Страница:
Взволнованная, с горящими щеками, Ольга вышла на улицу, решив немедленно отметить покупку глотком хорошего вина, что и проделала в небольшом и уютном кафе, недалеко от Штефансдом. Такие кофейни встречаются только в Вене. А этот запах кофе? Осень в Вене была прекрасна – великолепная радость даже не увядания, а теплого, зрелого цветения.
Но новый спектакль ее разочаровал. Все эти утилитарные декорации и нарочито чистые голоса совершенно лишили Верди романтики. Посещая Венскую оперу, Ольга хотела примерить на себя другую жизнь, другую эпоху. Роскошное платье, алкоголь в крови давали ощущение какой-то событийности…
Она вдруг отчетливо поняла, что жалеет о том, что не оставила свой телефон Сергею – врачу-хирургу и владельцу ужасных часов.
Через день Ольга вернулась домой, сухо поцеловала виноватого мужа и с утра отправилась на работу. Настроение имела неплохое – впервые за долгое, долгое время.
За обедом – она с коллегами умело поедала деревянными палочками китайскую лапшу с курицей – раздался телефонный звонок, смеющийся, чуть глуховатый голос спросил:
– Может быть, вы все-таки поговорите со мной, фрау Ольга?
– Сергей, – вырвалось у нее, – как же вы узнали мой номер?
– Просто очень захотел.
Теперь уже засмеялась она.
– Давайте встретимся, – предложил он.
– Не могу, – сказала Ольга и испуганно положила трубку. – Я не могу…
Вся неделя была расписана между работой и домом, Сергей все не переставал звонить. Это забавляло Ольгу. И одновременно льстило ей – как и большинство женщин, Ольга любила, когда мужчины проявляют настойчивость.
В понедельник по дороге в город пробка была настолько безнадежной, что Ольга не выдержала и пересела на метро. Покупая в кассе жетончик, она торопливо ответила на телефонный звонок.
– Ты где? – спросил привычно Сергей.
– Я в метро. Еду в центр.
На Сенной площади в разъезжающие двери буквально вломился Сергей с охапкой белых роз.
Молча он начал целовать ее – шею, руки, лицо, глаза. Розы падали на пол вагона, чуть шелестя нежными лепестками, похожие на элемент причудливой инсталляции современного художника.
Ольге было удивительно безразлично – что ее могут узнать, что общественный транспорт, что незнакомый мужчина…
– Твои вопросительные скулы! Безумно соскучился по ним, – сказал Сергей одними губами.
Ольга молчала, пытаясь выровнять дыхание.
– Когда мы увидимся? – спросил он.
– Я могу в пятницу вечером, – дрогнувшим голосом ответила она.
Он проводил ее до офиса, где терпеливо дожидался соискатель очередной вакансии, и еще раз нежно поцеловал. А потом еще раз.
Щеки Ольги горели от волнения. Она сомневалась. Размеренными шагами ходила по небольшому квадратному кабинету. Три шага до двери. Может быть, просто не подходить к телефону? Три шага до окна. В конце концов, можно поменять номер. Три шага до двери.
Но, немного поколебавшись, она уже конструктивно продумывала, какое нижнее белье наденет на первое свидание. Красное или черное? Черное, безусловно черное, спокойная классика, все мужчины консерваторы…
Как приятно, как приятно и необходимо было ей это состояние внутренней эйфории. Когда по непонятной причине, химического или тактильного взаимодействия, тело и душа поют в унисон. И к тому же с великолепным и тонким аккомпанементом.
По дороге домой ей пришлось заехать на бензоколонку, чтобы передарить удивленной девушке в синем рабочем комбинезоне букет роз. Весь вечер Ольга была весела, возбуждена, много шутила с удивленным внезапной переменой в ее поведении мужем, заснула только под утро. Неделя промчалась незаметно.
В пятницу утром наряд она выбрала простой, но необыкновенно шедший к ней – узкая антрацитово-черная юбка, узкий жакет, замшевые сапоги на высоком каблуке, кашемировое пальто до середины лодыжки. Весь день на работе Ольга чувствовала приятное возбуждение, радостное настроение предпраздника переполняло ее и даже било чуть через край.
Секретарша Лизочка ходила печальная, и Ольга слышала, как она рассказывала коллеге, что «Сережа очень занят, и мы почти не видимся, так обидно!». Ольга только усмехнулась: «Ну а что я могу сделать, если он находит меня привлекательнее ее», – подумала злорадно и игриво, вызвала Лизочку, попросила сварить кофе, спросила о здоровье мамы.
Она находила какое-то болезненное удовольствие от разговоров с девушкой. В мыслях она уже рисовала красивые картинки в бледно-розовых тонах. Сергей хирург, ничего не стоит хорошему специалисту подтвердить свой диплом, скажем, в Австрии, приобрести чудесный домик в живописном месте. Невысокая живая изгородь, отмытый тротуар, новые соседи в восхищении: «Фрау Ольга русская? Да что вы говорите? И откуда только там берутся такие красавицы…» Справляют Рождество, красиво декорируя подарки друг для друга, а на выходные отправляются то в Париж, то в Амстердам. Неожиданный звонок в ночи, вызов к больному, она мгновенно подает рабочий саквояж, целует его в щеку и засыпает спокойно – зная, что все закончится хорошо… «Вы не знали? Фрау Ольга ожидает ребенка, нет-нет, она прекрасно себя чувствует…»
Господи, какая только ерунда не придет в голову, строго одернула себя Ольга.
Впервые за многие годы она не задержалась в офисе и ровно в шесть была в условленном месте. Осенний ветер игриво швырялся сухими разноцветными листьями, низкое солнце расчерчивало асфальт косыми удлиненными тенями.
Сергей стоял с букетом орхидей и широко улыбался ей.
– Опять цветы. Ты меня балуешь.
– Разумеется, балую.
Сев в машину, он поцеловал ее и провел рукой по коленке, чуть приподнимая узкий подол черной юбки.
В какой-то неопределенной точке внутри ее тела бешено запульсировал огненный маячок, чувствительный инфракрасный датчик, ровное дыхание сбилось, пальцы дрогнули и пустились в пляс, она крепко сжала ладони.
Сергей привез ее в тихую загородную гостиницу. На темном столе безукоризненно убранного номера стояло шампанское «брют» и румяные осенние яблоки, совершенные от природы. Пахло свежестью и немного кофе.
Сергей целовал ее нежную шею, полную грудь, которая отзывчиво устремлялась под его пальцы. До обширной кровати они не добрались, антрацитовочерная юбка и кружевная единица белья были отброшены прямо на подоконнике.
