незнакомки припомнить не удалось, но вот ее слова…
   – Не помню такого! – проворчала Моник и поднялась на ноги, опять выругавшись: обувь она потеряла при бегстве из горящего города, и вот уже около десяти дней шла по тропическому лесу босиком. Ступни горели не хуже спины. – Да что же это такое?! Куда я иду, куда?
   Проклятая девчонка Кристин выстрелила неудачно: пуля ударила в левое плечо и срикошетила от кости. Первое время Моник была уверена, что плечо раздроблено, но, к ее удивлению, это оказалось не так. Да и сама рана была явно неглубокой, хоть рассмотреть ее и не получалось, а попытки ощупать доводили до потери сознания. Во всяком случае, сильного кровотечения не было, а дня три спустя левая рука понемногу начала слушаться. Тем не менее, выстрел Кристин все же мог оказаться смертельным: от сильного удара и боли Моник потеряла сознание и упала в дверях подожженного пиратами дома. Она пришла в себя, когда два испанских солдата тащили ее из горящего жилища за ноги. Опоздай они еще хоть на минуту, она просто надышалась бы дымом до смерти.
   – Может, оно и к лучшему бы? Дьявол забери эту дикую страну!
   Постанывая от боли, Моник подошла к кустам и пересохшими губами собрала с широких листьев капли утренней влаги. Уже два дня, как не получалось отыскать ручей. Еще немного, и она не сможет идти. На очередном листе оказался паук величиной с ладонь, и женщина отскочила в сторону, снова застонав от боли в распухших ступнях.
   – Да, надо было сдохнуть там! Где уже это проклятое море?!
   В суматошной, полной огня и перестрелок ночи Моник ушла из Картахены в лес. Остаться значило не просто оказаться в цепких лапах инквизиции, но и получить новые обвинения. Город разграблен и сожжен, кто-то должен за это ответить. У Моник спросили бы, каким образом ее бывшие друзья смогли прорваться сквозь все оборонительные линии, как проникли в цитадель, что за сила им помогала…
   – Проклятый дельфин! Может быть, и в самом деле был этот разговор о Мауриции. Но какой к чертям Мауриций! – разговаривая сама с собой, Моник подобрала с земли прихваченную из города шпагу, свое единственное оружие, и продолжила путь. – У нас в семье нет Мауриция… Или он уже родился и ждет моего письма? Нет, не родился, потому что дельфина я получила примерно в 1632 году, а сейчас 1573-й… Что будет раньше: я сойду с ума или меня загрызет какой-нибудь ягуар?
   В семье Бенёвских была традиция: когда дети болели, их переставали кормить. Не из жестокости, а потому что верили, что это поможет скорее поправиться. Моник считала это глупым суеверием, хотя слышала в Мадриде о лекарях, что придерживались того же мнения. Так или иначе, она ничего не ела больше десяти дней, но все еще шла. Рука понемногу приходила в порядок, рана на плече не гноилась и не воспалялась, да и поджаренная спина теперь беспокоила все реже. Главной проблемой стали ноги.
   Сперва Моник ушла как можно дальше от города, чтобы не попасть под облавы: наверняка в суете разбежались рабы. Поэтому просто шла и шла прочь, не стараясь приблизиться к морю. Там тоже будут искать прежде всего – поврежденный корабль пиратов мог встать на починку в бухте неподалеку. Но теперь, когда все немного улеглось, следовало выйти к берегу, только там можно встретить людей. А без них Моник обречена – сама себя обеспечить пищей женщина оказалась не в состоянии.
   – Еще дня три, и сожру вот такого паука… – от омерзения Моник передернула плечами и снова застонала от боли. – Господи, пошли мне одинокого доброго охотника!
   От платья мало что осталось: подол она сама пустила на хоть какую-то перевязку, почти все остальное осталось висеть клочками на колючих ветках. Засохшая кровь, грязь, слипшиеся, грязные волосы… Окажись перед ней зеркало, Моник старательно обошла бы его с закрытыми глазами. Ей хотелось лечь, но она гнала и гнала себя на запад. Если идти весь день, то ночью от усталости можно уснуть прямо на земле. Ей прежде и в голову не приходило, как можно замерзнуть в этих вечно теплых краях! Но ночами, после дневного зноя, становилось холодно, мучительно холодно. Хотя в Польше такая ночь считалась бы теплой и нежной.
