Страница:
"Того государя следует осудить за глупость, в чьем царстве нищенствуют
прославленные мудрецы, обладающие знаниями, которые достойны быть переданы
ученикам, и творящие прекрасные песни, каждое слово которых украшено
согласно шастрам" (Бхартрикари, Шатакараям).
С другой стороны,
"Если бы люди науки отреклись от мира, склонились бы перед ними головы
притеснителей и пошел бы за ними народ. Но они расточили свои знания для
сынов мира, чтобы добиться таким путем удела из того, что в руках их,
унизились они и стали презренными перед людьми" (Фудайл ибн Ийад).
Вообще, независимо от социально-политических условий тех или иных
стран, в наше время узкая специализация профессиональных ученых привела к
резкому сужению их кругозора. Интерес к пониманию основ утрачивается,
остается (и возрастает) прагматический интерес к технологии. Это проявляется
не только в естествознании, но и, что совсем уж странно, в гуманитарных
науках: вместо действительного изучения проблем общества процветает
политология (фактически, политтехнология, которая стала профессией
большинства философов), вместо изучения глубин человеческой психики -
прикладные подходы типа примитизированного нейро-лингвистического
программирования (НЛП). Все это замечательно работает (живущим в России
смешно доказывать эффективность политтехнологий как чисто манипулятивных
методов, то есть оболванивания), но вот беда - не имеет никакого отношения к
истине. В этом смысле можно говорить о расколе научного общественного
сознания на "элитарное" (Эйнштейн, Гейзенберг, Паули, положившие много сил и
нервов на принципиальные философские основания новой физики) и "массовое".
Массовое сознание мотивировано в основном таким сложным, но
неспецифическим для науки феноменом как мода. Профессионалу очевидно, что
массовые миграции физиков из "тяжелых фермионов" в "высокотемпературную
сверхпроводимость", потом в "манганиты с колоссальным магнитосопротивлением"
и т.п. в действительности не связаны напрямую с практической важностью всех
этих областей (хотя она и используется как аргумент для финансирующих
организаций и, отчасти, для самоуспокоения). Интересно отметить, что,
несмотря на затрачиваемые обществом колоссальные усилия и привлекаемые в
науку огромные человеческие ресурсы, крайне редко удается добиться полного
понимания изучаемой проблемы. Скорее "господствующие" объяснения меняются по
законам моды: пятнадцать лет назад носили зеленые шляпки (объясняли
высокотемпературную сверхпроводимость фононным механизмом), потом перешли на
красные (спиновые флуктуации), сейчас снова носят зеленые, потом перейдут на
синие, и т.д.
Все это можно, разумеется, сказать и более возвышенным языком.
Авторитетный современный философ-науковед И. Лакатос выдвинул концепцию
"исследовательской программы" как ключевого понятия, описывающего
эффективность тех или иных научных направлений. В несколько вульгаризованной
(но все-таки не искажающей основную идею) форме можно сказать, что успешная
исследовательская программа обеспечивает работой большое количество людей и
позволяет защитить большое количество диссертаций. Развитие науки можно
представить как своего рода дарвиновский естественный отбор среди
исследовательских программ; "истинность" здесь, вообще говоря, не при чем.
Так, в "Фальсификации и методологии научно-исследовательских программ"
Лакатос обсуждает "старую" полуклассическую боровскую теорию атома как
пример исключительно успешной исследовательской программы и резко критикует
с этой точки зрения современную квантовую механику. Надо ли говорить, как
отнесся бы к этому сам Бор, стремившийся в первую очередь не к
эффективности, а к постижению истины.
Как бы то ни было, очень многие серьезные авторы отмечают симптомы
глубокого кризиса современной естественной науки. В целом, наука как
духовный и социальный феномен сталкивается с теми же болезнями, что и
религия. Сюда относится, например, образование различных клановых школ-сект
узкой направленности, которые с ходу отвергают чуждые мнения. Кроме того,
появляются новые "отрасли" науки со своей логикой развития, посвященные
внутренним проблемам языков программирования, компьютерного оформления
документов, развлечений в виртуальном пространстве и т.д. В этих играх
постепенно забывается и утрачивается роль человека.
Но даже он нам дать не сможет
Того... чего в него не вложит
Рука лукавого жреца.