Возбуждение было невыразимо сильным, она кричала, кусала губы, не имея возможности сдержаться.
Что это? Как давно она не испытывала таких ощущений, этого уплывающего неба, ускользающей действительности… Сергей усадил ее на кровать, в подушки, завладел ногой в дорогом педикюре и принялся целовать каждый пальчик, от чуть изогнутого мизинца до аккуратного большого; Ольга даже немного сопротивлялась, смущенная. После нескончаемых ласк они весело плескались в ванне, и все повторилось снова: подоконник, губы, крики, стоны, восторг, восторг.
Распластавшись на теплом деревянном полу, Ольга наблюдала за Сергеем – он неторопливо пил холодную воду, налив в высокий прозрачный стакан прямо из-под крана:
– Люблю сырую, она живая.
Промокнув губы, он опустился рядом с ней на пол, приподнял нежно за острый подбородок:
– В этом ракурсе ты очень похожа на лисичку.
Ольга рассмеялась, сравнение было для нее новым и понравилось. Сергей подхватил со стола бумажную салфетку с желтыми крупными цветами и ловко смастерил лисицу: мордочка, ушки, лапки.
– Как настоящая! – восхитилась Ольга. – Это примерно таких ты заставляешь делать мою секретаршу Лизочку?
– Нам надо сделать две, – серьезно заявил Сергей, вручая ей еще салфетку, – давай, учись…
– Почему именно две?
Ольга удивленно приподнялась на локте, обнажая свою великолепную грудь.
– А, кстати, не уверен, – Сергей немедленно протянул руку и погладил ее грудь, – может быть, придется и три…
В тот день они сложили трех лисиц.
Теплая и сухая осень сменилась ожидаемым ненастьем и косыми дождями ноября, затем первым снегом, первый снег традиционно пах арбузом, Ольга была счастлива. Сергея безумно заводила – и вместе с тем обескураживала – резкая смена ее настроений. Иногда она приходила на свидание и холодно заявляла, что не хочет его видеть. Бросала ему в лицо какие-то злые бессмысленные слова, разворачивалась и уходила.
Иногда они шли обедать и вдруг возникшее желание буквально накрывало их, они мчались в первый попавшийся отель, где после всего обязательно складывали лисиц из бумаги. «Как настоящие», – говорил Сергей. Ольга хранила их у себя, в ящике рабочего стола, называя «мой зоопарк»…
Сергей никогда не искал особых эрогенных зон на ее теле. Он считал, что женщина является эрогенной зоной вся, целиком.
Сергей мог быть как необыкновенно нежным, так и удивительно грубым. Однажды, в порыве страсти, он сильно ударил ее, оставил роскошнейший синяк, после чего бережно целовал вспухшую скулу, стоя на коленях, умоляя о прощении.
Так прошло еще три месяца. Шел снег, небо спускалось все ниже. Встречаясь, они никогда не говорили про ее мужа и его Лизочку, девушку-секретаря, печальную мастерицу сервировки.
Увлекшись этой чудесной игрой, Ольга не проявляла привычного рвения в работе и скоро заметила, что клиентов стало значительно меньше.
Это взволновало ее, но как-то не сильно все же, и вот одним утром весны, разбирая почту, она ответила на неожиданный звонок мужа.
– Знаешь, Оля, – негромко и спокойно сказал он, – я какое-то время поживу на даче. Я вчера съездил, посмотрел, закупил дров. Там вполне можно жить, даже и хорошо, мне понравилось. Кошки там ходят стаями. Обрадовались мне. Я их покормил, специально вот купил кошачьей еды.
– Почему на даче? Что ты придумал? – Ольга почувствовала, как огромный ледяной ком образовался в горле и ползет вниз, раздирая на своем пути живую ткань.
– Оля, я ничего не придумал как раз. А хочу придумать. Ты не волнуйся, у меня все в порядке, – договорил он.
– Нет, подожди, ты что же, не объяснишь мне ничего?
– Оля. Мы оба все понимаем. Захочешь поговорить об этом, буду рад тебя видеть. Привет тебе.
И он положил трубку. «И тебе привет», – традиционно ответила Ольга, взволнованно вскочила и без необходимости открыла и закрыла окно. Что-то надо было делать, что-то предпринять, но она не знала – что.
Между ними с мужем теперь не просто каменная стена, а десять километров петербургских дорог, залитых дождем, но, несмотря на это, обменяться такими простыми и такими важными словами, как «привет тебе», – она могла только с ним. Наверное, это что-то значит. Наверное, это значит очень многое.
Жизнь внезапно приобрела какой-то непонятный оттенок. Близкий к серому, со страхом поняла Ольга. Кто включает и выключает этот божественный свет. Кто ставит над нами эти жестокие опыты. Когда один человек еще совсем недавно был очень дорог и необходим как воздух, но вот по непонятной причине ты смотришь на него и ощущаешь только боль и пустоту…
Она спешно дописала письмо. Она сейчас все обдумает. Она найдет слова.
You are viewing Lisiza’s journal
12-Май-2010 11:15 am
МЕТКИ: Рассказать тому, кто хочет узнать
Никогда ничего не поздно. Иногда нужен только один шаг навстречу, благодаря которому возникнет твоя новая вселенная, и ты начнешь чувствовать ее космическое и вечное дыхание.
Поспешно сохранив файл, Ольга открывает верхний ящик стола. На нее пристально смотрят слепыми заостренными мордочками аккуратно сложенные лисицы. Очень много – десятки, сотни. «Как настоящие», – вспоминает она обычную присказку Сергея и в волнении ящик закрывает.
Ольга одним залпом выпивает утренние остатки кофе из невысокой беленькой чашки. Растирает себе виски похолодевшими пальцами. Как долго она не могла понять простых вещей!
Чуть пошатываясь от переживаний, Ольга хватает сумку, свой нарядный лиловый плащ, не отвечая на вопросы встревоженных коллег, выбегает из офиса.
Возвращается. Подходит к Лизочке. Громко произносит:
– Твоя прическа сегодня просто сказочна. Не подскажешь, где тебя подстригли так чудесно?
Лизочка, польщенно вспыхнув, рассказывает что-то о студии креативной стрижки на Старо-Невском.
– Спасибо, дорогая, – благодарит Ольга, почти не слушая, ей очень легко.
В несколько торопливых шагов оказывается у своего автомобиля, прыгает за руль, облегченно плачет несколько минут, трогается с места. Едет за город, умело минуя уличные пробки, не раздражаясь на них, если все-таки приходится терять какое-то время. Остро и вкусно пахнет окончившимся дождем и свободой.
