Страница:
Интересно, кстати, а были ли они знакомы? Вообще-то, не похоже, Крис бы сказала. Но, с другой стороны, вполне могли бы.
Машка, где ты? Жива ли? Если что, пусть бы хоть смерть легкой была… Все эти годы он запрещал себе думать о своей «бывшей» как о мертвой. Для него Маша все равно всегда живая будет. И, почему, кстати, «бывшая»? Развестись-то они так и не успели…
«Машка, Машенька, хорошая моя», – как же он тогда обиделся-то на нее, дурень. А за что, спрашивается? За то, что не оценила его жертвы? Так и не приняла его – такого… Не простила, что стал работать с Ратом. Самовлюбленный индюк ты, Гринев! Даже не попытался вернуть ее тогда…
– Ты не ори громко-то, а то я ведь пойду!
Со стороны они оба, и Гринев, и Ратников, были похожи на двух петухов, готовых рвать друг друга до последнего.
– Да вали! А я подмогну, пинком под задницу!
– Нет, ты сначала меня послушай! Если уйду, кому лучше будет?! Ведь даже если не поверят, даже если в дурку меня упекут, тебе-то тоже – кранты!
Эх, блефуешь, Сашенька, блефуешь. Хоть и профан в этих делах, но понимаешь – ничего ему не кранты! Вывернется ведь… Но и отступать тоже нельзя.
Саша решительно уселся – не будет же Ратников его за шкирку выкидывать? Огласки он точно побоится.
– Никуда я не пойду. А ты, мразь, или выслушаешь меня, или… – что «или» он и сам не знал. К удивлению, на Феликса это возымело действие: он побледнел, на скулах заходили желваки, а глаза стали белыми от ярости, но – сдержался, и сквозь зубы процедил:
– За мразь, ты, скотина, отдельно ответишь. Но пока говори.
– Вот и обменялись любезностями. А теперь – слушай. У меня есть к тебе предложение. Ты в курсе, что вчера материал на Машку в прокуратуру ушел?
– Ближе к телу!
Саша не обратил на реплику внимания.
– Мне надо только одно: пусть ее оставят в покое. Пусть уволят, но только, чтоб никакого дела. Как ты это сделаешь, меня не касается. А я…
– Что ты? Ты думаешь, я всесильный?!
Саша отметил про себя это «всесильный», усмехнулся – клиент готов, торг пошел!
– Не знаю. И знать не хочу, если честно. Но, думаю, тебя привлечет, как это там у вас… стопроцентная раскрываемость?
– С чего ты взял? Да по барабану мне все это! Я и так нарисую в отчете что захочу.
– И все-таки. Бумага – бумагой, а я в реале предлагаю.
– И как ты это сделаешь?
Вот это уже деловой разговор.
– А как я узнал, что ты дело-то спер? И как все это было?
– И как?
– Честно? Увидел. Помнишь, в обморок тогда грохнулся? И не спрашивай подробности. Как работает, сказать все равно не смогу. Но работает, сам же убедился! Хочешь, проверим еще раз?
– Поехали!
– Так, специфику нашей работы тебе знать не для чего. Но оформить кое-что придется. И чтоб не удивлялся, теперь ты у нас будешь числиться как… – Ратников задумался ровно на секунду. Или, может, это была театральная пауза? – Грин, Алекс Грин!..
Маша восприняла его поступок как сделку с дьяволом: душу продал! Был скандал, потом примирение. Потом Маше сказали, что дело спустили на тормозах, но уволиться ей все-таки придется… Нет, жена не обвинила его во всех своих бедах, глупо было бы. Но она не смирилась с его второй сущностью. С Алексом. Хотя он и не рассказал ей всех подробностей. В ход пошли психологи-психиатры, потом бабки-экстрасенсы… Саша встречаться отказывался. В чем-то ведь жена была права: он действительно продал Рату свою душу.
Нельзя сказать, что новые способности, а особенно – сопутствующие каждому трансу неприятные, болезненные ощущения не беспокоили его. Но была и другая сторона. Саша (или уже Алекс?) вдруг осознал, какую власть он имеет надо всеми. Ведь стоит только сказать слово! И это нравилось ему, это чувство возбуждало, пьянило. Он полюбил театральные эффекты: нравилось наблюдать за произведенным впечатлением. Завел себе черный кожаный плащ, шляпу с полями… Шпион Гадюкин… Все, что было с ним прежде, казалось теперь неважным, второстепенным, мелким. Настоящая жизнь – вот она, сейчас. Алекс придирчиво наблюдал за своим даром: как он меняется, в какую сторону развивается, можно ли контролировать видения, и как это сделать? Но как все это было объяснить Маше?
Он честно пытался, и не раз. Ответом были слезы и новые скандалы. Кошмар тянулся целый год. Потом был выкидыш, депрессия, больница. Выйдя оттуда, Маша к нему не вернулась. А через полтора месяца мир перестал существовать…
Интересно, а как бы повела себя на ее месте Кристи? Смогла бы она принять его? Поняла бы? Хотя… Странный вопрос, неуместный: ведь она уже приняла его. Таким, какой он есть. А может, просто выдумала его для себя? Как бы там ни было, но Крис никогда не знала Сашу Гринева. Только Алекса Грина, человека, которого все сторонятся, которого откровенно не любят. И, тем не менее, она упорно называет его Сашей. Странно… Вот он пришел к ней сегодня, и они говорили, будто только вчера прервали начатый ранее разговор. А ведь за все предыдущие без малого двадцать лет они не сказали друг другу столько, сколько наговорили сейчас. И она не боится, не презирает его. Ей не противно было взять из его рук эту кастрюльку. Из рук палача. Да-да, палача, именно так! А кто же он, если не палач?.. Всегда был палачом!
Нет, так больше невозможно! «Допить, что ли, этот злосчастный вискарь? Может, тогда я усну, наконец? – Алекс посмотрел на бутылку. – Ладно, живи. Не усну – пойду в душ. Он холодный, говорят, помогает…»
Но на сей раз он уснул, едва приняв горизонтальное положение.
Глава 5
10 ноября. С 06.00 до 14.00. Станция Гражданский проспект
Поспать Кристи не удалось. Виной тому – многолетняя привычка всегда просыпаться в одно и то же время. Вот и тут, стоило шуму с платформы проникнуть сквозь тонкую дверь, как женщина открыла глаза: организм, вернее, одна его часть, скомандовала: «Пора вставать!». Правда, вторая его часть тут же этому воспротивилась и даже одержала небольшую победу, но крепко уснуть все равно не удалось. Кристи в полудреме полежала еще немножко, подождала, пока народ разойдется, потом встала. Состояние было ужасное: впечатление такое, будто вчера по ней проехался каток. Впридачу болела голова, подташнивало, в горле противно першило, а из носа постоянно лилась водичка. И знобило. Разболелась-таки!