   – Польша, Польша! – зло бормотала она в полубреду, едва перебирая ногами. – Нет для меня больше никакой Польши! Нет никакой Моники Бенёвска, и Мауриция нет! И дельфина тоже нет, будь он проклят… Зачем та ведьма мне его подарила, зачем?!
   Тогда, в детстве, Моника никому не рассказала о фигурке. Это была ее собственная маленькая тайна. Хотя кому-то из подружек, кажется, рассказывала… Она не помнила. Так же, как не помнила и этих слов о нерожденном Мауриции, о письме, о Московии и какой-то цели этого Мауриция.
   – Я должна об этом подумать! – Моника остановилась, опершись о шпагу, и повторила, обращаясь к внимательно разглядывавшему ее яркому попугаю. – Я должна об этом подумать, если останусь жива! Нерожденный Мауриций – это значит, что та ведьма знала о нем, то есть пришла ко мне из будущего… Зачем?! Нет, не могу думать, пока не поем. Чем ты питаешься, гадина крылатая?! Тут же ничего нет!
   Попугай повертел хохлатой головой и что-то протрещал.
   – Мог бы хоть поговорить из вежливости к даме, – проворчала Моник и продолжила путь. – А ты только ждешь, чтобы мне глаза выклевать! Почему меня все ненавидят, что я вам всем сделала?
   Она прошла еще немного и вдруг заметила на земле клочок грязной ткани. В ту же секунду в ноздри ударил запах дыма. Моник потрясла головой, чтобы немного прийти в себя, и поняла, что пахнет не дымом, а жареным мясом. Пытаясь не шуметь, она двинулась вперед. Это было опасно, очень опасно… Но запах тащил ее к себе, словно на цепи.
   А потом из-за дерева вышел человек. Он явно только что проснулся, сладко потягивался и тер глаза. Заметив Моник, он сперва подался назад, но быстро сообразил, в чем дело, и рассмеялся.
   – Эй, амигос! Да у нас гостья!
   Спустя минуту Моник оказалась окружена семью оборванцами, в которых без труда можно было опознать беглых рабов. Белые и черные, но одинаково грязные, они переглядывались и скалили зубы.
   – Я много дней ничего не ела… Я ранена! – Моник опустилась на колени и простерла руки к тому, кто показался ей вожаком. – Прошу вас, помогите мне!
   – Тоща! – вожак приосанился и поправил нож, торчащий из-за пояса. – И страшна, как индейская старуха! Но другой-то нет, верно?
   – Верно! – один из беглецов присел рядом с Моник, послюнявил палец и провел по ее грязной ноге, оставляя след. – Грязная и воняет! Хорошо бы ее в ручье прополоскать!
   – Тебя бы тоже! – крикнул другой, и все загоготали.
   – Ну, раз тебе надо почище, то жди, пока из леса другая выйдет! – вожак схватил Моник и легко закинул ее, изрядно потерявшую в весе, на плечо. От боли женщина почти потеряла сознание. – А мы пойдем подумаем, что с ней можно сделать, и как поступить по справедливости!
   Он бросил ее возле костра, где жарилась тушка какого-то мелкого животного. Запах мяса вернул Моник к жизни. И все же дело принимало скверный оборот – для беглых рабов она лишь добыча. Покормить ее, может быть, не забудут, но дальнейшая судьба грозила чем-то даже худшим, чем рабство.
   – Я могу показать вам, где золото! – Моник пыталась сосредоточиться, изменить ситуацию в свою пользу, но проклятый запах мешал сосредоточиться. О, если бы хоть кусочек, хоть косточку! – Я знаю, где сокровища! Я жена пиратского капитана!
   – Да, да! – вожак, хихикая, потянул за остатки платья, и оно просто расползлось по швам. – Потом все покажешь и расскажешь! А платьице-то дорогое, не из простых бабенка!
   – Да видно же – из Европы пожаловала, или еще какая цаца! – поддержал его «чистюля». – По разговору видно. Может, потом, как устроимся, сможем за нее что-нибудь получить из Картахены?
