Страница:
Оторвавшись от еды, Свен внимательно посмотрел на Джибса, который, налегая на жаркое, не преминул беззлобно угостить подзатыльником что-то ляпнувшего соседа, у которого от шлепка очки свалились в тарелку с супом. Соседний стол взорвался от хохота.
– Ясное дело, отмазался, – Альберт, не отставая от приятеля, тоже принялся за пирог. – Вот устроился, а, скажи, Свен?
– Каждому своё, – пожал плечами юноша. – Зато он местная знаменитость.
– Этого не отнять. В этом мире нет справедливости, – фыркнул Альберт. – Ладно, поторапливайся, ещё в библиотеку за учебниками топать. Кому грести, а кому и просвещаться надо.
Для Свена потянулись долгие учебные дни, наполненные новыми знакомствами и открытиями. Альберт всячески помогал ему быстрее освоиться в новой обстановке, и они довольно быстро сошлись, коротая вечера за шахматами.
Ужасы войны понемногу отступали, но боль от утраты семьи продолжала острым кинжалом терзать его сердце. Свен мучился и готов был кричать от собственного бессилия, от невозможности всё повернуть вспять. Пустить жизнь в новое русло.
Будь его воля, он бы вообще сделал так, чтобы этой проклятой войны, сделавшей стольких, как он, сиротами, вообще никогда бы не случилось. Чтобы в мире никогда больше не было боли, страха, страданий. Бесконечного количества никому не нужных смертей. Чтобы люди во всех уголках планеты были живы и счастливы. Но как? Сказка. Утопия. Несбыточная мечта отчаявшегося человека, всеми силами пытавшегося ухватиться хоть за какой-нибудь призрачный шанс изменить ход времени. Свену оставалось только вздыхать. Одинокий юноша загнанным зверем метался и не мог обнаружить ответа.
Так закончилась осень, и на смену роскошному красно-жёлтому убранству Оксфорда пришёл пронзительно-слепящий белый цвет, за одну ночь поглотив все остальные краски. Словно на неудавшейся акварели, которую безжалостно залили растворителем. Зима хрустальным саваном из снежинок мягко укутала колледж и прилегающие к корпусам окрестности.
– Да, дружище, – заключил Альберт, наблюдая снег из окна их комнаты. – А ведь, казалось, только вчера познакомились. С этой учёбой время летит так быстро, что у меня иногда создаётся ощущение, что все мы покинем эти благословенные стены сгорбленным седым старичьем.
Свен повернулся к фотографии всклокоченного Эйнштейна и понимающе усмехнулся.
Теперь, помимо мантии, ему ещё приходилось обматываться в один из толстых вязаных шарфов, которые к Рождеству им прислала мама Альберта. Свен очень любил, устроившись в кресле, слушать, как новый друг зачитывает ему длинные письма из дома. Самому-то ему некому было писать. На вопросы Альберта он лишь небрежно отмахивался, мол, родители вечно так загружены, а он переживёт.
А время неумолимо шло, по-прежнему не замедляя своего бега. Во дворе колледжа поставили нарядную ёлку с россыпью лент и всевозможных игрушек. Дух надвигающегося праздника на время растопил сердце юноши, и он присоединился к приготовлениям.
Студенты играли в снежки, катались на коньках, Джибс по обыкновению веселил всех тумаками и развлекался тем, что лепил всевозможных уродливых снеговиков и прикреплял им морковки с орехами не совсем в нужное место, чем доводил до бешенства гонявшегося за ним завхоза мистера Флетчли под дружный хохот студентов.
Однажды холодным зимним утром, перед лекцией по теории философии квантовой механики, наведавшись за новыми учебниками, Свен заглянул в специальную секцию художественной литературы, куда периодически подвозили новые популярные издания. Ему хотелось параллельно с учебой для разнообразия почитать что-нибудь ещё. Хотелось отвлечься от невесёлых мыслей на овеваемой соленым ветром палубе пиратского галеона или в седле мушкетёрского скакуна.
Тогда-то он впервые и увидел на полке одного из многочисленных стеллажей роман «Машина времени», написанный Гербертом Уэллсом. Привлечённый книгой, юноша задержался в библиотеке дольше обычного и чуть было не опоздал на чтения. Что заставило его обратить внимание именно на неё? Название? Необычное сочетание терминов?
– С точки зрения науки, весьма сомнительная история, – нацепив на нос очки, по обыкновению неторопливо пожевав губами, проскрипел дымящий буковой трубкой профессор Бигбси, прикреплённый к Свену в качестве тьютора по философии, когда тот привычно зашёл к нему посоветоваться с книгой. – Она появилась после того, как некий студент по фамилии Хэмилтон-Гордон в подвальном помещении Горной школы в Южном Кенсингтоне, где проходили заседания «Дискуссионного общества», сделал доклад о возможностях неэвклидовой геометрии по мотивам книги Хинтона «Что такое четвёртое измерение». Слыхали о таком?
– Нет, сэр, – виновато ответил Свен.
– Она, в известном смысле, предвосхитила Эйнштейна с его теорией относительности. Любопытно устроена жизнь, м?
– Да, профессор, – не зная, что ответить на это, пожал плечами студент. – А что с книгой?
– Как приключенческий роман, – вынося вердикт, Бигсби постучал чубуком трубки по обложке книги, – безусловно, это увлекательное чтение, молодой человек. Уэллс – превосходный рассказчик. Только не забывайте про эссе, которое вы задолжали мне в том семестре.
– Конечно, сэр.
– Кстати, на следующей неделе лекцию по лингвистике будет читать профессор Джон Толкин, – как бы между делом вспомнил профессор, подойдя к окну и смотря во двор, где группами гуляли студенты. – Знакомы с его «Хоббитом»?
– Нет, сэр, – Свен почувствовал, как у него запылали уши. Сейчас он казался самому себе необразованным неотесанным чурбаном, а ему так не хотелось расстраивать этого добродушного старика.
