– Я не знаю, – тихо проговорил отвернувшийся к стене Метьюс, с трудом разлепляя тонкие губы, и съежился на боку, прижимая колени к груди, словно одинокий, напуганный ребенок. Впрочем, отчасти он таким и был. – Перед глазами постоянно какие-то цифры, образы. Я что-то слышу, но не понимаю, в чем связь. Я знаю, что в чем-то виноват, но не понимаю в чем. Не помню. Какие-то цифры, буквы… больше ничего. Есть не хочется, но это, видимо, из-за препаратов, и спать не могу. Я устал спать, доктор. Мне снятся кошмары наяву.
– Ясно, – сделав пометку в папке, ученый приблизился к койке неподвижного пациента, снимая с шеи стетоскоп. – Мы обязательно во всем с тобой разберемся, Гай. Я тебе обещаю, ты слышишь меня? Конечно, слышишь. Ты же ведь здесь, а не где-то еще. Операция закончена, и твое путешествие тоже. Теперь ты герой. Тобой вся страна гордится.
Лежащий на койке лицом к нему Метьюс что-то неразборчиво простонал и сильнее поджал колени к груди.
– Мы во всем как следует разберемся и обязательно вернем тебе твою память. Я твой друг и сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. А теперь повернись, мне необходимо тебя послушать.
Отследить график посещений профессора Ричардса, а также расписание всех процедур и время пересменки охраны, не составило большого труда, и пасмурным днем, как раз во время обеда, Стив, прихватив на всякий случай напарника в медицинский сектор, в котором содержали Метьюса. Они без особых проблем достигли цокольного этажа, предъявляя заготовленные заранее пропуска медицинских работников, и все-таки немного попрепирались с только что сменившейся охраной в самом конце, которая пыталась игнорировать пропуска и твердила, что им ничего неизвестно. Но запрос действительно был, и даже заверен высокой подписью, так что солдаты, поворчав, все-таки пропустили Стива в покой. Тот мерил шагами свою комнату и чувствовал себя заметно лучше.
– Гай Метьюс, – зачем-то на всякий случай уточнил Стив и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Меня зовут доктор Брайт, это мой ассистент. Мы из НАСА, вас переводят. Считайте, что этот курс лечения вы полностью прошли. Вот одежда, переодевайтесь.
– А где профессор Ричардс? – позволил себе поинтересоваться Гай, послушно натягивая одежду, которую доставал из протянутого помощником Хокса пакета. – Он сказал, что сегодня еще зайдет. Мы не закончили партию.
Он указал на шахматный стол, на котором на этот раз фигуры не двигались, ожидая, когда сделают следующий ход.
– В другой раз. Он занят. Теперь вы под нашей опекой, – тоном, не терпящим возражений, скупо отвечал Стивен, то и дело поглядывая на часы. – Не стоит беспокоиться, все будет в полном порядке. И будьте добры, побыстрее.
– А я здорово перетрусил, если честно, – нервно усмехнулся напарник Смита, когда они выехали из города и он прибавил газу на свободном проселочном шоссе, чтобы побыстрее добраться в контору. – Вся эта нескончаемая бюрократия, пропуска. Хорошо же они там его упекли. Столько головной боли. И все из-за одного человека.
– Не ты один, – буркнул Сит и посмотрел на Гая в зеркало заднего вида. – И это не простой человек. Как вы?
– В порядке. Только хочется пить.
– Потерпите, скоро мы будем на месте. Там получите и воду, и еду, и все, что захотите.
– Зато прошло все без сучка без задоринки. А я уж думал, что солдаты на последнем этаже…
В этот момент несущаяся машина словно налетела на невидимую преграду и, смяв наполовину капот, клюнув задом, по инерции перевалилась на крышу. Хокс отчаянно выкручивал руль, пока покореженную машину, налетевшую на невидимый силовой барьер, проецируемый специальными установками на треногах, замаскированных в кустах по обеим сторонам дороги, беспомощно вращавшую колесами, стремительно тащило в кювет.
– Грави-яма! – истошно заорал напарник, вцепившись руками в свое лицо, которое посекло осколками из разбившегося лобового стекла. Удар невидимого барьера пришелся чуть ниже уровня бампера, и система подушек безопасности не сработала.
Не пристегнутый на заднем сиденье Гай, кувырнувшись, перелетел на крышу. Их уже ждали. Черт, черт и еще тысячу раз черт! – проклинал всех и вся Стив, когда машина, слетев с обочины, воткнулась носом в сосну и жалобно запищала рулевым клаксоном. Где, на каком этапе их умудрились считать, вплоть до маршрута, которым они будут возвращаться. А ведь он специально просчитал линию вероятности и в последний момент пренебрег ей, желая срезать более короткой проселочной дорогой. Но где-то все-таки недоглядел, и поэтому на них устроили засаду, подождав, пока он сделает всю грязную работу, и, выждав момент, спокойно заберут Метьюса тепленьким. Хрена лысого! Отстегнув ремень безопасности, он грузно перевалился на крышу, вытаскивая из кобуры пистолет, пока из машин, с двух сторон вылетевших на трассу, отрезая возможный эскорт, на ходу выскакивали вооруженные люди и бежали к ним.
