Ирина Градова
Последний секрет Парацельса

Пролог

   1538 год, Кольмар (Чехия)
   Филипп с явным трудом приподнял ногу в массивном сапоге, сейчас показавшемся ему еще тяжелее, чем обычно. Черт, а ведь он еще не стар – всего сорока пяти лет от роду, – самый расцвет для мужчины! Говорят, что Филипп ведет невоздержанный образ жизни – ха, да что они понимают?! Вино помогает ему видеть вещи такими, какими они на самом деле и являются. Без прикрас. Благодаря вину и просветлению, которое оно вызывает, он написал немало книг, ставших сенсацией в научном мире. Он не верит в Бога? Ну, это, разумеется, серьезное обвинение, но, с другой стороны, как он может верить в то, чего не видел? А видел он чертовски много…
   – Осторожней, мальчик! – взревел Филипп, когда маленький слуга дернул вверх слишком сильно и раздувшаяся кость на правой ноге причинила сильную боль.
   Мальчишка сжался от страха и тут же принялся сыпать извинениями. Этот маленький ублюдок боится его вне всякого сомнения. Интересно, что ему рассказали про Филиппа – будто он колдун, способный наслать на парнишку порчу или, в самом лучшем случае, превратить в крысу?
   Ученый вновь откинулся на спинку кресла с выражением удовлетворения на лице. Что ж, страх обычно порождает уважение, а уважение почетно, независимо от того, чем вызвано, разве не так? Филипп никогда не заблуждался на свой счет: его мало кто любит. Однако он ведь и не ищет всенародной любви! Ему достаточно того, что имя Парацельса вызывает всплеск эмоций везде, где бы оно ни прозвучало. Кто-то его сторонится, кто-то откровенно побаивается, другие взирают ему вслед чуть ли не со священным трепетом. И имя он себе выбрал вполне подходящее – Парацельс, что значит «подобный Цельсу», знаменитому лекарю античности. Сын надзирательницы богадельни Бенедиктинского аббатства в Айнзидельне и сельского врача вряд ли мог рассчитывать на блестящую карьеру. Отец имел возможность обеспечить ему поступление в какой-нибудь университет, но вместо этого Филипп, взяв деньги, с трудом собранные родителями, отправился путешествовать. Разумеется, сын не предупредил никого о том, что в его планы не входило несколько лет корпеть над учебниками, внимая старым, глупым, закоснелым профессорам, которые дрожат над каждым словом старинных фолиантов. Нет, он не собирался тратить зря свою молодость.
   Путешествуя по свету, Филипп прошел такую школу, какой не даст ни один университет мира! Он учился медицине у старух-знахарок, цирюльников, цыган и даже палачей. Последние, между прочим, вопреки расхожему мнению и всеобщей нелюбви, немало знают о человеческой физиологии. Он лечил богатых, бедных, мужчин и женщин; он первым по-настоящему занялся женскими болезнями, тогда как до того лишь ведьмы и повивальные бабки кое-как разбирались в этой сложной материи. Отсутствие диплома и ученой степени компенсировалось нужными знакомствами, приобретенными благодаря умению врачевать. Филиппу удалось получить место профессора с хорошей оплатой в Базельском университете. Он снова столкнулся с отторжением коллег – потому что отрицал общепринятые подходы к медицине. Филипп написал множество научных трудов, но не на латыни, а на разговорном немецком языке, что являлось вопиющим нарушением университетских порядков.
   Лечение, предложенное Филиппом, было эффективнее, чем действия его ученых коллег, но это вызывало лишь зависть и не давало признания! Его «Учение о сигнатуре», не имеющее аналогов, подвергалось резкой критике, как и большинство других трудов, а ведь именно он впервые использовал ртуть, серебро, сурьму и золото для лечения значительного числа заболеваний!
