Страница:
– Эту фотографию Сергей Сваранжи постоянно носил в своем бумажнике, во внутреннем кармане пиджака. Как правило, так в бумажник кладут снимки только очень близких людей.
Это была моя фотография – десятилетней давности. Снимок того периода, когда несколько раз я оставалась в квартире у Сергея Сваранжи. Я с прической десятилетней давности. Моя фотография, которую зачем-то носил в своем бумажнике Сергей Сваранжи.
Вывеска ночного клуба отбрасывала яркий свет на улицу, мостовую, длинные ряды стоявших перед клубом машин. Как объяснить появление моей фотографии в бумажнике Сваранжи? Зачем он носил ее с собой? Для какой цели? Будучи человеком здравого смысла, я не могла не понимать: у следствия появилась еще одна версия виновности Димы. Ревность – достаточно весомый мотив. Но как объяснить, что все мои отношения с Сергеем Сваранжи были полностью закончены 10 лет назад? Если он носил мою фотографию, в это никто не поверит…
Внезапно я услышала какой-то шум, вырвавший меня из черного круга давящих мыслей. Со стоянки перед клубом отъезжала одна из машин. Двигаясь назад, машина въехала в яркий круг света от вывески клуба. Я застыла на месте, словно пригвожденная к земле. Это была та самая машина, которая ехала за Вал. Евгом в переулке! Та самая – темная, спортивная, с наглухо тонированными, черными стеклами, за которой он так спешил. Машина медленно двигалась вдоль по улице. В душе вновь возникло неприятное, тревожное чувство. Я резко развернулась и поспешила обратно в клуб.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 13 сентября 2010, 12.27
ТЕМА: Поводов для паники не существует!
Мамочка, здравствуй! Мне не хотелось бы начинать письмо с серьезной ноты, но что поделаешь, если ты сама ставишь меня в эти рамки. Мама, прекрати! Я прошу тебя основательно и по – хорошему! С чего вдруг ты решила, что меня собираются арестовать за убийство продюсера?! Где ты вычитала подобную чушь?! Зачем ради этой ерунды трезвонить в продюсерскую фирму и наводить на всех ужас?! Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне неприятности?! Только что я была вынуждена вступать в очень неприятные объяснения! Мама, какого черта?! Где ты взяла телефон?! Кто тебе его дал? Ну сама подумай: какое я имею отношение к продюсеру Димы? Ты даже отдаленно не можешь себе представить, в какое отвратительное положение ты меня ставишь! Ты бы знала, что мне пришлось выслушать! И можешь себе представить, что я выслушала от Вал. Евга, когда он узнал, что в фирму звонила ты, и что именно ты, моя мать, распускаешь обо мне дурацкие слухи, которые очень вредят мне! Поэтому я требую, чтобы ты прекратила это издевательство надо мной и не вздумала больше повторять подобное! Если у тебя есть хоть капля чувств ко мне и хоть грамм мозгов, ПРЕКРАТИ! Извини за резкость, но ты мне не оставила выбора. По твоей милости я поссорилась с Димочкой, который взбесился, узнав, что ты сделала.
У меня все в порядке. Одеваюсь тепло, не волнуйся. И ради всего святого, прекрати обучать меня жизни на расстоянии! Учи лучше Нинку. Она добрая и чистая девочка, ее еще можно спасти. Что касается меня, то я достаточно взрослая и вполне могу за себя постоять! Знаешь, иногда я чувствую себя такой старой… Порой мне кажется, что в паспорте ошибка, и мне не 29, а минимум семьдесят лет. Мама, ты меня любишь, и я люблю тебя тоже, но давай не будем давать советы друг другу. Вот, собственно, и все. Я тебя люблю и скучаю. Повторяю: не звони на адрес фирмы больше никогда (раз) и не давай мне жизненных советов тоже больше никогда (два). Тысячу раз целую и обнимаю вас всех! Привет Славику и Нинке, поцелуй их за меня. Твоя Марина.
