Страница:
Следует отметить, что до 17–18 лет воспитатели сохраняли жесткий контроль за всеми сторонами жизни великих князей, единолично определяя уровень их личной свободы. Поскольку эта практика соблюдалась с детства, то великие князья беспрекословно слушались воспитателей, став почти взрослыми. Например, в 1862 г., когда Александру было уже 17 лет, воспитатель потребовал от молодых людей очистить учебные комнаты в Зимнем дворце от «разного хламу», который там неизбежно набирался: «Сперва я очистил от всех этих вещей комнату Владимира Александровича, который добровольно подался на это требование, но Александр Александрович ослушался, и я должен был настоятельно потребовать от него исполнения заведенного порядка»223.
Конечно, столь жесткий контроль со стороны воспитателей не вызывал восторга у великих князей. Они подчинялись, но осадок несправедливости происходившего у них сохранялся на долгие годы. Следует признать, что в отношении родителей к детям присутствовал элемент здорового прагматизма, учитывавший их будущее положение в родовой иерархии Романовых. Эта некоторая отчужденность во взаимоотношениях с родителями тяжело переживалась детьми, спустя много лет, в 1878 г. великий князь Владимир Александрович рассказывал окружающим о «равнодушии своих родителей» к ним и без всякого уважения говорил о своих воспитателях224. Присутствовавший при этом великий князь цесаревич Александр Александрович соглашался с ним, называя свое детство «отвратительным воспоминанием»225.
Наличие негативных детских впечатлений подтверждает и граф С.Д. Шереметев, который был одним из адъютантов цесаревича Александра Александровича. Он пишет, что ему не раз приходилось слышать от великого князя Александра Александровича упоминания о том, что «почти не было у него хороших воспоминаний отрочества….Пребывание в Зимнем дворце для него всегда было мрачное время, и он даже раздражался вспоминать о нем. Счастливое время для него началось с переездом из Зимнего дворца в Аничков….Почему он не любил вспоминать про свое детство и почему он раздражался, говоря об этом времени, – не знаю»226.
Видимо, детские воспоминания действительно для Александра и Владимира не доставляли радости. Наблюдая за взрослением своих младших братьев, разница в возрасте с которыми доходила до 15 лет, они констатировали, что детство братьев счастливее их собственного227.
Главным воспитателем к Николаю в 1877 г. назначается генерал Григорий Григорьевич Данилович. В этой должности он состоял до 1891 г., то есть 14 лет. Это было решение Александра II.
Впоследствии, после гибели империи, многие из современников, анализируя особенности сложного характера Николая II, предъявили «счета» Г.Г. Даниловичу. Некоторые из мемуаристов упоминали, что воспитательные методы Даниловича «изломали» характер Николая II, сделав его скрытным и замкнутым. Предъявляли претензии и к Александру III, который не сумел передать детям свою харизму власти: «Их слишком настойчиво учили быть «прежде всего людьми» и слишком мало подготовляли к их трудной сверхчеловеческой роли»228.
Рассуждая на эту тему, следует иметь в виду, что Данилович был профессиональным военным педагогом. Свою педагогическую карьеру он начал в Дворянском полку, а затем служил под началом талантливого руководителя военно-учебных заведений Я.И. Ростовцева. Данилович принимал участие в реформе военно-учебных заведений в 1860-х гг., многие годы возглавлял аристократический Второй кадетский корпус. Это был опытный военный педагог, соответствующий уровню требований своего времени.
Классная комната вел. кн. Николая и Георгия Александровичей в Гатчинском дворце
Трое сыновей Александра III не были забалованными детьми. Родители держали их «в руках». Каждый и по-разному. Отец охотно разделял детские забавы не только своих детей, но и их ровесников. Сохранилось несколько фотографий Александра III с клюшкой в руках на катке у Аничкового дворца, рядом со своими подросшими сыновьями. Императрица Мария Федоровна строила свои отношения с детьми по-иному. Это были отношения, не выходящие за рамки дворцового этикета. Естественно, отношение царственных родителей к своим детям обсуждалось в свете. Многие сходились в том, что любимым сыном Александра III был младший Михаил, что Георгий – самый талантливый и способный, что старший сын Николай довольно бесцветен как личность. Досужим разговорам не было конца…
Доставалось и императрице Марии Федоровне. Например, генеральша Богданович в своем дневнике, со ссылкой на камердинера Николая II, писала, что «детей своих Мария Федоровна совсем не любит. Она детей никогда не ласкала. Покойный Александр III был гораздо нежнее с детьми, чем мать. Несмотря на свою суровость, бывало, царь обнимет сыновей, но мать никогда. Иногда, совсем неожиданно, царь заходил в спальню детей, но мать, как заведенные часы, заходила аккуратно в один и тот же час, так же, как в одно и то же время дети являлись к ней – поздороваться утром, поблагодарить после завтрака и обеда и проч. Радциг говорит, что он был полным хозяином в спальне наследника, никакого контроля за ним не было»229.
Вмешивалась в воспитательный процесс и ближайшая родня. Мальчишки оставались мальчишками и, естественно, шалили. По рассказам мемуариста, однажды на вокзале, во время торжественных проводов Александра III, его сыновья страшно расшалились, бегая между ногами сановной публики. Видимо, они совершенно не реагировали на замечания, и выведенный из терпения младший брат царя, великий князь Владимир Александрович, схватил будущего Николая II за уши и публично выдрал его, говоря: «Я тебе говорю – перестань шалить»230.