   Да, опыт он ценил гораздо выше книжных знаний и всегда утверждал, что никто не может стать хорошим практикующим врачом, начитавшись одних только трудов известных предшественников. Филипп был успешен, и это страшно раздражало ученый мир любого города, куда бы он ни прибывал со своей миссией. Его травили, даже натравливали Церковь, но он, вместо того чтобы упасть духом и начать обороняться, вступая в бесконечную словесную полемику, в которой заведомо проиграет, продолжал лечить пациентов, от которых отказались хулящие его ученые мужи, причем делал это абсолютно безвозмездно. Именно он, Филипп Парацельс, практически в одиночку справился со вспышкой чумы, используя собственный метод, в который не верил ни один другой врач, называя его «чистой воды профанацией, призванной способствовать лишь самоутверждению его, Парацельса, а не реальному излечению пациентов»! Каждый успех Филиппа всегда воспринимался с недоверием и скепсисом, тогда как каждая неудача, напротив, вызывала бурю эмоций, всевозможных толков и «обсасывалась» конкурентами во всех подробностях…
   Мальчик наконец закончил с сапогами и принес Филиппу медный таз и полотенце, чтобы тот мог умыться. Ученый сделал это с большой неохотой – сказывался долгий день, полный трудов. Интересно, что бы сказали его ученые соперники, узнав, что врачевание в последнее время занимало его мысли все меньше и меньше? Теперь Филиппа гораздо больше интересовала химия, точнее, алхимия. Работа с минералами, химическими соединениями и изучение их действия на человеческий организм позволяли Филиппу надеяться, что через некоторое время он доберется до самого главного, до того, что является первопричиной всякого заболевания. А значит, и до универсального средства излечения. Бессмертие – вот то, ради чего он работает, не обращая внимания на косые взгляды и презрение окружающих. И он, Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм Парацельс, узнает секрет, чего бы это ни стоило. И тогда никто не сможет отрицать его вклад в мировую науку и упрекать в том, что он – недоучка и выскочка.
   Да, бессмертие… Оно чертовски пригодилось бы ему сейчас, когда тело словно разваливается на куски, отказываясь повиноваться!
   Филипп вытер лицо тонким льняным полотенцем и, переваливаясь, как старый гусь, из-за непрекращающейся боли в суставах бедра и ступни, направился в подвал, куда не имел доступа ни один из его учеников и тем более слуг.
   Мальчик, все еще стоявший с тазом и полотенцем в руках, знал, куда направляется его хозяин, и провожал его взглядом, полным благоговейного страха. У него ни разу даже мысли не возникло проникнуть в таинственный подвал и посмотреть, что же там происходит на самом деле, хотя возможность была: Парацельс не прятал ключи, они всегда висели на гвоздике над его кроватью. Но нет, пусть кто угодно проявляет любопытство, только не он: только сам Великий Колдун может безбоязненно входить и выходить в эту дверь!
 
   Я всегда считала, что желание женщины устроить пышную свадьбу – всего лишь баловство, дорогостоящая блажь, которая посещает только молодых непрактичных невест. Они хотят регистрироваться не в местном загсе, а непременно во Дворце бракосочетания, желают самого лучшего фотографа, платье от известного дизайнера, лимузин и, разумеется, огромного количества приглашенных гостей, которые должны все это оценить – иначе к чему, спрашивается, траты и хлопоты? Мою свадьбу с первым мужем можно было назвать «студенческой»: мы тихо расписались, выпили шампанского с родителями и зажили семейной жизнью. Никаких свадебных атрибутов, включая платье, пошитое на заказ, а уж тем более свадебное путешествие, мы себе позволить не могли, тем более что я уже носила Дэна и через шесть месяцев собиралась рожать. Ажиотаж вокруг банального вступления в брак казался мне непонятной, более того, прямо-таки дурацкой затеей.
