Страница:
Андрей Имранов
Вопрос экономической целесообразности
Рассказ
Начинался сто двенадцатый день моего шестимесячного контракта, я брел, позевывая, из своего бокса в кубрик с целью перехватить пару глотков безвкусного пойла, совершенно незаслуженно называемого «кофе». Все было так же, как и в сто одиннадцать предыдущих дней и как будет в семьдесят последующих. Просто отвратительно. Первую неделю я был в восторге, вторую - в недоумении, потом два месяца хандрил, и, в конце концов, привык. Работа есть работа.
Первым человеком, попавшийся мне навстречу этим утром, был Хол МакДугалл, наш бригадир и мой непосредственный начальник.
- Хай, Зак, - сказал он мне, и я замер. Нет, что ни говорите, но психология - это в первую очередь интуиция, а уж потом - интеллект, образование, опыт и прочая шелуха. Сто одиннадцать раз Хол говорил мне «Хай, Зак», но сейчас я почувствовал, что машина, в которой я крутился послушной шестеренкой, вдруг дала сбой.
- Доброе утро, Хол, - ответил я, подавив зевок и настораживаясь. Интуиция не подвела.
- Звонили соседи, им нужен психолог. Они пришлют тачку в десять по-местному. Собирайся. Через сорок минут в шлюзовую. И пошел себе дальше. В этом весь Хол - ни единого лишнего слова, ни минуты даром. Сон как рукой сняло. За все время пребывания на Луне, на поверхность я выходил всего трижды. И не думал, что доведется еще хоть раз. Я крикнул вслед:
- Какие соседи?
- Русские - донеслось из-за поворота. Странно. Штатный психолог есть в любой бригаде. Интересно, какого черта им понадобился еще один? Да настолько, что они вызвали его с прииска чужой компании? Я бросился было за Холом, но через два шага передумал. У Хола есть недостатки, но босс он хороший - профессионал до мозга костей. Других сюда и не берут. Так что он сказал мне все, что знает или все, что считает нужным сказать. Поэтому я повернулся и продолжил свой путь в кубрик. За сорок оставшихся минут я могу ровно сорок раз собраться и даже не очень запыхаться, а вот ясные мозги мне не помешают. Вкус у местного кофе, конечно, отвратительный, но мозги он прочищает даже лучше настоящего.
Кое-что я все же с собой прихватил - альбом с тестами Роршаха и Люшера, секундомер, электронный тонометр, молоточек. На лунной базе каждый специалист, кроме отличного знания своей узкой области, должен еще разбираться во множестве смежных. Так что мне, будучи психологом, приходится быть и невропатологом, и психотерапевтом, и даже, не приведи Господь, психиатром. Пусть я в этих областях разбираюсь хуже вчерашнего выпускника университета, но так хозяевам компании выгоднее, чем везти сюда еще троих спецов. Может быть чуть-чуть, но выгоднее. И я их, в общем-то, понимаю. Когда килограмм любого дерьма, привезенного сюда с Земли, стоит восемь тысяч баксов, поневоле начнешь считать все на деньги. А если вспомнить, что этим троим спецам надо еще каждый день пить, кушать, дышать воздухом, а, в конце концов, их желательно увезти обратно... остается только удивляться, как они не возложили все функции на одного-единственного человека, желательно пилота челнока. Когда Хол сказал мне, что каждый контрактник на Луне обходится компании в сто двадцать миллионов долларов, я просто охренел. До этого я думал, что лунные алмазы - это золотое дно, после - понял, что алмазное.
«Тачка» русских меня удивила. Это странное сооружение мало того, что выглядело вышедшим из рук свихнувшегося конструктора велосипедов, оно еще и выглядело ужасающе хрупким. Подозреваю, на Земле оно бы развалилось под собственным весом. Нет, наши «жуки» тоже далеки от образа, нарисованного нам поколениями вдохновенных фантастов, но все же похожи на средство передвижения, а не на брачный союз раскладушки и четырех зонтиков. Единственное сиденье на этом агрегате занимал водитель, пассажирам, очевидно, полагалось стоять всю дорогу, держась за поручни.
- Хол, - сказал я в микрофон, не отрывая взгляда от машины, - ты уверен, что эта штука увезет меня дальше первой кочки? Хол хохотнул.
- Не беспокойся Зак, она хоть и выглядит хрупковатой, но на самом деле машинка надежная. Видел бы ты, как она по барханам прыгает на скорости миль под сорок.
Я представил, и мне стало жутко.
- Скажу по совести, я б с удовольствием сменил наших «жуков» на этих кузнечиков, но... ты ж сам понимаешь. Ладно, иди лучше с водителем поцелуйся.
- Чего?! - опешил я.
- Говорить он с тобой хочет, не видишь, что ли?
- А, понял.
Я слишком редко выходил наружу, и все эти тонкости прошли мимо меня, но кое-что я слышал. Поначалу, говорят, частота на Луне была открытая и одна у всех. Пока народу было мало, было удобно. Потом стало слишком шумно, вдобавок на лунной орбите появились спутники, которые, кроме всего прочего, повадились слушать радиопереговоры конкурирующих компаний. И теперь на каждом лунном прииске частота своя и разговоры кодируются. Проблема решена, никто не чувствует неудобств, пока на прииске не появляются гости. Для таких случаев есть резервная частота, но чтобы переключить на нее встроенную в скафандр рацию, из скафандра надо вылезти. В новых моделях, говорят, можно переходить на резервную частоту, нажав подбородком кнопку, вот только появятся здесь эти модели не раньше, чем старые скафандры придут в полную негодность. Все тот же вопрос экономической целесообразности, черт его подери. Теперь странная жестикуляция водителя стала мне понятна. Я-то думал, он просто руки разминает. Хотя, мог бы и сам подойти, тяжело, что ли, зад от сиденья оторвать? Я подошел к машине и наклонился к водителю так, чтобы стекла наших шлемов соприкоснулись. С непривычки (а откуда взяться привычке) немного не рассчитал движения и «поцелуй» получился крепковат - скуластое плохо выбритое лицо, слегка искаженное двумя сферическими стеклами, недовольно поморщилось. Негромкий, странно звенящий голос произнес что-то непонятное, судя по тону, ругательство.
- Извините, - сказал я, - Захария Ковальски, психолог. Можно Зак.
- Володя, - отозвался водитель, - Ковальски, говоришь? А ты, случайно, не русский?
- Мой прадед был из Польши. Эмигрировал в двадцать седьмом году.
