Страница:
Впрочем, отсутствие любви к земным людям он совершенно не считал каким-то физическим недостатком. Наоборот, он считал себя полностью полноценным потому, что был не способен испытывать такую любовь! Любовь могла пробить брешь в его броне. Такая страшная слабость – и вдруг пришлось бы отдать деньги. А этого он бы уже не смог пережить.
Он никогда не делал подарки женщинам, с которыми спал. Он жалел потратить деньги на новый костюм, плевал на то, что он ест, где спит и как отдыхает, а между тем в потаенных глубинах внутри его существа присутствовала колоссальная, сжигающая душу страсть. Страсть, испепеляющая последние остатки сознания. И он был страстен, добавляя в свою коллекцию очередной нуль, он был страстен, как никто и никогда, когда один из банковских счетов увеличивался хотя бы немного. Для этого он гробил себя на работе.
Он приезжал в свой офис часам к девяти (он позволял себе утром немного поспать это было единственным, что он себе позволял – иначе он просто ночевал бы на работе) и уезжал обратно часам к двенадцати ночи. Если у него было назначено свидание, он отводил на встречу с женщиной ровно один час, иногда – даже полчаса. После этого он возвращался на работу и засиживался там допоздна. Это было единственным, что имело реально ощутимый смысл в его мире.
Сначала я не разглядела его безумную, патологическую страсть к деньгам. Я просто приняла ее за увлеченность своим собственным делом. Именно поэтому принялась его уважать. Мне казалось, что он – личность, притом с большой буквы. За два года наших отношений я все отчетливо поняла. Но истинное понимание никак не повлияло на мои чувства. Да, его можно было назвать личностью и даже уважать потому, что в нашем мире, в нашем городе и обществе ценилась именно такая напористая, нахрапистая тупость, берущая всё наскоком собственного примитивного хамства и самодовольства. Его уважали потому, что он был хитрее, сильнее, изворотливее и обороноспособнее всех остальных зверей. Но как же мелко все это было… как пошло. Уважение, похожее на породистую собаку, выброшенную на улицу, и оттого покрытую лишаем. Ершится, делает вид, что живет, но глаза – плачут. И душа плачет тоже.
Моя жизнь, похожая на пестрое одеяло из лоскутков, всегда переворачивалась самым невообразимым образом. В моей жизни случались любые неожиданности и такие вещи, от которых поблек бы от зависти любой приключенческий роман. Именно так я его и встретила – однажды.
Я еще не знала, что это моя судьба, а тем более – мой кошмар. Я не знала, что через всю жизнь мне будет суждено пронести с собой образ этого человека. У меня была близкая подруга, с которой мы гуляли по вечерам. Вместе с ней мы придумали игру. Считать владельцев роскошных иномарок, провожающих нас глазами. Мы обе – я и она, в совершенстве умели вести такую игру. Мы сами подбирали себе мужчин, развлекались, потом выбрасывали. Я относилась к сексу легко – как к выпитому стакану освежающе холодной воды. Всю ночь прозанимавшись с кем-то бешенной, бесшабашной любовью, на утро я не могла вспомнить имени этого человека. А встретив на улице через несколько дней – вообще не узнать. К тому же я не узнавала голоса по телефону. Многие обижались, но мне всегда было на это плевать. Моя подруга была единственным понимающим меня человеком.
Наша дружба была похожа на мужское сообщество интересов, а не на сплетни двух подруг. Да что долго рассуждать: наши отношения были похожи на настоящую мужскую дружбу. И я была счастлива от того, что в моей жизни есть такой замечательный человек. Наше духовное общение было настолько прекрасным, что в этом союзе все остальные являлись лишними. Вечерние прогулки вдвоем по залитому огнями городу я всегда буду вспоминать, как лучшие, неповторимые мгновения своей жизни. Я любила свою подругу и гордилась тем, что она у меня есть. Именно она стала единственной свидетельницей нашей встречи. Она была единственным человеком, видевшим мой кошмар в лицо. Мой кошмар произвел на нее благоприятное впечатление (как и на всех). Он в совершенстве владел этим искусством – производить хорошее впечатление на всех. Он очень мило улыбался и делал вид, что совсем не кошмар.
Всё, все хранится в моей памяти – каждое мгновение и каждый звонок, каждая случайная встреча и каждая агрессивная фраза, всё рассортировано по полочкам, отложено в хранилище и ждет свой срок, чтобы возродиться к жизни новой болью. Ведь два года состоят из очень многих часов. Все остальное просто ерунда – по сравнению с какой-то мыслью, навязчиво и надсадно постоянно царапающей твою душу. Два года, просыпаясь по утрам, я задавала себе один и тот же вопрос: чего я жду? Задавала, никогда не находя нужного ответа. Разве это навязчивое что-то было тем, что следовало ждать? Я не видела ни любви, ни ласки, ни теплоты, ни участия. Каждый раз меня брали грубо и жестоко, просто как необходимую вещь. И этих двух лет было достаточно, чтобы навсегда разувериться в собственной женской привлекательности, но… Но – я была не такая, как все, и он тоже был не такой, и я узнала: такое отношение кроется не во мне, а в том, что это единственный способ любви, который ему доступен. Других способов любви он не понимал. Все было бы проще, если б не мысли, горько и больно царапающие меня ночью. От них я просыпалась и уже не могла спать.
Однажды мы гуляли с подругой по вечернему городу. Мы обсуждали квартирный вопрос. Не мой. Одной знакомой. Грозящий тем, что несчастная участница юридическо – нотариальных споров могла потерять жилплощадь. Впрочем, у нашей героини был выход. Бабушка этой знакомой могла прописать ее в своей квартире. Оставалось только уговорить бабушку. Именно это я и пыталась вдолбить в готовую слушать меня голову. Было семь часов вечера. Был конец апреля.