– Да что же это они делают! – заорал напарник, вываливаясь из салона, выхватив пистолет и прячась за открытую дверь. – Это прямое нарушение протокола о невмешательстве!
Стив зарычал сквозь зубы как раненый зверь. Вера помощника в святую неприкосновенность бумажной бюрократии была непоколебима. Дурак! Какой, к черту, протокол! Какие правила! Стремление заполучить «звездного» астронавта себе с этого момента вылилось в открытое противостояние между двумя конторами. Ставки в игре были слишком высоки. И все эти протоколы, запреты и указания теперь были не дороже туалетной бумаги.
– Метьюс, беги! – рявкнул Стив, пинком открывая дверь со стороны водителя. Стекла в машине были тонированные, и противники не могли видеть, сколько внутри человек. По крайней мере он надеялся на это, хватаясь за любую уловку, любой призрачный шанс. Можно попробовать наплести, что эта машина была отвлекающей, а даже если и знали, это даст парню фору, а там они его все равно найдут. Главное, чтобы он никоим образом не попал в руки людей из «Хроноса-2». – Чего уставился, живее! Двигай в лес!
– Что происходит… Кто эти люди?
– Быстрее! – торопил агент.
Послышались первые выстрелы, и, открыв заднюю дверь, Гай выполз на четвереньках в развесистые кусты папоротника. Напуганный, растерянный, все еще находящийся под действием лабораторных лекарств, он поднялся на ноги, побежал куда глаза глядят и не разбирая дороги. Сейчас им руководил лишь страх и инстинкт самосохранения.
– Бросьте оружие! – донеслось со стороны одного из джипов налетчиков. – И никто не пострадает. Мы заберем только Метьюса.
– Не понимаю, о чем вы! – прокричал в ответ Стив, подкрепляя реплику пулей.
А Метьюс все бежал и бежал, бежал, зачем-то спасая свою жизнь, которая для него уже давно потеряла всякий смысл, подчиняясь каким-то скрытым в самых укромных и потаенных недрах его тела и отказывавшегося слушаться разума животным инстинктам, не разбирая дороги. Желая спрятаться, скрыться, уйти не только от схлестнувшихся в перепалке людей, которые, не спрашивая его мнения, с такой легкостью поделили его жизнь, с каждым новым словом выплевывая себе навстречу приказы, угрозы, пули… Попутно грозясь оружием и предписаниями с протоколами. Бежал, чтобы уйти. Бежал от людей, от их агрессивных эмоций, гнева. Убийств. Испуганный, одинокий. Никому не нужный. Спастись от самого себя. От кошмара, который преследовал его вот уже не одну чертову ночь. Словно посаженный на поводок дикий зверь. Загнанный, не способный защищаться. Зверь, которого упрямо никто не хотел слушать. Никто не понимал. Всем все равно…
А они все придумывали, изобретали новые способы, не уставали в охоте за ним. Бежали следом – он слышал погоню где-то на уровне подсознания, слепо, наугад продираясь сквозь хлещущие навстречу кусты и коряги, то и дело спотыкаясь, по колено утопая в вязком пружинистом мху. Они хотят его. Он – это приз. И теперь нужно гнаться, придумывая себе все новые и новые оправдания, чтобы заполучить его подороже, преследование, которое грозило перерасти в бойню, в котором цена жизни людей, присланных за ним, как он смог убедиться, не стоит ничего. Ему оставалось просто бежать неведомо куда, без оглядки. Чтобы просто не видеть и не слышать. Попытаться уйти. Как сон… Тревожный, психоделический ночной кошмар, от которого нет спасения…
Гай бежал через осенний сырой, дикий лес, то и дело спотыкаясь о попадающиеся навстречу коряги. Бежал через чащу, не понимая, где находится и когда, а несущиеся ветви хлестали и хлестали, царапая бледную кожу у него на лице. Метьюс бежал и бежал, не понимая куда, подчиняясь слепому инстинкту самосохранения, и природа сберегла его. Над головой раскатисто громыхнуло, и зелень вокруг беглеца покачнулась от ветра и упруго зашелестела под ледяными каплями обрушившегося на землю дождя.
– Эй, ты! А ну просыпайся! Живее!
– Что… а… – спросонья заворочался человек. – Что происходит. Где я?
– Балтимор, Мэриленд. А ну пшел отсюда, приятель, пока я не вызвал копов, – беззлобно шуганул он жавшегося между ящиков человека, светя ему в лицо фонарем. Тот хоть и не выглядел как бомжара, но вида был потрепанного. В любом случае, человек, путешествующий в грузовом вагоне нелегальным автостопом, доверия не вызывал. Всяко не от хорошей жизни. Может, косит от армии и сбежал прямо из призывного пункта призыва, а может – наркоман. Как бы то ни было, таким молодчикам уж точно не место на подконтрольной ему территории. – У меня и без таких, как ты, тут проблем хватает.