P.S. Только что перечитала письмо и, конечно же, прошу еще раз: извини за резкость. Я писала так резко только для того, чтобы ты меня поняла.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 15 сентября 2010, 16.57
ТЕМА: Не верь сплетням!
Мамочка, милая, привет! Только что получила твое письмо, и сразу же отвечаю. Мамочка, милая, честное слово, вся эта газетная ерунда не стоит твоих волнений! Итак, спешу тебе сообщить: слухи о том, что Димочка помолвлен с Розалией, только слухи, не больше. Это лишь непроверенные сплетни, досужие выдумки газетных журналистов, которым хорошо заплатили за эту ложь. Видишь ли, мамочка, у артистов все не так, как у обычных людей. И браки у них не такие, и жизнь тоже. Если нормальные обычные люди соединяются друг с другом из-за каких-то интересов, то в нашей среде соединяет только ненависть, деньги и карьерные соображения. И ничего больше. Ведь кто такая Розалия, мама? Это Валентина Сваранжи, дочь покойного Сергея, которая находилась в постоянном конфликте с отцом. Но отец (несмотря на конфликты) все-таки продвигал ее карьеру (родная дочь, тут уж ничего не скажешь). Очевидно, «газетную утку» запустил сам Сваранжи еще до своей смерти, чтобы таким способом подогреть интерес к совсем жалкой карьере своей дочери. Ничего страшного в этом нет, все так делают. Так что не беспокойся! Целую, твоя Марина.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 16 сентября 2010, 02.57
ТЕМА: Тоска по дому.
Милая мамочка, если б ты только знала, как мне хочется тебя увидеть, вернуться домой, отдохнуть от всей этой грязи… Но многие поступки не совершаются от одних наших желаний. На последних гастролях нас занесло в маленький городок Б. Мы приехали поздно ночью. И пока мы шли крошечный кусочек от машин до гостиницы, я полной грудью вдыхала аромат теплой ночи, наполненной хвоей лесов, свежестью не различимых на небе облаков и чем-то далеким и родным, как свет в твоем окне девятиэтажного дома и чай на кухне в любимой чашке с треснувшим красным блюдцем. И тогда мне очень сильно захотелось домой. Но я находилась далеко. Так бесконечно далеко от дома! В непонятном пространстве, бессмысленно болтаясь между небом и землей. А рядом шел человек, которому глубоко плевать на мои сентиментальные восторги природой и воспоминания о прошлом. Жестокий и уверенный в себе человек, слабый и немного отчаянный, и все это одновременно… Человек, который никогда не отпустит меня назад.
Мама, как часто я представляю себе твои глаза. Что сказала бы ты о моей жизни, мама… Что отразилось бы в твоем взгляде, если б так просто я возникла на твоем пороге ночью – одобрение, любовь, непонимание, презрение, сожаление, ненависть? Как сложно спрятаться от мыслей, которые постоянно блуждают в моей голове! Преследуют, запутывают, мелькают…
Знаешь, мама, когда мы с тобой увидимся, будем говорить и говорить – сутки напролет. И я буду рассказывать тебе просто удивительные вещи. Например, о картине, которую я увидела за кулисами в зале городка Б. Картина была типичным агитплакатом советского периода. Осталась с прошлых времен. Сельская местность, болото, в трясину попала девушка. Она в ситцевом платьице, волосы собраны в узел на затылке. Рядом остановился трактор, дверца открыта. Возле девушки – парень, по всей видимости тракторист. Он обхватил ее одной рукой за спину, другой-за руки и пытается вытащить из трясины. Лицо девицы перепуганное и жалкое, у парня – уверенное и сильное. Я когда увидела эту картину, остановилась и долго смотрела. Потом показала Диме. Он рассмеялся и сказал: «Спасение рук утопающих – дело рук комсомольцев – колхозников». Ему простительно, он циник. Несмотря на то, что картина плохая и глупая, что-то в ней, несомненно, было. Я смотрела долго и вдруг поняла, что завидую! Какая же она счастливая, эта деревенская девчонка! Ведь он обязательно ее вытащить – вместо того, чтобы проехать на своем тракторе прямо через нее. А она, дура с испуганным лицом, так никогда и не поймет своего счастья! Я стояла и завидовала, ведь на картинах времени нет. А меня никто не вытащит из трясины – скорей, помогут в нее упасть. Надеюсь, я нагнала на тебя не сильную тоску! Не волнуйся, иногда у меня бывает плохое настроение (как сегодня), но оно быстро пройдет. Со мной все в полном порядке. Одеваюсь тепло. Не болею. Счастливо! Большой привет Нинке, Славику! Целую и обнимаю, твоя Марина.