Я ничего не заметила. Как рассказывала позже моя подруга, с середины центральной улицы она обратила внимание, что следом за нами все время идет какой-то мужчина в потрепанном, старом костюме. Так как я усиленно размахивала сумочкой в азарте беседы, а мужчина выглядел более чем скромно, она решила, что он собирается вытащить из моей сумочки деньги. И стала следить. Но на сумочку он не смотрел. Когда он прошел за нами второй квартал, потом третий, она сообразила, что дело тут не в сумочке. Скорей всего, решил снять кого-то из нас на вечер. И принялась усердно долбить меня в бок локтем. А я не поняла, какого черта она колотит меня локтем в бок. Погруженная в юридические тонкости, я не обращала внимания на окружающих. Где-то на середине очередной статьи гражданского кодекса я все – таки заметила его. Я увидела, что следом за нами идет мужчина средних лет невысокого роста, плохо одетый, но с уверенным, даже наглым лицом. Я отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и спокойно пошла дальше.
Я отдала бы все, чтобы вернуть тот момент. Хотя бы на мгновение, почти не различимое в вечности. Я бежала бы от него, как от черной чумы. Но мы не знаем, когда сталкиваемся лицом к лицу со своею судьбой. Мы, люди, наивно полагаем, что именно мы делаем выбор…
А в городе вовсю бушевала бесплатная дискотека возле мэрии, и близкие сумерки тонули в феерии танца, света и звука. Это был безумный, чарующий карнавал, заставляющий сильнее биться твою кровь. И, растворяясь в оглушительных потоках уносящего тебя звука сквозь мелькающие тени лазера на твоем лице, позволять во весь опор мчаться за такой далекой и близкой жизнью, в огромном месиве страсти, танца, света и особенной тоски, которая гораздо экзальтированнее, ярче и больше похожа на бешенную, кипящую страсть и теплые, почти летние ночи… Вокруг бушевала феерия, весенняя сиеста молодости и счастья, и с головой погружаясь в бурлящий водоворот карнавала, мы отдавались уносящему нас ночному ветру… Любая дискотека немножко похожа на карнавал. А народные гуляния особенно в будний день – бешенный праздник, несмотря на пьяную удаль… Мне было хорошо. Я обожаю бешенные, яркие ночи, когда жизнь кипит и рвется вокруг.
Давным – давно нет бесплатных дискотек возле мэрии. Давным – давно нет апреля. Отзвучал карнавал, отплясала фиеста и заваленная грудами мусора праздничная площадь готовится к новому дню. Яркие одеяния клоунов похожи на жалкие, разлезшиеся от дождя лохматые маски… Но стоит закрыть глаза, и где-то в глубине, в крови живет стремительный, бурный поток моей страсти… Той, которую может подарить только южная ночь.
Мы вынырнули из волн громкого звука и пошли дальше по запруженным людьми, ярко освещенным аллеям. Остановились, глядя на какой-то красивый пейзаж. Разговор наш касался все тех же проблем. Разумеется, жилищных, моей знакомой. Впереди я увидела того самого человека. Глядя на меня, он улыбнулся и сказал:
– Может, я могу вам помочь?
Разглядев его лицо в ярком электрическом свете, он показался мне крайне не симпатичным, а кроме того, меня покоробила наглость, с которой он вмешался в наш разговор. У него было широкое лицо с квадратным, чересчур уверенным в себе подбородком, хитрющие светлые глаза и массивная челюсть, умевшая доброжелательно улыбаться, но со второго же взгляда на нее становилось ясно, что, улыбаясь, он лжет. Его светлые глаза шарили по моей фигуре как наглые, липучие мухи и я рассердилась:
– А вам не кажется, что это хамство – подслушивать чужой разговор?
Он осклабился, и внезапно это показалось вульгарным:
– Вот знаете, чего не хватает нашим людям, так это общения. За границей люди общаются совершенно нормально…
Я вскипела:
– Вот поезжайте за границу и там вмешивайтесь в чужой разговор!
– Да не сердитесь! Просто увидел, что вы волнуетесь. Хотите, я вам куплю квартиру?
– Лучше сначала купите себе новый костюм!
– Ну, это совсем разные вещи! – он засмеялся. Вмешалась моя подруга:
– Зачем же так резко обрывать человека… Можно и пообщаться…
По его лицу было видно, что подругу мою он не видит в упор, что он твердо решил познакомиться именно со мной в этот вечер, и не существует силы, которая могла бы ему помешать. Было видно, что передо мной стоит человек, привыкший твердо идти к своей цели. И, игнорируя любые обстоятельства, всегда добиваться своего. Так, пропуская слова моей подруги мимо ушей, он сказал:
– Знаете, а я наблюдаю за вами уже около года. Я вас часто видел и очень хорошо запомнил. Все хотел познакомиться, только не получалось. Вот, выдался свободный вечер. Может быть, познакомимся сейчас?
Не понятно, почему, но я решила сменить гнев на милость. И между нами завязался разговор. Это был простой разговор, обычный в таких случаях. Он сказал, что занимается бизнесом, и я внимательно слушала, вглядываясь в его лицо. Потом спросила:
– А давайте спросим вашу жену, как она относится к такому проведению вашего свободного вечера?
– Правильный вопрос! Все ждал, когда, наконец, вы его зададите. А я не женат. Знаете, я и не был женат. Старый холостяк – кажется, это называется именно так. Но я хотел бы жениться, иметь семью…
– В таком возрасте – и не был женат? – вмешалась подруга, – странно!
– Ну почему же сразу – странно. Я занимался делами, бизнесом. Не было времени, да никого подходящего и не встречал.
После этого, не понятно, к чему, он вдруг во всех подробностях поведал, что собирается купить виллу на Кипре, что будет обеспечивать свою семью, что его жена будет иметь очень много денег… У моей подруги загорелись глаза, а я не обратила на весь поток его слов ни малейшего внимания. Мне показалось сразу же, что он врал. Набивал себе цену.
– Может, зайдем в кафе, посидим? – в завершение предложил он.
– Как скажет Лена! – отреагировала подруга.
– А вы всегда делаете так, как скажет Лена? – его глаза впились в меня.
– Почти!
– Значит, вы Лена?
– Да, – ответила я.
– А меня зовут Леонид. Наши имена похожи.
– Ничего подобного! Лена – это Елена. Ничего общего!
– Жаль. А мне хотелось, чтобы у нас с вами общим было всё.
Я усмехнулась. Начало было многообещающим. Но я никогда не верила в начало.
И мы пошли в ближайший бар. Имя моей подруги он не спросил.