– Извините, – не поднимая глаз, неразборчиво буркнул Метьюс и, спрыгнув на сырой гравий – ночью прошел дождь, который лежащий на вибрирующем лязгающем полу полночи слушал Гай, – пошел к зданию вокзала, петляя между вагонами. В нос ударил свежий воздух порта, гудрона и дождя. Дождь. Пожалуй, единственное, что Гай помнил. Дождь и небо.
Остаток ночи пришлось коротать на неприметной автобусной остановке за зданием вокзала Пенн. Так никем не потревоженный, отчаянно клюющий носом Метьюс, мысленно поблагодарил холодную погоду, не дающую уснуть, так как боялся попасться на глаза полицейским, на расспросы которых у него не было четких ответов. К тому же, как он догадывался, те люди, сцепившиеся из-за него на лесной дороге, рано или поздно обнаружили бы его в одном из участков, где его непременно стали бы удерживать до полного выяснения обстоятельств. Благо вид у него был более-менее приличный – выданная еще в палате, где его содержали, одежда явно соответствовала моде времени, хоть и была заметно не по сезону – перевозящие его конвоиры явно не рассчитывали, что его пребывание выйдет за рамки штабного автомобиля.
Дремавшего Гая разбудила собака. Огромный золотистый ретривер невозмутимо копался во вчерашнем мусоре, гремя жестяным баком, встав на сброшенную крышку и махая азартно хвостом. Жмурясь спросонья в бледных лучах неохотно встающего солнца, Метьюс присмотрелся. Ни ошейника, ни опознавательный бирки на лапе – легкая добыча для живодеров или животной полиции.
– Тоже потерялся, да? – задумчиво проговорил Метьюс, ощутив внезапное родство с этим ниоткуда взявшимся бездомным животным.
В этот момент собака вытащила из бака голову, на которую был полностью надет шуршащий пакет из-под круассанов, и, завозившись, стала сбивать его передними лапами. Глядя на расправлявшегося с остатками булок пса, Гай сообразил, что совершенно не хочет есть. Он вообще ничего не хочет. Он никто. Так, тень из прошлого, призрак, который давным-давно должен раствориться в пространстве Небытия, но по чьей-то злой прихоти или издевки Судьбы вновь обрел физическую оболочку. Без документов, родственников и семьи, никому не нужный, всеми забытый, вернувшийся непонятно куда и непонятно зачем. Человек ниоткуда.
Он нахмурился и закрыл глаза, пытаясь воскресить перед мысленным взором хоть какой-нибудь образ из прошлого – тщетно. Оставив попытки и вновь задумавшись о насущном, Гай на всякий случай пошарил в карманах спортивной куртки. Нет ничего. Только одежда, имевшая смысл, только чтобы прикрывать его наготу, и неизвестность, окружающая его. Стелящаяся вокруг, наваливающаяся на плечи тяжелым грузом. У него нет денег, даже чтобы поесть. Он прислушался к своим ощущениям, но желудок молчал. Организм еще не мог до конца перестроиться на другой прием пищи, столько дней получая пищу и необходимые вещества напрямую в кровь.
Гай вспомнил питательные растворы, которые три раза в день внутривенно получал в лаборатории, где его содержали и всячески нянькались, и понял, что и там бы ему не было покоя. Не дал бы покоя себе он сам. Врач сказал ему, что он герой. Почему? Кто так решил? Из-за чего? Только потому, что он свалился человечеству на голову спустя почти полстолетия, когда о нем уже давно успели забыть? Никому он не нужен. И никому не будет нужен.
Перестав греметь мусорным баком, ошивающийся вокруг остановки пес деловито пометил торчащий из асфальта стеклянный баннер с какой-то аляповатой рекламой гигиенического предмета, названия которого Гай не знал, и, подойдя к нему ближе, понюхал воздух и громко залаял.
– Что такое? – чувствуя, как на лице, против воли, расцветает улыбка, удивился Гай. – Проголодался, да? У меня ничего нет.
Потоптавшись на месте, пес требовательно гавкнул.
– Ну, правда, смотри. Вон – карманы пустые. А ты чей? Потеряли тебя или сам сбежал?
Выслушав ответ, ретривер некоторое время смотрел на человека, чуть склонив голову набок, а потом немного попятился назад и, вскинув голову, снова подал голос. Словно зазывал куда-то. Действительно, не бесконечно же ему сидеть. На пустынной улице гулко загрохотало, и на пустую парковку между зданием вокзала и огромной махиной торгового Сити-молла выползла громоздкая поливалка, распихивающая лязгающие пустые тележки. Где-то совсем рядом, надсадно чиркнув, ожило радио.
Основными жителями индустриального портового Балтимора испокон веков были представители рабочего класса, которые трудились на сталелитейных фабриках, торговых и грузовых перевозках и в отрасли кораблестроения. Настоящие сыны Америки, с суровыми обветренными лицами и одеждой, насквозь прокопченной чадом дымящих заводских труб. Но время, как известно, не любит подолгу задерживаться на одном месте и неумолимо бежит вперед. Все менялось.