– Друг мой, это великолепная книга! Вот её я вам настоятельно рекомендую, если вы так любите невероятные приключения и удивительные путешествия по вымышленным мирам. Она есть в библиотеке, найдите, а заодно советую ознакомиться с его лекцией «Тайный порок», прочитанной им в этих стенах в тысяча девятьсот тридцать первом году. Заодно подготовитесь, он любит задавать каверзные вопросы. Хоть и не ваш поток, но я договорюсь, чтобы вас пропустили послушать. В конце лекции профессор Толкин предлагает вниманию своих слушателей стихи, написанные на «воображаемых языках», тоже весьма любопытно.
Он подождал, пока Свен всё запишет, и, проводив до дверей кабинета, отсалютовал трубкой.
– Я обязательно приду, – с готовностью пообещал юноша. – Спасибо, профессор.
– Ещё бы. Дерзайте, юноша. Это я вам в качестве ad notam[23].
Подбодренный таким своеобразным напутствием, Свен все свободные часы старался посвящать роману. С первых же строк книга целиком захватила юношу. Это была история, описывающая мир будущего, в которое отправляется Путешественник во Времени. Мир представлял собой своеобразную антиутопию – научный прогресс привёл к деградации человечества.
В книге описывались два вида существ, в которые превратился человеческий вид – морлоки и элои. Ознакомившись с новым миром, герой приходил к выводу, что научно-технический прогресс на Земле остановился, и человечество достигло состояния абсолютного покоя.
Это импонировало мыслям Свена. Книга очень сильно повлияла на него. Продолжая читать, он чувствовал, как что-то начинается. Где-то внутри, как готовящееся прорасти семечко, как будущая мать ещё до визита к врачу чувствует, что беременна. Свен волновался и стал плохо спать, клюя носом на лекциях. Что-то должно было случиться.
Свен чувствовал, что одержим Идеей.
Тем временем наступила свежая, пахучая весна, задорной капелью застучавшая по массивным ступеням общежития, и Джибс, которому назначили дату гонок[24], сделал сокурсникам передышку, часами пропадая в спортзале лодочного клуба университета, готовясь к ежегодной престижнейшей дуэли по академической гребле между Оксфордом и Кембриджем, которая должна была пройти в последнюю субботу марта.
В ночь накануне гонок Свен, измотанный эссе для профессора Бигсби, не дочитав главу, где рассказывалось, что морлоки, в представлении Путешественника во Времени, оказывались потомками рабочих, всю свою жизнь обитающих в Подземном мире и обслуживающих машины и механизмы, заснул, наконец-то начиная осознавать, что его растрепанная, наполненная бегством и лишениями жизнь постепенно входит в спокойное русло и налаживается, обретая некую целостность.
Но он не знал, что главное событие, которое навсегда изменит не только его жизнь, но и судьбы сотен миллионов людей, ещё впереди.
Семечко дало первый росток.
Именно в ту самую ночь Свену Нордлихту приснилась Машина.
Глава пятая
В день гонок невзрачные набережные Темзы по обе стороны на всем протяжении дистанции от моста Путни до Мортлейка вверх по течению были заполнены зрителями, насколько хватало глаз.
– Наши, наши идут! – взволнованно потыкал локтем Свена стоящий рядом Альберт. – Смотри! Вон Стивенсон! Эгей, Джибс!
Свен вздрогнул от неожиданности, когда сосед, прислонив два пальца ко рту, пронзительно засвистел.
Команда Кембриджа предстала на старте в голубых костюмах, Оксфорда – в тёмно-синих. Появление Джибса было встречено задорными окриками и подбадриваниями своих сверстников.
– Ну что, зададим им сегодня, – окликнул Джибса рулевой, пока тот садился в восьмёрку[26], после того как была разыграна жеребьёвка в их пользу[27].
– Попробуем, – пробурчал тот, устраиваясь на банке[28]. Сейчас Джибс был как никогда сосредоточен и собран: ведь ему предстояло проплыть четыре мили триста семьдесят четыре ярда[29].
– Ты уж постарайся, Джибс, мы все на тебя рассчитываем!
Проверив каблук, лучший гребец колледжа делал разминку мышц спины, по-прежнему оставаясь хмурым и словно не видя ничего вокруг. За двадцать минут он должен был сделать почти шестьсот гребков, но Джибс постоянно старался превзойти себя, поставив новый личный рекорд. Сегодня был его день, и уровень концентрации и внутреннего напряжения достиг в нём наивысшей точки.
Старт гонки дался за час до того, как уровень воды в Темзе установился наиболее высоким – ни проливной дождь, ни порывистый ветер, ни резкое повышение уровня воды в реке были не в силах остановить участников, для которых чем было сложнее, тем интереснее. Как, собственно, и многочисленных зрителей: на берегах Темзы в день гонки собралось до четверти миллиона человек. В этом крылась сама суть британского духа.
Гребцы заработали веслами, и восьмёрки полетели вперёд. В отличие от классических спортивных регат, где каждая лодка двигалась по специально отведенной дорожке, обозначенной буйками, на Темзе ничего подобного не было, и каждый экипаж был вправе использовать всю ширину реки.
Самым важным и решающим отрезком для себя Джибс всегда считал предпоследний участок от Хаммерсмитского моста до пивоварни Фуллера. Там он обретал второе дыхание, которое позволяло почти на корпус обойти противника, по ходу движения преодолевая крутые повороты в форме буквы S. А это было решающим преимуществом.
– Поехали! – протолкнувшись сквозь толпу на трибуне, Альберт и Свен запрыгнули на университетские велосипеды, прислонённые к лотку, в котором продавались свистульки и разноцветные флажки. – Нужно своими глазами увидеть, кто первый доберётся до финиша!
Они понеслись по улицам вдоль набережной, азартно крутя педали, то и дело поворачивая головы к трибунам и домам с левой стороны, между которыми иногда мелькали несущиеся вперёд лодки.
– Эгей! Не зевай! – засмотревшись на свою команду, Свен рассеянно обернулся на оклик Альберта и влетел в самую гущу брызнувших клокочущим облаком стаю уличных голубей. Его приятель радостно захохотал, объезжая уличного уборщика, который погрозил ему метлой. В этот момент Свен чувствовал, что у него самого за спиной выросли крылья. Словно он сам был спортсменом и участвовал в гонке!