В баре он предложил коньяк, шампанское, мороженое. Я заказала очень дорогое мороженое, исключительно для того, чтобы посмотреть на его реакцию. Он отреагировал нормально – на мой дорогостоящий заказ. Все время, которое мы провели там, я внимательно его слушала, не произнося лишних слов. Оказалось, что он совсем «не любит» поговорить. Он болтал без умолку и рассуждал на отвлеченные материи, но при всем этом не терял над собой жесткий контроль. Он ни разу не сказал о том, чем занимается на самом деле, а я слушала внимательно, смотрела на его внешний вид и думала, что он все врет. Хотя была одна черта, говорящая о том, что он действительно занимается бизнесом (возможно, даже торговлей) – его откровенная, ничем не прикрытая наглость. Он был нахален, как черт. Меня забавляло это приключение, забавлял вечер в баре и этот мужчина, под беззащитным видом которого пряталась железная хватка. И такое же безудержное, как его наглость, хвастовство.
Он все время хвастался – причем без разбору. Он хвастался тем, какой он умный и ловкий, своей работой и тем, что не только часто бывает в этом баре, но еще и дружит с хозяином и его сыном. Он три раза похвастался своей машиной. Но, судя по его внешнему виду, я решила, что это потрепанные жигули. Он демонстрировал всем своим внешним видом, что его интересую именно я. По этой нагловатой демонстрации я скорее не поняла, а почувствовала, что он бизнесмен по состоянию души. Но тогда, в тот момент, мне в голову не могло прийти, кто он такой. Я видела перед собой уверенного мужчину средних лет, который хвастался своими скромными успехами и старой машиной. Но в то же время было в нем что-то невероятно притягивающее… Что-то такое… И почему-то мне вдруг до бесконечности захотелось смотреть, просто смотреть – в его глаза.
Сквозь летнюю веранду виднелось море, похожее на огромный, отшлифованный драгоценный камень. Переливаясь в тысячах окружающих огней, все очарование этого вечера искрилось в бокалах с вином (которое он все – таки заказал), отражаясь в чужих зрачках и я ловила блестящие отблески словно в своих ладонях. Давно начало темнеть. В порту зажигались яркие ночные огни.
В дорогом баре мы были похожи на двух шлюх, снимающих крупного клиента, но никогда в жизни мне не казалось настолько очаровательной моя собственная порочность. Скорей всего – это было иллюзией, и я вела себя прилично и скованно. Но мне хотелось порочности, хотя бы внешней. Он был так привычен в атмосфере ночного бара, словно мокрое алкогольное пятно, расплывшееся на столике. Этот мир, это окружение было его атмосферой, и, попав в привычные воды, он на глазах омолаживался и расцветал.
Разглаживались морщины, в глазах зажигались огоньки, и без труда можно было представить этого человека, проводящего подобным образом все свои ночи. Я вдруг поняла, что он действительно часто приходит в этот бар. Но, как ни странно, меня еще больше взволновала эта его порочность, и всей силой моего существа мне вдруг страстно захотелось стать частью его мира, хотя бы только на мгновение, короткое мгновение быстрых, навсегда ускользающих в вечность секунд.
Все было гораздо проще, чем любые выводы, следствия и психологические заключения. Он просто меня волновал. Меня безмерно волновал и притягивал этот мужчина. Он возбуждал меня одним своим видом. Он улыбался мне только уголками своих губ, а я уже чувствовала, как дыхание мое замирает и в предвкушении чего-то необыкновенного сладко ныл низ живота. Может, вино чересчур ударило в голову, может, в тот вечер я была просто без меры пьяна, но я чувствовала, что возбуждаю его тоже. Я твердо знала: этот человек будет моим любовником. Как бы там ни было. Несмотря ни на что.
Чтобы немного отвлечься, прийти в себя, я повернула голову к летней веранде и стала смотреть на море. Море – это путь домой. Долгий путь, где ярким скопищем всех моих еще не преодоленных дорог горели электрические отблески – отпечатки, уходя от меня и возвращаясь ко мне, чтобы снова уйти. Может быть в тот момент, сконцентрировав все свои способности предвидения, я сумела почувствовать то, что нас ждет – изумительно красивая любовь и долгая, очень долгая боль… И дорога в другую жизнь. Без него. Это было в моей жизни так часто, что не стоило брать в расчет. Сначала любовь, потом дорога. Но все это обещало быть особенным. Неповторимым и горьким, как застывший на губах лед. Если бы, встав из – за нашего столика, он позвал меня куда-то, я полетела бы за ним на край света, сломя голову…. Электрические огни ярко переливались в воде. Отвлекаясь от темы нашего разговора, я повторяла про себя одну фразу снова и снова… Море – это путь домой.
Я не понимала, сколько прошло времени. Словно зачарованная, не вспоминая ни о чем, я была в заколдованном, объемном кругу. Помню, что было очень темно, когда я очнулась и поняла, что следует собираться домой. А отрезвила меня мысль о том, что я не предупредила домашних, что ушла надолго. И поэтому они психуют, обзванивая все больницы города. Я посмотрела на часы. Было начало двенадцатого. Промежуток времени – довольно приличный (между встречей на улице и беседой в кафе). Я засуетилась, заерзала, принялась смотреть на часы, не зная, как прервать разговор и намекнуть о том, что меня ждут дома. Но мои намеки были поняты должным образом. Он обернулся:
– За последние десять минут ты посмотрела на часы несколько раз. Кто-то тебя ждет?
– Да. Дома волнуются родители.
– Родители? Или муж?
– У меня нет мужа. Кроме того, я боюсь возвращаться, когда темно.
– У меня машина рядом. Я тебя подвезу.
Я буркнула что-то невразумительное и мы поднялись. По дороге я задала какой-то совершенно невинный вопрос, но он резко оборвал меня:
– Как ты сказала?
Я удивилась:
– Я спросила, что вы думаете…
– Говори мне ты.
– Что?
– Я не хочу, чтобы ты держалась со мной официально. И называй меня Леней. Хорошо?
– Хорошо.
Дискотека возле мэрии была в самом разгаре. Везде гуляли разодетые пары. Весь город вывалил в центр, несмотря на будний день. Втроем (он в середине, мы сбоку) мы шли по центральной аллее. Он взял меня за руку и сказал:
– Выходи за меня замуж.