(Н.Матвеева. Компьютер)
Красивые и внешне убедительные образы на экране компьютера в "условных
цветах" вполне серьезно воспринимаются как реальность, в полной аналогии с
массовым сознанием. Не только для пренебрежительно третируемого "человека с
улицы", но и для интеллектуалов мир - это, в основном, то, что показывают на
телеэкране (см. В. Пелевин, Generation П), и разница между домашним
телевизором и монитором компьютера в этом смысле не принципиальна. Все это
можно рассматривать как частный пример обессмысливания мира, то есть явления
вполне эсхатологического.
Один из крупнейших физиков современности Р. Фейнман назвал выродившуюся
науку, заботящуюся о финансировании больше, чем об истине, "наукой
самолетопоклонников". При этом он имел в виду некую секту тихоокеанских
островитян, чья религия сводится к ритуалам, смысл которых им полностью
непонятен (подражание вполне осмысленным - в своей области - действиям
авиадиспетчеров). Как обсуждалось выше, "ритуальные" действия
самолетопоклонников находят аналогии не только в естественных, но и в
гуманитарных науках, особенно при их массовом применении. Например,
различные психологические методики, такие как НЛП, на практике часто
сводятся к чистой технике и отрываются от духовных корней. Вообще, массовое
вовлечение неподготовленных людей в любую духовную деятельность (к которым
по большому счету относится и наука) чревато утратой понимания ее исходного
смысла.
"Нынешние адепты совершенно не понимают Дхарму и уподобляются баранам,
обнюхивающим и облизывающим все, что попадается на их пути... Такие
последователи вступают в общину монахов с ложным сознанием, поднимая шум и
скандал. Они не достойны называться людьми, по-настоящему покинувшими свой
дом, а воистину являются обыкновенными домовладельцами" (Линцзи-лу - беседы
дзенского патриарха).
Более тривиальные, но не менее реальные опасности для науки вызваны
измельчанием мотивации (житейское преуспеяние вместо стремления к истине).
"Но я заметил отсутствие одной черты во всех науках
самолетопоклонников... Это научная честность, принцип научного мышления,
соответствующий полнейшей честности, честности, доведенной до крайности.
Например, если вы ставите эксперимент, вы должны сообщать обо всем, что, с
вашей точки зрения, может сделать его несостоятельным... Если вы
подозреваете, что какие- то детали могут поставить под сомнение вашу
интерпретацию - приведите их... Итак, главный принцип - не дурачить самого
себя... Здесь надо быть очень внимательным. А если вы не дурачите сами себя,
вам легко будет не дурачить других ученых. Здесь нужна просто обычная
честность... Люди... так стремятся к новым результатам в рекламных целях
(чтобы получить больше денег), что готовы обесценить сами эксперименты,
составляющие единственный смысл их деятельности" (Р. Фейнман. Успехи физ.
наук, 1986, т. 148, с. 509).
В историческом плане этот аспект кризиса науки связан, по-видимому, с
изменением ее статуса во время Второй мировой войны, причем особую роль
здесь сыграли американский и советский атомные проекты.
"Почти во все предыдущие эпохи в науку шли только те, кого не пугала
суровость труда и скудость результатов... Честолюбивые люди, относящиеся к
обществу недостаточно лояльно, или, выражаясь более изящно, не склонные
терзаться из-за того, что тратятся чужие деньги, когда-то боялись научной
карьеры как чумы. А со времен войны такого рода авантюристы, становившиеся
раньше биржевыми маклерами или светочами страхового бизнеса, буквально
наводнили науку. Нам пришлось отказываться от многих старых представлений.
Мы все знали, что у ученых есть свои недостатки. Среди нас были педанты,
любители спиртного, честолюбцы, но при нормальном положении вещей мы не
ожидали встретить в своей среде лжецов и интриганов" (Н. Винер. Я -
математик).
Можно себе представить (и, к сожалению, подкрепить эти представления
историческими примерами), во что превратилась бы религия, если бы стремление
к житейскому преуспеянию стало бы основной мотивацией священнослужителей.
Таким образом, основной постулат современной науки о возможности жесткого
разделения субъекта и объекта познания подвергается серьезному испытанию не
только в связи со сложными проблемами квантовой механики (см., например,
"Крылья Феникса"). Само будущее науки сейчас в значительной степени
определяется не ее внутренними трудностями, противоречиями и т.п., а тем
тривиальным, на первый взгляд, обстоятельством, что науку делают люди,
отягощенные всеми предрассудками и моральными болезнями своей эпохи и
общества. В "массовой" науке, где все поставлено на поток, постепенно
теряются ее личностные основы.
