В дальнейшем дискриминация осетинского населения приняла масштабный характер и выразилась в еще более неожиданных формах. Так, стали привычны требования к осетинам сменить национальность с приданием фамилиям грузинских окончаний: Абайта – Абашидзе, Хетагката – Хетагури, Дзапарта – Джапаридзе.
 
   Один из осетин, принуждаемый к смене национальности, обратился с запросом в Институт истории, археологии и этнографии им. академика Джавахишвили Академии наук Грузии. И даже получил ответ: «На запрос гражданина Хачирашвили расследовать историю, происхождение и национальную принадлежность его фамилии мы отвечаем: Хачирашвили вышли из Внутренней Картли (территория Центральной Грузии. – И. К.). Там есть село Хачираанткари. Отсюда они переселились в Меджутскую равнину. Представители этой грузинской фамилии отнесены к осетинской нации. Все Хачирашвили происхождением грузины. Их старинная фамилия звучала так – Хачиури. В переписи XIX века фамилия Хачирашвили стала считаться осетинской». Подписано директором института академиком Г. Меликишвили.
   Впрочем, к моменту, когда это требование прозвучало открыто, уже огромное количество осетин, особенно в Карельском, Горийском районах и в Кахетии, носили фамилии хоть и осетинские, но с грузинским окончанием «швили». Многие из них сменили и национальность на грузинскую за долгие годы проживания в этой среде. Так, в селах Душетского района Дриаевы стали Меладзе, а Кисиевы – Арчвадзе.
   А исполком райсовета народных депутатов Хашурского района Грузии вынес в середине 1990 года решение по поводу исправления осетинских и армянских фамилий. Был приведен перечень таких фамилий, затем – ссылка на «историко-архивные изыскания». Далее сказано: «В метрических выписках перечисленным лицам обозначить национальность: грузин. Фамилии Кулумбеговы – Кулумбегашвили, Микоян – Микашвили и т. д. Цховребашвили вернуть по желания форму Цховребули, Шавердян – Шавердашвили».
   После провозглашения 20 сентября 1990 года Республики Южная Осетия к антиосетинскому движению примкнули и те грузины, которые не поддерживали идеи национализма прежде. Лидер грузинского оппозиционного национального движения Мераб Костава странным образом погиб в 1990 году. Блок «Круглый стол – свободная Грузия» возглавил «вождь».
* * *
   Почва для упразднения автономии осетин готовилась не только митингами и публикациями в прессе. Официальный Тбилиси приступил к «ползучей» ликвидации Юго-Осетинской АО заранее, устраняя сначала ее юридическую базу. Были отменены все советские законы, в том числе и Союзный договор, подаривший Южной Осетии автономию во вражеской республике. Шедший к власти «Круглый стол» собирался ввести по всей Грузии институт префектов, назначаемых из Тбилиси для каждого региона. В августе осетинское руководство дважды запросило в Тбилиси разрешение на проведение выборов в областной совет, полномочия которого истекли еще в марте. Ответом был отказ, и это справедливо было воспринято как фактическая отмена автономии. Грузии оставалось оформить решение юридически. Дальнейшие события последовали быстро и логично.
   20 сентября 1990 года – декларация о суверенитете и провозглашение Юго-Осетинской Советской Демократической Республики в составе СССР;
   28 октября – победа на выборах в Верховный Совет Грузии блока «Круглый стол – свободная Грузия», З. Гамсахурдиа стал председателем парламента;
   9 декабря – выборы в Верховный Совет Юго-Осетинской Советской Демократической Республики, избрание Тореза Кулумбегова его председателем;
   11 декабря – парламент Грузии принял Закон об упразднении автономии Южной Осетии;
   12 декабря – введение чрезвычайного положения в Цхинвале и Джавском районе силами грузинской милиции и подразделений МВД СССР. В этот же день в Цхинвале объявился «комендант города» – генерал Кванталиани;
   5 января 1991 года – Кремль санкционировал ввод в Цхинвал 3 тысяч грузинских милиционеров (решение принял министр МВД Б. Пуго по согласованию с М. Горбачевым);
   в ночь с 5 на 6 января генерал Г. Малюшкин дал приказ отвести подразделения внутренних войск и открыть дорогу на Цхинвал.
* * *
   Город проспал начало войны. Но все же это был целый город, полный народа. Часть городских грузин покинула Цхинвал накануне войны, зная о готовящемся наступлении, многие даже уволились с работы, забрав свои трудовые книжки. А многие остались, не веря, что это всерьез и надолго.