- Понятно, - водитель кивнул, - ты наверняка на наших машинках еще не катался, поэтому тебе короткий инструктаж. Встаешь на сетку, вставляешь ступни в крепления... Я повернул голову, чтобы увидеть эти крепления и нечаянно оторвал свой шлем от шлема Володи. Голос тут же пропал, как выключенный. Посмотрел на скептическую ухмылку собеседника и осторожно восстановил контакт.
- Не отлепляйся, потом посмотришь. Так вот, ставишь ноги в крепления до щелчка. Чтобы отцепиться, надо наклонить ногу в сторону, поэтому в дороге стой ровно. Держись за поручень и держись, как следует, дороги здесь ненамного лучше, чем под моим родным Орском, даром, что дорожных служб никогда не водилось. Это - первое. Второе: мы не сразу к себе поедем. Сначала заскочим на Коперника, заберем там двоих, а уж потом - домой. Так что экскурсия займет часа полтора. Тебе воздуха хватит? Я забеспокоился.
- Хол, - сказал я, - ты меня слышишь?
- Слышу, - отозвался Хол, - все нормально, у тебя два полных баллона, хватит часа на три. Не волнуйся.
- Хорошо, - сказал я, - еще что-нибудь, Володя?
- У меня все. Если есть вопросы у тебя, задавай сейчас, в дороге я тебя не услышу.
- Нет... хотя, скажи, зачем вам понадобился психолог? Володя помрачнел.
- Люди у нас с ума сходят, вот зачем.
- Печально, но у вас же свой должен быть, нет?
- Наш - одним из первых с катушек съехал. Ладно, время дорого, если больше вопросов нет, поехали, - и он отодвинулся, разрывая контакт. Хол удивленно присвистнул у меня в наушниках. А я - я не сильно удивился. Психологи - те же люди. Большинство обывателей считают, что уж кто-кто, а психологи умственным расстройствам не подвержены в принципе, но это не так. Быть психологом, не значит не иметь в голове тараканов. Быть психологом, значит лишь - знать своих тараканов по именам.
Я залез на сетчатую платформу, подвешенную между колесами, и, чувствуя себя стоящим на водном матрасе, начал засовывать ботинки скафандра в устройство, сильно смахивающее на горнолыжное крепление. Раза с пятого мне это даже удалось. Я удовлетворенно вздохнул и крепко взялся за поручень. Внимательно наблюдавший за моими действиями водитель ободряюще кивнул и развернулся к своему нехитрому пульту. Мягко спружинив, машина тронулась и, быстро набирая скорость, понеслась вперед.
- Удачи, Зак, - прозвучал в наушниках голос бригадира.
- Спасибо, Хол, - отозвался я, - счастливо оставаться.
Что-то подсказывало мне, что удача на этот раз не помешает.
Я насмотрелся на унылые лунные виды через иллюминаторы станции, поэтому сначала просто скучал. Но скоро поверхность стала менее ровной, появились обнажения каких-то камней, почти что скалы, и жесткое очарование местных пейзажей понемногу меня захватило. Все же светофильтры в иллюминаторах станции сильно искажают цвета, и через стекло скафандра окружающий мир выглядел яснее. Громадный восхитительно-голубой диск Земли - единственное, чем я не уставал любоваться даже на станции - висел над изломанным горизонтом в окружении удушающе-черного неба и несчетного количества пронзительно-ослепительных звезд. Четкие, как нарисованные, тени и ярко освещенные поверхности довершали картину мира. Если из иллюминаторов станции Луна выглядела однообразно серой, то теперь она явила мне свой истинный лик. Лик черно-белого мира контрастов. Тьма и свет, жар и холод, жизнь и смерть - соседствовали здесь бок о бок, отделенные бесконечно тонкой границей. Мир, не признающий компромиссов. Полумеры остались там же, где и полутона - на голубом диске, отдаленном отсюда на сорок миллионов миль. Пожалуй, только сейчас, глядя на то, как, словно отрезанная ножом, исчезает в тени камня половина машины, я прочувствовал до конца, что нахожусь на другой планете. Не стану утверждать, что это чувство мне понравилось.
Станция «Николай Коперник», насколько я помню, была сугубо научной и к лунным алмазам никакого отношения не имела. Поговаривают, ее даже специально поставили подальше, чтобы ученые не бегали за камешками, вместо того чтобы заниматься своими учеными делами. Так что, глядя на две гротескные фигуры, странной походкой идущие от купола к машине, я задавался вопросом: зачем русским понадобилось забирать двоих человек с научной станции? Тем более, что «Коперник» - станция международная и все ученые на ней работают на МКФ, а не на алмазные компании. Странно. Один из вышедших коротко поговорил с водителем, потом оба полезли в «кузов», если это так можно назвать. Приветственно кивнули мне, (я кивнул в ответ), но «целоваться» не полезли, просто закрепились рядом. Машина лихо крутанулась на месте, и мы поехали обратно.
Мало-помалу «экскурсия» начала оказывать на меня гипнотическое воздействие: нелепые контрастные пейзажи, нелепая машина, странные ощущения при езде; и все это - в полной тишине, сопровождаемой только тихими щелчками клапанов и шипением воздуха в дыхательном аппарате. Я очнулся от несильного толчка в спину. Попытался резко обернуться и чуть не упал: ноги-то оставались зафиксированными в креплениях. Чертыхаясь, отцепил ботинки и только после этого смог обернуться и увидеть рядом одного из ученых с «Коперника». Он внимательно посмотрел мне в глаза, кивнул и показал подбородком, пошли, мол. После чего неуклюже развернулся и спрыгнул на грунт. Сколько раз видел прыжки на Луне (да и сам не раз прыгал), всякий раз поражался этому зрелищу. Представьте себе бегемота, прыгающего с легкостью зайца, и вы поймете, о чем я.
Купол русского прииска был покрупнее. Не сказать, чтобы он поражал воображение своими размерами - на Луне человечество вообще живет очень скромно - но для лунной архитектуры это был Скай-Доум, как минимум. Я прошел к шлюзовой, но засмотрелся на Володю. Теперь я понял, почему он не спешил выходить из машины - очевидная легкость конструкции, да еще с учетом пониженной гравитацией, сыграла с водителем злую шутку. Попробуйте как-нибудь встать на гамак и подойти к краю. Бедолага несколько раз приподымался с сиденья, но машина тут же задирала задние колеса и начинала опасно кренится, грозя перевернуться и накрыть незадачливого седока. Водитель тут же плюхался обратно, и, выждав немного, начинал все по новой. Наконец, ему удалось извернуться и соскочить на землю раньше, чем машина встала на дыбы. Конструкция раздосадовано подпрыгнула пару раз на месте и успокоилась.