"Моральные качества выдающейся личности имеют, возможно, большее
значение для данного поколения и всего хода истории, чем ее чисто
интеллектуальные достижения. Последние зависят от величия характера в
значительно большей степени, чем это обычно принято считать" (А.Эйнштейн.
Собр. научн. трудов, т.4, с.193).
В связи с дороговизной серьезных экспериментальных установок и широким
распространением компьютеров становится все труднее проверять результаты,
полученные другими исследователями, и все меньше желающих этим заниматься.
Если говорить о теоретической физике (идейной основе современного
естествознания), можно еще отметить неоднозначное влияние прогресса
математического аппарата на качество научной продукции: становится все легче
публиковать работы, "очень похожие на настоящие", но по существу
бессодержательные (ситуация, аналогичная вырождению религии в сторону
формальной "каббалистической" магии). Все это неизбежно приводит к росту
доли неправильных и бесполезных работ в общем числе публикаций и, в
тенденции, может обессмыслить научную работу как таковую.
"Кризис наук состоит не в границах их умения, а в сознании их смысла. С
распадом целого перед неизмеримостью знания встал вопрос, стоит ли оно
знания. Там, где знание, лишенное целостного мировоззрения, лишь правильно,
оно ценится по причине технической пригодности. Оно погружается в
бездонность того, что, собственно говоря, никого не интересует... Не
имманентное развитие науки в достаточной мере объясняет кризис, а лишь
человек, которого затрагивает научная ситуация. Не наука сама по себе, а он
сам в ней находится в состоянии кризиса. Историко-социологическая причина
этого кризиса заключена в массовом существовании. Факт превращения
свободного исследования отдельных людей в научное предприятие привел к тому,
что каждый считает себя способным в нем участвовать, если только он обладает
рассудком и прилежанием... Огромное количество печатной научной продукции
становится, наконец, в ряде областей выставкой хаотического потока, по
существу, непонятых уже capita mortua [мертвая голова] некогда живого
мышления в головах людей массы" (К. Ясперс. Смысл и назначение истории).
С другой стороны, в обществе в целом, а также в "научном сообществе"
как его части растет понимание того, что нынешнее положение нетерпимо и что
дальше так продолжаться не может. В отравленной духовной атмосфере
современного "общества потребления" и наука, и религия подвержены опасным и
неприятным мутациям. В обоих случаях корпоративные интересы профессиональных
сообществ начинают доминировать над "сутью дела", если воспользоваться
названием известного романа Грэма Грина.
Реакция на эти процессы тоже зачастую принимает не менее, если не более
уродливые формы. В качестве общеизвестного примера можно привести возню
вокруг так называемых "торсионных полей". Разумеется, само по себе
стремление выйти за рамки современной физики не заслуживает осуждения. Беда
как раз в недостаточной радикальности этого стремления и в необоснованных
попытках распространить дух и методы современного естествознания на
"запретную" область. Говорить о сознании как о "полевой форме материи",
забыв весь духовный опыт человечества, - значит пытаться усвоить и развить
худшее в нынешней науке - ее некорректные претензии на всеобщность и
глобальность. Сомнительность экспериментальных результатов и теоретических
построений является уже неизбежным следствием недопустимости подобных
интерполяций. Фактический основоположник "торсионного" направления Н. А.
Козырев (почти не упоминаемый в работах последователей, что тоже достаточно
типично), по-видимому, основывался на каких-то личных мистических озарениях,
к сожалению, под воздействием сциентистского "духа времени" изложенных в
неадекватной "естественнонаучной" форме. Сейчас это вполне процветающая
отрасль шоу-бизнеса, вполне успешно конкурирующая по "товарообороту" с
официальной академической российской наукой. Последняя, в свою очередь,
слишком озабочена проблемами своего престижа, да и физического выживания,
чтобы всерьез беспокоиться о каком-то там "духовном измерении". В результате
официальная "борьба с лженаукой", несмотря на основательность предпосылок,
воспринимается обществом скорее в контексте банальных рыночных разборок, чем
как свидетельство заботы о духовном здоровье страны. К большому сожалению,
этот же рыночный привкус ощущается и в религиозной жизни, например, в
действительно очень непростом и болезненном вопросе о взаимоотношениях
различных христианских конфессий. Впрочем, как неоднократно подчеркивалось
выше, и на благополучном по нашим меркам Западе забота о привлекательности
упаковки (все равно - жевательной резинки, "духовных учений" или научных
результатов) давно уже оттеснила заботу об Истине.