В каком-то неизвестном ей до сих пор месте она тормозит у обочины автомобиль, выбирается наружу, снимает красивые, но не предназначенные для прогулок по полям туфли, и на цыпочках делает шаг вперед. Нагретая весенним солнцем влажная земля надежно держит ее, верная, как может быть верным только свой дом.
– Аня, неужели ты?!
– Разумеется, – отвечает она спокойно. Она всегда почти спокойна, садится на переднее сиденье, круги под глазами и совсем запавшие щеки, – разумеется, это я.
– Может быть, кофейку быстро? Хорошо утром попить кофейку! – произношу с чуть фальшивым энтузиазмом, она соглашается и разглядывает меня тоже. Я вспоминаю, что мы не виделись года полтора. И сейчас действительно утро.
И вот мы заскакиваем в непроснувшееся бистро на десять минут плюс ожидание официантки в оливковой униформе, и Аня вместо кофе заказывает чай и чудовищно огромную порцию мороженого со сливками – невооруженному взгляду не разобрать, где кончаются сливки и начинается мороженое. Она не ест, а рисует на поверхности десерта какие-то значки. Я присматриваюсь, вижу, что это буквы.
– Как дела, – говорю бодро, – как твои дела?
– С тех пор как мы расстались, ничего про него не знаю, – отвечает она, глядя в сторону.
Недоверчиво смотрю на нее, беру в руки чашку кофе. Откладываю сахар. Никогда не понимаю, зачем к кофейной горечи приплюсовывать эту взятую взаймы сладость.
– Почти не знаю, – кивает все-таки она, – кое-что знаю, например: я знаю, что у него есть новая девушка Настя, что работу он сменил. Так жаль, совершенно невозможно узнать главное.
– А что главное? – спрашиваю, мне правда интересно. Вроде бы ясно. Девушка, работа. Все новое.
– Как ты не понимаешь, главное, счастливы они или нет? Они уже почти год как вместе, это срок, а любит ли он ее? Насколько сильно? И если он ее любит сильно, то получается, что меня он не любит уже.
Она яростно откусывает от большого ледяного куска. С полуоткрытом ртом пытается жевать как-то.
Я молчу. Могу сказать, конечно, что с какой стати вообще главное – это про непонятную любовь случайного мужчины, когда главное всегда – это счастье детей, в Анином случае – взрослой уже дочери. Но я знаю, помню эту историю, и Аньку протащило через такое, она потеряла почти все, порвала сердце, выжгла сто процентов поверхности тела. Такие ожоги не рубцуются, такие раны не заживают, и стоит ли ожидать новой розовой кожицы на месте клочьев растерзанной плоти?
– Понимаешь, – говорю я, взвешивая каждое слово, – понимаешь, вы ведь с ним не встречаетесь нигде, ни общих знакомых, ничего такого? Не посещаете один фитнес-клуб или районную библиотеку? И ты вполне можешь выбрать сама, как он к тебе относится. Любит. Не любит. Подчеркнуть нужное.
Анька внимательно слушает. Даже кладет ложечку в сливках на белое блюдце.
– Да, – развиваю тему я, – да, если тебе нравится, можешь решить, что он тебя любит и будет любить всегда. А если нравится наоборот, то придумай, что он и не любил тебя никогда. Ну вот никогда. Огромная ошибка, понимаешь? Так бывает. Но это твоя ошибка, и ты работаешь над ее исправлением. Мне кажется, это как-то морально укрепляет. Когда ты работаешь уже над чем-то таким.
Анька берет в руки ложечку, быстро облизывает ее каким-то излишне бледным языком и рисует на мороженом отчетливую букву «О». И я понимаю, какой вариант она выбирает. Где ставит галочку. Что подчеркивает как нужное.
Дочки-матери
Но новый спектакль ее разочаровал. Все эти утилитарные декорации и нарочито чистые голоса совершенно лишили Верди романтики. Посещая Венскую оперу, Ольга хотела примерить на себя другую жизнь, другую эпоху. Роскошное платье, алкоголь в крови давали ощущение какой-то событийности…
Она вдруг отчетливо поняла, что жалеет о том, что не оставила свой телефон Сергею – врачу-хирургу и владельцу ужасных часов.
Через день Ольга вернулась домой, сухо поцеловала виноватого мужа и с утра отправилась на работу. Настроение имела неплохое – впервые за долгое, долгое время.
За обедом – она с коллегами умело поедала деревянными палочками китайскую лапшу с курицей – раздался телефонный звонок, смеющийся, чуть глуховатый голос спросил:
– Может быть, вы все-таки поговорите со мной, фрау Ольга?
– Сергей, – вырвалось у нее, – как же вы узнали мой номер?
– Просто очень захотел.
Теперь уже засмеялась она.
– Давайте встретимся, – предложил он.
– Не могу, – сказала Ольга и испуганно положила трубку. – Я не могу…
Вся неделя была расписана между работой и домом, Сергей все не переставал звонить. Это забавляло Ольгу. И одновременно льстило ей – как и большинство женщин, Ольга любила, когда мужчины проявляют настойчивость.
В понедельник по дороге в город пробка была настолько безнадежной, что Ольга не выдержала и пересела на метро. Покупая в кассе жетончик, она торопливо ответила на телефонный звонок.
– Ты где? – спросил привычно Сергей.
– Я в метро. Еду в центр.
На Сенной площади в разъезжающие двери буквально вломился Сергей с охапкой белых роз.
Молча он начал целовать ее – шею, руки, лицо, глаза. Розы падали на пол вагона, чуть шелестя нежными лепестками, похожие на элемент причудливой инсталляции современного художника.
Ольге было удивительно безразлично – что ее могут узнать, что общественный транспорт, что незнакомый мужчина…
– Твои вопросительные скулы! Безумно соскучился по ним, – сказал Сергей одними губами.
Ольга молчала, пытаясь выровнять дыхание.
– Когда мы увидимся? – спросил он.
– Я могу в пятницу вечером, – дрогнувшим голосом ответила она.
Он проводил ее до офиса, где терпеливо дожидался соискатель очередной вакансии, и еще раз нежно поцеловал. А потом еще раз.
Щеки Ольги горели от волнения. Она сомневалась. Размеренными шагами ходила по небольшому квадратному кабинету. Три шага до двери. Может быть, просто не подходить к телефону? Три шага до окна. В конце концов, можно поменять номер. Три шага до двери.
Но, немного поколебавшись, она уже конструктивно продумывала, какое нижнее белье наденет на первое свидание. Красное или черное? Черное, безусловно черное, спокойная классика, все мужчины консерваторы…
Как приятно, как приятно и необходимо было ей это состояние внутренней эйфории. Когда по непонятной причине, химического или тактильного взаимодействия, тело и душа поют в унисон. И к тому же с великолепным и тонким аккомпанементом.