В последние десятилетия, что Гай отсутствовал на планете, город обрастал новыми инфраструктурами, модернизировался и застраивался – приводил себя в порядок. Подверглась реконструкции основная часть объектов национальной истории и архитектуры, были очищены улицы, одним словом, старинной части Балтимора придали более броский и соответствующий эпохе вид.
Гай прошел мимо грандиозного стадиона, на стеклянном фасаде которого соседствовали переливающиеся афишы, зазывавшие на концерт музыкальной группы и бейсбольный матч. Ни музыкантов, ни команд, которые согласно рекламе должны были выйти на поле в субботу (какой сегодня день, он понятия не имел), Гаю знакомы не были. «Верхний Балтимор» и «Нижний Балтимор»… Старые дома из побуревшего от времени кирпича на окраинах, прилизанные особняки и пентхаусы – ближе к центру, величественные мраморные костелы. Напирающий со всех сторон, вычурный калейдоскоп из пабов, кафе, забегаловок и прочих злачных заведений, магазинов, отелей, ресторанов, кафе. Мелькнули верхушки кранов знаменитой гавани Иннер-Харбор.
Гай шел по улице вслед за псом, шлепающим по сырой после помывки мостовой, и город просыпался вокруг него. Хлопали двери, на перекрестках с каждым новым кварталом скапливалось все больше машин, такого количества форм и марок, что у Метьюс скоро защипало в глазах, он повернул голову, отвлекаясь на вывески, но и там дела обстояли не лучше. Навстречу ручейком потянулся спешащий по своим делам разнорабочий люд. И Гай свернул в подворотню, чувствуя, как мутится в голове и подкатывает тошнота. Мелко дрожали колени. Проходящие мимо прохожие не обращали на него внимания – мало ли, поднявшийся спозаранку спортсмен просто не рассчитал свои силы и присел чуточку передохнуть.
Вернулся убежавший вперед пес и, встав на задние лапы, стал рыться в автоматическом мусорном контейнере, доверху наполненном черными мусорными мешками, к которому спиной прислонился Гай. Мельком посмотрев на него, он вытер о друга вспотевшие ладони и несколько раз разжал и сжал их в кулаки. Так нельзя, невозможно. Он не выдержит, это сильнее его. Откуда-то из глубин подсознания пришло воспоминание о том, что, если ты летаешь во сне, твоя душа в этот момент отделяется от тела. Сакральные ощущения, катарсис. Вот он, тот самый главный момент, вот в чем кроется фокус. Вот в чем скрытый секрет той шахматной кибернетической партии, которую с таким непревзойденным упорством и чаянием ему навязывали все эти дни – партии, которую он так и не успел доиграть в медицинском блоке, где его содержали.
Выиграть нельзя. Можно лишь либо осознать себя как личность, восстановившись после всех процедур, либо… что-либо… Собака громко хрустнула куриной ножкой, и Гай посмотрел на нее, нервно поежившись… Либо сделаться послушным овощем, который, роняя на накрахмаленные и выглаженные портки тягучие сопли, будет послушно выкладывать всевозможные слова из кубиков, на потеху докторов. А те, наблюдая за ним через бронированное стекло, будут лишь многозначительно качать головами и перемещаться вслед за спецтехникой, констатируя его убожество.
Как бы он ни боролся и ни упрямился. Все ложь. Он не сможет принять эту реальность, не сможет смириться с ней. Как бы ни заставлял себя, его мир закончился и никогда больше не будет таким. Он здесь чужой. Лишний. Все случившееся с ним просто ошибка, но которую еще можно исправить. Решение пришло само собой. Оно было спонтанным и не вызвало и толики колебаний, потому что было естественным. Он все сделает очень быстро и без тени сомнения, ему больше нечего терять, кроме одежды, конечно. Глянув напоследок на пса, продолжавшего чем-то хрумкать в недрах бака, Гай снова накинул на голову капюшон и, выйдя из переулка, влился в толпу, двигаясь по улице с уверенностью человека, который знает, что делать.
– Ясно, – сделав пометку в папке, ученый приблизился к койке неподвижного пациента, снимая с шеи стетоскоп. – Мы обязательно во всем с тобой разберемся, Гай. Я тебе обещаю, ты слышишь меня? Конечно, слышишь. Ты же ведь здесь, а не где-то еще. Операция закончена, и твое путешествие тоже. Теперь ты герой. Тобой вся страна гордится.
Лежащий на койке лицом к нему Метьюс что-то неразборчиво простонал и сильнее поджал колени к груди.
– Мы во всем как следует разберемся и обязательно вернем тебе твою память. Я твой друг и сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. А теперь повернись, мне необходимо тебя послушать.