 
   Они не воевали ни против своих, ни против осетин, но в Грузии таких сразу окрестили предателями. Многие из них перед отъездом честно предупредили своих соседей о готовящемся вторжении, некоторые же решили не уезжать вообще. В эти два года войны в Цхинвале оставались жить 719 грузин и 340 грузиноязычных армян.
   Обрушившаяся в канун Рождества угроза сплотила все осетинское население города. Мужчины сгруппировались в отряды, соорудили баррикады и обозначили линию обороны. Они были вместе и, несмотря на острую нехватку оружия, могли что-то предпринимать, сопротивляться. Но в другом положении оказались осетины, жившие в близлежащих и отдаленных селах Южной Осетии. Им приходилось рассчитывать на свое мужское население, большей частью не имевшее никакого оружия. Многие из них пробрались в город, чтобы поддержать своих в боях внутри города. Села остались открытыми для бандформирований, очень быстро сколоченных из местного грузинского населения. Безнаказанность вдохновляла их на любые преступления. Бандиты нападали на село, грабили дома, затем сжигали их, но все же уходили, опасаясь прихода осетинских отрядов или подразделений ВВ МВД СССР. Гораздо труднее пришлось осетинам во внутренних районах Грузии – в Карельском, Горийском, Каспском, Боржомском, Ахметском и других, где осетины жили на территории Грузии и не были ничем защищены. Что им оставалось делать? Ответ, простой и циничный, дал все тот же Звиад Гамсахурдиа журналисту итальянской газеты «Стампа»: «Так, значит, Вы считаете, что они должны уйти? – Это очевидно. Другого выхода нет. Или сидеть спокойно, не причиняя никому хлопот». На тот момент на территории Грузии проживало около 100 тысяч осетин.
   Но даже «спокойно сидевшие», не имевшие отношения к событиям в Цхинвале осетины внутренней Грузии не были застрахованы от изгнания. Наблюдая происходящее, они все почувствовали себя временно проживающими на территории Грузии. И только те из них, кто успел сменить фамилию и национальность, или те, кто метнулся в лагерь карателей и присягнул им на верность, могли рассчитывать на неприкосновенность своей семьи, да и то не всегда. Вот образец бесцеремонности, с которой местные руководители брали на себя роль судей, «кого казнить, кого миловать», подменяя собой Кодекс законов о труде:
   «Приказ № 4
   Об увольнении с работы учителя истории Гаглоева Ивана Семеновича. Згудерская средняя школа Карельского района 23.01.91 г.
   9-10 января 1991 года Гаглоев И. С. во время добровольной акции сбора подписей под обращением к Президенту Советского Союза оказал сопротивление справедливому решению ВС Республики Грузии о ликвидации автономной области Южной Осетии и поддерживал указ Президента СССР от 7 января 1991 года, который сеет вражду между осетинами и грузинами, проживающими в Грузии, ведет к кровопролитию между двумя братскими народами. Отсюда вывод: как противник грузинского народа и других народов, проживающих в Грузии, преподаватель истории Гаглоев Иван Семенович с 17 января 1991 года увольняется с работы. Имеется согласие профкома, протокол заседания № 1 от 22 января 1991 года. Директор Згудерской средней школы А. Джабишвили».
   Нетрудно предположить, что и сам А. Джабишвили, видимо когда-то носивший осетинскую фамилию Джабиев, недолго продержался в окраске среды обитания и вскоре был разоблачен представителями «чистой» нации.
   Также поступили с семьей Габараевых из города Карели. Николай Самсонович работал в Карельском дорожном управлении, а Кодалаева Зоя Сергеевна – учительницей математики в Карельской средней школе № 1. Оба были уволены с работы в 1991 году из-за национальности «осетин». Кодалаева З. получила такой приказ об освобождении:
   «Освободить педагога Кодалаеву Зою Сергеевну с занимаемой должности в связи с осетинской национальностью и имением осетинской семьи с 4 марта 1991 года. Основание: протокол № 1 от 4 марта 1991 года общего собрания педколлектива и техперсонала Карельской школы № 1. Директор Карельской средней школы № 1 Ф. Сванидзе. Приказ № 111 от 5.03.91 Карельской средней школы № 1».