По дороге домой ей пришлось заехать на бензоколонку, чтобы передарить удивленной девушке в синем рабочем комбинезоне букет роз. Весь вечер Ольга была весела, возбуждена, много шутила с удивленным внезапной переменой в ее поведении мужем, заснула только под утро. Неделя промчалась незаметно.
В пятницу утром наряд она выбрала простой, но необыкновенно шедший к ней – узкая антрацитово-черная юбка, узкий жакет, замшевые сапоги на высоком каблуке, кашемировое пальто до середины лодыжки. Весь день на работе Ольга чувствовала приятное возбуждение, радостное настроение предпраздника переполняло ее и даже било чуть через край.
Секретарша Лизочка ходила печальная, и Ольга слышала, как она рассказывала коллеге, что «Сережа очень занят, и мы почти не видимся, так обидно!». Ольга только усмехнулась: «Ну а что я могу сделать, если он находит меня привлекательнее ее», – подумала злорадно и игриво, вызвала Лизочку, попросила сварить кофе, спросила о здоровье мамы.
Она находила какое-то болезненное удовольствие от разговоров с девушкой. В мыслях она уже рисовала красивые картинки в бледно-розовых тонах. Сергей хирург, ничего не стоит хорошему специалисту подтвердить свой диплом, скажем, в Австрии, приобрести чудесный домик в живописном месте. Невысокая живая изгородь, отмытый тротуар, новые соседи в восхищении: «Фрау Ольга русская? Да что вы говорите? И откуда только там берутся такие красавицы…» Справляют Рождество, красиво декорируя подарки друг для друга, а на выходные отправляются то в Париж, то в Амстердам. Неожиданный звонок в ночи, вызов к больному, она мгновенно подает рабочий саквояж, целует его в щеку и засыпает спокойно – зная, что все закончится хорошо… «Вы не знали? Фрау Ольга ожидает ребенка, нет-нет, она прекрасно себя чувствует…»
Господи, какая только ерунда не придет в голову, строго одернула себя Ольга.
Впервые за многие годы она не задержалась в офисе и ровно в шесть была в условленном месте. Осенний ветер игриво швырялся сухими разноцветными листьями, низкое солнце расчерчивало асфальт косыми удлиненными тенями.
Сергей стоял с букетом орхидей и широко улыбался ей.
– Опять цветы. Ты меня балуешь.
– Разумеется, балую.
Сев в машину, он поцеловал ее и провел рукой по коленке, чуть приподнимая узкий подол черной юбки.
В какой-то неопределенной точке внутри ее тела бешено запульсировал огненный маячок, чувствительный инфракрасный датчик, ровное дыхание сбилось, пальцы дрогнули и пустились в пляс, она крепко сжала ладони.
Сергей привез ее в тихую загородную гостиницу. На темном столе безукоризненно убранного номера стояло шампанское «брют» и румяные осенние яблоки, совершенные от природы. Пахло свежестью и немного кофе.
Сергей целовал ее нежную шею, полную грудь, которая отзывчиво устремлялась под его пальцы. До обширной кровати они не добрались, антрацитовочерная юбка и кружевная единица белья были отброшены прямо на подоконнике.
Возбуждение было невыразимо сильным, она кричала, кусала губы, не имея возможности сдержаться.
Что это? Как давно она не испытывала таких ощущений, этого уплывающего неба, ускользающей действительности… Сергей усадил ее на кровать, в подушки, завладел ногой в дорогом педикюре и принялся целовать каждый пальчик, от чуть изогнутого мизинца до аккуратного большого; Ольга даже немного сопротивлялась, смущенная. После нескончаемых ласк они весело плескались в ванне, и все повторилось снова: подоконник, губы, крики, стоны, восторг, восторг.
Распластавшись на теплом деревянном полу, Ольга наблюдала за Сергеем – он неторопливо пил холодную воду, налив в высокий прозрачный стакан прямо из-под крана:
– Люблю сырую, она живая.
Промокнув губы, он опустился рядом с ней на пол, приподнял нежно за острый подбородок:
– В этом ракурсе ты очень похожа на лисичку.
Ольга рассмеялась, сравнение было для нее новым и понравилось. Сергей подхватил со стола бумажную салфетку с желтыми крупными цветами и ловко смастерил лисицу: мордочка, ушки, лапки.
– Как настоящая! – восхитилась Ольга. – Это примерно таких ты заставляешь делать мою секретаршу Лизочку?
– Нам надо сделать две, – серьезно заявил Сергей, вручая ей еще салфетку, – давай, учись…
– Почему именно две?
Ольга удивленно приподнялась на локте, обнажая свою великолепную грудь.
– А, кстати, не уверен, – Сергей немедленно протянул руку и погладил ее грудь, – может быть, придется и три…
В тот день они сложили трех лисиц.
Теплая и сухая осень сменилась ожидаемым ненастьем и косыми дождями ноября, затем первым снегом, первый снег традиционно пах арбузом, Ольга была счастлива. Сергея безумно заводила – и вместе с тем обескураживала – резкая смена ее настроений. Иногда она приходила на свидание и холодно заявляла, что не хочет его видеть. Бросала ему в лицо какие-то злые бессмысленные слова, разворачивалась и уходила.
Иногда они шли обедать и вдруг возникшее желание буквально накрывало их, они мчались в первый попавшийся отель, где после всего обязательно складывали лисиц из бумаги. «Как настоящие», – говорил Сергей. Ольга хранила их у себя, в ящике рабочего стола, называя «мой зоопарк»…
Сергей никогда не искал особых эрогенных зон на ее теле. Он считал, что женщина является эрогенной зоной вся, целиком.
Сергей мог быть как необыкновенно нежным, так и удивительно грубым. Однажды, в порыве страсти, он сильно ударил ее, оставил роскошнейший синяк, после чего бережно целовал вспухшую скулу, стоя на коленях, умоляя о прощении.
Так прошло еще три месяца. Шел снег, небо спускалось все ниже. Встречаясь, они никогда не говорили про ее мужа и его Лизочку, девушку-секретаря, печальную мастерицу сервировки.
Увлекшись этой чудесной игрой, Ольга не проявляла привычного рвения в работе и скоро заметила, что клиентов стало значительно меньше.
Это взволновало ее, но как-то не сильно все же, и вот одним утром весны, разбирая почту, она ответила на неожиданный звонок мужа.
– Знаешь, Оля, – негромко и спокойно сказал он, – я какое-то время поживу на даче. Я вчера съездил, посмотрел, закупил дров. Там вполне можно жить, даже и хорошо, мне понравилось. Кошки там ходят стаями. Обрадовались мне. Я их покормил, специально вот купил кошачьей еды.