LIVEJOURNAL,
ДНЕВНИК РИ.
ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 18 сентября 2010.
– Его нет, – сказал Игорек, опуская бутылку с пивом на пол, – он уехал полчаса назад. Вместе с Вал. Евгом.
В помещении студии, плохо проветриваемом и всегда закрытом, был спертый воздух. Единственным музыкантом был Игорек – трудолюбивый мальчик, недавно приехавший в Москву и недавно работающий в команде Димы. Мне он нравился, и это было большой редкостью. Я никогда не симпатизировала Димкиным музыкантам (и постоянным, и временным), считая их пьянью и рванью. Но этот мальчик был не такой. Поэтому мне было его жаль. Я не сомневалась, что, как и все остальные, он плохо кончит. Очевидно, в отличие от остальной Димкиной пьяни, он тоже симпатизировал мне. И вот теперь в его лице отразилось сожаление обо мне (что не успела приехать раньше) и еще о том, что он ничем не может помочь. Сожаление и милая растерянность – вместо набора похабных шуток. Я опустилась на продавленный диванчик в углу.
– С Вал. Евгом?
– Ну да. Вал. Евг. повез его на радио. Кажется, там у них интервью.
Господи! Ну конечно же, интервью на радио! Вал. Евг. договорился с этим радио, как только мы приехали в Москву и Димочка, волнуясь, несколько дней просил меня не забыть о моей главной роли – Димочкиной моральной поддержки. Я должна была поехать туда с ним. Димка волновался потому, что эта радиостанция была новой, недавно открывшейся, с молодежной аудиторией и очень большими деньгами. Люди, чьи деньги стояли за радио, Димочку не очень любили (их карманным эфирным украшением была совсем другая звезда). И Димочка не знал, как его примут. Выступление на этом радио обеспечивало совершенно другую часть зрительской аудитории и было очень хорошей раскруткой. Димочка волновался и очень просил, чтобы я поехала с ним (в моем присутствии он всегда чувствовал себя более спокойно). А я… Я совершенно забыла! О, позор мне, позор! Крупный домашний скандал обеспечен. И хорошо, если только скандал. Димка может надуться на несколько суток прекратить со мной все разговоры. Однажды он так дулся на меня целый месяц.
– Да не расстраивайся ты так! Может, успеешь, если быстро ехать.
– Нет, не успею. И я никуда не поеду. Все равно… Какой теперь смысл… А ты чего тут один?
– Я? Я играю. Репетирую и… немного сочиняю музыку. Дима об этом не знает. Так что ты меня не выдавай, хорошо?
– Хорошо. Я тебя не выдам.
– Ри, очень хорошо, что ты сюда пришла. Я давно хотел с тобой поговорить, да все не было подходящего момента…
– О чем?
