Ирина Градова
Забытая клятва Гиппократа

Пролог

   Он не знал, сколько прошло времени. Вот уже несколько лет он не носил часов, предпочитая мобильный телефон. Однако даже если бы часы и были у него на запястье, он все равно не смог бы узнать, который час, ведь руки связаны за спиной! Ноги также накрепко примотаны к ножкам стула, который, в свою очередь, намертво прикреплен к полу.
   Как бы вы себя чувствовали, если бы вас схватили прямо в подъезде, надев на голову воняющий сырой рыбой мешок, и вдобавок ко всему стукнули по голове так, что искры из глаз? Он как чувствовал, что не стоит заходить в подъезд, когда заметил, что лампочка в предбаннике не горит. Эх, нужно было остаться на улице и подождать кого-то еще, собирающегося войти или, по крайней мере, позвонить жене, чтобы она выглянула в окно… Хотя что теперь говорить? Он этого не сделал, а потому сидит сейчас здесь, то ли в подвале, то ли в сарае, пригвожденный к месту и томимый ожиданием и ужасом – что с ним собираются сделать? И ведь знал же, знал, что кто-то имеет на него зуб! В милиции сказали, что письма с угрозами сами по себе ни о чем не говорят, что нужны более веские доказательства того, что ему грозит что-то страшное. В общем, типа «приходите, когда вас пристрелят, тогда и разберемся»! Чем же и кому он так насолил?
   Звук поворачивающегося со скрипом в замке ключа заставил его вздрогнуть и напрячься. Сейчас все станет ясно, сейчас он наконец сможет договориться с незнакомцами. Он не сомневался, что ему удастся выиграть себе время, а уж потом – держитесь, сволочи, все сядете, все до единого!
   Вспыхнул яркий свет, ударивший прямо в глаза, и он невольно на секунду зажмурился, так как за долгие часы сидения в темноте привык к ней и даже мог различать очертания предметов вокруг. В помещение вошел человек. И при виде его лица стало понятно, что договориться не получится.
* * *
   Приходя домой позже Шилова, я обычно застаю его на кухне – пьющим зеленый чай в ожидании моего прихода или возящимся у плиты. Надо же, я всю жизнь мечтала встретить мужчину, умеющего готовить, но считала это несбыточным желанием, ведь российский мужчина в лучшем случае способен без приключений только сварить сосиски или яйцо вкрутую. Но мне повезло! Олег – прекрасный кулинар, и я с удовольствием вкушаю изыски восточной кухни – правда, без мяса. В те же дни, когда мы оба чувствуем ностальгию по типично русской еде, готовлю я. В последнее время, однако, это случается все реже.
   Так вот, как я и сказала, в будний день вечером Олега частенько можно застать на кухне. Но это – когда он в хорошем расположении духа. В то же время я всегда без труда узнаю, когда у него плохое настроение. Работа у Шилова тяжелая – и физически, и морально. Являясь оперирующим ортопедом, он занимает должность заведующего отделением ортопедии и травматологии. Это означает, что стрессов в его жизни хватает, и порой мне приходится играть роль громоотвода, мягкой жилетки и японской гейши – все в одном флаконе. Вот и сегодня, едва войдя в квартиру, я сразу почувствовала неладное. Куся, моя черная терьерша, в данный момент живет у мамы с Дэном, иначе она обязательно выскочила бы в коридор и принесла мне тапку. Вторым, как правило, появляется Олег – если он дома. Но сейчас Шилов не вышел мне навстречу. Это могло иметь два объяснения: либо мой муж устал как собака и просто не в состоянии подняться с дивана, либо потерял пациента.
   Войдя в гостиную, я увидела, что Олег сидит на диване, пялясь в экран телевизора. Именно пялясь, потому что звук оказался выключен, а показывали шоу «Дом-2», которое в здравом уме Шилов не стал бы смотреть даже под дулом автомата.
   – Ну, – вздохнула я, – и что у нас плохого?
   Он посмотрел так, словно мое появление оторвало его от медитации.
   – А-а… Это ты.
   – Что случилось? Неприятности?