– Почему на даче? Что ты придумал? – Ольга почувствовала, как огромный ледяной ком образовался в горле и ползет вниз, раздирая на своем пути живую ткань.
– Оля, я ничего не придумал как раз. А хочу придумать. Ты не волнуйся, у меня все в порядке, – договорил он.
– Нет, подожди, ты что же, не объяснишь мне ничего?
– Оля. Мы оба все понимаем. Захочешь поговорить об этом, буду рад тебя видеть. Привет тебе.
И он положил трубку. «И тебе привет», – традиционно ответила Ольга, взволнованно вскочила и без необходимости открыла и закрыла окно. Что-то надо было делать, что-то предпринять, но она не знала – что.
Между ними с мужем теперь не просто каменная стена, а десять километров петербургских дорог, залитых дождем, но, несмотря на это, обменяться такими простыми и такими важными словами, как «привет тебе», – она могла только с ним. Наверное, это что-то значит. Наверное, это значит очень многое.
Жизнь внезапно приобрела какой-то непонятный оттенок. Близкий к серому, со страхом поняла Ольга. Кто включает и выключает этот божественный свет. Кто ставит над нами эти жестокие опыты. Когда один человек еще совсем недавно был очень дорог и необходим как воздух, но вот по непонятной причине ты смотришь на него и ощущаешь только боль и пустоту…
Она спешно дописала письмо. Она сейчас все обдумает. Она найдет слова.
You are viewing Lisiza’s journal
12-Май-2010 11:15 am
МЕТКИ: Рассказать тому, кто хочет узнать
Никогда ничего не поздно. Иногда нужен только один шаг навстречу, благодаря которому возникнет твоя новая вселенная, и ты начнешь чувствовать ее космическое и вечное дыхание.
Поспешно сохранив файл, Ольга открывает верхний ящик стола. На нее пристально смотрят слепыми заостренными мордочками аккуратно сложенные лисицы. Очень много – десятки, сотни. «Как настоящие», – вспоминает она обычную присказку Сергея и в волнении ящик закрывает.
Ольга одним залпом выпивает утренние остатки кофе из невысокой беленькой чашки. Растирает себе виски похолодевшими пальцами. Как долго она не могла понять простых вещей!
Чуть пошатываясь от переживаний, Ольга хватает сумку, свой нарядный лиловый плащ, не отвечая на вопросы встревоженных коллег, выбегает из офиса.
Возвращается. Подходит к Лизочке. Громко произносит:
– Твоя прическа сегодня просто сказочна. Не подскажешь, где тебя подстригли так чудесно?
Лизочка, польщенно вспыхнув, рассказывает что-то о студии креативной стрижки на Старо-Невском.
– Спасибо, дорогая, – благодарит Ольга, почти не слушая, ей очень легко.
В несколько торопливых шагов оказывается у своего автомобиля, прыгает за руль, облегченно плачет несколько минут, трогается с места. Едет за город, умело минуя уличные пробки, не раздражаясь на них, если все-таки приходится терять какое-то время. Остро и вкусно пахнет окончившимся дождем и свободой.
В каком-то неизвестном ей до сих пор месте она тормозит у обочины автомобиль, выбирается наружу, снимает красивые, но не предназначенные для прогулок по полям туфли, и на цыпочках делает шаг вперед. Нагретая весенним солнцем влажная земля надежно держит ее, верная, как может быть верным только свой дом.
«Желание страсти и любви одинаково для каждого человека, независимо от того мужчина это или женщина…»Редко, единичный случай, когда глаз цепляется за знакомый адрес и выходит не очередной клиент такси «Большой Город», а личный знакомый и даже родной человек, ты просто не веришь глазам и восклицаешь:
– Аня, неужели ты?!
– Разумеется, – отвечает она спокойно. Она всегда почти спокойна, садится на переднее сиденье, круги под глазами и совсем запавшие щеки, – разумеется, это я.
– Может быть, кофейку быстро? Хорошо утром попить кофейку! – произношу с чуть фальшивым энтузиазмом, она соглашается и разглядывает меня тоже. Я вспоминаю, что мы не виделись года полтора. И сейчас действительно утро.
И вот мы заскакиваем в непроснувшееся бистро на десять минут плюс ожидание официантки в оливковой униформе, и Аня вместо кофе заказывает чай и чудовищно огромную порцию мороженого со сливками – невооруженному взгляду не разобрать, где кончаются сливки и начинается мороженое. Она не ест, а рисует на поверхности десерта какие-то значки. Я присматриваюсь, вижу, что это буквы.
– Как дела, – говорю бодро, – как твои дела?
– С тех пор как мы расстались, ничего про него не знаю, – отвечает она, глядя в сторону.
Недоверчиво смотрю на нее, беру в руки чашку кофе. Откладываю сахар. Никогда не понимаю, зачем к кофейной горечи приплюсовывать эту взятую взаймы сладость.
– Почти не знаю, – кивает все-таки она, – кое-что знаю, например: я знаю, что у него есть новая девушка Настя, что работу он сменил. Так жаль, совершенно невозможно узнать главное.
– А что главное? – спрашиваю, мне правда интересно. Вроде бы ясно. Девушка, работа. Все новое.
– Как ты не понимаешь, главное, счастливы они или нет? Они уже почти год как вместе, это срок, а любит ли он ее? Насколько сильно? И если он ее любит сильно, то получается, что меня он не любит уже.
Она яростно откусывает от большого ледяного куска. С полуоткрытом ртом пытается жевать как-то.
Я молчу. Могу сказать, конечно, что с какой стати вообще главное – это про непонятную любовь случайного мужчины, когда главное всегда – это счастье детей, в Анином случае – взрослой уже дочери. Но я знаю, помню эту историю, и Аньку протащило через такое, она потеряла почти все, порвала сердце, выжгла сто процентов поверхности тела. Такие ожоги не рубцуются, такие раны не заживают, и стоит ли ожидать новой розовой кожицы на месте клочьев растерзанной плоти?
– Понимаешь, – говорю я, взвешивая каждое слово, – понимаешь, вы ведь с ним не встречаетесь нигде, ни общих знакомых, ничего такого? Не посещаете один фитнес-клуб или районную библиотеку? И ты вполне можешь выбрать сама, как он к тебе относится. Любит. Не любит. Подчеркнуть нужное.
Анька внимательно слушает. Даже кладет ложечку в сливках на белое блюдце.