Работать не хотелось. Вообще ничего не хотелось, лечь бы и лежать вот так, весь день. Жалеть себя она не стала, ну если только совсем чуточку, как же без этого-то? А вообще сама виновата – знала, куда едет, могла бы и потеплее одеться. Так что нечего нюни распускать! Подъем, никто тебя заменить все равно не сможет! И плакаться нечего – Мамба пропасть не даст, придумает что-нибудь. Только сначала душ: без завтрака, положим, она обойдется, есть не хочется совсем, но вот помыться надо обязательно. Подумав немножко, Кристи присоединила к банно-туалетным принадлежностям и свои рабочие записи: возвращаться к себе просто не было сил.
В утренние часы в душевой всегда было мало народа, а Кристи еще и пришла, когда большинство уже разошлось по рабочим местам. Хорошо, ждать никого не надо. Мысленно пропев «осанну» неизвестному проектировщику станции, предусмотревшему систему водоотведения, благодаря которой они не знали проблем с водой, и местным «академикам», решившим проблему с электроэнергией, она с удовольствием подставила тело под горячие струи. Душ – не баня, конечно, так, мазня. Но на безрыбье и рак – рыба. Другие, может, и такого не имеют… Блаженство!
Из душевой она вышла разомлевшая и с жутким желанием бросить все и просто отправиться спать. Возможно, другой на ее месте так бы и поступил, но Кристи слишком хорошо знала себя: ни уснуть, ни спокойно предаваться безделью она все равно не сможет. Так что сон откладывается: арбайтен! Запоздало подумала, что распаренная, а на станции прохладно. Поэтому в столовку придется-таки зайти – там тепло, обсохнет, и тогда уж – к Мамбе.
– Теть Крысь, теть Крысь! Доброе утро! А можно к тебе вечером в гости?
Маринка, девчонка соседская. На вид ей – не больше десяти, маленькая, худенькая. Даже по нынешним, скудным на богатырей и красавиц временам, она казалась дурнушкой: к маленькому росту и неестественной – до прозрачности – худобе прилагались жиденькие светлые волосенки, белесые ресницы над светло-голубыми глазами, бледная, синюшного оттенка, кожа. Правда, по части своей внешности Маринка не расстраивалась, была бойкой не по годам и вовсю верховодила местными шалопаями, в том числе и мальчишками. Да и что ей, в ее-то возрасте? Вот через годок-другой, когда невеститься начнет… Хотя… Может, она, как тот Гадкий утенок, возьмет, да и превратится в Лебедя?
– Марин, что не в школе?
– А у меня горло заболело, мамка идти не велела.
Школу Маринка не любила – ну не шла у нее учеба!
– Прогульщица… Ладно, доктора нашего нет сейчас, так что тебе за ним бежать. Знаешь, куда?
Девочка засмеялась: кто же этого не знает? Все свободное время Мамба проводил в станционном детском саду: детей он обожал, и они платили ему той же монетой. Поэтому многие поначалу удивлялись, что доктор жил одиноко, без семьи, хотя на отсутствие претенденток на его руку и сердце пожаловаться Димка бы не мог. Причину, по которой Мамба так и остался холостяком, никто на станции, да, пожалуй, и за ее пределами, не знал. Сам он на эту тему не распространялся, в ответ на вопросы – отшучивался. Правду мог знать только Рат: закон, гласивший, что неженатых мужчин в Конфедерации быть не должно, на доктора, как бы, не распространялся. А это могло быть только с согласия всесильного владыки.
Мамба вернулся один, без Маринки.
– Привет, узнать пришла?
– А эта где? Больная?
– Она такая же больная, как я – белый человек. Прогульщица и притворщица!
– Злой ты, – Кристи улыбнулась, показывая, что шутит.
– Не злой, а справедливый! Что из нее вырастет, если с детства врать научится?
– Не ту специальность ты выбрал.
– Крис, ты меня обижаешь. Я что, плохой доктор? А мед – это судьба: и мамка с папкой, и бабуля, царствие им небесное, были врачами. Разве бы они мой пед пережили?
– Тогда бы своих завел, и воспитывал!
– Крис, брэк! Не подкатывайся, знаешь же, тема закрыта. Давай лучше разбираться в твоих покойниках.
– Ага, только любопытно, сам знаешь… Мазая привезли, значит?
– Угу. А куда они денутся? Я проконтролировал с утра. А с Лорой вчера еще закончил. С кого начнем?
Кристи хотела ответить, что с Лоры, но закашлялась сухим, раздирающим грудь кашлем.
– Ого! Может, ну их, покойников? Не сбегут, чай. Давай лучше тобой займемся?
– Дим, так и я, вроде, бежать никуда не собираюсь. Как бы тоже сдаваться пришла, ты ж кудесник, все как надо сделаешь. Так что давай про покойников начнем? С ними возни меньше.
– Как скажешь, начальник. Ты сама-то на них посмотришь?
– Не, смотреть не буду, что я там не видала? Рассказывай давай.
– Тогда с Лоры? Жалко девочку, хорошая была, славная… Ну, тут все ясно и, вроде как, понятно. Задушили. И точно могу сказать, если это имеет значение, – не насиловали. Ну, по крайней мере, не вчера.
– Это как понять?!
– Как-как? Девушка видная, половая зрелость давно наступила. Так что про секс она явно не из рассказов знала. Но вчера ни с кем и ничего у нее не было, ни добровольно, ни по принуждению. Вот так.
Кристи, если честно, была сильно удивлена: жизнь на станции настолько прозрачна, ни про какие секреты и речи быть не могло. Кто чем дышит, кто кого любит и с кем встречается – все становилось известно в один момент. Про Лору тоже все знали: она с детства дружит с Марком, что и неудивительно, – росли вместе. Но детская дружба – это одно… По крайней мере, к Марку нужно присмотреться повнимательнее. Она вспомнила, как парень плакал вчера в коридоре. Может, он знает что-то такое, чего не рассказал ей? Но, с другой стороны, а что она успела спросить? И не только у него…
– А когда?
– Что когда? Если когда с мальчиком переспала, то это вопрос не ко мне, к мальчику. А если про когда смерть наступила, то это ориентировочно где-то за час – полтора, два, может, до того момента, как я ее в коридоре осмотрел. Вот, собственно, и все.
– А почему она не кричала? Не звала на помощь?
– Это опять не ко мне вопрос. Вот когда с этим убивцем разговаривать будешь, и спроси у него.
– Да это так, мысли вслух…
– Я посмотрел у нее повреждения, в смысле, может быть, он оглушил ее, а потом, без сознания уже, душить начал? Ничего. Но синяки на руках есть. Сопротивлялась, точно. А комнату осматривала? Может, там чего есть?