   – Как тебе сказать…
   – Да уж ты скажи как есть, – предложила я, садясь в кресло напротив. Когда Олег в таком состоянии, бесполезно пытаться приласкаться к нему или начать жалеть, словно маленького ребенка, – он этого не примет. Нужно просто разговаривать. Всем известно, что проблема становится гораздо меньше, когда ее обговоришь в деталях с тем, кому ты небезразличен. Этому научила меня жизнь и мой коллега по ОМР (Отдел медицинских расследований), психиатр Павел Кобзев. Я присоединилась к этой новой организации около двух лет назад, никак не ожидая, что работа мне понравится, а коллеги станут близкими друзьями. Кажется, с тех пор минула целая вечность.
   – Так что же произошло? – терпеливо продолжала я допрос. – Главный или пациент?
   – Пациент, – нехотя выдавил из себя Шилов.
   – Как это случилось?
   Я знаю, что Олег всегда тяжело переживает каждую потерю и долго копается в себе, пытаясь понять, не допустили ли в чем-то ошибку.
   – Во время операции, – кивнул он. – Все так по-дурацки вышло – ты не поверишь! На сегодня была запланирована операция одного мужика со сложной проблемой в колене, да еще и сердце ни к черту. Если бы я мог решать, то вообще отговорил бы его от операции. С другой стороны, он занимал довольно высокую должность, хотел полноценно работать, а не орать от боли каждый раз, как опирается на левую ногу…
   – Так умер-то мужик от чего?
   – Сердце не выдержало, кажется.
   – Так это не твоя вина! – воскликнула я. – Кто у вас был анестезиолог?
   – Роман Извеков.
   Так, это уже хуже. Мы с Романом не ладим – с самого первого дня, как он появился у нас на анестезиологии. Даже объяснить не могу, что конкретно в этом парне меня не устраивает. Он довольно молодой, лет тридцати пяти или вроде того, амбициозный, предприимчивый. Каждое из этих качеств само по себе не является отрицательным, но добавьте к ним еще невероятную самоуверенность, нежелание прислушиваться к чужому мнению и, что мне особенно несимпатично, умение подольститься к начальству. Уж на что наша заведующая, Елена Охлопкова, не переносит подхалимов, но и она пала жертвой обаяния Извекова. Правда, никаких объективных причин не любить коллегу у меня нет. Разве что кроме одной: когда я еще не была замужем за Олегом, он пытался подкатиться ко мне, считая, что, раз я сплю с Робертом Караевым из ортопедии (мы два года были любовниками), то, значит, даю всем, кто попросит. Ему пришлось испытать разочарование, и с тех пор Роман меня недолюбливает. Впрочем, наши чувства взаимны.
   – Значит, ошибся Извеков? – уточнила я.
   – Трудно сказать до вскрытия, – покачал головой Олег. – Армен этим займется, как только руки дойдут.
   Армен Багдасарян, один из наших патологоанатомов и одновременно хороший приятель Олега.
   – Послушай, – сказала я, – у тебя что, действительно есть причины считать, что смерть наступила в результате халатности или врачебной ошибки?
   – Да нет, – пожал плечами Шилов. – Не знаю…
   – Ты сам говорил, что операцию вообще делать не следовало из-за проблем с сердцем, верно?
   Я старалась убедить Шилова, что в смерти больного его вины нет, и в то же время понимала, что он все равно продолжит заниматься самобичеванием. Думаю, на его месте я чувствовала бы то же самое.
   Уже позднее, после того как я приняла душ и мы сели ужинать, я сказала:
   – У этого твоего покойного пациента есть родственники?
   – Да, конечно, – кивнул Олег, ковыряя вилкой в салате с таким остервенением, словно пытался отыскать там спрятанный клад. – Приходили его жена и брат. Именно мне пришлось сообщать им о его смерти. Знаешь, ведь Свиридин давно был моим пациентом, и я знал его как облупленного! Он раз в полгода ложился в отделение, ему проводили процедуры, иногда кололи синовиальную жидкость. Операцию откладывали до последнего, так как состояние его здоровья вызывало беспокойство. После госпитализации я дважды отменял хирургию – сначала потому, что анализы оказались не в порядке, потом из-за кардиограммы… Ты в курсе, индуисты и буддисты верят в предопределение? Я, как врач, не имею на это право, но сейчас мне кажется…
   – Что?
   – Мне кажется, что это все были предупреждения, понимаешь? Чтобы не делать Свиридину эту чертову операцию…
   Ну что прикажешь с ним делать, с этим моим муженьком? Нет, я только за, если у человека повышенное чувство ответственности, но чтобы настолько! Однако я понимала, что переделывать Олега бесполезно и разговор об этом может лишь привести к скандалу. Скандалов мне хватало в первом браке, поэтому я стараюсь вторично не искушать судьбу. Так я поступила и сейчас.