– Поговори с Димой! Может, ты сумеешь как-то на него повлиять. Понимаешь, с ним происходит что-то не хорошее, и уже всем это заметно. Он стал совершенно другим. Психует, орет по малейшему поводу. Мы все привыкли к его истерикам, особенно в рабочей обстановке, но это нечто другое. Я никогда не видел его таким психованным! Иногда он выглядит просто больным. Пару дней назад он разбил один хороший инструмент. Просто взял гитару и расколотил о стену, представляешь? При чем по пустяку! Вчера он ударил одного человека, парня… Музыкант, зашел к кому-то из ребят. Так Димка выпихнул его за дверь и дал в морду. Парень хотел дать сдачи, но ребята его удержали, объяснили, что Дима в последнее время не в себе. И еще одна странная вещь – он дрожит от малейшего шума. Вздрагивает, если кто-то подходит к нему со спины. Не дай Бог тронуть его за плечо, если он отвернулся. Он устраивает дикую истерику, а потом выскакивает из студии, и насовсем. Вся работа коту под хвост. И никто не может с ним сладить. У ребят впечатление, что он чего-то жутко боится. А работы уже никакой нет. Он ничего не понимает, делает все не то… хватает не настроенный инструмент, потом от себя отшвыривает… Не поет… Даже не разговаривает… Либо молчание, либо крик. И ничего третьего. Мы сначала думали, что у него неприятности, связанные с тобой. Ведь все знают, как сильно от тебя любит. Мы думали, может, вы поссорились, или еще что… Мало ли как бывает в жизни. Пытались говорить с Вал. Евгом, но он ответил, что с Димой все в порядке, просто он переутомился на гастролях, и это скоро пройдет. Но все это прозвучало как-то неубедительно. А потом случилось самое страшное. Я никому об этом еще не рассказывал, только вот сейчас, тебе. Я случайно зашел в туалет, одна из кабинок была заперта. Когда я вошел в соседнюю, то услышал, как Дима разговаривает по мобильному телефону, в запертой кабинке. Знаешь, с кем он говорил? С Домиником!
Я почувствовала себя так, как будто мне на голову упала чугунная плита весом в тонну. И разом раскроила череп. Кажется, даже руки начали дрожать. Это было слишком ужасно, чтобы быть правдой! Так ужасно, что у меня захватило дух! Так ужасно, что… Я постаралась, чтобы голос не дрожал:
– Ты не ошибся? Может, ты просто не расслышал?
– Нет. Он называл его по имени – Доминик. Он несколько раз повторил это имя.
– О чем был разговор?
– Они договаривались о встрече. Дима нервничал…
– Что произошло потом?
– Я незаметно выскользнул из туалета, стараясь, чтобы меня не было слышно. Через несколько минут вернулся Дима, злой, как черт, бросил пару резких слов музыкантам, сел в машину и уехал. Больше он в студию не возвращался. Ребята подождали его некоторое время и разошлись. А я остался поиграть – время ведь оплачено. Ри, я не хотел тебя так расстроить, но… Но я должен был тебе это рассказать! Именно тебе, понимаешь? Ты знаешь, как я отношусь к Диме. Я восхищаюсь его талантом. Когда я это услышал… Я недолго здесь, но прекрасно знаю, кто такой Доминик и для чего к нему ездят… Ри, скажи, вы ведь не ссорились, правда?
– Правда.
– И ты не ушла от него?
– Нет.
– Тогда зачем? Почему? Я просто не понимаю… Ты не думаешь, что все может начаться сначала, Ри? Он ведь погибнет, после лечения… Я слышал, что он лечился… Ты ведь что-то сделаешь, правда? Ты ведь не дашь ему погибнуть? Ты не допустишь, чтобы он опять… Ри!
– О Господи, да ничего я не знаю! Я… мне… знаешь, мне пора идти.
Я выскочила из студии, пробежала несколько шагов и прислонилась к какому-то дереву, росшему во дворе. Ноги подкашивались и голова мутилась. Это было более, чем страшно! Более, чем больно! Более, чем… Доминик был самым страшным именем во всей эстрадной тусовке. Самым страшным чудовищем… Я боялась этого человека. Каждый раз, случайно сталкиваясь с ним, я намеренно отводила глаза.
Доминик был негром, черным, как смола, иностранцем по паспорту, но жил в России столько лет и так говорил на нашем языке, что все считали его русским. Доминик объездил весь мир, подолгу жил во Франции, Италии, Америке, Бразилии, Колумбии… В Москве у него был какой-то бизнес (точно не помню, какой) для прикрытия. Последним его гражданством было американское, и американский паспорт придавал ему большой вес. Доминик был очень богатым человеком, любителем красивых женщин с любым цветом кожи и постоянным посетителем светских тусовок. И Доминик снабжал разнообразными наркотиками желающих эстрадных звезд.
