Страница:
______________
* 12 Вот содержание этого сказания:
В 1224 г. великий чудотворец Николай Корсунский и Зарайский явился в городе Херсоне своему служителю Евстафию во сне, и сказал ему: "Евстафий возьми образ мой, супругу свою Феодосию, сына Евстафия и ступай в Рязанскую землю." Видение повторилось и в следующую ночь. Евстафий пришел в ужас, тем более, что он никогда не слыхал о Рязанской земле, и не знал, в какой стороне она находится. Святитель является в третий раз, толкает Евстафия в ребра, и велит немедленно идти, как будто (яко) на восток, сам обещаясь проводить его до Рязанской земли. Евстафий впал еще в больший трепет и уныние; но продолжал медлить, потому что ему не хотелось расстаться с прекрасным городом Корсунем. Наконец на него напала слепота, и очи покрылись будто чешуею. Тогда Евстафий раскаялся в своем непослушании, в слезах припал к чудотворному образу и получил исцеление. Собравшись в путь, он сначала думал отправиться вверх по Днепру, надеясь с Божиею помощью пройти землю половцев, о которых рассказывали ему знающие люди. Но угодник указал другой путь: он велел ему сесть на корабль в Днепровском устье, и Черным морем плыть до моря Варяжского; потом сухим путем через немецкие области идти до Новгорода и оттуда до Рязанской земли. Евстафий все это исполнил. Когда он остановился на некоторое время в Новгороде, последний так понравился его жене, что она не хотела более следовать за мужем и решилась от него скрыться: за это ее постигла тяжкая болезнь, от которой она избавилась только по молитве мужа. Путники наконец, достигли Рязанской земли. Между тем как Евстафий недоумевал, где именно ему остановиться, св. угодник явился юному рязанскому князю Федору Юрьевичу и велел ему идти навстречу своего чудотворного образа; "хочу быть здесь, говорило видение, "творить чудеса и прославить это место; буду молить Бога, чтобы он сподобил небесного царствия тебя вместе с твоею женою н сыном". Федор был устрашен видением; особенно его удивляли слова о жене и сыне, потому что он еще не вступал в брак. Однако, князь отправился немедленно навстречу корсунцам и узнал чудотворный образ по лучезарному сиянию. Взявши икону, он прннес ее в свой удел и послал весть о ее приходе к своему отцу великому князю рязанскому Юрию Игоревичу. Последний прибыл к сыну вместе с епископом Ефросином Святогорцем. Они создали храм во имя чудотворца Николая Корсунского и воротились в свой город. Немного лет спустя, Федор Юрьевич вступил в брак и взял супругу из царского рода, по имени Евпраксию, которая родила ему сына Иоанна Постника. Когда же князь Федор был убит по повелению Батыя, и весть о том дошла до княгини Евпраксии, она бросилась из высокого терема на землю и заразилась (убилась) вместе с сыном. Тела супругов и сына были погребены возле храма Николая Корсунского, который по этой причине стал называться Зарайским. (Врем. О. И. и Д. № 15.) "Чудотворная икона Святителя Николая с тех пор до ныне хранится, благоговейно чествуемая, в Зарайском соборе, который в нынешнем виде воздвигнут на месте прежней церкви в 1681 г. Но еще прежде, именно в 1608 г. по повелению царя Василия Ивановича Шуйского икона эта окована украшающею ее теперь золотою ризою с дорогими каменьями". Надеждин. (Ж. М. В. Д. 1848 г. Март). Не входя в разбор этого сказания, мы заметим только, что оно бросает свет на некоторые стороны дотатарской эпохи. Прямое заключение, которое из него вытекает, состоит в том, что на месте теперешнего Зарайска в начале XIII в. существовал город. Княжеский терем, погребение княжеского семейства подле храма, подтверждаемое тремя каменными крестами, которые поставлены над гробницами - все доказывает, что здесь было местопребывание удельного князя Федора Юрьевича, следовательно, поселение более или менее укрепленное. Очень может быть, что позднейшее имя Зарайска привело в забвение другое название, под которым этот город был известен в прежнее время. Г. Надеждин думает, не назывался ли он Новгород на Осетре, который упоминается в числе городов рязанских по Воскр. списку. Что касается до имени Зарайск (в Кн. Бол. Черт. Заразеск), то нельзя утвердительно сказать, чтобы оно произошло от глагола заразить; есть слово заразы, означающее одну (лесистую) местность на крутом берегу Москвы. (Мос. Вед. 1857. № 63. Село Коломенское). По мнению некоторых Зарайск находится в связи с словом рясы; в таком случае происходит от одного корня с Рязанью, Ряжском и пр.
** 13 В Зап. об Арх. Из. в Ряз. губ. (25-27.) Тихомиров предполагает, что Белгород был на месте деревни Городец в 10 верстах от Рязани, а Ижеславец на месте села Ижевское; то и другое очень вероятно.
Около описанного нами треугольника рязанские владения в разные времена то сжимались, то расширялись. Но тщетно было бы старание назначить им точные пределы; они никогда не были строго определены со всех сторон, особенно в ту эпоху, на которой мы остановились. Причины заключались в малонаселенности края, который местами представлял совершенную дичь и глушь; притом Рязань лежала на русской украйне, которая незаметно переходила в бесконечные степи. Впрочем, попытаемся на основании немногих данных приблизительно очертить пределы княжества во второй половине XII и в начале XIII вв.