– Нет, Рат не дал, угнал к Мазаю. И чего так торопился?! Скорей, скорей… Даже одеться по-нормальному не дали.
– В психе он был, сама же видела. Сейчас, вот, запил, тоже проблема. Вместо него пока Координатор, а это тот еще бюрократ.
– Точно, в психе. Еле от Векса оттащили. Поди теперь, разберись, чужая на нем кровь или своя? Только я Феликса понимаю. У него же теперь вообще никого не осталось, – Кристи невольно поежилась: да уж, судьба… – Ладно. По Мазаю давай.
– Мазай… Давненько я таких «красавцев» не видел. Если без выводов, то примерно так: на спине семнадцать ножевых ран. Из них минимум десяток – смертельные. Кровопотеря… Ну, это ты сама, наверняка, заметила.
– Да уж, ботинки еле отчистила потом.
– При этом выбиты зубы, сломан нос и пара ребер тоже. Пинали его, однако, и обувь тяжелая была, массивная.
– Тоже видела. При жизни? Или мертвого уже?
– Ну, вопросик! Не скажу, тут уже осмотра маловато, лабораторные исследования нужны, сама понимаешь. Хотя, если честно, с трудом представляю, как его живого пинать по лицу могли. Крис, у него рост – метр восемьдесят, минимум. Так что, думаю, мертвого все-таки.
– А умер когда?
– Тоже сложно. Думаю, что от десяти-двенадцати часов до суток.
– От какого времени? От сейчас?
– Нет, конечно, от обнаружения. Точнее сказать не могу, сама говоришь – холод там собачий был.
– Ну да, вода в кружке замерзла. А в ведре – здоровая такая корка.
– Вот видишь. Лекцию по судебной медицине читать не буду, скажу только, что время появления трупного окоченения и прочих характерных признаков прямо пропорционально температуре окружающей среды, – поймав удивленный взгляд женщины, доктор понял, что загнул, и поправился. – По-русски это будет так: чем холоднее, тем дольше труп свежее, окоченевает, то есть, позднее. Для подробностей, опять же, возможностей не хватает.
– Дим, и вот обоих их мог убить один и тот же человек?!
– Ты это меня спрашиваешь? Сашка видел? Он, скажи, ошибался хоть раз? Нет? Вот именно, и от этого скакать надо.
– Дим, ошибиться все могут.
– Ну, девушка, это уже крамола! Грин не ошибается – это аксиома, – Мамба засмеялся. – Все, хватит про покойников! Рассказывай, что у тебя, и раздевайся, слушать буду.
– Сопли, слабость, в горле першит. Вчера сильно взмерзла. Спала мало. Еще что?
– Хрипы, – Мамба протянул ей старенький, неизвестно как выживший градусник, – меряй, да осторожнее, не разбей.
– Доктор, я жить буду? – спросила она жалостливым писклявым голоском, скорчив плачущую рожицу.
– Не ерничай, Крыська! Воспаление легких никакие катаклизмы не отменят. А в наших условиях это, фактически, приговор: с антибиотиками-то беда.
– Так уж прямо… – надо сказать, Кристи немного испугалась.
– Прямо, криво….. А ты что думала, меня тут за красивые глаза держат? Или Рат просто так приказал всех соплястых прямым ходом на карантин? Тут один чих может всю станцию махом выкосить! И никакие высоколобые с Академической ничего не сделают. Пока, по крайней мере, большого толку я от них не вижу.
Несмотря на то, что с Мамбой она общалась часто и даже немножко дружила с ним, Кристи как-то не задумывалась, отчего тот пользуется особым расположением Рата, получает все необходимое по первому требованию, а медблок занимает целых четыре помещения, два из которых – пресловутая карантинка и операционная – использовались не так уж и часто. Да и стационар – четыре койки – почти всегда был полупустой. Кстати, а где он покойников вскрывает?
– Дим, а мертвые наши где? – спросила она неожиданно даже для самой себя.
– Хм… – Мамба отчего-то смутился. Увидев же, что Кристи ждет от него ответа и не отстанет, махнул рукой и засмеялся. – А-а, ладно! В карантинке они. Два дня до похорон полежат. Я их формалинчиком обработал. И все, хватит об этом. Завтракала?
– Не-а, не хочу.
– Тогда терпи. Не по правилам, конечно, но больно мне твой кашель не нравится. Попробую перебдеть. Укол тяжелый. Будет плохо.
Действительно было плохо: закружилась голова и затошнило. Наверное, и вырвало бы, да только нечем.
– Надо было позавтракать, легче бы перенесла… Все. Свободна.
– Не, а вердикт?!
– Карантин, – увидев, как вытянулось лицо у женщины, Мамба поспешил успокоить, – шучу. Но по станции не особо шляйся, заразу не разноси. Завтра еще уколю, только поешь перед этим. Пить будешь вот это, – он протянул ей пакет с серым порошком. – Продукт «высоких технологий» от «академиков». Отрекламирован как антигриппин. Вот на тебе его и проверим. А вот это, – Мамба снял с полки большую жестяную банку, в каких раньше хозяйки хранили муку, пересыпал часть содержимого в матерчатый мешок, – тебе персонально от Дмитрия Анатольевича, то бишь, от меня. Котовник. Наши друзья, муринские мутанты разводят по моей нижайшей просьбе. Заваривать будешь от кашля.
Уже уходя, она вдруг спросила:
– Дим, а ту девушку, год назад, помнишь?
– Наташу? Что Андрюха Креховец задушил? Как не помнить? До сих пор не могу понять, что нашло на него? Абсолютно адекватный парень был, я его знал хорошо. Казалось так, по крайней мере.
– Так там тоже, вроде, никто ничего не слышал. А дело в туннеле было…
– Ну, не знаю. Может, она сознание потеряла, там у нее на затылке гематома была. А что хочешь-то?
– Да так, вторая задушенная…
– Что бы изменилось, коль была бы зарезанная?
– Ты прав, пожалуй. Ничего.
– И не шляйся, ладно? Координатор увидит такую – и меня взгреет, и тебя точно запрет в карантинке вместе с покойниками.
– Да уж, постараюсь не попадаться…
Так что – домой, однозначно. Заварит чаю или котовника этого, устроится у себя на топчане, закутавшись в одеяло… От этих мыслей стало тепло и уютно, вспомнилось детство, когда она зимой, нагулявшись на морозе, пряталась потом в одеяло, а бабуля поила ее чаем. С медом, с конфетами, с вареньем… Правда, у Кристи всегда, по обыкновению, получалось ровно наоборот: конфеты, мед и прочие сладости исчезали у нее намного быстрее, чем вода в чашке. Получалось, вроде как, не чай с конфетами, а конфеты с чаем. Причем последний был нужен, как говорила бабуля, чтоб уж «там» совсем не слиплось. Что она имела в виду под «там», Кристи, почему-то, узнала уже взрослой и сильно смеялась. Хорошо, что бабуля умерла задолго до этого кошмара. Счастливая…
Развесив на веревке в углу мокрое белье и полотенце, Кристи собралась в поход к бойлеру: уже в студенческую пору она научилась ценить просто чай, без конфет и даже без сахара, поэтому, как ни лениво было тащиться через всю станцию, но без кипятка – никак, никакого кайфа.