Володя подошел ко мне, по лицу его стекали капельки пота. Хмуро посмотрел на мою широкую улыбку и поднял руку, показывая на шлюз. Я кивнул и пошел к раскрытым створкам.
Первое, что меня удивило внутри - это запахи. После лишенного всяких ароматов воздуха нашего «Эдвина Олдрина», сняв скафандр, я почувствовал себя попавшим на ферму. Здесь были запахи еды, запахи смазки, аммиака, еще какие-то технические запахи. Пол в шлюзовой выглядел неприятно влажным; вдали что-то неровно гудело, и яркость ламп под потолком менялась в тон этому гудению. Короче, первое впечатление было - не фонтан. Не хватало только мерзкого вида мха на полу, да струй пара бьющих из стен, чтобы представить себя на каком-нибудь заброшенном космическом корабле из фантастического ужастика. Не успел я подумать о паре, как двери шлюза с хлюпаньем раздвинулись, и в комнату вкатилась волна холодного тумана. Вслед туману внутрь шагнул Володя, торопясь, отсоединил шлем и с наслаждением вытер потное лицо - прямо перчаткой скафандра.
- Дурацкая машина, дурацкий скафандр, - с раздражением произнес он, - пока вылезешь, вспотеешь, как мышь, - посмотрел на меня с непонятным выражением и добавил, - влезать - еще хуже. И пошел по коридору, не сняв скафандра.
Я посмотрел на пустой шкаф для скафандров, понюхал холодный воздух и побежал вслед Володе, стараясь не выронить шлем. Навстречу прошли двое местных - оба в наружных скафандрах, но без шлемов и почему-то без перчаток. Мы с Володей прижались к стене, пропуская, я поздоровался. Один из проходивших посмотрел исподлобья, но ничего не сказал. Второй - даже не взглянул.
- Чего это они? - я проводил их взглядом.
- Не обращай внимания, - мрачно ответил Володя, - пошли дальше. Стас, наш бригадир, тебе все объяснит. Насколько это вообще возможно. Коридор вывел нас в небольшой круглый зал, в котором стоял еще один местный, на этот раз не в скафандре, зато в толстом вязаном свитере. Лучше бы он был в скафандре. Человек в свитере смотрелся здесь примерно как корова в бассейне. Вдобавок он был еще и небрит, и, что меня окончательно добило - заметно пьян. Н-да, неладно что-то в Датском королевстве. Более чем неладно. Между Володей и этим типом состоялся короткий разговор. Разговаривали, очевидно, на русском, я не слова не понял, но сделал вывод, что этот пьянчуга, по-видимому, начальник Володи. Вообще, все происходящее начало казаться мне каким-то нелепым розыгрышем. Сейчас зажжется яркий свет, выйдут улыбающиеся люди в форменных комбинезонах, и Володя скажет: «классно мы тебя подкололи, правда? признайся, ты поверил, что у нас и в самом деле все так?». И пойду я снимать банальный стресс у какого-нибудь перетрудившегося бедолаги.
Но ничего такого не происходило. Мы прошли по еще одному коридору и вышли, похоже, опять в шлюзовую, правда, не в ту, через которую пришли. Володя с ходу зашел в шлюз, даже не потянувшись надеть шлем. Я забеспокоился. Возможно, таинственное местное сумасшествие захватило уже и моего провожатого? Я следил за ним, собираясь броситься и заблокировать внутреннюю дверь, когда она начнет закрываться. Володя посмотрел на какой-то стрелочный индикатор у створок, постучал по нему согнутым пальцем, потом просто нажал кнопку. И внешняя дверь шлюза взяла и открылась!
Я только секунд через пять вспомнил, что нужно дышать. Осторожно подошел к шлюзу и выглянул за створки. Снаружи, как ни странно, была вовсе не лунная поверхность, снаружи был обычный коридор, ведущий, очевидно, к другому куполу. Хоть я его и не заметил снаружи, но, скорее всего, он был просто загорожен первым. Володя прошел уже полдороги до второй двери, заметил мое отсутствие и обернулся. Я сделал вид, что пристально рассматриваю материал стен, тем более что как раз напротив моего лица стену украшала черная клякса чего-то вроде смолы.
- Метеорит, - сказал Володя, - стенки коридора однослойные, любой камешек их на счет «раз» навылет протыкает. Тут еще пара дырок есть. Пошли, чего мы тут торчим как ... Последнего слова я не понял, но уточнять не стал. По контексту и так все было ясно. Поэтому я кивнул, и мы двинулись ко второму куполу.
Второй купол выглядел поухоженнее и потеплее. По крайней мере, тут можно было снять скафандр, не опасаясь простудиться. Я еще ни разу не ходил в скафандре более четверти часа, поэтому воспользовался возможностью его снять не без удовольствия. А вот Володя, как мне показалось, вылезал из своего с сожалением. Поставив наши «костюмы» в шкаф, мы пошли дальше. Впрочем, недалеко - до первой двери. Володя обернулся:
- Это наш бригадир, - распахнул дверь, и отстранился, пропуская. Бригадир оказался довольно крупным мужчиной, и, казалось, практически заполнял собой весь объем небольшого бокса. Я удивился: фактор веса претендента при отборе на луну обычно учитывался чуть ли не раньше профессиональных качеств. Надо было быть действительно классным специалистом, чтобы умудриться пролезть на Луну, не будучи больным анорексией. Бригадир поднялся со стула, пинком вогнал его в стену и отодвинулся, освобождая место. Мы кое-как поместились в этой каморке втроем, и, к моему удивлению, тут даже осталось еще немного места. Бригадир отрывистыми фразами заговорил с Володей, время от времени бросая на меня быстрые взгляды. Я тоже в долгу не оставался. И по моим наблюдениям выходило, что местный бригадир находился даже не в стрессе, а просто на грани нервного срыва.
- Станислав Редругин, - произнес бригадир, и я не сразу понял, что он обращается ко мне. Володя, тем временем, пятясь, вышел за дверь, и в боксе стало почти свободно.
- Можно просто Стас, - и бригадир протянул руку.