Пространство, заключенное между Окою, Клязьмою и Москвою, имело болотистую почву и почти сплошь было покрыто лесами. Славянская колонизация пока еще не проникала в эти печальные дебри. По крайней мере, мы не знаем здесь ни одного города, за исключением прибрежьев Оки. На полянах посреди лесов попадались хижины бедной Мещеры; кое-где хижины эти собирались в группы и составляли селения, особенно по течению притоков Оки. Так поход Кузьмы Родивоновича с суздальцами в 1210 г. указывает на присутствие значительного населения на берегах Пры, потому что воевода возвратился назад с большим полоном. Северная граница, отделявшая рязанскую Мещеру от суздальской, {69} начиналась от реки Москвы несколько выше Коломны; ее можно провести именно от устья раки Нерской, если предположить, что послы рязанского князя в 1176 г. встретили Михаила Юрьевича Суздальского на границе своей земли. Далее она шла приблизительно мимо верховьев Цны, Пры и Гуся, и терялась в землях собственно муромских.
Сведения наши о географии Муромского княжества так бедны, что мы должны довольствоваться почти одними предположениями. Границы его на севере простирались, по крайней мере, до Клязьмы, а на юге до устьев Гуся с одной стороны и Мокши с другой. Признаки жизни и деятельности в этом углу древней России заметны только на берегах Оки. Мы решительно не встретили здесь ни одного города за исключением Мурома; можем впрочем, предполагать, что были и другие: ветвь муромских Ярославичей уже в XII в. приняла значительные размеры; не могла же вся она сосредоточиться только в одном Муроме; а древние князья наши не имели обыкновения жить в неукрепленных селениях, тем более по соседству с воинственными дикарями. Самый город Муром расположен на одном из высоких холмов левого берега Оки; с юго-востока к нему прилегали леса, а с северо-запада поле. (В 1096 г. на поле перед городом сразились дружины Олега Святославича и Изяслава Владимировича; часть воинов Изяславовых после поражения искала спасения в лесу). Имея довольно деятельные торговые сношения с камскими болгарами, Муром очень рано сделался одним из зажиточных городов древней России. В стратегическом отношении он до начала XII в. служил крайним укрепленным пунктом северо-восточной Руси и нередко должен был выдерживать нападения со стороны мордвы и камских болгар; но в 1221 г. великий князь Владимирский Юрий II заложил на устье Оки Нижний Новгород, и Муром отчасти утратил свое прежнее значение. Со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отделялось от Рязани и увлекалось под суздальское влияние, так что в начале XIII в. оно сохраняло одну тень самостоятельности, и только безусловною покорностью соседу муромские князья приобрели себе право на спокойное владение своими волостями. Связь Мурома с Рязанью впрочем, долго не прекращалась, потому что кроме родства княжеских ветвей ее поддерживали церковные отношения; сначала оба княжества в делах {70} иерархии подчинены были черниговскому епископу, а с конца XII века составили вместе особую епископию. Но самою живою непрерывною связью, разумеется, служила им кормилица Ока; если мы не можем указать на города, которые существовали по ее берегам между Муромом и Ижеславлем, по крайней мере, селения рыбаков не были там редки. В 1228 г. в апреле месяце умер схимником Давид Юрьевич, несколько месяцев спустя после кончины одного из своих сыновей. Отцовскую волость наследовал другой сын, Юрий. Неизвестно, вследствие каких причин сестра его, бывшая замужем за Святославом, сыном Всеволода III, в том же году удалилась в Муром к братьям и постриглась здесь в монастырь 1*4. Конечно, Юрий Давидович не один властвовал в княжестве, и должен был делить его с родными и двоюродными братьями.
______________
* 14 Лавр. 191. По поводу смерти Давида Юрьевича и его сына Карамзин в виде вопроса предложил следующую догадку: "не сын ли сего Давида признан святым под именем Петра, коего память бывает 25 июня. см. Пролог. Мощи сего князя и супруги его Февронии лежат в муромском соборе". III. пр. 369. Есть другое мнение, которое под св. князем Петром разумеет самого Давида Юрьевича. "Памят. и пред. Влад. губернии". Отеч. Зап. 1857 г. Июнь. (О. Иоасаф). О житии Константина и чад его и о житии князя Петра и Февронии см. в Описании Румянц. Музея Востоковым. № CLXIII. 213 стр.
На востоке и юге рязанские пределы еще менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать перед высшею ступенью гражданственности, и действительно границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону. На востоке они терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше; во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, {71} на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежища у здешних жителей 1*5. Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев; но в XII столетии славянское начало мало-помалу стало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами; впрочем, действительно ли они были "красны и нарочиты зhло", как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, об этом судить трудно; может быть автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестны за исключением одного или двух. Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополиею придонских колоний. Далее можно еще назвать Дубок на Дону 1**6. Самым крайним укрепленным пунктом на рязанской украйне был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны; он упоминается в первый раз под 1147 г. 1***7.