   Брат Николая, Отар Габараев, работавший в Горийском отделении милиции, был уволен тогда же. Как бы «тихо» ни вели себя жители сел Цхинвальского и Знаурского районов, первые беженцы, появившиеся перед зданием Цхинвальского горисполкома в январе 1991 года, были именно оттуда. В Штабе по координации действий в чрезвычайном положении была создана Комиссия по беженцам, работа которой была поручена Ф. Ф. Джигкаеву. Понятно, что опыт работы с таким контингентом людей отсутствовал полностью не только в Южной Осетии, но и в Советском Союзе. Первые заявления в комиссию были коллективными. К примеру, жители села Ионча Знаурского района Южной Осетии сообщали, что подверглись нападению грузинских бандитов, были избиты и изгнаны из своих домов, в связи с чем просили оказать им помощь. И ставили в колонку свои подписи. Специального бланка для заполнения беженцами тоже пока не было. Текст беженцы писали самостоятельно, трогательно и подробно перечисляя все, что им пришлось пережить. Но почти в каждом заявлении присутствовали общие для всех моменты:
   обстреливали дома;
   издевались над нами, били, стреляли в воздух;
   ограбили, отняли деньги;
   увели людей в заложники;
   выгнали, вынудили оставить дома;
   убежали через окно в лес, в поле;
   живем у родственников, тесно;
   просим оказать помощь продуктами питания и жильем.
 
   История № 1. Соседи
   Феня Кокоева, которая по сегодняшний день с детьми, внуками и правнуком живет на турбазе «Осетия», до войны жила в селении Курта Цхинвальского района: «Работала я поваром здесь же, на турбазе, ездила сюда автобусом. С соседями в Курта жила очень дружно, но потом видела, что все, кто врывался к нам в дом, были наши соседи. Каждый раз мы думали, что утром обязательно уйдем в Цхинвал. Но утром приходила надежда, что теперь все кончилось, и мы опять оставались. Когда в селе узнали, что мы собираемся бежать, в ту ночь отняли у нас все, что могли унести. Утром мы убежали. Некоторые соседи уговаривали нас не уходить, муж мой Кочиев, но по паспорту он был Кочишвили, и они считали его грузином, но мы их не слушали. Да они уже делили наше имущество. Мне только за одну корову удалось получить 100 рублей. Дом скоро сожгли. Мы пришли в Цхинвал пешком и направились прямо к турбазе, больше мне и пойти было некуда. Муж совершенно потерял самообладание, был в шоке и даже не разговаривал. На турбазе располагались тогда русские военные, но я выпросила комнату. Всю войну мы провели здесь, под обстрелами: грузины знали, что здесь находятся военные, и обстреливали здание особенно сильно. Через несколько лет после войны муж умер от инфаркта, он так и не пришел в себя, все эти годы сидел на балконе и молчал.
   Документы я потеряла и не смогла оформить пенсию в Северной Осетии. Живем на гроши. В Курта я оставила двухэтажный дом, 8 коров, 18 овец, 14 пар постелей у меня было, а сейчас спим на матрасах из детского садика. Дети учатся в интернате.
   Иногда сейчас мои бывшие соседи приглашают меня на похороны или какие-нибудь события в селе, обычно меня звали печь им хлеб и пироги в таких случаях. Но я не хочу больше никого из них видеть, хоть и прожила там 32 года. А иногда я встречаю кого-нибудь из куртинских мужчин, продающих фрукты возле большого универмага, они кричат мне и машут руками, чтобы я подошла, предлагают яблоки, но я не смотрю на них, стараюсь быстро уйти, как будто мне самой стыдно смотреть им в глаза».
 
   Был момент, когда во внутренних районах Грузии требовался формальный повод для репрессий против осетинского населения. Все беженцы упоминают об анкетах и списках, о собираемых подписях и собраниях, на которых требовалось осудить «цхинвальских сепаратистов». Так называемая анкета, составленная, по сведениям СМИ, в парламенте Грузии, разносилась по предприятиям, организациям и учреждениям Грузии, где еще работали осетины, подбрасывалась в почтовые ящики осетинских домов и квартир. В ней говорилось: «Советским режимом в аннексированной им 1921 году Грузии была создана Юго-Осетинская автономная область, чтобы в нужный момент инспирировать кровопролитие между братьями – грузинами и осетинами. Об этом свидетельствует сегодняшний конфликт в Шида Картли (так грузины стали называть территорию упраздненной Юго-Осетинской автономии. – И. К.). Поэтому мы, проживающие в Грузии лица осетинской национальности, поддерживаем решение Верховного Совета Республики Грузия об упразднении Юго-Осетинской автономной области и требуем:
   1. Вывести ВВ МВД СССР из этого региона.