   Но все это до того момента, пока мне самой не пришлось ответить «да» на предложение человека, которого я люблю. Я честно сопротивлялась, но, когда деваться было уже некуда, а отказ, скорее всего, повлек бы за собой разрыв, чего я ни в коем случае не могла допустить, все мгновенно перевернулось с ног на голову и обрело смысл, ранее скрытый от меня завесой практичности и разумности. Я поняла, что тоже хочу всего: и гостей, и платья, и Дворца бракосочетания, а также свадебного путешествия… Даже куклу на капоте лимузина! То, что казалось мне беспричинной тратой времени и денег, теперь приобрело первостепенную важность. Я готова была сутками носиться по магазинам, ателье и ресторанам в поисках необходимого. Все вокруг считали меня сумасшедшей – и мама, и Шилов, и сын, – все, кроме моей любимой дорогой подруги Лариски. У Лариски никогда не было свадьбы – ни разу в жизни, зато имелись отличные девчонки от разных сожителей и неистребимая вера в то, что и на ее улице когда-нибудь случится праздник. Несмотря на страшную занятость – работа в трех зубоврачебных клиниках и забота о детях отнимали все ее время, – Лариска с готовностью согласилась помочь мне в хлопотах. Таким образом, мы по очереди крутились по городу в поисках необходимых свадебных атрибутов.
   Такой важный процесс, как выбор свадебного наряда, Лариска просто не могла доверить мне одной. Поэтому сегодня, встретившись после работы, мы на Ларискиной машине объездили добрых полдюжины салонов для новобрачных, пытаясь подобрать подходящее платье. Подруга настаивала на том, что я непременно должна быть в белом, но я возражала: работая врачом-анестезиологом, я вынуждена носить белое каждый день, к тому же мне уже далеко не восемнадцать лет. Мне кажется, что белая тафта на взрослой женщине выглядит смешно. Я думала о чем-нибудь красном, хорошо подходящем к моим темным волосам, возможно, синем или даже зеленом, но Лариска упорно стояла на своем: платье невесты, независимо от возраста и занятия, должно быть только белым!
   – Феерично! – авторитетно заявила Лариска, когда я в очередной раз вышла из примерочной, едва держась на ногах от усталости и еще от того, что каблуки на туфлях – единственной паре, подходящей к платью цвета слоновой кости, – оказались невероятно высокими.
   – Просто отпад! – всплеснув руками, поддержала мою подругу продавщица: в устах этой женщины хорошо за пятьдесят слово «отпад» звучало несколько искусственно. Однако, глянув в зеркало в полный рост, я вынуждена была признать, что они обе правы.
   – Это – из нашей последней коллекции, – продолжала продавщица, нарезая вокруг меня круги и время от времени тихонько ахая и качая головой, словно потрясенная моей неземной красотой. – Прибыло всего сутки назад, никто его еще не примерял, честное слово! Думаю, оно просто создано для вас!
   Честно говоря, я сомневалась и до того, как позволила себе бросить взгляд на ценник, а уж теперь, с ужасом углядев количество нулей, сказала:
   – Нет, думаю, это – слишком!
   – Да ты что! – возмутилась Лариска, вскакивая с дивана: в отличие от меня, она прекрасно чувствовала себя на двенадцатисантиметровых шпильках. Думаю, она спокойно смогла бы пробежать в них кросс, потому что сроднилась с каблуками так давно, что я и не помнила ее без них. – Платье роскошное, ты в нем – просто королева!
   Я попыталась скосить глаза так, чтобы Лариса поняла, что я недовольна не нарядом, а его стоимостью, однако подруга то ли не замечала моих мимических усилий, то ли просто не желала замечать.
   – Не белое, заметьте, – почувствовав поддержку, вновь завелась продавщица, словно слова Лариски вдохнули в нее новую энергию. – Слоновая кость – самый модный оттенок в этом сезоне! И платье совсем не вычурное, потрясающе элегантное в своей простоте…
   Она все трещала, а я смотрела на себя в зеркало и с грустью понимала, что больше всего на свете хочу именно это платье.