* * *
Стив не намеревался сдаваться без боя. Может быть, там, на Гавайях, на объятом огнем пожарище какой-то весь из себя генерал Харрис и утер ему нос, но он тоже большой и серьезный мальчик и умеет настоять на своем. И без боя они своего человека правительству уж точно не отдадут. Есть четкий приказ – достать содержимое спасательной капсулы, а раз так, то и пилот Метьюс тоже является частью этого содержимого – черный ящик по-прежнему находился под присмотром военных, но с этим теперь пусть разбираются наверху. А Стив, в запасном кармане которого на крайний случай была припасена еще и парочка хитростей, сосредоточит все свои силы на астронавте. При мысли о том, сколько всего может рассказать Гай, когда у него полностью восстановится память, у Стива вновь засосало под ложечкой.Отследить график посещений профессора Ричардса, а также расписание всех процедур и время пересменки охраны, не составило большого труда, и пасмурным днем, как раз во время обеда, Стив, прихватив на всякий случай напарника в медицинский сектор, в котором содержали Метьюса. Они без особых проблем достигли цокольного этажа, предъявляя заготовленные заранее пропуска медицинских работников, и все-таки немного попрепирались с только что сменившейся охраной в самом конце, которая пыталась игнорировать пропуска и твердила, что им ничего неизвестно. Но запрос действительно был, и даже заверен высокой подписью, так что солдаты, поворчав, все-таки пропустили Стива в покой. Тот мерил шагами свою комнату и чувствовал себя заметно лучше.
– Гай Метьюс, – зачем-то на всякий случай уточнил Стив и, получив утвердительный кивок, продолжил: – Меня зовут доктор Брайт, это мой ассистент. Мы из НАСА, вас переводят. Считайте, что этот курс лечения вы полностью прошли. Вот одежда, переодевайтесь.
– А где профессор Ричардс? – позволил себе поинтересоваться Гай, послушно натягивая одежду, которую доставал из протянутого помощником Хокса пакета. – Он сказал, что сегодня еще зайдет. Мы не закончили партию.
Он указал на шахматный стол, на котором на этот раз фигуры не двигались, ожидая, когда сделают следующий ход.
– В другой раз. Он занят. Теперь вы под нашей опекой, – тоном, не терпящим возражений, скупо отвечал Стивен, то и дело поглядывая на часы. – Не стоит беспокоиться, все будет в полном порядке. И будьте добры, побыстрее.
– А я здорово перетрусил, если честно, – нервно усмехнулся напарник Смита, когда они выехали из города и он прибавил газу на свободном проселочном шоссе, чтобы побыстрее добраться в контору. – Вся эта нескончаемая бюрократия, пропуска. Хорошо же они там его упекли. Столько головной боли. И все из-за одного человека.
– Не ты один, – буркнул Сит и посмотрел на Гая в зеркало заднего вида. – И это не простой человек. Как вы?
– В порядке. Только хочется пить.
– Потерпите, скоро мы будем на месте. Там получите и воду, и еду, и все, что захотите.
– Зато прошло все без сучка без задоринки. А я уж думал, что солдаты на последнем этаже…
В этот момент несущаяся машина словно налетела на невидимую преграду и, смяв наполовину капот, клюнув задом, по инерции перевалилась на крышу. Хокс отчаянно выкручивал руль, пока покореженную машину, налетевшую на невидимый силовой барьер, проецируемый специальными установками на треногах, замаскированных в кустах по обеим сторонам дороги, беспомощно вращавшую колесами, стремительно тащило в кювет.
– Грави-яма! – истошно заорал напарник, вцепившись руками в свое лицо, которое посекло осколками из разбившегося лобового стекла. Удар невидимого барьера пришелся чуть ниже уровня бампера, и система подушек безопасности не сработала.
Не пристегнутый на заднем сиденье Гай, кувырнувшись, перелетел на крышу. Их уже ждали. Черт, черт и еще тысячу раз черт! – проклинал всех и вся Стив, когда машина, слетев с обочины, воткнулась носом в сосну и жалобно запищала рулевым клаксоном. Где, на каком этапе их умудрились считать, вплоть до маршрута, которым они будут возвращаться. А ведь он специально просчитал линию вероятности и в последний момент пренебрег ей, желая срезать более короткой проселочной дорогой. Но где-то все-таки недоглядел, и поэтому на них устроили засаду, подождав, пока он сделает всю грязную работу, и, выждав момент, спокойно заберут Метьюса тепленьким. Хрена лысого! Отстегнув ремень безопасности, он грузно перевалился на крышу, вытаскивая из кобуры пистолет, пока из машин, с двух сторон вылетевших на трассу, отрезая возможный эскорт, на ходу выскакивали вооруженные люди и бежали к ним.
– Да что же это они делают! – заорал напарник, вываливаясь из салона, выхватив пистолет и прячась за открытую дверь. – Это прямое нарушение протокола о невмешательстве!
Стив зарычал сквозь зубы как раненый зверь. Вера помощника в святую неприкосновенность бумажной бюрократии была непоколебима. Дурак! Какой, к черту, протокол! Какие правила! Стремление заполучить «звездного» астронавта себе с этого момента вылилось в открытое противостояние между двумя конторами. Ставки в игре были слишком высоки. И все эти протоколы, запреты и указания теперь были не дороже туалетной бумаги.