На пороге она столкнулась с Маринкой.
– Теть Крысь, я в гости…
– Так и не пошла в школу-то?
– Не, опоздала все равно. Можно к тебе?
– Нельзя, Марин, работать я буду.
– А я тихонечко в уголке посижу.
– Ты? Тихонечко? Сама-то в это веришь?
Маринка насупилась: делать ей было сейчас ровным счетом нечего, и она умирала со скуки.
– Марин, книжку новую хочешь? Сказки.
Надо отдать Маринке должное: при всей ее нелюбви к школе и урокам, она, тем не менее, очень любила читать. На этой почве они с Кристи, собственно, и подружились.
– Ага! Когда вернуть?
– Да оставишь себе. За небольшую услугу, – женщина протянула девочке термос, – кипятку принеси. Осторожней только.
Наряду с сундуком термос – еще одно ее замечательное приобретение, предмет зависти многих тутошних хозяек. И, при ее неисправимом водохлебстве, вещь в хозяйстве просто необходимая: избавлял от постоянного шастанья к станционному бойлеру.
– Кипятку или чаю?
– Марин, просто кипятку.
Заварка у нее была своя. И котовник еще.
Давно уже ее основная работа не требовала постоянной занятости. Так, авралы. Отчаянных дураков, по которым «Дача» плачет, становилось все меньше и меньше. Кристи не раз уже просилась у Рата определить ее на какие-нибудь работы – очень не хотелось чувствовать себя бездельницей, и ловить вслед осуждающие взгляды, а то и слышать возмущенный шепот за спиной: «нахлебница!». Но тот был непреклонен: нельзя ронять авторитет карательных органов. Тогда она и придумала себе эту работу. Для себя вязала всегда, а тут сама предложила связать одному, второму… Вязаного старья было много, а из-под ее рук выходили вполне приличные и красивые свитера, кофты, шарфы. А один раз – даже платье. Со своих, станционных, за работу она не брала ничего. Ну а если забредал с заказом кто-то чужой, то платили кто и чем мог. Так вот и термос у нее появился, и спицы новые. И заварка настоящая, довоенная. Да и нитки иногда приносили, не только рванину.
Сегодня она занималась свитером, распускала его. Потом свяжет из него два маленьких, на близнецов Вовку и Мишку. Орнамент уже придумала, и своих ниток добавит, чтоб понаряднее сделать. Вязка ручная, так что распускать не сложно. Руки работают, а голова – думает…
Начнем с Лоры. Время убийства. Рат нашел ее около четырех утра. К этому времени она была мертва уже около часа или двух. Точнее Мамба сказать не может. Векс появился на станции около трех. То есть вполне мог убить. Вопрос: за что? Ни в какую логику это не влезает… Стоп! Эмоции потом. Сначала факты. Убил, раздел. Или она уже раздета была? Бр-р-р… Не насиловал – ни он, ни кто-то еще. Может, хотел, да не получилось? Убил случайно? Так, куда-то ты, дамочка, не туда полезла. Но спросить надо будет. И ботинки его посмотреть: кровь есть или нету. Одежду снимать бесполезно, там теперь его собственной кровищи прорва. Но, с другой стороны, дозорные на нем крови не заметили. И запасной одежды с собой не было. Снял и выкинул? А где? В сторожке ничего такого не было, рядом – тоже, она специально смотрела. В туннеле? В принципе, возможно. Только какой-то убийца предусмотрительный получается: первый раз сюда из Токсово пожаловал, и сразу взял с собой запаску… Что, думал – убивать придется? Или он не за того себя выдает? Но… Но тогда он наверняка мог слышать про Сашку, хоть и не распространялись про него, но земля, метро, то бишь, слухами полнится…
И совсем не понятно, на кой ляд он заявился сюда? Что забыл? Ладно, спросим… Интересно, а вот почему никто не слышал шума? Хорошо, стенки толстые, но через дверь-то крик бы услышали? Когда Рат закричал, все повыскакивали. И… Лежала девочка перед дверью его комнаты. Не перед своей, перед его! Уф… Нет, она про такое даже думать не будет, слишком получается жутко. Рат, конечно, скотинка еще та, но дочь любил очень. Жил для нее. И ради нее. Хотя… Почему Рат вчера не дал осмотреть ее комнату? Она все осмотрела, и его тоже, а вот к Лоре он не пустил? Прогнал в сторожку… Нет, дико это. Да и нервничал он, пока она там все осматривала. Торопил ее постоянно. Нет. Марк вот… Плакал… Наверное, влюблен был.
Интересно, а какие на самом деле между ними были отношения? Что он знать может? Пока она сумела выяснить только одно: он, как и все остальные, ничего не слышал, спал. И… И с кем Лора спала? Интересно, имеет этот ухажер отношение к ее смерти? Вообще, кто он? Пожалуй, даже Рат не знает. Ну, конспираторша… Может, Марк? Почему бы и нет? Парень-то видный и возможностей для уединения у них прорва была – все-таки отдельная комната. И свой он, на чужака бы внимание обратили тут же… Вопросы, вопросы… Пока комнату Лоры не посмотрит, и на половину не ответит. И Векс… Только будет ли он с ней разговаривать-то? А если будет, то скажет ли правду?
Векс… Сколько у него росту? Так, она сама – сто семьдесят, а он-то, пожалуй, пониже будет. Или такой же. А Мазай – сто восемьдесят? Правда, Векс, судя по всему, мужик крепкий, тренированный. И не старый. Мазай-то постарше будет. Не на много, но постарше, точно. Наверное, ровесник Рату. И ботинки у Векса подходящие, тяжелые, армейские… И за что его так? Ведь точно, мертвого били-то. Это же какая ненависть должна быть? У человека, с которым и не встречался никогда. Или встречался?..
Машка, где ты? Жива ли? Если что, пусть бы хоть смерть легкой была… Все эти годы он запрещал себе думать о своей «бывшей» как о мертвой. Для него Маша все равно всегда живая будет. И, почему, кстати, «бывшая»? Развестись-то они так и не успели…
«Машка, Машенька, хорошая моя», – как же он тогда обиделся-то на нее, дурень. А за что, спрашивается? За то, что не оценила его жертвы? Так и не приняла его – такого… Не простила, что стал работать с Ратом. Самовлюбленный индюк ты, Гринев! Даже не попытался вернуть ее тогда…
* * *
– Знаешь, а не пошел бы ты!..– Ты не ори громко-то, а то я ведь пойду!
Со стороны они оба, и Гринев, и Ратников, были похожи на двух петухов, готовых рвать друг друга до последнего.
– Да вали! А я подмогну, пинком под задницу!
– Нет, ты сначала меня послушай! Если уйду, кому лучше будет?! Ведь даже если не поверят, даже если в дурку меня упекут, тебе-то тоже – кранты!
Эх, блефуешь, Сашенька, блефуешь. Хоть и профан в этих делах, но понимаешь – ничего ему не кранты! Вывернется ведь… Но и отступать тоже нельзя.
Саша решительно уселся – не будет же Ратников его за шкирку выкидывать? Огласки он точно побоится.
– Никуда я не пойду. А ты, мразь, или выслушаешь меня, или… – что «или» он и сам не знал. К удивлению, на Феликса это возымело действие: он побледнел, на скулах заходили желваки, а глаза стали белыми от ярости, но – сдержался, и сквозь зубы процедил:
– За мразь, ты, скотина, отдельно ответишь. Но пока говори.
– Вот и обменялись любезностями. А теперь – слушай. У меня есть к тебе предложение. Ты в курсе, что вчера материал на Машку в прокуратуру ушел?
– Ближе к телу!
Саша не обратил на реплику внимания.
– Мне надо только одно: пусть ее оставят в покое. Пусть уволят, но только, чтоб никакого дела. Как ты это сделаешь, меня не касается. А я…
– Что ты? Ты думаешь, я всесильный?!
Саша отметил про себя это «всесильный», усмехнулся – клиент готов, торг пошел!
– Не знаю. И знать не хочу, если честно. Но, думаю, тебя привлечет, как это там у вас… стопроцентная раскрываемость?
– С чего ты взял? Да по барабану мне все это! Я и так нарисую в отчете что захочу.
– И все-таки. Бумага – бумагой, а я в реале предлагаю.
– И как ты это сделаешь?
Вот это уже деловой разговор.
– А как я узнал, что ты дело-то спер? И как все это было?
– И как?
– Честно? Увидел. Помнишь, в обморок тогда грохнулся? И не спрашивай подробности. Как работает, сказать все равно не смогу. Но работает, сам же убедился! Хочешь, проверим еще раз?
– Поехали!
* * *
Хитрый Ратников повез его туда, где жулик был не только известен, но и дал признательные показания, подробно рассказав и даже показав, что и как делал. После того, как Саша практически слово в слово повторил его рассказ, а потом еще и нарисовал портрет, Рат был согласен на любые условия.– Так, специфику нашей работы тебе знать не для чего. Но оформить кое-что придется. И чтоб не удивлялся, теперь ты у нас будешь числиться как… – Ратников задумался ровно на секунду. Или, может, это была театральная пауза? – Грин, Алекс Грин!..
Маша восприняла его поступок как сделку с дьяволом: душу продал! Был скандал, потом примирение. Потом Маше сказали, что дело спустили на тормозах, но уволиться ей все-таки придется… Нет, жена не обвинила его во всех своих бедах, глупо было бы. Но она не смирилась с его второй сущностью. С Алексом. Хотя он и не рассказал ей всех подробностей. В ход пошли психологи-психиатры, потом бабки-экстрасенсы… Саша встречаться отказывался. В чем-то ведь жена была права: он действительно продал Рату свою душу.
Нельзя сказать, что новые способности, а особенно – сопутствующие каждому трансу неприятные, болезненные ощущения не беспокоили его. Но была и другая сторона. Саша (или уже Алекс?) вдруг осознал, какую власть он имеет надо всеми. Ведь стоит только сказать слово! И это нравилось ему, это чувство возбуждало, пьянило. Он полюбил театральные эффекты: нравилось наблюдать за произведенным впечатлением. Завел себе черный кожаный плащ, шляпу с полями… Шпион Гадюкин… Все, что было с ним прежде, казалось теперь неважным, второстепенным, мелким. Настоящая жизнь – вот она, сейчас. Алекс придирчиво наблюдал за своим даром: как он меняется, в какую сторону развивается, можно ли контролировать видения, и как это сделать? Но как все это было объяснить Маше?
Он честно пытался, и не раз. Ответом были слезы и новые скандалы. Кошмар тянулся целый год. Потом был выкидыш, депрессия, больница. Выйдя оттуда, Маша к нему не вернулась. А через полтора месяца мир перестал существовать…
Интересно, а как бы повела себя на ее месте Кристи? Смогла бы она принять его? Поняла бы? Хотя… Странный вопрос, неуместный: ведь она уже приняла его. Таким, какой он есть. А может, просто выдумала его для себя? Как бы там ни было, но Крис никогда не знала Сашу Гринева. Только Алекса Грина, человека, которого все сторонятся, которого откровенно не любят. И, тем не менее, она упорно называет его Сашей. Странно… Вот он пришел к ней сегодня, и они говорили, будто только вчера прервали начатый ранее разговор. А ведь за все предыдущие без малого двадцать лет они не сказали друг другу столько, сколько наговорили сейчас. И она не боится, не презирает его. Ей не противно было взять из его рук эту кастрюльку. Из рук палача. Да-да, палача, именно так! А кто же он, если не палач?.. Всегда был палачом!
Нет, так больше невозможно! «Допить, что ли, этот злосчастный вискарь? Может, тогда я усну, наконец? – Алекс посмотрел на бутылку. – Ладно, живи. Не усну – пойду в душ. Он холодный, говорят, помогает…»
Но на сей раз он уснул, едва приняв горизонтальное положение.
Глава 5
ВЕКС ИЛИ ИГРЕК?
Если бы это было так, это бы еще ничего. Если бы, конечно, оно так и было. Но так как это не так, так оно и не этак. Такова логика вещей.
Л. Кэролл. «Алиса в Стране Чудес»
10 ноября. С 06.00 до 14.00. Станция Гражданский проспект
Поспать Кристи не удалось. Виной тому – многолетняя привычка всегда просыпаться в одно и то же время. Вот и тут, стоило шуму с платформы проникнуть сквозь тонкую дверь, как женщина открыла глаза: организм, вернее, одна его часть, скомандовала: «Пора вставать!». Правда, вторая его часть тут же этому воспротивилась и даже одержала небольшую победу, но крепко уснуть все равно не удалось. Кристи в полудреме полежала еще немножко, подождала, пока народ разойдется, потом встала. Состояние было ужасное: впечатление такое, будто вчера по ней проехался каток. Впридачу болела голова, подташнивало, в горле противно першило, а из носа постоянно лилась водичка. И знобило. Разболелась-таки!