Мы полагаем поэтому, что механически понимаемый "возврат" к традиции
способен лишь усугубить кризис современной науки. Рассмотренные выше попытки
такого возврата апеллируют не к религиозным, а к магическим аспектам
традиции.
"Надеюсь, в свое время мы [бесы] так научимся разбавлять науку эмоциями
и мифами, что вера в нас (под измененным названием) проберется и обоснуется
в них, тогда как душа человека останется закрытой для веры во Врага [т.е. в
Бога; текст написан от имени беса]... Если нам когда-либо удастся создать
изделие высшего качества - мага-материалиста, не только использующего, но и
почитающего то, что он туманно и расплывчато называет "силами", отрицая при
этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу" (К. Льюис. Письма
Баламута).
"Прагматическое" язычество, несомненно, "хуже" (опаснее) материализма,
потому что дает больше возможностей, которые легко могут быть использованы в
дурных или темных целях, а также укрепляет человеческую глупость, эгоизм и
чувство собственной важности.
Разумеется, мы не хотим сказать, что ситуация с наукой - какая-то
особенно неблагополучная. Речь идет о явлениях вполне глобальных, просто нам
лично проще проследить общие эсхатологические процессы на примерах,
связанных с профессиональной деятельностью. Другие, вероятно, могли бы
написать лучше об эсхатологии современного бизнеса, современной политики,
современного парикмахерского искусства, и т.д., и т.п. У мира как целого
надежды, в общем, нет. Но надежда всегда есть у личности, у внутреннего
человека, ибо Тот, Кто в нас больше того, кто в мире (1 Иоанна 4:4).
Снаружи - студеная ночь пустыни. Эта, другая ночь - внутри -
разгорается все жарче.
Пусть ландшафт покрыла колючая корка, здесь у нас мягкий сад.
Континенты взорваны, города и селения - все
превращается в сожженный почерневший шар.
Услышанные нами новости полны скорби об этом будущем,
но настоящая новость здесь, внутри,
состоит в том, что вообще нет никаких новостей.
(Руми. Диван, пер. Л. Тираспольского)
прославленные мудрецы, обладающие знаниями, которые достойны быть переданы
ученикам, и творящие прекрасные песни, каждое слово которых украшено
согласно шастрам" (Бхартрикари, Шатакараям).
С другой стороны,
"Если бы люди науки отреклись от мира, склонились бы перед ними головы
притеснителей и пошел бы за ними народ. Но они расточили свои знания для
сынов мира, чтобы добиться таким путем удела из того, что в руках их,
унизились они и стали презренными перед людьми" (Фудайл ибн Ийад).
Вообще, независимо от социально-политических условий тех или иных
стран, в наше время узкая специализация профессиональных ученых привела к
резкому сужению их кругозора. Интерес к пониманию основ утрачивается,
остается (и возрастает) прагматический интерес к технологии. Это проявляется
не только в естествознании, но и, что совсем уж странно, в гуманитарных
науках: вместо действительного изучения проблем общества процветает
политология (фактически, политтехнология, которая стала профессией
большинства философов), вместо изучения глубин человеческой психики -
прикладные подходы типа примитизированного нейро-лингвистического
программирования (НЛП). Все это замечательно работает (живущим в России
смешно доказывать эффективность политтехнологий как чисто манипулятивных
методов, то есть оболванивания), но вот беда - не имеет никакого отношения к
истине. В этом смысле можно говорить о расколе научного общественного
сознания на "элитарное" (Эйнштейн, Гейзенберг, Паули, положившие много сил и
нервов на принципиальные философские основания новой физики) и "массовое".
Массовое сознание мотивировано в основном таким сложным, но
неспецифическим для науки феноменом как мода. Профессионалу очевидно, что
массовые миграции физиков из "тяжелых фермионов" в "высокотемпературную
сверхпроводимость", потом в "манганиты с колоссальным магнитосопротивлением"
и т.п. в действительности не связаны напрямую с практической важностью всех
этих областей (хотя она и используется как аргумент для финансирующих
организаций и, отчасти, для самоуспокоения). Интересно отметить, что,
несмотря на затрачиваемые обществом колоссальные усилия и привлекаемые в
науку огромные человеческие ресурсы, крайне редко удается добиться полного
понимания изучаемой проблемы. Скорее "господствующие" объяснения меняются по
законам моды: пятнадцать лет назад носили зеленые шляпки (объясняли
высокотемпературную сверхпроводимость фононным механизмом), потом перешли на
красные (спиновые флуктуации), сейчас снова носят зеленые, потом перейдут на
синие, и т.д.