Я засмеялась. Он резко оборвал мой смех.
– Что смешного? Я серьезно. Выходи за меня замуж. Будешь жить в моей квартире. У меня хорошая квартира рядом, правда. И мне нужна красивая молодая жена. А ты красивая. Ты очень красивая, Лена…
В самом разгаре ночной толпы (я видела, как плясали на его лице бешенные, безумные тени) он крепко держал меня за руку.
– Ты слышишь? Ты выйдешь за меня замуж?
Я гордо вскинула голову:
– А вот возьму и выйду – прямо сейчас. И что ты будешь делать? Возьму и соглашусь – что тогда?
Он по – прежнему был серьезен:
– И прекрасно! Я буду рад! Ты станешь моей женой, и будешь жить у меня!
– А как ты себе это представляешь? Вот сейчас приду домой и скажу: мама, я выхожу замуж через три часа после знакомства. Познакомилась с мужчиной в городе и через три часа вышла за него замуж. По твоему, это нормально, да? Или всем своим девушкам ты в шутку делаешь предложение в первый же вечер? Между прочим, у нас с тобой даже не свидание, а так, просто случайная встреча.
Он обиделся:
– Я все говорил серьезно!
Я смеялась:
– Мои слова – тоже серьезно! Решено – я выхожу за тебя замуж! Подруга, ты будешь свидетельницей! Завтра свадьба.
Я еще не знала в тот вечер, чем платят за смех. Я смеялась легко потому, что еще могла смеяться. Я смеюсь до сих пор… Мне казалось: а почему бы нет? Вдруг действительно будет свадьба? И я – в красивом белом платье, среди цветов. И он – моя судьба, и все будет хорошо, и больше мы не расстанемся. Это было шутливое предложение, но я не знала, что над чувствами других людей тоже можно смеяться. Я не понимала, что можно цинично шутить над всем, и у меня пела душа.
Он держал меня за руку, а я наивно полагала, что этот человек может стать моим счастьем. Вокруг кипела сказочная феерия звука и света, и мне казалось: весь мир радуется жизни так, как в тот вечер радовалась жизни я. Я не хотела бы все это вернуть. Многие считают, что надежда спасает. Это неправда. Надежда убивает страшней и точней ножа. Лучше – пустота. Отсутствие чувств боле надежно и гладко. В пустоте – все можно принять. Надежда искажает реальные вещи. Как с чудовищной силой два года искажала меня. Я жила два года с надеждой потому, что через три часа после знакомства он сделал мне предложение – в первый же вечер. Предложение, которое он не повторил больше ни разу. Никогда.
В самые первые моменты нашего знакомства я еще не могла разглядеть черты, из – за которых этот некрасивый и не молодой человек стал для меня дороже всех остальных мужчин мира. Я могла только предчувствовать, блуждая на уровне ощущений, ту непреодолимую и главную грань, за которой раскрывалась область неопознанных, почти не существующих впечатлений. Впечатлений о том, как сильно этот человек отличается от всех остальных.
Я любила эту грань, словно темную половину его скрытной, неповторимой души. Я любила то, что принято прятать. Я любила его за то, что он был плохой, выставляя напоказ подлость, хитрость, грубость, надменность и жестокость – единственные качества, благодаря которым можно выжить в этом мире и составить себе состояние. Я любила его за то, что все обнаженное в нем, без прикрас, было выставлено на поверхность жестокой, шокирующей правдой. Как никто другой, он умел выжить, работая для этого мозгами, зубами и когтями. Пробуждая все самое плохое и одновременно сильное в моей душе. Он научил меня истинной ценности любви в мире, в котором любовь ничего не стоит. Он научил меня бороться и быть сильной там, где тебя могут унизить или растоптать. Он научил истине о том, что отступление – путь к победе и сколько можно выиграть, вовремя отступив в тень.
Сильный и подлый, жестокий и хитрый, он был истинным творением своего времени. Он заставлял принимать мир таким, какой он есть. Он словно заявлял всей своей жизнью: «Мир, я такой! Принимай меня таким или убирайся к черту!» И он не лгал, отличаясь от всех остальных людей демонстрацией силы и власти. Все плохое, бывшее на поверхности, всегда было с ним. И он как никто другой умел будить в людях жестокость. Составляя конкуренцию сильным, а более слабых используя для своих нужд. Он научил меня быть наглой и сильной, и, добившись своей цели, вовремя уходить в тень, чтобы никто не мог напасть. Он был единственным человеком, похожим на меня до мозга костей тем, что так же, как и я, пытался стремиться к успеху.
Успех представлялся для нас разным, но мы оба ставили его во главу угла. Я знала, что во мне ему импонирует моя мужская сила воли и стремительная настойчивость в достижении своей цели. Он был единственным человеком, которому я могла не лгать. Я могла не приукрашивать розовым ладаном не всегда благозвучные и благопристойные порывы моей души. Погружаясь в самые глубины откровенного и бесстыдного разврата, он учил меня быть смелой и брать от жизни все, что эта жизнь может мне дать. Мне не нужно было притворяться хорошей и я откровенно могла делать все, что захочу. Все, что мне будет угодно-точно зная, что моя импульсивность не вызовет осуждения.
Например, мое стремление к свободе, к материальной независимости, к форме одежды и умению водить машину, к тому, что я никогда не стремилась выйти за него замуж, никогда не говорила о том, что замужество – моя единственная жизненная цель. И еще это был единственный мужчина, который мог быть сильнее меня. Мужчина, с которым мне самой не нужно было быть сильной. Наверное, я любила его за то, что он меня не любил. Если б он был со мной нежен, внимателен и заботлив, подносил духи, конфеты и стихи, я смеялась бы над ним и отвергла эту недостойную меня, слащавую любовь с презрением. В нем не было ни слащавости, ни сентиментальности, ни покорности. И когда он причинял мне боль, я вопила от восторга и знала, что снова и снова к нему вернусь. Потому, что это был единственный мужчина, знавший о том, когда не нужно применить нежность. Наверное, мой двухлетний роман длился только потому, что на протяжении этих лет я не могла его добиться. Он умело порождать волнительные чувства крайности в моей душе. С ним я могла пойти до конца, и эта мысль опьяняла. Это был риск, которого в обыкновенной жизни я никогда не могла найти.