- Эээ, Захария Ковальски... психолог, - я ответил на рукопожатие, - кому здесь нужна моя помощь, бригадир? Стас ощерился, и я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться, такая ярость плеснула из голубых глаз собеседника:
- Всем, blyat, на этом ebanutom прииске нужна помощь. Всем, слышишь? Даже, ebat, мне, - бригадир говорил с сильным акцентом, вдобавок, густо вставляя в речь напрочь неизвестные мне русские слова. Впрочем, неизвестные не значит непонятные, поэтому я их стал просто пропускать мимо ушей. А Стас продолжал:
- Единственный нормальный человек здесь - тот, который сидит в сером ящике, именуемом аппаратом космической связи. Но при всех своих достоинствах, этот малый - невероятный тормоз, поэтому разговаривать с ним неинтересно.
Посмотрел на мое лицо, явно остался увиденным доволен. Широко улыбнулся и хлопнул меня своей лапищей по плечу:
- Еще вопросы, Захария?
- Можно просто Зак, - запоздало сообщил я и задумался. Будь мы на Земле, я бы просто посоветовал ему провести недельку на Мальдивах. Но здесь...
- Сколько времени вы здесь, Стас?
- Без малого год, - откликнулся бригадир, - но не спеши радоваться, - собака зарыта не здесь.
«Какая собака?», - удивился я, но переспрашивать не стал.
- Меня, конечно, тоже плющит, но я пока держусь. А вот основной состав бригады сменился две недели назад. И многим из них куда хуже, чем мне. Миша, кстати, который первым съехал и уехал дальше всех, тоже из последней смены.
- Это..., - я замялся, - то, что вас «плющит», началось у всех одновременно? Когда?
- Правильной дорогой идешь, товарищ, - Стас хмыкнул с намеком, который остался мне непонятым, - но об этом мы поговорим завтра. А пока можешь пообщаться с Андреем - нашим психологом. Бывшим. В рамках обмена опытом, так сказать. Поговорите с ним на своем языке, глядишь, у него мозги на место и вернутся. Новость меня ошарашила:
- Как так завтра!? Мне нужно обратно на свою станцию! Мне не говорили, что я тут останусь до завтра!
- Ша, не кипятись, - Стас добродушно улыбнулся, - начальство твое в курсе, все согласовано. Да и никто тебя силком не держит, хочешь - иди себе домой. Пешком. Потому что батарейки у нашей «стрекозы» на нуле, а заряжаются они долгонько. Короче - не дергайся. У нас тут вовсе даже неплохо, кормят - как дома, свободные комнаты в жилом секторе есть в избытке, от конца левого крыла - занимай любую. Ну и вообще. Это тебе надо, завтра - поймешь. А Андрей сидит в комнате 2 по правому крылу. Давай, работай.
И бригадир замолчал, всем видом давая понять, что разговор закончен. Не люблю, когда меня явно к чему-то принуждают, но что мне оставалось делать? Не идти же, в самом деле, пешком. Поэтому я только поджал неодобрительно губы, кивнул и вышел в коридор. Ну, Хол, ну скотина, вот подложил свинью.
Из «комнаты» Андрея я вышел даже более озадаченным, чем вошел. Андрей не был сумасшедшим. По крайней мере, не был сумасшедшим в общепринятом смысле этого слова. Складывалось впечатление, что у него просто поменялась система ценностей. И очень сильно поменялась, вплоть до полного взаимного непонимания по некоторым вопросам. Но психом его назвать было никак нельзя. Вы же не назовете сумасшедшим, скажем, индийского йога? Другое дело, что индийскому йогу на лунном прииске не место, и сомневаюсь, чтобы хозяева русской компании об этом не знали.
С «уехавшим дальше всех» Мишей мне поговорить не удалось. То есть, не то чтобы совсем не удалось, но толку от этого разговора было немного. Ярко выраженная циклофрения в депрессивной фазе. На вопросы Миша не отвечал, сидел, покачиваясь и обхватив голову руками. Временами негромко бормотал что-то. Я попросил перевести. Мрачноватый парень, просто сообщил: «Бред». Я настоял. Парень пожал плечами и прислушался:
- ... синие долины, как далек путь до ваших корней... далек, далек... полжизни за жизнь, восемь смертей за смерть... если укусить себя за нос, можно увидеть солнце
Я недоуменно посмотрел на моего переводчика. Тот смутился и опять пожал плечами:
- Говорю же, бред.
Темп речи Миши вдруг изменился. Он поднял голову, взглянул на нас почти осмысленным взглядом и выдал длинную тираду. После чего снова уткнулся лицом в колени и замолчал.
- Что он сказал сейчас? - поинтересовался я.
- Не понял.
- Как это? - удивился я.
- Он не по-русски сказал.
- Но и не по-английски, не по-немецки и вообще, это был не романский язык. Он знает еще какие-то языки?
Переводчик задумался.
- По-уйгурски, наверно. Я не знал, что он на нем разговаривает, но почему бы и нет? Он уйгур по национальности.
«Уйгур». Надо же. Я только головой покачал. Ловить тут было нечего, Мише требовалось стационарное лечение, и я со своим молоточком и тестами Роршаха ничем не мог ему помочь. Я поднялся и вышел в коридор, обратив внимание, что ручка с внутренней стороны двери снята, что превращало комнату в камеру. Поморщился, но ничего не сказал.
Кормили здесь действительно неплохо. После безвкусных сублиматов, которыми я питался уже три месяца, салат из нехитрой, но, несомненно, настоящей зелени показался мне пищей богов. Интересно, откуда у них зелень? Неужто с Земли? Надо думать, не здесь же они ее выращивают, в самом деле. Я спросил. Оказалось - здесь. В первом куполе есть оранжерея, где в специальной питательной смеси все это и растет. А вот мясо им привозят с Земли. Мясо?! Я вначале не поверил, но, получив в квадратной тарелочке сероватый кусок размером с сигаретную пачку, убедился: действительно, мясо. Обезвоженное и восстановленное, разумеется, но все равно - мясо! Мое мнение о хозяевах русской компании поднялось с подвального уровня на недосягаемую высоту. А компотом из сухофруктов они меня просто добили, и спать я отправился в совершенно благодушном настроении.
Русские «комнаты» почти ничем не отличались от наших боксов. Те же три кубометра жизненного пространства, та же ортопедическая кровать «Меридиан» с нагрузочной сеткой. Почти такой же, как у нас, стенной шкафчик. Только если стенки наших боксов были обычно изрисованы их хозяевами в соответствии с их вкусами и наклонностями, то здесь стенки были плотно оклеены какими-то текстами, судя по скупым рисункам, всякими инструкциями. Поудивлявшись этим странным русским, которые не пожалели денег, чтобы привезти на Луну бумажные инструкции, я заполз в спальник и застегнул зажимы сетки.
