Страница:
Конечно, ни словом не упоминая ни о голодоморе, ни о терроре, золотые перья советской журналистики, писавшие за Брежнева его книги, коротко и дельно рассказывают о предвоенной атмосфере в стране. О неизбежности скорой войны: это чувство тогда испытывали все – и народ, и начальство. О директиве, пришедшей из Кремля в 1940 году: срочно перевести ряд предприятий Днепропетровска на выпуск военной техники. О шифровке, полученной в те же дни из Москвы: немедленно учредить должность секретаря обкома по оборонной промышленности. О том, как на эту ключевую в городе и республике должность товарищи единогласно назначили будущего генсека.
Именно военная промышленность и особое отношение Брежнева к родному городу сделали Днепропетровск гигантом советской индустрии. Наглухо закрытым для иностранцев панельно-бетонным монстром с миллионным населением. Стартовой площадкой для головокружительных партийных, гэбэшных и хозяйственных карьер.
В 70-е годы прошлого века Днепропетровск «переселится» в Кремль. В Политбюро и Секретариате ЦК, на постах председателя Совета Министров и шефа КГБ, среди их многочисленных заместителей, в креслах партийного руководителя Украины и министра внутренних дел, на должностях второго и третьего ряда – всюду будут выходцы из этого славного города. А если вспомнить, какое место в мире занимал тогда СССР и лично тов. Брежнев, лидер одной из двух сверхдержав, способных многократно стереть в порошок всю планету, то роль города Днепропетровска станет понятной каждому.
Этот провинциальный город излучал власть в масштабах страны и мира.
Брежнев любил свой город. Как многие «дорогие руководители», он был сентиментален, и его всегда тянуло к малой родине. Днепропетровцы тоже любили вождя – той слегка извращенной и двусмысленной любовью, какой жители нищей империи одаривают земляка, выбившегося в люди. Земляк про них тоже не забывал.
По всей стране граждане давились в очередях за колбасой. А в Днепропетровске колбаса иногда свободно лежала на прилавках и щедро вместе с иным разнообразным дефицитом распространялась в так называемых «заказах» среди тружеников оборонных предприятий. Рассказывают даже, что эту пресловутую колбасу, советский символ продовольственного благосостояния, днепропетровцы порой отправляли родственникам в Москву, хотя столица всегда снабжалась несравненно лучше провинции.
Однако в стране была напряженка не только с мясом. Не хватало предметов первой необходимости – обуви, одежды, бытовой техники, лекарств, туалетной бумаги. Любой мало-мальски нужный товар советским гражданам приходилось добывать, используя знакомства, переплачивая в два-три раза, унижаясь в магазинах перед продавцами.
По империи гулял анекдот. Вопрос: Сможет ли заяц добежать из города-героя Бреста до города-героя Москвы? Ответ: Не сможет. Он будет пойман и съеден в городе-герое Туле.
И все же в Днепропетровске было чуть-чуть побольше мяса и туалетной бумаги, чем в среднем по стране, поэтому город считался зажиточным. Цена этого относительного благополучия ни для кого не являлась секретом. Заботливая любовь генсека к своей малой родине объяснялась не только сентиментальностью. Город работал на ядерную войну.
В центре его глухо урчало главное ракетное производство страны. Завод «Южмаш» строился еще в бытность Брежнева первым секретарем Днепропетровского обкома. Основным видом его продукции стали баллистические и космические ракеты. На заводе были сконструированы и построены все ракеты серии SS, а также космические носители «Космос», «Интеркосмос», «Циклон-2», «Циклон-3» и «Зенит». Особой гордостью был уникальный ракетный комплекс – SS-18, который мог оснащаться несколькими ядерными боеголовками.
В Днепропетровске впервые в мире было поставлено на поток производство искусственных спутников Земли.
На «Южмаш» работали проектные институты, вузы, сотни предприятий-совместителей. Как и везде в стране, мирное производство было лишь побочной деятельностью военных гигантов. Кроме ракет, «Южмаш» выпускал тракторы, троллейбусы, оснащение для пищевой промышленности. А также велосипеды и зонтики.
В распоряжении директора ракетного гиганта находились собственный авиапарк, собственная ГАИ и собственная прокуратура. Выше его были только ЦК, предсовмин, ну и, разумеется, «сам». В конфликтах между градообразующим «Южмашем» и местным, а также киевским партийным начальством завод всегда побеждал.
Генсек с высоких международных трибун неустанно боролся за мир во всем мире. А его любимый город работал на ядерную войну. Однако тут не было никакого противоречия. Во всяком случае, для тех, кто жил в СССР, – они уже ничему не удивлялись.
Ракетный промышленный гигант на берегу огромной реки, у первых днепровских порогов, Днепропетровск был по-своему очень хорош – с широкими центральными улицами, огромными площадями, имперским милитаристским размахом… Местные жители называли город «Днепром». А река, воспетая Гоголем, расстилалась внизу, как безразмерная книга, и каждый школьник в СССР наизусть знал, как «чуден Днепр при тихой погоде» и что «редкая птица долетит до середины Днепра».
Золотой век Днепропетровска в прошлом столетии длился без малого двадцать лет, до ноября 1982 года, когда сердце верного ленинца остановилось. Началось другое время. Строгое, нечуткое, даже оскорбительное для памяти Леонида Ильича.
На брежневскую эпоху пришлось и становление леди Ю.
Ей было четыре года, когда он пришел к власти. Восемь лет исполнилось в том августе, когда войска Варшавского договора оккупировали Прагу. Девятнадцать, когда началась война в Афганистане, где погибли тысячи ее сверстников. А в 22 года студентка Юлия Тимошенко вместе со всем советским народом оплакивала смерть дорогого Леонида Ильича.
Оплакивала ли? Местный днепропетровский патриотизм, связанный с именем первого лица в государстве, был в моде, но едва ли кто-нибудь, кроме самых близких, горевал о кончине генерального секретаря. Скорее, в душах людей накапливалась тревога: что будет со страной? Причем вопрос этот звучал иначе, нежели в 1953 году, когда народ прощался со Сталиным. Великого вождя провожали рыдающие толпы, ибо Сталин был страшен и непостижим, как Бог из ветхой книги, отмененный советской властью. Леонид Ильич был свой – земной, не злой, вороватый, грешный. В последние годы, заметно впадая в маразм, генеральный секретарь вызывал смех по всей стране, не исключая и Днепропетровска. Смех порой бывал невеселым, ибо ощущение тупика, в который зашла страна под водительством Брежнева, стало слишком явным.
