Страница:
«Киллер Иванов случайно, по недосмотру, нажал на спуск револьвера во время чистки личного оружия, забыв его разрядить, и снес себе полчерепа, а глушителем звездануло прямо по экрану телевизора, где выступал известный политический экстремист господин N. Негодяю воздалось по заслугам!» – радостно сообщает какая-нибудь «Правда Муходрюпинска». Всеобщее ликование: есть справедливость на свете, есть! Грузная, с квадратной челюстью дама в развевающихся одеждах, с повязкой на глазах, щитом и мечом, или нет, не щитом, а весами, пролетая над миром, случайно сбилась с пути, попала в наши широты и случайно подтолкнула белоснежным крылом руку киллера Иванова – и свершилось! Ему воздалось. Дождались торжества справедливости, можно сказать.
Дети! Ах, дети! Миф номер четыре. Наше продолжение, будущее, надежа и опора. Сейчас, правда, особенно насчет этого мифа не напрягаются в натуре, но тем не менее… «Дети – это те же взрослые, только маленькие!» – выдал в свое время непревзойденный Аркадий Бухов.
…Концерт в берлинском мюзик-холле «Палас», куда мы с Лией попали, можно сказать, случайно. Кто-то сдал в кассу билеты, а мы как раз подошли и… повезло!
Отто Бубке, любимец публики, жидкий блондинистый тенор нордического типа с безукоризненными зубами и пробором до оскомины сладко пел душещипательную песню, таская по сцене коляску в оборках с младенцем. Причем настоящим. Он трогательно склонялся над коляской, поправляя оборки. Сентиментальные немки в зале полезли в сумочки за носовыми платками. Потом он извлек младенца из коляски и таскал его по сцене уже на руках. Женщины, не таясь, плакали. А когда этот прохв… этот Отто поведал аудитории, что «их с сынишкой только двое на целом свете, так как мамочку добрый боженька… это самое…», тут уже и сильный пол не выдержал и взрыдал. Отто Бубке долго не отпускали. Сопли, шмыганья, вздохи, всхлипы, как на похоронах, когда народ еще трезвый и помнит, зачем собрался, заполнили пространство «Паласа». Тут вдруг младенец описался. Папе Бубке удалось сдержаться, и он, криво улыбаясь, держал сына на вытянутых руках и наблюдал резвую струйку, сверкающую в лучах рампы. Зал от рыданий перешел к радостному гоготу. Овации продолжались минут пятнадцать.
Лия, к моему изумлению, прослезилась. И я подумал, а что, если у меня… у нас… Ни за что! Болезни, сопли, вопли, памперсы, первый зуб! Нет уж, увольте. Может, когда-нибудь, лет через сорок… Я понимаю, дети – радость жизни, твое продолжение, смысл и все такое… Я не против, пусть, но не сейчас!
Миф о любви, номер… какой там по счету? А, неважно! Мифы, как карты, можно тасовать и раскладывать в любом порядке. Любовь! Слово-то какое слюнявое, лю-ля-ли-разлюли-малина-розовые-сладкие-слюни! Обыкновенная болезнь вроде гриппа или расстройства желудка. Бывает затяжная – эта уже тянет на геморрой в натуре. Очень емкое выражение, кстати. «В натуре!» – и никаких гвоздей. Великий и могучий не стоит на месте, а мчится вперед, охваченный прогрессом. Если выбирать между расстройством желудка и геморроем – я за первое.
Скоропостижно схватило, промчалось, просвистело – и свободен! Солнце, тучки, небо голубое – оказывается, все на месте, никуда не делось… Собака гуляет – все, как было. Это меня, идиота, не было. Гормоны, конечно, играют и требуют, никто не спорит, но почему-то всегда ожидается большое и красивое, как баранья отбивная в рюшах и листиках мяты. Чтобы ты читал стихи, шекспировские сонеты, например, желательно в оригинале, а она чтобы слушала, была чистая, гордая, любила бродить по улицам вечернего города, непременно под дождем, а в выходные – в лес электричкой. И чтобы говорила: «Слав, мне ни с кем еще не было так хорошо». Боже, какая пошлость! Зачем? Сделать приятное партнеру? Самообман? Замуж пора? А может, не миф, а правила игры? Куда ж они потом исчезают, эти правила, после чего начинается игра без правил? Бои. Самое интересное, веришь ей. Еще как веришь! Ни минуты не сомневаешься – ей ни с кем еще не было так хорошо! Грудь – колоколом, хвост – павлином, головка горделиво поднята. Голова то есть.
И так далее. Ненавижу! Не-на-ви-жу!
Господи, как я устал!!!
А с другой стороны – никто никому эти мифы не навязывает. Мы сами хватаемся, тянем дрожащие ручонки за блестящей цацкой, поглубже загоняя мысль, что грош ей цена. И остаемся у разбитого корыта. Ни любви, ни настоящего, ни будущего и печальный опыт, который все равно ничему нас не научит. Кто меня заставлял жениться на Лии? Путаться со Стасом Удовиченко? Закрывать глаза и уши, отводить глаза, притворяться, что все о’кей?
Так что нечего тут! Нечего разводить голубую муть. Сам вляпался по полной… сам разгребай. А с другой стороны – кому сейчас хорошо?
Бедная Лия…
Глава 3
Глава 4
Дети! Ах, дети! Миф номер четыре. Наше продолжение, будущее, надежа и опора. Сейчас, правда, особенно насчет этого мифа не напрягаются в натуре, но тем не менее… «Дети – это те же взрослые, только маленькие!» – выдал в свое время непревзойденный Аркадий Бухов.
…Концерт в берлинском мюзик-холле «Палас», куда мы с Лией попали, можно сказать, случайно. Кто-то сдал в кассу билеты, а мы как раз подошли и… повезло!
Отто Бубке, любимец публики, жидкий блондинистый тенор нордического типа с безукоризненными зубами и пробором до оскомины сладко пел душещипательную песню, таская по сцене коляску в оборках с младенцем. Причем настоящим. Он трогательно склонялся над коляской, поправляя оборки. Сентиментальные немки в зале полезли в сумочки за носовыми платками. Потом он извлек младенца из коляски и таскал его по сцене уже на руках. Женщины, не таясь, плакали. А когда этот прохв… этот Отто поведал аудитории, что «их с сынишкой только двое на целом свете, так как мамочку добрый боженька… это самое…», тут уже и сильный пол не выдержал и взрыдал. Отто Бубке долго не отпускали. Сопли, шмыганья, вздохи, всхлипы, как на похоронах, когда народ еще трезвый и помнит, зачем собрался, заполнили пространство «Паласа». Тут вдруг младенец описался. Папе Бубке удалось сдержаться, и он, криво улыбаясь, держал сына на вытянутых руках и наблюдал резвую струйку, сверкающую в лучах рампы. Зал от рыданий перешел к радостному гоготу. Овации продолжались минут пятнадцать.