   2. Изъять оружие у осетинских экстремистов.
   3. Создать комиссию на паритетных началах для изучения и оценки процессов в Шида Картли».
 
   Анкету должен был подписать каждый осетин, проживающий в Грузии, и здесь же написать свою фамилию, имя, отчество, подробный адрес. Осетины называли анкету «удавкой». Многие подписывали, считая, что анкета – формальность, но может спасти их от погромов и убийств. Некоторые отказывались, считая, что автономию дала советская власть, она ее и должна была отменить. Другие боялись считаться предателями осетинского народа. Так или иначе с пресловутыми анкетами связано огромное количество трагедий осетинского населения в Грузии.
 
   История № 2. Подписи
   Кабулова-Чибирова Заира Михайловна из поселка Агара Карельского района. Живет в г. Владикавказе: «Там 50 % населения бъти осетины. Все часто ездили в Знаур, там почти у всех были родственники. Вся наша жизнь в Агара как-то была связана с сахарным заводом. Быт у нас большой двухэтажный дом, машина. Была еще 3-комнатная квартира. Была и дача в селе Келети Хашурского района. Сыновья вернулись из армии, дочь быша замужем в Знауре (райцентр Знаурского района Южной Осетии, граничит с Карельским районом Грузии). Мы все чисто говорим по-грузински, дети окончили грузинскую школу. Началось все со сбора подписей осетин под требованием закрыть Рокский тоннель и упразднить автономию. В Знаур мы уже боялись ехать, в автобусе заставляли осетин вставать, были пикеты на дорогах. Стали приходить к нам по ночам, проводили обыски, требовали денег. Один из сыновей, Заур, жил в Тбилиси, другой, Давид, где-то всегда скрывался по ночам. Я попросила его в случае чего поставить подпись под этой проклятой бумагой, мол, это ничего не решает, формальные это списки. Но когда к нему пришли, он все равно отказался. В Доме культуры в Агара был штаб у них, там все время терлись разные женщины, которые разносили слухи. Они и сообщили им, что Кабулов отказался подписать. Ночью (именно в эту ночь он быт дома) пришли его знакомые – осетины, попросили выйти. Он вышел, его посадили в машину и увезли. Мы боялись и искать его, и не искать, боялись самого страшного. Его нашли грузины через три дня в реке. В нем было шесть пуль. Сразу после похорон в тот же вечер наш дом обстреляли.
   Мы с мужем бежали в Северную Осетию. За наш дом дочь смогла через знакомых получить 3700 рублей, а квартира и дача остались брошенными. К нам в Северную Осетию скоро приехал и другой сын из Тбилиси, жена-грузинка не захотела с ним ехать, а ему постоянно угрожали. Сначала мы жили в селе Нарт у родственников. Потом мы все работали в совхозе, в поле, и нам дали вагончик. Вернее, это была большая прямоугольная цистерна. Мы прожили в ней семь лет, прежде чем смогли заработать торговлей на маленькую квартирку в общем дворе. С нами живет и внук Зураб, сын моего погибшего сына Давида. А Заур женился на северянке, у них двое детей, мальчика назвали Давидом. Слава Богу, мы больше не беженцы».
 
   Что ж, расчет Кремля на то, что Грузия увязнет в этой войне, после чего останется заставить ее отказаться от сепаратизма и подписать Союзный договор, отчасти начал оправдываться. Запад не мог признать откровенно фашистскую страну. Известные в мире правозащитники осуждали действия сложившегося в Грузии режима, подчеркивая, что деятельность альянса, возглавляемого Гамсахурдиа, противоречит международным нормам по правам человека, сформулированным в Заключительном акте Хельсинкского совещания. Осуждали жестокие репрессии против осетин и здравомыслящие люди в Тбилиси. Философ М. Мамардашвили: «Каким образом человек, причисляющий себя к Хельсинкскому движению, может абсолютно не представлять, что такое права человека? Здесь налицо невежество и безграмотность, полный нравственный дальтонизм. Если об этом не будет сказано вслух, то беда очень скоро постучится в дверь Грузии. Согласно социологическим исследованиям, подавляющая часть грузинского народа желает избрать президентом Звиада Гамсахурдиа. Если это произойдет, мне придется пойти против собственного народа» («Московские новости», 16.09.1990).