   – Ты будешь зеленый чай или фруктовый? – как ни в чем не бывало поинтересовалась я, вставая из-за стола.
* * *
   Мы, питерцы, постоянно ноем, что нам не нравится местная погода. Признаюсь, я одна из тех, кто ноет больше всех. Ненавижу дождливый климат и сырость этого города, вечную грязь на улицах, летом – пыль, зимой и весной – мокрый талый снег. Ненавижу короткое, прохладное лето, во время которого солнечные дни случаются лишь время от времени, тогда как в какой-нибудь Турции или Болгарии полгода можно купаться и загорать.
   В это лето все по-другому. Как обычно, июнь прошел незамеченным, с бесконечными дождями и температурой, мало отличающейся от майской. Однако потом начался ад. Естественно, поначалу мы радовались тому, что градусник показывает выше тридцати – в кои-то веки и у нас, в Питере, наступило настоящее лето! Народ кинулся на пляжи, к водоемам, и наплевать, что официально купаться запрещено – кого и когда это останавливало? Черные, как сенегальские негры, мужчины и женщины бороздили улицы, по которым даже летом снуют синевато-белые тела, покрытые гусиной кожей. Мы ощущали себя как в Египте, только вот рядом, к несчастью, не было Красного моря.
   Все бы хорошо, но такая экстремальная жара не тяготит, только если находишься в отпуске. Когда же приходится работать, это настоящая мука – для всех, кроме нас, обитателей «подвала»! Подобно всем государственным и муниципальным больницам в Питере, наша не оснащена кондиционерами. Только в кабинете главного да в некоторых офисах завов отделениями стоят вентиляторы, которые, честно говоря, только гоняют пыль из угла в угол, но прохлады почти не добавляют. Как анестезиолог, я провожу большую часть времени в операционных. Там кондиционер работает в полную силу, и мы не ощущаем дискомфорта. Это в прямом смысле жизненно необходимо: разве может обливающийся потом, задыхающийся от духоты врач всерьез отвечать за благополучие пациента на своем столе? Однако, выбираясь на поверхность, мы, как и все остальные, попадаем в пекло. Я по-настоящему сочувствую нашим больным, вынужденным маяться в палатах – особенно тем, чьи окна выходят на солнечную сторону. И, самое главное, тем, кто является «лежачим»! В моем отделении пациенты лежат только сразу после операции, но, попадая по необходимости в другие, я вижу, что большинство тех, кто способен передвигаться самостоятельно, стараются укрыться в коридорах, подальше от окон.
   Вот и сегодня мне нужно было обсудить предстоящую операцию с пациенткой из ортопедии. Ей предстояла плановая операция на тазобедренном суставе, и я собиралась задать больной несколько обычных вопросов насчет наркоза. Зайдя в палату, я с удивлением отметила, что женщины резко отпрянули друг от друга, хотя до этого, похоже, что-то оживленно обсуждали.
   – Добрый день, – поздоровалась я, испытывая на себе колючие взгляды и честно недоумевая об их причине. – Кто тут Анна Робертовна Нечаева?
   – Это я, – отозвалась одна из тех, кто смотрела на меня с недоверием. Это оказалась дама лет шестидесяти. Судя по истории болезни, несколько лет назад она сломала шейку бедра и с тех пор могла ходить только на костылях. В свое время ей крайне неудачно сделали операцию, и теперь сустав разрушился практически полностью. Нечаевой было показано эндопротезирование. Кстати, надо заметить, что она не являлась пациенткой нашей больницы, но категорически отказалась, чтобы новую операцию делал тот же врач, что и предыдущую, – что ж, ее можно понять!
   – Вы анестезиолог? – уточнила Нечаева.
   Я подтвердила ее предположение.
   – Мне нужно побеседовать с вами насчет наркоза.
   Женщины переглянулись, и я вновь почувствовала себя неуютно. Что здесь, собственно говоря, происходит?
   – Мне нужен хороший наркоз! – заявила Нечаева. – Сколько это будет стоить?
   – Нисколько, – сказала я. – Наркоз у нас бесплатный…
   – Знаем-знаем, какой у вас бесплатный наркоз! – перебила меня пациентка. – От него потом не проблюешься – извините за выражение! Нет, мне нужен такой, от которого просыпаешься быстро и безболезненно.