Лия, к моему изумлению, прослезилась. И я подумал, а что, если у меня… у нас… Ни за что! Болезни, сопли, вопли, памперсы, первый зуб! Нет уж, увольте. Может, когда-нибудь, лет через сорок… Я понимаю, дети – радость жизни, твое продолжение, смысл и все такое… Я не против, пусть, но не сейчас!
Миф о любви, номер… какой там по счету? А, неважно! Мифы, как карты, можно тасовать и раскладывать в любом порядке. Любовь! Слово-то какое слюнявое, лю-ля-ли-разлюли-малина-розовые-сладкие-слюни! Обыкновенная болезнь вроде гриппа или расстройства желудка. Бывает затяжная – эта уже тянет на геморрой в натуре. Очень емкое выражение, кстати. «В натуре!» – и никаких гвоздей. Великий и могучий не стоит на месте, а мчится вперед, охваченный прогрессом. Если выбирать между расстройством желудка и геморроем – я за первое.
Скоропостижно схватило, промчалось, просвистело – и свободен! Солнце, тучки, небо голубое – оказывается, все на месте, никуда не делось… Собака гуляет – все, как было. Это меня, идиота, не было. Гормоны, конечно, играют и требуют, никто не спорит, но почему-то всегда ожидается большое и красивое, как баранья отбивная в рюшах и листиках мяты. Чтобы ты читал стихи, шекспировские сонеты, например, желательно в оригинале, а она чтобы слушала, была чистая, гордая, любила бродить по улицам вечернего города, непременно под дождем, а в выходные – в лес электричкой. И чтобы говорила: «Слав, мне ни с кем еще не было так хорошо». Боже, какая пошлость! Зачем? Сделать приятное партнеру? Самообман? Замуж пора? А может, не миф, а правила игры? Куда ж они потом исчезают, эти правила, после чего начинается игра без правил? Бои. Самое интересное, веришь ей. Еще как веришь! Ни минуты не сомневаешься – ей ни с кем еще не было так хорошо! Грудь – колоколом, хвост – павлином, головка горделиво поднята. Голова то есть.
И так далее. Ненавижу! Не-на-ви-жу!
Господи, как я устал!!!
А с другой стороны – никто никому эти мифы не навязывает. Мы сами хватаемся, тянем дрожащие ручонки за блестящей цацкой, поглубже загоняя мысль, что грош ей цена. И остаемся у разбитого корыта. Ни любви, ни настоящего, ни будущего и печальный опыт, который все равно ничему нас не научит. Кто меня заставлял жениться на Лии? Путаться со Стасом Удовиченко? Закрывать глаза и уши, отводить глаза, притворяться, что все о’кей?
Так что нечего тут! Нечего разводить голубую муть. Сам вляпался по полной… сам разгребай. А с другой стороны – кому сейчас хорошо?
Бедная Лия…
Глава 3
Старлей Коля Астахов
– Вот тут яблоки и кефир, – сказал старлей Коля Астахов своему начальнику Кузнецову Леониду Максимовичу, пристраивая внушительных размеров пакет в пошарпанный холодильник в углу палаты.
– Не надо, – отвечал Кузнецов, – у меня всего полно. Кефира – так точно до самой смерти хватит. Я его терпеть не могу. Никогда не мог.
– Вам теперь лучше бы на кефир перейти, – вздохнул Коля. – Вид, как у… – он вовремя прикусил язык. – Короче, надо завязывать, печень – дело такое…
– У меня наследственное, – сказал Кузнецов, задетый бестактностью подчиненного.
– Что и обидно! Страдать – так за дело.
– Ладно, – прекратил Колины философские рассуждения Кузнецов. – Давай по существу!
– Хорошо вам! Терпеть не могу такие дела. Все лезут, звонят, требуют результатов…
– Хочешь вместо меня?
Коля задумался. Потом сказал:
– Нет, я лучше завяжу. – Многие вещи он понимал буквально. – Значит, так… Жертва – лицо известное в городе, известный общественный деятель Лия Вердиевна Дубенецкая, возраст – тридцать два года, профессия – организатор в фонде «Экология». Что значит организатор? Ну, связь с общественностью и прессой. Пиар. Организует, утрясает, встречает. Представительствует, одним словом. Двадцать девятого марта сего года, в двенадцать ноль-ноль венчалась в церкви Казанской Божьей Матери с генеральным директором фонда Станиславом Николаевичем Удовиченко. На мероприятии также присутствовал ее бывший муж, Дубенецкий Вячеслав Михайлович.
– Понятно. Значит, это случилось на свадьбе его бывшей жены с партнером по фонду? – спросил Кузнецов.
– Ну! Дубенецкий до фонда работал на кафедре романо-германской филологии пединститута, ныне университета, она была студенткой. Около пяти лет назад они с Удовиченко открыли фонд «Экология» по охране окружающей среды. Заведение имеет статус неправительственной организации, чуть ли не в ООН зарегистрировано. На документах – логотип Объединенных Наций. У меня с собой листовка, покажу потом. Работают с «зелеными», осушают болото, что за химкомбинатом, высаживают елки-палки, всякой фигней занимаются, одним словом, но дела идут. Спонсоры, презентации, связь с заграницей, поездки, симпозиумы.
Дубенецкий этот… неприятный тип. Говорит с тобой, как с двоечником. Я не удивляюсь, что она его бросила. Присутствовала также и семья невесты – мать, отчим и сестра. Из близких – свидетельница Лара Бекк, студенческая подружка, и свидетель, дружок жениха и, как я понимаю, телохранитель – Эдик Исоханов, не из наших, лицо кавказской национальности. Сестра, между нами, страшная, ночью увидишь – закричишь, старая дева. Подруги, друзья, знакомые, всякие случайные прохожие набились. Целая толпа, одним словом.
– Что дал результат вскрытия?