Работать не хотелось. Вообще ничего не хотелось, лечь бы и лежать вот так, весь день. Жалеть себя она не стала, ну если только совсем чуточку, как же без этого-то? А вообще сама виновата – знала, куда едет, могла бы и потеплее одеться. Так что нечего нюни распускать! Подъем, никто тебя заменить все равно не сможет! И плакаться нечего – Мамба пропасть не даст, придумает что-нибудь. Только сначала душ: без завтрака, положим, она обойдется, есть не хочется совсем, но вот помыться надо обязательно. Подумав немножко, Кристи присоединила к банно-туалетным принадлежностям и свои рабочие записи: возвращаться к себе просто не было сил.
В утренние часы в душевой всегда было мало народа, а Кристи еще и пришла, когда большинство уже разошлось по рабочим местам. Хорошо, ждать никого не надо. Мысленно пропев «осанну» неизвестному проектировщику станции, предусмотревшему систему водоотведения, благодаря которой они не знали проблем с водой, и местным «академикам», решившим проблему с электроэнергией, она с удовольствием подставила тело под горячие струи. Душ – не баня, конечно, так, мазня. Но на безрыбье и рак – рыба. Другие, может, и такого не имеют… Блаженство!
Из душевой она вышла разомлевшая и с жутким желанием бросить все и просто отправиться спать. Возможно, другой на ее месте так бы и поступил, но Кристи слишком хорошо знала себя: ни уснуть, ни спокойно предаваться безделью она все равно не сможет. Так что сон откладывается: арбайтен! Запоздало подумала, что распаренная, а на станции прохладно. Поэтому в столовку придется-таки зайти – там тепло, обсохнет, и тогда уж – к Мамбе.
* * *
Доктора на месте не оказалось, и Кристи едва не заплакала, обнаружив это: она прекрасно знала, где тот сейчас находится, но тащиться на другой конец станции!..– Теть Крысь, теть Крысь! Доброе утро! А можно к тебе вечером в гости?
Маринка, девчонка соседская. На вид ей – не больше десяти, маленькая, худенькая. Даже по нынешним, скудным на богатырей и красавиц временам, она казалась дурнушкой: к маленькому росту и неестественной – до прозрачности – худобе прилагались жиденькие светлые волосенки, белесые ресницы над светло-голубыми глазами, бледная, синюшного оттенка, кожа. Правда, по части своей внешности Маринка не расстраивалась, была бойкой не по годам и вовсю верховодила местными шалопаями, в том числе и мальчишками. Да и что ей, в ее-то возрасте? Вот через годок-другой, когда невеститься начнет… Хотя… Может, она, как тот Гадкий утенок, возьмет, да и превратится в Лебедя?
– Марин, что не в школе?
– А у меня горло заболело, мамка идти не велела.
Школу Маринка не любила – ну не шла у нее учеба!
– Прогульщица… Ладно, доктора нашего нет сейчас, так что тебе за ним бежать. Знаешь, куда?
Девочка засмеялась: кто же этого не знает? Все свободное время Мамба проводил в станционном детском саду: детей он обожал, и они платили ему той же монетой. Поэтому многие поначалу удивлялись, что доктор жил одиноко, без семьи, хотя на отсутствие претенденток на его руку и сердце пожаловаться Димка бы не мог. Причину, по которой Мамба так и остался холостяком, никто на станции, да, пожалуй, и за ее пределами, не знал. Сам он на эту тему не распространялся, в ответ на вопросы – отшучивался. Правду мог знать только Рат: закон, гласивший, что неженатых мужчин в Конфедерации быть не должно, на доктора, как бы, не распространялся. А это могло быть только с согласия всесильного владыки.
Мамба вернулся один, без Маринки.
– Привет, узнать пришла?
– А эта где? Больная?
– Она такая же больная, как я – белый человек. Прогульщица и притворщица!
– Злой ты, – Кристи улыбнулась, показывая, что шутит.
– Не злой, а справедливый! Что из нее вырастет, если с детства врать научится?
– Не ту специальность ты выбрал.
– Крис, ты меня обижаешь. Я что, плохой доктор? А мед – это судьба: и мамка с папкой, и бабуля, царствие им небесное, были врачами. Разве бы они мой пед пережили?
– Тогда бы своих завел, и воспитывал!
– Крис, брэк! Не подкатывайся, знаешь же, тема закрыта. Давай лучше разбираться в твоих покойниках.
– Ага, только любопытно, сам знаешь… Мазая привезли, значит?
– Угу. А куда они денутся? Я проконтролировал с утра. А с Лорой вчера еще закончил. С кого начнем?
Кристи хотела ответить, что с Лоры, но закашлялась сухим, раздирающим грудь кашлем.
– Ого! Может, ну их, покойников? Не сбегут, чай. Давай лучше тобой займемся?
– Дим, так и я, вроде, бежать никуда не собираюсь. Как бы тоже сдаваться пришла, ты ж кудесник, все как надо сделаешь. Так что давай про покойников начнем? С ними возни меньше.
– Как скажешь, начальник. Ты сама-то на них посмотришь?
– Не, смотреть не буду, что я там не видала? Рассказывай давай.
– Тогда с Лоры? Жалко девочку, хорошая была, славная… Ну, тут все ясно и, вроде как, понятно. Задушили. И точно могу сказать, если это имеет значение, – не насиловали. Ну, по крайней мере, не вчера.
– Это как понять?!
– Как-как? Девушка видная, половая зрелость давно наступила. Так что про секс она явно не из рассказов знала. Но вчера ни с кем и ничего у нее не было, ни добровольно, ни по принуждению. Вот так.
Кристи, если честно, была сильно удивлена: жизнь на станции настолько прозрачна, ни про какие секреты и речи быть не могло. Кто чем дышит, кто кого любит и с кем встречается – все становилось известно в один момент. Про Лору тоже все знали: она с детства дружит с Марком, что и неудивительно, – росли вместе. Но детская дружба – это одно… По крайней мере, к Марку нужно присмотреться повнимательнее. Она вспомнила, как парень плакал вчера в коридоре. Может, он знает что-то такое, чего не рассказал ей? Но, с другой стороны, а что она успела спросить? И не только у него…
– А когда?
– Что когда? Если когда с мальчиком переспала, то это вопрос не ко мне, к мальчику. А если про когда смерть наступила, то это ориентировочно где-то за час – полтора, два, может, до того момента, как я ее в коридоре осмотрел. Вот, собственно, и все.
– А почему она не кричала? Не звала на помощь?
– Это опять не ко мне вопрос. Вот когда с этим убивцем разговаривать будешь, и спроси у него.
– Да это так, мысли вслух…
– Я посмотрел у нее повреждения, в смысле, может быть, он оглушил ее, а потом, без сознания уже, душить начал? Ничего. Но синяки на руках есть. Сопротивлялась, точно. А комнату осматривала? Может, там чего есть?