Первым человеком, попавшийся мне навстречу этим утром, был Хол МакДугалл, наш бригадир и мой непосредственный начальник.
- Хай, Зак, - сказал он мне, и я замер. Нет, что ни говорите, но психология - это в первую очередь интуиция, а уж потом - интеллект, образование, опыт и прочая шелуха. Сто одиннадцать раз Хол говорил мне «Хай, Зак», но сейчас я почувствовал, что машина, в которой я крутился послушной шестеренкой, вдруг дала сбой.
- Доброе утро, Хол, - ответил я, подавив зевок и настораживаясь. Интуиция не подвела.
- Звонили соседи, им нужен психолог. Они пришлют тачку в десять по-местному. Собирайся. Через сорок минут в шлюзовую. И пошел себе дальше. В этом весь Хол - ни единого лишнего слова, ни минуты даром. Сон как рукой сняло. За все время пребывания на Луне, на поверхность я выходил всего трижды. И не думал, что доведется еще хоть раз. Я крикнул вслед:
- Какие соседи?
- Русские - донеслось из-за поворота. Странно. Штатный психолог есть в любой бригаде. Интересно, какого черта им понадобился еще один? Да настолько, что они вызвали его с прииска чужой компании? Я бросился было за Холом, но через два шага передумал. У Хола есть недостатки, но босс он хороший - профессионал до мозга костей. Других сюда и не берут. Так что он сказал мне все, что знает или все, что считает нужным сказать. Поэтому я повернулся и продолжил свой путь в кубрик. За сорок оставшихся минут я могу ровно сорок раз собраться и даже не очень запыхаться, а вот ясные мозги мне не помешают. Вкус у местного кофе, конечно, отвратительный, но мозги он прочищает даже лучше настоящего.
Кое-что я все же с собой прихватил - альбом с тестами Роршаха и Люшера, секундомер, электронный тонометр, молоточек. На лунной базе каждый специалист, кроме отличного знания своей узкой области, должен еще разбираться во множестве смежных. Так что мне, будучи психологом, приходится быть и невропатологом, и психотерапевтом, и даже, не приведи Господь, психиатром. Пусть я в этих областях разбираюсь хуже вчерашнего выпускника университета, но так хозяевам компании выгоднее, чем везти сюда еще троих спецов. Может быть чуть-чуть, но выгоднее. И я их, в общем-то, понимаю. Когда килограмм любого дерьма, привезенного сюда с Земли, стоит восемь тысяч баксов, поневоле начнешь считать все на деньги. А если вспомнить, что этим троим спецам надо еще каждый день пить, кушать, дышать воздухом, а, в конце концов, их желательно увезти обратно... остается только удивляться, как они не возложили все функции на одного-единственного человека, желательно пилота челнока. Когда Хол сказал мне, что каждый контрактник на Луне обходится компании в сто двадцать миллионов долларов, я просто охренел. До этого я думал, что лунные алмазы - это золотое дно, после - понял, что алмазное.
«Тачка» русских меня удивила. Это странное сооружение мало того, что выглядело вышедшим из рук свихнувшегося конструктора велосипедов, оно еще и выглядело ужасающе хрупким. Подозреваю, на Земле оно бы развалилось под собственным весом. Нет, наши «жуки» тоже далеки от образа, нарисованного нам поколениями вдохновенных фантастов, но все же похожи на средство передвижения, а не на брачный союз раскладушки и четырех зонтиков. Единственное сиденье на этом агрегате занимал водитель, пассажирам, очевидно, полагалось стоять всю дорогу, держась за поручни.
- Хол, - сказал я в микрофон, не отрывая взгляда от машины, - ты уверен, что эта штука увезет меня дальше первой кочки? Хол хохотнул.
- Не беспокойся Зак, она хоть и выглядит хрупковатой, но на самом деле машинка надежная. Видел бы ты, как она по барханам прыгает на скорости миль под сорок.
Я представил, и мне стало жутко.
- Скажу по совести, я б с удовольствием сменил наших «жуков» на этих кузнечиков, но... ты ж сам понимаешь. Ладно, иди лучше с водителем поцелуйся.
- Чего?! - опешил я.
- Говорить он с тобой хочет, не видишь, что ли?
- А, понял.
Я слишком редко выходил наружу, и все эти тонкости прошли мимо меня, но кое-что я слышал. Поначалу, говорят, частота на Луне была открытая и одна у всех. Пока народу было мало, было удобно. Потом стало слишком шумно, вдобавок на лунной орбите появились спутники, которые, кроме всего прочего, повадились слушать радиопереговоры конкурирующих компаний. И теперь на каждом лунном прииске частота своя и разговоры кодируются. Проблема решена, никто не чувствует неудобств, пока на прииске не появляются гости. Для таких случаев есть резервная частота, но чтобы переключить на нее встроенную в скафандр рацию, из скафандра надо вылезти. В новых моделях, говорят, можно переходить на резервную частоту, нажав подбородком кнопку, вот только появятся здесь эти модели не раньше, чем старые скафандры придут в полную негодность. Все тот же вопрос экономической целесообразности, черт его подери. Теперь странная жестикуляция водителя стала мне понятна. Я-то думал, он просто руки разминает. Хотя, мог бы и сам подойти, тяжело, что ли, зад от сиденья оторвать? Я подошел к машине и наклонился к водителю так, чтобы стекла наших шлемов соприкоснулись. С непривычки (а откуда взяться привычке) немного не рассчитал движения и «поцелуй» получился крепковат - скуластое плохо выбритое лицо, слегка искаженное двумя сферическими стеклами, недовольно поморщилось. Негромкий, странно звенящий голос произнес что-то непонятное, судя по тону, ругательство.
- Извините, - сказал я, - Захария Ковальски, психолог. Можно Зак.
- Володя, - отозвался водитель, - Ковальски, говоришь? А ты, случайно, не русский?
- Мой прадед был из Польши. Эмигрировал в двадцать седьмом году.
- Понятно, - водитель кивнул, - ты наверняка на наших машинках еще не катался, поэтому тебе короткий инструктаж. Встаешь на сетку, вставляешь ступни в крепления... Я повернул голову, чтобы увидеть эти крепления и нечаянно оторвал свой шлем от шлема Володи. Голос тут же пропал, как выключенный. Посмотрел на скептическую ухмылку собеседника и осторожно восстановил контакт.