– Незадолго до смерти жертва приняла некий растительный препарат очень сильной концентрации. В его составе ряд трав – танум и… еще какие-то, забыл названия. Собственно, это и ядом-то назвать нельзя. Им широко пользуются в народной медицине при болях в суставах и судорогах. Я оставлю вам заключение, почитаете на досуге. Около двух примерно ей вдруг стало плохо… Произошло это на банкете, во время танца с женихом. Она споткнулась, схватилась за жениха и стала задыхаться. После чего потеряла сознание. Точного времени никто не заметил. Называют разное. Разброс – десять-пятнадцать минут. «Скорая» приехала в два ноль девять, констатировали смерть. Они же перезвонили нам. Работа со свидетелями кое-что дала, но немного. Гости уже приняли на грудь, в церкви с десяти утра занимали места, голодные, пришли, хватили рюмку, другую, были заняты жратвой. Мужики – те вообще мало что помнят. Женщины хоть и рыдали, но намного наблюдательнее. Но все больше типа: «Ах, она побледнела, вскрикнула и прямо на пол!», «Она мне с самого начала казалась какой-то печальной, наверное, предчувствовала свою смерть, бедняжка» и тому подобные дамские замечания. Но все как-то выделяют бывшего, Дубенецкого. Мрачный был, бледный, с Лиечки глаз не сводил… «Мне казалось, он сейчас расплачется», – описала его состояние одна из свидетельниц.
– Самоубийство?
– Исключается. Не тот тип.
– Тайные хвори, нарушенная психика, склонность к публичным выступлениям? Не могла устроить спектакль напоследок? Как у нее с головой?
– Порядок. Я проверил ее карточку в поликлинике. Здорова, как… не знаю что. С публичными выступлениями все в порядке. Постоянно на виду, в прессе и на телевидении. Работа такая.
– Значит, убийство?
– Выходит, убийство. Но какое-то нетипичное… Как я уже говорил, Леонид Максимович, это и не яд вовсе…
– Почему же она умерла?
– Лисица считает, что это могла быть реакция на один из компонентов… аллергия. Пока неясно.
– Понятно. Мысли есть? В чем был… яд?
– Условно яд. Не знаем пока. На банкетном столе чисто. Еда, напитки… нигде ничего. Ее рюмка, стакан… тоже чисто. Вот тут копии заключений. Я проверил по минутам весь день, с самого утра. Встали в восемь. Она не завтракала. Удовиченко съел миску пельменей и запил кофе. В девять приехали мать с отчимом, следом парикмахер, визажистка, модельер, который шил платье. Начали одевать невесту и причесывать. Перед самым выходом мать заставила ее выпить кофе из термоса, который привезла с собой. Сказала – пей, а то свалишься в обморок. Приехал лимузин, и они отбыли. Отчим говорит, было почти одиннадцать.
Удовиченко клянется, что не выпускал ее руки. Она не пила ничего, кроме церковного вина. Потом он заскочил на минуту в бар при ресторане, а невеста с матерью уединились для последних наставлений. Потом она заглянула в бар и позвала жениха, и все вместе проследовали в банкетный зал и сели за стол. Все.
– Если яд был в вине, то почему жених не пострадал? Хоть что-то он должен был почувствовать? Что говорит Лисица?
– Лисица говорит, что танум такой концентрации мог вызвать спазм пищевода или желудка… стошнило бы в крайнем случае. Но жених ни на что подобное не жаловался. Он, правда, здоровый мужик.
– Посуду проверили? Бутылку с вином?
– Проверили. Сначала ни в какую не давали, бабульки в крик – святотатство, мол, не позволим! Потом отец Константин разрешил. Нужно оказывать содействие органам правосудия, говорит, даже если они ошибаются. В бутылке ничего, чисто. Серебряный кубок – тоже, из него еще пар десять пили после этого. Все живы-здоровы. Похоже, дело не в вине, но… тогда даже не знаю. Все клянутся, что невеста ничего не пила и не ела до банкета.
– А жених не мог?
– Зачем ему? Любой на его месте прыгал бы до неба от радости. Уж скорее Дубенецкий! У него в университете кличка была Милорд, представляете? Уж скорее этот самый Милорд с досады, что потерял…
– Враги? Что говорит мать? Сестра? Отчим?
– Мать плачет. Сестра, как мне показалось, не особенно убивается. Типичная история, зависть. Знаете, что она мне сказала? Что Лии все доставалось даром только потому, что она была такая красивая. Всем было глубоко наплевать на ее нравственные качества. Когда-то в Греции, говорит, существовала должность городского красавца. Разодетый как павлин и напомаженный красавец с утра до вечера шлялся по городу, услаждая своим видом горожан. Лия, говорит, тоже была таким городским красавцем. У нее не было настоящих врагов. Хотя, если подумать, многие женщины желали ей провалиться сквозь землю. Например, она уверена, что Софья Ивкина, с которой у Дубенецкого был когда-то роман, ненавидела ее. У свидетельницы Лары Бекк, с которой Нонна дружит, Лия когда-то отбила жениха, еще в институте. Они семь или восемь лет не разговаривали и только перед свадьбой помирились. Нонна уверена, что были и другие. Видимо, ее сестрица была еще тем фруктом.
– Что собой представляет Дубенецкий?
– Неприятный тип, я же сказал. Типичный дряблый интеллигент, говорит с тобой, а сам морду кривит – не туда ударения ставишь.
– В каком слове?
– Что в каком слове?
– Ударение в каком слове не туда?
– В принципе. Удовиченко – тот попроще будет. Свой в доску. Пожрать, упиться, потрахаться – на морде большими буквами. Фонд на нем держится, как я понимаю. Милорд идеи рожают, иностранных гостей встречают, речи пишут, а Удовиченко болота осушает, елки сажает… Такой вот тандем, хотя, если подумать, на хрен кому эта мелиорация нужна? В болото сколько ни вбухай, все без толку.
– Значит, нужна. А ты не думал, почему жених не пострадал? Оба пили, невеста умерла, а он даже не почувствовал.
– Думал… Может, не вино?
– Может. Ищи, работай. Поговори с родными, знакомыми. Восстанови по минутам венчание и банкет. Кто где стоял, кто был рядом, кто входил-выходил… Так не знаешь, почему?
– Проверяете на вшивость? Потому что жених мог не пить вообще, вот почему. Сделал вид, что пьет, а сам не пил.
– Молодец. Вот и докажи. Поговори со священником, узнай, кто пил, а кто не пил. А сам священник что собой представляет?
– Отец Константин. Молодой, у нас всего четыре месяца, сразу после семинарии. Нормальный мужик, понимающий.