   Рассказ беженки свидетельствует о том, что далеко не все в Грузии были в восторге от национальной политики Звиада Гамсахурдиа.
   Тараева-Кочиева Лиза, беженка из г. Рустави, живет в поселке Заводском около Владикавказа: «Родители мои жили в Кахетии, в селе Джугаани Телавского района, Дзугаевы – по-осетински, где обычно в декабре широко отмечался праздник Сталиноба (дни чествования Сталина. – И. К.). А мы с мужем жили в Рустави. Однажды я поехала к родителям в 1990 году и в дороге встретила неожиданно машину, в которой ехал Звиад Гамсахурдиа. Я узнала, что у него была назначена встреча с населением в г. Ахмета, на которой он собирался призвать очистить край от осетин. Но глава администрации района запретил ему въезжать в город, его вообще в район не впустили, и он возвращался через Телави, а там дорога оказалась закрытой, и он поехал через наше маленькое Джугаани. Может быть, он думал в это время, что когда-нибудь здесь будут отмечать „Звиадоба“ (праздники в честь Звиада Гамсахурдиа. – И. К. )? Не знаю. Теперь мне его даже жалко. Наш старый дом в Джугаани пропал. Родители умерли в Северной Осетии».
   Весь январь 1991 года внутренние войска продолжали патрулировать улицы и охранять турбазу «Осетия», не вмешиваясь в события ни на той, ни на этой стороне. Военные утверждали, что, если бы они ушли на сутки, осетины сумели бы освободить город от грузинских милиционеров. При появлении бронемашин стрельба прекращалась. По признанию генерала Г. Малюшкина, войска могли применить силу только при угрозе масштабного кровопролития. Дошло до того, что лидер грузинской неформальной военизированной организации «Мхедриони» Джаба Иоселиани предложил вывести из зоны конфликта грузинскую милицию и перевести на казарменное положение дислоцирующиеся здесь подразделения ВВ МВД СССР. Охрану же порядка возложить на отряды «Мхедриони», которые, по его мнению, пользовались большим авторитетом у осетинского населения. Возможно, многое объяснялось тем, что в Цхинвале был расквартирован 8-й «карательный» полк ВВ МВД СССР – тот, который сыграл неприглядную роль при разгоне с помощью оружия восставшего в 1981 году населения Владикавказа в ходе вспыхнувшего осетино-ингушского конфликта. Семьи этих офицеров жили в Тбилиси, поэтому они не могли проявлять какую-то человеческую позицию в вооруженном конфликте сторон.
   Все эти факты действительно подтверждали подозрения, что…
 
   …Москва сознательно не вмешивается в события в Южной Осетии. Чем больше здесь проливалось крови, тем сильнее в Кремле зрело недовольство политикой руководства Грузии, не пожелавшей остаться в составе Союза.
 
   Это постепенно должно было подтолкнуть Центр к вмешательству, решить конфликт с помощью советского оружия, освежить политический имидж и вернуть блудную Грузию в советскую семью. Единственное, чего не знал никто, – сколько крови должно было пролиться, чтобы конфликт признали наконец кровопролитной войной и спасли оставшихся осетин от истребления. Торез Кулумбегов, председатель Верховного Совета РЮО, не исключал возможность торга между Грузией и Кремлем: в обмен на свободу рук по отношению к автономиям Грузию могли склонять к подписанию Союзного договора. Последующее странное похищение Т. Кулумбегова с территории той самой злополучной турбазы, где проходила его встреча с грузинской стороной в присутствии советских генералов, наводит на мысль о том, что Москва была не прочь убрать «на всякий случай» осетинского лидера, что должно было облегчить Грузии возможность разобраться со своей автономией.
   Президент Горбачев был занят урегулированием конфликта в Персидском заливе. В Москву прибыл личный представитель Саддама Хусейна министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз. Оценив ситуацию в заливе, М. Горбачев в целях избежания дальнейшей эскалации конфликта предложил конкретный план действий. Это была «очень детальная, четкая, продуманная программа политического урегулирования». Как сообщают газеты, Тарик Азиз немедленно, не теряя ни минуты, вернулся в Ирак, ему даже был предоставлен специальный самолет до Тегерана. У такого решительного президента не нашлось нескольких минут на подписание указа о введении чрезвычайного положения на всей территории Южной Осетии, где бесчинствовали грузинские бандформирования.