Нефтедоллары в буквальном смысле слова вылетали в трубу – на поддержку «освободительного движения» по всей планете. Экономика дышала на ладан. Пропагандистская война была проиграна с разгромным счетом: самой сладкой мечтой советского человека были западные вещи и западная техника, а западные радиоголоса давно уже стали единственным поставщиком информации не только о событиях в мире, но и о том, что происходит в стране. Заграничная командировка или турпоездка в Париж считались величайшей жизненной удачей. Об эмиграции подумывали не только евреи. Гонка ядерных вооружений добивала государственную казну.
После Брежнева страну возглавил Юрий Андропов. Будучи председателем КГБ, он накапливал информацию о коррупции в окружении жизнелюбивого генсека и скоро начал охоту на этих людей. Первыми пали самые близкие к Брежневу днепропетровцы. Уже через десять дней после избрания Андропов отправил на пенсию секретаря ЦК Кириленко, давнего приятеля Брежнева, бывшего первого секретаря Днепропетровского обкома. Затем сменил управляющего делами ЦК КПСС Павлова, в прошлом секретаря Днепродзержинского райкома. Был загнан в самоубийство министр внутренних дел Щелоков, бывший председатель Днепропетровского горисполкома. Смена элит при Андропове шла быстро, чему способствовали разнообразные уголовные дела с расстрельными приговорами – так называемые «рыбное дело», «бриллиантовое дело» в Ювелирторге, «сочинское дело». При этом главная вина уничтоженных и посаженных заключалась в том, что они не вписались в новые времена. Они погибли или сели потому, что умер Брежнев. У них не хватило времени научиться играть по новым правилам. Точнее, им не дали времени научиться. Смена элит шла на всех уровнях.
Пропагандисты на закрытых лекциях объясняли допущенной публике, что Андропов «наводит порядок», расправляется с «брежневской мафией», что воровство в особо крупных размерах – главная причина всеобщей бедности в СССР. Этими акциями КГБ нанес сокрушительный удар по «днепропетровскому клану». Те, кого новое начальство объявило коррупционерами, были изгнаны если не из жизни, то уж из Кремля и политики совершенно точно.
Однако расстрелы и увольнения счастья не принесли. Было очевидно, что главная беда не в коррупции, а в каких-то иных, системных сбоях коммунистического режима.
Дело довершил Горбачев. При нем эпоха Брежнева была объявлена «застойной», а курс прежнего руководства – ведущим в пропасть.
После распада Союза и обретения Украиной независимости показалось даже, что Днепропетровск навсегда утратил свою исключительность. Но все было не так просто.
Во-первых, не утратил значения сам город, который по-прежнему оставался центром оборонной промышленности. Во-вторых, номенклатурная элита похожа на мифическую гидру, у которой взамен отрубленных быстро вырастают новые головы. Случай Днепропетровска был в этом смысле классическим.
Чем был «клан» в советское время? Системой формальных и неформальных связей, которые завязывались на службе и сохранялись всю жизнь. На уровне идеологии, для того чтобы оставаться на плаву, необходимы были верность партии, способность, не рассуждая, выполнять все ее приказы. На уровне профессиональном – умение, произнося к месту и не к месту однообразные, бессмысленные, но легкие для заучивания партийные лозунги, быть «дельным» работником. На уровне личном: постоянно демонстрировать верность вышестоящему товарищу. А тут есть незыблемые каноны и традиции вплоть до умения пить водку в узком кругу, находить слова для тостов, шутить к месту и смешно в понятиях своего круга, дружить семьями, вовремя подносить ценные подарки. И конечно, участвовать в совместных походах в баню. Именно в брежневские времена закулисье власти переместилось в русские парилки.
Карьерная лестница – это подвижная вертикаль, и если на вершине ее стоит генеральный секретарь, то самый незначительный клерк в днепропетровском клане может рассчитывать в будущем на самые заманчивые посты. Вышестоящее начальство среднего звена допускает ошибки, получает выговоры, болеет, умирает. Лестница медленно ползет вверх, как эскалатор в метро, и ты движешься вместе с ней. «Надо только выучиться ждать», – как пелось в одной популярной советской песне.
Конечно, андроповские чистки, а в особенности горбачевская перестройка и внезапный развал Советского Союза порастрясли имперские кланы. Однако выстоять вместе все же было легче, чем поодиночке. На Украине, обретшей независимость, днепропетровцы довольно скоро оказались самой могущественной группой, делегирующей своих представителей во власть.
Директор «Южмаша» Леонид Кучма сначала стал премьер-министром, затем президентом. Губернатор Днепропетровской области Павел Лазаренко возглавил правительство. Близкий друг Кучмы еще по временам «Южмаша» Леонид Деркач встал у руля партии «Трудовая Украина». Человек из «третьего поколения» днепропетровцев – Виктор Пинчук – захватил львиную долю украинской промышленности: он производил трубы, перепродавал газ, обеспечивал поставки электроэнергии. Министр транспорта, а затем глава Кабинета министров Валерий Пустовойтенко перебрался в Киев с поста мэра Днепропетровска. Председателем Верховного суда Украины был назначен Виталий Бойко, в недавнем прошлом председатель районного суда Днепропетровска. На государственных должностях и в правлениях акционерных обществ этих людей были десятки, их подпирали сотни – в аппарате, в парламенте, в бизнесе…
И в какой-то момент возникла иллюзия, будто вместе с днепропетровским кланом на Украину возвращается брежневская эпоха.
Это, разумеется, было не так. Чтобы взять власть, президенту Кучме требовалась поддержка директорского корпуса советской закалки и его родного клана. Однако, чтобы эту власть сохранить, президент должен был рано или поздно встать над кланом. Только так он мог превратиться в «отца всех крестных отцов», стать авторитетным арбитром в их суровых разборках. Борьба вокруг Кучмы, за Кучму и против Кучмы была весьма жесткой. Не поделив деньги, влияние на президента, лакомые куски приватизируемой госсобственности, днепропетровцы в конце концов передрались между собой: каждый тянул одеяло на себя, и украинские журналисты писали о «днепропетровском разломе». Но в начале пути они были вместе. Днепропетровцы. Земляки. Клан.