   – Ну, во-первых, «просыпаться» вам и не придется, потому что вы не будете спать, – терпеливо пояснила я. – Анестезия при вашей операции производится регионарная, то есть местная. Во-вторых – и это самое главное, мы не торгуем наркозом: вы получите именно тот, который показан при ваших хронических заболеваниях, если таковые имеются.
   Беседуя с больной, я отлично понимала, что она имеет в виду, говоря о «бесплатном» и «платном» наркозе. В большинстве больниц это устоявшаяся практика: пациентам откровенно втюхивают лабуду насчет того, что анестезия бывает хорошей, то есть платной, после которой оправляешься быстро и без последствий, или плохой – бесплатной, но с отвратительными побочными эффектами. Так как за «хорошую» анестезию берут не так уж много денег – от пятисот до тысячи рублей, в зависимости от степени бесстыдства анестезиолога, участвующего в операции, – то большинство предпочитают заранее оплатить свой комфорт. На самом деле в первую очередь наркоз зависит от показаний для данного конкретного пациента – именно поэтому перед операцией необходимо выяснить, нет ли у него аллергии на компоненты анестезии. Ценовая категория лекарственных препаратов, используемых для этих целей, и в самом деле может разниться – это зависит и от составляющих наркоза, и от производителя, однако анестезия, полагающаяся при бесплатных операциях, всегда прилагается также бесплатно. При бывшем заведующем в отделении ортопедии и травматологии такой вид оболванивания больных цвел пышным цветом, но теперь эта лавочка прикрылась: если Шилов прознает, что кто-то занимается такими делами, он устроит страшный скандал. Именно поэтому мало кто рискует с ним связываться, хотя многие недовольны. В других отделениях, насколько мне известно, бывает по-разному. Кое-где вовсю идет бойкая торговля не только наркозом, но и кровью для переливания, а также лекарственными препаратами, которые предлагают купить якобы вместо бесплатных, но худшего качества. На самом же деле больницы получают все это, включая наркоз, отнюдь не для продажи. Другое дело, что «хороших» и дорогих препаратов гораздо меньше, чем более дешевых. Соответственно, кому-то должно повезти, потому что он успел «отхватить» импортный вариант, другим – нет, так как легли в больницу позже и осталось, как говорится, что похуже. Но чаще всего врачи в отделениях предпочитают «не пускать дело на самотек».
   – Вы просто ответьте на мои вопросы, хорошо? – предложила я пациентке. – И тогда мы выберем тип наркоза.
   – Так же, как вы выбрали для вчерашнего парня, да? – с издевкой поинтересовалась соседка Нечаевой по палате.
   Я не сразу сообразила, о чем речь, а когда поняла, мне стало очень неуютно. Разумеется, эта женщина имела в виду вчерашнюю смерть пациента Шилова. Я открыла было рот, чтобы обелить мужа, но захлопнула его, подумав о последствиях. Однако промолчать я не могла, ведь это означало бы, что сказать мне нечего и пациентки правы!
   – А с чего вы взяли, что вчерашний… несчастный случай произошел из-за неправильного выбора наркоза?
   Больная не нашлась что сказать и бросила вопросительный взгляд на Нечаеву.
   – Ну, – сказала та, – или это, или ошибка хирурга, верно? Какая еще может быть причина?
   – Полагаю, – осторожно ответила я, – что без заключения патологоанатома никто не может сказать наверняка. Нужно немного подождать. Но, как врач-анестезиолог, я должна вам сказать следующее: любая операция, как это ни печально, будь это даже удаление гланд или вскрытие фурункула, чревата серьезными последствиями. Иногда они бывают летальными – к сожалению, такова медицинская статистика.
   – Вы хотите сказать, что нам всем здесь стоит готовиться к смерти?! – визгливо поинтересовалась Нечаева.
   Господи, ну что за день сегодня?!
   – Нет, конечно! Однако необходимо принимать во внимание, что операция по замене сустава – сложная процедура. Именно поэтому я сейчас здесь и собираюсь узнать, могут ли у вас возникнуть проблемы с анестезией. Подвергались ли вы раньше операционному вмешательству?
   …Выйдя от Нечаевой, я чувствовала себя примерно так же, как в свою бытность в спортивной школе. В течение нескольких лет я посещала секцию легкой атлетики. День там обычно начинался с того, что группа пробегала восемь кругов вокруг огромного стадиона. К концу кросса, взмыленная, с коликами в боку, я думала, что больше не смогу сделать ни шагу. А впереди маячили еще три часа занятий в зале!