С радостным кличем он влетел в большую лужу на мостовой, задрав ноги, когда из-под колес во все стороны брызнули искрящиеся капли воды.
Кристальный весенний воздух звенел от рева болельщиков, в глаза ярко светило солнце, а по улицам гулял свежий ветер. Сонная Англия шумно просыпалась после долгой зимы.
Команда Джибса работала, словно отточенный механизм. До школы Святого Пола лодки двигались почти нос к носу, несколько раз по пересекающимся маршрутам, а один раз даже столкнулись, породив на трибунах взволнованный вздох и вызвав разъярённый рев капитана оксфордской команды. Но спортсмены у обеих команд были как на подбор, и вот оксфордский заводила показал полностью, на что способен, под радостный галдеж сокурсников.
– Вон они! Наши впереди!
Отчаянно сигналя звонками, Альберт и Свен тоже видели это, несясь на другой берег по мосту Хаммерсмит, где собралось двенадцать тысяч зрителей, столпившихся для того, чтобы посмотреть на лодочную регату, проходившую под мостом отметку чуть меньше половины дистанции гонки протяжённостью четыре и одну четвёртую мили.
Свен никогда ещё не видел такого количества людей, собравшихся в одном месте. Разве что в немецком плену. Но здесь все собравшиеся были радостны, лица были оживлены и азартны. Это был весенний пир спорта, и горю здесь не было места.
Взмокший от напряжения Джибс уже различал финишную полосу, несмотря на то, что струящийся со лба пот застилал глаза. Сегодня он превзошёл себя, сделав почти семьсот пятьдесят гребков, и знал, что следующую неделю проведёт в кровати с чудовищной болью в мышцах.
Плевать! Главное, не останавливаться!
– И вот финишная прямая! Идут нос к носу. Оксфорд! Кембридж! Ну, кто же первый? Вот они обходят соперников на полкорпуса, вперёд! Кто же победит в этой дуэли?..
Гонка достигла своего апогея, в то время как в установлённых по всей длине трассы динамиках без передышки заливался Джон Снэдж, отчаянно комментируя спортивную схватку[30].
– Стивенс, хорош! – окликнул Джибса рулевой, когда лодка команды Оксфордского университета первая пересекла финиш.
А тот всё продолжал грести. Греб и греб, отчаянно работая веслом, словно неудержимый. Взмах, ещё один. Вперёд!
– Эй! – сидящий позади Стивенсона гребец опустил весло и постучал по плечу. – Джибс, хорош. Мы сделали это! Мы доплыли. Победа! Всё, остановись.
– Победа! По-бе-да! – дружно скандировал Оксфорд, когда «синие» все-таки пришли первыми, вырвав победу у «голубых»[31].
Едва спортсмены выбрались из причаливших к пристани лодок, Джибса окружили сокурсники и, не давая опомниться, стали подбрасывать на руках, выкрикивая «ура!».
– Молодчина! – запыхавшиеся Свен и Альберт, побросав велосипеды, тоже присоединились к остальным, аплодируя. – А? Что я говорил тебе?
Наконец Джибса пришлось опустить на землю, чтобы позволить ему взойти на трибуну и вместе с командой получить заветный кубок. Но Свен обратил внимание, что спортсмен хоть и являлся сегодня победителем, выглядел не таким уж весёлым и вымученно улыбался, послушно позируя окружившим его фотографам. А может, он просто устал.
Настроение у всех было просто великолепное. Это был триумф Оксфорда, и вечером по случаю победы в подобающе украшенном главном зале устроили роскошный праздничный ужин. Свежий воздух, множество новых впечатлений и своя маленькая гонка на велосипеде разожгли у Свена жуткий аппетит. Юноше казалось, что он готов съесть не одну, а целых две порции восхитительного рагу с тушёными овощами и миндальной подливкой, от одного запаха которой желудок призывно заурчал. Да уж, он усмехнулся, Альберт многое потерял. Тот, сославшись на головную боль, остался в их комнате коротать время за томиком Вольтера.
Новые яркие впечатления на время вытеснили из головы Свена мысли о загадочной Машине, привидевшейся ему во сне, и о которой он не переставал думать все последующие дни. Четвёртое измерение. Путешествие во времени.
Он давным-давно дочитал книгу и вернул её в библиотеку, но видение упорно не желало его отпускать. Оно было настолько точным и ярким, что, проснувшись в тот раз посреди ночи, Свен, стараясь не разбудить Альберта, встав с кровати, осторожно включил настольную лампу и просидел, что-то набрасывая и зачёркивая в запасной тетради для конспектов, почти до самого утра.
«Будь у меня подобная Машина времени, – работая, думал Свен, – я бы не тратил такую удивительную возможность на праздное любопытство и не отправлялся бы в будущее. А наоборот, попытался бы спасти родителей и сестру!»
Написанное Свен аккуратно спрятал в нижний ящик своей тумбочки под комплект сменных рубашек и запер на ключ. Не потому что он не доверял Альберту, просто сама суть, изложенная в тетради, была настолько невероятной и фантастической, что Свен попросту боялся прослыть сумасшедшим или, что ещё хуже, лунатиком.
Что бы сказал его тьютор профессор Бигсби, решись он показать ему записи? Уж наверняка бы не похвалил одного из своих любимых студентов за то, что тот так поддался влиянию обычной вымышленной истории.
– Хэлло, Свен! – его легонько толкнул соратник по шахматному кружку долговязый Питер Солсбери, видя, что приятель застыл, держа пустую тарелку в руках, перед центральным столом с едой. – Чего ворон считаешь? Хочешь, чтобы ничего не осталось? Налетай! Говорят, пудинг сегодня просто отличный.
Накладывавшие на тарелки еду студенты наперебой обсуждали лодочный поединок и Джибса, который принёс университету очередную победу. А тот, усевшись за своим столом на привычном месте и рассеянно отвечая на дружеские похлопывания по плечу и поздравления, выглядел совсем невесёлым.
– Джибс, ты сегодня какой-то совсем сам не свой, – участливо поинтересовался подсевший к нему Свен. – Мы же победили! Ты герой!