- Не отлепляйся, потом посмотришь. Так вот, ставишь ноги в крепления до щелчка. Чтобы отцепиться, надо наклонить ногу в сторону, поэтому в дороге стой ровно. Держись за поручень и держись, как следует, дороги здесь ненамного лучше, чем под моим родным Орском, даром, что дорожных служб никогда не водилось. Это - первое. Второе: мы не сразу к себе поедем. Сначала заскочим на Коперника, заберем там двоих, а уж потом - домой. Так что экскурсия займет часа полтора. Тебе воздуха хватит? Я забеспокоился.
- Хол, - сказал я, - ты меня слышишь?
- Слышу, - отозвался Хол, - все нормально, у тебя два полных баллона, хватит часа на три. Не волнуйся.
- Хорошо, - сказал я, - еще что-нибудь, Володя?
- У меня все. Если есть вопросы у тебя, задавай сейчас, в дороге я тебя не услышу.
- Нет... хотя, скажи, зачем вам понадобился психолог? Володя помрачнел.
- Люди у нас с ума сходят, вот зачем.
- Печально, но у вас же свой должен быть, нет?
- Наш - одним из первых с катушек съехал. Ладно, время дорого, если больше вопросов нет, поехали, - и он отодвинулся, разрывая контакт. Хол удивленно присвистнул у меня в наушниках. А я - я не сильно удивился. Психологи - те же люди. Большинство обывателей считают, что уж кто-кто, а психологи умственным расстройствам не подвержены в принципе, но это не так. Быть психологом, не значит не иметь в голове тараканов. Быть психологом, значит лишь - знать своих тараканов по именам.
Я залез на сетчатую платформу, подвешенную между колесами, и, чувствуя себя стоящим на водном матрасе, начал засовывать ботинки скафандра в устройство, сильно смахивающее на горнолыжное крепление. Раза с пятого мне это даже удалось. Я удовлетворенно вздохнул и крепко взялся за поручень. Внимательно наблюдавший за моими действиями водитель ободряюще кивнул и развернулся к своему нехитрому пульту. Мягко спружинив, машина тронулась и, быстро набирая скорость, понеслась вперед.
- Удачи, Зак, - прозвучал в наушниках голос бригадира.
- Спасибо, Хол, - отозвался я, - счастливо оставаться.
Что-то подсказывало мне, что удача на этот раз не помешает.
Я насмотрелся на унылые лунные виды через иллюминаторы станции, поэтому сначала просто скучал. Но скоро поверхность стала менее ровной, появились обнажения каких-то камней, почти что скалы, и жесткое очарование местных пейзажей понемногу меня захватило. Все же светофильтры в иллюминаторах станции сильно искажают цвета, и через стекло скафандра окружающий мир выглядел яснее. Громадный восхитительно-голубой диск Земли - единственное, чем я не уставал любоваться даже на станции - висел над изломанным горизонтом в окружении удушающе-черного неба и несчетного количества пронзительно-ослепительных звезд. Четкие, как нарисованные, тени и ярко освещенные поверхности довершали картину мира. Если из иллюминаторов станции Луна выглядела однообразно серой, то теперь она явила мне свой истинный лик. Лик черно-белого мира контрастов. Тьма и свет, жар и холод, жизнь и смерть - соседствовали здесь бок о бок, отделенные бесконечно тонкой границей. Мир, не признающий компромиссов. Полумеры остались там же, где и полутона - на голубом диске, отдаленном отсюда на сорок миллионов миль. Пожалуй, только сейчас, глядя на то, как, словно отрезанная ножом, исчезает в тени камня половина машины, я прочувствовал до конца, что нахожусь на другой планете. Не стану утверждать, что это чувство мне понравилось.
Станция «Николай Коперник», насколько я помню, была сугубо научной и к лунным алмазам никакого отношения не имела. Поговаривают, ее даже специально поставили подальше, чтобы ученые не бегали за камешками, вместо того чтобы заниматься своими учеными делами. Так что, глядя на две гротескные фигуры, странной походкой идущие от купола к машине, я задавался вопросом: зачем русским понадобилось забирать двоих человек с научной станции? Тем более, что «Коперник» - станция международная и все ученые на ней работают на МКФ, а не на алмазные компании. Странно. Один из вышедших коротко поговорил с водителем, потом оба полезли в «кузов», если это так можно назвать. Приветственно кивнули мне, (я кивнул в ответ), но «целоваться» не полезли, просто закрепились рядом. Машина лихо крутанулась на месте, и мы поехали обратно.
Мало-помалу «экскурсия» начала оказывать на меня гипнотическое воздействие: нелепые контрастные пейзажи, нелепая машина, странные ощущения при езде; и все это - в полной тишине, сопровождаемой только тихими щелчками клапанов и шипением воздуха в дыхательном аппарате. Я очнулся от несильного толчка в спину. Попытался резко обернуться и чуть не упал: ноги-то оставались зафиксированными в креплениях. Чертыхаясь, отцепил ботинки и только после этого смог обернуться и увидеть рядом одного из ученых с «Коперника». Он внимательно посмотрел мне в глаза, кивнул и показал подбородком, пошли, мол. После чего неуклюже развернулся и спрыгнул на грунт. Сколько раз видел прыжки на Луне (да и сам не раз прыгал), всякий раз поражался этому зрелищу. Представьте себе бегемота, прыгающего с легкостью зайца, и вы поймете, о чем я.
Купол русского прииска был покрупнее. Не сказать, чтобы он поражал воображение своими размерами - на Луне человечество вообще живет очень скромно - но для лунной архитектуры это был Скай-Доум, как минимум. Я прошел к шлюзовой, но засмотрелся на Володю. Теперь я понял, почему он не спешил выходить из машины - очевидная легкость конструкции, да еще с учетом пониженной гравитацией, сыграла с водителем злую шутку. Попробуйте как-нибудь встать на гамак и подойти к краю. Бедолага несколько раз приподымался с сиденья, но машина тут же задирала задние колеса и начинала опасно кренится, грозя перевернуться и накрыть незадачливого седока. Водитель тут же плюхался обратно, и, выждав немного, начинал все по новой. Наконец, ему удалось извернуться и соскочить на землю раньше, чем машина встала на дыбы. Конструкция раздосадовано подпрыгнула пару раз на месте и успокоилась.