– Да, – развиваю тему я, – да, если тебе нравится, можешь решить, что он тебя любит и будет любить всегда. А если нравится наоборот, то придумай, что он и не любил тебя никогда. Ну вот никогда. Огромная ошибка, понимаешь? Так бывает. Но это твоя ошибка, и ты работаешь над ее исправлением. Мне кажется, это как-то морально укрепляет. Когда ты работаешь уже над чем-то таким.
Анька берет в руки ложечку, быстро облизывает ее каким-то излишне бледным языком и рисует на мороженом отчетливую букву «О». И я понимаю, какой вариант она выбирает. Где ставит галочку. Что подчеркивает как нужное.
Дочки-матери
Стройная короткостриженая женщина включила чайник, он немедленно и с готовностью загудел, зарокотал, женщина достала с полки жестяную коробку с чаем, из холодильника – лимон и сливки. Давным-давно, когда она кормила дочь грудью, привыкла пить чай непременно со сливками. Сначала не нравилось, раздражал запах горячего молока, сладковатый, а потом привыкла и сейчас уже не могла обходиться.
– Мама, – позвала из прихожей незаметно выросшая дочка Светлана, – мама, я у тебя возьму в кошельке двести пятнадцать рублей. Мне для лабораторок нужно резиновых перчаток купить, я хочу сразу целую упаковку… И, кстати, жирное пятно на юбке. Ты не вывела еще?
– На какой юбке? – Женщина вышла в прихожую; дочь, не отрываясь, разглядывала себя в зеркале. Она уже была одета для выхода: узкие джинсы, тесная футболка с рожицей Баттерса из недетского мультика «Южный парк».
– На серебристой юбке! – На мгновение дочь отлепила глаза от собственного прелестного изображения и посмотрела на женщину: – Серебристая юбка с такими кандибоберами, похожими на змеек, шариков или кого-то еще такого. На Надиной свадьбе кто-то на меня заливную рыбу вывалил… с польским соусом…
– Первый раз слышу про рыбу с польским соусом, – честно ответила мать.
Чайник отработал и выключился с характерным звуком, напоминающем выстрел, женщина вернулась на кухню и ополоснула глиняную заварочную кружку кипятком.
– Мама, – дочь протопала следом на кухню, наверняка оставляя кружевные следы своими массивными солдатскими ботинками, – мама. Мне дичайше нужна эта юбка. Дичайше. В следующую пятницу юбилей у завотделением, и будет, как говорится, вечеринка медсестер, такая шутка. Конечно, не медсестер, а всех. Ну, ты понимаешь…
– Я понимаю, – мать накрыла кружку сверху специальной крышкой, на крышке какие-то иероглифы, – юбка, пятно от рыбы, вечеринка медсестер, а когда ты будешь дома сегодня?
– Ну не знаю, – дочь капризно наморщила нос, – ну буду когда-нибудь. Сегодня. Или завтра.
Светлана со смехом убежала, а ее мать отправилась на поиски телефона, он звонил, не умолкал.
– Борис не у тебя? – не поздоровавшись, спросила Зоя, ее старинная приятельница и настоящая жена ее бывшего мужа. – Собирались выехать в семь из города, а его нету. И трубку не берет. Сволочь.
– Борис не у меня, – ответила Анна, отпивая чаю, – и не было, и не собирался, Зоя.
– Тьфу ты, черт! – выругалась та. – Ну что за человек, я прямо не знаю, договаривались в семь…
По традиции не прощаясь, Зоя повесила трубку. Анна даже не успела спросить, куда это они собрались выехать из города. Да и ладно.
Когда-то она, Зоя и их будущий муж все вместе учились на одном курсе, жили в одном общежитии, и Анна даже почти сама познакомила Бориса с подругой. Предполагалась какая-то вечеринка (точно не медсестер), вроде бы насчет ноябрьских праздников – тогда еще актуальных. Хотя история, как известно, вещь повторяющаяся. Мальчики разделывали страшно соленую селедку, девочки кромсали отваренные овощи в винегрет, все бы хорошо, но выяснилось, что нет свеклы. А свекла все-таки царица винегрета, и без нее никак. И тут встрепенулась одна девочка, Лена, она была не общежитская, городская, и вот она вскричала: «У меня как раз дома бабушка отварила четыре огромные свёклищи для пенсионерских салатов с чесноком и майонезом, я сейчас». И Лена резво убежала за одной из огромных свекл, торопясь успеть спасти ее от бабушкиного острого ножа. И в этот как раз промежуток времени стали собираться гости, выставлять на стол напитки и консервные банки, и гости спрашивали: «А почему мы никак не можем начать?» – и гостям отвечали: «Вот сейчас вернется Ленка со свеклой, тогда и начнем». Через небольшое время действительно вернулась Ленка, встретив по дороге Зою, купившую недостающего белого хлеба. Их встречает настоящее народное ликование, тем более что свекла оказывается уже аккуратно нарезанной и простым движением добавляется в винегрет. Счастливые и довольные, приступили непосредственно к празднованию, прозвучали какие-то абсолютно неподходящие, но ужасно смешные тосты, и тут Борис внезапно спросил, толкнув Анну в бок локтем, пребольно толкнув: «Все классно, но почему вы девушку Зою называете свеклой?» Громко так спросил, все замолчали и уставились на него вопросительно. Анна сначала не разобралась и стала глупо возражать в духе: «Вроде бы и выпил пока немного» – а потом внезапно поняла и стала смеяться, смеялась долго, и все вокруг смеялись тоже. Даже Зоя, она всегда была необидчива, правда, все годы учебы ей пришлось откликаться на плодоовощную кличку Свекла, да и потом еще какое-то время.
Вся эта история – с ней и с Борисом – была кривая, косая и чрезвычайно нелепая, и как-то Анна прямо ему сказала, что ему нужны две женщины для жизни, непременно Зоя и непременно она. «А Зою это как раз устраивает», – улыбнулся он. «Но меня-то нет», – ответила Анна. Тогда они и расстались окончательно в третий или десятый раз.
– Пока, Свекла, – сказала женщина молчащему телефону, а он разразился очередным звонком.
– Мама, – прокричала хитрая Светлана, – мама, я тебе забыла сказать одну вещь. Наверное, важную. Ну, вообще-то, не забыла, а специально решила сказать по телефону. Мы завтра придем с Олегом. Ну, знакомиться. Будь, пожалуйста, дома. Ты будешь дома?
– А что за Олег? Никогда не слышала от тебя про Олега. – Трубку Анна зажала между плечом и щекой – и собирала крошки со стола – рукой в руку. Вспомнила, что, согласно какой-то примете, смахивать сор в ладонь – к болезни. Дожидаясь ответа дочери, подумала, что смахивать сор на пол – к уборке.