   11 февраля 1991 года в открытом письме Президенту СССР депутаты Владикавказского Совета народных депутатов заявили, что «ситуация в Южной Осетии уже вышла за рамки локального межнационального конфликта и приобретает формы геноцида по отношению к осетинскому народу».
   «…Весь мир, готовый протестовать после гораздо меньшей по масштабам трагедии в Прибалтике, воспринимает попытку лишить права на существование целый народ как третьеразрядное событие „где-то там на Востоке“. Гамсахурдиа мог бы предложить всем народам, населяющим республику, идти в независимость вместе с грузинами. Вместо этого он требует от них оставить дома и землю и переселиться куда-нибудь в СССР, то есть превратиться в сотни тысяч беженцев. К этому же вынуждают осетин, применяя против них террор, голодную блокаду, убийства, захват заложников, поджоги, конфискацию любой их собственности… Москва имеет в этом регионе войска, но им приказано соблюдать нейтралитет. Очевидно, после предыдущего негативного опыта Горбачев опасается вводить здесь президентское правление. В результате такого опыта на Кавказе может вспыхнуть затяжная и кровавая война с Грузией. Но ясно одно: если новый Союзный договор не предоставит эффективные гарантии безопасности малочисленным народам, то осетинская трагедия станет прелюдией к новым погромам и насилию», – писала «Генераль-Анцайгер» в № 13 за 1991 год.
   Грузия не собиралась подписывать Союзный договор. Позиции националистов еще больше укрепились после проведенного 31 марта в Грузии референдума о выходе из СССР, на котором население, конечно, единодушно высказалось за независимость. Южная Осетия не принимала участия в референдуме, впрочем, это так же не имело значения, как если бы она принимала участие. В том и другом случае результат был бы тот, который устраивал Грузию. Напротив, Южная Осетия, все еще веря в возможности Москвы спасти осетин от истребления, голосовала 17 марта 1991 года за сохранение Союза. Референдум проходил под сильнейшим обстрелом, но никто не пропустил голосование, даже старики-ветераны, которые все еще продолжали писать обращения в Москву министру обороны СССР Д. Язову: «…Наши предки верой и правдой служили России. Они снискали себе славу на полях сражений Отечественной войны 1812 года, Русско-турецкой, Русско-японской войн, Первой мировой войны и других военных кампаний Российской империи… Южная Осетия – это сейчас единственный регион на Кавказе, где не срывается военный призыв».
   В середине апреля Л. Келехсаева, зам. главврача республиканской больницы Южной Осетии, сообщила прессе: с 5 января поступили 289 раненых, умерли от ран в больнице 39, из которых 19 детей до 17 лет.
   Но время вмешиваться еще не пришло, и кровь продолжала литься…
 
   История № 3. Сколько крови?
   Кортиева Анна Садуловна, беженка из города Карели, Карельский район Грузии. Ныне живет в Заводском поселке в г. Владикавказе: «Говорят, в Цхинвале в это время убили шесть грузин, и все от этого были просто взбесившиеся. Попросила в магазине хлеб, но мне не дали, сказали: убирайтесь, сегодня ночью, мол, мы истребим всех осетин. Я в тот же день отправила детей в поселок Сачхере, недалеко от Карели, к родственникам, а сама с мужем осталась, чтобы собраться в дорогу и попытаться продать хоть что-то из живности. Но через два дня детей привезли обратно – они не захотели там оставаться. Тогда в ту же ночь тайком мы всей семьей сели в сочинский поезд, прятались среди азербайджанцев и так молча приехали в Сухум. И только там очень многие ехавшие с нами заговорили по-осетински. Это были беженцы из сел Апниси и Летет Хашурскогорайона. Муж через некоторое время вернулся в Карели, чтобы попытаться продать дом. Он попал туда в тот период, когда грузины напали на осетинское село Цинагар (Ленингорский район Южной Осетии. – И. К.) и убили семь осетин, при этом погибли и три грузина. Это было причиной новых зверств и в Карели. Ворвавшиеся ночью в наш дом грузины придрались к тому, как муж посмел продавать дом, разве не хватит того, что нам дали уйти живыми. Один из них сказал: „Надоело мне убивать осетин и кидать их в воду. Я уже три месяца не видел маму“. Дом продать нам не дали. Мужа сильно избили, но отпустили живым».