Все это можно, разумеется, сказать и более возвышенным языком.
Авторитетный современный философ-науковед И. Лакатос выдвинул концепцию
"исследовательской программы" как ключевого понятия, описывающего
эффективность тех или иных научных направлений. В несколько вульгаризованной
(но все-таки не искажающей основную идею) форме можно сказать, что успешная
исследовательская программа обеспечивает работой большое количество людей и
позволяет защитить большое количество диссертаций. Развитие науки можно
представить как своего рода дарвиновский естественный отбор среди
исследовательских программ; "истинность" здесь, вообще говоря, не при чем.
Так, в "Фальсификации и методологии научно-исследовательских программ"
Лакатос обсуждает "старую" полуклассическую боровскую теорию атома как
пример исключительно успешной исследовательской программы и резко критикует
с этой точки зрения современную квантовую механику. Надо ли говорить, как
отнесся бы к этому сам Бор, стремившийся в первую очередь не к
эффективности, а к постижению истины.
Как бы то ни было, очень многие серьезные авторы отмечают симптомы
глубокого кризиса современной естественной науки. В целом, наука как
духовный и социальный феномен сталкивается с теми же болезнями, что и
религия. Сюда относится, например, образование различных клановых школ-сект
узкой направленности, которые с ходу отвергают чуждые мнения. Кроме того,
появляются новые "отрасли" науки со своей логикой развития, посвященные
внутренним проблемам языков программирования, компьютерного оформления
документов, развлечений в виртуальном пространстве и т.д. В этих играх
постепенно забывается и утрачивается роль человека.
Но даже он нам дать не сможет
Того... чего в него не вложит
Рука лукавого жреца.
(Н.Матвеева. Компьютер)
Красивые и внешне убедительные образы на экране компьютера в "условных
цветах" вполне серьезно воспринимаются как реальность, в полной аналогии с
массовым сознанием. Не только для пренебрежительно третируемого "человека с
улицы", но и для интеллектуалов мир - это, в основном, то, что показывают на
телеэкране (см. В. Пелевин, Generation П), и разница между домашним
телевизором и монитором компьютера в этом смысле не принципиальна. Все это
можно рассматривать как частный пример обессмысливания мира, то есть явления
вполне эсхатологического.
Один из крупнейших физиков современности Р. Фейнман назвал выродившуюся
науку, заботящуюся о финансировании больше, чем об истине, "наукой
самолетопоклонников". При этом он имел в виду некую секту тихоокеанских
островитян, чья религия сводится к ритуалам, смысл которых им полностью
непонятен (подражание вполне осмысленным - в своей области - действиям
авиадиспетчеров). Как обсуждалось выше, "ритуальные" действия
самолетопоклонников находят аналогии не только в естественных, но и в
гуманитарных науках, особенно при их массовом применении. Например,
различные психологические методики, такие как НЛП, на практике часто
сводятся к чистой технике и отрываются от духовных корней. Вообще, массовое
вовлечение неподготовленных людей в любую духовную деятельность (к которым
по большому счету относится и наука) чревато утратой понимания ее исходного
смысла.
"Нынешние адепты совершенно не понимают Дхарму и уподобляются баранам,
обнюхивающим и облизывающим все, что попадается на их пути... Такие
последователи вступают в общину монахов с ложным сознанием, поднимая шум и
скандал. Они не достойны называться людьми, по-настоящему покинувшими свой
дом, а воистину являются обыкновенными домовладельцами" (Линцзи-лу - беседы
дзенского патриарха).
Более тривиальные, но не менее реальные опасности для науки вызваны
измельчанием мотивации (житейское преуспеяние вместо стремления к истине).
"Но я заметил отсутствие одной черты во всех науках
самолетопоклонников... Это научная честность, принцип научного мышления,
соответствующий полнейшей честности, честности, доведенной до крайности.