Он никогда не делал подарки женщинам, с которыми спал. Он жалел потратить деньги на новый костюм, плевал на то, что он ест, где спит и как отдыхает, а между тем в потаенных глубинах внутри его существа присутствовала колоссальная, сжигающая душу страсть. Страсть, испепеляющая последние остатки сознания. И он был страстен, добавляя в свою коллекцию очередной нуль, он был страстен, как никто и никогда, когда один из банковских счетов увеличивался хотя бы немного. Для этого он гробил себя на работе.
Он приезжал в свой офис часам к девяти (он позволял себе утром немного поспать это было единственным, что он себе позволял – иначе он просто ночевал бы на работе) и уезжал обратно часам к двенадцати ночи. Если у него было назначено свидание, он отводил на встречу с женщиной ровно один час, иногда – даже полчаса. После этого он возвращался на работу и засиживался там допоздна. Это было единственным, что имело реально ощутимый смысл в его мире.
Сначала я не разглядела его безумную, патологическую страсть к деньгам. Я просто приняла ее за увлеченность своим собственным делом. Именно поэтому принялась его уважать. Мне казалось, что он – личность, притом с большой буквы. За два года наших отношений я все отчетливо поняла. Но истинное понимание никак не повлияло на мои чувства. Да, его можно было назвать личностью и даже уважать потому, что в нашем мире, в нашем городе и обществе ценилась именно такая напористая, нахрапистая тупость, берущая всё наскоком собственного примитивного хамства и самодовольства. Его уважали потому, что он был хитрее, сильнее, изворотливее и обороноспособнее всех остальных зверей. Но как же мелко все это было… как пошло. Уважение, похожее на породистую собаку, выброшенную на улицу, и оттого покрытую лишаем. Ершится, делает вид, что живет, но глаза – плачут. И душа плачет тоже.
Моя жизнь, похожая на пестрое одеяло из лоскутков, всегда переворачивалась самым невообразимым образом. В моей жизни случались любые неожиданности и такие вещи, от которых поблек бы от зависти любой приключенческий роман. Именно так я его и встретила – однажды.
Я еще не знала, что это моя судьба, а тем более – мой кошмар. Я не знала, что через всю жизнь мне будет суждено пронести с собой образ этого человека. У меня была близкая подруга, с которой мы гуляли по вечерам. Вместе с ней мы придумали игру. Считать владельцев роскошных иномарок, провожающих нас глазами. Мы обе – я и она, в совершенстве умели вести такую игру. Мы сами подбирали себе мужчин, развлекались, потом выбрасывали. Я относилась к сексу легко – как к выпитому стакану освежающе холодной воды. Всю ночь прозанимавшись с кем-то бешенной, бесшабашной любовью, на утро я не могла вспомнить имени этого человека. А встретив на улице через несколько дней – вообще не узнать. К тому же я не узнавала голоса по телефону. Многие обижались, но мне всегда было на это плевать. Моя подруга была единственным понимающим меня человеком.
Наша дружба была похожа на мужское сообщество интересов, а не на сплетни двух подруг. Да что долго рассуждать: наши отношения были похожи на настоящую мужскую дружбу. И я была счастлива от того, что в моей жизни есть такой замечательный человек. Наше духовное общение было настолько прекрасным, что в этом союзе все остальные являлись лишними. Вечерние прогулки вдвоем по залитому огнями городу я всегда буду вспоминать, как лучшие, неповторимые мгновения своей жизни. Я любила свою подругу и гордилась тем, что она у меня есть. Именно она стала единственной свидетельницей нашей встречи. Она была единственным человеком, видевшим мой кошмар в лицо. Мой кошмар произвел на нее благоприятное впечатление (как и на всех). Он в совершенстве владел этим искусством – производить хорошее впечатление на всех. Он очень мило улыбался и делал вид, что совсем не кошмар.
Всё, все хранится в моей памяти – каждое мгновение и каждый звонок, каждая случайная встреча и каждая агрессивная фраза, всё рассортировано по полочкам, отложено в хранилище и ждет свой срок, чтобы возродиться к жизни новой болью. Ведь два года состоят из очень многих часов. Все остальное просто ерунда – по сравнению с какой-то мыслью, навязчиво и надсадно постоянно царапающей твою душу. Два года, просыпаясь по утрам, я задавала себе один и тот же вопрос: чего я жду? Задавала, никогда не находя нужного ответа. Разве это навязчивое что-то было тем, что следовало ждать? Я не видела ни любви, ни ласки, ни теплоты, ни участия. Каждый раз меня брали грубо и жестоко, просто как необходимую вещь. И этих двух лет было достаточно, чтобы навсегда разувериться в собственной женской привлекательности, но… Но – я была не такая, как все, и он тоже был не такой, и я узнала: такое отношение кроется не во мне, а в том, что это единственный способ любви, который ему доступен. Других способов любви он не понимал. Все было бы проще, если б не мысли, горько и больно царапающие меня ночью. От них я просыпалась и уже не могла спать.
Однажды мы гуляли с подругой по вечернему городу. Мы обсуждали квартирный вопрос. Не мой. Одной знакомой. Грозящий тем, что несчастная участница юридическо – нотариальных споров могла потерять жилплощадь. Впрочем, у нашей героини был выход. Бабушка этой знакомой могла прописать ее в своей квартире. Оставалось только уговорить бабушку. Именно это я и пыталась вдолбить в готовую слушать меня голову. Было семь часов вечера. Был конец апреля.
Я ничего не заметила. Как рассказывала позже моя подруга, с середины центральной улицы она обратила внимание, что следом за нами все время идет какой-то мужчина в потрепанном, старом костюме. Так как я усиленно размахивала сумочкой в азарте беседы, а мужчина выглядел более чем скромно, она решила, что он собирается вытащить из моей сумочки деньги. И стала следить. Но на сумочку он не смотрел. Когда он прошел за нами второй квартал, потом третий, она сообразила, что дело тут не в сумочке. Скорей всего, решил снять кого-то из нас на вечер. И принялась усердно долбить меня в бок локтем. А я не поняла, какого черта она колотит меня локтем в бок. Погруженная в юридические тонкости, я не обращала внимания на окружающих. Где-то на середине очередной статьи гражданского кодекса я все – таки заметила его. Я увидела, что следом за нами идет мужчина средних лет невысокого роста, плохо одетый, но с уверенным, даже наглым лицом. Я отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и спокойно пошла дальше.