   – Эй, Агния, ты чего такая убитая? – спросил Андрей Песков. Он как раз выходил из кабинета Олега. – Кто-то умер?
   – А то ты не в курсе! – огрызнулась я.
   Андрей вмиг посерьезнел.
   – Да ты из-за этого, что ли? Брось, Шилов же ни при чем – у мужика «моторчик» был ни к черту!
   – Ну, человек-то все равно умер – разве это не повод огорчаться?
   – Да… Ладненько, я побегу, а?
   – Давай-давай!
   Конечно, Андрею не хотелось углубляться в обсуждение смерти пациента, не имеющего к нему отношения. Возможно, человек неискушенный счел бы это за бесчувственность, но на самом деле все не так. Невозможно работать в больнице и относиться к каждому пациенту как к родственнику или другу. И не зря, между прочим, мы, как правило, не участвуем в лечении тех, кого любим: чувства могут заслонить объективную картину, и врач в такой ситуации способен скорее навредить, чем оказать помощь. Именно поэтому мы так не любим обсуждать чужих пациентов – тут со своими-то, дай бог, управиться!
   Постучав в дверь кабинета Олега, я вошла. Мой муж разговаривал по телефону с мрачным выражением на лице. Повесив трубку, он сказал:
   – Это главный. Хочет знать, как там дела со Свиридиным.
   – А почему он тебе звонит, а не Багдасаряну? – удивилась я.
   – Боится он Армена, – усмехнулся Олег. – Старается с ним лишний раз не связываться. Кроме того, Свиридин же являлся моим пациентом!
   – А ты с Арменом уже говорил?
   – Нет, – покачал головой Шилов. – Не хочу ему мешать и отрывать от дела. Он обещал, что сегодня к концу дня сможет дать заключение.
   – Хочешь, я с тобой схожу? – предложила я.
   Шилов в курсе, как я ненавижу морги. Нет, на самом деле я не знаю никого, кто любил бы эти места, – ну, разве что кроме Багдасаряна и, конечно же, Леонида Кадреску, патологоанатома ОМР. Однако ради Олега я готова наступить на горло своим чувствам. Дело не в том, что я боюсь покойников – для врача это было бы странно. Да и чего их бояться – тех, кто уже никому и никогда не причинит вреда при всем желании? Просто сама обстановка морга вызывает у меня неприятие: резкий запах формалина, стерильность, которой может позавидовать любая операционная, яркий свет, слепящий глаза, железные прозекторские столы…
   – Правда? – спросил Олег с надеждой.
   – Конечно, правда. Позвони мне, когда соберешься.
* * *
   – Ну, и что ты можешь сказать? – спросил Олег, когда мы с ним сидели в закутке Армена Багдасаряна рядом с прозекторской, где стоял его стол. – Какова причина смерти?
   Мне Армен нравится. Он очень приятный в общении человек, и его занятие, похоже, не наложило на него заметного отпечатка. В меру веселый и общительный, очень обходительный мужчина, в работе он серьезен и тщателен, а его отчеты всегда обстоятельны и точны.
   – Могу с уверенностью заключить, что пациент умер от анафилактического шока, – ответил Армен.
   – Значит, все-таки аллергия на анестезию! – пробормотала я.
   – Получается, виноват Извеков? – уточнил Олег, и я заметила, что у него словно камень с плеч свалился. Однако Армен покачал головой.
   – Я бы так не сказал.
   – То есть?
   – Видите ли, друзья мои, по медицинской статистике, аллергией на наркоз обладает примерно один человек из пятнадцати тысяч. К сожалению, именно таким человеком и оказался ваш Свиридин. В подобных случаях обычно говорят, что предугадать такой печальный исход невозможно. Врачебной инструкцией предусмотрено обязательное проведение перед операцией профилактического теста на совместимость препаратов, входящих в наркоз, с организмом пациента. Однако, как показывает практика, никакие профилактические тесты не могут предотвратить аллергическую реакцию на наркоз, обычно заканчивающуюся летальным исходом. Смерть от наркоза является далеко не редкостью! Невозможно объяснить такие случаи, когда, например, человек всю жизнь принимает аспирин, а потом вдруг, проглотив очередную таблетку, умирает от аллергии на это лекарство!