– Нет, Рат не дал, угнал к Мазаю. И чего так торопился?! Скорей, скорей… Даже одеться по-нормальному не дали.
– В психе он был, сама же видела. Сейчас, вот, запил, тоже проблема. Вместо него пока Координатор, а это тот еще бюрократ.
– Точно, в психе. Еле от Векса оттащили. Поди теперь, разберись, чужая на нем кровь или своя? Только я Феликса понимаю. У него же теперь вообще никого не осталось, – Кристи невольно поежилась: да уж, судьба… – Ладно. По Мазаю давай.
– Мазай… Давненько я таких «красавцев» не видел. Если без выводов, то примерно так: на спине семнадцать ножевых ран. Из них минимум десяток – смертельные. Кровопотеря… Ну, это ты сама, наверняка, заметила.
– Да уж, ботинки еле отчистила потом.
– При этом выбиты зубы, сломан нос и пара ребер тоже. Пинали его, однако, и обувь тяжелая была, массивная.
– Тоже видела. При жизни? Или мертвого уже?
– Ну, вопросик! Не скажу, тут уже осмотра маловато, лабораторные исследования нужны, сама понимаешь. Хотя, если честно, с трудом представляю, как его живого пинать по лицу могли. Крис, у него рост – метр восемьдесят, минимум. Так что, думаю, мертвого все-таки.
– А умер когда?
– Тоже сложно. Думаю, что от десяти-двенадцати часов до суток.
– От какого времени? От сейчас?
– Нет, конечно, от обнаружения. Точнее сказать не могу, сама говоришь – холод там собачий был.
– Ну да, вода в кружке замерзла. А в ведре – здоровая такая корка.
– Вот видишь. Лекцию по судебной медицине читать не буду, скажу только, что время появления трупного окоченения и прочих характерных признаков прямо пропорционально температуре окружающей среды, – поймав удивленный взгляд женщины, доктор понял, что загнул, и поправился. – По-русски это будет так: чем холоднее, тем дольше труп свежее, окоченевает, то есть, позднее. Для подробностей, опять же, возможностей не хватает.
– Дим, и вот обоих их мог убить один и тот же человек?!
– Ты это меня спрашиваешь? Сашка видел? Он, скажи, ошибался хоть раз? Нет? Вот именно, и от этого скакать надо.
– Дим, ошибиться все могут.
– Ну, девушка, это уже крамола! Грин не ошибается – это аксиома, – Мамба засмеялся. – Все, хватит про покойников! Рассказывай, что у тебя, и раздевайся, слушать буду.
– Сопли, слабость, в горле першит. Вчера сильно взмерзла. Спала мало. Еще что?
– Хрипы, – Мамба протянул ей старенький, неизвестно как выживший градусник, – меряй, да осторожнее, не разбей.
– Доктор, я жить буду? – спросила она жалостливым писклявым голоском, скорчив плачущую рожицу.
– Не ерничай, Крыська! Воспаление легких никакие катаклизмы не отменят. А в наших условиях это, фактически, приговор: с антибиотиками-то беда.
– Так уж прямо… – надо сказать, Кристи немного испугалась.
– Прямо, криво….. А ты что думала, меня тут за красивые глаза держат? Или Рат просто так приказал всех соплястых прямым ходом на карантин? Тут один чих может всю станцию махом выкосить! И никакие высоколобые с Академической ничего не сделают. Пока, по крайней мере, большого толку я от них не вижу.
Несмотря на то, что с Мамбой она общалась часто и даже немножко дружила с ним, Кристи как-то не задумывалась, отчего тот пользуется особым расположением Рата, получает все необходимое по первому требованию, а медблок занимает целых четыре помещения, два из которых – пресловутая карантинка и операционная – использовались не так уж и часто. Да и стационар – четыре койки – почти всегда был полупустой. Кстати, а где он покойников вскрывает?
– Дим, а мертвые наши где? – спросила она неожиданно даже для самой себя.
– Хм… – Мамба отчего-то смутился. Увидев же, что Кристи ждет от него ответа и не отстанет, махнул рукой и засмеялся. – А-а, ладно! В карантинке они. Два дня до похорон полежат. Я их формалинчиком обработал. И все, хватит об этом. Завтракала?
– Не-а, не хочу.
– Тогда терпи. Не по правилам, конечно, но больно мне твой кашель не нравится. Попробую перебдеть. Укол тяжелый. Будет плохо.
Действительно было плохо: закружилась голова и затошнило. Наверное, и вырвало бы, да только нечем.
– Надо было позавтракать, легче бы перенесла… Все. Свободна.
– Не, а вердикт?!
– Карантин, – увидев, как вытянулось лицо у женщины, Мамба поспешил успокоить, – шучу. Но по станции не особо шляйся, заразу не разноси. Завтра еще уколю, только поешь перед этим. Пить будешь вот это, – он протянул ей пакет с серым порошком. – Продукт «высоких технологий» от «академиков». Отрекламирован как антигриппин. Вот на тебе его и проверим. А вот это, – Мамба снял с полки большую жестяную банку, в каких раньше хозяйки хранили муку, пересыпал часть содержимого в матерчатый мешок, – тебе персонально от Дмитрия Анатольевича, то бишь, от меня. Котовник. Наши друзья, муринские мутанты разводят по моей нижайшей просьбе. Заваривать будешь от кашля.
Уже уходя, она вдруг спросила:
– Дим, а ту девушку, год назад, помнишь?
– Наташу? Что Андрюха Креховец задушил? Как не помнить? До сих пор не могу понять, что нашло на него? Абсолютно адекватный парень был, я его знал хорошо. Казалось так, по крайней мере.
– Так там тоже, вроде, никто ничего не слышал. А дело в туннеле было…
– Ну, не знаю. Может, она сознание потеряла, там у нее на затылке гематома была. А что хочешь-то?
– Да так, вторая задушенная…
– Что бы изменилось, коль была бы зарезанная?
– Ты прав, пожалуй. Ничего.
– И не шляйся, ладно? Координатор увидит такую – и меня взгреет, и тебя точно запрет в карантинке вместе с покойниками.