   – Нет, – твердо сказала я, – мне это не подходит. Слишком дорого для одного дня в жизни!
   – Что вы! – не сдавалась продавщица, почувствовав, что выгодная сделка ускользает у нее из рук. – Его можно носить как вечернее платье, и никто никогда не догадается, что когда-то оно было свадебным!
   Я с тоской оглядела себя в высоком зеркале – с головы до ног. Из-под длинного подола изящно выглядывали носки туфель, а шелковистая, приятная на ощупь ткань окутывала колени, словно облако. Лиф красиво обрисовывал грудь, хотя в данный момент на мне отсутствовал поддерживающий бюстгальтер.
   – Нитка жемчуга, – мечтательно пробормотала Лариса, глядя на меня, будто я торт, а она человек, находящийся на голодной диете. – И больше ни‑че-го!
   Развернувшись на каблуках, я понуро возвратилась в примерочную. Видит бог, как мне не хотелось снимать это платье и отдавать его продавщице!
   – У нас есть еще несколько симпатичных фасонов, – решила снова попытать счастья продавщица. – Если вы пройдете…
   – Нет, спасибо, – прервала я, рискуя показаться невежливой. – Не думаю, что сегодня у меня хватит сил еще на какие-то примерки. Возможно, в следующий раз, – добавила я, заметив огорчение женщины: в конце концов, она не виновата, что я не могу позволить себе потрясающий наряд!
   Через двадцать минут, сидя в кафе недалеко от свадебного салона, мы с Лариской пили кофе, а она ругала меня на чем свет стоит.
   – Ну ты даешь! – сердито пыхтела подруга, буравя меня своими голубыми глазами из-под тонких стекол очков. – Такое платье… Да неужели Шилов, узнав о том, сколько оно стоит, не согласился бы заплатить? Он человек небедный…
   – Нет, Лариска, – перебила я, встряхнув головой, словно упрямая лошадь. – Я хочу купить платье сама! Шилову вообще необязательно его видеть до свадьбы – ты же знаешь, это плохая примета!
   – Еще чего! – всплеснула руками Лариса. – То ей платье не по возрасту, то теперь она про приметы толкует, как будто ей восемнадцать лет!
   – Ничего, куплю другое: это не единственное платье в мире!
   – Единственное, которое так потрясающе тебе подходит, – возразила Лариска. – Есть вещи, в которых человек выглядит так, словно он в них родился, и это свадебное платье – как раз такое! В общем, как хочешь, но я просто уверена, что ты теперь будешь жалеть о нем до самой свадьбы, да и после…
   Как будто я сама этого не знаю! Но я также знаю, что ни за что не могу позволить себе выложить почти двести тысяч за один раз, ведь предстоят еще и другие расходы.
   Звонок моего мобильника прервал неприятный разговор. Высветившийся номер был мне знаком, и я тут же вспомнила, что, заполняя свадебные приглашения, нужно не забыть указать в них имя Люды Агеевой.
   – Привет! – прозвучало в трубке приветствие. – Чем занята?
   Я скороговоркой вывалила на собеседницу сильно сжатую версию происходящего.
   – Ты тоже обязательно должна прийти, Людка! – закончила я свой краткий монолог. – Приглашение вышлю на днях.
   – Это что, Мамочка?! – взвизгнула Лариса. – Передавай огромный привет!
   Это действительно была именно Мамочка, другими словами, Люда Агеева, наша с Лариской институтская подруга. Прозвище Мамочка приклеилось к ней в первую очередь потому, что Люда была на курсе старше всех: нам, желторотым девчонкам, едва исполнилось по восемнадцать, а ей тогда уже перевалило за двадцать пять – ну просто старуха, как нам тогда казалось! Кроме того, она уже родила ребенка и именно поэтому так поздно поступила в медицинский.