Я отдала бы все, чтобы вернуть тот момент. Хотя бы на мгновение, почти не различимое в вечности. Я бежала бы от него, как от черной чумы. Но мы не знаем, когда сталкиваемся лицом к лицу со своею судьбой. Мы, люди, наивно полагаем, что именно мы делаем выбор…
А в городе вовсю бушевала бесплатная дискотека возле мэрии, и близкие сумерки тонули в феерии танца, света и звука. Это был безумный, чарующий карнавал, заставляющий сильнее биться твою кровь. И, растворяясь в оглушительных потоках уносящего тебя звука сквозь мелькающие тени лазера на твоем лице, позволять во весь опор мчаться за такой далекой и близкой жизнью, в огромном месиве страсти, танца, света и особенной тоски, которая гораздо экзальтированнее, ярче и больше похожа на бешенную, кипящую страсть и теплые, почти летние ночи… Вокруг бушевала феерия, весенняя сиеста молодости и счастья, и с головой погружаясь в бурлящий водоворот карнавала, мы отдавались уносящему нас ночному ветру… Любая дискотека немножко похожа на карнавал. А народные гуляния особенно в будний день – бешенный праздник, несмотря на пьяную удаль… Мне было хорошо. Я обожаю бешенные, яркие ночи, когда жизнь кипит и рвется вокруг.
Давным – давно нет бесплатных дискотек возле мэрии. Давным – давно нет апреля. Отзвучал карнавал, отплясала фиеста и заваленная грудами мусора праздничная площадь готовится к новому дню. Яркие одеяния клоунов похожи на жалкие, разлезшиеся от дождя лохматые маски… Но стоит закрыть глаза, и где-то в глубине, в крови живет стремительный, бурный поток моей страсти… Той, которую может подарить только южная ночь.
Мы вынырнули из волн громкого звука и пошли дальше по запруженным людьми, ярко освещенным аллеям. Остановились, глядя на какой-то красивый пейзаж. Разговор наш касался все тех же проблем. Разумеется, жилищных, моей знакомой. Впереди я увидела того самого человека. Глядя на меня, он улыбнулся и сказал:
– Может, я могу вам помочь?
Разглядев его лицо в ярком электрическом свете, он показался мне крайне не симпатичным, а кроме того, меня покоробила наглость, с которой он вмешался в наш разговор. У него было широкое лицо с квадратным, чересчур уверенным в себе подбородком, хитрющие светлые глаза и массивная челюсть, умевшая доброжелательно улыбаться, но со второго же взгляда на нее становилось ясно, что, улыбаясь, он лжет. Его светлые глаза шарили по моей фигуре как наглые, липучие мухи и я рассердилась:
– А вам не кажется, что это хамство – подслушивать чужой разговор?
Он осклабился, и внезапно это показалось вульгарным:
– Вот знаете, чего не хватает нашим людям, так это общения. За границей люди общаются совершенно нормально…
Я вскипела:
– Вот поезжайте за границу и там вмешивайтесь в чужой разговор!
– Да не сердитесь! Просто увидел, что вы волнуетесь. Хотите, я вам куплю квартиру?
– Лучше сначала купите себе новый костюм!
– Ну, это совсем разные вещи! – он засмеялся. Вмешалась моя подруга:
– Зачем же так резко обрывать человека… Можно и пообщаться…
По его лицу было видно, что подругу мою он не видит в упор, что он твердо решил познакомиться именно со мной в этот вечер, и не существует силы, которая могла бы ему помешать. Было видно, что передо мной стоит человек, привыкший твердо идти к своей цели. И, игнорируя любые обстоятельства, всегда добиваться своего. Так, пропуская слова моей подруги мимо ушей, он сказал:
– Знаете, а я наблюдаю за вами уже около года. Я вас часто видел и очень хорошо запомнил. Все хотел познакомиться, только не получалось. Вот, выдался свободный вечер. Может быть, познакомимся сейчас?
Не понятно, почему, но я решила сменить гнев на милость. И между нами завязался разговор. Это был простой разговор, обычный в таких случаях. Он сказал, что занимается бизнесом, и я внимательно слушала, вглядываясь в его лицо. Потом спросила:
– А давайте спросим вашу жену, как она относится к такому проведению вашего свободного вечера?
– Правильный вопрос! Все ждал, когда, наконец, вы его зададите. А я не женат. Знаете, я и не был женат. Старый холостяк – кажется, это называется именно так. Но я хотел бы жениться, иметь семью…
– В таком возрасте – и не был женат? – вмешалась подруга, – странно!
– Ну почему же сразу – странно. Я занимался делами, бизнесом. Не было времени, да никого подходящего и не встречал.
После этого, не понятно, к чему, он вдруг во всех подробностях поведал, что собирается купить виллу на Кипре, что будет обеспечивать свою семью, что его жена будет иметь очень много денег… У моей подруги загорелись глаза, а я не обратила на весь поток его слов ни малейшего внимания. Мне показалось сразу же, что он врал. Набивал себе цену.
– Может, зайдем в кафе, посидим? – в завершение предложил он.
– Как скажет Лена! – отреагировала подруга.
– А вы всегда делаете так, как скажет Лена? – его глаза впились в меня.
– Почти!
– Значит, вы Лена?
– Да, – ответила я.
– А меня зовут Леонид. Наши имена похожи.
– Ничего подобного! Лена – это Елена. Ничего общего!
– Жаль. А мне хотелось, чтобы у нас с вами общим было всё.
Я усмехнулась. Начало было многообещающим. Но я никогда не верила в начало.
И мы пошли в ближайший бар. Имя моей подруги он не спросил.