– Угу, – спортсмен не шутил и не придуривался, а сидел какой-то подавленный, задумчиво уставившись на тарелку, в которой остывала нетронутая еда.
– Что-то случилось? – никогда не видевший Джибса таким Свен даже позабыл, что проголодался.
– Знаешь, в тот день я гостил у матери. И мы получили вести с фронта. Я смотрел и радовался, что брат вернулся с войны на такой красивой машине. А нам привезли письмо, что его больше нет, – Джибс вздохнул и сжал кулаки, хрустнув костяшками пальцев. – Они высаживались в Нормандии в июне сорок четвёртого. Плыли на всех парах. Их десантный бот причалил одним из первых, поэтому огонь со всех укреплений сосредоточили на нём.
Отложив еду, Свен затаив дыхание слушал неожиданную исповедь человека, которого до этого считал бесшабашным и чёрствым.
– Мама так и не пришла в себя, – Джибс стиснул вилку с такой силой, что у него побелели костяшки, и Свену показалось, что он её вот-вот согнёт. – Поэтому я и плыву, – сквозь стиснутые зубы хрипло проскрежетал спортсмен. – Каждый раз. Каждый год. Чтобы доплыть за него. Я пытался попасть на фронт, чтобы отомстить за брата, но родители не пустили.
– Приятель, мне очень жаль… – Свену захотелось поделиться в ответ терзавшей его самого глухой болью, но он вовремя прикусил язык. Ему следовало избегать любых разговоров о своей собственной семье, чтобы случайно не проболтаться. – Тебе нужно восстанавливать силы, ведь так? Это была великолепная гонка! Никогда ничего подобного не видел.
– Спасибо. Правда, эти олухи из Кемджи нас чуть к чёрту не перевернули. А один раз одна из лодок даже затонула, и заплыв пришлось начинать сначала, представляешь? Вот уж где пришлось попотеть. Но так даже интереснее, – впервые за вечер Джибс явно расслабился и улыбнулся, посмотрев на вилку, которую так и держал в руке. – Пожалуй, ты прав. Набью себя под завязку, и спать.
На следующий вечер, во время очередного заседания шахматного кружка, проводимого в одном из уютных уголков библиотеки, где собрались теперь уже ставшие его приятелями Питер Солсбери, Джон Пол, Глэд Ливингстон и Ник Оверфол, Свен обратил своё внимание на красивую доску с расставленными на стартовые позиции фигурами, изображающими древние армии.
Пока Глэд и Пол привычно ломали головы, склонившись над доской сёги[32], он осторожно взял фигурку Офицера, изображённую в виде воина с орлиным профилем, держащего в руках двуручный меч, и с любопытством повертел её в руках.
– Эти фигурки Офицеров напоминают мне одну из работ Арно Брекера, – видя его интерес, сказал Альберт. – Замечательные, правда? Какое изящество, мастерство. Их подарил университету мой отец.
– Брекер? – Свен, нахмурившись, покопался в памяти. – Это тот, что украшал павильон Германии на международной выставке в Париже?
– Да. Арно был официальным монументалистом Третьего рейха и любимцем Гитлера. Большинство его работ были уничтожены во время атаки на рейхсканцелярию. Но речь не о знаменитых Меченосце и Факелоносце, а о его малоизвестной скульптуре Стража границ. Этот Страж выглядел точь-в-точь как эта шахматная фигура Офицера, только в высоту он достигал пятнадцати метров. Такие каменные колоссы Гитлер планировал установить вдоль границ своей Великой Империи. Но не успел, и сотни Стражей границ так и не покинули мастерские Брекера и были уничтожены во время артобстрела.
– Я не в первый раз замечаю, что ты многое знаешь о фашистской Германии, – повернувшись к сидящему в кресле приятелю, который на манер позирующих денди закинул ногу на ногу, отметил Свен.
– Так и есть, – заверил Альберт, торжественно воздев палец. – Искусство и традиции Рейха не лишены своего величия и очарования. В них есть идея! Монументальное воплощение. Ритм, наконец!
Свен вздрогнул при этих словах, но ничего не ответил, сделав вид, что продолжает внимательно изучать диковинную доску.
Приближалось время летних каникул. Как-то утром, стоя в комнате друг перед другом в стойках и боксируя, Альберт сделал Свену необычное предложение.
– Итак, чем намереваешься заниматься на каникулах? – поинтересовался он, делая обманный выпад.
– Не знаю, – вовремя предупредив удар, Свен умело блокировал его. – Ещё не думал. Может, останусь в университете.
Он действительно понятия не имел, чем заполнить отпущенное на студенческие выходные время, и с тоскливой грустью ожидал, когда сокурсники разъедутся по домам. Он покосился на тумбочку, где хранилась заветная тетрадь с набросками Машины, и прозевал акцентированный удар[33].
– Боксируй, Свен! Резче, вот так! – раззадоривал противника Альберт. – Оп! А чего не рванёшь к своим?
– У них постоянно работы невпроворот, – неопределённо ответил Свен. – Мотаются по графствам туда-сюда, по делам недвижимости. Помогают поднимать страну. Так что более чем уверен, что и в этот раз одному куковать, велика радость.
– Ясно, сбагрили сынка на оксфордские галеры, чтобы без дела не скучал.
– Типа того.
– В таком случае, что ты скажешь на то, чтобы провести каникулы у меня дома? Познакомлю с родителями и сестрой. Грета тебе понравится. Настоящая умница, мама в ней души не чает. И тоже собирается на следующий год сюда поступать.
От неожиданности идущий в наступление Свен не закончил джэб[34], тем самым дав фору перехватившему инициативу противнику.
– Ясное дело, отмазался, – Альберт, не отставая от приятеля, тоже принялся за пирог. – Вот устроился, а, скажи, Свен?
– Каждому своё, – пожал плечами юноша. – Зато он местная знаменитость.
– Этого не отнять. В этом мире нет справедливости, – фыркнул Альберт. – Ладно, поторапливайся, ещё в библиотеку за учебниками топать. Кому грести, а кому и просвещаться надо.
Для Свена потянулись долгие учебные дни, наполненные новыми знакомствами и открытиями. Альберт всячески помогал ему быстрее освоиться в новой обстановке, и они довольно быстро сошлись, коротая вечера за шахматами.
Ужасы войны понемногу отступали, но боль от утраты семьи продолжала острым кинжалом терзать его сердце. Свен мучился и готов был кричать от собственного бессилия, от невозможности всё повернуть вспять. Пустить жизнь в новое русло.
Будь его воля, он бы вообще сделал так, чтобы этой проклятой войны, сделавшей стольких, как он, сиротами, вообще никогда бы не случилось. Чтобы в мире никогда больше не было боли, страха, страданий. Бесконечного количества никому не нужных смертей. Чтобы люди во всех уголках планеты были живы и счастливы. Но как? Сказка. Утопия. Несбыточная мечта отчаявшегося человека, всеми силами пытавшегося ухватиться хоть за какой-нибудь призрачный шанс изменить ход времени. Свену оставалось только вздыхать. Одинокий юноша загнанным зверем метался и не мог обнаружить ответа.
Так закончилась осень, и на смену роскошному красно-жёлтому убранству Оксфорда пришёл пронзительно-слепящий белый цвет, за одну ночь поглотив все остальные краски. Словно на неудавшейся акварели, которую безжалостно залили растворителем. Зима хрустальным саваном из снежинок мягко укутала колледж и прилегающие к корпусам окрестности.
– Да, дружище, – заключил Альберт, наблюдая снег из окна их комнаты. – А ведь, казалось, только вчера познакомились. С этой учёбой время летит так быстро, что у меня иногда создаётся ощущение, что все мы покинем эти благословенные стены сгорбленным седым старичьем.
Свен повернулся к фотографии всклокоченного Эйнштейна и понимающе усмехнулся.
Теперь, помимо мантии, ему ещё приходилось обматываться в один из толстых вязаных шарфов, которые к Рождеству им прислала мама Альберта. Свен очень любил, устроившись в кресле, слушать, как новый друг зачитывает ему длинные письма из дома. Самому-то ему некому было писать. На вопросы Альберта он лишь небрежно отмахивался, мол, родители вечно так загружены, а он переживёт.
А время неумолимо шло, по-прежнему не замедляя своего бега. Во дворе колледжа поставили нарядную ёлку с россыпью лент и всевозможных игрушек. Дух надвигающегося праздника на время растопил сердце юноши, и он присоединился к приготовлениям.
Студенты играли в снежки, катались на коньках, Джибс по обыкновению веселил всех тумаками и развлекался тем, что лепил всевозможных уродливых снеговиков и прикреплял им морковки с орехами не совсем в нужное место, чем доводил до бешенства гонявшегося за ним завхоза мистера Флетчли под дружный хохот студентов.
Однажды холодным зимним утром, перед лекцией по теории философии квантовой механики, наведавшись за новыми учебниками, Свен заглянул в специальную секцию художественной литературы, куда периодически подвозили новые популярные издания. Ему хотелось параллельно с учебой для разнообразия почитать что-нибудь ещё. Хотелось отвлечься от невесёлых мыслей на овеваемой соленым ветром палубе пиратского галеона или в седле мушкетёрского скакуна.
Тогда-то он впервые и увидел на полке одного из многочисленных стеллажей роман «Машина времени», написанный Гербертом Уэллсом. Привлечённый книгой, юноша задержался в библиотеке дольше обычного и чуть было не опоздал на чтения. Что заставило его обратить внимание именно на неё? Название? Необычное сочетание терминов?
– С точки зрения науки, весьма сомнительная история, – нацепив на нос очки, по обыкновению неторопливо пожевав губами, проскрипел дымящий буковой трубкой профессор Бигбси, прикреплённый к Свену в качестве тьютора по философии, когда тот привычно зашёл к нему посоветоваться с книгой. – Она появилась после того, как некий студент по фамилии Хэмилтон-Гордон в подвальном помещении Горной школы в Южном Кенсингтоне, где проходили заседания «Дискуссионного общества», сделал доклад о возможностях неэвклидовой геометрии по мотивам книги Хинтона «Что такое четвёртое измерение». Слыхали о таком?
– Нет, сэр, – виновато ответил Свен.
– Она, в известном смысле, предвосхитила Эйнштейна с его теорией относительности. Любопытно устроена жизнь, м?
– Да, профессор, – не зная, что ответить на это, пожал плечами студент. – А что с книгой?
– Как приключенческий роман, – вынося вердикт, Бигсби постучал чубуком трубки по обложке книги, – безусловно, это увлекательное чтение, молодой человек. Уэллс – превосходный рассказчик. Только не забывайте про эссе, которое вы задолжали мне в том семестре.
– Конечно, сэр.
– Кстати, на следующей неделе лекцию по лингвистике будет читать профессор Джон Толкин, – как бы между делом вспомнил профессор, подойдя к окну и смотря во двор, где группами гуляли студенты. – Знакомы с его «Хоббитом»?
– Нет, сэр, – Свен почувствовал, как у него запылали уши. Сейчас он казался самому себе необразованным неотесанным чурбаном, а ему так не хотелось расстраивать этого добродушного старика.
– Друг мой, это великолепная книга! Вот её я вам настоятельно рекомендую, если вы так любите невероятные приключения и удивительные путешествия по вымышленным мирам. Она есть в библиотеке, найдите, а заодно советую ознакомиться с его лекцией «Тайный порок», прочитанной им в этих стенах в тысяча девятьсот тридцать первом году. Заодно подготовитесь, он любит задавать каверзные вопросы. Хоть и не ваш поток, но я договорюсь, чтобы вас пропустили послушать. В конце лекции профессор Толкин предлагает вниманию своих слушателей стихи, написанные на «воображаемых языках», тоже весьма любопытно.
Он подождал, пока Свен всё запишет, и, проводив до дверей кабинета, отсалютовал трубкой.
– Я обязательно приду, – с готовностью пообещал юноша. – Спасибо, профессор.
– Ещё бы. Дерзайте, юноша. Это я вам в качестве ad notam[23].
Подбодренный таким своеобразным напутствием, Свен все свободные часы старался посвящать роману. С первых же строк книга целиком захватила юношу. Это была история, описывающая мир будущего, в которое отправляется Путешественник во Времени. Мир представлял собой своеобразную антиутопию – научный прогресс привёл к деградации человечества.
В книге описывались два вида существ, в которые превратился человеческий вид – морлоки и элои. Ознакомившись с новым миром, герой приходил к выводу, что научно-технический прогресс на Земле остановился, и человечество достигло состояния абсолютного покоя.
Это импонировало мыслям Свена. Книга очень сильно повлияла на него. Продолжая читать, он чувствовал, как что-то начинается. Где-то внутри, как готовящееся прорасти семечко, как будущая мать ещё до визита к врачу чувствует, что беременна. Свен волновался и стал плохо спать, клюя носом на лекциях. Что-то должно было случиться.
Свен чувствовал, что одержим Идеей.
Тем временем наступила свежая, пахучая весна, задорной капелью застучавшая по массивным ступеням общежития, и Джибс, которому назначили дату гонок[24], сделал сокурсникам передышку, часами пропадая в спортзале лодочного клуба университета, готовясь к ежегодной престижнейшей дуэли по академической гребле между Оксфордом и Кембриджем, которая должна была пройти в последнюю субботу марта.
В ночь накануне гонок Свен, измотанный эссе для профессора Бигсби, не дочитав главу, где рассказывалось, что морлоки, в представлении Путешественника во Времени, оказывались потомками рабочих, всю свою жизнь обитающих в Подземном мире и обслуживающих машины и механизмы, заснул, наконец-то начиная осознавать, что его растрепанная, наполненная бегством и лишениями жизнь постепенно входит в спокойное русло и налаживается, обретая некую целостность.
Но он не знал, что главное событие, которое навсегда изменит не только его жизнь, но и судьбы сотен миллионов людей, ещё впереди.
Семечко дало первый росток.
Именно в ту самую ночь Свену Нордлихту приснилась Машина.
Глава пятая
– Сдвинули с берега мы корабли на священное море, разом могучими вёслами вспенили тёмные воды![25] – торжественно декламировал Альберт ранним утром, отдёргивая шторы, и в их комнату брызнули мягкие лучи первого весеннего солнца. – С погодой, смотрю, фартит, а? Вот он, дружище, день великой битвы! Ха! Интересно, что сейчас творится в лагере Кемджи.
Долги я платил опять и опять,
Вину искупил,
Чтоб себя не терять,
И ошибался я часто всерьёз,
Терпел оскорбленья,
Угрозы, но всё я перенёс!
И теперь вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!
Мы – чемпионы, друзья,
И мы будем драться до конца.
Мы – чемпионы, мы – чемпионы.
Нет неудачам, ведь мы – чемпионы
Навсегда!
Было другое: мой звёздный час.
Вы дали мне славу,
Удачу и всё остальное.
Благодарю вас!
Но это не рай,
Не к нему я стремлюсь.
Это вызов всего человечества, и я,
Знаю, прорвусь!
И теперь вперёд,
Вперёд, вперёд, вперёд!
Queen, «We Are The Champions»
В день гонок невзрачные набережные Темзы по обе стороны на всем протяжении дистанции от моста Путни до Мортлейка вверх по течению были заполнены зрителями, насколько хватало глаз.
– Наши, наши идут! – взволнованно потыкал локтем Свена стоящий рядом Альберт. – Смотри! Вон Стивенсон! Эгей, Джибс!
Свен вздрогнул от неожиданности, когда сосед, прислонив два пальца ко рту, пронзительно засвистел.
Команда Кембриджа предстала на старте в голубых костюмах, Оксфорда – в тёмно-синих. Появление Джибса было встречено задорными окриками и подбадриваниями своих сверстников.
– Ну что, зададим им сегодня, – окликнул Джибса рулевой, пока тот садился в восьмёрку[26], после того как была разыграна жеребьёвка в их пользу[27].
– Попробуем, – пробурчал тот, устраиваясь на банке[28]. Сейчас Джибс был как никогда сосредоточен и собран: ведь ему предстояло проплыть четыре мили триста семьдесят четыре ярда[29].
– Ты уж постарайся, Джибс, мы все на тебя рассчитываем!
Проверив каблук, лучший гребец колледжа делал разминку мышц спины, по-прежнему оставаясь хмурым и словно не видя ничего вокруг. За двадцать минут он должен был сделать почти шестьсот гребков, но Джибс постоянно старался превзойти себя, поставив новый личный рекорд. Сегодня был его день, и уровень концентрации и внутреннего напряжения достиг в нём наивысшей точки.
Старт гонки дался за час до того, как уровень воды в Темзе установился наиболее высоким – ни проливной дождь, ни порывистый ветер, ни резкое повышение уровня воды в реке были не в силах остановить участников, для которых чем было сложнее, тем интереснее. Как, собственно, и многочисленных зрителей: на берегах Темзы в день гонки собралось до четверти миллиона человек. В этом крылась сама суть британского духа.
Гребцы заработали веслами, и восьмёрки полетели вперёд. В отличие от классических спортивных регат, где каждая лодка двигалась по специально отведенной дорожке, обозначенной буйками, на Темзе ничего подобного не было, и каждый экипаж был вправе использовать всю ширину реки.
Самым важным и решающим отрезком для себя Джибс всегда считал предпоследний участок от Хаммерсмитского моста до пивоварни Фуллера. Там он обретал второе дыхание, которое позволяло почти на корпус обойти противника, по ходу движения преодолевая крутые повороты в форме буквы S. А это было решающим преимуществом.
– Поехали! – протолкнувшись сквозь толпу на трибуне, Альберт и Свен запрыгнули на университетские велосипеды, прислонённые к лотку, в котором продавались свистульки и разноцветные флажки. – Нужно своими глазами увидеть, кто первый доберётся до финиша!
Они понеслись по улицам вдоль набережной, азартно крутя педали, то и дело поворачивая головы к трибунам и домам с левой стороны, между которыми иногда мелькали несущиеся вперёд лодки.
– Эгей! Не зевай! – засмотревшись на свою команду, Свен рассеянно обернулся на оклик Альберта и влетел в самую гущу брызнувших клокочущим облаком стаю уличных голубей. Его приятель радостно захохотал, объезжая уличного уборщика, который погрозил ему метлой. В этот момент Свен чувствовал, что у него самого за спиной выросли крылья. Словно он сам был спортсменом и участвовал в гонке!
С радостным кличем он влетел в большую лужу на мостовой, задрав ноги, когда из-под колес во все стороны брызнули искрящиеся капли воды.
Кристальный весенний воздух звенел от рева болельщиков, в глаза ярко светило солнце, а по улицам гулял свежий ветер. Сонная Англия шумно просыпалась после долгой зимы.
Команда Джибса работала, словно отточенный механизм. До школы Святого Пола лодки двигались почти нос к носу, несколько раз по пересекающимся маршрутам, а один раз даже столкнулись, породив на трибунах взволнованный вздох и вызвав разъярённый рев капитана оксфордской команды. Но спортсмены у обеих команд были как на подбор, и вот оксфордский заводила показал полностью, на что способен, под радостный галдеж сокурсников.
– Вон они! Наши впереди!
Отчаянно сигналя звонками, Альберт и Свен тоже видели это, несясь на другой берег по мосту Хаммерсмит, где собралось двенадцать тысяч зрителей, столпившихся для того, чтобы посмотреть на лодочную регату, проходившую под мостом отметку чуть меньше половины дистанции гонки протяжённостью четыре и одну четвёртую мили.
Свен никогда ещё не видел такого количества людей, собравшихся в одном месте. Разве что в немецком плену. Но здесь все собравшиеся были радостны, лица были оживлены и азартны. Это был весенний пир спорта, и горю здесь не было места.
Взмокший от напряжения Джибс уже различал финишную полосу, несмотря на то, что струящийся со лба пот застилал глаза. Сегодня он превзошёл себя, сделав почти семьсот пятьдесят гребков, и знал, что следующую неделю проведёт в кровати с чудовищной болью в мышцах.
Плевать! Главное, не останавливаться!
– И вот финишная прямая! Идут нос к носу. Оксфорд! Кембридж! Ну, кто же первый? Вот они обходят соперников на полкорпуса, вперёд! Кто же победит в этой дуэли?..
Гонка достигла своего апогея, в то время как в установлённых по всей длине трассы динамиках без передышки заливался Джон Снэдж, отчаянно комментируя спортивную схватку[30].
– Стивенс, хорош! – окликнул Джибса рулевой, когда лодка команды Оксфордского университета первая пересекла финиш.
А тот всё продолжал грести. Греб и греб, отчаянно работая веслом, словно неудержимый. Взмах, ещё один. Вперёд!
– Эй! – сидящий позади Стивенсона гребец опустил весло и постучал по плечу. – Джибс, хорош. Мы сделали это! Мы доплыли. Победа! Всё, остановись.
– Победа! По-бе-да! – дружно скандировал Оксфорд, когда «синие» все-таки пришли первыми, вырвав победу у «голубых»[31].
Едва спортсмены выбрались из причаливших к пристани лодок, Джибса окружили сокурсники и, не давая опомниться, стали подбрасывать на руках, выкрикивая «ура!».
– Молодчина! – запыхавшиеся Свен и Альберт, побросав велосипеды, тоже присоединились к остальным, аплодируя. – А? Что я говорил тебе?
Наконец Джибса пришлось опустить на землю, чтобы позволить ему взойти на трибуну и вместе с командой получить заветный кубок. Но Свен обратил внимание, что спортсмен хоть и являлся сегодня победителем, выглядел не таким уж весёлым и вымученно улыбался, послушно позируя окружившим его фотографам. А может, он просто устал.
Настроение у всех было просто великолепное. Это был триумф Оксфорда, и вечером по случаю победы в подобающе украшенном главном зале устроили роскошный праздничный ужин. Свежий воздух, множество новых впечатлений и своя маленькая гонка на велосипеде разожгли у Свена жуткий аппетит. Юноше казалось, что он готов съесть не одну, а целых две порции восхитительного рагу с тушёными овощами и миндальной подливкой, от одного запаха которой желудок призывно заурчал. Да уж, он усмехнулся, Альберт многое потерял. Тот, сославшись на головную боль, остался в их комнате коротать время за томиком Вольтера.
Новые яркие впечатления на время вытеснили из головы Свена мысли о загадочной Машине, привидевшейся ему во сне, и о которой он не переставал думать все последующие дни. Четвёртое измерение. Путешествие во времени.
Он давным-давно дочитал книгу и вернул её в библиотеку, но видение упорно не желало его отпускать. Оно было настолько точным и ярким, что, проснувшись в тот раз посреди ночи, Свен, стараясь не разбудить Альберта, встав с кровати, осторожно включил настольную лампу и просидел, что-то набрасывая и зачёркивая в запасной тетради для конспектов, почти до самого утра.
«Будь у меня подобная Машина времени, – работая, думал Свен, – я бы не тратил такую удивительную возможность на праздное любопытство и не отправлялся бы в будущее. А наоборот, попытался бы спасти родителей и сестру!»
Написанное Свен аккуратно спрятал в нижний ящик своей тумбочки под комплект сменных рубашек и запер на ключ. Не потому что он не доверял Альберту, просто сама суть, изложенная в тетради, была настолько невероятной и фантастической, что Свен попросту боялся прослыть сумасшедшим или, что ещё хуже, лунатиком.
Что бы сказал его тьютор профессор Бигсби, решись он показать ему записи? Уж наверняка бы не похвалил одного из своих любимых студентов за то, что тот так поддался влиянию обычной вымышленной истории.
– Хэлло, Свен! – его легонько толкнул соратник по шахматному кружку долговязый Питер Солсбери, видя, что приятель застыл, держа пустую тарелку в руках, перед центральным столом с едой. – Чего ворон считаешь? Хочешь, чтобы ничего не осталось? Налетай! Говорят, пудинг сегодня просто отличный.
Накладывавшие на тарелки еду студенты наперебой обсуждали лодочный поединок и Джибса, который принёс университету очередную победу. А тот, усевшись за своим столом на привычном месте и рассеянно отвечая на дружеские похлопывания по плечу и поздравления, выглядел совсем невесёлым.
– Джибс, ты сегодня какой-то совсем сам не свой, – участливо поинтересовался подсевший к нему Свен. – Мы же победили! Ты герой!
– Угу, – спортсмен не шутил и не придуривался, а сидел какой-то подавленный, задумчиво уставившись на тарелку, в которой остывала нетронутая еда.
– Что-то случилось? – никогда не видевший Джибса таким Свен даже позабыл, что проголодался.
– Знаешь, в тот день я гостил у матери. И мы получили вести с фронта. Я смотрел и радовался, что брат вернулся с войны на такой красивой машине. А нам привезли письмо, что его больше нет, – Джибс вздохнул и сжал кулаки, хрустнув костяшками пальцев. – Они высаживались в Нормандии в июне сорок четвёртого. Плыли на всех парах. Их десантный бот причалил одним из первых, поэтому огонь со всех укреплений сосредоточили на нём.
Отложив еду, Свен затаив дыхание слушал неожиданную исповедь человека, которого до этого считал бесшабашным и чёрствым.
– Мама так и не пришла в себя, – Джибс стиснул вилку с такой силой, что у него побелели костяшки, и Свену показалось, что он её вот-вот согнёт. – Поэтому я и плыву, – сквозь стиснутые зубы хрипло проскрежетал спортсмен. – Каждый раз. Каждый год. Чтобы доплыть за него. Я пытался попасть на фронт, чтобы отомстить за брата, но родители не пустили.
– Приятель, мне очень жаль… – Свену захотелось поделиться в ответ терзавшей его самого глухой болью, но он вовремя прикусил язык. Ему следовало избегать любых разговоров о своей собственной семье, чтобы случайно не проболтаться. – Тебе нужно восстанавливать силы, ведь так? Это была великолепная гонка! Никогда ничего подобного не видел.
– Спасибо. Правда, эти олухи из Кемджи нас чуть к чёрту не перевернули. А один раз одна из лодок даже затонула, и заплыв пришлось начинать сначала, представляешь? Вот уж где пришлось попотеть. Но так даже интереснее, – впервые за вечер Джибс явно расслабился и улыбнулся, посмотрев на вилку, которую так и держал в руке. – Пожалуй, ты прав. Набью себя под завязку, и спать.
На следующий вечер, во время очередного заседания шахматного кружка, проводимого в одном из уютных уголков библиотеки, где собрались теперь уже ставшие его приятелями Питер Солсбери, Джон Пол, Глэд Ливингстон и Ник Оверфол, Свен обратил своё внимание на красивую доску с расставленными на стартовые позиции фигурами, изображающими древние армии.
Пока Глэд и Пол привычно ломали головы, склонившись над доской сёги[32], он осторожно взял фигурку Офицера, изображённую в виде воина с орлиным профилем, держащего в руках двуручный меч, и с любопытством повертел её в руках.
– Эти фигурки Офицеров напоминают мне одну из работ Арно Брекера, – видя его интерес, сказал Альберт. – Замечательные, правда? Какое изящество, мастерство. Их подарил университету мой отец.
– Брекер? – Свен, нахмурившись, покопался в памяти. – Это тот, что украшал павильон Германии на международной выставке в Париже?
– Да. Арно был официальным монументалистом Третьего рейха и любимцем Гитлера. Большинство его работ были уничтожены во время атаки на рейхсканцелярию. Но речь не о знаменитых Меченосце и Факелоносце, а о его малоизвестной скульптуре Стража границ. Этот Страж выглядел точь-в-точь как эта шахматная фигура Офицера, только в высоту он достигал пятнадцати метров. Такие каменные колоссы Гитлер планировал установить вдоль границ своей Великой Империи. Но не успел, и сотни Стражей границ так и не покинули мастерские Брекера и были уничтожены во время артобстрела.
– Я не в первый раз замечаю, что ты многое знаешь о фашистской Германии, – повернувшись к сидящему в кресле приятелю, который на манер позирующих денди закинул ногу на ногу, отметил Свен.
– Так и есть, – заверил Альберт, торжественно воздев палец. – Искусство и традиции Рейха не лишены своего величия и очарования. В них есть идея! Монументальное воплощение. Ритм, наконец!
Свен вздрогнул при этих словах, но ничего не ответил, сделав вид, что продолжает внимательно изучать диковинную доску.
Приближалось время летних каникул. Как-то утром, стоя в комнате друг перед другом в стойках и боксируя, Альберт сделал Свену необычное предложение.
– Итак, чем намереваешься заниматься на каникулах? – поинтересовался он, делая обманный выпад.
– Не знаю, – вовремя предупредив удар, Свен умело блокировал его. – Ещё не думал. Может, останусь в университете.
Он действительно понятия не имел, чем заполнить отпущенное на студенческие выходные время, и с тоскливой грустью ожидал, когда сокурсники разъедутся по домам. Он покосился на тумбочку, где хранилась заветная тетрадь с набросками Машины, и прозевал акцентированный удар[33].
– Боксируй, Свен! Резче, вот так! – раззадоривал противника Альберт. – Оп! А чего не рванёшь к своим?
– У них постоянно работы невпроворот, – неопределённо ответил Свен. – Мотаются по графствам туда-сюда, по делам недвижимости. Помогают поднимать страну. Так что более чем уверен, что и в этот раз одному куковать, велика радость.
– Ясно, сбагрили сынка на оксфордские галеры, чтобы без дела не скучал.
– Типа того.
– В таком случае, что ты скажешь на то, чтобы провести каникулы у меня дома? Познакомлю с родителями и сестрой. Грета тебе понравится. Настоящая умница, мама в ней души не чает. И тоже собирается на следующий год сюда поступать.
От неожиданности идущий в наступление Свен не закончил джэб[34], тем самым дав фору перехватившему инициативу противнику.