Клиентуру Доминика составляли те, чьими лицами пестрели журналы, плакаты, концертные афиши разных городов – медийные лица. Доминик был утонченным человеком, он тянулся к искусству и любил артистов. Он был уникальным торговцем – продавал наркотики только людям искусства. И только тем из них, кто мог очень хорошо платить. Расслабиться, снять напряжение, взбодриться, миновать депрессию или творческих кризис-за всем этим шли к Доминику звезды эстрады и кино. И очень скоро он захватил монополию в своей области. Вся эстрадная тусовка покупала наркотики только у него.
Димка звонил Доминику, договариваясь о встрече…. Нервничал (разумеется, Доминик прекрасно знал финансовое положение Димочки, знал, что мистер Дима на мели). Доминик согласился его принять – очевидно, в расчете на будущие гонорары, которые он заработает в компании с Викторовым (в эстрадной тусовке новости распространяются мгновенно). А Дима все еще не подписал официально с Викторовым контракт. Вместо этого он поехал к Доминику. Крепко прижавшись спиной к дереву, я закрыла лицо руками. Господи, что же он с собой делает…
Дима употреблял наркотики давно, но несколько лет назад, когда карьера его была в самом расцвете, на взлете, он прошел курс своеобразного лечения от наркозависимости в одной из дорогущих частных клиник. Господи, сколько денег и здоровья стоило это лечение – и ему, и мне… Чародею – профессору удалось поставить Диму на ноги (не буду здесь уточнять, что он ему вколол). После клиники Димку перекосило в другую сторону – в сторону алкоголя, он стал пить. Но не запоями, просто залпом. Коньяк – стаканами, как пьют обычную воду. Так сильно, что начал меня пугать. И вот теперь… Если опять добавятся наркотики, все это быстро сведет его в могилу. И что тогда будет со мной? И все из-за того, что один ублюдок застрелил другого ублюдка! Разумеется, страх и депрессия. Над Димой висит меч на ниточке – смерть Сергея Сваранжи. В любой момент ниточка может оборваться и… Что теперь делать?! Что мне делать?! Димка… Мой милый светловолосый Димка… Мой храбрый и смешной Димочка… Мой слабый и мечтательный… Мой задиристый и забавный… руки дрожали… Димкино лицо расплывалось в радужные круги, которые, просачиваясь, стекали между моих пальцев… Я оплакивала не только себя и его… Я оплакивала весь разрушенный мир, единственными средствами борьбы в котором оставались безнадежность и мои слезы… Почему единственными? А если? Резко оторвав руки от лица, я выпрямилась. В голове гулко зазвучали чужие слова о том, что мне самой захочется выяснить правду, что выяснение обстоятельств будет в моих интересах… Что расследование будет выгодно и Диме, и мне… А к Доминику поедет дура Розалия и ей подобные, а не мой Дима! А что, если… Слезы прошли. Я гордо подняла голову. Потом вздохнула (представив семейный скандал) и поехала домой.
Однако никакого скандала не было. Минут за десять до приезда Димы раздался телефонный звонок.
– Здравствуй, красавица, – сказал мужской сочный голос с едва уловимым не русским акцентом, – так я и знал, что рано или поздно тебе позвоню! Догадываешься, кто говорит?
– Догадываюсь. И как мне тебя называть, гад?
– Так же, как и все. У меня красивое имя – Доминик. Очень красиво!
– Мне не нравится. Я буду называть тебя на свой вкус – гад. Так что, гад, тебе нужно?
– Зря ты обижаешь меня, красавица! А я думал тебя пригласить в гости. Тебе ведь так трудно живется, милая. А я тебе помогу. Не хочешь расслабиться, солнышко? Насладишься и расслабишься… Забудешь обо всем…
– Убирайся к дьяволу, гад!