В баре он предложил коньяк, шампанское, мороженое. Я заказала очень дорогое мороженое, исключительно для того, чтобы посмотреть на его реакцию. Он отреагировал нормально – на мой дорогостоящий заказ. Все время, которое мы провели там, я внимательно его слушала, не произнося лишних слов. Оказалось, что он совсем «не любит» поговорить. Он болтал без умолку и рассуждал на отвлеченные материи, но при всем этом не терял над собой жесткий контроль. Он ни разу не сказал о том, чем занимается на самом деле, а я слушала внимательно, смотрела на его внешний вид и думала, что он все врет. Хотя была одна черта, говорящая о том, что он действительно занимается бизнесом (возможно, даже торговлей) – его откровенная, ничем не прикрытая наглость. Он был нахален, как черт. Меня забавляло это приключение, забавлял вечер в баре и этот мужчина, под беззащитным видом которого пряталась железная хватка. И такое же безудержное, как его наглость, хвастовство.
Он все время хвастался – причем без разбору. Он хвастался тем, какой он умный и ловкий, своей работой и тем, что не только часто бывает в этом баре, но еще и дружит с хозяином и его сыном. Он три раза похвастался своей машиной. Но, судя по его внешнему виду, я решила, что это потрепанные жигули. Он демонстрировал всем своим внешним видом, что его интересую именно я. По этой нагловатой демонстрации я скорее не поняла, а почувствовала, что он бизнесмен по состоянию души. Но тогда, в тот момент, мне в голову не могло прийти, кто он такой. Я видела перед собой уверенного мужчину средних лет, который хвастался своими скромными успехами и старой машиной. Но в то же время было в нем что-то невероятно притягивающее… Что-то такое… И почему-то мне вдруг до бесконечности захотелось смотреть, просто смотреть – в его глаза.
Сквозь летнюю веранду виднелось море, похожее на огромный, отшлифованный драгоценный камень. Переливаясь в тысячах окружающих огней, все очарование этого вечера искрилось в бокалах с вином (которое он все – таки заказал), отражаясь в чужих зрачках и я ловила блестящие отблески словно в своих ладонях. Давно начало темнеть. В порту зажигались яркие ночные огни.
В дорогом баре мы были похожи на двух шлюх, снимающих крупного клиента, но никогда в жизни мне не казалось настолько очаровательной моя собственная порочность. Скорей всего – это было иллюзией, и я вела себя прилично и скованно. Но мне хотелось порочности, хотя бы внешней. Он был так привычен в атмосфере ночного бара, словно мокрое алкогольное пятно, расплывшееся на столике. Этот мир, это окружение было его атмосферой, и, попав в привычные воды, он на глазах омолаживался и расцветал.
Разглаживались морщины, в глазах зажигались огоньки, и без труда можно было представить этого человека, проводящего подобным образом все свои ночи. Я вдруг поняла, что он действительно часто приходит в этот бар. Но, как ни странно, меня еще больше взволновала эта его порочность, и всей силой моего существа мне вдруг страстно захотелось стать частью его мира, хотя бы только на мгновение, короткое мгновение быстрых, навсегда ускользающих в вечность секунд.
Все было гораздо проще, чем любые выводы, следствия и психологические заключения. Он просто меня волновал. Меня безмерно волновал и притягивал этот мужчина. Он возбуждал меня одним своим видом. Он улыбался мне только уголками своих губ, а я уже чувствовала, как дыхание мое замирает и в предвкушении чего-то необыкновенного сладко ныл низ живота. Может, вино чересчур ударило в голову, может, в тот вечер я была просто без меры пьяна, но я чувствовала, что возбуждаю его тоже. Я твердо знала: этот человек будет моим любовником. Как бы там ни было. Несмотря ни на что.
Чтобы немного отвлечься, прийти в себя, я повернула голову к летней веранде и стала смотреть на море. Море – это путь домой. Долгий путь, где ярким скопищем всех моих еще не преодоленных дорог горели электрические отблески – отпечатки, уходя от меня и возвращаясь ко мне, чтобы снова уйти. Может быть в тот момент, сконцентрировав все свои способности предвидения, я сумела почувствовать то, что нас ждет – изумительно красивая любовь и долгая, очень долгая боль… И дорога в другую жизнь. Без него. Это было в моей жизни так часто, что не стоило брать в расчет. Сначала любовь, потом дорога. Но все это обещало быть особенным. Неповторимым и горьким, как застывший на губах лед. Если бы, встав из – за нашего столика, он позвал меня куда-то, я полетела бы за ним на край света, сломя голову…. Электрические огни ярко переливались в воде. Отвлекаясь от темы нашего разговора, я повторяла про себя одну фразу снова и снова… Море – это путь домой.
Я не понимала, сколько прошло времени. Словно зачарованная, не вспоминая ни о чем, я была в заколдованном, объемном кругу. Помню, что было очень темно, когда я очнулась и поняла, что следует собираться домой. А отрезвила меня мысль о том, что я не предупредила домашних, что ушла надолго. И поэтому они психуют, обзванивая все больницы города. Я посмотрела на часы. Было начало двенадцатого. Промежуток времени – довольно приличный (между встречей на улице и беседой в кафе). Я засуетилась, заерзала, принялась смотреть на часы, не зная, как прервать разговор и намекнуть о том, что меня ждут дома. Но мои намеки были поняты должным образом. Он обернулся:
– За последние десять минут ты посмотрела на часы несколько раз. Кто-то тебя ждет?
– Да. Дома волнуются родители.
– Родители? Или муж?
– У меня нет мужа. Кроме того, я боюсь возвращаться, когда темно.
– У меня машина рядом. Я тебя подвезу.
Я буркнула что-то невразумительное и мы поднялись. По дороге я задала какой-то совершенно невинный вопрос, но он резко оборвал меня:
– Как ты сказала?
Я удивилась:
– Я спросила, что вы думаете…
– Говори мне ты.
– Что?
– Я не хочу, чтобы ты держалась со мной официально. И называй меня Леней. Хорошо?
– Хорошо.
Дискотека возле мэрии была в самом разгаре. Везде гуляли разодетые пары. Весь город вывалил в центр, несмотря на будний день. Втроем (он в середине, мы сбоку) мы шли по центральной аллее. Он взял меня за руку и сказал:
– Выходи за меня замуж.
Я засмеялась. Он резко оборвал мой смех.