______________
* 15 Лавр. 163. В Ник. II. 236 г. Сказано, что он здесь переходил из города в город, но мы уже заметили, что ее слова в этом случае нельзя принимать буквально.
** 16 Ник. II. под 1146.
*** 17 Гораздо вероятнее, однако, что этот город в те времена принадлежал Северскому княжеству, а не Рязанскому, как показывает раздел волостей между сыновьями Михаила Всеволодовича Черниговского в половине XIII в.
Итак, с востока и юга Муромо-Рязанское княжество в виде дуги облегало обширные земли мордвы и половцев. Соседство дикарей, конечно, не могло не иметь значительного влияния на внутреннее и внешнее развитие княжества: отношения к ним вообще были враждебные. Реже летописи упоминают о войнах с мордвою, чаще о половцах. До XIII в. мы собственно один раз встретили серьезную войну с первыми, именно в 1103 г.; о мелких столкновениях летописцы умалчивают; слухи из этой глухой стороны, конечно, доходили до них редко. Поэтому для нас очень важно описание походов, которые были совершены в 20-х годах XIII ст. войсками великого князя Юрия II. Первый поход предпринят был осенью 1228 г. под начальством племянника Юрьева Василька и боярина Еремея Глебовича Окою и Волгою; но из за {72} Нижнего они воротились по случаю ненастной погоды. Зимою того же года, в январе, сам великий князь с братом Ярославом, двумя племянниками и Юрием Давидовичем Муромским двинулся в Мордовскую землю и напал на волость Пургаса. Русские пожгли и потравили жито, избили скот, а пленников отослали домой. Мордва укрылась в леса и тверди; а те, которые не успели спастись, были избиты отроками Юрия. Отроки других суздальских князей, желая также отличиться или рассчитывая на добычу, потихоньку углубились в лесную чащу; но попали в засаду, и были истреблены неприятелями, которые в свою очередь не избежали мести со стороны русских. В то же время один из болгарских князей пришел на Пуреша, другого мордовского владетеля и притом Юрьева присяжника; но, услыхав о том, что великий князь жжет мордовские села, ночью бежал назад. Русские князья воротились домой с полным успехом. В следующем году Пургас попытался было отомстить за опустошение своей волости и напал на Нижний Новгород; но был отбит. Потом сын Пуреша напал с половцами на Пургаса, истребил его войска и русских, находившихся у него в службе, так что Пургас едва спасся с немногими людьми 1*8. В 1232 г. великий князь опять посылает свои войска на мордву с муромскою и рязанской помощью; русские снова пожгли неприятельские селения. Эти войны бросают свет на географическое состояние и быт мордовского племени в те времена и приводят нас к следующим заключениям. Страна их была покрыта дремучими лесами; мордвины вели жизнь оседлую, занимались скотоводством и земледелием, жили в селениях. Хотя городов не встречаем; но слово тверди, употребленное летописцем, заставляет предполагать какие-то особенные места, вероятно, укрепленные самою природою. Можно также предположить существование торговой деятельности по соседству с болгарами и русскими. В политическом отношении мордва не представляла никакого единства и управлялась туземными князьями. Эти князья часто находились во враждебных отношениях между собою; таковы Пургас и Пуреш. Усобицы, ослабляя силы мордовского племени, заставляли владетелей искать себе союзников, и таким образом облегчали соседним народам доступ в глубину Мордовских земель: так Пуреш прибег к покровительству великого князя владимирского; {73} а Пургасу помогают болгары. Местные владетели настолько богаты, что могут нанимать иноземных ратников: у Пургаса находим в службе сбродную русскую дружину: а сын Пуреша приходит на него с половцами. Все это показывает, что в XII в. мордвины начинают группироваться в значительные массы, во главе которых становятся туземные князья, вероятно, соединившие в своих руках власть прежних сельских старшин. Такое соединение в массы дало им возможность с большим успехом теснить соседей, что без сомнения и вызвало походы в таких значительных силах со стороны великого князя владимирского, который в свою очередь воспользовался междоусобиями местных владетелей.
______________
* 18 Лавр. 191, 192.
Не таким оседлым как мордва, но еще более диким и беспокойным народом являются половцы. Южная часть Рязанской украйны была охвачена ими с трех сторон: русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с половцами шла непрерывно до самого появления татар; в половине XII в. перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги; но лишь только варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи. В преследованиях своих князья все более и более углубляются в половецкие земли: напр. в 1150 г. они побили их на реке Великой Вороне, а в 1199 г. вместе с Всеволодом III прогнали половцев к берегам моря и прошли вдоль все Придонские степи. Но такие походы не могли прекратить набегов; княжеские усобицы по-прежнему давали повод варварам опустошать русские поля и селения то в виде разбойников, то в качестве союзников. Князья дружились с ханами, вступали с ними в родство, искали у них убежища и войска в случае своих неудач.
Такое соседство как мордва и в особенности половцы, разумеется, могло только задерживать внутреннее развитие Рязанского княжества и положило своего рода печать на формы быта. Оно вредило благосостоянию края и поддерживало в постоянном напряжении грубые физические силы народа.