   Но Люду звали Мамочкой не только из-за возраста, но и из-за отношения к нам, почти материнского, ласково-снисходительного. Таких людей, как Мамочка, мало на этом свете: ее практически невозможно обидеть, она всегда готова помочь ближнему. Мы всем курсом бегали к Люде за советом, она утешала нас, вытирала мокрые носы и глаза, когда у нас случались неудачи, казавшиеся настоящими катастрофами, и убеждала, что ничего страшного на самом деле не произошло, все скоро наладится. Люда вечно подкармливала постоянно голодных иногородних сокурсниц домашними сырниками и блинчиками, и они на протяжении всех лет обучения чувствовали над собой ее крыло.
   – Ой, поздравляю тебя! – пробормотала Люда в ответ на мои излияния. Мне почему-то показалось, что она не слишком рада известию о моей свадьбе. Вообще-то, теперь я поняла, что голос Мамочки с самого начала звучал несколько напряженно.
   – У тебя все нормально? – встревоженно поинтересовалась я.
   – Ну, в принципе, – неуверенно ответила Люда. – Но это может подождать, раз у тебя такое событие…
   – Брось! – воскликнула я. – Это же не прямо сейчас происходит, так что давай, рассказывай, зачем звонишь.
   Сидевшая напротив Лариска слегка нахмурилась: со своего места она хорошо слышала голос Люды и все ее реплики.
   – Ну, – начала Мамочка, – я просто поговорить с тобой хотела… об одном деле. Оно касается моей работы. И Дениса.
   – Дениса? – удивилась я. – С ним что-то случилось?
   – Надеюсь, что нет… Пока – нет.
   Я очень удивилась, что Люда заговорила со мной о сыне. Насколько я знала, с ним все обстояло вполне благополучно. Парень успешно закончил школу, поступил в Первый медицинский, как и его мать в свое время. Отец Дениса, известный питерский адвокат, а ныне депутат Городского собрания, надеялся, что сын пойдет по его стопам и изберет юриспруденцию, но Денис всегда хотел стать хирургом – с тех пор, как ему исполнилось восемь и он попал в больницу с аппендицитом.
   Что-то мне не понравилось то, как прозвучали слова Люды, да и тон оставлял желать лучшего.
   – Что значит – пока? – переспросила я. – Что-то ты темнишь, Мамочка!
   – Понимаешь, – вздохнула она в трубку, – разговор не совсем телефонный… Может, встретимся? Я понимаю, ты сейчас занята, крутишься как белка в колесе, но…
   – Разумеется, встретимся! – перебила я, пока Люда еще чего-нибудь не наговорила. – Только сегодня я уже не смогу – надо заехать в ресторан, где будет проходить банкет, а завтра у меня ночное дежурство. Как насчет послезавтра? Часиков в семь?
   – Отлично! – обрадовалась Люда. Я заметила, что голос ее слегка повеселел, и вздохнула с облегчением: скорее всего, ничего страшного не происходит, просто Люда, как любая мать, волнуется за свое чадо по всякому поводу. – Давай в нашем студенческом кафе, ладно?
   Студенческим кафе мы называли небольшую забегаловку на Сенной, сохранившуюся еще со времен нашей юности. Кормили там недорого, и в продаже всегда имелись мороженое и пончики.
   – Договорились! – быстро согласилась я, предвкушая перспективу спокойно посидеть с подругой и вспомнить старые добрые денечки.
   Надо сказать, с Людой мы не виделись уже лет семь. Регулярно перезванивались, правда, в основном по праздникам. Просто так мы не болтали с Мамочкой уже очень давно, и я вдруг подумала, что совсем не в курсе ее теперешней жизни. Все ли у нее хорошо? Я человек открытый, общительный, всегда говорю то, что думаю, и все мои неприятности обычно легко читаются на моем лице. Люда совсем не такая: из нее слова не вытянешь, если дела плохи. Она никогда не любила делиться своими проблемами. Именно поэтому, несмотря на попытки убедить себя в том, что ничего серьезного, скорее всего, не случилось, я все же разволновалась из-за неожиданного звонка Мамочки.