   Здесь Армен абсолютно прав: никто не знает, когда в организме человека скапливается опасная концентрация аллергенных веществ, что иногда приводит к трагедиям. Провести предварительное тестирование можно только в одном случае – если речь идет о местном обезболивании. В этом случае лекарство вводят пациенту под кожу в небольшом количестве, при этом наблюдая за реакцией организма. Если вдруг возникает местная реакция, врач принимает решение о замене анестетика.
   – Судя по записям, – сказал Шилов, листая отчет по Свиридину, – ему вводили общий наркоз, так?
   – Общий? – удивилась я. – А почему не регионарный? Это же более безопасно: у пациента, насколько мне известно, было слабое сердце!
   – Ну, Агния, вы же и сами анестезиолог, – пожал плечами Армен. – Технически регионарная анестезия сложна, поэтому, с одной стороны, ее выполнение требует большого времени, а с другой, не всегда удается получить эффект стопроцентного обезболивания.
   – Верно, – кивнула я. – Периферическая регионарная анестезия при операции коленного сустава успешна, если удается анестезировать зону иннервации четырех нервов на бедре…
   – Седалищный, бедренный, запирательный и латеральный кожный нерв, – подхватил патологоанатом. – И при этом большое значение имеют анатомические особенности отдельно взятого пациента и, конечно же, мастерство анестезиолога. Если регионарный блок не получился, что вы делаете, Агния?
   – Пробуем провести процедуру повторно. Если снова не получается, переходим на общую анестезию.
   – Именно так и поступил Извеков. Сами понимаете, он имел право принять такое решение после того, как спинальная анестезия не возымела желаемого действия. Беда в том, что раньше Свиридину не делали никаких операций – за исключением удаления зубного нерва, и тогда проблем у него не возникало: Извеков, как и положено, беседовал с пациентом перед операцией и выяснил этот факт. Теперь – по поводу тестирования на аллергию…
   – Этот вопрос отпадает сам собой, – прервала я патологоанатома. – Ведь невозможно провести тестирование на общий наркоз!
   Дело в том, что при местной анестезии под кожу пациента вводят препарат и наблюдают за реакцией организма. Если возникает покраснение, вздутие и другие признаки аллергии, то анестезиолог заменяет анестетик. При общей анестезии ситуация совершенно иная, и провести тестирование не представляется возможным, ведь для исследования реакции организма человеку необходимо будет, по сути, сделать «пробный» наркоз, со всеми вытекающими из этого последствиями! Причем риск для здоровья пациента в этом случае будет не меньший, чем при настоящей операции. Лекарственные препараты для наркоза опасны тем, что аллергическая реакция на них может возникнуть внезапно, причем организм человека может среагировать на мизерную дозу анестетика точно так же, как и на полную.
   – Вот, вы же сами все понимаете! – развел руками Багдасарян. – Этому Свиридину просто не повезло. Предугадать возникновение нежелательной реакции на наркотический препарат практически невозможно.
   Это верно – тем более что Извеков, судя по всему, сделал все для предотвращения каких-либо последствий. Никто не виноват в том, что на Свиридина не подействовала спинальная анестезия. В тех обстоятельствах Извеков принял правильное решение и рискнул, несмотря на то, что у пациента было не вполне здоровое сердце. Что еще он мог предпринять в такой ситуации – отменить операцию?
   Действительно, похоже, вины Извекова в смерти Свиридина нет. Он не мог предсказать того, что больной испытает анафилактический шок в результате общей анестезии. Когда мы покидали прозекторскую, Шилов выглядел так, будто разом сбросил лет десять, и я поняла, под каким стрессом он находился в течение прошедших суток.
   – Все было сделано по правилам – ни Извеков, ни я не нарушили процедуру! – почти весело сказал Олег.
   – Вот главный-то обрадуется! – улыбнулась я, беря мужа под руку и прижимаясь щекой к его плечу. – Нет никаких причин для разбирательства, значит, он может спокойно сидеть на своем месте и ничего не бояться.
   – Может, отметим это? – предложил Олег. – Место выбираешь ты!
   С одной стороны, наверное, немного цинично отмечать в ресторане то, что смерть пациента произошла не из-за ошибки, а просто явилась результатом нелепого стечения обстоятельств. С другой – мы же не обязаны носить траур по каждому умершему в нашей больнице – просто не можем себе этого позволить. Так что я сказала «да».