Володя подошел ко мне, по лицу его стекали капельки пота. Хмуро посмотрел на мою широкую улыбку и поднял руку, показывая на шлюз. Я кивнул и пошел к раскрытым створкам.
Первое, что меня удивило внутри - это запахи. После лишенного всяких ароматов воздуха нашего «Эдвина Олдрина», сняв скафандр, я почувствовал себя попавшим на ферму. Здесь были запахи еды, запахи смазки, аммиака, еще какие-то технические запахи. Пол в шлюзовой выглядел неприятно влажным; вдали что-то неровно гудело, и яркость ламп под потолком менялась в тон этому гудению. Короче, первое впечатление было - не фонтан. Не хватало только мерзкого вида мха на полу, да струй пара бьющих из стен, чтобы представить себя на каком-нибудь заброшенном космическом корабле из фантастического ужастика. Не успел я подумать о паре, как двери шлюза с хлюпаньем раздвинулись, и в комнату вкатилась волна холодного тумана. Вслед туману внутрь шагнул Володя, торопясь, отсоединил шлем и с наслаждением вытер потное лицо - прямо перчаткой скафандра.
- Дурацкая машина, дурацкий скафандр, - с раздражением произнес он, - пока вылезешь, вспотеешь, как мышь, - посмотрел на меня с непонятным выражением и добавил, - влезать - еще хуже. И пошел по коридору, не сняв скафандра.
Я посмотрел на пустой шкаф для скафандров, понюхал холодный воздух и побежал вслед Володе, стараясь не выронить шлем. Навстречу прошли двое местных - оба в наружных скафандрах, но без шлемов и почему-то без перчаток. Мы с Володей прижались к стене, пропуская, я поздоровался. Один из проходивших посмотрел исподлобья, но ничего не сказал. Второй - даже не взглянул.
- Чего это они? - я проводил их взглядом.
- Не обращай внимания, - мрачно ответил Володя, - пошли дальше. Стас, наш бригадир, тебе все объяснит. Насколько это вообще возможно. Коридор вывел нас в небольшой круглый зал, в котором стоял еще один местный, на этот раз не в скафандре, зато в толстом вязаном свитере. Лучше бы он был в скафандре. Человек в свитере смотрелся здесь примерно как корова в бассейне. Вдобавок он был еще и небрит, и, что меня окончательно добило - заметно пьян. Н-да, неладно что-то в Датском королевстве. Более чем неладно. Между Володей и этим типом состоялся короткий разговор. Разговаривали, очевидно, на русском, я не слова не понял, но сделал вывод, что этот пьянчуга, по-видимому, начальник Володи. Вообще, все происходящее начало казаться мне каким-то нелепым розыгрышем. Сейчас зажжется яркий свет, выйдут улыбающиеся люди в форменных комбинезонах, и Володя скажет: «классно мы тебя подкололи, правда? признайся, ты поверил, что у нас и в самом деле все так?». И пойду я снимать банальный стресс у какого-нибудь перетрудившегося бедолаги.
Но ничего такого не происходило. Мы прошли по еще одному коридору и вышли, похоже, опять в шлюзовую, правда, не в ту, через которую пришли. Володя с ходу зашел в шлюз, даже не потянувшись надеть шлем. Я забеспокоился. Возможно, таинственное местное сумасшествие захватило уже и моего провожатого? Я следил за ним, собираясь броситься и заблокировать внутреннюю дверь, когда она начнет закрываться. Володя посмотрел на какой-то стрелочный индикатор у створок, постучал по нему согнутым пальцем, потом просто нажал кнопку. И внешняя дверь шлюза взяла и открылась!
Я только секунд через пять вспомнил, что нужно дышать. Осторожно подошел к шлюзу и выглянул за створки. Снаружи, как ни странно, была вовсе не лунная поверхность, снаружи был обычный коридор, ведущий, очевидно, к другому куполу. Хоть я его и не заметил снаружи, но, скорее всего, он был просто загорожен первым. Володя прошел уже полдороги до второй двери, заметил мое отсутствие и обернулся. Я сделал вид, что пристально рассматриваю материал стен, тем более что как раз напротив моего лица стену украшала черная клякса чего-то вроде смолы.
- Метеорит, - сказал Володя, - стенки коридора однослойные, любой камешек их на счет «раз» навылет протыкает. Тут еще пара дырок есть. Пошли, чего мы тут торчим как ... Последнего слова я не понял, но уточнять не стал. По контексту и так все было ясно. Поэтому я кивнул, и мы двинулись ко второму куполу.
Второй купол выглядел поухоженнее и потеплее. По крайней мере, тут можно было снять скафандр, не опасаясь простудиться. Я еще ни разу не ходил в скафандре более четверти часа, поэтому воспользовался возможностью его снять не без удовольствия. А вот Володя, как мне показалось, вылезал из своего с сожалением. Поставив наши «костюмы» в шкаф, мы пошли дальше. Впрочем, недалеко - до первой двери. Володя обернулся:
- Это наш бригадир, - распахнул дверь, и отстранился, пропуская. Бригадир оказался довольно крупным мужчиной, и, казалось, практически заполнял собой весь объем небольшого бокса. Я удивился: фактор веса претендента при отборе на луну обычно учитывался чуть ли не раньше профессиональных качеств. Надо было быть действительно классным специалистом, чтобы умудриться пролезть на Луну, не будучи больным анорексией. Бригадир поднялся со стула, пинком вогнал его в стену и отодвинулся, освобождая место. Мы кое-как поместились в этой каморке втроем, и, к моему удивлению, тут даже осталось еще немного места. Бригадир отрывистыми фразами заговорил с Володей, время от времени бросая на меня быстрые взгляды. Я тоже в долгу не оставался. И по моим наблюдениям выходило, что местный бригадир находился даже не в стрессе, а просто на грани нервного срыва.
- Станислав Редругин, - произнес бригадир, и я не сразу понял, что он обращается ко мне. Володя, тем временем, пятясь, вышел за дверь, и в боксе стало почти свободно.
- Можно просто Стас, - и бригадир протянул руку.