Например, если вы ставите эксперимент, вы должны сообщать обо всем, что, с
вашей точки зрения, может сделать его несостоятельным... Если вы
подозреваете, что какие- то детали могут поставить под сомнение вашу
интерпретацию - приведите их... Итак, главный принцип - не дурачить самого
себя... Здесь надо быть очень внимательным. А если вы не дурачите сами себя,
вам легко будет не дурачить других ученых. Здесь нужна просто обычная
честность... Люди... так стремятся к новым результатам в рекламных целях
(чтобы получить больше денег), что готовы обесценить сами эксперименты,
составляющие единственный смысл их деятельности" (Р. Фейнман. Успехи физ.
наук, 1986, т. 148, с. 509).
В историческом плане этот аспект кризиса науки связан, по-видимому, с
изменением ее статуса во время Второй мировой войны, причем особую роль
здесь сыграли американский и советский атомные проекты.
"Почти во все предыдущие эпохи в науку шли только те, кого не пугала
суровость труда и скудость результатов... Честолюбивые люди, относящиеся к
обществу недостаточно лояльно, или, выражаясь более изящно, не склонные
терзаться из-за того, что тратятся чужие деньги, когда-то боялись научной
карьеры как чумы. А со времен войны такого рода авантюристы, становившиеся
раньше биржевыми маклерами или светочами страхового бизнеса, буквально
наводнили науку. Нам пришлось отказываться от многих старых представлений.
Мы все знали, что у ученых есть свои недостатки. Среди нас были педанты,
любители спиртного, честолюбцы, но при нормальном положении вещей мы не
ожидали встретить в своей среде лжецов и интриганов" (Н. Винер. Я -
математик).
Можно себе представить (и, к сожалению, подкрепить эти представления
историческими примерами), во что превратилась бы религия, если бы стремление
к житейскому преуспеянию стало бы основной мотивацией священнослужителей.
Таким образом, основной постулат современной науки о возможности жесткого
разделения субъекта и объекта познания подвергается серьезному испытанию не
только в связи со сложными проблемами квантовой механики (см., например,
"Крылья Феникса"). Само будущее науки сейчас в значительной степени
определяется не ее внутренними трудностями, противоречиями и т.п., а тем
тривиальным, на первый взгляд, обстоятельством, что науку делают люди,
отягощенные всеми предрассудками и моральными болезнями своей эпохи и
общества. В "массовой" науке, где все поставлено на поток, постепенно
теряются ее личностные основы.
"Моральные качества выдающейся личности имеют, возможно, большее
значение для данного поколения и всего хода истории, чем ее чисто
интеллектуальные достижения. Последние зависят от величия характера в
значительно большей степени, чем это обычно принято считать" (А.Эйнштейн.
Собр. научн. трудов, т.4, с.193).
В связи с дороговизной серьезных экспериментальных установок и широким
распространением компьютеров становится все труднее проверять результаты,
полученные другими исследователями, и все меньше желающих этим заниматься.
Если говорить о теоретической физике (идейной основе современного
естествознания), можно еще отметить неоднозначное влияние прогресса
математического аппарата на качество научной продукции: становится все легче
публиковать работы, "очень похожие на настоящие", но по существу
бессодержательные (ситуация, аналогичная вырождению религии в сторону
формальной "каббалистической" магии). Все это неизбежно приводит к росту
доли неправильных и бесполезных работ в общем числе публикаций и, в
тенденции, может обессмыслить научную работу как таковую.
"Кризис наук состоит не в границах их умения, а в сознании их смысла. С
распадом целого перед неизмеримостью знания встал вопрос, стоит ли оно
знания. Там, где знание, лишенное целостного мировоззрения, лишь правильно,
оно ценится по причине технической пригодности. Оно погружается в
бездонность того, что, собственно говоря, никого не интересует... Не
имманентное развитие науки в достаточной мере объясняет кризис, а лишь
человек, которого затрагивает научная ситуация. Не наука сама по себе, а он
сам в ней находится в состоянии кризиса. Историко-социологическая причина
этого кризиса заключена в массовом существовании. Факт превращения
свободного исследования отдельных людей в научное предприятие привел к тому,
что каждый считает себя способным в нем участвовать, если только он обладает
рассудком и прилежанием... Огромное количество печатной научной продукции
становится, наконец, в ряде областей выставкой хаотического потока, по
существу, непонятых уже capita mortua [мертвая голова] некогда живого
мышления в головах людей массы" (К. Ясперс. Смысл и назначение истории).
С другой стороны, в обществе в целом, а также в "научном сообществе"
как его части растет понимание того, что нынешнее положение нетерпимо и что
дальше так продолжаться не может. В отравленной духовной атмосфере
современного "общества потребления" и наука, и религия подвержены опасным и
неприятным мутациям. В обоих случаях корпоративные интересы профессиональных
сообществ начинают доминировать над "сутью дела", если воспользоваться
названием известного романа Грэма Грина.
Реакция на эти процессы тоже зачастую принимает не менее, если не более
уродливые формы. В качестве общеизвестного примера можно привести возню
вокруг так называемых "торсионных полей". Разумеется, само по себе
стремление выйти за рамки современной физики не заслуживает осуждения. Беда
как раз в недостаточной радикальности этого стремления и в необоснованных
попытках распространить дух и методы современного естествознания на
"запретную" область. Говорить о сознании как о "полевой форме материи",
забыв весь духовный опыт человечества, - значит пытаться усвоить и развить
худшее в нынешней науке - ее некорректные претензии на всеобщность и
глобальность. Сомнительность экспериментальных результатов и теоретических
построений является уже неизбежным следствием недопустимости подобных
интерполяций. Фактический основоположник "торсионного" направления Н. А.
Козырев (почти не упоминаемый в работах последователей, что тоже достаточно
типично), по-видимому, основывался на каких-то личных мистических озарениях,
к сожалению, под воздействием сциентистского "духа времени" изложенных в
неадекватной "естественнонаучной" форме. Сейчас это вполне процветающая
отрасль шоу-бизнеса, вполне успешно конкурирующая по "товарообороту" с
официальной академической российской наукой. Последняя, в свою очередь,
слишком озабочена проблемами своего престижа, да и физического выживания,
чтобы всерьез беспокоиться о каком-то там "духовном измерении". В результате
официальная "борьба с лженаукой", несмотря на основательность предпосылок,
воспринимается обществом скорее в контексте банальных рыночных разборок, чем
как свидетельство заботы о духовном здоровье страны. К большому сожалению,
этот же рыночный привкус ощущается и в религиозной жизни, например, в
действительно очень непростом и болезненном вопросе о взаимоотношениях
различных христианских конфессий. Впрочем, как неоднократно подчеркивалось
выше, и на благополучном по нашим меркам Западе забота о привлекательности
упаковки (все равно - жевательной резинки, "духовных учений" или научных
результатов) давно уже оттеснила заботу об Истине.
Мы полагаем поэтому, что механически понимаемый "возврат" к традиции
способен лишь усугубить кризис современной науки. Рассмотренные выше попытки
такого возврата апеллируют не к религиозным, а к магическим аспектам
традиции.
"Надеюсь, в свое время мы [бесы] так научимся разбавлять науку эмоциями
и мифами, что вера в нас (под измененным названием) проберется и обоснуется
в них, тогда как душа человека останется закрытой для веры во Врага [т.е. в
Бога; текст написан от имени беса]... Если нам когда-либо удастся создать
изделие высшего качества - мага-материалиста, не только использующего, но и
почитающего то, что он туманно и расплывчато называет "силами", отрицая при
этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу" (К. Льюис. Письма
Баламута).
"Прагматическое" язычество, несомненно, "хуже" (опаснее) материализма,
потому что дает больше возможностей, которые легко могут быть использованы в
дурных или темных целях, а также укрепляет человеческую глупость, эгоизм и
чувство собственной важности.
Разумеется, мы не хотим сказать, что ситуация с наукой - какая-то
особенно неблагополучная. Речь идет о явлениях вполне глобальных, просто нам
лично проще проследить общие эсхатологические процессы на примерах,
связанных с профессиональной деятельностью. Другие, вероятно, могли бы
написать лучше об эсхатологии современного бизнеса, современной политики,
современного парикмахерского искусства, и т.д., и т.п. У мира как целого
надежды, в общем, нет. Но надежда всегда есть у личности, у внутреннего
человека, ибо Тот, Кто в нас больше того, кто в мире (1 Иоанна 4:4).
Снаружи - студеная ночь пустыни. Эта, другая ночь - внутри -
разгорается все жарче.
Пусть ландшафт покрыла колючая корка, здесь у нас мягкий сад.
Континенты взорваны, города и селения - все
превращается в сожженный почерневший шар.
Услышанные нами новости полны скорби об этом будущем,
но настоящая новость здесь, внутри,
состоит в том, что вообще нет никаких новостей.
(Руми. Диван, пер. Л. Тираспольского)