 
   В последний месяц я редко бывала дома: Олег требовал моего внимания, соглашаясь даже, чтобы Куся, черный терьер, также «прописалась» у него, чтобы маме не приходилось самой гулять с огромной собакой. Я никак не могла смириться с фактом, что теперь мне предстоит все время жить в квартире Шилова, так как любила свое жилище и переживала настоящий стресс из-за необходимости его покинуть. Олег мог сколько угодно говорить о том, что мама с Дэном живут в получасе езды на машине, но факт оставался фактом: меня насильственно вырывали из привычной среды и помещали в другую – словно подопытную мышь. Тем не менее приходить домой с Олегом, вместе ужинать, рассказывая друг другу о том, как прошел день, а потом с упоением заниматься любовью доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Интересно, как долго продлится эта идиллия?
   Так как сегодня я занималась покупками, Шилов оказался дома раньше. Едва открыв дверь, я уловила чудесные запахи. На мое счастье, мой будущий муж обожает готовить и, в отличие от меня, всю жизнь делающей это по обязанности, возится на кухне с удовольствием, превращая готовку в настоящий ритуал. Одна беда: Шилов вегетарианец, а я вот жить не могу без мяса. Однако он, надо признать, умеет приготовить и подать овощные блюда так, что отсутствие животного белка почти незаметно. Кроме того, против морепродуктов Олег ничего не имеет, поэтому голодная смерть мне в ближайшее время не грозит.
   Шилов выскочил в коридор на звук хлопнувшей двери. Его волосы были взъерошены, поверх джинсов и футболки красовался аккуратный передничек, а в руках он сжимал две цветастые прихватки.
   – Боже, как сексуально ты выглядишь в фартуке! – промурлыкала я.
   – Если бы я знал, что ты так быстро обернешься, то снял бы все, что под ним, и встретил тебя во всей красе! – ответил Олег и, приблизившись, чмокнул меня в шею. – Я, понимаешь, решил, что вообще могу тебя сегодня не дождаться: вы, девочки, когда занимаетесь шопингом, обо всем на свете забываете!
   Я решила не рассказывать ему, почему у меня внезапно пропало настроение продолжать беготню по магазинам: в конце концов, не сошелся же свет клином на этом дурацком платье?! Хотя совсем оно не дурацкое, если быть до конца честной…
   – А чем вкусненьким пахнет? – перевела я разговор на более приятную тему.
   – Креветки в соевом соусе, суп-пюре из брокколи и картофеля…
   – Все, можешь не продолжать! – взвизгнула я, как Куся при виде миски с кашей. – Мечи на стол все, что есть, а я пока приму душ и переоденусь.
   – Сейчас будет готово, – пообещал Шилов. – Десять минут, не больше.
   Да, чего уж и говорить – повезло мне с будущим супругом! Единственное, из-за чего у нас с ним случаются трения, это моя обожаемая кофе-машина: я требую, чтобы он разрешил мне поставить ее на кухне, но Олег упирается рогом и отказывается, пока я не дам торжественную клятву, что буду пить кофе только по утрам и не больше двух чашек. Честное слово, если он не передумает, мне придется покупать растворимый. Это, конечно, плохо, но я просто не мыслю себе жизни без кофе!
   Я проблаженствовала под душем добрых четверть часа. Облившись напоследок холодной водой, я вышла и, замотавшись пушистым махровым полотенцем до подмышек, встала перед зеркалом. С тех пор, как я встретила Олега, моя жизнь вошла в нормальное русло. Я перестала волноваться по любому поводу, стала чувствовать себя спокойнее, потому что несколько лет до этого мне казалось, что вся тяжесть мира лежит на моих плечах. Ответственность за семью, за кусок хлеба частенько заставляла меня хмуриться, и на лбу появлялись преждевременные морщины. Теперь размеренная жизнь изменила лицо. Морщины разгладились, улучшился цвет кожи, да и времени ухаживать за собой у меня стало гораздо больше, теперь я не жалела его для благой цели. Пожалуй, сейчас я выглядела лет на тридцать, и это не могло не радовать!