– Потряси еще раз гостей. Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Не в темном переулке дело было, а на виду у десятков людей. И свадебные фотографии принеси.
– Сегодня в четыре обещали сделать.
– Свободен. Действуй. В семь ноль-ноль жду с фотографиями.
– И вам хорошего дня, Леонид Максимович! – ядовито сказал Коля и отбыл. Хотел хлопнуть дверью, но постеснялся. Через минуту просунул голову в палату и спросил: – А вас когда освобождают?
– Лечащий врач говорит – две недели минимум.
– Понятно.
– Не томи! – выразил общие чувства Федор, когда Коля не спеша осушил первую рюмку коньяка и зажевал маслинкой. – Рассказывай!
– Устал как собака, – сообщил Коля. – Давайте еще по одной против стресса, а то нервы ни к черту! Ненавижу такие дела!
– Что-нибудь есть? – сделал второй заход Федор.
– Ни хрена нету! При вскрытии обнаружен растительный препарат, алкалоид, который и ядом назвать нельзя, а жертва скончалась в результате аллергической реакции. Первый раз слышу, чтобы от аллергии… у Ирки вон всю весну аллергия, прочихаться не может, и ничего, жива-здорова.
Ирочка была гражданской супругой Коли Астахова, легкомысленной и хорошенькой моделькой, которую он безуспешно воспитывал в свободное от оперативной работы время.
– Разная бывает аллергия, – заметил Федор. – Печально. Нелепая история. Лия Дубенецкая потрясающе красивая женщина… была. Когда убивают красивую женщину, невольно оглядываешься в поисках соперницы.
– Скорее уж бывший муж, Дубенецкий, очкарик недоделанный. Представляете, у него в бурсе… пардон, в вузе, была кликуха Милорд.
– Я его знаю, – встрял Савелий. – И Лию знаю… знал. Они у нас просили денег на экологию.
– Дали? – спросил Коля.
– Нет, кажется. У нас, сами знаете, сейчас не самая… эта… ситуация. – Савелий смутился.
– Пожмотничали, значит. А вообще непонятно, чем этот фонд занимается. Болота осушает за химкомбинатом… это же какие деньжищи надо вбухать!
– Я тоже знаю Дубенецкого, – сказал Федор. – Довелось побывать в музее на юбилейной тусовке. Его партнер… мордатый такой, жених, как я понимаю, был все время на виду – журналисты, фотографы, спичи, тосты, и прекрасная Лия рядом, а супруг Дубенецкий – в последних рядах, как бедный родственник. Ходил, рассматривал экспонаты. Вдвоем с директором.
– Самое для него то, – пробурчал Коля. – Рогов не заметил? У него жену уводят, а он экспонаты изучает, классик. Фотографии посмотреть хотите? – Он полез в папку и вытащил конверт с фотографиями.
– Вот это жених, это – невеста, – Коля тыкал пальцем в персонажей на фотографиях, разложенных на столе. Федор и Савелий внимательно их рассматривали и задавали наводящие вопросы.
– Это кто? В стороне?
– Сестра невесты Нонна Нурбекова. Страшная, тощая, просто не верится, что сестра. Мать рыдала, а этой хоть бы хны. Слезинки не уронила, как каменная. Между прочим, ветеринар, разбирается в травах.
– Ты с ней говорил?
– В общих чертах. Мы тут разошлись во мнениях с Кузнецовым, он говорит, что технически трудно было вылить эту дрянь в кагор, в алтарь никому хода нет, там такие бабульки… я лично убедился. Мы расписали весь день буквально по минутам, с утра до самого… финала, пытались выяснить, где она могла хватануть это зелье. Все как на ладони, и никаких зацепок, кроме кагора. То, что там бабульки… это дело такое. Кузнецов говорит, давай проводи следственный эксперимент – попробуй проникнуть, налить и выйти незаметно. Я бы провел, но теперь без толку – они там все начеку, близко не подойдешь. Стоило мне заикнуться, начался такой базар, я едва ноги унес. По-моему, они меня прокляли.
– Что говорят гости?
– Что, что… Ты же знаешь этих свидетелей. Смотрели на невесту, жениха, все на виду, церковь тесная. Интриги добавляло присутствие бывшего мужа. Я бы на его месте… не знаю! А этот слюнтяй как ни в чем не бывало, с цветочками.
– Думаешь, мог отомстить?
– Да нет, куда ему! – сказал с досадой Коля. – Ему главное, чтобы экспонаты не сперли.
– А это кто? – спросил Савелий.
– Это друзья жениха с Дальнего Востока, супруги Разумовы. Странная парочка, между прочим. Он нормальный здоровый мужик, она… совсем девчонка, и вроде как не в себе – жмется, испуганная, спрашиваешь – не понимает…
– А это?
– Лара Бекк, подруга и свидетельница, бывшая студентка Милорда. Тоже какая-то перепуганная, плачет, слова не выжмешь. Лия у нее когда-то жениха отбила. А теперь такое горе. Подруга Нонны, кстати.
– А дамы в шляпках?
– Бывшие коллеги Милорда Дубенецкого. Характеризуют его исключительно положительно – и преподаватель прекрасный, и товарищ замечательный, всегда выручит, поможет, вот только женился неудачно. Лия была… как бы вам это сказать… хотя о мертвых нигиль… как это?
– Аут бене, аут нигиль [4], – подсказал Федор.
– Ага. Была, говорят, не особенно старательной студенткой. – Коля хмыкнул. – Кто бы сомневался – с такими внешними данными! Все выложили, вот уж кого не надо было за язык тянуть! Не забыли даже про отбитого у Лары Бекк жениха.
– Лия отбила жениха, а Лара у нее свидетельницей? – удивился Савелий. – Она что, простила ее?
– Когда это было! Эта Лара все время плачет. Вообще, ревмя ревут все, кроме Нонны. Характерец еще тот.
– А Лара… что, такое горе?
– Откуда я знаю, может, за компанию. Что ты имеешь в виду?
Федор пожал плечами:
– А что Дубенецкий?
– Твой Дубенецкий страшно перепугался – нервничал, заламывал руки, заикался. На вопросы не отвечал, юлил… параноик.
– У него же горе! – встрял Савелий. – Двойное!
– Как это? – не понял Коля.
Федор ухмыльнулся.
– Ну… с одной стороны, она его бросила, а с другой стороны… умерла.