В начале 1990-х среди днепропетровцев появилось новое лицо. Единственная женщина – миниатюрная и хрупкая брюнетка Юлия Тимошенко, делающая карьеру в большом бизнесе со стремительностью баллистической ракеты, сработанной на «Южмаше».
Глава 3
Именно военная промышленность и особое отношение Брежнева к родному городу сделали Днепропетровск гигантом советской индустрии. Наглухо закрытым для иностранцев панельно-бетонным монстром с миллионным населением. Стартовой площадкой для головокружительных партийных, гэбэшных и хозяйственных карьер.
В 70-е годы прошлого века Днепропетровск «переселится» в Кремль. В Политбюро и Секретариате ЦК, на постах председателя Совета Министров и шефа КГБ, среди их многочисленных заместителей, в креслах партийного руководителя Украины и министра внутренних дел, на должностях второго и третьего ряда – всюду будут выходцы из этого славного города. А если вспомнить, какое место в мире занимал тогда СССР и лично тов. Брежнев, лидер одной из двух сверхдержав, способных многократно стереть в порошок всю планету, то роль города Днепропетровска станет понятной каждому.
Этот провинциальный город излучал власть в масштабах страны и мира.
Брежнев любил свой город. Как многие «дорогие руководители», он был сентиментален, и его всегда тянуло к малой родине. Днепропетровцы тоже любили вождя – той слегка извращенной и двусмысленной любовью, какой жители нищей империи одаривают земляка, выбившегося в люди. Земляк про них тоже не забывал.
По всей стране граждане давились в очередях за колбасой. А в Днепропетровске колбаса иногда свободно лежала на прилавках и щедро вместе с иным разнообразным дефицитом распространялась в так называемых «заказах» среди тружеников оборонных предприятий. Рассказывают даже, что эту пресловутую колбасу, советский символ продовольственного благосостояния, днепропетровцы порой отправляли родственникам в Москву, хотя столица всегда снабжалась несравненно лучше провинции.
Однако в стране была напряженка не только с мясом. Не хватало предметов первой необходимости – обуви, одежды, бытовой техники, лекарств, туалетной бумаги. Любой мало-мальски нужный товар советским гражданам приходилось добывать, используя знакомства, переплачивая в два-три раза, унижаясь в магазинах перед продавцами.
По империи гулял анекдот. Вопрос: Сможет ли заяц добежать из города-героя Бреста до города-героя Москвы? Ответ: Не сможет. Он будет пойман и съеден в городе-герое Туле.
И все же в Днепропетровске было чуть-чуть побольше мяса и туалетной бумаги, чем в среднем по стране, поэтому город считался зажиточным. Цена этого относительного благополучия ни для кого не являлась секретом. Заботливая любовь генсека к своей малой родине объяснялась не только сентиментальностью. Город работал на ядерную войну.
В центре его глухо урчало главное ракетное производство страны. Завод «Южмаш» строился еще в бытность Брежнева первым секретарем Днепропетровского обкома. Основным видом его продукции стали баллистические и космические ракеты. На заводе были сконструированы и построены все ракеты серии SS, а также космические носители «Космос», «Интеркосмос», «Циклон-2», «Циклон-3» и «Зенит». Особой гордостью был уникальный ракетный комплекс – SS-18, который мог оснащаться несколькими ядерными боеголовками.
В Днепропетровске впервые в мире было поставлено на поток производство искусственных спутников Земли.
На «Южмаш» работали проектные институты, вузы, сотни предприятий-совместителей. Как и везде в стране, мирное производство было лишь побочной деятельностью военных гигантов. Кроме ракет, «Южмаш» выпускал тракторы, троллейбусы, оснащение для пищевой промышленности. А также велосипеды и зонтики.
В распоряжении директора ракетного гиганта находились собственный авиапарк, собственная ГАИ и собственная прокуратура. Выше его были только ЦК, предсовмин, ну и, разумеется, «сам». В конфликтах между градообразующим «Южмашем» и местным, а также киевским партийным начальством завод всегда побеждал.
Генсек с высоких международных трибун неустанно боролся за мир во всем мире. А его любимый город работал на ядерную войну. Однако тут не было никакого противоречия. Во всяком случае, для тех, кто жил в СССР, – они уже ничему не удивлялись.
Ракетный промышленный гигант на берегу огромной реки, у первых днепровских порогов, Днепропетровск был по-своему очень хорош – с широкими центральными улицами, огромными площадями, имперским милитаристским размахом… Местные жители называли город «Днепром». А река, воспетая Гоголем, расстилалась внизу, как безразмерная книга, и каждый школьник в СССР наизусть знал, как «чуден Днепр при тихой погоде» и что «редкая птица долетит до середины Днепра».
Золотой век Днепропетровска в прошлом столетии длился без малого двадцать лет, до ноября 1982 года, когда сердце верного ленинца остановилось. Началось другое время. Строгое, нечуткое, даже оскорбительное для памяти Леонида Ильича.
На брежневскую эпоху пришлось и становление леди Ю.
Ей было четыре года, когда он пришел к власти. Восемь лет исполнилось в том августе, когда войска Варшавского договора оккупировали Прагу. Девятнадцать, когда началась война в Афганистане, где погибли тысячи ее сверстников. А в 22 года студентка Юлия Тимошенко вместе со всем советским народом оплакивала смерть дорогого Леонида Ильича.
Оплакивала ли? Местный днепропетровский патриотизм, связанный с именем первого лица в государстве, был в моде, но едва ли кто-нибудь, кроме самых близких, горевал о кончине генерального секретаря. Скорее, в душах людей накапливалась тревога: что будет со страной? Причем вопрос этот звучал иначе, нежели в 1953 году, когда народ прощался со Сталиным. Великого вождя провожали рыдающие толпы, ибо Сталин был страшен и непостижим, как Бог из ветхой книги, отмененный советской властью. Леонид Ильич был свой – земной, не злой, вороватый, грешный. В последние годы, заметно впадая в маразм, генеральный секретарь вызывал смех по всей стране, не исключая и Днепропетровска. Смех порой бывал невеселым, ибо ощущение тупика, в который зашла страна под водительством Брежнева, стало слишком явным.