– Ну как это, мама! – фальшиво возмутилась Светлана. – Я сто тысяч раз говорила тебе про Олега Васильевича, это доктор такой, мы еще летом познакомились, когда я в детской городской больнице проходила сестринскую практику, я тебе рассказывала, что он День Нептуна придумал… Для детского веселья…
– День Нептуна помню, – ответила Анна, – детское веселье помню, а вот про твою дружбу с Олегом Васильевичем не помню…
– Просто тебе это было неинтересно! – Матери показалось, что на том конце дочь лукаво улыбнулась.
– Ну ладно, до завтра, приготовь, пожалуйста, что-нибудь нормальное. Пирог. Жаркое. Отбивные. Бифштекс. Он мясо постоянно ест… Должны же мы на него произвести неотразимое впечатление? Как ты думаешь?
Поутру Анна сходила на рынок за мясом, выбрала роскошнейшую баранину. Баранина настойчиво потребовала приобретения правильного риса, сорта «девзира», такого матового, розоватого. У того же продавца-узбека она придирчиво нюхала сопутствующие пряности: зиру, тмин, куркуму, щупала ссохшийся барбарис. Плов, решила Анна, это будет плов. Выбирая все эти нюансы, столь важные для приготовления настоящего блюда, она думала о том, как же все-таки приятно готовить. Делать это со вкусом и желанием.
Дома замочила рис, поставила перекаливать масло. Сама присела на краешек табуретки с чашкой зеленого чая – аутентичность во всем. Все ее детство дед не разговаривал с отцом; причины их непонятной вражды Анна не знала, вопросов задавать не полагалось. Папа по субботам приготавливал плов. Когда в воздухе начинали витать ароматы кипящего растительного масла и брошенной бараньей косточки, необходимой по представлениям папы, дедушка закрывался в своей комнате, закладывая щели в дверях влажными тряпками, – утверждал, что дышать просто невозможно. А она, когда только заходила в субботу после школы в подъезд, немедленно наполнялась радостью и даже счастьем, как будто вдыхала их вместе с вкусным запахом плова. Анна любила его и сейчас, безболезненно перемещаясь на десятилетия назад, становясь на время маленькой девочкой, отличницей Нюрой – так ее называл папа. А дедушка специально звал Анной, чтобы отличаться. В сущности, они были безобидные оба.
Через пять минут после назначенного срока на пороге стояла счастливая Светлана и детский доктор Олег. Светлана особо не изменилась со вчерашнего дня, а детский доктор оказался широкоплечим блондином лет тридцати, гладковыбритые щеки, темные глаза – интересный контраст. На нем были черные брюки, мягкие на вид, черная кожаная куртка, черный свитер без высокого воротника и черный шелковый шарф. Казалось, он не просто предпочитает черный цвет, а купается в нем, наслаждаясь каждой каплей.
Он совершенно не походил на предыдущих поклонников дочери – веселых ровесников в приспущенных широких джинсах и балахонах с пестрыми принтами, и Анна удивленно рассматривала букет роз, который он преподнес ей с легким поклоном аккуратно причесанной головы.
– Приятно познакомиться, – глупо произнесла Анна, хотя никогда не говорила такой банальной общепринятой чепухи, и зачем-то протянула руку.
Детский доктор слегка сжал ее холодные пальцы, и вот тут все и началось. Анна даже на минуту вышла, вежливо извинившись и проводив дочь с гостем в гостиную, зашла в спальню и остановилась растерянно. Посмотрела на свою правую ладонь – она выглядела совершенно обычно, не покрылась волдырями, не посинела и не заросла густой шерстью. Но Анна чувствовала, что детский доктор Олег инфицировал ее контактно, брызнув в кровь непонятную горячку, лихорадку, смятение и непокой. Пальцы задрожали. Она обхватила правую ладонь своей же левой, сильно сдавила, стало больно.
– Мама, – позвала из прихожей незаметно выросшая дочка Светлана, – мама, я у тебя возьму в кошельке двести пятнадцать рублей. Мне для лабораторок нужно резиновых перчаток купить, я хочу сразу целую упаковку… И, кстати, жирное пятно на юбке. Ты не вывела еще?
– На какой юбке? – Женщина вышла в прихожую; дочь, не отрываясь, разглядывала себя в зеркале. Она уже была одета для выхода: узкие джинсы, тесная футболка с рожицей Баттерса из недетского мультика «Южный парк».
– На серебристой юбке! – На мгновение дочь отлепила глаза от собственного прелестного изображения и посмотрела на женщину: – Серебристая юбка с такими кандибоберами, похожими на змеек, шариков или кого-то еще такого. На Надиной свадьбе кто-то на меня заливную рыбу вывалил… с польским соусом…
– Первый раз слышу про рыбу с польским соусом, – честно ответила мать.
Чайник отработал и выключился с характерным звуком, напоминающем выстрел, женщина вернулась на кухню и ополоснула глиняную заварочную кружку кипятком.
– Мама, – дочь протопала следом на кухню, наверняка оставляя кружевные следы своими массивными солдатскими ботинками, – мама. Мне дичайше нужна эта юбка. Дичайше. В следующую пятницу юбилей у завотделением, и будет, как говорится, вечеринка медсестер, такая шутка. Конечно, не медсестер, а всех. Ну, ты понимаешь…
– Я понимаю, – мать накрыла кружку сверху специальной крышкой, на крышке какие-то иероглифы, – юбка, пятно от рыбы, вечеринка медсестер, а когда ты будешь дома сегодня?
– Ну не знаю, – дочь капризно наморщила нос, – ну буду когда-нибудь. Сегодня. Или завтра.
Светлана со смехом убежала, а ее мать отправилась на поиски телефона, он звонил, не умолкал.
– Борис не у тебя? – не поздоровавшись, спросила Зоя, ее старинная приятельница и настоящая жена ее бывшего мужа. – Собирались выехать в семь из города, а его нету. И трубку не берет. Сволочь.
– Борис не у меня, – ответила Анна, отпивая чаю, – и не было, и не собирался, Зоя.
– Тьфу ты, черт! – выругалась та. – Ну что за человек, я прямо не знаю, договаривались в семь…
По традиции не прощаясь, Зоя повесила трубку. Анна даже не успела спросить, куда это они собрались выехать из города. Да и ладно.