Коля только вздохнул, окинув Савелия соболезнующим взглядом.
– Почему они разошлись?
– Не знаю почему. Не сошлись характерами. Не удивлюсь, если он сбежит!
– Ты думаешь, он виноват? – испугался Савелий.
– Не знаю. Может, и виноват. От таких неврастеников никогда не знаешь чего ждать. А кроме того, он уверен, что мы его подозреваем, нервы сдадут.
– Бедный Дубенецкий, – вздохнул Савелий. – Хоть любимая работа есть… Говорят, он основатель фонда…
– И тут облом! – с удовольствием сказал Коля. – Накануне свадьбы жених выпер его из фонда по моральным соображениям, как он заявил. Третий должен уйти, говорит.
Впечатлительный Савелий ахнул:
– И что теперь?
– В каком смысле? Не возьмет ли он его обратно? Не возьмет, Савелий. Я бы не взял.
– Яд – женское оружие, – заметил Федор.
– Но это же не яд! Может, она не от этой травы умерла, – сказал Савелий. – Аллергию может вызвать все, что угодно.
– Вскрытие показало наличие препарата, который ни в чем больше не нашли, – объяснил Савелию Федор. – Значит, был злой умысел, который привел к смерти. Ее напоили этим снадобьем, а уж была смерть следствием аллергии или яда… это уже вторично.
– Был-то был, но… – Коля пожал плечами. – Как-то несерьезно. Как можно было всерьез рассчитывать, что жертва умрет… от этого? Не знаешь, что и думать.
– И что ты намерен делать?
– Прощупаю всех еще раз, кто, где, с кем стоял, о чем говорили, ведь видел же кто-то, не мог не видеть… Был яд, был человек.
Они еще долго обсуждали смерть Лии, рассматривали фотографии и строили версии.
– Все считают… ищите женщину, – вспомнил Савелий.
– Раз считают, поищем, – пообещал Коля, довольно мирно на удивление. – Хочешь к нам консультантом?
– Не надо, – отвечал Кузнецов, – у меня всего полно. Кефира – так точно до самой смерти хватит. Я его терпеть не могу. Никогда не мог.
– Вам теперь лучше бы на кефир перейти, – вздохнул Коля. – Вид, как у… – он вовремя прикусил язык. – Короче, надо завязывать, печень – дело такое…
– У меня наследственное, – сказал Кузнецов, задетый бестактностью подчиненного.
– Что и обидно! Страдать – так за дело.
– Ладно, – прекратил Колины философские рассуждения Кузнецов. – Давай по существу!
– Хорошо вам! Терпеть не могу такие дела. Все лезут, звонят, требуют результатов…
– Хочешь вместо меня?
Коля задумался. Потом сказал:
– Нет, я лучше завяжу. – Многие вещи он понимал буквально. – Значит, так… Жертва – лицо известное в городе, известный общественный деятель Лия Вердиевна Дубенецкая, возраст – тридцать два года, профессия – организатор в фонде «Экология». Что значит организатор? Ну, связь с общественностью и прессой. Пиар. Организует, утрясает, встречает. Представительствует, одним словом. Двадцать девятого марта сего года, в двенадцать ноль-ноль венчалась в церкви Казанской Божьей Матери с генеральным директором фонда Станиславом Николаевичем Удовиченко. На мероприятии также присутствовал ее бывший муж, Дубенецкий Вячеслав Михайлович.
– Понятно. Значит, это случилось на свадьбе его бывшей жены с партнером по фонду? – спросил Кузнецов.
– Ну! Дубенецкий до фонда работал на кафедре романо-германской филологии пединститута, ныне университета, она была студенткой. Около пяти лет назад они с Удовиченко открыли фонд «Экология» по охране окружающей среды. Заведение имеет статус неправительственной организации, чуть ли не в ООН зарегистрировано. На документах – логотип Объединенных Наций. У меня с собой листовка, покажу потом. Работают с «зелеными», осушают болото, что за химкомбинатом, высаживают елки-палки, всякой фигней занимаются, одним словом, но дела идут. Спонсоры, презентации, связь с заграницей, поездки, симпозиумы.
Дубенецкий этот… неприятный тип. Говорит с тобой, как с двоечником. Я не удивляюсь, что она его бросила. Присутствовала также и семья невесты – мать, отчим и сестра. Из близких – свидетельница Лара Бекк, студенческая подружка, и свидетель, дружок жениха и, как я понимаю, телохранитель – Эдик Исоханов, не из наших, лицо кавказской национальности. Сестра, между нами, страшная, ночью увидишь – закричишь, старая дева. Подруги, друзья, знакомые, всякие случайные прохожие набились. Целая толпа, одним словом.
– Что дал результат вскрытия?
– Незадолго до смерти жертва приняла некий растительный препарат очень сильной концентрации. В его составе ряд трав – танум и… еще какие-то, забыл названия. Собственно, это и ядом-то назвать нельзя. Им широко пользуются в народной медицине при болях в суставах и судорогах. Я оставлю вам заключение, почитаете на досуге. Около двух примерно ей вдруг стало плохо… Произошло это на банкете, во время танца с женихом. Она споткнулась, схватилась за жениха и стала задыхаться. После чего потеряла сознание. Точного времени никто не заметил. Называют разное. Разброс – десять-пятнадцать минут. «Скорая» приехала в два ноль девять, констатировали смерть. Они же перезвонили нам. Работа со свидетелями кое-что дала, но немного. Гости уже приняли на грудь, в церкви с десяти утра занимали места, голодные, пришли, хватили рюмку, другую, были заняты жратвой. Мужики – те вообще мало что помнят. Женщины хоть и рыдали, но намного наблюдательнее. Но все больше типа: «Ах, она побледнела, вскрикнула и прямо на пол!», «Она мне с самого начала казалась какой-то печальной, наверное, предчувствовала свою смерть, бедняжка» и тому подобные дамские замечания. Но все как-то выделяют бывшего, Дубенецкого. Мрачный был, бледный, с Лиечки глаз не сводил… «Мне казалось, он сейчас расплачется», – описала его состояние одна из свидетельниц.
– Самоубийство?
– Исключается. Не тот тип.
– Тайные хвори, нарушенная психика, склонность к публичным выступлениям? Не могла устроить спектакль напоследок? Как у нее с головой?
– Порядок. Я проверил ее карточку в поликлинике. Здорова, как… не знаю что. С публичными выступлениями все в порядке. Постоянно на виду, в прессе и на телевидении. Работа такая.