– Да уж, постараюсь не попадаться…
* * *
Последнее предупреждение было излишним: Кристи и так уже решила немного отлежаться, хотя бы поспать, если получится. Да и проанализировать все не мешало бы. Информации много, а с Вексом надо беседовать предметно.Так что – домой, однозначно. Заварит чаю или котовника этого, устроится у себя на топчане, закутавшись в одеяло… От этих мыслей стало тепло и уютно, вспомнилось детство, когда она зимой, нагулявшись на морозе, пряталась потом в одеяло, а бабуля поила ее чаем. С медом, с конфетами, с вареньем… Правда, у Кристи всегда, по обыкновению, получалось ровно наоборот: конфеты, мед и прочие сладости исчезали у нее намного быстрее, чем вода в чашке. Получалось, вроде как, не чай с конфетами, а конфеты с чаем. Причем последний был нужен, как говорила бабуля, чтоб уж «там» совсем не слиплось. Что она имела в виду под «там», Кристи, почему-то, узнала уже взрослой и сильно смеялась. Хорошо, что бабуля умерла задолго до этого кошмара. Счастливая…
Развесив на веревке в углу мокрое белье и полотенце, Кристи собралась в поход к бойлеру: уже в студенческую пору она научилась ценить просто чай, без конфет и даже без сахара, поэтому, как ни лениво было тащиться через всю станцию, но без кипятка – никак, никакого кайфа.
На пороге она столкнулась с Маринкой.
– Теть Крысь, я в гости…
– Так и не пошла в школу-то?
– Не, опоздала все равно. Можно к тебе?
– Нельзя, Марин, работать я буду.
– А я тихонечко в уголке посижу.
– Ты? Тихонечко? Сама-то в это веришь?
Маринка насупилась: делать ей было сейчас ровным счетом нечего, и она умирала со скуки.
– Марин, книжку новую хочешь? Сказки.
Надо отдать Маринке должное: при всей ее нелюбви к школе и урокам, она, тем не менее, очень любила читать. На этой почве они с Кристи, собственно, и подружились.
– Ага! Когда вернуть?
– Да оставишь себе. За небольшую услугу, – женщина протянула девочке термос, – кипятку принеси. Осторожней только.
Наряду с сундуком термос – еще одно ее замечательное приобретение, предмет зависти многих тутошних хозяек. И, при ее неисправимом водохлебстве, вещь в хозяйстве просто необходимая: избавлял от постоянного шастанья к станционному бойлеру.
– Кипятку или чаю?
– Марин, просто кипятку.
Заварка у нее была своя. И котовник еще.
* * *
Кристи давно заметила про себя одну вещь: думается всегда лучше, когда руки чем-то заняты. Именно поэтому всегда, когда надо было что-то серьезно обдумать, она вязала. И себе, и другим, кто попросит. Слава Богу, и покойнице-бабуле, руки из того места росли.Давно уже ее основная работа не требовала постоянной занятости. Так, авралы. Отчаянных дураков, по которым «Дача» плачет, становилось все меньше и меньше. Кристи не раз уже просилась у Рата определить ее на какие-нибудь работы – очень не хотелось чувствовать себя бездельницей, и ловить вслед осуждающие взгляды, а то и слышать возмущенный шепот за спиной: «нахлебница!». Но тот был непреклонен: нельзя ронять авторитет карательных органов. Тогда она и придумала себе эту работу. Для себя вязала всегда, а тут сама предложила связать одному, второму… Вязаного старья было много, а из-под ее рук выходили вполне приличные и красивые свитера, кофты, шарфы. А один раз – даже платье. Со своих, станционных, за работу она не брала ничего. Ну а если забредал с заказом кто-то чужой, то платили кто и чем мог. Так вот и термос у нее появился, и спицы новые. И заварка настоящая, довоенная. Да и нитки иногда приносили, не только рванину.
Сегодня она занималась свитером, распускала его. Потом свяжет из него два маленьких, на близнецов Вовку и Мишку. Орнамент уже придумала, и своих ниток добавит, чтоб понаряднее сделать. Вязка ручная, так что распускать не сложно. Руки работают, а голова – думает…
Начнем с Лоры. Время убийства. Рат нашел ее около четырех утра. К этому времени она была мертва уже около часа или двух. Точнее Мамба сказать не может. Векс появился на станции около трех. То есть вполне мог убить. Вопрос: за что? Ни в какую логику это не влезает… Стоп! Эмоции потом. Сначала факты. Убил, раздел. Или она уже раздета была? Бр-р-р… Не насиловал – ни он, ни кто-то еще. Может, хотел, да не получилось? Убил случайно? Так, куда-то ты, дамочка, не туда полезла. Но спросить надо будет. И ботинки его посмотреть: кровь есть или нету. Одежду снимать бесполезно, там теперь его собственной кровищи прорва. Но, с другой стороны, дозорные на нем крови не заметили. И запасной одежды с собой не было. Снял и выкинул? А где? В сторожке ничего такого не было, рядом – тоже, она специально смотрела. В туннеле? В принципе, возможно. Только какой-то убийца предусмотрительный получается: первый раз сюда из Токсово пожаловал, и сразу взял с собой запаску… Что, думал – убивать придется? Или он не за того себя выдает? Но… Но тогда он наверняка мог слышать про Сашку, хоть и не распространялись про него, но земля, метро, то бишь, слухами полнится…
И совсем не понятно, на кой ляд он заявился сюда? Что забыл? Ладно, спросим… Интересно, а вот почему никто не слышал шума? Хорошо, стенки толстые, но через дверь-то крик бы услышали? Когда Рат закричал, все повыскакивали. И… Лежала девочка перед дверью его комнаты. Не перед своей, перед его! Уф… Нет, она про такое даже думать не будет, слишком получается жутко. Рат, конечно, скотинка еще та, но дочь любил очень. Жил для нее. И ради нее. Хотя… Почему Рат вчера не дал осмотреть ее комнату? Она все осмотрела, и его тоже, а вот к Лоре он не пустил? Прогнал в сторожку… Нет, дико это. Да и нервничал он, пока она там все осматривала. Торопил ее постоянно. Нет. Марк вот… Плакал… Наверное, влюблен был.
Интересно, а какие на самом деле между ними были отношения? Что он знать может? Пока она сумела выяснить только одно: он, как и все остальные, ничего не слышал, спал. И… И с кем Лора спала? Интересно, имеет этот ухажер отношение к ее смерти? Вообще, кто он? Пожалуй, даже Рат не знает. Ну, конспираторша… Может, Марк? Почему бы и нет? Парень-то видный и возможностей для уединения у них прорва была – все-таки отдельная комната. И свой он, на чужака бы внимание обратили тут же… Вопросы, вопросы… Пока комнату Лоры не посмотрит, и на половину не ответит. И Векс… Только будет ли он с ней разговаривать-то? А если будет, то скажет ли правду?
Векс… Сколько у него росту? Так, она сама – сто семьдесят, а он-то, пожалуй, пониже будет. Или такой же. А Мазай – сто восемьдесят? Правда, Векс, судя по всему, мужик крепкий, тренированный. И не старый. Мазай-то постарше будет. Не на много, но постарше, точно. Наверное, ровесник Рату. И ботинки у Векса подходящие, тяжелые, армейские… И за что его так? Ведь точно, мертвого били-то. Это же какая ненависть должна быть? У человека, с которым и не встречался никогда. Или встречался?..