   Намотав на длинные волосы – предмет моей неизменной гордости – полотенце и нацепив халат, я прошла на кухню. Олег уже сервировал стол. Он любил делать это красиво, а потому мама, не дожидаясь дня свадьбы, подарила нам два столовых сервиза по сорок шесть предметов каждый, хотя я понятия не имела, что мы станем делать с таким количеством посуды: у нас никогда не бывает столько народу одновременно!
   – Ну, – сказала я, как только утолила первый голод и почувствовала, как блаженное тепло горячего ужина приятно растекается по моему организму, – как на работе?
   – Да как всегда, в сущности, – отозвался Шилов. – Сегодня вот парня одного привезли с переломами. Представляешь, он как-то умудрился попасть под авто и сломать обе лодыжки, а больше никаких повреждений не получил – даже синяков нет!
   – Операция нормально прошла?
   – Нормально-то нормально, но вот теперь проблемы предстоят.
   – Что за проблемы? – удивилась я.
   – Да мужик-то бомж, похоже: вместо паспорта у него только ксерокопия, страховки медицинской нет, а разбираться со всем этим, разумеется, мне, ведь я же завотделением! Операция прошла успешно, но для того, чтобы парень мог и дальше спокойно передвигаться, надо ему пластины титановые поставить, а они, как ты знаешь, стоят будь здоров. У него, разумеется, денег нет.
   – А родственники?
   – Никого, – покачал головой Олег. – Во всяком случае, он так говорит. Да и сама посуди, даже если есть у мужика родичи, то либо живут на улице, как и он, либо отказались от такого «подарочка» и, уж конечно, не станут выкладывать денежки, чтобы ему помочь. Парень, видать, сильно пьющий, но на удивление неплохо сохранился. И еще интересный факт: в ксерокопии паспорта написано, что он пятьдесят восьмого года рождения, только этого просто не может быть: мужику и сорока нет!
   – Может, в паспортном столе в свое время напутали? – предположила я. – Разве такое редко случается?
   – Да уж, в нашей стране – сплошь и рядом, – усмехнулся Олег.
   – Ну и что ты намерен делать с этим бомжом?
   – Попробую через ФСС (*Фонд социального страхования) договориться, но не уверен, что получится – без страховки и выправленного паспорта.
   Я с нежностью подумала, что на месте Шилова ни один заведующий отделением не стал бы заниматься такими вещами, а просто подлатал бы мужика да и выставил через пару недель на улицу. Кто же будет заботиться о том, что он станет делать, живя в ужасных условиях, с трудом передвигаясь, без постоянной крыши над головой и при необходимости каждый день искать себе пропитание?
 
   Я пришла в кафе «Василек» за десять минут до назначенной встречи с Мамочкой. Оно нисколько не изменилось со времен нашей юности: те же старые, высокие пластиковые столики, предполагающие стоячую трапезу, вдоль окон – несколько окруженных стульями столов пониже. Я и не ожидала, что кафешка пользуется той же популярностью, что и раньше, ведь по соседству располагается столько новомодных заведений! Тем не менее почти все места оказались заняты молодежью. К счастью, один пустой столик все же отыскался, и я быстро направилась к нему, пока кто-то пошустрее меня не опередил. Усевшись, осмотрелась. Нет, все же я ошиблась, решив, что «Василек» совершенно не изменился. Раньше нужно было подходить к стойке буфетчицы, чтобы сделать заказ, а теперь в зале работала официантка – правда, всего одна.