– Значит, убийство?
– Выходит, убийство. Но какое-то нетипичное… Как я уже говорил, Леонид Максимович, это и не яд вовсе…
– Почему же она умерла?
– Лисица считает, что это могла быть реакция на один из компонентов… аллергия. Пока неясно.
– Понятно. Мысли есть? В чем был… яд?
– Условно яд. Не знаем пока. На банкетном столе чисто. Еда, напитки… нигде ничего. Ее рюмка, стакан… тоже чисто. Вот тут копии заключений. Я проверил по минутам весь день, с самого утра. Встали в восемь. Она не завтракала. Удовиченко съел миску пельменей и запил кофе. В девять приехали мать с отчимом, следом парикмахер, визажистка, модельер, который шил платье. Начали одевать невесту и причесывать. Перед самым выходом мать заставила ее выпить кофе из термоса, который привезла с собой. Сказала – пей, а то свалишься в обморок. Приехал лимузин, и они отбыли. Отчим говорит, было почти одиннадцать.
Удовиченко клянется, что не выпускал ее руки. Она не пила ничего, кроме церковного вина. Потом он заскочил на минуту в бар при ресторане, а невеста с матерью уединились для последних наставлений. Потом она заглянула в бар и позвала жениха, и все вместе проследовали в банкетный зал и сели за стол. Все.
– Если яд был в вине, то почему жених не пострадал? Хоть что-то он должен был почувствовать? Что говорит Лисица?
– Лисица говорит, что танум такой концентрации мог вызвать спазм пищевода или желудка… стошнило бы в крайнем случае. Но жених ни на что подобное не жаловался. Он, правда, здоровый мужик.
– Посуду проверили? Бутылку с вином?
– Проверили. Сначала ни в какую не давали, бабульки в крик – святотатство, мол, не позволим! Потом отец Константин разрешил. Нужно оказывать содействие органам правосудия, говорит, даже если они ошибаются. В бутылке ничего, чисто. Серебряный кубок – тоже, из него еще пар десять пили после этого. Все живы-здоровы. Похоже, дело не в вине, но… тогда даже не знаю. Все клянутся, что невеста ничего не пила и не ела до банкета.
– А жених не мог?
– Зачем ему? Любой на его месте прыгал бы до неба от радости. Уж скорее Дубенецкий! У него в университете кличка была Милорд, представляете? Уж скорее этот самый Милорд с досады, что потерял…
– Враги? Что говорит мать? Сестра? Отчим?
– Мать плачет. Сестра, как мне показалось, не особенно убивается. Типичная история, зависть. Знаете, что она мне сказала? Что Лии все доставалось даром только потому, что она была такая красивая. Всем было глубоко наплевать на ее нравственные качества. Когда-то в Греции, говорит, существовала должность городского красавца. Разодетый как павлин и напомаженный красавец с утра до вечера шлялся по городу, услаждая своим видом горожан. Лия, говорит, тоже была таким городским красавцем. У нее не было настоящих врагов. Хотя, если подумать, многие женщины желали ей провалиться сквозь землю. Например, она уверена, что Софья Ивкина, с которой у Дубенецкого был когда-то роман, ненавидела ее. У свидетельницы Лары Бекк, с которой Нонна дружит, Лия когда-то отбила жениха, еще в институте. Они семь или восемь лет не разговаривали и только перед свадьбой помирились. Нонна уверена, что были и другие. Видимо, ее сестрица была еще тем фруктом.
– Что собой представляет Дубенецкий?
– Неприятный тип, я же сказал. Типичный дряблый интеллигент, говорит с тобой, а сам морду кривит – не туда ударения ставишь.
– В каком слове?
– Что в каком слове?
– Ударение в каком слове не туда?
– В принципе. Удовиченко – тот попроще будет. Свой в доску. Пожрать, упиться, потрахаться – на морде большими буквами. Фонд на нем держится, как я понимаю. Милорд идеи рожают, иностранных гостей встречают, речи пишут, а Удовиченко болота осушает, елки сажает… Такой вот тандем, хотя, если подумать, на хрен кому эта мелиорация нужна? В болото сколько ни вбухай, все без толку.
– Значит, нужна. А ты не думал, почему жених не пострадал? Оба пили, невеста умерла, а он даже не почувствовал.
– Думал… Может, не вино?
– Может. Ищи, работай. Поговори с родными, знакомыми. Восстанови по минутам венчание и банкет. Кто где стоял, кто был рядом, кто входил-выходил… Так не знаешь, почему?
– Проверяете на вшивость? Потому что жених мог не пить вообще, вот почему. Сделал вид, что пьет, а сам не пил.
– Молодец. Вот и докажи. Поговори со священником, узнай, кто пил, а кто не пил. А сам священник что собой представляет?
– Отец Константин. Молодой, у нас всего четыре месяца, сразу после семинарии. Нормальный мужик, понимающий.
– Потряси еще раз гостей. Не может быть, чтобы никто ничего не видел. Не в темном переулке дело было, а на виду у десятков людей. И свадебные фотографии принеси.
– Сегодня в четыре обещали сделать.
– Свободен. Действуй. В семь ноль-ноль жду с фотографиями.
– И вам хорошего дня, Леонид Максимович! – ядовито сказал Коля и отбыл. Хотел хлопнуть дверью, но постеснялся. Через минуту просунул голову в палату и спросил: – А вас когда освобождают?
– Лечащий врач говорит – две недели минимум.
– Понятно.
* * *
Только в восемь вечера Коля Астахов сумел освободиться. Домой идти не хотелось, а хотелось, наоборот, расслабиться в хорошей компании, для чего Коля отправился в бар «Тутси», где его уже поджидали друзья – Федор Алексеев и Савелий Зотов, полные нетерпения узнать об убийстве из первых уст. Федор Алексеев, сам в прошлом капитан полиции, теперь преподает философию в местном педагогическом университете и по старой памяти интересуется оперативными сводками. Савелий Зотов – главный редактор издательства «Арт нуво», человек, воспитанный на книжках и оторванный от реальной жизни, на что ему часто пеняет Коля Астахов, в том смысле, чтобы не лез со своими дурацкими замечаниями, когда разговаривают серьезные люди. Савелий – человек добродушный и не обижается, а Коля иногда все же признает, что… ну да, прав был оторванный Савелий, аж не верится…– Не томи! – выразил общие чувства Федор, когда Коля не спеша осушил первую рюмку коньяка и зажевал маслинкой. – Рассказывай!