– Метьюс, беги! – рявкнул Стив, пинком открывая дверь со стороны водителя. Стекла в машине были тонированные, и противники не могли видеть, сколько внутри человек. По крайней мере он надеялся на это, хватаясь за любую уловку, любой призрачный шанс. Можно попробовать наплести, что эта машина была отвлекающей, а даже если и знали, это даст парню фору, а там они его все равно найдут. Главное, чтобы он никоим образом не попал в руки людей из «Хроноса-2». – Чего уставился, живее! Двигай в лес!
– Что происходит… Кто эти люди?
– Быстрее! – торопил агент.
Послышались первые выстрелы, и, открыв заднюю дверь, Гай выполз на четвереньках в развесистые кусты папоротника. Напуганный, растерянный, все еще находящийся под действием лабораторных лекарств, он поднялся на ноги, побежал куда глаза глядят и не разбирая дороги. Сейчас им руководил лишь страх и инстинкт самосохранения.
– Бросьте оружие! – донеслось со стороны одного из джипов налетчиков. – И никто не пострадает. Мы заберем только Метьюса.
– Не понимаю, о чем вы! – прокричал в ответ Стив, подкрепляя реплику пулей.
А Метьюс все бежал и бежал, бежал, зачем-то спасая свою жизнь, которая для него уже давно потеряла всякий смысл, подчиняясь каким-то скрытым в самых укромных и потаенных недрах его тела и отказывавшегося слушаться разума животным инстинктам, не разбирая дороги. Желая спрятаться, скрыться, уйти не только от схлестнувшихся в перепалке людей, которые, не спрашивая его мнения, с такой легкостью поделили его жизнь, с каждым новым словом выплевывая себе навстречу приказы, угрозы, пули… Попутно грозясь оружием и предписаниями с протоколами. Бежал, чтобы уйти. Бежал от людей, от их агрессивных эмоций, гнева. Убийств. Испуганный, одинокий. Никому не нужный. Спастись от самого себя. От кошмара, который преследовал его вот уже не одну чертову ночь. Словно посаженный на поводок дикий зверь. Загнанный, не способный защищаться. Зверь, которого упрямо никто не хотел слушать. Никто не понимал. Всем все равно…
А они все придумывали, изобретали новые способы, не уставали в охоте за ним. Бежали следом – он слышал погоню где-то на уровне подсознания, слепо, наугад продираясь сквозь хлещущие навстречу кусты и коряги, то и дело спотыкаясь, по колено утопая в вязком пружинистом мху. Они хотят его. Он – это приз. И теперь нужно гнаться, придумывая себе все новые и новые оправдания, чтобы заполучить его подороже, преследование, которое грозило перерасти в бойню, в котором цена жизни людей, присланных за ним, как он смог убедиться, не стоит ничего. Ему оставалось просто бежать неведомо куда, без оглядки. Чтобы просто не видеть и не слышать. Попытаться уйти. Как сон… Тревожный, психоделический ночной кошмар, от которого нет спасения…
Гай бежал через осенний сырой, дикий лес, то и дело спотыкаясь о попадающиеся навстречу коряги. Бежал через чащу, не понимая, где находится и когда, а несущиеся ветви хлестали и хлестали, царапая бледную кожу у него на лице. Метьюс бежал и бежал, не понимая куда, подчиняясь слепому инстинкту самосохранения, и природа сберегла его. Над головой раскатисто громыхнуло, и зелень вокруг беглеца покачнулась от ветра и упруго зашелестела под ледяными каплями обрушившегося на землю дождя.
* * *
Гай добрался до Балтимора глубокой ночью. Точнее, его привезли. Его разбудил – если короткое небытие, в которое он, съежившись между контейнерами, то и дело проваливался, балансируя на хрупкой границе между галлюцинациями и реальностью, можно было назвать сном – обходчик, с громоподобным лязгом отворивший отъехавшую в сторону громадную дверь и, бегло оглядев продовольственные контейнеры, поставленные один на другой, обнаружил лишнего пассажира, путешествовавшего зайцем.– Эй, ты! А ну просыпайся! Живее!
– Что… а… – спросонья заворочался человек. – Что происходит. Где я?
– Балтимор, Мэриленд. А ну пшел отсюда, приятель, пока я не вызвал копов, – беззлобно шуганул он жавшегося между ящиков человека, светя ему в лицо фонарем. Тот хоть и не выглядел как бомжара, но вида был потрепанного. В любом случае, человек, путешествующий в грузовом вагоне нелегальным автостопом, доверия не вызывал. Всяко не от хорошей жизни. Может, косит от армии и сбежал прямо из призывного пункта призыва, а может – наркоман. Как бы то ни было, таким молодчикам уж точно не место на подконтрольной ему территории. – У меня и без таких, как ты, тут проблем хватает.