Когда-то она, Зоя и их будущий муж все вместе учились на одном курсе, жили в одном общежитии, и Анна даже почти сама познакомила Бориса с подругой. Предполагалась какая-то вечеринка (точно не медсестер), вроде бы насчет ноябрьских праздников – тогда еще актуальных. Хотя история, как известно, вещь повторяющаяся. Мальчики разделывали страшно соленую селедку, девочки кромсали отваренные овощи в винегрет, все бы хорошо, но выяснилось, что нет свеклы. А свекла все-таки царица винегрета, и без нее никак. И тут встрепенулась одна девочка, Лена, она была не общежитская, городская, и вот она вскричала: «У меня как раз дома бабушка отварила четыре огромные свёклищи для пенсионерских салатов с чесноком и майонезом, я сейчас». И Лена резво убежала за одной из огромных свекл, торопясь успеть спасти ее от бабушкиного острого ножа. И в этот как раз промежуток времени стали собираться гости, выставлять на стол напитки и консервные банки, и гости спрашивали: «А почему мы никак не можем начать?» – и гостям отвечали: «Вот сейчас вернется Ленка со свеклой, тогда и начнем». Через небольшое время действительно вернулась Ленка, встретив по дороге Зою, купившую недостающего белого хлеба. Их встречает настоящее народное ликование, тем более что свекла оказывается уже аккуратно нарезанной и простым движением добавляется в винегрет. Счастливые и довольные, приступили непосредственно к празднованию, прозвучали какие-то абсолютно неподходящие, но ужасно смешные тосты, и тут Борис внезапно спросил, толкнув Анну в бок локтем, пребольно толкнув: «Все классно, но почему вы девушку Зою называете свеклой?» Громко так спросил, все замолчали и уставились на него вопросительно. Анна сначала не разобралась и стала глупо возражать в духе: «Вроде бы и выпил пока немного» – а потом внезапно поняла и стала смеяться, смеялась долго, и все вокруг смеялись тоже. Даже Зоя, она всегда была необидчива, правда, все годы учебы ей пришлось откликаться на плодоовощную кличку Свекла, да и потом еще какое-то время.
Вся эта история – с ней и с Борисом – была кривая, косая и чрезвычайно нелепая, и как-то Анна прямо ему сказала, что ему нужны две женщины для жизни, непременно Зоя и непременно она. «А Зою это как раз устраивает», – улыбнулся он. «Но меня-то нет», – ответила Анна. Тогда они и расстались окончательно в третий или десятый раз.
– Пока, Свекла, – сказала женщина молчащему телефону, а он разразился очередным звонком.
– Мама, – прокричала хитрая Светлана, – мама, я тебе забыла сказать одну вещь. Наверное, важную. Ну, вообще-то, не забыла, а специально решила сказать по телефону. Мы завтра придем с Олегом. Ну, знакомиться. Будь, пожалуйста, дома. Ты будешь дома?
– А что за Олег? Никогда не слышала от тебя про Олега. – Трубку Анна зажала между плечом и щекой – и собирала крошки со стола – рукой в руку. Вспомнила, что, согласно какой-то примете, смахивать сор в ладонь – к болезни. Дожидаясь ответа дочери, подумала, что смахивать сор на пол – к уборке.
– Ну как это, мама! – фальшиво возмутилась Светлана. – Я сто тысяч раз говорила тебе про Олега Васильевича, это доктор такой, мы еще летом познакомились, когда я в детской городской больнице проходила сестринскую практику, я тебе рассказывала, что он День Нептуна придумал… Для детского веселья…
– День Нептуна помню, – ответила Анна, – детское веселье помню, а вот про твою дружбу с Олегом Васильевичем не помню…
– Просто тебе это было неинтересно! – Матери показалось, что на том конце дочь лукаво улыбнулась.
– Ну ладно, до завтра, приготовь, пожалуйста, что-нибудь нормальное. Пирог. Жаркое. Отбивные. Бифштекс. Он мясо постоянно ест… Должны же мы на него произвести неотразимое впечатление? Как ты думаешь?
Поутру Анна сходила на рынок за мясом, выбрала роскошнейшую баранину. Баранина настойчиво потребовала приобретения правильного риса, сорта «девзира», такого матового, розоватого. У того же продавца-узбека она придирчиво нюхала сопутствующие пряности: зиру, тмин, куркуму, щупала ссохшийся барбарис. Плов, решила Анна, это будет плов. Выбирая все эти нюансы, столь важные для приготовления настоящего блюда, она думала о том, как же все-таки приятно готовить. Делать это со вкусом и желанием.
Дома замочила рис, поставила перекаливать масло. Сама присела на краешек табуретки с чашкой зеленого чая – аутентичность во всем. Все ее детство дед не разговаривал с отцом; причины их непонятной вражды Анна не знала, вопросов задавать не полагалось. Папа по субботам приготавливал плов. Когда в воздухе начинали витать ароматы кипящего растительного масла и брошенной бараньей косточки, необходимой по представлениям папы, дедушка закрывался в своей комнате, закладывая щели в дверях влажными тряпками, – утверждал, что дышать просто невозможно. А она, когда только заходила в субботу после школы в подъезд, немедленно наполнялась радостью и даже счастьем, как будто вдыхала их вместе с вкусным запахом плова. Анна любила его и сейчас, безболезненно перемещаясь на десятилетия назад, становясь на время маленькой девочкой, отличницей Нюрой – так ее называл папа. А дедушка специально звал Анной, чтобы отличаться. В сущности, они были безобидные оба.
Через пять минут после назначенного срока на пороге стояла счастливая Светлана и детский доктор Олег. Светлана особо не изменилась со вчерашнего дня, а детский доктор оказался широкоплечим блондином лет тридцати, гладковыбритые щеки, темные глаза – интересный контраст. На нем были черные брюки, мягкие на вид, черная кожаная куртка, черный свитер без высокого воротника и черный шелковый шарф. Казалось, он не просто предпочитает черный цвет, а купается в нем, наслаждаясь каждой каплей.
Он совершенно не походил на предыдущих поклонников дочери – веселых ровесников в приспущенных широких джинсах и балахонах с пестрыми принтами, и Анна удивленно рассматривала букет роз, который он преподнес ей с легким поклоном аккуратно причесанной головы.
– Приятно познакомиться, – глупо произнесла Анна, хотя никогда не говорила такой банальной общепринятой чепухи, и зачем-то протянула руку.
Детский доктор слегка сжал ее холодные пальцы, и вот тут все и началось. Анна даже на минуту вышла, вежливо извинившись и проводив дочь с гостем в гостиную, зашла в спальню и остановилась растерянно. Посмотрела на свою правую ладонь – она выглядела совершенно обычно, не покрылась волдырями, не посинела и не заросла густой шерстью. Но Анна чувствовала, что детский доктор Олег инфицировал ее контактно, брызнув в кровь непонятную горячку, лихорадку, смятение и непокой. Пальцы задрожали. Она обхватила правую ладонь своей же левой, сильно сдавила, стало больно.