Но наряду со многочисленными воспитателями «по должности» рядом с цесаревичем Николаем оказался редкий человек, который являлся воспитателем по призванию. Это был его преподаватель английского языка Карл Иосифович Хис. Он появился рядом с цесаревичем, когда тому исполнилось 10 лет. Благодаря Хису все дети Александра III получили прекрасную физическую подготовку. Генерал Н.А. Епанчин писал об этом в мемуарах: «Физическое развитие наладилось случайно. Дело в том, что для занятий по английскому языку был приглашен мистер Хис….Именно Хис обратил внимание на недостаточность физических упражнений цесаревича и занимался этим делом и, между прочим, закаливанием цесаревича, в чем достиг превосходных результатов». Говоря о результатах этого воспитания, Н.А. Епанчин подчеркивал, что царь «был очень вынослив в физическом смысле, не боялся сквозного ветра, не был подвержен простуде и обладал прекрасным здоровьем»231.
Об этом же упоминают и другие мемуаристы. А.П. Извольский писал, что «действительным руководителем его занятий был англичанин Хетс, занимавший место частного учителя в Императорской семье… особенную склонность он чувствовал к спорту и затратил много труда, чтобы воспитать в своих учениках любовь ко всем видам спорта. Ему Николай II обязан совершенным знанием английского языка и увлечением спортом»232. Негативно относившийся к царю кадет и масон В.П. Обнинский также счел необходимым упомянуть об этом – «англичанин Mr. Heath, «Карл Осипович» как его обыкновенно называли… прекрасный художник и спортсмен… В юношеские годы первое место занял спорт всех видов, и царские сыновья хорошо скакали, стреляли, ловили лососей… подвижность и любовь к спорту отличали всех детей Александра III»233.
Видимо, не без влияния Хиса в 1879 г. будущий император писал отцу: «Я не умею еще плавать, но скоро научусь»234. После переезда семьи в марте 1881 г. в Гатчинский дворец, в одной из его комнат, для подрастающих наследников оборудовали гимнастическую комнату, в которой были установлены турник и параллельные брусья235.
Одежда детей
Наказания детей
Конечно, столь жесткий контроль со стороны воспитателей не вызывал восторга у великих князей. Они подчинялись, но осадок несправедливости происходившего у них сохранялся на долгие годы. Следует признать, что в отношении родителей к детям присутствовал элемент здорового прагматизма, учитывавший их будущее положение в родовой иерархии Романовых. Эта некоторая отчужденность во взаимоотношениях с родителями тяжело переживалась детьми, спустя много лет, в 1878 г. великий князь Владимир Александрович рассказывал окружающим о «равнодушии своих родителей» к ним и без всякого уважения говорил о своих воспитателях224. Присутствовавший при этом великий князь цесаревич Александр Александрович соглашался с ним, называя свое детство «отвратительным воспоминанием»225.
Наличие негативных детских впечатлений подтверждает и граф С.Д. Шереметев, который был одним из адъютантов цесаревича Александра Александровича. Он пишет, что ему не раз приходилось слышать от великого князя Александра Александровича упоминания о том, что «почти не было у него хороших воспоминаний отрочества….Пребывание в Зимнем дворце для него всегда было мрачное время, и он даже раздражался вспоминать о нем. Счастливое время для него началось с переездом из Зимнего дворца в Аничков….Почему он не любил вспоминать про свое детство и почему он раздражался, говоря об этом времени, – не знаю»226.
Видимо, детские воспоминания действительно для Александра и Владимира не доставляли радости. Наблюдая за взрослением своих младших братьев, разница в возрасте с которыми доходила до 15 лет, они констатировали, что детство братьев счастливее их собственного227.
Детство Николая II
У Александра III и императрицы Марии Федоровны родилось пятеро детей. Первый ребенок, будущий Николай II, родился в мае 1868 г., когда отцу было 23 года, а матери 20 лет. Естественно, «по образцу прошлых лет» воспитательную стратегию внуков определял Александр II. Ранний возраст для внуков Александра II проходил по отработанной схеме: русские кормилицы в кокошниках, няни-англичанки, короткие платьица и женское окружение. Когда цесаревич подрос, родители поставили задачу перед воспитателями сформировать из великих князей «нормальных», не забалованных детей. В мемуарах часто приводятся слова Александра III: «Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые, русские дети».Главным воспитателем к Николаю в 1877 г. назначается генерал Григорий Григорьевич Данилович. В этой должности он состоял до 1891 г., то есть 14 лет. Это было решение Александра II.
Впоследствии, после гибели империи, многие из современников, анализируя особенности сложного характера Николая II, предъявили «счета» Г.Г. Даниловичу. Некоторые из мемуаристов упоминали, что воспитательные методы Даниловича «изломали» характер Николая II, сделав его скрытным и замкнутым. Предъявляли претензии и к Александру III, который не сумел передать детям свою харизму власти: «Их слишком настойчиво учили быть «прежде всего людьми» и слишком мало подготовляли к их трудной сверхчеловеческой роли»228.
Рассуждая на эту тему, следует иметь в виду, что Данилович был профессиональным военным педагогом. Свою педагогическую карьеру он начал в Дворянском полку, а затем служил под началом талантливого руководителя военно-учебных заведений Я.И. Ростовцева. Данилович принимал участие в реформе военно-учебных заведений в 1860-х гг., многие годы возглавлял аристократический Второй кадетский корпус. Это был опытный военный педагог, соответствующий уровню требований своего времени.
Классная комната вел. кн. Николая и Георгия Александровичей в Гатчинском дворце
Трое сыновей Александра III не были забалованными детьми. Родители держали их «в руках». Каждый и по-разному. Отец охотно разделял детские забавы не только своих детей, но и их ровесников. Сохранилось несколько фотографий Александра III с клюшкой в руках на катке у Аничкового дворца, рядом со своими подросшими сыновьями. Императрица Мария Федоровна строила свои отношения с детьми по-иному. Это были отношения, не выходящие за рамки дворцового этикета. Естественно, отношение царственных родителей к своим детям обсуждалось в свете. Многие сходились в том, что любимым сыном Александра III был младший Михаил, что Георгий – самый талантливый и способный, что старший сын Николай довольно бесцветен как личность. Досужим разговорам не было конца…
Доставалось и императрице Марии Федоровне. Например, генеральша Богданович в своем дневнике, со ссылкой на камердинера Николая II, писала, что «детей своих Мария Федоровна совсем не любит. Она детей никогда не ласкала. Покойный Александр III был гораздо нежнее с детьми, чем мать. Несмотря на свою суровость, бывало, царь обнимет сыновей, но мать никогда. Иногда, совсем неожиданно, царь заходил в спальню детей, но мать, как заведенные часы, заходила аккуратно в один и тот же час, так же, как в одно и то же время дети являлись к ней – поздороваться утром, поблагодарить после завтрака и обеда и проч. Радциг говорит, что он был полным хозяином в спальне наследника, никакого контроля за ним не было»229.
Вмешивалась в воспитательный процесс и ближайшая родня. Мальчишки оставались мальчишками и, естественно, шалили. По рассказам мемуариста, однажды на вокзале, во время торжественных проводов Александра III, его сыновья страшно расшалились, бегая между ногами сановной публики. Видимо, они совершенно не реагировали на замечания, и выведенный из терпения младший брат царя, великий князь Владимир Александрович, схватил будущего Николая II за уши и публично выдрал его, говоря: «Я тебе говорю – перестань шалить»230.
Но наряду со многочисленными воспитателями «по должности» рядом с цесаревичем Николаем оказался редкий человек, который являлся воспитателем по призванию. Это был его преподаватель английского языка Карл Иосифович Хис. Он появился рядом с цесаревичем, когда тому исполнилось 10 лет. Благодаря Хису все дети Александра III получили прекрасную физическую подготовку. Генерал Н.А. Епанчин писал об этом в мемуарах: «Физическое развитие наладилось случайно. Дело в том, что для занятий по английскому языку был приглашен мистер Хис….Именно Хис обратил внимание на недостаточность физических упражнений цесаревича и занимался этим делом и, между прочим, закаливанием цесаревича, в чем достиг превосходных результатов». Говоря о результатах этого воспитания, Н.А. Епанчин подчеркивал, что царь «был очень вынослив в физическом смысле, не боялся сквозного ветра, не был подвержен простуде и обладал прекрасным здоровьем»231.
Об этом же упоминают и другие мемуаристы. А.П. Извольский писал, что «действительным руководителем его занятий был англичанин Хетс, занимавший место частного учителя в Императорской семье… особенную склонность он чувствовал к спорту и затратил много труда, чтобы воспитать в своих учениках любовь ко всем видам спорта. Ему Николай II обязан совершенным знанием английского языка и увлечением спортом»232. Негативно относившийся к царю кадет и масон В.П. Обнинский также счел необходимым упомянуть об этом – «англичанин Mr. Heath, «Карл Осипович» как его обыкновенно называли… прекрасный художник и спортсмен… В юношеские годы первое место занял спорт всех видов, и царские сыновья хорошо скакали, стреляли, ловили лососей… подвижность и любовь к спорту отличали всех детей Александра III»233.
Видимо, не без влияния Хиса в 1879 г. будущий император писал отцу: «Я не умею еще плавать, но скоро научусь»234. После переезда семьи в марте 1881 г. в Гатчинский дворец, в одной из его комнат, для подрастающих наследников оборудовали гимнастическую комнату, в которой были установлены турник и параллельные брусья235.
Одежда детей
Внешний вид детей в императорской семье был не менее важен, чем внешний вид взрослых. Следует иметь в виду, что на протяжении большей части XVIII в. детской одежды как таковой не было. Дело в том, что на детей смотрели как на маленьких взрослых. Поэтому для детей шили одежду по взрослой моде, но меньшего размера. Только на рубеже XVIII–XIX вв. наметилась тенденция к появлению детской одежды, но только тенденция. Известно, что Екатерина II лично проектировала одежду для своих внуков Александра и Константина. У нее получилось нечто вроде детского комбинезона, которым она очень гордилась.
Вел. кн. Александр, Владимир и Николай Александровичи. 1849 г.
Поскольку царские дети с момента рождения зачислялись на военную службу, то им очень рано приходилось облачаться в военную форму. Например, летом 1847 г. император Николай I приказал своему старшему внуку Николаю, которому тогда шел четвертый год, «быть в форме» на разводе лейб-гвардии Конного полка. Выполняя приказ императора, воспитательница одела на мальчика «имеющуюся шинель Преображенского полка и фуражку». При этом император предполагал, что у трехлетнего мальчика должно быть несколько комплектов военной формы. Когда же он увидел, что на внуке одета пехотная, а не кавалерийская фуражка, он немедленно выговорил воспитателям за нарушение формы одежды трехлетним ребенком. Воспитатель мальчика был вынужден доложить цесаревичу Александру Николаевичу, что ему «досталось от его величества на другой день. Его величество изволил выговорить мне»236.
Фактически дети росли в военной форме. Однако в конце 1840-х гг. Николай Павлович несколько модифицировал детскую одежду Самые маленькие внуки, лет до трех, донашивали платья своих старших сестер. Под платьями мальчики носили широкие панталончики. Эта странная традиция сохранялась в дворянской среде повсеместно вплоть до начала XX в. Остались гравюры маленького Александра II, одетого в платьица с декольте, украшенные «жуткими розочками»; фотографии 1870-х гг. маленького Николая II, одетого в платьице; фотографии начала XX в., на которых цесаревич Алексей запечатлен в таких же платьицах, что и его отец в 1870-х гг.
Вел. кн. Александр Николаевич
Вел. кн. Сергей Александрович, 1861 г.
Вел. кн. Сергей Александрович с братом Павлом. 1862 г.
Где-то лет с трех-четырех мальчиков облачали в «русские» кумачовые или белые рубахи-косоворотки и шаровары, заправленные в сапоги. Это был «народный стиль», принятый при дворе Николая I. При этом у мальчиков для особо парадных случаев уже появлялись первые комплекты военной формы.
Окончательно в военную форму мальчики переодевались после достижения семи лет. С этого времени они, перейдя от женщин-воспитательниц к воспитателям-офицерам, уже считались на действительной службе. С 1850 г. старшие сыновья наследника-цесаревича начинают участвовать в придворных и военных торжествах. Тогда Никсе было семь, а Александру – пять лет. 5 сентября 1850 г. на полковом празднике Кавалергардского полка, проходившем на лугу перед Елагиным дворцом, по желанию Николая I с мальчиков сняли красные русские рубашки, в которых они обыкновенно ходили. Старших внуков царя переодели в полную парадную офицерскую форму лейб-гвардии Гродненского гусарского полка (Николая) и в лейб-гусарскую солдатскую шинель (Александра)237.
Детский костюм Александра Павловича. 1784 г.
Однако наряду с настоящей военной формой у детей имелись комплекты домашней одежды, стилизованной под военную форму Это были так называемые «гусарские курточки». Такие же курточки дозволялось носить всем товарищам по детским играм, приезжавшим в Зимний дворец. Как вспоминал граф С.Д. Шереметев: «Меня облекали в гусарскую курточку (гусарские курточки были изобретены императором Николаем, и так как великие князья их постоянно носили, то и нам дано было позволение их надевать во всякое время, меня забавляло всегда, что по фуражке солдаты на улице, а иногда и офицеры принимали меня за Великого Князя и отдавали честь; в сущности, это было не что иное, как ливрея)»238. Но даже эти стилизованные под форму домашние курточки напоминали великим князьям об их предназначении. У Александра на куртке были самые настоящие погоны Финского стрелкового батальона, шефом которого он состоял239. А Владимир Александрович всегда носил «драгунскую куртку», поскольку состоял шефом лейб-гвардейского Драгунского полка240.
Судя по фотографиям 1860-х гг., у великих князей был еще один вариант домашней одежды: удлиненный сюртук с погончиками и красными выпушками, его носили застегнутым только на верхнюю пуговицу Под сюртук одевалась белая рубашка с отложным воротником. Сюртук носили с форменными брюками на штрипках. При этом если гусарская курточка предполагала сапоги, то брюки носились с ботинками.
Судя по воспоминаниям, отложной воротничок белой рубашки поверх воротника сюртука был нарушением формы одежды, и это пресекалось. С.Д. Шереметев упоминает: «Мне всегда бросались в глаза безукоризненной белизны воротнички его рубашки, незаконно появлявшиеся из-за воротника мундира и сюртука. За эти воротнички ему не раз доставалось от государя»241.
И.Н. Крамской. Портрет вел. кн. Сергея Александровича
Это «воспитание формой» приводило к тому, что все Романовы были, мягко говоря, неравнодушны к форме. Они буквально срастались с военной формой и чувствовали себя в ней естественно и свободно. Когда в 1864 г. встал вопрос о поездке за границу сыновей Александра II Александра и Владимира, то наряду с радостью от свидания с родителями и старшим братом, их очень волновал вопрос, как будут они носить штатское платье242.
Вел. кн. Александр, Владимир и Николай Александровичи. 1849 г.
Поскольку царские дети с момента рождения зачислялись на военную службу, то им очень рано приходилось облачаться в военную форму. Например, летом 1847 г. император Николай I приказал своему старшему внуку Николаю, которому тогда шел четвертый год, «быть в форме» на разводе лейб-гвардии Конного полка. Выполняя приказ императора, воспитательница одела на мальчика «имеющуюся шинель Преображенского полка и фуражку». При этом император предполагал, что у трехлетнего мальчика должно быть несколько комплектов военной формы. Когда же он увидел, что на внуке одета пехотная, а не кавалерийская фуражка, он немедленно выговорил воспитателям за нарушение формы одежды трехлетним ребенком. Воспитатель мальчика был вынужден доложить цесаревичу Александру Николаевичу, что ему «досталось от его величества на другой день. Его величество изволил выговорить мне»236.
Фактически дети росли в военной форме. Однако в конце 1840-х гг. Николай Павлович несколько модифицировал детскую одежду Самые маленькие внуки, лет до трех, донашивали платья своих старших сестер. Под платьями мальчики носили широкие панталончики. Эта странная традиция сохранялась в дворянской среде повсеместно вплоть до начала XX в. Остались гравюры маленького Александра II, одетого в платьица с декольте, украшенные «жуткими розочками»; фотографии 1870-х гг. маленького Николая II, одетого в платьице; фотографии начала XX в., на которых цесаревич Алексей запечатлен в таких же платьицах, что и его отец в 1870-х гг.
Вел. кн. Александр Николаевич
Вел. кн. Сергей Александрович, 1861 г.
Вел. кн. Сергей Александрович с братом Павлом. 1862 г.
Где-то лет с трех-четырех мальчиков облачали в «русские» кумачовые или белые рубахи-косоворотки и шаровары, заправленные в сапоги. Это был «народный стиль», принятый при дворе Николая I. При этом у мальчиков для особо парадных случаев уже появлялись первые комплекты военной формы.
Окончательно в военную форму мальчики переодевались после достижения семи лет. С этого времени они, перейдя от женщин-воспитательниц к воспитателям-офицерам, уже считались на действительной службе. С 1850 г. старшие сыновья наследника-цесаревича начинают участвовать в придворных и военных торжествах. Тогда Никсе было семь, а Александру – пять лет. 5 сентября 1850 г. на полковом празднике Кавалергардского полка, проходившем на лугу перед Елагиным дворцом, по желанию Николая I с мальчиков сняли красные русские рубашки, в которых они обыкновенно ходили. Старших внуков царя переодели в полную парадную офицерскую форму лейб-гвардии Гродненского гусарского полка (Николая) и в лейб-гусарскую солдатскую шинель (Александра)237.
Детский костюм Александра Павловича. 1784 г.
Однако наряду с настоящей военной формой у детей имелись комплекты домашней одежды, стилизованной под военную форму Это были так называемые «гусарские курточки». Такие же курточки дозволялось носить всем товарищам по детским играм, приезжавшим в Зимний дворец. Как вспоминал граф С.Д. Шереметев: «Меня облекали в гусарскую курточку (гусарские курточки были изобретены императором Николаем, и так как великие князья их постоянно носили, то и нам дано было позволение их надевать во всякое время, меня забавляло всегда, что по фуражке солдаты на улице, а иногда и офицеры принимали меня за Великого Князя и отдавали честь; в сущности, это было не что иное, как ливрея)»238. Но даже эти стилизованные под форму домашние курточки напоминали великим князьям об их предназначении. У Александра на куртке были самые настоящие погоны Финского стрелкового батальона, шефом которого он состоял239. А Владимир Александрович всегда носил «драгунскую куртку», поскольку состоял шефом лейб-гвардейского Драгунского полка240.
Судя по фотографиям 1860-х гг., у великих князей был еще один вариант домашней одежды: удлиненный сюртук с погончиками и красными выпушками, его носили застегнутым только на верхнюю пуговицу Под сюртук одевалась белая рубашка с отложным воротником. Сюртук носили с форменными брюками на штрипках. При этом если гусарская курточка предполагала сапоги, то брюки носились с ботинками.
Судя по воспоминаниям, отложной воротничок белой рубашки поверх воротника сюртука был нарушением формы одежды, и это пресекалось. С.Д. Шереметев упоминает: «Мне всегда бросались в глаза безукоризненной белизны воротнички его рубашки, незаконно появлявшиеся из-за воротника мундира и сюртука. За эти воротнички ему не раз доставалось от государя»241.
И.Н. Крамской. Портрет вел. кн. Сергея Александровича
Это «воспитание формой» приводило к тому, что все Романовы были, мягко говоря, неравнодушны к форме. Они буквально срастались с военной формой и чувствовали себя в ней естественно и свободно. Когда в 1864 г. встал вопрос о поездке за границу сыновей Александра II Александра и Владимира, то наряду с радостью от свидания с родителями и старшим братом, их очень волновал вопрос, как будут они носить штатское платье242.
Наказания детей
Воспитательный и образовательный процесс невозможен без наказаний в той или иной форме. Поскольку царские дети были далеко не ангелами, то детей наказывали и во дворцах. Поводом к наказанию, как обычно, служили либо обычные детские шалости, либо неуспехи в учебе. При этом следует иметь в виду, что детей ни на минуту не оставлял без присмотра многочисленный штат воспитателей. Возможность расшалиться как следует, у них практически отсутствовала. Поэтому именно учеба была для них главным источником «неприятностей».
Характер наказаний детей разительно изменился при Николае I. Когда сам Николай I был маленьким, его наказывали бранью, толчками, щипками, ударами линейки и даже розгами. По свидетельству современников, главный воспитатель Ламсдорф мог в ярости ударить будущего Николая I головой об стену243. Один из мемуаристов писал: «Время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы. Даже царственные лица не были от этого изъяты»244.
Спустя много лет Николай I оценивал эти педагогические методы следующим образом: «Граф Ламсдорф сумел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх уверение в его могуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий… Употреблял строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное»245.
Когда у самого Николая I появились дети, то их наказывали совершенно по-иному. Методы физического воздействия совершенно изъяли из воспитательного процесса. Воспитатель цесаревича Александра Николаевича К.К. Мердер упоминает, что наказывали детей либо запретом встречаться с родителями, либо ограничениями в еде. При этом воспитатель цесаревича поддерживал связь с императором, имея постоянную возможность «прямого выхода» на самодержца.
Следует заметить, что системные физические наказания действительно изъяли. Однако царских детей, видимо, все-таки периодически пороли. Правда, об этом до нас дошли только глухие упоминания. В 1863 г. шестилетнего великого князя Сергея Александровича выпороли розгами246.
В марте 1829 г. за выказанную на уроке истории «необыкновенную апатию» Николай I запретил цесаревичу «подходить к нему при прощании вечером»247. Были и наказания несколько парадоксального характера. В 1829 г. 11-летнего цесаревича за «плаксивость и апатичность» наказали лишением права входить в учебную комнату в воскресенье. В январе 1832 г. за невыученное наизусть стихотворение цесаревич «за обедом кушал один суп»248. Спустя несколько дней, когда цесаревич получил отметки хуже, чем его товарищи, и за это «получил выговор от государя императора», то опять за обедом он ел один суп249. Если поведение и успеваемость мальчиков была хорошая, то К.К. Мердер мог себе позволить обратиться к Николаю I с просьбой «о помиловании» цесаревича и его товарищей250.
Наказывали цесаревича не только за учебу, но и за промахи во время военных упражнений. Когда в мае 1832 г. 14-летний цесаревич во время парада «опозорился», проскакав галопом вместо рыси, то по распоряжению отца его посадили «под арест» на дворцовую гауптвахту251.
Остальные дети Николая I были обычными детьми, то есть далеко не ангелами. Например, мемуаристы упоминают о «выходящей за рамки» шалости второго сына царя – великого князя Константина Николаевича. Однажды он во время карточной игры родителей и их гостей потихоньку выдернул стул из-под одного из гостей, когда тот собирался сесть за карточный стол. Грузный И.М. Толстой упал на пол и, огорошенный этим падением, с трудом поднялся с помощью М.Ю. Вильегорского. При этом маленький великий князь со смехом выбежал из комнаты. Николай I, побелев от гнева, положил на стол свои карты и, обращаясь к императрице, сидевшей невдалеке, произнес: «Мадам, встаньте». Императрица поднялась. «Просим извинения у Ивана Матвеевича в том, что так плохо воспитали нашего сына!» После чего мальчика наказали252.
В семье самого Александра II эти традиции соблюдались в полной мере. Осуждение со стороны императора-отца и императрицы-матери имело для детей огромное значение. Тем более следует учесть, что общение детей и родителей не было постоянным. Детские комнаты были совершенно изолированы от половин императора и императрицы. Поэтому контакты родителей и детей сводились к кратковременным «визитам» родителей в детскую или «визитам» детей на родительскую половину. Иногда родители и дети «пересекались» во время светских мероприятий. Одна из фрейлин описывает визит детей Александра II на половину императрицы Марии Александровны в июле 1855 г. следующим образом: «Сегодня утром я была у императрицы. К ней вошли ее четыре сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляет удовольствие. Императрица спросила у них отчет о их уроках; младший сознался, что он плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: «Это меня очень огорчает»»253.
Дети учились по-разному. Старший сын Александра II, Николай, учился очень хорошо. Александр и Владимир – «упертые» троечники и учились откровенно плохо. Для учителей и воспитателей это была серьезная проблема, которую они пытались решать, в том числе используя те или иные наказания.
Если систематизировать эти наказания, то они оказались достаточно стандартны, поскольку педагогика вещь довольно консервативная по природе. Во-первых, самой серьезной формой наказания было обращение воспитателей к родителям мальчиков. Иногда устно, иногда в форме писем и докладных. Надо заметить, что «стукачеством» воспитатели не злоупотребляли, поскольку хорошо понимали, что тем самым расписываются в собственной несостоятельности. Чаще они прибегали к угрозе обратиться к родителям. Этот «педагогический шантаж» оказывался достаточно действенным для всех поколений Романовых. Детей больше страшил не сам факт наказания, а то, что их неуспехи в учебе огорчат царственных родителей. Но иногда нервы воспитателей не выдерживали. И как это ни странно, в «забавах» принимал участие и «отличник» – 19-летний цесаревич Николай Александрович: «Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев. Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю. Всех старших братьев государь позвал к себе и сделал им строгий выговор»254. Доставалось мальчикам от родителей и после «ревизии» их успеваемости: «Владимир Александрович получил сегодня от императрицы строгий выговор за его «О» баллов»255. Когда осенью 1865 г. воспитатель великого князя семилетнего Сергея Александровича напомнил, что «их Величествам будет известно все, что он делает, то немедленно стал послушен и уже больше не шалил»256.
Во-вторых, это были традиционные ограничения в еде: лишение за чаем хлеба с маслом или сладкого блюда за обедом. Один из воспитателей девятилетнего великого князя Сергея Александровича описывает типичную ситуацию (31 августа 1866 г., Ливадия), которая воспроизводилась несколькими поколениями воспитателей царских детей: «Я ограничился упреком, обещав в следующий раз лишить его сладкого блюда за обедом. Наказание это, в котором лишение соединено с унижением (т. к. ежедневно обедает с великим князем один из учителей), будет, полагаю, действенным»257. И такое наказание было в самом деле действенным. Надо заметить, что в отношении еды маленьких великих князей держали буквально в ежовых рукавицах. В сентябре 1866 г. девятилетнего Сергея Александровича поставили в угол перед обедом только за то, что он хотел без позволения съесть кусок малиновой лепешки258. А через несколько дней на невинный вопрос мальчика «Что будет у нас к ужину?» воспитатель жестко ответил: «Если вы голодны, ужинайте, в противном случае, идите спать»259.
В-третьих, это различные дисциплинарные наказания, когда мальчиков могли поставить «на несколько минут в угол»260. Любые формы физических наказаний были, конечно, исключены.
В-четвертых, это были запреты на какие-либо игры и развлечения. Например, когда поздней осенью 1861 г. Александру Александровичу запретили кататься на лыжах рядом с Александровским дворцом, то он «был сильно огорчен тем, что я не позволил ему этого без особого разрешения графа»261. Иногда поводы для запретов возникали серьезные. Воспитатель зафиксировал следующую ситуацию: «После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович не на шутку угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет, а Александру Александровичу сказал, что если он только дотронется до него, то не пойдет вечером к великому князю Константину Николаевичу. Этим средством я обоих успокоил»262.
В опубликованных дневниках воспитателей Александра и Владимира Александровичей встречается множество упоминаний самого обычного мальчишеского поведения. Это поведение буквально прорывалось сквозь пристальную опеку воспитателей и, возможно, было неосознанной формой протеста против этой чрезмерной опеки. Воспитатели же в свою очередь использовали весь свой «арсенал» для того, чтобы держать мальчиков «в рамках». Конечно, когда в 1854 г. девятилетний Александр Александрович «шалил во время урока, прыгал по стульям или прятался под стол»263, воспитателям приходилось принимать меры. А 5 сентября 1861 г., встав «в шесть с четвертью часов… Александр Александрович был как-то особенно в духе с самого утра, что он выражал, испуская дикие горловые звуки. Впрочем, он прилежно приготовил уроки до 8 часов»264.
15 сентября братья играли после обеда в крокет и входили «в такой азарт, что со стороны ничего не слышно, кроме ругательств и насмешек»265. Видимо, это было обычной манерой игры братьев, поскольку через несколько дней воспитатель отметил, что «великие князья ужасно неприлично ведут себя во время игры; они решительно не могут играть спокойно и мирно и беспрестанно ругаются»266. Воспитатель, конечно, пытался бороться с таким поведением воспитанников: «Во время игры он больше ничего не делал, как ругался. Я вызвал Александра Александровича в особую комнату и при Николае Александровиче же довольно долго распекал его за это, обещая, что его в другой раз не допустят до игры за подобное невежество»267. Ради справедливости следует отметить, что не лучше вели себя и двоюродные братья сыновей царя. Когда в игре принял участие 11-летний великий князь Николай Константинович, то воспитатели буквально схватились за голову, поскольку этот воспитанник Мраморного дворца «так кривлялся и паясничал, что я был сам не рад, что взял его с собою»268. Иногда мальчики обзывались: «За чаем мне пришлось сделать выговор Александру Александровичу за это несчастное слово «цинготный»»269.
Характер наказаний детей разительно изменился при Николае I. Когда сам Николай I был маленьким, его наказывали бранью, толчками, щипками, ударами линейки и даже розгами. По свидетельству современников, главный воспитатель Ламсдорф мог в ярости ударить будущего Николая I головой об стену243. Один из мемуаристов писал: «Время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы. Даже царственные лица не были от этого изъяты»244.
Спустя много лет Николай I оценивал эти педагогические методы следующим образом: «Граф Ламсдорф сумел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх уверение в его могуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий… Употреблял строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное»245.
Когда у самого Николая I появились дети, то их наказывали совершенно по-иному. Методы физического воздействия совершенно изъяли из воспитательного процесса. Воспитатель цесаревича Александра Николаевича К.К. Мердер упоминает, что наказывали детей либо запретом встречаться с родителями, либо ограничениями в еде. При этом воспитатель цесаревича поддерживал связь с императором, имея постоянную возможность «прямого выхода» на самодержца.
Следует заметить, что системные физические наказания действительно изъяли. Однако царских детей, видимо, все-таки периодически пороли. Правда, об этом до нас дошли только глухие упоминания. В 1863 г. шестилетнего великого князя Сергея Александровича выпороли розгами246.
В марте 1829 г. за выказанную на уроке истории «необыкновенную апатию» Николай I запретил цесаревичу «подходить к нему при прощании вечером»247. Были и наказания несколько парадоксального характера. В 1829 г. 11-летнего цесаревича за «плаксивость и апатичность» наказали лишением права входить в учебную комнату в воскресенье. В январе 1832 г. за невыученное наизусть стихотворение цесаревич «за обедом кушал один суп»248. Спустя несколько дней, когда цесаревич получил отметки хуже, чем его товарищи, и за это «получил выговор от государя императора», то опять за обедом он ел один суп249. Если поведение и успеваемость мальчиков была хорошая, то К.К. Мердер мог себе позволить обратиться к Николаю I с просьбой «о помиловании» цесаревича и его товарищей250.
Наказывали цесаревича не только за учебу, но и за промахи во время военных упражнений. Когда в мае 1832 г. 14-летний цесаревич во время парада «опозорился», проскакав галопом вместо рыси, то по распоряжению отца его посадили «под арест» на дворцовую гауптвахту251.
Остальные дети Николая I были обычными детьми, то есть далеко не ангелами. Например, мемуаристы упоминают о «выходящей за рамки» шалости второго сына царя – великого князя Константина Николаевича. Однажды он во время карточной игры родителей и их гостей потихоньку выдернул стул из-под одного из гостей, когда тот собирался сесть за карточный стол. Грузный И.М. Толстой упал на пол и, огорошенный этим падением, с трудом поднялся с помощью М.Ю. Вильегорского. При этом маленький великий князь со смехом выбежал из комнаты. Николай I, побелев от гнева, положил на стол свои карты и, обращаясь к императрице, сидевшей невдалеке, произнес: «Мадам, встаньте». Императрица поднялась. «Просим извинения у Ивана Матвеевича в том, что так плохо воспитали нашего сына!» После чего мальчика наказали252.
В семье самого Александра II эти традиции соблюдались в полной мере. Осуждение со стороны императора-отца и императрицы-матери имело для детей огромное значение. Тем более следует учесть, что общение детей и родителей не было постоянным. Детские комнаты были совершенно изолированы от половин императора и императрицы. Поэтому контакты родителей и детей сводились к кратковременным «визитам» родителей в детскую или «визитам» детей на родительскую половину. Иногда родители и дети «пересекались» во время светских мероприятий. Одна из фрейлин описывает визит детей Александра II на половину императрицы Марии Александровны в июле 1855 г. следующим образом: «Сегодня утром я была у императрицы. К ней вошли ее четыре сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляет удовольствие. Императрица спросила у них отчет о их уроках; младший сознался, что он плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: «Это меня очень огорчает»»253.
Дети учились по-разному. Старший сын Александра II, Николай, учился очень хорошо. Александр и Владимир – «упертые» троечники и учились откровенно плохо. Для учителей и воспитателей это была серьезная проблема, которую они пытались решать, в том числе используя те или иные наказания.
Если систематизировать эти наказания, то они оказались достаточно стандартны, поскольку педагогика вещь довольно консервативная по природе. Во-первых, самой серьезной формой наказания было обращение воспитателей к родителям мальчиков. Иногда устно, иногда в форме писем и докладных. Надо заметить, что «стукачеством» воспитатели не злоупотребляли, поскольку хорошо понимали, что тем самым расписываются в собственной несостоятельности. Чаще они прибегали к угрозе обратиться к родителям. Этот «педагогический шантаж» оказывался достаточно действенным для всех поколений Романовых. Детей больше страшил не сам факт наказания, а то, что их неуспехи в учебе огорчат царственных родителей. Но иногда нервы воспитателей не выдерживали. И как это ни странно, в «забавах» принимал участие и «отличник» – 19-летний цесаревич Николай Александрович: «Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев. Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю. Всех старших братьев государь позвал к себе и сделал им строгий выговор»254. Доставалось мальчикам от родителей и после «ревизии» их успеваемости: «Владимир Александрович получил сегодня от императрицы строгий выговор за его «О» баллов»255. Когда осенью 1865 г. воспитатель великого князя семилетнего Сергея Александровича напомнил, что «их Величествам будет известно все, что он делает, то немедленно стал послушен и уже больше не шалил»256.
Во-вторых, это были традиционные ограничения в еде: лишение за чаем хлеба с маслом или сладкого блюда за обедом. Один из воспитателей девятилетнего великого князя Сергея Александровича описывает типичную ситуацию (31 августа 1866 г., Ливадия), которая воспроизводилась несколькими поколениями воспитателей царских детей: «Я ограничился упреком, обещав в следующий раз лишить его сладкого блюда за обедом. Наказание это, в котором лишение соединено с унижением (т. к. ежедневно обедает с великим князем один из учителей), будет, полагаю, действенным»257. И такое наказание было в самом деле действенным. Надо заметить, что в отношении еды маленьких великих князей держали буквально в ежовых рукавицах. В сентябре 1866 г. девятилетнего Сергея Александровича поставили в угол перед обедом только за то, что он хотел без позволения съесть кусок малиновой лепешки258. А через несколько дней на невинный вопрос мальчика «Что будет у нас к ужину?» воспитатель жестко ответил: «Если вы голодны, ужинайте, в противном случае, идите спать»259.
В-третьих, это различные дисциплинарные наказания, когда мальчиков могли поставить «на несколько минут в угол»260. Любые формы физических наказаний были, конечно, исключены.
В-четвертых, это были запреты на какие-либо игры и развлечения. Например, когда поздней осенью 1861 г. Александру Александровичу запретили кататься на лыжах рядом с Александровским дворцом, то он «был сильно огорчен тем, что я не позволил ему этого без особого разрешения графа»261. Иногда поводы для запретов возникали серьезные. Воспитатель зафиксировал следующую ситуацию: «После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович не на шутку угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет, а Александру Александровичу сказал, что если он только дотронется до него, то не пойдет вечером к великому князю Константину Николаевичу. Этим средством я обоих успокоил»262.
В опубликованных дневниках воспитателей Александра и Владимира Александровичей встречается множество упоминаний самого обычного мальчишеского поведения. Это поведение буквально прорывалось сквозь пристальную опеку воспитателей и, возможно, было неосознанной формой протеста против этой чрезмерной опеки. Воспитатели же в свою очередь использовали весь свой «арсенал» для того, чтобы держать мальчиков «в рамках». Конечно, когда в 1854 г. девятилетний Александр Александрович «шалил во время урока, прыгал по стульям или прятался под стол»263, воспитателям приходилось принимать меры. А 5 сентября 1861 г., встав «в шесть с четвертью часов… Александр Александрович был как-то особенно в духе с самого утра, что он выражал, испуская дикие горловые звуки. Впрочем, он прилежно приготовил уроки до 8 часов»264.
15 сентября братья играли после обеда в крокет и входили «в такой азарт, что со стороны ничего не слышно, кроме ругательств и насмешек»265. Видимо, это было обычной манерой игры братьев, поскольку через несколько дней воспитатель отметил, что «великие князья ужасно неприлично ведут себя во время игры; они решительно не могут играть спокойно и мирно и беспрестанно ругаются»266. Воспитатель, конечно, пытался бороться с таким поведением воспитанников: «Во время игры он больше ничего не делал, как ругался. Я вызвал Александра Александровича в особую комнату и при Николае Александровиче же довольно долго распекал его за это, обещая, что его в другой раз не допустят до игры за подобное невежество»267. Ради справедливости следует отметить, что не лучше вели себя и двоюродные братья сыновей царя. Когда в игре принял участие 11-летний великий князь Николай Константинович, то воспитатели буквально схватились за голову, поскольку этот воспитанник Мраморного дворца «так кривлялся и паясничал, что я был сам не рад, что взял его с собою»268. Иногда мальчики обзывались: «За чаем мне пришлось сделать выговор Александру Александровичу за это несчастное слово «цинготный»»269.