– Устал как собака, – сообщил Коля. – Давайте еще по одной против стресса, а то нервы ни к черту! Ненавижу такие дела!
– Что-нибудь есть? – сделал второй заход Федор.
– Ни хрена нету! При вскрытии обнаружен растительный препарат, алкалоид, который и ядом назвать нельзя, а жертва скончалась в результате аллергической реакции. Первый раз слышу, чтобы от аллергии… у Ирки вон всю весну аллергия, прочихаться не может, и ничего, жива-здорова.
Ирочка была гражданской супругой Коли Астахова, легкомысленной и хорошенькой моделькой, которую он безуспешно воспитывал в свободное от оперативной работы время.
– Разная бывает аллергия, – заметил Федор. – Печально. Нелепая история. Лия Дубенецкая потрясающе красивая женщина… была. Когда убивают красивую женщину, невольно оглядываешься в поисках соперницы.
– Скорее уж бывший муж, Дубенецкий, очкарик недоделанный. Представляете, у него в бурсе… пардон, в вузе, была кликуха Милорд.
– Я его знаю, – встрял Савелий. – И Лию знаю… знал. Они у нас просили денег на экологию.
– Дали? – спросил Коля.
– Нет, кажется. У нас, сами знаете, сейчас не самая… эта… ситуация. – Савелий смутился.
– Пожмотничали, значит. А вообще непонятно, чем этот фонд занимается. Болота осушает за химкомбинатом… это же какие деньжищи надо вбухать!
– Я тоже знаю Дубенецкого, – сказал Федор. – Довелось побывать в музее на юбилейной тусовке. Его партнер… мордатый такой, жених, как я понимаю, был все время на виду – журналисты, фотографы, спичи, тосты, и прекрасная Лия рядом, а супруг Дубенецкий – в последних рядах, как бедный родственник. Ходил, рассматривал экспонаты. Вдвоем с директором.
– Самое для него то, – пробурчал Коля. – Рогов не заметил? У него жену уводят, а он экспонаты изучает, классик. Фотографии посмотреть хотите? – Он полез в папку и вытащил конверт с фотографиями.
– Вот это жених, это – невеста, – Коля тыкал пальцем в персонажей на фотографиях, разложенных на столе. Федор и Савелий внимательно их рассматривали и задавали наводящие вопросы.
– Это кто? В стороне?
– Сестра невесты Нонна Нурбекова. Страшная, тощая, просто не верится, что сестра. Мать рыдала, а этой хоть бы хны. Слезинки не уронила, как каменная. Между прочим, ветеринар, разбирается в травах.
– Ты с ней говорил?
– В общих чертах. Мы тут разошлись во мнениях с Кузнецовым, он говорит, что технически трудно было вылить эту дрянь в кагор, в алтарь никому хода нет, там такие бабульки… я лично убедился. Мы расписали весь день буквально по минутам, с утра до самого… финала, пытались выяснить, где она могла хватануть это зелье. Все как на ладони, и никаких зацепок, кроме кагора. То, что там бабульки… это дело такое. Кузнецов говорит, давай проводи следственный эксперимент – попробуй проникнуть, налить и выйти незаметно. Я бы провел, но теперь без толку – они там все начеку, близко не подойдешь. Стоило мне заикнуться, начался такой базар, я едва ноги унес. По-моему, они меня прокляли.
– Что говорят гости?
– Что, что… Ты же знаешь этих свидетелей. Смотрели на невесту, жениха, все на виду, церковь тесная. Интриги добавляло присутствие бывшего мужа. Я бы на его месте… не знаю! А этот слюнтяй как ни в чем не бывало, с цветочками.
– Думаешь, мог отомстить?
– Да нет, куда ему! – сказал с досадой Коля. – Ему главное, чтобы экспонаты не сперли.
– А это кто? – спросил Савелий.
– Это друзья жениха с Дальнего Востока, супруги Разумовы. Странная парочка, между прочим. Он нормальный здоровый мужик, она… совсем девчонка, и вроде как не в себе – жмется, испуганная, спрашиваешь – не понимает…
– А это?
– Лара Бекк, подруга и свидетельница, бывшая студентка Милорда. Тоже какая-то перепуганная, плачет, слова не выжмешь. Лия у нее когда-то жениха отбила. А теперь такое горе. Подруга Нонны, кстати.
– А дамы в шляпках?
– Бывшие коллеги Милорда Дубенецкого. Характеризуют его исключительно положительно – и преподаватель прекрасный, и товарищ замечательный, всегда выручит, поможет, вот только женился неудачно. Лия была… как бы вам это сказать… хотя о мертвых нигиль… как это?
– Аут бене, аут нигиль [4], – подсказал Федор.
– Ага. Была, говорят, не особенно старательной студенткой. – Коля хмыкнул. – Кто бы сомневался – с такими внешними данными! Все выложили, вот уж кого не надо было за язык тянуть! Не забыли даже про отбитого у Лары Бекк жениха.
– Лия отбила жениха, а Лара у нее свидетельницей? – удивился Савелий. – Она что, простила ее?
– Когда это было! Эта Лара все время плачет. Вообще, ревмя ревут все, кроме Нонны. Характерец еще тот.
– А Лара… что, такое горе?
– Откуда я знаю, может, за компанию. Что ты имеешь в виду?
Федор пожал плечами:
– А что Дубенецкий?
– Твой Дубенецкий страшно перепугался – нервничал, заламывал руки, заикался. На вопросы не отвечал, юлил… параноик.
– У него же горе! – встрял Савелий. – Двойное!
– Как это? – не понял Коля.
Федор ухмыльнулся.
– Ну… с одной стороны, она его бросила, а с другой стороны… умерла.
Коля только вздохнул, окинув Савелия соболезнующим взглядом.
– Почему они разошлись?
– Не знаю почему. Не сошлись характерами. Не удивлюсь, если он сбежит!
– Ты думаешь, он виноват? – испугался Савелий.
– Не знаю. Может, и виноват. От таких неврастеников никогда не знаешь чего ждать. А кроме того, он уверен, что мы его подозреваем, нервы сдадут.
– Бедный Дубенецкий, – вздохнул Савелий. – Хоть любимая работа есть… Говорят, он основатель фонда…
– И тут облом! – с удовольствием сказал Коля. – Накануне свадьбы жених выпер его из фонда по моральным соображениям, как он заявил. Третий должен уйти, говорит.