– Что смешного? Я серьезно. Выходи за меня замуж. Будешь жить в моей квартире. У меня хорошая квартира рядом, правда. И мне нужна красивая молодая жена. А ты красивая. Ты очень красивая, Лена…
В самом разгаре ночной толпы (я видела, как плясали на его лице бешенные, безумные тени) он крепко держал меня за руку.
– Ты слышишь? Ты выйдешь за меня замуж?
Я гордо вскинула голову:
– А вот возьму и выйду – прямо сейчас. И что ты будешь делать? Возьму и соглашусь – что тогда?
Он по – прежнему был серьезен:
– И прекрасно! Я буду рад! Ты станешь моей женой, и будешь жить у меня!
– А как ты себе это представляешь? Вот сейчас приду домой и скажу: мама, я выхожу замуж через три часа после знакомства. Познакомилась с мужчиной в городе и через три часа вышла за него замуж. По твоему, это нормально, да? Или всем своим девушкам ты в шутку делаешь предложение в первый же вечер? Между прочим, у нас с тобой даже не свидание, а так, просто случайная встреча.
Он обиделся:
– Я все говорил серьезно!
Я смеялась:
– Мои слова – тоже серьезно! Решено – я выхожу за тебя замуж! Подруга, ты будешь свидетельницей! Завтра свадьба.
Я еще не знала в тот вечер, чем платят за смех. Я смеялась легко потому, что еще могла смеяться. Я смеюсь до сих пор… Мне казалось: а почему бы нет? Вдруг действительно будет свадьба? И я – в красивом белом платье, среди цветов. И он – моя судьба, и все будет хорошо, и больше мы не расстанемся. Это было шутливое предложение, но я не знала, что над чувствами других людей тоже можно смеяться. Я не понимала, что можно цинично шутить над всем, и у меня пела душа.
Он держал меня за руку, а я наивно полагала, что этот человек может стать моим счастьем. Вокруг кипела сказочная феерия звука и света, и мне казалось: весь мир радуется жизни так, как в тот вечер радовалась жизни я. Я не хотела бы все это вернуть. Многие считают, что надежда спасает. Это неправда. Надежда убивает страшней и точней ножа. Лучше – пустота. Отсутствие чувств боле надежно и гладко. В пустоте – все можно принять. Надежда искажает реальные вещи. Как с чудовищной силой два года искажала меня. Я жила два года с надеждой потому, что через три часа после знакомства он сделал мне предложение – в первый же вечер. Предложение, которое он не повторил больше ни разу. Никогда.
В самые первые моменты нашего знакомства я еще не могла разглядеть черты, из – за которых этот некрасивый и не молодой человек стал для меня дороже всех остальных мужчин мира. Я могла только предчувствовать, блуждая на уровне ощущений, ту непреодолимую и главную грань, за которой раскрывалась область неопознанных, почти не существующих впечатлений. Впечатлений о том, как сильно этот человек отличается от всех остальных.
Я любила эту грань, словно темную половину его скрытной, неповторимой души. Я любила то, что принято прятать. Я любила его за то, что он был плохой, выставляя напоказ подлость, хитрость, грубость, надменность и жестокость – единственные качества, благодаря которым можно выжить в этом мире и составить себе состояние. Я любила его за то, что все обнаженное в нем, без прикрас, было выставлено на поверхность жестокой, шокирующей правдой. Как никто другой, он умел выжить, работая для этого мозгами, зубами и когтями. Пробуждая все самое плохое и одновременно сильное в моей душе. Он научил меня истинной ценности любви в мире, в котором любовь ничего не стоит. Он научил меня бороться и быть сильной там, где тебя могут унизить или растоптать. Он научил истине о том, что отступление – путь к победе и сколько можно выиграть, вовремя отступив в тень.
Сильный и подлый, жестокий и хитрый, он был истинным творением своего времени. Он заставлял принимать мир таким, какой он есть. Он словно заявлял всей своей жизнью: «Мир, я такой! Принимай меня таким или убирайся к черту!» И он не лгал, отличаясь от всех остальных людей демонстрацией силы и власти. Все плохое, бывшее на поверхности, всегда было с ним. И он как никто другой умел будить в людях жестокость. Составляя конкуренцию сильным, а более слабых используя для своих нужд. Он научил меня быть наглой и сильной, и, добившись своей цели, вовремя уходить в тень, чтобы никто не мог напасть. Он был единственным человеком, похожим на меня до мозга костей тем, что так же, как и я, пытался стремиться к успеху.
Успех представлялся для нас разным, но мы оба ставили его во главу угла. Я знала, что во мне ему импонирует моя мужская сила воли и стремительная настойчивость в достижении своей цели. Он был единственным человеком, которому я могла не лгать. Я могла не приукрашивать розовым ладаном не всегда благозвучные и благопристойные порывы моей души. Погружаясь в самые глубины откровенного и бесстыдного разврата, он учил меня быть смелой и брать от жизни все, что эта жизнь может мне дать. Мне не нужно было притворяться хорошей и я откровенно могла делать все, что захочу. Все, что мне будет угодно-точно зная, что моя импульсивность не вызовет осуждения.
Например, мое стремление к свободе, к материальной независимости, к форме одежды и умению водить машину, к тому, что я никогда не стремилась выйти за него замуж, никогда не говорила о том, что замужество – моя единственная жизненная цель. И еще это был единственный мужчина, который мог быть сильнее меня. Мужчина, с которым мне самой не нужно было быть сильной. Наверное, я любила его за то, что он меня не любил. Если б он был со мной нежен, внимателен и заботлив, подносил духи, конфеты и стихи, я смеялась бы над ним и отвергла эту недостойную меня, слащавую любовь с презрением. В нем не было ни слащавости, ни сентиментальности, ни покорности. И когда он причинял мне боль, я вопила от восторга и знала, что снова и снова к нему вернусь. Потому, что это был единственный мужчина, знавший о том, когда не нужно применить нежность. Наверное, мой двухлетний роман длился только потому, что на протяжении этих лет я не могла его добиться. Он умело порождать волнительные чувства крайности в моей душе. С ним я могла пойти до конца, и эта мысль опьяняла. Это был риск, которого в обыкновенной жизни я никогда не могла найти.