   – Да ты посмотри на нее! Трех дней точно не протянет, и хорошо, если прямо сегодня не окочурится! Так что лучше поспешить.
   Зарычав, словно животное, Моник рванулась к костру и, не думая больше ни о чем, схватила полусырое мясо. Увы, впиться в него зубами не удалось: сильные руки ухватили ее за щиколотки и рывком вернули на место.
   – Отберите у нее жаркое! Это, милашка, наш завтрак! А на тебя, прости, не рассчитывали!
   Мясо вырвали из рук Моник, и в ее затухающем сознании все потеряло смысл. Не помня себя, она развернулась и с неожиданной силой вцепилась вожаку в лицо, словно разъяренная кошка. Ногти впились в кожу, сразу появились капли крови. Моник, оскалившись, тянулась к нему, чтобы пустить в дело и зубы.
   – Вот ведьма! – вожак вскочил и попытался оторвать Моник от себя, но сделать это можно было только вместе с кожей. – Дьявол! Она мне кожу с лица сдерет! Да помогите же!
   Моник ухватили за ноги, за волосы, но и все вместе не могли справиться с этой животной яростью. Наконец, кто-то догадался заехать ей кулаком в ухо и, оглушенная, она сразу обмякла. Вожак швырнул ее на траву и провел ладонями по лицу.
   – Вот же злая бестия! Свяжите ее, пока не очухалась!
   Моник почувствовала, как ее руки грубо вывернули за спину, но у нее не было сил даже застонать. Однако на полянке вдруг повисла тишина, лишь ветки негромко потрескивали в огне. Руки, обхватившие ее запястья, вдруг разжались.
   – Это еще что за черти?! – воскликнул вожак. – Откуда они взялись?!
   Моник приподняла голову. Среди окружавших поляну деревьев темнело несколько фигур в одинаковой черной одежде. Странные люди стояли совершенно неподвижно. Наконец один человек сделал пару шагов вперед. Он был весь перетянут тонкими ремнями, голову украшал не виданный прежде Моник убор с ярко блестевшей кокардой. Светло-серые глаза пристально смотрели прямо на пленницу.
   – Вы – Моника Бенёвска? – спросил он по-польски с немецким акцентом и, сделав паузу, повторил по-испански: – Ваше имя – Моника Бенёвска?
   – Да, – отчего-то на английском ответила она. – Да, это я. И даже если вы из инквизиции, пожалуйста, дайте мне поесть!
   – Какого черта?! – вожак пятился к сваленному чуть в стороне от костра добру беглецов. – Кто вы такие? Какая инквизиция? Это наша баба! Парни, их всего пятеро, и я не вижу мушкетов!
   – Мушкетов тебе? – немец не спеша расстегнул маленькую кожаную сумку, висевшую на его поясе, и вынул смешной пистолет с тонким коротким стволом. – Думаю, хватит и этого!
   Вожак успел нагнуться и схватить оружие, но когда выпрямился, раздался совсем негромкий выстрел, больше похожий на хлопок, и в середине лба беглого раба появилось аккуратное отверстие. Он изумленно округлил глаза, покачнулся и упал. В тот же миг с руганью и мольбами разбежались в разные стороны его друзья.
   – Струве, расставьте людей вокруг – кто-то может вернуться! – немец аккуратно убрал свой странный пистолет в не менее странную кобуру, снял шляпу – или она называлась как-то иначе? – и опустился перед Моник на одно колено. – Позвольте представиться: Отто фон Белов. Я здесь, чтобы спасти вас. Остальное, полагаю, пока не важно.
   От потрясения голова Моник немного прояснилась. Фон Белов носил смешную прическу: длинные волосы спереди и коротко стриженые виски и затылок. Несмотря на правильные, пропорциональные черты, было в его лице что-то детское. Моник, стараясь не морщиться, села и как могла прикрылась обрывками.
   – Струве, дайте даме какую-нибудь одежду. Сейчас мы доставим вас в безопасное место. Может быть, глоток коньяку?
   – Воды… – попросила Моник. – И… Я очень хочу есть, я ничего не ела много дней.
   – Полагаю, вам сперва следует показаться нашему доктору! – немец смешно хмурил брови, озабоченно рассматривая Моник. – Я не уверен, что вам сейчас можно принимать такую тяжелую пищу, как мясо! Струве, дайте даме воды!