Трудно определить, насколько славянский элемент в продолжение первого периода в истории Муромо-Рязанского княжества проник массу туземного населения; но, вообще говоря, в начале XIII в. {74} он не был еще значителен. К нему принадлежало, конечно, большинство городского сословия и часть сельских жителей между Окою и Пронею; особенно скоро разрасталось славянское племя по берегам Оки. От начала XIII в. до нас дошли названия пяти погостов, расположенных по близости городка Ольгова; во-первых, все они звучать по-славянски, а во-вторых, представляют довольно значительную цифру населения, именно: Песочна с 300 семей, Холохолна со 150, Заячины с 200, Веприя с 220 и Заячков со 160 семей1*9. Пространство на север и восток от этой полосы было обитаемо почти сплошным финским населением, т. е. мерею, мещерою и мордвою, за исключением городов.
______________
* 19 Ак. Ист. I. № 2. Грамота Олега Ольгову монастырю.
Постепенная славянизация Рязанского края тесно была связана с успехами христианства. Эти два явления шли постоянно рука об руку в отдаленных концах древней Руси и взаимною помощью облегчали свое движение. До нас не дошли имена проповедников и подвижников христианской религии на рязанской украйне в эпоху, о которой идет речь; но вообще можно заметить, что успехи христианства совершались здесь тихо, медленно, без особенной борьбы. Нет возможности определить границы между крещеным и языческим населением; знаем только, что первое сосредоточивалось в той же центральной области, преимущественно по берегам Оки. Умножавшееся количество храмов служит лучшим признаком распространения святой религии. Кроме некоторых собственных имен, в источниках встречаются общие выражения, которые намекают на значительное число храмов в древней Рязанской области. В 1207 г. епископ Арсений посылает сказать Всеволоду: "Князь великiй! Не опусти мhст честныхъ; не пожги церквей святыхъ, въ нихъ же жертва Богу и мольба стваряется за тя"; в 1237 г. татары на пути своем к Рязани "много святыхъ церквей огневи предаша и монастыри и села пожгоша". В 1132 г., по известию летописи, принял крещение в Рязани половецкий князь Амурат; а в сказании о нашествии Батыя говорится в похвалу рязанских князей, что они своею ласкою привлекали к себе многих детей и братьев от неверных царей и обращали их к истинной вере. Здесь под именем неверных царей, конечно, надобно разуметь половецких ханов, родственники которых вступали иногда в службу соседних русских князей и при-{75}нимали крещение. Тем не менее, в начале XIII в. христианство еще не успело проникнуть в глубь мещерских и мордовских лесов, разумеется, за исключением городов и их ближайших окрестностей. Распространение и утверждение церкви в этом краю получило новую силу со времени отделения Муромо-Рязанской области от Чернигова в епархиальном отношении, в 1198 г. 2*0. Мы видели, какое деятельное участие принимал первый Рязанский епископ Арсений в событиях княжества при Всеволоде III; деятельность его совсем непохожа на вероломный, по летописям, поступок Порфирия. По случаю принесения Корсунского образа мы узнаем, что в 1225 г. рязанским епископом был Ефросин Святогорец, т. е. пришлец с Афонской горы. Тот же Ефросин, кажется, управлял епархиею в эпоху татарского нашествия. Постоянное присутствие и непосредственный надзор епископа, разумеется, много способствовали благоустройству рязанской церкви и поощряли усердие христианских проповедников.
______________
* 20 Время этого события определяли различным образом. См. свод разных мнений в Ряз. Вед. 1854 г. № 38. Мы принимаем хронологию Татищева, который говорит, что Рязанская епископия учреждена в 1198 г. по просьбе князя Ярослава Глебовича, сонзволением его тестя великого князя киевского Рюрика Ростиславича и митрополита Иоанна. Епископом ее поставлен был один из игумеиов, Арсений, 26 сентября того же года. (III. 329). Неизвестно откуда Татищев заимствовал такое точное показание; но самая точность ручается за то, что он его не выдумал. Последующие события совершенно с ним согласны.
Известно, какие глубокие корни в древней России пустило монашество и как быстро с XI столетия начало возрастать повсюду число монастырей. В Рязанском краю было также много обителей, как и в других местах; но очень немногие из них возводят свое происхождение к эпохе дотатарской. Источники указывают только на один Олегов монастырь, который существует до сих пор в 12 верстах от губернского города на высоком обрывистом берегу Оки; глубокою лощиною речки Гусевки он отделяется от того места, где лежал городок Ольгов. Основание обители положено великим князем рязанским Ингварем Игоревичем; он вместе с братьями Юрием и Олегом построил здесь храм во имя Богородицы. При заложении храма с князьями находилось 300 бояр и 600 простых дружинников; князья отдали в мона-{76}стырское владение 9 бортных участков и 5 погостов со всеми угодьями 2*1. Это тот самый Ингварь Игоревич, который в 1217 г. спасся от бойни, устроенной Глебом и Константином. В 1219 г. он окончательно победил братоубийц; очень может быть, что вслед за тем Ингварь выстроил монастырь в благодарность за свое спасение 2**2. К той же эпохе надобно отнести начало Богословского монастыря, если верить одному преданию, которое с ним связано 2***3.
* 12 Вот содержание этого сказания:
В 1224 г. великий чудотворец Николай Корсунский и Зарайский явился в городе Херсоне своему служителю Евстафию во сне, и сказал ему: "Евстафий возьми образ мой, супругу свою Феодосию, сына Евстафия и ступай в Рязанскую землю." Видение повторилось и в следующую ночь. Евстафий пришел в ужас, тем более, что он никогда не слыхал о Рязанской земле, и не знал, в какой стороне она находится. Святитель является в третий раз, толкает Евстафия в ребра, и велит немедленно идти, как будто (яко) на восток, сам обещаясь проводить его до Рязанской земли. Евстафий впал еще в больший трепет и уныние; но продолжал медлить, потому что ему не хотелось расстаться с прекрасным городом Корсунем. Наконец на него напала слепота, и очи покрылись будто чешуею. Тогда Евстафий раскаялся в своем непослушании, в слезах припал к чудотворному образу и получил исцеление. Собравшись в путь, он сначала думал отправиться вверх по Днепру, надеясь с Божиею помощью пройти землю половцев, о которых рассказывали ему знающие люди. Но угодник указал другой путь: он велел ему сесть на корабль в Днепровском устье, и Черным морем плыть до моря Варяжского; потом сухим путем через немецкие области идти до Новгорода и оттуда до Рязанской земли. Евстафий все это исполнил. Когда он остановился на некоторое время в Новгороде, последний так понравился его жене, что она не хотела более следовать за мужем и решилась от него скрыться: за это ее постигла тяжкая болезнь, от которой она избавилась только по молитве мужа. Путники наконец, достигли Рязанской земли. Между тем как Евстафий недоумевал, где именно ему остановиться, св. угодник явился юному рязанскому князю Федору Юрьевичу и велел ему идти навстречу своего чудотворного образа; "хочу быть здесь, говорило видение, "творить чудеса и прославить это место; буду молить Бога, чтобы он сподобил небесного царствия тебя вместе с твоею женою н сыном". Федор был устрашен видением; особенно его удивляли слова о жене и сыне, потому что он еще не вступал в брак. Однако, князь отправился немедленно навстречу корсунцам и узнал чудотворный образ по лучезарному сиянию. Взявши икону, он прннес ее в свой удел и послал весть о ее приходе к своему отцу великому князю рязанскому Юрию Игоревичу. Последний прибыл к сыну вместе с епископом Ефросином Святогорцем. Они создали храм во имя чудотворца Николая Корсунского и воротились в свой город. Немного лет спустя, Федор Юрьевич вступил в брак и взял супругу из царского рода, по имени Евпраксию, которая родила ему сына Иоанна Постника. Когда же князь Федор был убит по повелению Батыя, и весть о том дошла до княгини Евпраксии, она бросилась из высокого терема на землю и заразилась (убилась) вместе с сыном. Тела супругов и сына были погребены возле храма Николая Корсунского, который по этой причине стал называться Зарайским. (Врем. О. И. и Д. № 15.) "Чудотворная икона Святителя Николая с тех пор до ныне хранится, благоговейно чествуемая, в Зарайском соборе, который в нынешнем виде воздвигнут на месте прежней церкви в 1681 г. Но еще прежде, именно в 1608 г. по повелению царя Василия Ивановича Шуйского икона эта окована украшающею ее теперь золотою ризою с дорогими каменьями". Надеждин. (Ж. М. В. Д. 1848 г. Март). Не входя в разбор этого сказания, мы заметим только, что оно бросает свет на некоторые стороны дотатарской эпохи. Прямое заключение, которое из него вытекает, состоит в том, что на месте теперешнего Зарайска в начале XIII в. существовал город. Княжеский терем, погребение княжеского семейства подле храма, подтверждаемое тремя каменными крестами, которые поставлены над гробницами - все доказывает, что здесь было местопребывание удельного князя Федора Юрьевича, следовательно, поселение более или менее укрепленное. Очень может быть, что позднейшее имя Зарайска привело в забвение другое название, под которым этот город был известен в прежнее время. Г. Надеждин думает, не назывался ли он Новгород на Осетре, который упоминается в числе городов рязанских по Воскр. списку. Что касается до имени Зарайск (в Кн. Бол. Черт. Заразеск), то нельзя утвердительно сказать, чтобы оно произошло от глагола заразить; есть слово заразы, означающее одну (лесистую) местность на крутом берегу Москвы. (Мос. Вед. 1857. № 63. Село Коломенское). По мнению некоторых Зарайск находится в связи с словом рясы; в таком случае происходит от одного корня с Рязанью, Ряжском и пр.
** 13 В Зап. об Арх. Из. в Ряз. губ. (25-27.) Тихомиров предполагает, что Белгород был на месте деревни Городец в 10 верстах от Рязани, а Ижеславец на месте села Ижевское; то и другое очень вероятно.
Около описанного нами треугольника рязанские владения в разные времена то сжимались, то расширялись. Но тщетно было бы старание назначить им точные пределы; они никогда не были строго определены со всех сторон, особенно в ту эпоху, на которой мы остановились. Причины заключались в малонаселенности края, который местами представлял совершенную дичь и глушь; притом Рязань лежала на русской украйне, которая незаметно переходила в бесконечные степи. Впрочем, попытаемся на основании немногих данных приблизительно очертить пределы княжества во второй половине XII и в начале XIII вв.
Пространство, заключенное между Окою, Клязьмою и Москвою, имело болотистую почву и почти сплошь было покрыто лесами. Славянская колонизация пока еще не проникала в эти печальные дебри. По крайней мере, мы не знаем здесь ни одного города, за исключением прибрежьев Оки. На полянах посреди лесов попадались хижины бедной Мещеры; кое-где хижины эти собирались в группы и составляли селения, особенно по течению притоков Оки. Так поход Кузьмы Родивоновича с суздальцами в 1210 г. указывает на присутствие значительного населения на берегах Пры, потому что воевода возвратился назад с большим полоном. Северная граница, отделявшая рязанскую Мещеру от суздальской, {69} начиналась от реки Москвы несколько выше Коломны; ее можно провести именно от устья раки Нерской, если предположить, что послы рязанского князя в 1176 г. встретили Михаила Юрьевича Суздальского на границе своей земли. Далее она шла приблизительно мимо верховьев Цны, Пры и Гуся, и терялась в землях собственно муромских.
Сведения наши о географии Муромского княжества так бедны, что мы должны довольствоваться почти одними предположениями. Границы его на севере простирались, по крайней мере, до Клязьмы, а на юге до устьев Гуся с одной стороны и Мокши с другой. Признаки жизни и деятельности в этом углу древней России заметны только на берегах Оки. Мы решительно не встретили здесь ни одного города за исключением Мурома; можем впрочем, предполагать, что были и другие: ветвь муромских Ярославичей уже в XII в. приняла значительные размеры; не могла же вся она сосредоточиться только в одном Муроме; а древние князья наши не имели обыкновения жить в неукрепленных селениях, тем более по соседству с воинственными дикарями. Самый город Муром расположен на одном из высоких холмов левого берега Оки; с юго-востока к нему прилегали леса, а с северо-запада поле. (В 1096 г. на поле перед городом сразились дружины Олега Святославича и Изяслава Владимировича; часть воинов Изяславовых после поражения искала спасения в лесу). Имея довольно деятельные торговые сношения с камскими болгарами, Муром очень рано сделался одним из зажиточных городов древней России. В стратегическом отношении он до начала XII в. служил крайним укрепленным пунктом северо-восточной Руси и нередко должен был выдерживать нападения со стороны мордвы и камских болгар; но в 1221 г. великий князь Владимирский Юрий II заложил на устье Оки Нижний Новгород, и Муром отчасти утратил свое прежнее значение. Со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отделялось от Рязани и увлекалось под суздальское влияние, так что в начале XIII в. оно сохраняло одну тень самостоятельности, и только безусловною покорностью соседу муромские князья приобрели себе право на спокойное владение своими волостями. Связь Мурома с Рязанью впрочем, долго не прекращалась, потому что кроме родства княжеских ветвей ее поддерживали церковные отношения; сначала оба княжества в делах {70} иерархии подчинены были черниговскому епископу, а с конца XII века составили вместе особую епископию. Но самою живою непрерывною связью, разумеется, служила им кормилица Ока; если мы не можем указать на города, которые существовали по ее берегам между Муромом и Ижеславлем, по крайней мере, селения рыбаков не были там редки. В 1228 г. в апреле месяце умер схимником Давид Юрьевич, несколько месяцев спустя после кончины одного из своих сыновей. Отцовскую волость наследовал другой сын, Юрий. Неизвестно, вследствие каких причин сестра его, бывшая замужем за Святославом, сыном Всеволода III, в том же году удалилась в Муром к братьям и постриглась здесь в монастырь 1*4. Конечно, Юрий Давидович не один властвовал в княжестве, и должен был делить его с родными и двоюродными братьями.
______________
* 14 Лавр. 191. По поводу смерти Давида Юрьевича и его сына Карамзин в виде вопроса предложил следующую догадку: "не сын ли сего Давида признан святым под именем Петра, коего память бывает 25 июня. см. Пролог. Мощи сего князя и супруги его Февронии лежат в муромском соборе". III. пр. 369. Есть другое мнение, которое под св. князем Петром разумеет самого Давида Юрьевича. "Памят. и пред. Влад. губернии". Отеч. Зап. 1857 г. Июнь. (О. Иоасаф). О житии Константина и чад его и о житии князя Петра и Февронии см. в Описании Румянц. Музея Востоковым. № CLXIII. 213 стр.
На востоке и юге рязанские пределы еще менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать перед высшею ступенью гражданственности, и действительно границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону. На востоке они терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше; во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, {71} на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежища у здешних жителей 1*5. Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев; но в XII столетии славянское начало мало-помалу стало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами; впрочем, действительно ли они были "красны и нарочиты зhло", как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, об этом судить трудно; может быть автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестны за исключением одного или двух. Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополиею придонских колоний. Далее можно еще назвать Дубок на Дону 1**6. Самым крайним укрепленным пунктом на рязанской украйне был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны; он упоминается в первый раз под 1147 г. 1***7.
______________
* 15 Лавр. 163. В Ник. II. 236 г. Сказано, что он здесь переходил из города в город, но мы уже заметили, что ее слова в этом случае нельзя принимать буквально.
** 16 Ник. II. под 1146.
*** 17 Гораздо вероятнее, однако, что этот город в те времена принадлежал Северскому княжеству, а не Рязанскому, как показывает раздел волостей между сыновьями Михаила Всеволодовича Черниговского в половине XIII в.
Итак, с востока и юга Муромо-Рязанское княжество в виде дуги облегало обширные земли мордвы и половцев. Соседство дикарей, конечно, не могло не иметь значительного влияния на внутреннее и внешнее развитие княжества: отношения к ним вообще были враждебные. Реже летописи упоминают о войнах с мордвою, чаще о половцах. До XIII в. мы собственно один раз встретили серьезную войну с первыми, именно в 1103 г.; о мелких столкновениях летописцы умалчивают; слухи из этой глухой стороны, конечно, доходили до них редко. Поэтому для нас очень важно описание походов, которые были совершены в 20-х годах XIII ст. войсками великого князя Юрия II. Первый поход предпринят был осенью 1228 г. под начальством племянника Юрьева Василька и боярина Еремея Глебовича Окою и Волгою; но из за {72} Нижнего они воротились по случаю ненастной погоды. Зимою того же года, в январе, сам великий князь с братом Ярославом, двумя племянниками и Юрием Давидовичем Муромским двинулся в Мордовскую землю и напал на волость Пургаса. Русские пожгли и потравили жито, избили скот, а пленников отослали домой. Мордва укрылась в леса и тверди; а те, которые не успели спастись, были избиты отроками Юрия. Отроки других суздальских князей, желая также отличиться или рассчитывая на добычу, потихоньку углубились в лесную чащу; но попали в засаду, и были истреблены неприятелями, которые в свою очередь не избежали мести со стороны русских. В то же время один из болгарских князей пришел на Пуреша, другого мордовского владетеля и притом Юрьева присяжника; но, услыхав о том, что великий князь жжет мордовские села, ночью бежал назад. Русские князья воротились домой с полным успехом. В следующем году Пургас попытался было отомстить за опустошение своей волости и напал на Нижний Новгород; но был отбит. Потом сын Пуреша напал с половцами на Пургаса, истребил его войска и русских, находившихся у него в службе, так что Пургас едва спасся с немногими людьми 1*8. В 1232 г. великий князь опять посылает свои войска на мордву с муромскою и рязанской помощью; русские снова пожгли неприятельские селения. Эти войны бросают свет на географическое состояние и быт мордовского племени в те времена и приводят нас к следующим заключениям. Страна их была покрыта дремучими лесами; мордвины вели жизнь оседлую, занимались скотоводством и земледелием, жили в селениях. Хотя городов не встречаем; но слово тверди, употребленное летописцем, заставляет предполагать какие-то особенные места, вероятно, укрепленные самою природою. Можно также предположить существование торговой деятельности по соседству с болгарами и русскими. В политическом отношении мордва не представляла никакого единства и управлялась туземными князьями. Эти князья часто находились во враждебных отношениях между собою; таковы Пургас и Пуреш. Усобицы, ослабляя силы мордовского племени, заставляли владетелей искать себе союзников, и таким образом облегчали соседним народам доступ в глубину Мордовских земель: так Пуреш прибег к покровительству великого князя владимирского; {73} а Пургасу помогают болгары. Местные владетели настолько богаты, что могут нанимать иноземных ратников: у Пургаса находим в службе сбродную русскую дружину: а сын Пуреша приходит на него с половцами. Все это показывает, что в XII в. мордвины начинают группироваться в значительные массы, во главе которых становятся туземные князья, вероятно, соединившие в своих руках власть прежних сельских старшин. Такое соединение в массы дало им возможность с большим успехом теснить соседей, что без сомнения и вызвало походы в таких значительных силах со стороны великого князя владимирского, который в свою очередь воспользовался междоусобиями местных владетелей.
______________
* 18 Лавр. 191, 192.
Не таким оседлым как мордва, но еще более диким и беспокойным народом являются половцы. Южная часть Рязанской украйны была охвачена ими с трех сторон: русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с половцами шла непрерывно до самого появления татар; в половине XII в. перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги; но лишь только варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи. В преследованиях своих князья все более и более углубляются в половецкие земли: напр. в 1150 г. они побили их на реке Великой Вороне, а в 1199 г. вместе с Всеволодом III прогнали половцев к берегам моря и прошли вдоль все Придонские степи. Но такие походы не могли прекратить набегов; княжеские усобицы по-прежнему давали повод варварам опустошать русские поля и селения то в виде разбойников, то в качестве союзников. Князья дружились с ханами, вступали с ними в родство, искали у них убежища и войска в случае своих неудач.
Такое соседство как мордва и в особенности половцы, разумеется, могло только задерживать внутреннее развитие Рязанского княжества и положило своего рода печать на формы быта. Оно вредило благосостоянию края и поддерживало в постоянном напряжении грубые физические силы народа.
Трудно определить, насколько славянский элемент в продолжение первого периода в истории Муромо-Рязанского княжества проник массу туземного населения; но, вообще говоря, в начале XIII в. {74} он не был еще значителен. К нему принадлежало, конечно, большинство городского сословия и часть сельских жителей между Окою и Пронею; особенно скоро разрасталось славянское племя по берегам Оки. От начала XIII в. до нас дошли названия пяти погостов, расположенных по близости городка Ольгова; во-первых, все они звучать по-славянски, а во-вторых, представляют довольно значительную цифру населения, именно: Песочна с 300 семей, Холохолна со 150, Заячины с 200, Веприя с 220 и Заячков со 160 семей1*9. Пространство на север и восток от этой полосы было обитаемо почти сплошным финским населением, т. е. мерею, мещерою и мордвою, за исключением городов.
______________
* 19 Ак. Ист. I. № 2. Грамота Олега Ольгову монастырю.
Постепенная славянизация Рязанского края тесно была связана с успехами христианства. Эти два явления шли постоянно рука об руку в отдаленных концах древней Руси и взаимною помощью облегчали свое движение. До нас не дошли имена проповедников и подвижников христианской религии на рязанской украйне в эпоху, о которой идет речь; но вообще можно заметить, что успехи христианства совершались здесь тихо, медленно, без особенной борьбы. Нет возможности определить границы между крещеным и языческим населением; знаем только, что первое сосредоточивалось в той же центральной области, преимущественно по берегам Оки. Умножавшееся количество храмов служит лучшим признаком распространения святой религии. Кроме некоторых собственных имен, в источниках встречаются общие выражения, которые намекают на значительное число храмов в древней Рязанской области. В 1207 г. епископ Арсений посылает сказать Всеволоду: "Князь великiй! Не опусти мhст честныхъ; не пожги церквей святыхъ, въ нихъ же жертва Богу и мольба стваряется за тя"; в 1237 г. татары на пути своем к Рязани "много святыхъ церквей огневи предаша и монастыри и села пожгоша". В 1132 г., по известию летописи, принял крещение в Рязани половецкий князь Амурат; а в сказании о нашествии Батыя говорится в похвалу рязанских князей, что они своею ласкою привлекали к себе многих детей и братьев от неверных царей и обращали их к истинной вере. Здесь под именем неверных царей, конечно, надобно разуметь половецких ханов, родственники которых вступали иногда в службу соседних русских князей и при-{75}нимали крещение. Тем не менее, в начале XIII в. христианство еще не успело проникнуть в глубь мещерских и мордовских лесов, разумеется, за исключением городов и их ближайших окрестностей. Распространение и утверждение церкви в этом краю получило новую силу со времени отделения Муромо-Рязанской области от Чернигова в епархиальном отношении, в 1198 г. 2*0. Мы видели, какое деятельное участие принимал первый Рязанский епископ Арсений в событиях княжества при Всеволоде III; деятельность его совсем непохожа на вероломный, по летописям, поступок Порфирия. По случаю принесения Корсунского образа мы узнаем, что в 1225 г. рязанским епископом был Ефросин Святогорец, т. е. пришлец с Афонской горы. Тот же Ефросин, кажется, управлял епархиею в эпоху татарского нашествия. Постоянное присутствие и непосредственный надзор епископа, разумеется, много способствовали благоустройству рязанской церкви и поощряли усердие христианских проповедников.
______________
* 20 Время этого события определяли различным образом. См. свод разных мнений в Ряз. Вед. 1854 г. № 38. Мы принимаем хронологию Татищева, который говорит, что Рязанская епископия учреждена в 1198 г. по просьбе князя Ярослава Глебовича, сонзволением его тестя великого князя киевского Рюрика Ростиславича и митрополита Иоанна. Епископом ее поставлен был один из игумеиов, Арсений, 26 сентября того же года. (III. 329). Неизвестно откуда Татищев заимствовал такое точное показание; но самая точность ручается за то, что он его не выдумал. Последующие события совершенно с ним согласны.
Известно, какие глубокие корни в древней России пустило монашество и как быстро с XI столетия начало возрастать повсюду число монастырей. В Рязанском краю было также много обителей, как и в других местах; но очень немногие из них возводят свое происхождение к эпохе дотатарской. Источники указывают только на один Олегов монастырь, который существует до сих пор в 12 верстах от губернского города на высоком обрывистом берегу Оки; глубокою лощиною речки Гусевки он отделяется от того места, где лежал городок Ольгов. Основание обители положено великим князем рязанским Ингварем Игоревичем; он вместе с братьями Юрием и Олегом построил здесь храм во имя Богородицы. При заложении храма с князьями находилось 300 бояр и 600 простых дружинников; князья отдали в мона-{76}стырское владение 9 бортных участков и 5 погостов со всеми угодьями 2*1. Это тот самый Ингварь Игоревич, который в 1217 г. спасся от бойни, устроенной Глебом и Константином. В 1219 г. он окончательно победил братоубийц; очень может быть, что вслед за тем Ингварь выстроил монастырь в благодарность за свое спасение 2**2. К той же эпохе надобно отнести начало Богословского монастыря, если верить одному преданию, которое с ним связано 2***3.