Нефтедоллары в буквальном смысле слова вылетали в трубу – на поддержку «освободительного движения» по всей планете. Экономика дышала на ладан. Пропагандистская война была проиграна с разгромным счетом: самой сладкой мечтой советского человека были западные вещи и западная техника, а западные радиоголоса давно уже стали единственным поставщиком информации не только о событиях в мире, но и о том, что происходит в стране. Заграничная командировка или турпоездка в Париж считались величайшей жизненной удачей. Об эмиграции подумывали не только евреи. Гонка ядерных вооружений добивала государственную казну.
После Брежнева страну возглавил Юрий Андропов. Будучи председателем КГБ, он накапливал информацию о коррупции в окружении жизнелюбивого генсека и скоро начал охоту на этих людей. Первыми пали самые близкие к Брежневу днепропетровцы. Уже через десять дней после избрания Андропов отправил на пенсию секретаря ЦК Кириленко, давнего приятеля Брежнева, бывшего первого секретаря Днепропетровского обкома. Затем сменил управляющего делами ЦК КПСС Павлова, в прошлом секретаря Днепродзержинского райкома. Был загнан в самоубийство министр внутренних дел Щелоков, бывший председатель Днепропетровского горисполкома. Смена элит при Андропове шла быстро, чему способствовали разнообразные уголовные дела с расстрельными приговорами – так называемые «рыбное дело», «бриллиантовое дело» в Ювелирторге, «сочинское дело». При этом главная вина уничтоженных и посаженных заключалась в том, что они не вписались в новые времена. Они погибли или сели потому, что умер Брежнев. У них не хватило времени научиться играть по новым правилам. Точнее, им не дали времени научиться. Смена элит шла на всех уровнях.
Пропагандисты на закрытых лекциях объясняли допущенной публике, что Андропов «наводит порядок», расправляется с «брежневской мафией», что воровство в особо крупных размерах – главная причина всеобщей бедности в СССР. Этими акциями КГБ нанес сокрушительный удар по «днепропетровскому клану». Те, кого новое начальство объявило коррупционерами, были изгнаны если не из жизни, то уж из Кремля и политики совершенно точно.
Однако расстрелы и увольнения счастья не принесли. Было очевидно, что главная беда не в коррупции, а в каких-то иных, системных сбоях коммунистического режима.
Дело довершил Горбачев. При нем эпоха Брежнева была объявлена «застойной», а курс прежнего руководства – ведущим в пропасть.
После распада Союза и обретения Украиной независимости показалось даже, что Днепропетровск навсегда утратил свою исключительность. Но все было не так просто.
Во-первых, не утратил значения сам город, который по-прежнему оставался центром оборонной промышленности. Во-вторых, номенклатурная элита похожа на мифическую гидру, у которой взамен отрубленных быстро вырастают новые головы. Случай Днепропетровска был в этом смысле классическим.
Чем был «клан» в советское время? Системой формальных и неформальных связей, которые завязывались на службе и сохранялись всю жизнь. На уровне идеологии, для того чтобы оставаться на плаву, необходимы были верность партии, способность, не рассуждая, выполнять все ее приказы. На уровне профессиональном – умение, произнося к месту и не к месту однообразные, бессмысленные, но легкие для заучивания партийные лозунги, быть «дельным» работником. На уровне личном: постоянно демонстрировать верность вышестоящему товарищу. А тут есть незыблемые каноны и традиции вплоть до умения пить водку в узком кругу, находить слова для тостов, шутить к месту и смешно в понятиях своего круга, дружить семьями, вовремя подносить ценные подарки. И конечно, участвовать в совместных походах в баню. Именно в брежневские времена закулисье власти переместилось в русские парилки.
Карьерная лестница – это подвижная вертикаль, и если на вершине ее стоит генеральный секретарь, то самый незначительный клерк в днепропетровском клане может рассчитывать в будущем на самые заманчивые посты. Вышестоящее начальство среднего звена допускает ошибки, получает выговоры, болеет, умирает. Лестница медленно ползет вверх, как эскалатор в метро, и ты движешься вместе с ней. «Надо только выучиться ждать», – как пелось в одной популярной советской песне.
Конечно, андроповские чистки, а в особенности горбачевская перестройка и внезапный развал Советского Союза порастрясли имперские кланы. Однако выстоять вместе все же было легче, чем поодиночке. На Украине, обретшей независимость, днепропетровцы довольно скоро оказались самой могущественной группой, делегирующей своих представителей во власть.
Директор «Южмаша» Леонид Кучма сначала стал премьер-министром, затем президентом. Губернатор Днепропетровской области Павел Лазаренко возглавил правительство. Близкий друг Кучмы еще по временам «Южмаша» Леонид Деркач встал у руля партии «Трудовая Украина». Человек из «третьего поколения» днепропетровцев – Виктор Пинчук – захватил львиную долю украинской промышленности: он производил трубы, перепродавал газ, обеспечивал поставки электроэнергии. Министр транспорта, а затем глава Кабинета министров Валерий Пустовойтенко перебрался в Киев с поста мэра Днепропетровска. Председателем Верховного суда Украины был назначен Виталий Бойко, в недавнем прошлом председатель районного суда Днепропетровска. На государственных должностях и в правлениях акционерных обществ этих людей были десятки, их подпирали сотни – в аппарате, в парламенте, в бизнесе…
И в какой-то момент возникла иллюзия, будто вместе с днепропетровским кланом на Украину возвращается брежневская эпоха.
Это, разумеется, было не так. Чтобы взять власть, президенту Кучме требовалась поддержка директорского корпуса советской закалки и его родного клана. Однако, чтобы эту власть сохранить, президент должен был рано или поздно встать над кланом. Только так он мог превратиться в «отца всех крестных отцов», стать авторитетным арбитром в их суровых разборках. Борьба вокруг Кучмы, за Кучму и против Кучмы была весьма жесткой. Не поделив деньги, влияние на президента, лакомые куски приватизируемой госсобственности, днепропетровцы в конце концов передрались между собой: каждый тянул одеяло на себя, и украинские журналисты писали о «днепропетровском разломе». Но в начале пути они были вместе. Днепропетровцы. Земляки. Клан.
В начале 1990-х среди днепропетровцев появилось новое лицо. Единственная женщина – миниатюрная и хрупкая брюнетка Юлия Тимошенко, делающая карьеру в большом бизнесе со стремительностью баллистической ракеты, сработанной на «Южмаше».
Глава 3
Дом таксиста
Детство Юлии Тимошенко прошло в самой обычной блочной пятиэтажке на проспекте Кирова. Такими пятиэтажками при Хрущеве в ударном темпе застроили всю страну.
Юлин дом прозвали в народе Домом таксиста, потому что жилье здесь давали сотрудникам местного таксопарка, где работала диспетчером ее мать. Людмила Николаевна Телегина была женщиной прямой и быстрой на расправу. Ремень считала необходимым инструментом воспитания, а домом руководила с той же непререкаемой строгостью, с какой командовала таксистами в своем парке. Дежурила она сутки, а потом двое суток отдыхала. Кроме дочери на попечении Людмилы Николаевны была сестра, всего на одиннадцать лет старше Юли, и престарелая мама. Юлин отец ушел из семьи, когда девочке было всего три года. «Я росла в условиях, в которых знала, что такое экономить каждую копейку, – вспоминает Тимошенко. – Мы могли полагаться только на себя».
Дворов в хрущобах почти не бывает. Вся детская жизнь проходила на открытых пространствах между домами, среди проржавевших, кое-как понастроенных гаражей, буйно и бестолково растущего кустарника, развешенного на веревках белья. Друзья Юлиного детства – в большинстве своем дети таксистов.
«В куклы я не играла, с девчонками не дружила, – вспоминает Тимошенко. – Ребятам больше дозволялось, они были активнее, а меня влекло движение. Я не была агрессивным ребенком, но мне нравились мальчишеские игры – футбол, например».
В дворовой команде Юля играла в нападении и довольно часто забивала голы. Правила были жесткие. Играли в футбол на «жопки». Игроки проигравшей команды становились спиной к победителям, наклонялись – и их «расстреливали» мячом. Юля стойко держала удар.
Когда Тимошенко стала звездой, журналисты зачастили в Днепропетровск. Одноклассники, соседи по Дому таксиста, учителя, однокурсники, преподаватели университета – опрошены были все. Репортеры перерыли горы семейных фотоальбомов и школьных архивов. Результаты расследований не слишком впечатляют: много сладкого китча про девочку-отличницу, но по-настоящему ценной информации нет.
Зная, кем позже станет Тимошенко, журналисты искали в ней черты будущей «газовой принцессы» или пламенной революционерки.
Московский литератор Дмитрий Быков позже выскажет смелую догадку: мол, «вся украинская политика – игра именно по этим дворовым правилам: проигравшая сторона поворачивается к победителям, так сказать, тылом – и по взаимному уговору бывает понарошку “расстреляна” колючими словами, запоздалыми укоризнами и компроматом». Это не совсем так: политические разборки на Украине по накалу страстей порой не уступают российским – и кровь льется настоящая, и в тюрьму противников сажают всерьез, и революция, в конце концов, случилась в Киеве не понарошку. Впрочем, по сравнению с Россией, где дело дошло и до танковой пальбы по парламенту, а политические убийства стали нормой, украинская жизнь и впрямь может показаться патриархальной… В особенности Быкову с его перманентной тоской по добрым старым советским временам.
Классная руководительница вспоминает, что Юля была хоть и хорошей ученицей, но девочкой довольно дерзкой. Она, например, ненавидела школьную форму и не скрывала этого. И ее можно понять. По всему Советскому Союзу с первого по десятый класс школьники обязаны были носить единую, утвержденную Министерством образования СССР одежду. У мальчиков – серые, позже темно-синие брюки и пиджаки, у девочек – коричневые платья с белыми манжетами и воротничками, а поверх – черные фартуки с оборками. Не только Юля, абсолютно все девочки от Риги до Владивостока ненавидели этот наряд. Длинные подростковые шеи и тонкие руки выглядели в нем еще длиннее, а ноги, наоборот, короче. Юля вместе с сочувствовавшей мамой заказали у знакомой портнихи похожее, но все-таки другое платье. Классную руководительницу это злило, она требовала, чтобы школьная форма Юли была как у всех. Девочка настояла на своем и победила.
Бунтарка с тягой к прекрасному?
Еще один эпизод, связанный с переодеваниями, напоминает сцену из ностальгического фильма в стиле ретро – одного из тех, что были популярны в советском кино начала 1980-х. В городском парке им. Чкалова на выступлении школьной самодеятельности Юля с подругой Леной исполняли «Танец моряков». Мама специально для концерта сшила костюмчик: стилизованную тельняшку, брюки клеш и матросскую шапочку. Лена исполняла женскую партию, Юля – мужскую. Рассказывают, что номер пользовался огромной популярностью. Особенно среди мужчин, отдыхавших на свежем воздухе.
Задатки лидера? Первое в ее жизни эротическое шоу? Или, напротив, попытка примерить мужскую судьбу?
Юля отлично училась. Умела логично и убедительно говорить. Ни один праздник в школе не обходился без ее участия. Ко многим школьным мероприятиям сама писала сценарии, а некоторые вечера даже вела сама. Например, придумала и провела «Вечер про кохання». А к выпускному балу написала в стенгазету стихи-пожелания каждому однокласснику. В школьном сочинении, дошедшем до нас из глубин прошлого тысячелетия, Юля признавалась в любви к спорту, выделяя настольный теннис, катание на коньках, волейбол, баскетбол. Среди ее музыкальных пристрастий – Бах, Моцарт, Штраус, Beatles, Manfred Mann, Led Zeppelin…
Юля не упомянула о фильмах, хотя кино обожала, а запрет на посещение летнего кинотеатра «Весна» на остановке «Молокозавод» по Кировскому проспекту был для нее, по свидетельству тети, жестоким наказанием. «Предпочтение, конечно, отдавалось индийским двухсерийным мелодрамам, – вспоминает Антонина Ульяхина, – но не оставались мы равнодушными и к французским приключениям нашего любимчика Жана Маре, и к фильмам с участием Гойко Митича о краснокожих, а еще в то время стали выходить на экран жутковатые фильмы об итальянской мафии».
Для девочки из провинции главная мечта – вырваться из своего круга, переломить расписанную на десятилетия судьбу. Кино – окно в волшебную сказку. Здесь обитают мужчины и женщины, сильно отличающиеся от соседей по Дому таксиста. «Соблазнительные, независимые, богатые и удачливые девушки и дамы, – вспоминает об экранных красавицах Антонина Ульяхина, – которые, затягиваясь длинными тонкими сигаретами, красиво пускали колечки дыма». Что касается мужчин, то Жан Маре был «любимчиком» поколения тети. Девочкам Юлиного возраста голову вскружил Ален Делон. Уверенный в себе, дерзкий, с хорошими манерами и холодноватой страстью в поблескивающих из-под длинных ресниц глазах, он неторопливо пил коктейли, пока его спутница «красиво пускала колечки дыма». Одеколон он, как известно, не пил, и это тоже выгодно отличало его от Юлиных соседей из Дома таксиста.
Мало кто из советских людей встречал живых иностранцев в реальной жизни, особенно в Днепропетровске. Огромные туристические корабли проходили город ночью. Страна, помешанная на шпиономании, тщательно охраняла от нескромных взоров военные секреты «Южмаша». Тем реальней казались целлулоидные грезы в летнем кинотеатре «Весна».
Путевкой из Дома таксиста в безоблачную и прекрасную жизнь мог стать большой спорт. Увлечение теннисом и волейболом – это было в старших классах. А перед этим Юлю захватила спортивная гимнастика.
Гимнастикой она занималась страстно. Ясно, почему: именно этот вид спорта давал шанс раскрыться обеим сторонам ее детской натуры – тяге к движению, к максимальному физическому напряжению и желанию быть самой красивой. В грациозной девочке на брусьях соединились бесстрашная дворовая футболистка и танцовщица в матросском костюмчике с летней эстрады парка им. Чкалова.
Образцы были перед глазами и будоражили честолюбие. В первую очередь, конечно, Ольга Корбут, любимица всего Союза, прозванная журналистами «чудом с косичками». В восемь лет Корбут впервые вошла в спортивный зал. В школе была самой маленькой по росту. Ее триумф на мюнхенской Олимпиаде 1972 года – три золотых медали! – положил конец эпохе зрелых женщин-гимнасток. Вслед за Корбут на спортивные подмостки вышли дети – маленькие, хрупкие девочки с плоской грудью, с торчащими ключицами и ребрами, с тонкими куриными шеями и недоразвитыми подростковыми бедрами. У этих крошек не было ни капли страха, но была железная воля.
Смена эпох в гимнастике дала шанс и Юле, недовольной своим невысоким ростом. Советские гимнастки блистали по всему миру, собирая золотые медали на чемпионатах за границей и правительственные награды у себя на родине. Про закулисье олимпийского спорта – допинг, патологическое женское развитие, вызванное перенапряжением и травмами в детском возрасте, – тогда мало кто знал. Только десятилетия спустя, уже в Америке, Ольга Корбут расскажет о своем тренере, который избивал девочек, требуя от них спортивных достижений и принуждая к сексу.
Юля получила звание кандидата в мастера спорта и, казалось, вышла на финишную прямую, ведущую к успеху, когда на одной из тренировок упала с брусьев и сломала ключицу. Это была катастрофа: с мечтой о большом спорте пришлось расстаться. От гимнастики в ее жизни остались безупречная осанка и бешеная воля к победе. В одном из интервью Тимошенко сказала, что с тех пор всю жизнь живет как спортсмен, не боящийся перегрузок.
Институтов в жизни Юли было два. Сперва, по семейной традиции, она поступила на электротехнический факультет Горного института, который заканчивала тетя. Затем познакомилась с будущим мужем и, сдав 18 экзаменов и зачетов, перешла в престижный Днепропетровский университет на факультет экономики по специальности «экономическая кибернетика». После декретного отпуска продолжила учебу по другой специальности – «экономика труда». Этот выбор стал окончательным.
В студенческих преданиях сохранились рассказы о разбитых сердцах, о тайных влюбленностях и явных признаниях – и до, и после того, как она вышла замуж. Юля красиво и со вкусом одевалась. При этом почти не пользовалась косметикой, разумно демонстрируя окружающим свои природные данные. Однако красавицей Юля была строгой, расчетливой и разборчивой. Один долгие годы влюбленный в нее сокурсник не имел ни малейших шансов. Потому что происходил из бедной, простой семьи, объясняют однокурсницы. С мужчинами Юле всегда было проще, чем с женщинами.
А в повседневной жизни она была человеком легким и доброжелательным. Например, давала списывать конспекты перед экзаменами, что мало соответствовало представлениям о девушке-отличнице советских времен.
Родив дочь в 19 лет, она никогда не пыталась разжалобить преподавателей рассказами о том, как трудно одновременно учиться и воспитывать ребенка. В отличие от других мамаш, дочку в коляске на экзамен не привозила. Впрочем, и нужды в этом не было: студентка Тимошенко училась на сплошные пятерки. Экзамены сдавала с опережением: порой по два зачета за день. Особенно легко удавались ей профильные предметы – экономика и сопутствующие дисциплины.
Однокурсники вспоминают, что уже в те годы Юлия Тимошенко была человеком честолюбивым. Важнее пятерок в зачетной книжке для нее было отстоять собственную позицию. Спорила она и с друзьями, и с преподавателями по самым разным поводам – и всегда горячо, порой жестко, стремясь оставить за собой последнее слово. Другим способом самоутверждения было умение себя вести, общаясь с людьми малознакомыми. Тут преобладали сдержанность и молчаливость – быть может, из страха случайно сказать глупость и показаться смешной. Насмешек над собой она не выносила.
По сравнению с бурными постбрежневскими временами детство и юность Тимошенко маловыразительны. Что ж, сама эта эпоха была серой и тоскливой. Жизнь брежневских подданных была расписана на десятилетия вперед – от детского сада чуть ли не до могилы. Школа, институт, работа на малом окладе, повышение по службе, дача с шестью сотками земли, очередь на квартиру, еще одно повышение, потом, если повезет, получение квартиры в дальнем микрорайоне, третье повышение по службе, пенсия, внуки, варенье с собственного участка, вечный покой. Стабильность сводила с ума.
Юлин дом прозвали в народе Домом таксиста, потому что жилье здесь давали сотрудникам местного таксопарка, где работала диспетчером ее мать. Людмила Николаевна Телегина была женщиной прямой и быстрой на расправу. Ремень считала необходимым инструментом воспитания, а домом руководила с той же непререкаемой строгостью, с какой командовала таксистами в своем парке. Дежурила она сутки, а потом двое суток отдыхала. Кроме дочери на попечении Людмилы Николаевны была сестра, всего на одиннадцать лет старше Юли, и престарелая мама. Юлин отец ушел из семьи, когда девочке было всего три года. «Я росла в условиях, в которых знала, что такое экономить каждую копейку, – вспоминает Тимошенко. – Мы могли полагаться только на себя».
Дворов в хрущобах почти не бывает. Вся детская жизнь проходила на открытых пространствах между домами, среди проржавевших, кое-как понастроенных гаражей, буйно и бестолково растущего кустарника, развешенного на веревках белья. Друзья Юлиного детства – в большинстве своем дети таксистов.
«В куклы я не играла, с девчонками не дружила, – вспоминает Тимошенко. – Ребятам больше дозволялось, они были активнее, а меня влекло движение. Я не была агрессивным ребенком, но мне нравились мальчишеские игры – футбол, например».
В дворовой команде Юля играла в нападении и довольно часто забивала голы. Правила были жесткие. Играли в футбол на «жопки». Игроки проигравшей команды становились спиной к победителям, наклонялись – и их «расстреливали» мячом. Юля стойко держала удар.
Когда Тимошенко стала звездой, журналисты зачастили в Днепропетровск. Одноклассники, соседи по Дому таксиста, учителя, однокурсники, преподаватели университета – опрошены были все. Репортеры перерыли горы семейных фотоальбомов и школьных архивов. Результаты расследований не слишком впечатляют: много сладкого китча про девочку-отличницу, но по-настоящему ценной информации нет.
Зная, кем позже станет Тимошенко, журналисты искали в ней черты будущей «газовой принцессы» или пламенной революционерки.
Московский литератор Дмитрий Быков позже выскажет смелую догадку: мол, «вся украинская политика – игра именно по этим дворовым правилам: проигравшая сторона поворачивается к победителям, так сказать, тылом – и по взаимному уговору бывает понарошку “расстреляна” колючими словами, запоздалыми укоризнами и компроматом». Это не совсем так: политические разборки на Украине по накалу страстей порой не уступают российским – и кровь льется настоящая, и в тюрьму противников сажают всерьез, и революция, в конце концов, случилась в Киеве не понарошку. Впрочем, по сравнению с Россией, где дело дошло и до танковой пальбы по парламенту, а политические убийства стали нормой, украинская жизнь и впрямь может показаться патриархальной… В особенности Быкову с его перманентной тоской по добрым старым советским временам.
Классная руководительница вспоминает, что Юля была хоть и хорошей ученицей, но девочкой довольно дерзкой. Она, например, ненавидела школьную форму и не скрывала этого. И ее можно понять. По всему Советскому Союзу с первого по десятый класс школьники обязаны были носить единую, утвержденную Министерством образования СССР одежду. У мальчиков – серые, позже темно-синие брюки и пиджаки, у девочек – коричневые платья с белыми манжетами и воротничками, а поверх – черные фартуки с оборками. Не только Юля, абсолютно все девочки от Риги до Владивостока ненавидели этот наряд. Длинные подростковые шеи и тонкие руки выглядели в нем еще длиннее, а ноги, наоборот, короче. Юля вместе с сочувствовавшей мамой заказали у знакомой портнихи похожее, но все-таки другое платье. Классную руководительницу это злило, она требовала, чтобы школьная форма Юли была как у всех. Девочка настояла на своем и победила.
Бунтарка с тягой к прекрасному?
Еще один эпизод, связанный с переодеваниями, напоминает сцену из ностальгического фильма в стиле ретро – одного из тех, что были популярны в советском кино начала 1980-х. В городском парке им. Чкалова на выступлении школьной самодеятельности Юля с подругой Леной исполняли «Танец моряков». Мама специально для концерта сшила костюмчик: стилизованную тельняшку, брюки клеш и матросскую шапочку. Лена исполняла женскую партию, Юля – мужскую. Рассказывают, что номер пользовался огромной популярностью. Особенно среди мужчин, отдыхавших на свежем воздухе.
Задатки лидера? Первое в ее жизни эротическое шоу? Или, напротив, попытка примерить мужскую судьбу?
Юля отлично училась. Умела логично и убедительно говорить. Ни один праздник в школе не обходился без ее участия. Ко многим школьным мероприятиям сама писала сценарии, а некоторые вечера даже вела сама. Например, придумала и провела «Вечер про кохання». А к выпускному балу написала в стенгазету стихи-пожелания каждому однокласснику. В школьном сочинении, дошедшем до нас из глубин прошлого тысячелетия, Юля признавалась в любви к спорту, выделяя настольный теннис, катание на коньках, волейбол, баскетбол. Среди ее музыкальных пристрастий – Бах, Моцарт, Штраус, Beatles, Manfred Mann, Led Zeppelin…
Юля не упомянула о фильмах, хотя кино обожала, а запрет на посещение летнего кинотеатра «Весна» на остановке «Молокозавод» по Кировскому проспекту был для нее, по свидетельству тети, жестоким наказанием. «Предпочтение, конечно, отдавалось индийским двухсерийным мелодрамам, – вспоминает Антонина Ульяхина, – но не оставались мы равнодушными и к французским приключениям нашего любимчика Жана Маре, и к фильмам с участием Гойко Митича о краснокожих, а еще в то время стали выходить на экран жутковатые фильмы об итальянской мафии».
Для девочки из провинции главная мечта – вырваться из своего круга, переломить расписанную на десятилетия судьбу. Кино – окно в волшебную сказку. Здесь обитают мужчины и женщины, сильно отличающиеся от соседей по Дому таксиста. «Соблазнительные, независимые, богатые и удачливые девушки и дамы, – вспоминает об экранных красавицах Антонина Ульяхина, – которые, затягиваясь длинными тонкими сигаретами, красиво пускали колечки дыма». Что касается мужчин, то Жан Маре был «любимчиком» поколения тети. Девочкам Юлиного возраста голову вскружил Ален Делон. Уверенный в себе, дерзкий, с хорошими манерами и холодноватой страстью в поблескивающих из-под длинных ресниц глазах, он неторопливо пил коктейли, пока его спутница «красиво пускала колечки дыма». Одеколон он, как известно, не пил, и это тоже выгодно отличало его от Юлиных соседей из Дома таксиста.
Мало кто из советских людей встречал живых иностранцев в реальной жизни, особенно в Днепропетровске. Огромные туристические корабли проходили город ночью. Страна, помешанная на шпиономании, тщательно охраняла от нескромных взоров военные секреты «Южмаша». Тем реальней казались целлулоидные грезы в летнем кинотеатре «Весна».
Путевкой из Дома таксиста в безоблачную и прекрасную жизнь мог стать большой спорт. Увлечение теннисом и волейболом – это было в старших классах. А перед этим Юлю захватила спортивная гимнастика.
Гимнастикой она занималась страстно. Ясно, почему: именно этот вид спорта давал шанс раскрыться обеим сторонам ее детской натуры – тяге к движению, к максимальному физическому напряжению и желанию быть самой красивой. В грациозной девочке на брусьях соединились бесстрашная дворовая футболистка и танцовщица в матросском костюмчике с летней эстрады парка им. Чкалова.
Образцы были перед глазами и будоражили честолюбие. В первую очередь, конечно, Ольга Корбут, любимица всего Союза, прозванная журналистами «чудом с косичками». В восемь лет Корбут впервые вошла в спортивный зал. В школе была самой маленькой по росту. Ее триумф на мюнхенской Олимпиаде 1972 года – три золотых медали! – положил конец эпохе зрелых женщин-гимнасток. Вслед за Корбут на спортивные подмостки вышли дети – маленькие, хрупкие девочки с плоской грудью, с торчащими ключицами и ребрами, с тонкими куриными шеями и недоразвитыми подростковыми бедрами. У этих крошек не было ни капли страха, но была железная воля.
Смена эпох в гимнастике дала шанс и Юле, недовольной своим невысоким ростом. Советские гимнастки блистали по всему миру, собирая золотые медали на чемпионатах за границей и правительственные награды у себя на родине. Про закулисье олимпийского спорта – допинг, патологическое женское развитие, вызванное перенапряжением и травмами в детском возрасте, – тогда мало кто знал. Только десятилетия спустя, уже в Америке, Ольга Корбут расскажет о своем тренере, который избивал девочек, требуя от них спортивных достижений и принуждая к сексу.
Юля получила звание кандидата в мастера спорта и, казалось, вышла на финишную прямую, ведущую к успеху, когда на одной из тренировок упала с брусьев и сломала ключицу. Это была катастрофа: с мечтой о большом спорте пришлось расстаться. От гимнастики в ее жизни остались безупречная осанка и бешеная воля к победе. В одном из интервью Тимошенко сказала, что с тех пор всю жизнь живет как спортсмен, не боящийся перегрузок.
Институтов в жизни Юли было два. Сперва, по семейной традиции, она поступила на электротехнический факультет Горного института, который заканчивала тетя. Затем познакомилась с будущим мужем и, сдав 18 экзаменов и зачетов, перешла в престижный Днепропетровский университет на факультет экономики по специальности «экономическая кибернетика». После декретного отпуска продолжила учебу по другой специальности – «экономика труда». Этот выбор стал окончательным.
В студенческих преданиях сохранились рассказы о разбитых сердцах, о тайных влюбленностях и явных признаниях – и до, и после того, как она вышла замуж. Юля красиво и со вкусом одевалась. При этом почти не пользовалась косметикой, разумно демонстрируя окружающим свои природные данные. Однако красавицей Юля была строгой, расчетливой и разборчивой. Один долгие годы влюбленный в нее сокурсник не имел ни малейших шансов. Потому что происходил из бедной, простой семьи, объясняют однокурсницы. С мужчинами Юле всегда было проще, чем с женщинами.
А в повседневной жизни она была человеком легким и доброжелательным. Например, давала списывать конспекты перед экзаменами, что мало соответствовало представлениям о девушке-отличнице советских времен.
Родив дочь в 19 лет, она никогда не пыталась разжалобить преподавателей рассказами о том, как трудно одновременно учиться и воспитывать ребенка. В отличие от других мамаш, дочку в коляске на экзамен не привозила. Впрочем, и нужды в этом не было: студентка Тимошенко училась на сплошные пятерки. Экзамены сдавала с опережением: порой по два зачета за день. Особенно легко удавались ей профильные предметы – экономика и сопутствующие дисциплины.
Однокурсники вспоминают, что уже в те годы Юлия Тимошенко была человеком честолюбивым. Важнее пятерок в зачетной книжке для нее было отстоять собственную позицию. Спорила она и с друзьями, и с преподавателями по самым разным поводам – и всегда горячо, порой жестко, стремясь оставить за собой последнее слово. Другим способом самоутверждения было умение себя вести, общаясь с людьми малознакомыми. Тут преобладали сдержанность и молчаливость – быть может, из страха случайно сказать глупость и показаться смешной. Насмешек над собой она не выносила.
По сравнению с бурными постбрежневскими временами детство и юность Тимошенко маловыразительны. Что ж, сама эта эпоха была серой и тоскливой. Жизнь брежневских подданных была расписана на десятилетия вперед – от детского сада чуть ли не до могилы. Школа, институт, работа на малом окладе, повышение по службе, дача с шестью сотками земли, очередь на квартиру, еще одно повышение, потом, если повезет, получение квартиры в дальнем микрорайоне, третье повышение по службе, пенсия, внуки, варенье с собственного участка, вечный покой. Стабильность сводила с ума.