– Извините, – не поднимая глаз, неразборчиво буркнул Метьюс и, спрыгнув на сырой гравий – ночью прошел дождь, который лежащий на вибрирующем лязгающем полу полночи слушал Гай, – пошел к зданию вокзала, петляя между вагонами. В нос ударил свежий воздух порта, гудрона и дождя. Дождь. Пожалуй, единственное, что Гай помнил. Дождь и небо.
Остаток ночи пришлось коротать на неприметной автобусной остановке за зданием вокзала Пенн. Так никем не потревоженный, отчаянно клюющий носом Метьюс, мысленно поблагодарил холодную погоду, не дающую уснуть, так как боялся попасться на глаза полицейским, на расспросы которых у него не было четких ответов. К тому же, как он догадывался, те люди, сцепившиеся из-за него на лесной дороге, рано или поздно обнаружили бы его в одном из участков, где его непременно стали бы удерживать до полного выяснения обстоятельств. Благо вид у него был более-менее приличный – выданная еще в палате, где его содержали, одежда явно соответствовала моде времени, хоть и была заметно не по сезону – перевозящие его конвоиры явно не рассчитывали, что его пребывание выйдет за рамки штабного автомобиля.
Дремавшего Гая разбудила собака. Огромный золотистый ретривер невозмутимо копался во вчерашнем мусоре, гремя жестяным баком, встав на сброшенную крышку и махая азартно хвостом. Жмурясь спросонья в бледных лучах неохотно встающего солнца, Метьюс присмотрелся. Ни ошейника, ни опознавательный бирки на лапе – легкая добыча для живодеров или животной полиции.
– Тоже потерялся, да? – задумчиво проговорил Метьюс, ощутив внезапное родство с этим ниоткуда взявшимся бездомным животным.
В этот момент собака вытащила из бака голову, на которую был полностью надет шуршащий пакет из-под круассанов, и, завозившись, стала сбивать его передними лапами. Глядя на расправлявшегося с остатками булок пса, Гай сообразил, что совершенно не хочет есть. Он вообще ничего не хочет. Он никто. Так, тень из прошлого, призрак, который давным-давно должен раствориться в пространстве Небытия, но по чьей-то злой прихоти или издевки Судьбы вновь обрел физическую оболочку. Без документов, родственников и семьи, никому не нужный, всеми забытый, вернувшийся непонятно куда и непонятно зачем. Человек ниоткуда.
Он нахмурился и закрыл глаза, пытаясь воскресить перед мысленным взором хоть какой-нибудь образ из прошлого – тщетно. Оставив попытки и вновь задумавшись о насущном, Гай на всякий случай пошарил в карманах спортивной куртки. Нет ничего. Только одежда, имевшая смысл, только чтобы прикрывать его наготу, и неизвестность, окружающая его. Стелящаяся вокруг, наваливающаяся на плечи тяжелым грузом. У него нет денег, даже чтобы поесть. Он прислушался к своим ощущениям, но желудок молчал. Организм еще не мог до конца перестроиться на другой прием пищи, столько дней получая пищу и необходимые вещества напрямую в кровь.
Гай вспомнил питательные растворы, которые три раза в день внутривенно получал в лаборатории, где его содержали и всячески нянькались, и понял, что и там бы ему не было покоя. Не дал бы покоя себе он сам. Врач сказал ему, что он герой. Почему? Кто так решил? Из-за чего? Только потому, что он свалился человечеству на голову спустя почти полстолетия, когда о нем уже давно успели забыть? Никому он не нужен. И никому не будет нужен.
Перестав греметь мусорным баком, ошивающийся вокруг остановки пес деловито пометил торчащий из асфальта стеклянный баннер с какой-то аляповатой рекламой гигиенического предмета, названия которого Гай не знал, и, подойдя к нему ближе, понюхал воздух и громко залаял.
– Что такое? – чувствуя, как на лице, против воли, расцветает улыбка, удивился Гай. – Проголодался, да? У меня ничего нет.
Потоптавшись на месте, пес требовательно гавкнул.
– Ну, правда, смотри. Вон – карманы пустые. А ты чей? Потеряли тебя или сам сбежал?
Выслушав ответ, ретривер некоторое время смотрел на человека, чуть склонив голову набок, а потом немного попятился назад и, вскинув голову, снова подал голос. Словно зазывал куда-то. Действительно, не бесконечно же ему сидеть. На пустынной улице гулко загрохотало, и на пустую парковку между зданием вокзала и огромной махиной торгового Сити-молла выползла громоздкая поливалка, распихивающая лязгающие пустые тележки. Где-то совсем рядом, надсадно чиркнув, ожило радио.
Гай поморщился и потер глаза. Город просыпался, а вместе с ним скоро проснутся и люди. И забурлит, закипит, запульсирует жизнь в бетонных венах железного города. Отсвечивать на одном месте, к тому же принимая во внимание назначение окружающих его зданий не стоило. Гай встал со скамьи и, накинув на голову капюшон спортивной куртки, сунул руки в карманы и побрел мимо жужжащего щетками дорогоуборщика вслед за семенящим впереди псом. Утренний город встретил его.
Забулдыги-полуночники,
Все они будут на этом шоу уродов.
Вы можете освободить мир, вы можете
освободить мой разум,
Вы можете освободить мир, вы можете
освободить мой разум,
Городские пижоны,
Люди с пушками и маньяки.
Мне с этим ничего не поделать, нет,
Но если вы причините боль тому, кто мне дорог,
Но пускай с моим малышом все будет в порядке
сегодня вечером.
Но пускай с моим малышом все будет в порядке сегодня вечером.
Уж будьте уверены, я отомщу[2].
Основными жителями индустриального портового Балтимора испокон веков были представители рабочего класса, которые трудились на сталелитейных фабриках, торговых и грузовых перевозках и в отрасли кораблестроения. Настоящие сыны Америки, с суровыми обветренными лицами и одеждой, насквозь прокопченной чадом дымящих заводских труб. Но время, как известно, не любит подолгу задерживаться на одном месте и неумолимо бежит вперед. Все менялось.
В последние десятилетия, что Гай отсутствовал на планете, город обрастал новыми инфраструктурами, модернизировался и застраивался – приводил себя в порядок. Подверглась реконструкции основная часть объектов национальной истории и архитектуры, были очищены улицы, одним словом, старинной части Балтимора придали более броский и соответствующий эпохе вид.
Гай прошел мимо грандиозного стадиона, на стеклянном фасаде которого соседствовали переливающиеся афишы, зазывавшие на концерт музыкальной группы и бейсбольный матч. Ни музыкантов, ни команд, которые согласно рекламе должны были выйти на поле в субботу (какой сегодня день, он понятия не имел), Гаю знакомы не были. «Верхний Балтимор» и «Нижний Балтимор»… Старые дома из побуревшего от времени кирпича на окраинах, прилизанные особняки и пентхаусы – ближе к центру, величественные мраморные костелы. Напирающий со всех сторон, вычурный калейдоскоп из пабов, кафе, забегаловок и прочих злачных заведений, магазинов, отелей, ресторанов, кафе. Мелькнули верхушки кранов знаменитой гавани Иннер-Харбор.
Гай шел по улице вслед за псом, шлепающим по сырой после помывки мостовой, и город просыпался вокруг него. Хлопали двери, на перекрестках с каждым новым кварталом скапливалось все больше машин, такого количества форм и марок, что у Метьюс скоро защипало в глазах, он повернул голову, отвлекаясь на вывески, но и там дела обстояли не лучше. Навстречу ручейком потянулся спешащий по своим делам разнорабочий люд. И Гай свернул в подворотню, чувствуя, как мутится в голове и подкатывает тошнота. Мелко дрожали колени. Проходящие мимо прохожие не обращали на него внимания – мало ли, поднявшийся спозаранку спортсмен просто не рассчитал свои силы и присел чуточку передохнуть.
Вернулся убежавший вперед пес и, встав на задние лапы, стал рыться в автоматическом мусорном контейнере, доверху наполненном черными мусорными мешками, к которому спиной прислонился Гай. Мельком посмотрев на него, он вытер о друга вспотевшие ладони и несколько раз разжал и сжал их в кулаки. Так нельзя, невозможно. Он не выдержит, это сильнее его. Откуда-то из глубин подсознания пришло воспоминание о том, что, если ты летаешь во сне, твоя душа в этот момент отделяется от тела. Сакральные ощущения, катарсис. Вот он, тот самый главный момент, вот в чем кроется фокус. Вот в чем скрытый секрет той шахматной кибернетической партии, которую с таким непревзойденным упорством и чаянием ему навязывали все эти дни – партии, которую он так и не успел доиграть в медицинском блоке, где его содержали.
Выиграть нельзя. Можно лишь либо осознать себя как личность, восстановившись после всех процедур, либо… что-либо… Собака громко хрустнула куриной ножкой, и Гай посмотрел на нее, нервно поежившись… Либо сделаться послушным овощем, который, роняя на накрахмаленные и выглаженные портки тягучие сопли, будет послушно выкладывать всевозможные слова из кубиков, на потеху докторов. А те, наблюдая за ним через бронированное стекло, будут лишь многозначительно качать головами и перемещаться вслед за спецтехникой, констатируя его убожество.
Как бы он ни боролся и ни упрямился. Все ложь. Он не сможет принять эту реальность, не сможет смириться с ней. Как бы ни заставлял себя, его мир закончился и никогда больше не будет таким. Он здесь чужой. Лишний. Все случившееся с ним просто ошибка, но которую еще можно исправить. Решение пришло само собой. Оно было спонтанным и не вызвало и толики колебаний, потому что было естественным. Он все сделает очень быстро и без тени сомнения, ему больше нечего терять, кроме одежды, конечно. Глянув напоследок на пса, продолжавшего чем-то хрумкать в недрах бака, Гай снова накинул на голову капюшон и, выйдя из переулка, влился в толпу, двигаясь по улице с уверенностью человека, который знает, что делать.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента