Но добытые мною факты утверждали противоположное!
И диск солнца выкатывался на западном горизонте, и кипел чайник, согретый теплом горящего льда, и рыдал сочувствующий безбилетному пассажиру проводник! Мир перевернулся!
Я не знал, что могло заставить человека Конторы подыгрывать далекому неизвестному Резиденту. Я не знал, что убедило Резидента, рискуя головой, вести двойную игру. Я даже не хотел об этом думать, чтобы не свихнуться раньше времени. Я хотел одного: как можно быстрее доставить информацию в Центр. Я стал стрелой, которая искала самый быстрый и короткий путь к цели. Я не мог ждать: тетива лука была натянута до предела. Все сколько-нибудь важные сведения, полученные за последние сутки, я вогнал в секрет-дискетку, которую запер выдуманным тут же, на месте, шифром. Теперь любой посторонний человек, вознамерившийся просмотреть дискетку и не знающий пароля, мгновенно и необратимо уничтожил бы всю заключенную в ней информацию. Дискетку, которая размером была чуть больше человеческого ногтя, я уложил в презентованный мне технарями металлический неразбиваемый и несгораемый контейнер.
И был он, этот контейнер, выполнен, в голову не придет, в форме обыкновенного металлического рубля. Самое интересное, что он был изобретен не Конторой, а теми же технарями, когда-то на спор распилившими монету вдоль! Чтобы работе, которой мог бы гордиться и Левша, не пропадать зря, они выфрезеровали в одной половинке углубление, которое залили ртутью. Таким образом получилась хитрая денежка, которая, будучи подброшенной соответствующим образом, падала на «орел». Не один литр спирта выпили вдруг возлюбившие глупые споры технари благодаря своей сметке и умению.
— Бросим монетку. Если «орел» — ставите вы, если «решка» — мы. Все по-честному! Доверимся судьбе…
И вот эту монетку перед выходом, точнее — выползем из машины они презентовали мне.
— На счастье. Только после вернуть не забудь! Заклеенная монета ничем не отличалась от прочих обыкновенных рублей, но номинал ее благодаря заключенной внутри дискетке вырос в сотню тысяч раз. По крайней мере, Резидент отдал бы за нее все, в том числе и мою голову.
Всю прочую аппаратуру я, чтобы лишний раз не подводить технарей, собрал в кофр. Осталось лишь изъять усилитель. Технически это было несложно: «Здравствуйте, я тот самый именинник Вовочка. Друзья ошиблись домом… Уж простите…» Время у меня оставалось: контрольная встреча с технарями должна была состояться в одном небольшом, расположенном в трехстах километрах южнее городке только завтра вечером. Суетиться не стоило — утром изыму приемник, днем сяду в поезд.
Но утро все изменило.
На подходах к дому я почувствовал неладное. Нет, явной слежки не было — было ощущение угрозы, которому я привык доверять. Я прошел мимо. Если это снова облава, то обнаружить ее сейчас, не имея живца, каким был охранник, было невозможно. Я не располагал двумя-тремя днями, необходимыми для контрнаблюдения. Может быть, я пугаю сам себя? С чего бы они вдруг возобновили операцию? Что-то случилось? Вряд ли. Единственным человеком, который мог бы подвигнуть их на этот подвиг, был я. А у меня все прошло гладко. Значит, все-таки ошибка, перестраховка воспаленного суетой последних дней воображения?
Но интуиция?!
Нет, рисковать сейчас, когда на руках у меня была дискетка, я не мог. Но и уйти не мог. Дело даже не в усилителе, уж за один приборчик технари как-нибудь бы отбрехались. Дело в слежке. Есть она или нет? От этого должны строиться все мои дальнейшие действия. Так есть или нет?
Эх, был бы у меня лишний агент, которым не жалко пожертвовать, непременно послал бы его в пекло. Но единственный агент, которым я располагал, это я сам, и в пекло он не хочет, а хочет целым и невредимым приехать домой. Ладно, если у меня нет своих агентов, привлечем сторонних. Как вы, сыскари-ребята, насчет целой вооруженной бригады? Не сробеете? Не засуетитесь, если вы, конечно, реальность, а не фантасмагория моего переконспирированного воображения?
Ну, тогда приготовьтесь!
Я подошел к ближайшему телефонному автомату и, разыгрывая ужасное волнение, позвонил на 02.
— Поножовщина! Да, пять человек! Одного зарезали! — И для верности добавил еще один звонок «от соседей».
— Ой, убивают! Ой, скорее! Ой, караул!
Милиция приехала через 20 минут. За это время можно было, будучи даже очень вялым хулиганом, успеть вырезать полдома. Патрульный «уазик» остановился на улице. Три милиционера, поправляя кобуру, зашли во двор. Я засек время. Минута на подход, две на подъезд, три на выяснение, пять на лень и утомление от службы. Итого одиннадцать.
Милиционеры вышли через двадцать пять, противно кривя физиономии. Мне все стало ясно.
Еще до этого я заметил, как вслед им во двор протиснулось пяток случайных прохожих. Все-таки они испугались, заподозрили, что под видом патруля приехали спецы изымать аппаратуру. Шутка ли, три вооруженных агента! Тут засуетишься! Вот они и засуетились. Вот они и погорели. Ладно, хоть битвы не случилось. Наверное, повязали доблестных стражей порядка так, что они и охнуть не успели. То-то удивились блюстители: ехали брать хулиганов, а сами в треть секунды оказались обезоруженными, уложенными и упакованными по всем правилам спецбоя. Даже жалко их немножко. Ну да ладно, в добром деле поучаствовали. А мне пора. Тихо выйдя из наблюдательного убежища, я, смешавшись с ничего не заметившей толпой, отбыл — нет, не на вокзал: старый путь в связи с изменившимися обстоятельствами отпадал. Также отпадал большой аэропорт. Если облава началась, значит, основные транспортные точки уже пасут. Конечно, они меня не знают в лицо (иначе давно бы взяли), но рисковать не стоит.
Я воспользовался резервным вариантом эвакуации. Отправился на местный автовокзал, сел на небольшой автобус, уехал за сотню километров в районный центр. Там снова сел в автобус и отправился в соседнюю область, где купил на небольшом, местного значения аэровокзале билет на самолет до еще одной соседней области, расположенной еще севернее. А уж оттуда я полечу в Москву. Едва ли они догадаются ловить меня по северным городкам, зная, что путь мой лежит на юг. Но даже, если надумают, где они возьмут такую прорву сил, чтобы заблокировать транспортный узел каждого, даже не очень удаленного от них городка. Это надо армию поднимать, и еще как минимум им надо знать меня в лицо. Дожидаясь открытия касс, не столько по необходимости, сколько следуя вбитому мне в голову еще в учебке рефлексу, я сменил внешний облик. Инерция в нас зачастую бывает сильнее разума. Вначале сделать как выдрессировали, а уж потом как считаешь нужным. На то и правила, чтобы их исполнять. Научили после завершения каждого этапа операции скидывать, словно змея, старую кожу — действуй, а потом вопросы задавай. Что это мне вдруг захотелось гардероб сменить? То и захотелось, что начальству захотелось!
Пакет со старой одеждой, обувью, носками и даже бельем я выбросил в мусорный бак и, привыкая к новому обличью и освежая в голове новую легенду — ведь и фамилия и паспорт у меня изменились, — отправился в аэропорт.
Теперь до завершения самостийно задуманной операции мне оставалось два перелета, пять остановок автобуса и звонок по контактному телефону. А там я погляжу, как засуетится Контора, если, конечно, увижу. Едва ли меня включат в состав трибунала. Да и трибунала как такового не будет. Просто пара человек, сидя за казенным столом, почешут затылки, повздыхают, попьют кофейку да и пойдут домой отдыхать в кругу семьи после нудной службы. А где-то в далеком городе скоропостижной, очень естественной смертью умрут три, или десять, или тридцать человек. И в самой Конторе, может случиться, у кого-то вдруг оторвется тромб от стенки сосуда и заткнет клапан усталого, изношенного за десять лет непорочной службы сердца профессионала. Сгорают на работе люди жарким пламенем.
И всем этим смертям будет цена — рубль. Один рубль, лежащий у меня в потайном месте. А осталось ему там лежать — сутки.
Поздно вы, ребятки, спохватились, поздно облаву начали! Нет у вас теперь шанса, ни единого. Не существует в мире спецов, которые могут выловить не известного им ни лицом, ни фигурой, не вступающего ни в какие контакты с другими людьми, не сидящего на одном месте человека на площади в несколько сотен тысяч квадратных километров. Это даже не иголку в стоге сена искать. Это скорее искать тот стог в топке варящего сталь мартена, чтобы засунуть в него мгновенно тающую в огне иголку!
Проиграли вы игру. Вчистую проиграли. Единственное, что может отсрочить вашу печальную участь, — это моя случайная (нет, действительно случайная, не по прихоти начальства, а по воле Всевышнего) смерть в дорожно-транспортном происшествии. Но я обещаю постараться этого не допустить. Очень постараюсь: и улицы я буду переходить только на зеленый свет светофора, и направо глядеть, и налево, и трамвай обходить спереди, и вообще в ближайшие часы более законопослушного гражданина найти будет просто невозможно. Даже есть несвежие консервы и ввязываться в чужие драки я не стану. Не дождетесь! А вот вам безопасности не гарантирую, даже если вы будете еще более законопослушны, чем я. Даже если из дома выходить перестанете и будете день и ночь прятаться под одеялом в своей спальне на девятом этаже — вас и там какой-нибудь шальной «КрАЗ» переедет, потому что управлять им будет не божье провидение, а чужая беспощадная воля. Так что я выезжаю. Ждите.
Но выехать сразу мне не удалось. Рейс отложили на час, потом еще на три, потом на десять. Это только в нашем деле все измеряется секундами, а в Аэрофлоте… А как иначе: если у нас случается — за полминутное опоздание голову снимают, а в воздушном ведомстве — только премию.
Пассажиры вначале расстраивались, потом возмущались меж собой, потом в голос ругались с администрацией вокзала, потом успокоились, стали играть в карты, пить водку и спать, сдвинув вместе скамьи в зале ожидания. Все верно, чего нервничать: линия местная, самолет один — ори не ори, другого не будет.
Через пятнадцать часов заспанный дежурный объявил, что можно собираться. Замызганный «анчик» подрулил к взлетной полосе.
— Они чего, левак, что ли, летали, что так припозднились? — раздраженно возмущались пассажиры.
— Ага, левак, — баб на полярную станцию возили. — Все расселись, захлопнули дверь. Взлетели. «ан» болтало нещадно, и перепивших во время долгого ожидания пассажиров пробрало.
— Вы только салон не пачкайте, — попросил высунувшийся из кабины пилот.
— А вы езжайте потише, — огрызнулись страждущие, — что вы мотаетесь из стороны в сторону? У вас дорога, поди, прямая и без колдобин.
Через сорок минут «ан» сел. Снова взлетел. Снова сел.
— Ребята, с поросем можно? — поинтересовалась какая-то старушка.
— А жарким угостишь?
— Мужики, без билета возьмете?
— Так мест нет.
— Ну очень надо. Жена рожает.
— Ладно, садись.
Ну чисто деревенский автобус. Провинция, одним словом.
Снова посадка.
— Сейчас деньги грузить будут, — сказал кто-то из пассажиров. — Они здесь всегда зарплату для газовиков загружают. Так что двигайтесь.
— Они что, с ума съехали? Мы и так с перегрузом летим! — Да ладно, я видел, в такие коробки и по 20 человек наталкивали. И ничего, не падали, и даже куда надо прилетали. В салон заглянул милиционер.
— Граждане, освободите хвостовой отсек для спецгруза.
Побыстрей.
Снаружи забросили брезентовые мешки, влезли несколько мужиков в гражданском.
— Ну, я пошел, — то ли спросил, то ли поставил в известность милиционер.
— Давай, — кивнули инкассаторы.
— Мешки там бросьте, — указал второй пилот. — Сколько килограммов?
— Мы считали, а не взвешивали.
— Чего раньше-то не привезли? — возмутился кто-то из пассажиров. — На четыре дня зарплату задержали. Товар завезли, а денег — шиш!
Инкассаторы сгрудили мешки, сели с краю. Самолет пошел на взлет.
Такая сумма, и так банально перевозится. Интересно, сколько там, если пересчитать объемы на сумму? Перебравших пассажиров опять затошнило.
— Попросите водителя остановиться, я вылезу, — вяло пошутил один из них.
Инкассаторы вытащили бутерброды и начали лениво жевать.
— Ой, мужики, у меня живот схватило, — вдруг сообщил сидевший до этого тихо парень. — Ой, терпежу нет. Ой, мамочки! Ой!
— Но-но, только не здесь, дуй в хвост, — возмутились мучимые тошнотой соседи.
Пассажир, мотая головой, держась за живот, встал и поплелся в хвост. Его мало заботило, что он нарушает центровку самолета, ему надо было освободиться.
— Эй, паря, сядь на место, — закричали люди. — Не в автобусе!
Но мужчина, ни на кого не обращая внимания, икая и хныкая, шел назад. Инкассаторы перестали жевать.
— Ну-ка шагай на место! — приказали они.
— Да на хрена ему ваши деньги: ему скорее ваши мешки нужны!
Пассажиры захихикали.
— Пусть идет, раз приспичило, не помирать же. Бедный пацан, сгибаясь в три погибели, постанывая и хлюпая носом, стал расстегивать штаны. Пассажиры, кто брезгливо, кто стыдливо, отвернулись.
— Тьфу, гадость!
И поэтому они не увидели главного. Согнувшийся, стонущий, опускающий штаны парень вдруг мгновенно распрямился и быстрыми, точными движениями выхваченной из-под одежды монтировки ударил одного инкассатора сверху по голове, другого острием в шею. Инкассаторы упали, даже не успев сменить выражение лица. Я автоматически подобрался и тут же расслабился. Я не имел права раскрывать свои навыки, ввязываясь в постороннюю драку. Я был обычным гражданином.
— Ты чего, парень? Ты чего? — вначале недоуменно, потом с нарастающей угрозой спросил рабочий-грузчик, так и не получивший зарплаты. — Ты чего?! — И, поднявшись, шагнул в хвост. — Ну-ка брось железку!
Еще несколько мужчин встали с кресел. Казалось, парень совершенно не испугался. Скинув недвижимых инкассатор ров на пол, он лез к их карманам, не обращая никакого внимания на приближающуюся угрозу. Он зря надеялся на оружие. Он все равно не успевал вытащить, взвести пистолеты, даже если бы сразу нащупал их. Справедливый гнев настиг бы его гораздо раньше. Развязка должна была наступить через секунду.
— А теперь все сядут, — раздался из кабины уверенный голос.
Мужики обернулись. Им в глаза смотрели два вороненых ствола.
Перепившие, страдавшие от тошноты аэровокзальные алкаши смотрели вперед абсолютно трезвыми глазами, водя от человека к человеку дулами пистолетов.
— Этот готов, — сообщил из хвоста парень.
— А-а-а! — истошно закричала женщина.
Ее не прерывали: ее крик был на руку преступникам.
Из кабины, привлеченный шумом, высунулся пилот.
— Что тут?
В подбородок ему уперся холодный ствол пистолета, другая рука сорвала наушники и микрофон.
— Быстро в кабину!
— Послушайте, мужики, это бесполезное дело, — начал выдвигаться пришедший в себя лидер спасателей. Но довершить фразу не успел, получив удар пистолетом в лицо.
— Всем сесть по местам!
Люди повиновались.
Вот это влип! Наверное, даже наверняка я бы мог справиться с этими подготовленными, но все-таки недостаточно опытными для меня бандитами. Но тогда я неизбежно выкажу свое инкогнито. Внизу нас встретит усиленный наряд милиции. Начнутся допросы, информация о каком-то спеце, голыми руками обезвредившем трех вооруженных бандитов, мгновенно разнесется по округе, и я, еще не успев получить орден за проявленное мужество, получу пулю в слишком много узнавшую голову. Все расценят это как месть со стороны сообщников, оставшихся на свободе.
Я бы еще мог рискнуть, если бы это был, например, автобус. Обезвредить преступников и тихо сойти на остановке, растворившись в ближайшем лесном массиве. Правда, за этим стоит по крайней мере тысячекилометровый марш-бросок. Ну да это осилил бы, в крайнем случае Позаимствовал у пассажиров дополнительную одежду и обувь.
Но самолет? А ну как и у них среди пассажиров есть еще сообщники? Наверняка есть, если не дураки. Начнется стрельба, которая в воздухе может завершиться чем угодно. Самолет не человек — от выстрелов уворачиваться не умеет. В результате и я, и дискетка, и пассажиры можем оказаться в одной общей, разбросанной на площади в несколько десятков гектаров, могиле.
Нет, сидеть, не дергаться. Чтить устав, который разрешает действия только в случае непосредственной угрозы для жизни и лишь если это не вредит делу. Непосредственная угроза для меня есть? Пока нет. Значит, сидеть и изображать растерянного и испуганного обывателя, первый раз в жизни увидевшего настоящий пистолет и настоящего преступника. Из кабины, судя по повадкам, главарь вытолкнул пилота, посадил его на пол и заставил держать руки за головой.
— Значит, так. Самолет меняет курс. Если будете вести себя тихо, отпустим на четыре стороны. Нет — пеняйте на себя. Вставать, говорить запрещается. Смотреть в пол. Женщинам держать руки на коленях. Мужчинам — вытянув перед собой.
Люди повиновались. Молодой бандит прошел по рядам, связывая одной неразрывной бечевой выставленные руки мужчин.
Мудрые ребятки — связали не каждого по отдельности, а всех вместе, лишая тем некоторых рисковых героев маневра. Как в песне — «связаны одной цепью…». Ах как не повезло! Уйти от суперпрофессионалов, чтобы напороться на воинствующих дилетантов. Теперь посадят самолет где-нибудь в чистом поле у черта на рогах, вытащат мешки и если, не дай бог, не постреляют всех как лишних свидетелей, то бросят на произвол судьбы. Другим ладно, им сиди и жди помощи, а мне эта помощь что острая кость в горле! Начнутся неизбежные выяснения личности, осмотр документов, запросы на место жительства. А меня в том месте нет. Мои документы — липа. Протянется эта волынка, пока не вмешаются либо Контора, либо люди Резидента.
А кто первый успеет — поди угадай. Нет, такие перспективы меня не радуют. Надо линять при первой возможности. А будет такая не раньше, чем самолет коснется земли. Поэтому ждать. Ждать и по возможности отдыхать. Силы мне еще пригодятся. Пройдя второй раз, у пассажиров вытряхнули багаж и вывернули карманы. Жадные ребята. Миллионы взяли, а мелочью не гнушаются. Ладно хоть мой рубль, надежно припрятанный, им не достался, и еще хорошо, что я вовремя освободился от опасного груза, оставив спасенную аппаратуру в импровизированном тайнике. Самолет сделал еще один глубокий вираж и лег на курс. «Северо-северо-восток», — определил я направление. «Глубоко забираются — достанется мне оттуда пешком топать!»
Еще минут сорок «ан» находился в воздухе. Судя по болтанке, он шел над самой землей. Чего они хотят? Уйти от гражданских и военных радаров? Или тянут, грешным делом, к границе? Тогда совсем плохо.
Бандиты заметно нервничали: часто переглядывались, посматривали в иллюминаторы, ходили в кабину. Пошли на снижение. Сели, причем с такой тряской, что стало сразу ясно — на колхозное поле в лучшем случае. Самолет замер, но дверь не открыли и еще почти час держали всех внутри. Наконец старший объявил:
— Обстоятельства изменились. Милиция захватила наших… — на секунду он запнулся, не зная, какое подобрать слово, — коллег. Вы все будете заложниками. Если их не отпустят в три дня, мы вас порешим. Всех! Кончим до последнего! Всех!
Ну вот, а начал так интеллигентно. Нехорошо! Истерики — они самые опасные противники, с ними не расслабишься. Не по правилам они играют. По желаниям. Всех вывели наружу. Женщин отдельно, мужчин, не развязывая им руки, отдельно,
Посадочная полоса оказалась даже не полем, а поляной, обжатой со всех сторон лесом. К уже знакомым добавились еще несколько преступников. Да это целое бандформирование. Правда, и куш не маленький — на всех хватит.
Подробнее оглядеться не дали — криками и пинками загнали всех в крытую брезентом машину.
— Что-то будет? — причитали в темноте женщины. — Вдруг убьют всех?
— Эй, без галдежа! А то спущусь — галдеть нечем будет! — орал с крыши охранник.
Мужчины напряженно молчали.
Ехали долго, до темноты.
Хорошо они все продумали: захватить в воздухе, где уж точно никто посторонний не вмешается, самолет посадить в известной им точке, перегрузиться на машины, затеряться в кутерьме лесных дорог, выскочить где-нибудь в совсем неожиданном месте и раствориться среди жителей. А может быть, залечь месяца на два, пока идет активный поиск, в какой-нибудь дальней заимке… Жаль, милиция, проявив не свойственную ей оперативность, вмешалась. Так бы, глядишь, уже свободны были.
Остановка. Опять крики. Тычки. Угрозы. Нервничают бандиты. Психуют, что все вкривь пошло, что их почти идеальный план прямиком отправился коту под хвост. Построили: женщины — отдельно, мужчины — отдельно. Повели по тропе, которая закончилась у реки узкими сходнями, переброшенными на замызганное, покачивающееся на воде судно.
— Быстрее! Быстрее! Ну же!
Загнали в трюм. Захлопнули, задраили люк. Тишина, непереносимо спертый воздух, насыщенный сотнями оттенков перевозимого здесь ранее груза. Абсолютная темнота и неизвестность. Одна радость — руки развязали.
— А куда в туалет ходить? — глупо спросила одна из женщин.
Заработал двигатель, задрожал от встречной волны корпус, закачало с борта на борт. Плывем. Куда вот только?
— Ну-ка, мужики, давайте в кучку! — раздался чей-то голос.
Вспыхнула спичка, осветив лицо с запекшейся на щеке кровью. Это был все тот же получивший по голове пистолетом газовик-рабочий. Экий неугомонный! Мужчины потянулись на свет, женщины остались на месте. Произошла естественная для времен войны и катастроф растасовка людей. Слабый пол — в ближний тыл, сильный — на передовые позиции. Так было и так должно быть всегда.
— Мы так и будем покорно по морде сносить? — произнес для затравки кто-то.
— Перестреляют!
— Всех не перестреляют!
— А если всех?
— Значит, будем телками на бойне стоять?
— Ладно, хватит горячку пороть, давайте перекурим.
Пошла по кругу, высвечивая угрюмые серые лица горящей точкой, сигарета.
— Предлагаю наверх не выходить, а когда они спустятся, навалиться всем скопом, отобрать пару стволов и дать бой.
— А они бой давать не будут — бросят пару горящих телогреек и задраят люк. Через десяток минут мы спеклись! И оружие не пригодится, разве только к виску приставить!
— Значит, надо прорываться наружу!
— По одному, по узкому трапу? Здесь даже пистолета не надо — стой и лупцуй по объявившимся наружу пальцам и головам. Безнадега.
— Что ж, молча сидеть, смерти ждать?
— А может быть, действительно выкупят? Замолчали. Ничего здравого на ум не приходило.
— А корпус проковырять можно?
— Ну да, как в «Монте-Кристо». Пилкой для ногтей.
Я слушал их любительские, словно вычитанные в приключенческих книгах прожекты, понимая, что если дойдет до дела — все они покойники. Не имея специальной подготовки, не имея опыта, переть с энтузиазмом наперевес на стволы? Безумие!
— Может, соберем что у кого есть? — прозвучало первое здравое предложение.
Все загремели карманной мелочевкой. Их обыскивали, но забрали далеко не все — лишь то, что показалось бандитам ценным. Снова вспыхнула спичка.
Маленький карманный нож, две зажигалки, связка ключей, денежная мелочь, ручки, блокноты, булавки…
— Короче, ничего у нас нет. Пусто! Тут они не правы: много чего есть. Для такой ситуации чрезвычайно много! Любой из перечисленных предметов я бы мог легко превратить в смертельно опасное оружие, начиная от метательных дротиков, кончая небольшой, но очень эффективной в ближнем бою бензиновой гранатой, изготовленной из двух зажигалок и спичечных головок. А еще есть ремни, подтяжки, подковки и гвозди в каблуках обуви. А еще есть руки и ноги. А еще есть голова! Вот этот последний пункт перечня, пожалуй, и будет самым разрушительным, самым смертоносным оружием, которым обладает всякий живущий на свете человек. И дело даже не в телесных повреждениях, которые можно нанести с помощью собственной башки противнику. Да существует по меньшей мере дюжина головных ударов, обрекающих нападающего на верную смерть. И это не считая зубов, самой природой назначенных для защиты. Но это самое прямолинейное и непродуктивное использование, с точки зрения боя, торчащих на наших плечах голов. Голова дана человеку не для драки, а для того, чтобы думать. Именно эта ее основная функция смертельно опасна для любого противника. Мои товарищи по несчастью об этом забыли. Они искали готовое оружие вместо того, чтобы с помощью фантазии изготовить его из подручного материала. В их руках был целый арсенал пригодных для боя предметов, а они отбрасывали их как ненужный хлам. Будь моя воля, я за три-четыре часа, используя тот же набор, вооружил бы их не хуже солдат срочной службы. Но это бы значило раскрыть себя и провалить всю операцию.
— Ну хоть бы кто-нибудь догадался из дома нож поприличнее прихватить, — сокрушался работяга, взявший на себя функции организатора обороны.
«Ага, а еще лучше „узи“, безоткатное орудие или ПТУРС, — кипел я про себя. — Снять с вешалки, прихватить, рассовать по карманам, выходя из прихожей!»
Что ж вы такие слепые?! Да разлепите же глазки, пошевелите извилинами! Что, трудно в трех соединенных друг с другом под углом в 120 градусов и заточенных по краям английских ключах узнать метательную звездочку? Вы что, никогда в жизни боевиков не смотрели? Ну же!
Но снова отброшены ключи, булавки и зажигалки.
— Может, что у женщин есть? — попытался подсказать я.
— Да что может быть у баб? Хлам всякий!
Что ж вы делаете, бойцы?! Да женщины — это же склад оружия! Это же боезапас для целого стрелкового батальона. Одних заколок, булавок, застежек — десятки. Прислушайтесь — за-ко-лок. Вам что, слова уже ничего не могут подсказать? А ведь есть еще косметички с целым набором смертельно опасных пилочек, ножничек, щипчиков. Безумцы, обрекающие себя на смерть!
— Ладно, раз ничего нет, задавим руками. Как клопов, — подвел итог новоявленный командир.
Эффектное предложение, но бесполезное, как пустая гильза отстрелянного патрона. Руками давить — это уметь надо. Плохой командир — желает взять нахрапом. Не думает, не учитывает ни топографии местности, ни степени боеспособности своих войск. Вместо того чтобы… Внезапно я поймал себя на мысли, что обдумываю варианты спасения.
Общими усилиями обследовать помещение, исползать его на коленях, ощупать до сантиметра пол и стены, найти любые посторонние, могущие служить оружием предметы. Продумать возможность сооружения тайников-засад. Даже правильно сгруппированная толпа людей может исполнить такую роль, укрыв, спрятав до поры за собой ударную группу боевиков. Проверить возможность проникновения в соседнее помещение.
Затем люди. Это главный материал победы. Научить их ориентироваться в замкнутом пространстве трюма, действовать в темноте. Рассортировать по степени трудоспособности. Тогда одни, наиболее бесполезные, станут пушечным мясом, смертниками, призванными отвлекать противника на себя, другие изобразят буфер для тех немногих, которые и будут решать исход боя. Им — лучшее вооружение. Им — лучшие куски.
Найдется дело и женщинам. И в их телах застревают пули, предназначенные бойцам. Что, грубо? Но иначе нельзя. Каждый должен принести своей жизнью и даже своим уже мертвым телом какую-то заранее определенную командиром пользу. Только так можно достичь результата. Тогда погибнут многие, но останется жить хоть кто-то. В противном случае сгинут все.
И еще женщины незаменимы как фактор психологической атаки.
И диск солнца выкатывался на западном горизонте, и кипел чайник, согретый теплом горящего льда, и рыдал сочувствующий безбилетному пассажиру проводник! Мир перевернулся!
Я не знал, что могло заставить человека Конторы подыгрывать далекому неизвестному Резиденту. Я не знал, что убедило Резидента, рискуя головой, вести двойную игру. Я даже не хотел об этом думать, чтобы не свихнуться раньше времени. Я хотел одного: как можно быстрее доставить информацию в Центр. Я стал стрелой, которая искала самый быстрый и короткий путь к цели. Я не мог ждать: тетива лука была натянута до предела. Все сколько-нибудь важные сведения, полученные за последние сутки, я вогнал в секрет-дискетку, которую запер выдуманным тут же, на месте, шифром. Теперь любой посторонний человек, вознамерившийся просмотреть дискетку и не знающий пароля, мгновенно и необратимо уничтожил бы всю заключенную в ней информацию. Дискетку, которая размером была чуть больше человеческого ногтя, я уложил в презентованный мне технарями металлический неразбиваемый и несгораемый контейнер.
И был он, этот контейнер, выполнен, в голову не придет, в форме обыкновенного металлического рубля. Самое интересное, что он был изобретен не Конторой, а теми же технарями, когда-то на спор распилившими монету вдоль! Чтобы работе, которой мог бы гордиться и Левша, не пропадать зря, они выфрезеровали в одной половинке углубление, которое залили ртутью. Таким образом получилась хитрая денежка, которая, будучи подброшенной соответствующим образом, падала на «орел». Не один литр спирта выпили вдруг возлюбившие глупые споры технари благодаря своей сметке и умению.
— Бросим монетку. Если «орел» — ставите вы, если «решка» — мы. Все по-честному! Доверимся судьбе…
И вот эту монетку перед выходом, точнее — выползем из машины они презентовали мне.
— На счастье. Только после вернуть не забудь! Заклеенная монета ничем не отличалась от прочих обыкновенных рублей, но номинал ее благодаря заключенной внутри дискетке вырос в сотню тысяч раз. По крайней мере, Резидент отдал бы за нее все, в том числе и мою голову.
Всю прочую аппаратуру я, чтобы лишний раз не подводить технарей, собрал в кофр. Осталось лишь изъять усилитель. Технически это было несложно: «Здравствуйте, я тот самый именинник Вовочка. Друзья ошиблись домом… Уж простите…» Время у меня оставалось: контрольная встреча с технарями должна была состояться в одном небольшом, расположенном в трехстах километрах южнее городке только завтра вечером. Суетиться не стоило — утром изыму приемник, днем сяду в поезд.
Но утро все изменило.
На подходах к дому я почувствовал неладное. Нет, явной слежки не было — было ощущение угрозы, которому я привык доверять. Я прошел мимо. Если это снова облава, то обнаружить ее сейчас, не имея живца, каким был охранник, было невозможно. Я не располагал двумя-тремя днями, необходимыми для контрнаблюдения. Может быть, я пугаю сам себя? С чего бы они вдруг возобновили операцию? Что-то случилось? Вряд ли. Единственным человеком, который мог бы подвигнуть их на этот подвиг, был я. А у меня все прошло гладко. Значит, все-таки ошибка, перестраховка воспаленного суетой последних дней воображения?
Но интуиция?!
Нет, рисковать сейчас, когда на руках у меня была дискетка, я не мог. Но и уйти не мог. Дело даже не в усилителе, уж за один приборчик технари как-нибудь бы отбрехались. Дело в слежке. Есть она или нет? От этого должны строиться все мои дальнейшие действия. Так есть или нет?
Эх, был бы у меня лишний агент, которым не жалко пожертвовать, непременно послал бы его в пекло. Но единственный агент, которым я располагал, это я сам, и в пекло он не хочет, а хочет целым и невредимым приехать домой. Ладно, если у меня нет своих агентов, привлечем сторонних. Как вы, сыскари-ребята, насчет целой вооруженной бригады? Не сробеете? Не засуетитесь, если вы, конечно, реальность, а не фантасмагория моего переконспирированного воображения?
Ну, тогда приготовьтесь!
Я подошел к ближайшему телефонному автомату и, разыгрывая ужасное волнение, позвонил на 02.
— Поножовщина! Да, пять человек! Одного зарезали! — И для верности добавил еще один звонок «от соседей».
— Ой, убивают! Ой, скорее! Ой, караул!
Милиция приехала через 20 минут. За это время можно было, будучи даже очень вялым хулиганом, успеть вырезать полдома. Патрульный «уазик» остановился на улице. Три милиционера, поправляя кобуру, зашли во двор. Я засек время. Минута на подход, две на подъезд, три на выяснение, пять на лень и утомление от службы. Итого одиннадцать.
Милиционеры вышли через двадцать пять, противно кривя физиономии. Мне все стало ясно.
Еще до этого я заметил, как вслед им во двор протиснулось пяток случайных прохожих. Все-таки они испугались, заподозрили, что под видом патруля приехали спецы изымать аппаратуру. Шутка ли, три вооруженных агента! Тут засуетишься! Вот они и засуетились. Вот они и погорели. Ладно, хоть битвы не случилось. Наверное, повязали доблестных стражей порядка так, что они и охнуть не успели. То-то удивились блюстители: ехали брать хулиганов, а сами в треть секунды оказались обезоруженными, уложенными и упакованными по всем правилам спецбоя. Даже жалко их немножко. Ну да ладно, в добром деле поучаствовали. А мне пора. Тихо выйдя из наблюдательного убежища, я, смешавшись с ничего не заметившей толпой, отбыл — нет, не на вокзал: старый путь в связи с изменившимися обстоятельствами отпадал. Также отпадал большой аэропорт. Если облава началась, значит, основные транспортные точки уже пасут. Конечно, они меня не знают в лицо (иначе давно бы взяли), но рисковать не стоит.
Я воспользовался резервным вариантом эвакуации. Отправился на местный автовокзал, сел на небольшой автобус, уехал за сотню километров в районный центр. Там снова сел в автобус и отправился в соседнюю область, где купил на небольшом, местного значения аэровокзале билет на самолет до еще одной соседней области, расположенной еще севернее. А уж оттуда я полечу в Москву. Едва ли они догадаются ловить меня по северным городкам, зная, что путь мой лежит на юг. Но даже, если надумают, где они возьмут такую прорву сил, чтобы заблокировать транспортный узел каждого, даже не очень удаленного от них городка. Это надо армию поднимать, и еще как минимум им надо знать меня в лицо. Дожидаясь открытия касс, не столько по необходимости, сколько следуя вбитому мне в голову еще в учебке рефлексу, я сменил внешний облик. Инерция в нас зачастую бывает сильнее разума. Вначале сделать как выдрессировали, а уж потом как считаешь нужным. На то и правила, чтобы их исполнять. Научили после завершения каждого этапа операции скидывать, словно змея, старую кожу — действуй, а потом вопросы задавай. Что это мне вдруг захотелось гардероб сменить? То и захотелось, что начальству захотелось!
Пакет со старой одеждой, обувью, носками и даже бельем я выбросил в мусорный бак и, привыкая к новому обличью и освежая в голове новую легенду — ведь и фамилия и паспорт у меня изменились, — отправился в аэропорт.
Теперь до завершения самостийно задуманной операции мне оставалось два перелета, пять остановок автобуса и звонок по контактному телефону. А там я погляжу, как засуетится Контора, если, конечно, увижу. Едва ли меня включат в состав трибунала. Да и трибунала как такового не будет. Просто пара человек, сидя за казенным столом, почешут затылки, повздыхают, попьют кофейку да и пойдут домой отдыхать в кругу семьи после нудной службы. А где-то в далеком городе скоропостижной, очень естественной смертью умрут три, или десять, или тридцать человек. И в самой Конторе, может случиться, у кого-то вдруг оторвется тромб от стенки сосуда и заткнет клапан усталого, изношенного за десять лет непорочной службы сердца профессионала. Сгорают на работе люди жарким пламенем.
И всем этим смертям будет цена — рубль. Один рубль, лежащий у меня в потайном месте. А осталось ему там лежать — сутки.
Поздно вы, ребятки, спохватились, поздно облаву начали! Нет у вас теперь шанса, ни единого. Не существует в мире спецов, которые могут выловить не известного им ни лицом, ни фигурой, не вступающего ни в какие контакты с другими людьми, не сидящего на одном месте человека на площади в несколько сотен тысяч квадратных километров. Это даже не иголку в стоге сена искать. Это скорее искать тот стог в топке варящего сталь мартена, чтобы засунуть в него мгновенно тающую в огне иголку!
Проиграли вы игру. Вчистую проиграли. Единственное, что может отсрочить вашу печальную участь, — это моя случайная (нет, действительно случайная, не по прихоти начальства, а по воле Всевышнего) смерть в дорожно-транспортном происшествии. Но я обещаю постараться этого не допустить. Очень постараюсь: и улицы я буду переходить только на зеленый свет светофора, и направо глядеть, и налево, и трамвай обходить спереди, и вообще в ближайшие часы более законопослушного гражданина найти будет просто невозможно. Даже есть несвежие консервы и ввязываться в чужие драки я не стану. Не дождетесь! А вот вам безопасности не гарантирую, даже если вы будете еще более законопослушны, чем я. Даже если из дома выходить перестанете и будете день и ночь прятаться под одеялом в своей спальне на девятом этаже — вас и там какой-нибудь шальной «КрАЗ» переедет, потому что управлять им будет не божье провидение, а чужая беспощадная воля. Так что я выезжаю. Ждите.
Но выехать сразу мне не удалось. Рейс отложили на час, потом еще на три, потом на десять. Это только в нашем деле все измеряется секундами, а в Аэрофлоте… А как иначе: если у нас случается — за полминутное опоздание голову снимают, а в воздушном ведомстве — только премию.
Пассажиры вначале расстраивались, потом возмущались меж собой, потом в голос ругались с администрацией вокзала, потом успокоились, стали играть в карты, пить водку и спать, сдвинув вместе скамьи в зале ожидания. Все верно, чего нервничать: линия местная, самолет один — ори не ори, другого не будет.
Через пятнадцать часов заспанный дежурный объявил, что можно собираться. Замызганный «анчик» подрулил к взлетной полосе.
— Они чего, левак, что ли, летали, что так припозднились? — раздраженно возмущались пассажиры.
— Ага, левак, — баб на полярную станцию возили. — Все расселись, захлопнули дверь. Взлетели. «ан» болтало нещадно, и перепивших во время долгого ожидания пассажиров пробрало.
— Вы только салон не пачкайте, — попросил высунувшийся из кабины пилот.
— А вы езжайте потише, — огрызнулись страждущие, — что вы мотаетесь из стороны в сторону? У вас дорога, поди, прямая и без колдобин.
Через сорок минут «ан» сел. Снова взлетел. Снова сел.
— Ребята, с поросем можно? — поинтересовалась какая-то старушка.
— А жарким угостишь?
— Мужики, без билета возьмете?
— Так мест нет.
— Ну очень надо. Жена рожает.
— Ладно, садись.
Ну чисто деревенский автобус. Провинция, одним словом.
Снова посадка.
— Сейчас деньги грузить будут, — сказал кто-то из пассажиров. — Они здесь всегда зарплату для газовиков загружают. Так что двигайтесь.
— Они что, с ума съехали? Мы и так с перегрузом летим! — Да ладно, я видел, в такие коробки и по 20 человек наталкивали. И ничего, не падали, и даже куда надо прилетали. В салон заглянул милиционер.
— Граждане, освободите хвостовой отсек для спецгруза.
Побыстрей.
Снаружи забросили брезентовые мешки, влезли несколько мужиков в гражданском.
— Ну, я пошел, — то ли спросил, то ли поставил в известность милиционер.
— Давай, — кивнули инкассаторы.
— Мешки там бросьте, — указал второй пилот. — Сколько килограммов?
— Мы считали, а не взвешивали.
— Чего раньше-то не привезли? — возмутился кто-то из пассажиров. — На четыре дня зарплату задержали. Товар завезли, а денег — шиш!
Инкассаторы сгрудили мешки, сели с краю. Самолет пошел на взлет.
Такая сумма, и так банально перевозится. Интересно, сколько там, если пересчитать объемы на сумму? Перебравших пассажиров опять затошнило.
— Попросите водителя остановиться, я вылезу, — вяло пошутил один из них.
Инкассаторы вытащили бутерброды и начали лениво жевать.
— Ой, мужики, у меня живот схватило, — вдруг сообщил сидевший до этого тихо парень. — Ой, терпежу нет. Ой, мамочки! Ой!
— Но-но, только не здесь, дуй в хвост, — возмутились мучимые тошнотой соседи.
Пассажир, мотая головой, держась за живот, встал и поплелся в хвост. Его мало заботило, что он нарушает центровку самолета, ему надо было освободиться.
— Эй, паря, сядь на место, — закричали люди. — Не в автобусе!
Но мужчина, ни на кого не обращая внимания, икая и хныкая, шел назад. Инкассаторы перестали жевать.
— Ну-ка шагай на место! — приказали они.
— Да на хрена ему ваши деньги: ему скорее ваши мешки нужны!
Пассажиры захихикали.
— Пусть идет, раз приспичило, не помирать же. Бедный пацан, сгибаясь в три погибели, постанывая и хлюпая носом, стал расстегивать штаны. Пассажиры, кто брезгливо, кто стыдливо, отвернулись.
— Тьфу, гадость!
И поэтому они не увидели главного. Согнувшийся, стонущий, опускающий штаны парень вдруг мгновенно распрямился и быстрыми, точными движениями выхваченной из-под одежды монтировки ударил одного инкассатора сверху по голове, другого острием в шею. Инкассаторы упали, даже не успев сменить выражение лица. Я автоматически подобрался и тут же расслабился. Я не имел права раскрывать свои навыки, ввязываясь в постороннюю драку. Я был обычным гражданином.
— Ты чего, парень? Ты чего? — вначале недоуменно, потом с нарастающей угрозой спросил рабочий-грузчик, так и не получивший зарплаты. — Ты чего?! — И, поднявшись, шагнул в хвост. — Ну-ка брось железку!
Еще несколько мужчин встали с кресел. Казалось, парень совершенно не испугался. Скинув недвижимых инкассатор ров на пол, он лез к их карманам, не обращая никакого внимания на приближающуюся угрозу. Он зря надеялся на оружие. Он все равно не успевал вытащить, взвести пистолеты, даже если бы сразу нащупал их. Справедливый гнев настиг бы его гораздо раньше. Развязка должна была наступить через секунду.
— А теперь все сядут, — раздался из кабины уверенный голос.
Мужики обернулись. Им в глаза смотрели два вороненых ствола.
Перепившие, страдавшие от тошноты аэровокзальные алкаши смотрели вперед абсолютно трезвыми глазами, водя от человека к человеку дулами пистолетов.
— Этот готов, — сообщил из хвоста парень.
— А-а-а! — истошно закричала женщина.
Ее не прерывали: ее крик был на руку преступникам.
Из кабины, привлеченный шумом, высунулся пилот.
— Что тут?
В подбородок ему уперся холодный ствол пистолета, другая рука сорвала наушники и микрофон.
— Быстро в кабину!
— Послушайте, мужики, это бесполезное дело, — начал выдвигаться пришедший в себя лидер спасателей. Но довершить фразу не успел, получив удар пистолетом в лицо.
— Всем сесть по местам!
Люди повиновались.
Вот это влип! Наверное, даже наверняка я бы мог справиться с этими подготовленными, но все-таки недостаточно опытными для меня бандитами. Но тогда я неизбежно выкажу свое инкогнито. Внизу нас встретит усиленный наряд милиции. Начнутся допросы, информация о каком-то спеце, голыми руками обезвредившем трех вооруженных бандитов, мгновенно разнесется по округе, и я, еще не успев получить орден за проявленное мужество, получу пулю в слишком много узнавшую голову. Все расценят это как месть со стороны сообщников, оставшихся на свободе.
Я бы еще мог рискнуть, если бы это был, например, автобус. Обезвредить преступников и тихо сойти на остановке, растворившись в ближайшем лесном массиве. Правда, за этим стоит по крайней мере тысячекилометровый марш-бросок. Ну да это осилил бы, в крайнем случае Позаимствовал у пассажиров дополнительную одежду и обувь.
Но самолет? А ну как и у них среди пассажиров есть еще сообщники? Наверняка есть, если не дураки. Начнется стрельба, которая в воздухе может завершиться чем угодно. Самолет не человек — от выстрелов уворачиваться не умеет. В результате и я, и дискетка, и пассажиры можем оказаться в одной общей, разбросанной на площади в несколько десятков гектаров, могиле.
Нет, сидеть, не дергаться. Чтить устав, который разрешает действия только в случае непосредственной угрозы для жизни и лишь если это не вредит делу. Непосредственная угроза для меня есть? Пока нет. Значит, сидеть и изображать растерянного и испуганного обывателя, первый раз в жизни увидевшего настоящий пистолет и настоящего преступника. Из кабины, судя по повадкам, главарь вытолкнул пилота, посадил его на пол и заставил держать руки за головой.
— Значит, так. Самолет меняет курс. Если будете вести себя тихо, отпустим на четыре стороны. Нет — пеняйте на себя. Вставать, говорить запрещается. Смотреть в пол. Женщинам держать руки на коленях. Мужчинам — вытянув перед собой.
Люди повиновались. Молодой бандит прошел по рядам, связывая одной неразрывной бечевой выставленные руки мужчин.
Мудрые ребятки — связали не каждого по отдельности, а всех вместе, лишая тем некоторых рисковых героев маневра. Как в песне — «связаны одной цепью…». Ах как не повезло! Уйти от суперпрофессионалов, чтобы напороться на воинствующих дилетантов. Теперь посадят самолет где-нибудь в чистом поле у черта на рогах, вытащат мешки и если, не дай бог, не постреляют всех как лишних свидетелей, то бросят на произвол судьбы. Другим ладно, им сиди и жди помощи, а мне эта помощь что острая кость в горле! Начнутся неизбежные выяснения личности, осмотр документов, запросы на место жительства. А меня в том месте нет. Мои документы — липа. Протянется эта волынка, пока не вмешаются либо Контора, либо люди Резидента.
А кто первый успеет — поди угадай. Нет, такие перспективы меня не радуют. Надо линять при первой возможности. А будет такая не раньше, чем самолет коснется земли. Поэтому ждать. Ждать и по возможности отдыхать. Силы мне еще пригодятся. Пройдя второй раз, у пассажиров вытряхнули багаж и вывернули карманы. Жадные ребята. Миллионы взяли, а мелочью не гнушаются. Ладно хоть мой рубль, надежно припрятанный, им не достался, и еще хорошо, что я вовремя освободился от опасного груза, оставив спасенную аппаратуру в импровизированном тайнике. Самолет сделал еще один глубокий вираж и лег на курс. «Северо-северо-восток», — определил я направление. «Глубоко забираются — достанется мне оттуда пешком топать!»
Еще минут сорок «ан» находился в воздухе. Судя по болтанке, он шел над самой землей. Чего они хотят? Уйти от гражданских и военных радаров? Или тянут, грешным делом, к границе? Тогда совсем плохо.
Бандиты заметно нервничали: часто переглядывались, посматривали в иллюминаторы, ходили в кабину. Пошли на снижение. Сели, причем с такой тряской, что стало сразу ясно — на колхозное поле в лучшем случае. Самолет замер, но дверь не открыли и еще почти час держали всех внутри. Наконец старший объявил:
— Обстоятельства изменились. Милиция захватила наших… — на секунду он запнулся, не зная, какое подобрать слово, — коллег. Вы все будете заложниками. Если их не отпустят в три дня, мы вас порешим. Всех! Кончим до последнего! Всех!
Ну вот, а начал так интеллигентно. Нехорошо! Истерики — они самые опасные противники, с ними не расслабишься. Не по правилам они играют. По желаниям. Всех вывели наружу. Женщин отдельно, мужчин, не развязывая им руки, отдельно,
Посадочная полоса оказалась даже не полем, а поляной, обжатой со всех сторон лесом. К уже знакомым добавились еще несколько преступников. Да это целое бандформирование. Правда, и куш не маленький — на всех хватит.
Подробнее оглядеться не дали — криками и пинками загнали всех в крытую брезентом машину.
— Что-то будет? — причитали в темноте женщины. — Вдруг убьют всех?
— Эй, без галдежа! А то спущусь — галдеть нечем будет! — орал с крыши охранник.
Мужчины напряженно молчали.
Ехали долго, до темноты.
Хорошо они все продумали: захватить в воздухе, где уж точно никто посторонний не вмешается, самолет посадить в известной им точке, перегрузиться на машины, затеряться в кутерьме лесных дорог, выскочить где-нибудь в совсем неожиданном месте и раствориться среди жителей. А может быть, залечь месяца на два, пока идет активный поиск, в какой-нибудь дальней заимке… Жаль, милиция, проявив не свойственную ей оперативность, вмешалась. Так бы, глядишь, уже свободны были.
Остановка. Опять крики. Тычки. Угрозы. Нервничают бандиты. Психуют, что все вкривь пошло, что их почти идеальный план прямиком отправился коту под хвост. Построили: женщины — отдельно, мужчины — отдельно. Повели по тропе, которая закончилась у реки узкими сходнями, переброшенными на замызганное, покачивающееся на воде судно.
— Быстрее! Быстрее! Ну же!
Загнали в трюм. Захлопнули, задраили люк. Тишина, непереносимо спертый воздух, насыщенный сотнями оттенков перевозимого здесь ранее груза. Абсолютная темнота и неизвестность. Одна радость — руки развязали.
— А куда в туалет ходить? — глупо спросила одна из женщин.
Заработал двигатель, задрожал от встречной волны корпус, закачало с борта на борт. Плывем. Куда вот только?
— Ну-ка, мужики, давайте в кучку! — раздался чей-то голос.
Вспыхнула спичка, осветив лицо с запекшейся на щеке кровью. Это был все тот же получивший по голове пистолетом газовик-рабочий. Экий неугомонный! Мужчины потянулись на свет, женщины остались на месте. Произошла естественная для времен войны и катастроф растасовка людей. Слабый пол — в ближний тыл, сильный — на передовые позиции. Так было и так должно быть всегда.
— Мы так и будем покорно по морде сносить? — произнес для затравки кто-то.
— Перестреляют!
— Всех не перестреляют!
— А если всех?
— Значит, будем телками на бойне стоять?
— Ладно, хватит горячку пороть, давайте перекурим.
Пошла по кругу, высвечивая угрюмые серые лица горящей точкой, сигарета.
— Предлагаю наверх не выходить, а когда они спустятся, навалиться всем скопом, отобрать пару стволов и дать бой.
— А они бой давать не будут — бросят пару горящих телогреек и задраят люк. Через десяток минут мы спеклись! И оружие не пригодится, разве только к виску приставить!
— Значит, надо прорываться наружу!
— По одному, по узкому трапу? Здесь даже пистолета не надо — стой и лупцуй по объявившимся наружу пальцам и головам. Безнадега.
— Что ж, молча сидеть, смерти ждать?
— А может быть, действительно выкупят? Замолчали. Ничего здравого на ум не приходило.
— А корпус проковырять можно?
— Ну да, как в «Монте-Кристо». Пилкой для ногтей.
Я слушал их любительские, словно вычитанные в приключенческих книгах прожекты, понимая, что если дойдет до дела — все они покойники. Не имея специальной подготовки, не имея опыта, переть с энтузиазмом наперевес на стволы? Безумие!
— Может, соберем что у кого есть? — прозвучало первое здравое предложение.
Все загремели карманной мелочевкой. Их обыскивали, но забрали далеко не все — лишь то, что показалось бандитам ценным. Снова вспыхнула спичка.
Маленький карманный нож, две зажигалки, связка ключей, денежная мелочь, ручки, блокноты, булавки…
— Короче, ничего у нас нет. Пусто! Тут они не правы: много чего есть. Для такой ситуации чрезвычайно много! Любой из перечисленных предметов я бы мог легко превратить в смертельно опасное оружие, начиная от метательных дротиков, кончая небольшой, но очень эффективной в ближнем бою бензиновой гранатой, изготовленной из двух зажигалок и спичечных головок. А еще есть ремни, подтяжки, подковки и гвозди в каблуках обуви. А еще есть руки и ноги. А еще есть голова! Вот этот последний пункт перечня, пожалуй, и будет самым разрушительным, самым смертоносным оружием, которым обладает всякий живущий на свете человек. И дело даже не в телесных повреждениях, которые можно нанести с помощью собственной башки противнику. Да существует по меньшей мере дюжина головных ударов, обрекающих нападающего на верную смерть. И это не считая зубов, самой природой назначенных для защиты. Но это самое прямолинейное и непродуктивное использование, с точки зрения боя, торчащих на наших плечах голов. Голова дана человеку не для драки, а для того, чтобы думать. Именно эта ее основная функция смертельно опасна для любого противника. Мои товарищи по несчастью об этом забыли. Они искали готовое оружие вместо того, чтобы с помощью фантазии изготовить его из подручного материала. В их руках был целый арсенал пригодных для боя предметов, а они отбрасывали их как ненужный хлам. Будь моя воля, я за три-четыре часа, используя тот же набор, вооружил бы их не хуже солдат срочной службы. Но это бы значило раскрыть себя и провалить всю операцию.
— Ну хоть бы кто-нибудь догадался из дома нож поприличнее прихватить, — сокрушался работяга, взявший на себя функции организатора обороны.
«Ага, а еще лучше „узи“, безоткатное орудие или ПТУРС, — кипел я про себя. — Снять с вешалки, прихватить, рассовать по карманам, выходя из прихожей!»
Что ж вы такие слепые?! Да разлепите же глазки, пошевелите извилинами! Что, трудно в трех соединенных друг с другом под углом в 120 градусов и заточенных по краям английских ключах узнать метательную звездочку? Вы что, никогда в жизни боевиков не смотрели? Ну же!
Но снова отброшены ключи, булавки и зажигалки.
— Может, что у женщин есть? — попытался подсказать я.
— Да что может быть у баб? Хлам всякий!
Что ж вы делаете, бойцы?! Да женщины — это же склад оружия! Это же боезапас для целого стрелкового батальона. Одних заколок, булавок, застежек — десятки. Прислушайтесь — за-ко-лок. Вам что, слова уже ничего не могут подсказать? А ведь есть еще косметички с целым набором смертельно опасных пилочек, ножничек, щипчиков. Безумцы, обрекающие себя на смерть!
— Ладно, раз ничего нет, задавим руками. Как клопов, — подвел итог новоявленный командир.
Эффектное предложение, но бесполезное, как пустая гильза отстрелянного патрона. Руками давить — это уметь надо. Плохой командир — желает взять нахрапом. Не думает, не учитывает ни топографии местности, ни степени боеспособности своих войск. Вместо того чтобы… Внезапно я поймал себя на мысли, что обдумываю варианты спасения.
Общими усилиями обследовать помещение, исползать его на коленях, ощупать до сантиметра пол и стены, найти любые посторонние, могущие служить оружием предметы. Продумать возможность сооружения тайников-засад. Даже правильно сгруппированная толпа людей может исполнить такую роль, укрыв, спрятав до поры за собой ударную группу боевиков. Проверить возможность проникновения в соседнее помещение.
Затем люди. Это главный материал победы. Научить их ориентироваться в замкнутом пространстве трюма, действовать в темноте. Рассортировать по степени трудоспособности. Тогда одни, наиболее бесполезные, станут пушечным мясом, смертниками, призванными отвлекать противника на себя, другие изобразят буфер для тех немногих, которые и будут решать исход боя. Им — лучшее вооружение. Им — лучшие куски.
Найдется дело и женщинам. И в их телах застревают пули, предназначенные бойцам. Что, грубо? Но иначе нельзя. Каждый должен принести своей жизнью и даже своим уже мертвым телом какую-то заранее определенную командиром пользу. Только так можно достичь результата. Тогда погибнут многие, но останется жить хоть кто-то. В противном случае сгинут все.
И еще женщины незаменимы как фактор психологической атаки.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента