Страница:
После непродолжительного молчания произнесла неожиданно тяжелым, низким голосом, плавно махнув рукой за спину:
– А напрямки…
– Через лес, что ли? – уточнил Линько.
Паломница повторила свой странный жест, и обе женщины двинулись дальше.
– Вы ехали через лес? – осведомился Антон.
Линько пожал плечами:
– Да нет вроде. Но может, это кратчайший путь, а?
Они медленно покатили между деревьями. Линько тер потное лицо и сокрушенно качал головой. Метров через двести Антон затормозил.
– Хорош, – сказал он.
Сыщики выбрались из машины и нерешительно потоптались возле. Лесная дорога впереди обрывалась, иссякала, обращалась узкой тропкой, теряющейся в зарослях папоротника. Линько нырнул в салон, выудил карту и расстелил ее на капоте.
– Хрен с ним, с этим Истратовом, – бормотал он, – его и нет тут. Я одного не пойму… Вот смотри. Бабки-то эти, они откуда вышли? Ну, вот дорожка эта… Тут же дальше лес! Видишь, глубиной километров десять. И ни одной деревни.
Антон скользнул взглядом, сжал губы.
– Наврала, похоже. Или не поняла. Ты ж видел – они какие-то словно не в себе… Знаешь, Вова, давай-ка двигать отсюда. Темнеет вон… Отложим твою версию… Пока.
На обратном пути Линько задумчиво спросил:
– И много у вас такой работенки – за бабами шпионить?
– Немного, – отозвался Антон, – но клиенты солидные. На них держимся.
– То есть не на них, а на их б…, – заухмылялся Линько.
Антон покривился.
В это же время неподалеку по другой проселочной дороге продолжали брести две женщины в темном. После встречи с сыщиками они не проронили ни слова, хотя старшая поняла, что совет младшей был лукавым. Их догнал запыленный, дребезжащий рейсовый автобус и, хотя они не подавали никаких знаков, затормозил. В салоне, пахнущем пылью и бензином, смуглая и высокая положила темную руку на плечо своей спутнице, и та вдруг благодарно затрясла головой.
– Поживешь еще, – произнесла смуглая едва слышным, свистящим шепотом.
Они вышли в Истре на пристанционной площади и, не сказав, друг другу ни слова, разошлись в разные стороны. Смуглая паломница двинулась к станции, но, секунду помедлив, направилась не к лестнице, а через кусты, через рельсы, – к торцу платформы. Это выглядело нелепо. Платформа возвышалась метра на полтора над землей. Из кирпичной кладки торчали три металлических скобы, оставленные, вероятно, для сугубо технических целей. В двух шагах двое рослых загорелых подростков допивали пиво и собирались мочиться. Для того сюда и слезли. Появление пожилой женщины вызвало насмешливое удивление.
– Заблудилась, бабуля, – сказал парень с наколкой в виде змеи на левом плече, – лестница с другой стороны.
Женщина бросила на них скользящий взгляд, взялась за верхнюю скобу и с кряхтением перевалила на платформу заплечный мешок. Потом поставила ногу на нижнюю скобу и взглянула через плечо.
– Слышь, парень, подсоби-ка…
Ее низкий голос и непререкаемая интонация, казалось, произвели впечатление. Один из парней передал другому бутылку и подошел. Женщина выглядела достаточно тучной и грузной.
– Как я тебя подсажу-то? Ты чё?
Она уже встала на скобу и немного подтянулась, ухватившись за край платформы. Выдохнула:
– Толкани-ка… Не бось…
Парень с ухмылкой поддержал ее за крупный зад, а потом с некоторым усилием надавил. Женщина подтянулась и встала на край платформы на колени, потом на четвереньки. Тяжело выпрямилась, подхватила мешок и, не обернувшись, двинулась по платформе. Парни расхохотались. Потом приступили к намеченному. Застегивая штаны, тот, что толкал, заметил:
– Жопастая, однако, бабка-то. Как это, знаешь, как подушка…
Они снова рассмеялись.
Десятью минутами позже у пивного киоска парень со змеей на плече вышел из очереди, сказал приятелю:
– Посижу тут пока…
– Ты чего?
– С башкой чего-то… И ноги ватные…
Он присел за киоском прямо на землю, опустив голову между колен. Второй участливо склонился:
– Я ж говорил… Ты утром у Митяя ширялся?
– Да нет…
– Правда, что ль?
– Да говорю – нет… Не знаю. Подожди… Вроде отпускает.
Со стороны Волоколамска с дробным жестким стуком прибыла электричка.
Предшествующий муж
4
5
6
– А напрямки…
– Через лес, что ли? – уточнил Линько.
Паломница повторила свой странный жест, и обе женщины двинулись дальше.
– Вы ехали через лес? – осведомился Антон.
Линько пожал плечами:
– Да нет вроде. Но может, это кратчайший путь, а?
Они медленно покатили между деревьями. Линько тер потное лицо и сокрушенно качал головой. Метров через двести Антон затормозил.
– Хорош, – сказал он.
Сыщики выбрались из машины и нерешительно потоптались возле. Лесная дорога впереди обрывалась, иссякала, обращалась узкой тропкой, теряющейся в зарослях папоротника. Линько нырнул в салон, выудил карту и расстелил ее на капоте.
– Хрен с ним, с этим Истратовом, – бормотал он, – его и нет тут. Я одного не пойму… Вот смотри. Бабки-то эти, они откуда вышли? Ну, вот дорожка эта… Тут же дальше лес! Видишь, глубиной километров десять. И ни одной деревни.
Антон скользнул взглядом, сжал губы.
– Наврала, похоже. Или не поняла. Ты ж видел – они какие-то словно не в себе… Знаешь, Вова, давай-ка двигать отсюда. Темнеет вон… Отложим твою версию… Пока.
На обратном пути Линько задумчиво спросил:
– И много у вас такой работенки – за бабами шпионить?
– Немного, – отозвался Антон, – но клиенты солидные. На них держимся.
– То есть не на них, а на их б…, – заухмылялся Линько.
Антон покривился.
В это же время неподалеку по другой проселочной дороге продолжали брести две женщины в темном. После встречи с сыщиками они не проронили ни слова, хотя старшая поняла, что совет младшей был лукавым. Их догнал запыленный, дребезжащий рейсовый автобус и, хотя они не подавали никаких знаков, затормозил. В салоне, пахнущем пылью и бензином, смуглая и высокая положила темную руку на плечо своей спутнице, и та вдруг благодарно затрясла головой.
– Поживешь еще, – произнесла смуглая едва слышным, свистящим шепотом.
Они вышли в Истре на пристанционной площади и, не сказав, друг другу ни слова, разошлись в разные стороны. Смуглая паломница двинулась к станции, но, секунду помедлив, направилась не к лестнице, а через кусты, через рельсы, – к торцу платформы. Это выглядело нелепо. Платформа возвышалась метра на полтора над землей. Из кирпичной кладки торчали три металлических скобы, оставленные, вероятно, для сугубо технических целей. В двух шагах двое рослых загорелых подростков допивали пиво и собирались мочиться. Для того сюда и слезли. Появление пожилой женщины вызвало насмешливое удивление.
– Заблудилась, бабуля, – сказал парень с наколкой в виде змеи на левом плече, – лестница с другой стороны.
Женщина бросила на них скользящий взгляд, взялась за верхнюю скобу и с кряхтением перевалила на платформу заплечный мешок. Потом поставила ногу на нижнюю скобу и взглянула через плечо.
– Слышь, парень, подсоби-ка…
Ее низкий голос и непререкаемая интонация, казалось, произвели впечатление. Один из парней передал другому бутылку и подошел. Женщина выглядела достаточно тучной и грузной.
– Как я тебя подсажу-то? Ты чё?
Она уже встала на скобу и немного подтянулась, ухватившись за край платформы. Выдохнула:
– Толкани-ка… Не бось…
Парень с ухмылкой поддержал ее за крупный зад, а потом с некоторым усилием надавил. Женщина подтянулась и встала на край платформы на колени, потом на четвереньки. Тяжело выпрямилась, подхватила мешок и, не обернувшись, двинулась по платформе. Парни расхохотались. Потом приступили к намеченному. Застегивая штаны, тот, что толкал, заметил:
– Жопастая, однако, бабка-то. Как это, знаешь, как подушка…
Они снова рассмеялись.
Десятью минутами позже у пивного киоска парень со змеей на плече вышел из очереди, сказал приятелю:
– Посижу тут пока…
– Ты чего?
– С башкой чего-то… И ноги ватные…
Он присел за киоском прямо на землю, опустив голову между колен. Второй участливо склонился:
– Я ж говорил… Ты утром у Митяя ширялся?
– Да нет…
– Правда, что ль?
– Да говорю – нет… Не знаю. Подожди… Вроде отпускает.
Со стороны Волоколамска с дробным жестким стуком прибыла электричка.
Предшествующий муж
4
В этот августовский сырой вечер просто необходимо было выпить – в тепле и уюте. Ближе к концу ординарного рабочего дня Корней решил, что может себе позволить. Встреч с клиентами и разборов на неродном языке наутро не намечалось.
В принципе он предпочитал пить дома. Ему была приятна компания Инги – вкрадчивой, немногословной, внимательно слушающей. Дома можно было подогреть бокал красного в микроволновой печи: иногда он предпочитал подогретое – особенно в ненастные промозглые вечера, которых, кстати, в году набиралось больше половины. Хорошо было еще с чуть теплым бокалом выйти на балкон: ощутить сырое дыхание близкого леса, злобноватую силу ветра, летящего с запада. Медленно, небольшими глотками перелить в себя красное вино, выработанное где-то на юго-западе Франции, вобравшее в себя тепло травянистого холма на берегу Роны. Предположим, Роны.
Едва миновав раздвигающиеся стеклянные двери, он замедлил шаг и послал с мобильного телефона сигнал домой.
Дома трубку никто не взял – он ждал довольно долго. Позвонил на мобильный Инге. Она отозвалась, правда, не сразу, и слышно ее было неважно.
– Ты знаешь, я сегодня задержусь, – сказала она голосом грустным и озабоченным, – у нас тут очень сложный случай. Была тяжелая операция. Я в реанимации сейчас. Заведующий тоже тут…
– Ну хоть к десяти будешь?
– Не знаю… Я позвоню.
После раздумья она добавила:
– Майя сегодня у мамы ночует. Я ей разрешила. У нее в Ясеневе дискотека… Пусть туда едет, туда ближе. Ты голоден?
– Да нет, я к тому же в кафе собирался зайти… Ладно, до связи.
Корней спрятал телефон в карман и, подавив наплыв острой тоски, замедлил шаг. В общем и целом ему было ясно. Третий случай со дня его вступления в сношения с сыскным агентством… Он негромко сказал вслух:
– Планы меняются.
Хмурое многоэтажное здание, посещаемое им ежедневно, было равноудалено от двух станций метро – «Краснопресненская» и «Улица 1905 года». Точки образовывали треугольник, внутри которого карабкались в гору старые пресненские переулки. С тех пор, как он стал добираться на работу на метро, он изучил причуды местного рельефа.
Это был его выбор. Измаявшись в ежеутренних удушливых заторах, он стал дважды-трижды в неделю оставлять свой синий неновый «ниссан» на стоянке.
Маршрут был исхожен.
Когда он уже внедрился в переулки, с неба ударил упругий, пахнущий огуречным рассолом дождь. Резко посвежело. Корней, морщась, раскрыл зонт. Пройдя сквозь дворы, свернул в узкий Большой Предтеченский, пересек его, прошлепал по лужам еще с десяток шагов, спустился по кирпичным ступенькам. В заведении было пустовато. А зимой, помнится, тут клубилось общество.
Он заказал красного вина – для начала двести граммов. Потом, подумав, попросил сразу еще столько же плюс тарелку оливок. В этой части зала висел полумрак, чуть разбавленный светильниками по стенам. Тем не менее он сразу усмотрел пару знакомых физиономий в углу. Его тоже признали. Велес нынче вечером был не прочь послушать всякий вздор. Потому встал и, прихватив первый бокал красного, метнув взгляд в сторону официанта, двинул в угол.
В углу попивали винцо Байкер и Зануда – в сущности, очень разные люди. Первый – Вадим Петелин – был, можно сказать, коллега. Он работал с Корнеем в одной компании – обслуживал компьютеры и пользовался репутацией разбитного, романтического и слегка безалаберного парня. На работу и с работы гонял на любимом мотоцикле «Хонда», презирая автомобильное стадо. (Впрочем, зимой, как бы присмирев, спускался в метро.) Собутыльник Петелина был полная его противоположность: тощий Глеб из адвокатского бюро, сидящего этажом ниже, слыл человеком педантичным, веским, хотя и нудноватым. Может, они сошлись на почве неприязни к автомобилям – Глеб тоже предпочитал метро. Хотя на мотоцикле, конечно, не носился. За рулем у него сидела жена.
– И как оно вообще? – поинтересовался Корней, опускаясь со своим бокалом на третий стул.
– Вот, ответь с лету: ты у нас, случаем, не пользовался услугами тайных притонов? – начал светскую беседу Петелин.
– Тайных? – удивился Корней. – А зачем тайных? По-моему, у нас никто из этого давно тайны уже не делает… А какое там меню?
– О, меню! Весьма изысканное. Такие эксперименты…
– А чего это ты вдруг про них? По-моему, это как раз по части байкеров. Ты у нас байкер?
– Я – байкер, – согласился Петелин, – иногда. Глеб, дай-ка газетку…
Он утащил лежавшую перед строгим Глебом сложенную вдвое газету, свежий номер «МК», и сунул Корнею.
– Вот, читайте, господин Велес. Видите, бдительные люди обращают наше внимание… В Серпухове накрыли притон. Вот, видишь? Несовершеннолетние на любой вкус… Мальчики, девочки, от четырнадцати до шестнадцати. Три девки там прям и жили… Одна из них, я так понял, их и заложила… А солидных клиентов – целый список. Вот, видишь, ритуалы у них были, коллективные совокупления…
Корней рассеянно обежал глазами текст, потеребил газетную страницу.
– Оргии, значит… Вот удивил-то. Да и хрен с ними…
– Когда у тебя сына втянут в какую-нибудь такую… контору, тогда я на тебя посмотрю, – строго сказал зануда Глеб, – тогда… Им, конечно, дадут по совокупности. Содержание притона – это раз…
– Во, две подруги пришли, – Байкер перебил и сосредоточился на женских фигурах возле стойки, – они вроде вчера приходили. Повадились, кисы! Точно – они!
– У меня не сын, у меня дочь, – заметил Корней.
Зануда изобразил лицом припоминание. Потом вдруг дернул Байкера за рукав.
– Вадик! Что ж мы забыли ему сказать-то? Корней, слушай, тебя тут час назад какой-то мужик искал. Спрашивал.
Корней взглянул удивленно.
– Точно, – подтвердил Байкер, – шакалил тут один. К нам подходил, таращился. Один раз, другой, третий. Ну, я в конце говорю: «Кого, в натуре, ищем?» Он посмотрел как-то пришибленно и говорит: «Вы тут господина Велеса не встречали? Мне говорили, что он бывает здесь…» Встречали, отвечаю, и не раз. Но сегодня вам гарантировать его не можем. Этот стоит все и смотрит. Я ему: звоните на работу, если вам так нужно. А он: спасибо, телефон у меня есть. И отвалил… Вот, за полчаса до того, как ты причалил. Сейчас я его что-то не усматриваю.
Байкер показал головой, что смотрит по сторонам. Две кисы у стойки, похоже, встретились с ним взглядами. Корней вспомнил о человеке из частного сыскного агентства.
– Невысокий, плотный такой? – уточнил он. – В костюме?
Байкер вернулся к нему взглядом.
– Скорее здоровый. И мутный какой-то… Типа алконавт… На киллера, честно говоря, тянул не очень. Не ведут они себя так. Хотя они, наверное, разные бывают, киллеры…
Байкер улыбнулся. Корней поднял брови.
– Меня убивать не за что. Я, как ты знаешь, человек весьма мягкий и отзывчивый.
Байкер Петелин сказал уже без улыбки:
– Всех нас, господин Велес, найдется за что. Оно зависит не от поступка, а от способности обижаться. Люди есть такие, очень обидчивые… Хотя, правда, на киллера он как-то… не очень…
Корней мысленно щелкнул себя в лоб. При чем тут сыскарь? Он всегда звонил на мобильный. Был совершенно предупредителен и аккуратен. Тут и речи быть не могло.
– Чушь какая-то, – заметил он вслух, – искать меня в кабаке?! Кому такое в голову придет? Я тут бываю-то раз в неделю.
– Вот она, репутация-то! – заухмылялся Байкер и сделал некий знак рукой двум кисам.
– Такое возможно лишь в двух случаях, – рассудительно сказал Зануда Глеб, – либо человек отследил, куда ты иногда направляешься из офиса, либо его навел кто-нибудь из наших. Тут ведь многие бывают. И телефон офиса твоего у него вроде есть… Так ведь?
– Ладно, разберемся, – пробормотал Корней и подцепил вилкой оливку.
Еще какое-то время обсуждали женский теннис. Основная герлфренд Байкера пару лет занималась им профессионально. Теперь она тащила его на Кубок Кремля.
Потом еще вяло поговорили – опять же применительно к Байкеру – о наилучшем для мужика времени для вступления в брак.
Час спустя, выбравшись под сырое, мрачное небо, Корней сразу же повернул влево и зашагал в глубину переулка, слабо высвеченную фонарями. Переулок упирался в Т-образный перекресток и в церковь Иоанна Предтечи, тускло белевшую впереди в дождевой мгле. Он успел сделать шагов десять. Сбоку, из проема между домами, выступила темная фигура под зонтом.
В принципе он предпочитал пить дома. Ему была приятна компания Инги – вкрадчивой, немногословной, внимательно слушающей. Дома можно было подогреть бокал красного в микроволновой печи: иногда он предпочитал подогретое – особенно в ненастные промозглые вечера, которых, кстати, в году набиралось больше половины. Хорошо было еще с чуть теплым бокалом выйти на балкон: ощутить сырое дыхание близкого леса, злобноватую силу ветра, летящего с запада. Медленно, небольшими глотками перелить в себя красное вино, выработанное где-то на юго-западе Франции, вобравшее в себя тепло травянистого холма на берегу Роны. Предположим, Роны.
Едва миновав раздвигающиеся стеклянные двери, он замедлил шаг и послал с мобильного телефона сигнал домой.
Дома трубку никто не взял – он ждал довольно долго. Позвонил на мобильный Инге. Она отозвалась, правда, не сразу, и слышно ее было неважно.
– Ты знаешь, я сегодня задержусь, – сказала она голосом грустным и озабоченным, – у нас тут очень сложный случай. Была тяжелая операция. Я в реанимации сейчас. Заведующий тоже тут…
– Ну хоть к десяти будешь?
– Не знаю… Я позвоню.
После раздумья она добавила:
– Майя сегодня у мамы ночует. Я ей разрешила. У нее в Ясеневе дискотека… Пусть туда едет, туда ближе. Ты голоден?
– Да нет, я к тому же в кафе собирался зайти… Ладно, до связи.
Корней спрятал телефон в карман и, подавив наплыв острой тоски, замедлил шаг. В общем и целом ему было ясно. Третий случай со дня его вступления в сношения с сыскным агентством… Он негромко сказал вслух:
– Планы меняются.
Хмурое многоэтажное здание, посещаемое им ежедневно, было равноудалено от двух станций метро – «Краснопресненская» и «Улица 1905 года». Точки образовывали треугольник, внутри которого карабкались в гору старые пресненские переулки. С тех пор, как он стал добираться на работу на метро, он изучил причуды местного рельефа.
Это был его выбор. Измаявшись в ежеутренних удушливых заторах, он стал дважды-трижды в неделю оставлять свой синий неновый «ниссан» на стоянке.
Маршрут был исхожен.
Когда он уже внедрился в переулки, с неба ударил упругий, пахнущий огуречным рассолом дождь. Резко посвежело. Корней, морщась, раскрыл зонт. Пройдя сквозь дворы, свернул в узкий Большой Предтеченский, пересек его, прошлепал по лужам еще с десяток шагов, спустился по кирпичным ступенькам. В заведении было пустовато. А зимой, помнится, тут клубилось общество.
Он заказал красного вина – для начала двести граммов. Потом, подумав, попросил сразу еще столько же плюс тарелку оливок. В этой части зала висел полумрак, чуть разбавленный светильниками по стенам. Тем не менее он сразу усмотрел пару знакомых физиономий в углу. Его тоже признали. Велес нынче вечером был не прочь послушать всякий вздор. Потому встал и, прихватив первый бокал красного, метнув взгляд в сторону официанта, двинул в угол.
В углу попивали винцо Байкер и Зануда – в сущности, очень разные люди. Первый – Вадим Петелин – был, можно сказать, коллега. Он работал с Корнеем в одной компании – обслуживал компьютеры и пользовался репутацией разбитного, романтического и слегка безалаберного парня. На работу и с работы гонял на любимом мотоцикле «Хонда», презирая автомобильное стадо. (Впрочем, зимой, как бы присмирев, спускался в метро.) Собутыльник Петелина был полная его противоположность: тощий Глеб из адвокатского бюро, сидящего этажом ниже, слыл человеком педантичным, веским, хотя и нудноватым. Может, они сошлись на почве неприязни к автомобилям – Глеб тоже предпочитал метро. Хотя на мотоцикле, конечно, не носился. За рулем у него сидела жена.
– И как оно вообще? – поинтересовался Корней, опускаясь со своим бокалом на третий стул.
– Вот, ответь с лету: ты у нас, случаем, не пользовался услугами тайных притонов? – начал светскую беседу Петелин.
– Тайных? – удивился Корней. – А зачем тайных? По-моему, у нас никто из этого давно тайны уже не делает… А какое там меню?
– О, меню! Весьма изысканное. Такие эксперименты…
– А чего это ты вдруг про них? По-моему, это как раз по части байкеров. Ты у нас байкер?
– Я – байкер, – согласился Петелин, – иногда. Глеб, дай-ка газетку…
Он утащил лежавшую перед строгим Глебом сложенную вдвое газету, свежий номер «МК», и сунул Корнею.
– Вот, читайте, господин Велес. Видите, бдительные люди обращают наше внимание… В Серпухове накрыли притон. Вот, видишь? Несовершеннолетние на любой вкус… Мальчики, девочки, от четырнадцати до шестнадцати. Три девки там прям и жили… Одна из них, я так понял, их и заложила… А солидных клиентов – целый список. Вот, видишь, ритуалы у них были, коллективные совокупления…
Корней рассеянно обежал глазами текст, потеребил газетную страницу.
– Оргии, значит… Вот удивил-то. Да и хрен с ними…
– Когда у тебя сына втянут в какую-нибудь такую… контору, тогда я на тебя посмотрю, – строго сказал зануда Глеб, – тогда… Им, конечно, дадут по совокупности. Содержание притона – это раз…
– Во, две подруги пришли, – Байкер перебил и сосредоточился на женских фигурах возле стойки, – они вроде вчера приходили. Повадились, кисы! Точно – они!
– У меня не сын, у меня дочь, – заметил Корней.
Зануда изобразил лицом припоминание. Потом вдруг дернул Байкера за рукав.
– Вадик! Что ж мы забыли ему сказать-то? Корней, слушай, тебя тут час назад какой-то мужик искал. Спрашивал.
Корней взглянул удивленно.
– Точно, – подтвердил Байкер, – шакалил тут один. К нам подходил, таращился. Один раз, другой, третий. Ну, я в конце говорю: «Кого, в натуре, ищем?» Он посмотрел как-то пришибленно и говорит: «Вы тут господина Велеса не встречали? Мне говорили, что он бывает здесь…» Встречали, отвечаю, и не раз. Но сегодня вам гарантировать его не можем. Этот стоит все и смотрит. Я ему: звоните на работу, если вам так нужно. А он: спасибо, телефон у меня есть. И отвалил… Вот, за полчаса до того, как ты причалил. Сейчас я его что-то не усматриваю.
Байкер показал головой, что смотрит по сторонам. Две кисы у стойки, похоже, встретились с ним взглядами. Корней вспомнил о человеке из частного сыскного агентства.
– Невысокий, плотный такой? – уточнил он. – В костюме?
Байкер вернулся к нему взглядом.
– Скорее здоровый. И мутный какой-то… Типа алконавт… На киллера, честно говоря, тянул не очень. Не ведут они себя так. Хотя они, наверное, разные бывают, киллеры…
Байкер улыбнулся. Корней поднял брови.
– Меня убивать не за что. Я, как ты знаешь, человек весьма мягкий и отзывчивый.
Байкер Петелин сказал уже без улыбки:
– Всех нас, господин Велес, найдется за что. Оно зависит не от поступка, а от способности обижаться. Люди есть такие, очень обидчивые… Хотя, правда, на киллера он как-то… не очень…
Корней мысленно щелкнул себя в лоб. При чем тут сыскарь? Он всегда звонил на мобильный. Был совершенно предупредителен и аккуратен. Тут и речи быть не могло.
– Чушь какая-то, – заметил он вслух, – искать меня в кабаке?! Кому такое в голову придет? Я тут бываю-то раз в неделю.
– Вот она, репутация-то! – заухмылялся Байкер и сделал некий знак рукой двум кисам.
– Такое возможно лишь в двух случаях, – рассудительно сказал Зануда Глеб, – либо человек отследил, куда ты иногда направляешься из офиса, либо его навел кто-нибудь из наших. Тут ведь многие бывают. И телефон офиса твоего у него вроде есть… Так ведь?
– Ладно, разберемся, – пробормотал Корней и подцепил вилкой оливку.
Еще какое-то время обсуждали женский теннис. Основная герлфренд Байкера пару лет занималась им профессионально. Теперь она тащила его на Кубок Кремля.
Потом еще вяло поговорили – опять же применительно к Байкеру – о наилучшем для мужика времени для вступления в брак.
Час спустя, выбравшись под сырое, мрачное небо, Корней сразу же повернул влево и зашагал в глубину переулка, слабо высвеченную фонарями. Переулок упирался в Т-образный перекресток и в церковь Иоанна Предтечи, тускло белевшую впереди в дождевой мгле. Он успел сделать шагов десять. Сбоку, из проема между домами, выступила темная фигура под зонтом.
5
– Господин Велес?
Корней пережил мгновенную, почти болезненную оторопь. Конечно, измышления Вадима Петелина о киллерах не стоило воспринимать всерьез, но жизнь, как известно, дарит нам совершенно непостижимые сюрпризы. Некоторые из них прекрасно служат ее заключительным актом. Корней взглянул в пол-оборота и ответил очень отчетливо, но уклончиво:
– Вам нужен Корней Евгеньевич Велес?
Человек под зонтом, кажется, сам почувствовал, что внес своим появлением некую дисгармонию. И потому, сделав пару шагов к Корнею, остановился и произнес отрывисто:
– Я вас узнал. Вы уж извините. У меня к вам короткий разговор. Но очень важный. Минут пятнадцать займет.
Вежливость этих слов была холодной. Тяжелый, надтреснутый голос впечатления не улучшал, но вполне соответствовал крупной фигуре. Человек был, возможно, той же комплекции, что и Велес, но выше его по крайней мере на полголовы. Фигура его казалась, впрочем, рыхлой и как бы разбухшей от влаги. Дождь между тем все сильнее щелкал по глянцу асфальта. В мелкой ближней луже тонкие скрюченные окурки от дамских сигарет корчились, как белые черви.
Корней почти инстинктивно качнул головой в сторону мерцающих оранжевых огней над входом в заведение – там было все же светло и надежно.
– Может, вернемся, присядем?
Незнакомый мужчина протестующее выставил открытую ладонь.
– Мне не хотелось бы там еще раз показываться. Да и, наверное, лучше как-то так – с глазу на глаз. Вы – к метро? Ну, давайте я дойду с вами… По дороге поговорим. Не возражаете?
Корней пожал плечами, вглядываясь в широкое мясистое лицо мужчины. С провисших краев его зонта сбегали капли. Мужчина провел по мокрой щеке тыльной стороной ладони и произнес:
– Меня зовут Арсен Уразов. Я – первый муж Инги. Мы с вами не виделись никогда.
Теперь, когда он оказался ближе, Корней учуял несильный запах алкоголя и чего-то еще – тягостного, несвежего. Он вспомнил замечание Байкера о незнакомце и сухо сказал:
– Ну, пойдемте.
Приметив, что мужчина, назвавшийся Арсеном Уразовым, держит зонт в левой руке, сохраняя свободной правую, Корней аккуратно сместился и двинулся по внутренней стороне тротуара – слева от собеседника. Тот после недолгого молчания произнес:
– Я, в общем-то, хотел вас просить об одной вещи… Точней, так: когда я уезжал, ну, когда съезжал с квартиры, забыл забрать одну вещь. Теперь вот вспомнил… Прошло, конечно, немало времени, четыре года, но все же…
Он сделал короткую паузу и, покосившись, спросил – тоном, подразумевавшим единственный вариант ответа:
– Вы ведь по-прежнему живете в ее квартире, да? В Измайлове?
Корней хмуро кивнул. Данный факт ему, конечно, не льстил.
Помнится, поначалу двухкомнатное жилище в Южном Измайлове выглядело на редкость удобным. Оно давало ощущение воздуха и простора. Отчасти ощущение было связано с немалой площадью – немалой для московского двухкомнатного жилья, но в большей степени с видом, открывающимся из трех окон на пятнадцатом этаже. Дом был выстроен у кромки большого московского парка, и, стоя на балконе, Корней мог легко представить, будто живет в крохотном поселке на самом краю плато, уходящего крутым известняковым склоном в зыбкую зелень. Буйно-зеленая пена лесопарка простиралась едва ли не до горизонта, на котором громоздились коробчатые силуэты больших кварталов у Щелковского шоссе. К своему дому и к этому виду из окна Инга была привязана. Она могла провести час, стоя с чашкой кофе на балконе и глядя завороженно на лес и на небо. Прямо на нее, как с экрана исполинского кинотеатра, ветер гнал над зеленой чащей зыбкие сероватые груды. Корней иногда любовался профилем Инги на этом буквально сказочном фоне.
Но, несмотря на удобную планировку, большой холл и вид из окна, жилище по мере взросления Майи казалось все более тесным.
– Да, – произнес Корней вслух, – мы по-прежнему живем в Измайлове. А что за вещь?
Арсен Уразов глухо закашлялся и снова вытер щеку и губы тыльной стороной кисти.
– Пять лет назад мы ездили в Турцию вместе с моими родителями. Впятером. Я сделал тогда по итогам поездки два фотоальбома. Два одинаковых. Один для нас, ну, для Инги, а второй – матери. Но так ей и не подарил… У нас там начались проблемы, я и забыл про этот альбом… Где-то он там завалялся…
Он замолчал, и пару минут мужья Инги Уразовой – первый и второй – шли молча, обходя лужи и соприкасаясь иногда зонтами.
– Ну и?.. – спросил, наконец, второй муж.
Первый снова откашлялся. Он все более производил на Корнея впечатление человека, отягощенного многими недугами.
– Мать умерла год назад, – сказал он глухо, – там, в альбоме этом, на половине фотографий она и отец, ну и дочь, конечно… В общем, я бы хотел альбомчик этот вернуть… Если он цел… Но я думаю, цел, а у Инги точно такой же есть. Вот. Просьба небольшая и, по-моему, вполне… понятная.
Корней пожал плечами. Ситуация все же выглядела странно, если не сказать – нелепо.
– А к Инге-то вы обращались с этой просьбой? – задал он самый естественный вопрос, хотя тут же отметил про себя, что такой контакт его бы, очевидно, не обрадовал.
– К ней бесполезно, – сразу ответил Арсен, – ну, по хрену ей эти мелочи. Сантименты. Она точно скажет, что и не помнит его. И искать не будет…
Корней задумался. Он, надо сказать, ожидал каких-то скользких вопросов, связанных с Майей. Шел и размышлял. Велес должен был признаться себе в том, что за эти четыре года не имел серьезных поводов вспоминать о первом браке Инги. Разговоры на эту тему не велись: Инга, по-видимому, без особых мук и колебаний исключила из повседневной жизни упоминания о первом муже. В самом начале, года три назад, она, впрочем, сообщила (как-то между делом) о том, что он не изъявлял и не изъявляет желания видеться с дочерью. Корнея это, безусловно, обрадовало. В детали он лезть не стал. Он ни разу не слышал, чтобы об этом человеке говорила Майя, и не видел его фотографий. Фотографическая летопись прежней Ингиной жизни имела место, хранились три пухлых альбомчика, но она обрывалась на той странице, где круглолицая юная Инга с короткой стрижкой получала диплом в медучилище.
Суть семейного конфликта, обернувшегося разводом, он себе представлял смутно. Довольствовался несколькими четкими и жесткими формулировками Инги, представленными ему в самом начале их встреч.
– А где… где этот альбом может храниться? – спросил Корней после паузы.
Они дошли до перекрестка, увенчанного церковью. Дождь вкрадчиво шуршал по поверхности зонтов. Вдоль тротуаров струились грязноватые ручьи. Арсен Уразов остановился, будто ждал этого вопроса, и, придерживая зонт второй рукой, заговорил чуть громче и чуть отчетливее:
– Я думаю, есть только одно место, где она может хранить вот такие… ну, старые документы. Конечно, в стенке, где все альбомы, этот искать бесполезно… что вы так смотрите? Ну, я ж помню. Есть такое место, в прихожей. Там, знаете, над входной дверью антресоль, но это не та, а вот напротив нее, прямо напротив – еще антресоль, она как бы над дверью, которая ведет в холл. Если заглянуть вглубь, у самой стены, вот прям у самой…
– Заглядывал я туда, – перебил Корней, – там хлам всякий. Пара старых дорожных сумок, старая настольная лампа…
– Там не только хлам, – живо возразил Уразов, – надо заглянуть в одну из сумок. Не помню точно, кажется, в самую здоровую. Ну, такая, типа спортивной… Там, раньше по крайней мере, она хранила всякие старые бумаги: письма ее родителей, когда они еще вместе были, газеты старые. Мои письма старые она вроде тоже там хранила.
Последнюю фразу он произнес, отделив ее зыбкой паузой. Корней спохватился.
– Ладно, идем, что мы тут застряли?
Когда они спустились по улице Заморенова к скверу перед станцией метро «Краснопресненская», Велес, покосившись, резюмировал:
– Посмотреть я, конечно, могу, почему нет… Найду, так отдам. А нет, так нет.
Он уже быстро шагал по направлению к зданию станции. Грузный Уразов поспевал, но дышал тяжко.
– Если откопаешь, – сказал он отрывисто, – то… это… поймешь. Там родители мои… Пять лет назад… У меня таких и не осталось… Ну, считай, я – сентиментальный.
– Да понял я.
Они миновали небольшой застекленный павильон – простецкую забегаловку с бегущим по краю крыши оранжево-огненным пунктиром. Уразов неожиданно придержал Корнея за рукав.
– Слышь, Велес, – проговорил он, все так же громко дыша, – давай, что ли, на минуту заглянем. По стопарику. За знакомство.
Это было определенно лишним – Корней чуть не выругался.
– Я спешу, – сказал он сухо. – Все. Счастливо.
Уразов отпустил его рукав, промолвил негромко:
– Ну, знакомство – хрен с ним, давай хоть за Майю, за здоровье ее.
Корней сжал губы, потом, нахмурившись и не говоря ни слова, с щелчком сложил зонт, вошел в павильончик, прошествовал к стойке.
– Что будешь? – спросил через плечо. – Водку, коньяк?
– Коньячок лучше, – проговорил Уразов, подходя.
– Три по пятьдесят, – заказал Корней. – «Метакса» есть? Ну, давайте.
Он бросил скользящий взгляд, потом еще один и, в общем, понял, почему сентиментальный первый муж Инги не пожелал вести беседу в более или менее приличном заведении на Большом Предтеченском. Его крупное тело было упаковано в очень старую черную кожаную куртку, уместную разве что в сумерки и в дождь. «Молния» была затянута до упора, под горло, в просвет выглядывало вялое кашне. При этом Уразов, безусловно, был мужчиной видным: крупные черты отечного лица все еще оставались выразительными, в спутанных черных волосах было не так уж много седины. Что-то все же стряслось, размышлял Корней, поглядывая в сторону предшественника и пытаясь вызвать в себе некую степень сочувствия.
– Майя сейчас, кстати, как? – подал голос предшественник. – Ничем не болеет? Нет? Ну, тьфу-ть фу-тьфу. Давай за то, чтоб росла здоровой… давай.
По тому, как он тяпнул первую рюмку, а потом почти сразу же – вторую, Корней кое-что опять же понял. Он понял, что пора домой. Арсен Уразов, однако, легко захмелел и стал вспоминать их последнюю поездку в Турцию. Это было невыносимо. Корней хмуро смотрел в пол либо собеседнику в грудь, но уже знал, как поступить. Уразов сделал внезапную паузу.
– Слышь, Велес, – сказал он уже другим тоном, – вот ты крутой. Скажи, а ты чего-нибудь боишься… в этой жизни?
– Болезней, – ответил Корней безразлично и поманил бармена: – Еще сто граммов… Вот ему. Ладно, пошел я.
– Спасибо… Сочтемся. Не, правда… О чем это я? А… Болезни – это понятно. А вот чего-то такого… Слушай, если ты крутой, почему на метро ездишь?
– Бывай, – сказал Корней, – выпей еще… за здоровье, за общее.
– Подожди. Я все как-то не спрашивал. Как там Инга-то?
– Нормально.
Уразов тяжело покивал, поворачивая в пальцах пустой стаканчик и будто не замечая, что бармен держит наготове бутыль «Метаксы». Потом поднял голову.
– Такая же свежая? Ну-ну… Все так же луне молится? И голой по дому ходит?
– Бывай, – повторил Корней и, резко повернувшись, вышел.
Встреча, особенно последние пятнадцать минут, оставила странный и скорее неприятный осадок. Вспоминая в вагоне отдельные мелочи, Корней морщился. Когда они шли к метро, его еще занимал едкий вопрос, а не нужно ли считать странноватую просьбу первого мужа замысловатым отвлекающим маневром?
Теперь этот вопрос почему-то уже не вызывал интереса.
Дома он был в начале двенадцатого. Заварил чай, включил телеящик и некоторое время слонялся по пустой квартире, раздумывая, не позвонить ли детективу – с учетом насыщенности дня событиями. Но отложил. Инге на мобильный он звонить тоже не решился. Она пришла около полуночи – бледная и усталая, но ласковая. Поцеловав его сзади в шею, сообщила:
– Когда уезжала, вроде жива была. И давление стабильное.
Имелась в виду больная из реанимации, ставшая причиной вечерних забот.
– Слава богу, – отозвался Корней, не отрывая глаз от экрана телевизора.
Корней пережил мгновенную, почти болезненную оторопь. Конечно, измышления Вадима Петелина о киллерах не стоило воспринимать всерьез, но жизнь, как известно, дарит нам совершенно непостижимые сюрпризы. Некоторые из них прекрасно служат ее заключительным актом. Корней взглянул в пол-оборота и ответил очень отчетливо, но уклончиво:
– Вам нужен Корней Евгеньевич Велес?
Человек под зонтом, кажется, сам почувствовал, что внес своим появлением некую дисгармонию. И потому, сделав пару шагов к Корнею, остановился и произнес отрывисто:
– Я вас узнал. Вы уж извините. У меня к вам короткий разговор. Но очень важный. Минут пятнадцать займет.
Вежливость этих слов была холодной. Тяжелый, надтреснутый голос впечатления не улучшал, но вполне соответствовал крупной фигуре. Человек был, возможно, той же комплекции, что и Велес, но выше его по крайней мере на полголовы. Фигура его казалась, впрочем, рыхлой и как бы разбухшей от влаги. Дождь между тем все сильнее щелкал по глянцу асфальта. В мелкой ближней луже тонкие скрюченные окурки от дамских сигарет корчились, как белые черви.
Корней почти инстинктивно качнул головой в сторону мерцающих оранжевых огней над входом в заведение – там было все же светло и надежно.
– Может, вернемся, присядем?
Незнакомый мужчина протестующее выставил открытую ладонь.
– Мне не хотелось бы там еще раз показываться. Да и, наверное, лучше как-то так – с глазу на глаз. Вы – к метро? Ну, давайте я дойду с вами… По дороге поговорим. Не возражаете?
Корней пожал плечами, вглядываясь в широкое мясистое лицо мужчины. С провисших краев его зонта сбегали капли. Мужчина провел по мокрой щеке тыльной стороной ладони и произнес:
– Меня зовут Арсен Уразов. Я – первый муж Инги. Мы с вами не виделись никогда.
Теперь, когда он оказался ближе, Корней учуял несильный запах алкоголя и чего-то еще – тягостного, несвежего. Он вспомнил замечание Байкера о незнакомце и сухо сказал:
– Ну, пойдемте.
Приметив, что мужчина, назвавшийся Арсеном Уразовым, держит зонт в левой руке, сохраняя свободной правую, Корней аккуратно сместился и двинулся по внутренней стороне тротуара – слева от собеседника. Тот после недолгого молчания произнес:
– Я, в общем-то, хотел вас просить об одной вещи… Точней, так: когда я уезжал, ну, когда съезжал с квартиры, забыл забрать одну вещь. Теперь вот вспомнил… Прошло, конечно, немало времени, четыре года, но все же…
Он сделал короткую паузу и, покосившись, спросил – тоном, подразумевавшим единственный вариант ответа:
– Вы ведь по-прежнему живете в ее квартире, да? В Измайлове?
Корней хмуро кивнул. Данный факт ему, конечно, не льстил.
Помнится, поначалу двухкомнатное жилище в Южном Измайлове выглядело на редкость удобным. Оно давало ощущение воздуха и простора. Отчасти ощущение было связано с немалой площадью – немалой для московского двухкомнатного жилья, но в большей степени с видом, открывающимся из трех окон на пятнадцатом этаже. Дом был выстроен у кромки большого московского парка, и, стоя на балконе, Корней мог легко представить, будто живет в крохотном поселке на самом краю плато, уходящего крутым известняковым склоном в зыбкую зелень. Буйно-зеленая пена лесопарка простиралась едва ли не до горизонта, на котором громоздились коробчатые силуэты больших кварталов у Щелковского шоссе. К своему дому и к этому виду из окна Инга была привязана. Она могла провести час, стоя с чашкой кофе на балконе и глядя завороженно на лес и на небо. Прямо на нее, как с экрана исполинского кинотеатра, ветер гнал над зеленой чащей зыбкие сероватые груды. Корней иногда любовался профилем Инги на этом буквально сказочном фоне.
Но, несмотря на удобную планировку, большой холл и вид из окна, жилище по мере взросления Майи казалось все более тесным.
– Да, – произнес Корней вслух, – мы по-прежнему живем в Измайлове. А что за вещь?
Арсен Уразов глухо закашлялся и снова вытер щеку и губы тыльной стороной кисти.
– Пять лет назад мы ездили в Турцию вместе с моими родителями. Впятером. Я сделал тогда по итогам поездки два фотоальбома. Два одинаковых. Один для нас, ну, для Инги, а второй – матери. Но так ей и не подарил… У нас там начались проблемы, я и забыл про этот альбом… Где-то он там завалялся…
Он замолчал, и пару минут мужья Инги Уразовой – первый и второй – шли молча, обходя лужи и соприкасаясь иногда зонтами.
– Ну и?.. – спросил, наконец, второй муж.
Первый снова откашлялся. Он все более производил на Корнея впечатление человека, отягощенного многими недугами.
– Мать умерла год назад, – сказал он глухо, – там, в альбоме этом, на половине фотографий она и отец, ну и дочь, конечно… В общем, я бы хотел альбомчик этот вернуть… Если он цел… Но я думаю, цел, а у Инги точно такой же есть. Вот. Просьба небольшая и, по-моему, вполне… понятная.
Корней пожал плечами. Ситуация все же выглядела странно, если не сказать – нелепо.
– А к Инге-то вы обращались с этой просьбой? – задал он самый естественный вопрос, хотя тут же отметил про себя, что такой контакт его бы, очевидно, не обрадовал.
– К ней бесполезно, – сразу ответил Арсен, – ну, по хрену ей эти мелочи. Сантименты. Она точно скажет, что и не помнит его. И искать не будет…
Корней задумался. Он, надо сказать, ожидал каких-то скользких вопросов, связанных с Майей. Шел и размышлял. Велес должен был признаться себе в том, что за эти четыре года не имел серьезных поводов вспоминать о первом браке Инги. Разговоры на эту тему не велись: Инга, по-видимому, без особых мук и колебаний исключила из повседневной жизни упоминания о первом муже. В самом начале, года три назад, она, впрочем, сообщила (как-то между делом) о том, что он не изъявлял и не изъявляет желания видеться с дочерью. Корнея это, безусловно, обрадовало. В детали он лезть не стал. Он ни разу не слышал, чтобы об этом человеке говорила Майя, и не видел его фотографий. Фотографическая летопись прежней Ингиной жизни имела место, хранились три пухлых альбомчика, но она обрывалась на той странице, где круглолицая юная Инга с короткой стрижкой получала диплом в медучилище.
Суть семейного конфликта, обернувшегося разводом, он себе представлял смутно. Довольствовался несколькими четкими и жесткими формулировками Инги, представленными ему в самом начале их встреч.
– А где… где этот альбом может храниться? – спросил Корней после паузы.
Они дошли до перекрестка, увенчанного церковью. Дождь вкрадчиво шуршал по поверхности зонтов. Вдоль тротуаров струились грязноватые ручьи. Арсен Уразов остановился, будто ждал этого вопроса, и, придерживая зонт второй рукой, заговорил чуть громче и чуть отчетливее:
– Я думаю, есть только одно место, где она может хранить вот такие… ну, старые документы. Конечно, в стенке, где все альбомы, этот искать бесполезно… что вы так смотрите? Ну, я ж помню. Есть такое место, в прихожей. Там, знаете, над входной дверью антресоль, но это не та, а вот напротив нее, прямо напротив – еще антресоль, она как бы над дверью, которая ведет в холл. Если заглянуть вглубь, у самой стены, вот прям у самой…
– Заглядывал я туда, – перебил Корней, – там хлам всякий. Пара старых дорожных сумок, старая настольная лампа…
– Там не только хлам, – живо возразил Уразов, – надо заглянуть в одну из сумок. Не помню точно, кажется, в самую здоровую. Ну, такая, типа спортивной… Там, раньше по крайней мере, она хранила всякие старые бумаги: письма ее родителей, когда они еще вместе были, газеты старые. Мои письма старые она вроде тоже там хранила.
Последнюю фразу он произнес, отделив ее зыбкой паузой. Корней спохватился.
– Ладно, идем, что мы тут застряли?
Когда они спустились по улице Заморенова к скверу перед станцией метро «Краснопресненская», Велес, покосившись, резюмировал:
– Посмотреть я, конечно, могу, почему нет… Найду, так отдам. А нет, так нет.
Он уже быстро шагал по направлению к зданию станции. Грузный Уразов поспевал, но дышал тяжко.
– Если откопаешь, – сказал он отрывисто, – то… это… поймешь. Там родители мои… Пять лет назад… У меня таких и не осталось… Ну, считай, я – сентиментальный.
– Да понял я.
Они миновали небольшой застекленный павильон – простецкую забегаловку с бегущим по краю крыши оранжево-огненным пунктиром. Уразов неожиданно придержал Корнея за рукав.
– Слышь, Велес, – проговорил он, все так же громко дыша, – давай, что ли, на минуту заглянем. По стопарику. За знакомство.
Это было определенно лишним – Корней чуть не выругался.
– Я спешу, – сказал он сухо. – Все. Счастливо.
Уразов отпустил его рукав, промолвил негромко:
– Ну, знакомство – хрен с ним, давай хоть за Майю, за здоровье ее.
Корней сжал губы, потом, нахмурившись и не говоря ни слова, с щелчком сложил зонт, вошел в павильончик, прошествовал к стойке.
– Что будешь? – спросил через плечо. – Водку, коньяк?
– Коньячок лучше, – проговорил Уразов, подходя.
– Три по пятьдесят, – заказал Корней. – «Метакса» есть? Ну, давайте.
Он бросил скользящий взгляд, потом еще один и, в общем, понял, почему сентиментальный первый муж Инги не пожелал вести беседу в более или менее приличном заведении на Большом Предтеченском. Его крупное тело было упаковано в очень старую черную кожаную куртку, уместную разве что в сумерки и в дождь. «Молния» была затянута до упора, под горло, в просвет выглядывало вялое кашне. При этом Уразов, безусловно, был мужчиной видным: крупные черты отечного лица все еще оставались выразительными, в спутанных черных волосах было не так уж много седины. Что-то все же стряслось, размышлял Корней, поглядывая в сторону предшественника и пытаясь вызвать в себе некую степень сочувствия.
– Майя сейчас, кстати, как? – подал голос предшественник. – Ничем не болеет? Нет? Ну, тьфу-ть фу-тьфу. Давай за то, чтоб росла здоровой… давай.
По тому, как он тяпнул первую рюмку, а потом почти сразу же – вторую, Корней кое-что опять же понял. Он понял, что пора домой. Арсен Уразов, однако, легко захмелел и стал вспоминать их последнюю поездку в Турцию. Это было невыносимо. Корней хмуро смотрел в пол либо собеседнику в грудь, но уже знал, как поступить. Уразов сделал внезапную паузу.
– Слышь, Велес, – сказал он уже другим тоном, – вот ты крутой. Скажи, а ты чего-нибудь боишься… в этой жизни?
– Болезней, – ответил Корней безразлично и поманил бармена: – Еще сто граммов… Вот ему. Ладно, пошел я.
– Спасибо… Сочтемся. Не, правда… О чем это я? А… Болезни – это понятно. А вот чего-то такого… Слушай, если ты крутой, почему на метро ездишь?
– Бывай, – сказал Корней, – выпей еще… за здоровье, за общее.
– Подожди. Я все как-то не спрашивал. Как там Инга-то?
– Нормально.
Уразов тяжело покивал, поворачивая в пальцах пустой стаканчик и будто не замечая, что бармен держит наготове бутыль «Метаксы». Потом поднял голову.
– Такая же свежая? Ну-ну… Все так же луне молится? И голой по дому ходит?
– Бывай, – повторил Корней и, резко повернувшись, вышел.
Встреча, особенно последние пятнадцать минут, оставила странный и скорее неприятный осадок. Вспоминая в вагоне отдельные мелочи, Корней морщился. Когда они шли к метро, его еще занимал едкий вопрос, а не нужно ли считать странноватую просьбу первого мужа замысловатым отвлекающим маневром?
Теперь этот вопрос почему-то уже не вызывал интереса.
Дома он был в начале двенадцатого. Заварил чай, включил телеящик и некоторое время слонялся по пустой квартире, раздумывая, не позвонить ли детективу – с учетом насыщенности дня событиями. Но отложил. Инге на мобильный он звонить тоже не решился. Она пришла около полуночи – бледная и усталая, но ласковая. Поцеловав его сзади в шею, сообщила:
– Когда уезжала, вроде жива была. И давление стабильное.
Имелась в виду больная из реанимации, ставшая причиной вечерних забот.
– Слава богу, – отозвался Корней, не отрывая глаз от экрана телевизора.
6
Назавтра сыскное агентство снова числилось у него на повестке дня. Собирался заехать или хотя бы позвонить. Но не заехал и не позвонил. День выдался хлопотливым: Корней заканчивал меморандум одному крайне въедливому клиенту из кондитерской фирмы.
Детектив Антон Сергеич обнаружился сам. Он возник в сотовом телефоне Корнея ближе к вечеру и предложил встретиться. Объяснил, что подъедет сам, остановится в двух кварталах от дома Корнея на Большом Купавенском и перезвонит из машины. В конце уточнил: «Вам так удобно?» Корней уверил, что вполне и что будет ждать звонка.
Детектив Антон Сергеич обнаружился сам. Он возник в сотовом телефоне Корнея ближе к вечеру и предложил встретиться. Объяснил, что подъедет сам, остановится в двух кварталах от дома Корнея на Большом Купавенском и перезвонит из машины. В конце уточнил: «Вам так удобно?» Корней уверил, что вполне и что будет ждать звонка.