   Спустя минуту, когда Моник залпом осушила фляжку, фон Белов лично взял ее на руки и маленький отряд заспешил к берегу. По словам командира, дорога должна была занять не более двух часов. Моник сделала вид, что сознание оставило ее, и из-под полуприкрытых век наблюдала за странными моряками. Мушкеты у них все же имелись, только, также как и пистолет фон Белова, выглядели будто игрушки. Короткие стволы, прикладов нет вовсе… Моряки легко носили их на ремне.
   «Сосредоточься! – мысленно приказывала себе Моник. – Не думай о еде! Думай, к чему эти перемены. Они из будущего, это ясно. Почему они ищут меня? Как они смогли найти меня в этом лесу? Думай, думай… Что они могут обо мне знать, чего они будут от меня требовать и что мне нужно попросить взамен? А этот Отто ничего, и глаза добрые – жалостливый… Но не надо спешить, да и не в том я виде, чтобы начинать действовать. Хотя знакомство вышло самое подходящее, ведь он романтик, ему нравится спасать. Выжидать, Моник, выжидать и думать… Если у них есть корабль и Ключ от острова Демона – а как они еще могли сюда попасть?! – то не все потеряно. И Кристин еще пожалеет обо всем, что сделала со мной!»
   В обещанный фон Беловым срок они и правда вышли к океану. Перед Моник оказался самый странный корабль, который она когда-либо видела: длинный черный корпус едва виднелся из воды, а посередине торчал будто горб. Ни мачт, ни парусов не было вовсе.
   – Вот и наша подводная лодка! – с гордостью представил судно фон Белов. – Удивлены? Но не пугайтесь, все будет хорошо!
   – С вами мне не страшно, – не смогла удержаться от кокетства Моник. – Скажите… Вы – капитан этого корабля?
   – Нет! Но скоро вы познакомитесь с капитаном Шпеером. Уверен, он будет очень рад вас видеть… – по лицу фон Белова пробежала тень, и Моник поняла, что капитан не слишком ему нравится. Это лицо просто не умело ничего скрывать. – Струве! Сигнальте, чтобы нас забрали!
   Когда в высшей степени странная лодка, приводимая в движение не веслами, а неким рычащим в воде аппаратом, донесла Моник до «подводной лодки», она уже кое-что начала понимать. По всей видимости, корабль умел плавать под водой, а двигался тоже с помощью каких-то приспособлений, безо всяких парусов. На металлической палубе она увидела странное орудие, всего одно, но сомневаться в его чудовищной убойной силе не приходилось.
   «Наверняка такой корабль способен и догнать, и потопить „Ла Навидад“! – зло подумала она. – Что ему ваши пушки, ваши ядра?! Да он весь из железа! А почему тогда не тонет?.. Наверное, тонет и как-то по дну перемещается? Верно, деревянный-то он бы не утонул! – мысли Моник путались, да она и не старалась сейчас разобраться в устройстве корабля по-настоящему. – Если я смогу направить этих людей туда, куда мне нужно, меня никто не остановит… Если конечно, не появится еще кто-нибудь из того времени, для которого эта подводная лодка – как галеоны для фрегатов! Но пока их нет… Господи, надеюсь, меня наконец накормят?»
   Бережно поддерживаемая любезным фон Беловым, Моник спустилась в узкий люк. Внутри оказалось тесно, но не темно, как она думала – на стенах и потолке были расположены странные светильники. Она оказалась перед невысоким, худым человеком со злым некрасивым лицом и сразу поняла, что это капитан Шпеер.
   – Осмелюсь доложить, госпожу Бенёвска следует сразу же показать нашему доктору! – тут же сказал из-за ее спины фон Белов. – Дама крайне истощена и ранена!
   – Без сопливых разберусь, Отто! – капитан развернулся и пошел куда-то по узкому проходу. – Давайте ее сюда, доктор уже ждет!
   В крохотном отсеке и правда оказался врач – мрачный сутулый человек в белом халате перебирал лежавшие на столике хирургические инструменты. Это Моник совершенно не понравилось, тем более, что фон Белова капитан внутрь не пригласил.
   – Я времени терять не люблю! – сказал капитан, закрыв тяжелую дверь. По-английски он говорил плохо, перемежая речь немецкими словами. Впрочем, бывавшую в Германии Моник это не смущало. – Итак, спрашиваю сразу: где бумаги Мауриция Бенёвского?
   – Какие бумаги?.. – растерялась Моник.
   Доктор положил ей на плечи сильные руки и мягко усадил в кресло. Моник вскрикнула от боли в спине, а когда захотела смахнуть с глаз выступившие слезы, обнаружила, что руки ее уже пристегнуты к подлокотникам ремнями.
   – Я вижу, ты любишь длинные беседы? – Шпеер приблизил к ней лицо, и на Моник пахнуло перегаром. – Так вот я не люблю! Поэтому сейчас доктор сделает тебе немного больно, тварь, а потом ты скажешь, где бумаги Мауриция Бенёвского!
   Он отступил и перед ней появился доктор с блестящими щипцами в руке. Моник дернулась, поняла, что все бесполезно, и наконец потеряла сознание уже на самом деле. Даже ее подвижный разум отказывался принять такие повороты. Увы, скоро пришла боль, и ей пришлось очнуться.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Наследник тамплиеров

   Я – Кристин Ван Дер Вельде. И пусть для кого-то это просто обыкновенное голландское имя, но я считаю иначе. Я считаю, что к капитану с таким именем – а я капитан! – следует относиться с особым уважением и, если хотите, с опаской. Даже если мне еще не исполнилось шестнадцати. Хотя как знать, с этими путешествиями во времени возраст надо отсчитывать как-то иначе… Не знаю, потом поразмыслю. В любом случае я – капитан Кристин Ван Дер Вельде, пират и дочь пирата.
   И вот сперва меня и моих людей захватывает некий бородатый тип с труднопроизносимой фамилией Устюжин. И захватывает только потому, что у него более совершенное оружие. Мы были беспомощны… Тогда я впервые задумалась о том, насколько это вообще честно: приходить в другое время с такими штуками, как наши разрывные ядра или вот эти мушкеты, из которых пули летят, словно пчелы из улья. Да, не мне говорить о честности. И все же есть в этом нечто недостойное.
   Однако наше пленение я еще могла принять, всякое в пиратской жизни случается. Но когда мы вошли в дом и там сидела живая и здоровая змеюка Моник, а этот то ли полковник, то ли капитан спросил, привезла ли я «его золото»… Меня просто затрясло.
   – Простите, – говорю, – я не расслышала. Что за чертову чушь вы только что произнесли?
   Джон прихватил меня за локоть. Ну конечно, мистер шотландец Мак-Гиннис решил не спешить и осмотреться! Я его этим локтем так под ребро пихнула, что он только охнул.
   – Повторяю! – мужчина встал предо мной и поклонился. Это он умел, сразу видно – из Европы. – Мое имя – Мауриций Бенёвский. Мой воинский чин – полковник. Но в последнее время я командую морскими судами, и поэтому одновременно капитан. Еще я пригласил вас разделить с нами трапезу и извинился, что питаемся мы здесь не на много лучше, чем в остроге на Камчатке. Камчатка – это такой полуостров в восточной России. Удивительный край!
   – Я не о том! – про полуострова я и сама много что могу рассказать. – Вы что-то спросили о золоте?
   – Золото! – Бенёвский, будто танцуя, изящно прошелся по комнате. – Проклятый металл! А может быть, нет? Может быть, металл-то как раз священный, а проклятие достается людям, которые касаются его недостойными руками?
   – Вы сейчас, простите, о чьих руках? – я и правда начала закипать. – Меня вот ничьи руки не заботят, пока они не тянутся к моей добыче!
   Дюпон протиснулся вперед и наполовину закрыл меня плечом. Его явно больше всего интересовала Моник, и это мне тоже не нравилось.
   – Нет, я никого конкретно не имел в виду! – Бенёвский всплеснул руками. – Я просто пытаюсь объяснить вам, моя прекрасная леди, что золото – субстанция особая… Оно принадлежит всем и никому. Оно – дар людям от богов! Именно золото способно дать людям счастье, и именно оно причина наших вечных бедствий! Вы, случаем, не читали труды по алхимии?