- Эээ, Захария Ковальски... психолог, - я ответил на рукопожатие, - кому здесь нужна моя помощь, бригадир? Стас ощерился, и я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться, такая ярость плеснула из голубых глаз собеседника:
- Всем, blyat, на этом ebanutom прииске нужна помощь. Всем, слышишь? Даже, ebat, мне, - бригадир говорил с сильным акцентом, вдобавок, густо вставляя в речь напрочь неизвестные мне русские слова. Впрочем, неизвестные не значит непонятные, поэтому я их стал просто пропускать мимо ушей. А Стас продолжал:
- Единственный нормальный человек здесь - тот, который сидит в сером ящике, именуемом аппаратом космической связи. Но при всех своих достоинствах, этот малый - невероятный тормоз, поэтому разговаривать с ним неинтересно.
Посмотрел на мое лицо, явно остался увиденным доволен. Широко улыбнулся и хлопнул меня своей лапищей по плечу:
- Еще вопросы, Захария?
- Можно просто Зак, - запоздало сообщил я и задумался. Будь мы на Земле, я бы просто посоветовал ему провести недельку на Мальдивах. Но здесь...
- Сколько времени вы здесь, Стас?
- Без малого год, - откликнулся бригадир, - но не спеши радоваться, - собака зарыта не здесь.
«Какая собака?», - удивился я, но переспрашивать не стал.
- Меня, конечно, тоже плющит, но я пока держусь. А вот основной состав бригады сменился две недели назад. И многим из них куда хуже, чем мне. Миша, кстати, который первым съехал и уехал дальше всех, тоже из последней смены.
- Это..., - я замялся, - то, что вас «плющит», началось у всех одновременно? Когда?
- Правильной дорогой идешь, товарищ, - Стас хмыкнул с намеком, который остался мне непонятым, - но об этом мы поговорим завтра. А пока можешь пообщаться с Андреем - нашим психологом. Бывшим. В рамках обмена опытом, так сказать. Поговорите с ним на своем языке, глядишь, у него мозги на место и вернутся. Новость меня ошарашила:
- Как так завтра!? Мне нужно обратно на свою станцию! Мне не говорили, что я тут останусь до завтра!
- Ша, не кипятись, - Стас добродушно улыбнулся, - начальство твое в курсе, все согласовано. Да и никто тебя силком не держит, хочешь - иди себе домой. Пешком. Потому что батарейки у нашей «стрекозы» на нуле, а заряжаются они долгонько. Короче - не дергайся. У нас тут вовсе даже неплохо, кормят - как дома, свободные комнаты в жилом секторе есть в избытке, от конца левого крыла - занимай любую. Ну и вообще. Это тебе надо, завтра - поймешь. А Андрей сидит в комнате 2 по правому крылу. Давай, работай.
И бригадир замолчал, всем видом давая понять, что разговор закончен. Не люблю, когда меня явно к чему-то принуждают, но что мне оставалось делать? Не идти же, в самом деле, пешком. Поэтому я только поджал неодобрительно губы, кивнул и вышел в коридор. Ну, Хол, ну скотина, вот подложил свинью.
Из «комнаты» Андрея я вышел даже более озадаченным, чем вошел. Андрей не был сумасшедшим. По крайней мере, не был сумасшедшим в общепринятом смысле этого слова. Складывалось впечатление, что у него просто поменялась система ценностей. И очень сильно поменялась, вплоть до полного взаимного непонимания по некоторым вопросам. Но психом его назвать было никак нельзя. Вы же не назовете сумасшедшим, скажем, индийского йога? Другое дело, что индийскому йогу на лунном прииске не место, и сомневаюсь, чтобы хозяева русской компании об этом не знали.
С «уехавшим дальше всех» Мишей мне поговорить не удалось. То есть, не то чтобы совсем не удалось, но толку от этого разговора было немного. Ярко выраженная циклофрения в депрессивной фазе. На вопросы Миша не отвечал, сидел, покачиваясь и обхватив голову руками. Временами негромко бормотал что-то. Я попросил перевести. Мрачноватый парень, просто сообщил: «Бред». Я настоял. Парень пожал плечами и прислушался:
- ... синие долины, как далек путь до ваших корней... далек, далек... полжизни за жизнь, восемь смертей за смерть... если укусить себя за нос, можно увидеть солнце
Я недоуменно посмотрел на моего переводчика. Тот смутился и опять пожал плечами:
- Говорю же, бред.
Темп речи Миши вдруг изменился. Он поднял голову, взглянул на нас почти осмысленным взглядом и выдал длинную тираду. После чего снова уткнулся лицом в колени и замолчал.
- Что он сказал сейчас? - поинтересовался я.
- Не понял.
- Как это? - удивился я.
- Он не по-русски сказал.
- Но и не по-английски, не по-немецки и вообще, это был не романский язык. Он знает еще какие-то языки?
Переводчик задумался.
- По-уйгурски, наверно. Я не знал, что он на нем разговаривает, но почему бы и нет? Он уйгур по национальности.
«Уйгур». Надо же. Я только головой покачал. Ловить тут было нечего, Мише требовалось стационарное лечение, и я со своим молоточком и тестами Роршаха ничем не мог ему помочь. Я поднялся и вышел в коридор, обратив внимание, что ручка с внутренней стороны двери снята, что превращало комнату в камеру. Поморщился, но ничего не сказал.
Кормили здесь действительно неплохо. После безвкусных сублиматов, которыми я питался уже три месяца, салат из нехитрой, но, несомненно, настоящей зелени показался мне пищей богов. Интересно, откуда у них зелень? Неужто с Земли? Надо думать, не здесь же они ее выращивают, в самом деле. Я спросил. Оказалось - здесь. В первом куполе есть оранжерея, где в специальной питательной смеси все это и растет. А вот мясо им привозят с Земли. Мясо?! Я вначале не поверил, но, получив в квадратной тарелочке сероватый кусок размером с сигаретную пачку, убедился: действительно, мясо. Обезвоженное и восстановленное, разумеется, но все равно - мясо! Мое мнение о хозяевах русской компании поднялось с подвального уровня на недосягаемую высоту. А компотом из сухофруктов они меня просто добили, и спать я отправился в совершенно благодушном настроении.
Русские «комнаты» почти ничем не отличались от наших боксов. Те же три кубометра жизненного пространства, та же ортопедическая кровать «Меридиан» с нагрузочной сеткой. Почти такой же, как у нас, стенной шкафчик. Только если стенки наших боксов были обычно изрисованы их хозяевами в соответствии с их вкусами и наклонностями, то здесь стенки были плотно оклеены какими-то текстами, судя по скупым рисункам, всякими инструкциями. Поудивлявшись этим странным русским, которые не пожалели денег, чтобы привезти на Луну бумажные инструкции, я заполз в спальник и застегнул зажимы сетки.