Впечатлительный Савелий ахнул:
– И что теперь?
– В каком смысле? Не возьмет ли он его обратно? Не возьмет, Савелий. Я бы не взял.
– Яд – женское оружие, – заметил Федор.
– Но это же не яд! Может, она не от этой травы умерла, – сказал Савелий. – Аллергию может вызвать все, что угодно.
– Вскрытие показало наличие препарата, который ни в чем больше не нашли, – объяснил Савелию Федор. – Значит, был злой умысел, который привел к смерти. Ее напоили этим снадобьем, а уж была смерть следствием аллергии или яда… это уже вторично.
– Был-то был, но… – Коля пожал плечами. – Как-то несерьезно. Как можно было всерьез рассчитывать, что жертва умрет… от этого? Не знаешь, что и думать.
– И что ты намерен делать?
– Прощупаю всех еще раз, кто, где, с кем стоял, о чем говорили, ведь видел же кто-то, не мог не видеть… Был яд, был человек.
Они еще долго обсуждали смерть Лии, рассматривали фотографии и строили версии.
– Все считают… ищите женщину, – вспомнил Савелий.
– Раз считают, поищем, – пообещал Коля, довольно мирно на удивление. – Хочешь к нам консультантом?
Глава 4
Старая любовь
Ноги сами принесли меня к знакомому дому. Сейчас, как никогда, мне нужен был живой теплый человек рядом. И, удивительное дело, единственным человеком, к которому я мог прийти, оказывается, была Соня Ивкина. Больше податься мне было некуда. Мы в свое время дружили с Сонечкой. Единственная женщина, с которой мне было интересно. Все интересно – и теоретическая грамматика, и сонеты Шекспира, и международная политика. Мы могли проговорить всю ночь напролет. Я, конечно, свинья, но, с другой стороны, я ей ничего не обещал. О будущем даже разговора не было. А тут Лия. Года через два после нашей с Лией свадьбы Сонечка стала встречаться с каким-то работягой и даже вышла за него замуж. Но еще через год или два они расстались. Работяга пил и дрался. Ей не удалось его перевоспитать. Иногда я испытывал страшное желание навестить Сонечку, но каждый раз спрашивал себя, а что я могу ей предложить? Дружбу? Да и стыдно было.
Сейчас я шел знакомой дорогой к бывшей подруге. Усталый, измученный путник шел припасть к целебному источнику. Сонечка, с ее светлой головой и умением все расставить по своим местам, была нужна мне как никто другой. Я шел излить душу, позволить себе роскошь быть откровенным без боязни быть ложно понятым. Я не видел ее почти четыре года, с тех пор, как ушел из института. В моих воспоминаниях она была хрупкой, нежной и почти красивой. Пепельные волосы, серые глаза, острый подбородок. К сожалению, Сонечка не пользовалась косметикой. В ней было мало собственных красок, и немного румян и губной помады ей бы не повредило. От нее веяло монашеской кельей и ослепительно-холодной чистотой вечной девственницы. Она обладала замечательным неженским умом, умением выявить суть событий, отделить главное от второстепенного. И это было именно то, чего мне сейчас недоставало. Я хотел рассказать ей все и услышать в ответ, что она об этом думает.
Как мне хотелось услышать слова… не утешения, нет! Я хотел, чтобы Сонечка, которой я верил безмерно, как древние греки верили пифии, сказала мне – успокойся! То, что произошло… это был несчастный случай, сердечный приступ, марсианская болезнь, которая нападает на человека внезапно, протекает бессимптомно и коварно убивает во время свадьбы, или… еще что-нибудь столь же фантастичное и достоверное. Что угодно, только не насильственная смерть!
Потому что, если смерть моей жены насильственная (что само по себе страшно!), то я – подозреваемый-фаворит. Я – единственный, кто имел мотив. Дохловатый, правда, мотив, но у других и такого нет. Брошенный женой неврастеник-интеллигент, выставленный из фонда неудачник, преданный другом лопух. Открыто дело, следствие ведет знаток-следопыт Коля, старлей Николай Как-его-там, который, имея меня в руках, в силу классовых соображений и не почешется искать настоящего убий… не хочу даже произносить этого слова! И все-таки не верю! Не верю! Кому была нужна смерть моей жены Лии? Кому она стала поперек дороги? Одураченному любовнику? Которому? Оскорбленной сопернице? Которой из них?
Сейчас я шел знакомой дорогой к бывшей подруге. Усталый, измученный путник шел припасть к целебному источнику. Сонечка, с ее светлой головой и умением все расставить по своим местам, была нужна мне как никто другой. Я шел излить душу, позволить себе роскошь быть откровенным без боязни быть ложно понятым. Я не видел ее почти четыре года, с тех пор, как ушел из института. В моих воспоминаниях она была хрупкой, нежной и почти красивой. Пепельные волосы, серые глаза, острый подбородок. К сожалению, Сонечка не пользовалась косметикой. В ней было мало собственных красок, и немного румян и губной помады ей бы не повредило. От нее веяло монашеской кельей и ослепительно-холодной чистотой вечной девственницы. Она обладала замечательным неженским умом, умением выявить суть событий, отделить главное от второстепенного. И это было именно то, чего мне сейчас недоставало. Я хотел рассказать ей все и услышать в ответ, что она об этом думает.
Как мне хотелось услышать слова… не утешения, нет! Я хотел, чтобы Сонечка, которой я верил безмерно, как древние греки верили пифии, сказала мне – успокойся! То, что произошло… это был несчастный случай, сердечный приступ, марсианская болезнь, которая нападает на человека внезапно, протекает бессимптомно и коварно убивает во время свадьбы, или… еще что-нибудь столь же фантастичное и достоверное. Что угодно, только не насильственная смерть!
Потому что, если смерть моей жены насильственная (что само по себе страшно!), то я – подозреваемый-фаворит. Я – единственный, кто имел мотив. Дохловатый, правда, мотив, но у других и такого нет. Брошенный женой неврастеник-интеллигент, выставленный из фонда неудачник, преданный другом лопух. Открыто дело, следствие ведет знаток-следопыт Коля, старлей Николай Как-его-там, который, имея меня в руках, в силу классовых соображений и не почешется искать настоящего убий… не хочу даже произносить этого слова! И все-таки не верю! Не верю! Кому была нужна смерть моей жены Лии? Кому она стала поперек дороги? Одураченному любовнику? Которому? Оскорбленной сопернице? Которой из них?