– Как хочешь. Ты ведь ко мне придешь. Рано или поздно – все приходят. Ты не выдержишь сама, не сможешь… Ладно. Если пока не хочешь общаться со мной, позови – ка мистера Фалеева.
– Его нет.
– Нет или ты не хочешь звать?
– Его нет. Что тебе от него нужно?
– Передай ему, что у меня нет для него ничего нового. Передай так, как ты слышала, милая. Ничего нового нет. Так и передай. А хочешь, я тебя успокою? Сразу улучшу твое настроение? Он ведь ничего у меня не покупал. И не собирался. Просто так приехал, поболтать об общих знакомых. Думаю, проблем у него слишком много, а ты не делаешь ничего, чтобы их облегчить. Но если он захочет, чтобы я помог, я всегда готов, ты знаешь…
Когда щелкнул замок и Дима вошел в комнату, я все еще стояла так, с трубкой в руке. Застывшая, как мраморное изваяние, у безмолвного телефона. Дима ворвался, как вихрь, раскрасневшийся, бурный… Попытался начать со скандала:
– А, ты здесь! Да ты… Да я… как ты посмела… я. я… я… – и осекся мгновенно, увидев мое лицо. Замолчал.
– Ри, что-то случилось?
Мне хотелось разбить об его голову телефон. Хотелось броситься ему на шею и заплакать. Я не сделала ни того, ни другого. Просто молча продолжала стоять.
– Ри, что-то случилось? Ты меня пугаешь! Что происходит?
Теперь в его голосе была уже настоящая истерика, а не скандал.
– Тебе звонили.
– Кто звонил? Что-то передали?
– Доминик.
Димка рухнул на стул, как подкошенный.
– Это совсем не то, что ты подумала, честно! Честное слово, я и не думал возвращаться к прошлому! Просто один из моих музыкантов задолжал ему большую сумму денег. Доминик стал угрожать неприятностями, и парень попросил меня помочь. Неужели ты думаешь, что я способен так… после всего, что было… Ри, неужели ты сомневаешься…
– Дима, заткнись.
– Ри, я никогда…
– Заткнись. Ты хоть понимаешь, кому врешь? Дима, я же знаю тебя, как облупленного! Знаю о тебе все! Почему? Почему ты это сделал?!
– Я еще ничего не сделал.
– Доминик так и сказал. Он просил передать, что у него нет для тебя ничего нового. Что ты искал? Что ты хотел принять?
– Ничего. Я уже все тебе сказал. Я… я не знаю, зачем туда поехал…. Больше не осталось никаких сил… думал, может, найдутся какие-то мягкие таблетки… чтобы все забыть… Что ты от меня хочешь? Ты хоть понимаешь, что у меня больше не осталось никаких сил? Я не могу жить нормально. Не могу работать. Я даже петь не могу! Когда я смотрю в окно, я не вижу ни дня, ни деревьев, ни окружающего пейзажа! Все, что я вижу, это возможность из него выброситься! Когда я смотрю на гитару, мне хочется разбить ее о стену! Когда я вижу людей, мне хочется вцепиться им в глотку, чтобы меня оставили в покое! Хоть это ты понимаешь? Ты понимаешь, что меня считают убийцей? За глаза и в глаза, абсолютно все? Шушукаются за спиной и делают ставки, посадят меня или не посадят. А Викторов пока не хочет подписывать со мною контракт. Сегодня мне об этом сказал Вал. Евг. А если Викторов в ближайшее время не подпишет этот контракт, все, что мне останется, это действительно выброситься из окна потому, что со мной будет покончено! От моей карьеры не останется ничего! А ты спрашиваешь, зачем…
– Прекрати истерику! Все не так страшно, как ты думаешь.
– Правильно. Все гораздо страшней.
– Доминик – не выход.
– А что – выход? Одной частью рассудка я понимаю, что схожу с ума, но другой…. Сделать ничего я не могу. Наверное, именно поэтому я куда-то падаю. Но пока еще не упал. Пока не упал.
Больше мы не говорили в тот день – до очередного отъезда Димы (студия, клубы, толпы людей, дела). А, собственно, что мы могли друг другу сказать? Ничего из того, что уже было сказано раньше.
Из прокуратуры Димы вернулся около одиннадцати часов утра. Я машинально взглянула на часы и все это так и отпечаталось в моей памяти. Мы оба чувствовали то, что в нашей жизни наступил перелом. Дима был бледен. Я догадывалась, что он вернется таким – белесым, как мел. Со странным лицом человека, еще не успевшего надеть привычную маску. Или потерявшим эту маску по дороге. А может она просто сама разлетелась на куски от непривычных обстоятельств и слов?
– Мне ясно дали понять, что я убил Сергея Сваранжи.
– Как это?
– Так и сказали. Вы, скорей всего, убили своего продюсера.
– А ты?
– А я сказал, что не убивал.
– Ты не должен был вести такой диалог без адвоката!
– Это не диалог, а монолог. Причем долгий и торжественный. Мне прочитали целую лекцию о том, сколько выгоды мне принесла смерть Сергея. При этом меня даже не захотели слушать. Я думаю, что это была самая обыкновенная психологическая атака. Запугивание. Как я отреагирую на это запугивание. Плюс психологический фактор: обыкновенный чиновник ставит на место звезду. Представляешь себе балдеж – обхамить и запугать того, кого ты видишь по телевизору? Этот мелкий серый чиновничек вовсю воспользовался своим правом. Пугал и хамил. Надо позвонить Вал. Евгу. Он обещал нанять мне крутого адвоката. Такого крутого, что даст им оторваться!
– Подожди со звонком, сначала расскажи. О чем тебя спрашивали?
– О тебе. Да, не удивляйся. О тебе. Этот тип считает, что ты изменяла мне с Сергеем. Они считают, что Сергей был очень богат и он тебе платил. Так же они считают, что Сергей был в тебя влюблен. Наверное, это правда. Наверное, Сергей всегда тебя любил…
– Почему ты так говоришь?
– Но мне все равно. Главное, что ты рядом. Знаешь, мне наплевать даже на то, если ты спала с Сергеем за моей спиной. Для меня это не имеет никакого значения. Я люблю тебя, а до остального мне дела нет…
– Дима, подожди! Что ты такое несешь?!
– Обидно только, что ты мне лгала. Ты ведь всегда говорила, что Сергей тебе противен.
– Но я тебе не лгала!
– Что бы ты теперь не сказала, я все равно буду сомневаться.
– Почему?
– Я видел фотографию. Следователь, этот самый серый хам Киреев, сказал, что это фотография из бумажника Сергея Сваранжи. Он все время носил ее с собой. Вряд ли кто-то станет носить в бумажнике снимок чужого ему человека. Поэтому они считают, что у меня был еще один мотив. Ревность. Знаешь, несколько дней назад, после концерта в клубе, один высокопоставленный бандит намекнул, что меня не посадят. Не посадят, если я откуплюсь. Я ведь звезда, правда? Значит, у меня должно быть очень много денег. Я просто отдам эти деньги и все пройдет. Как выразился тот тип «меня спокойно поймут». Представляешь? А если вдруг окажется, что таких денег у меня нет, что тогда? Мне почему-то не хочется обо всем этом думать.
– Дима, я не могла быть любовницей Сергея. Он встречался с другими женщинами. Кроме того, у него была постоянная женщина, к которой он долгое время ходил.
– Ничего подобного. В последнее время у Сергея не было постоянной женщины. Все свидетели утверждают это.
– Они ошибаются. Или не знают. Женщина была.
– Не морочь голову! Сергей был не из тех, кто мог иметь постоянную связь! Он не ужился даже со своей женой, с женщиной, подарившей ему единственного ребенка, Валю. В последние годы он вообще превратился в монстра. Впрочем, ну его к черту, этого Сергея, вместе с его постельными делами. Расскажи лучше про фотографию. Это ты ему подарила?
Это была моя фотография – десятилетней давности. Снимок того периода, когда несколько раз я оставалась в квартире у Сергея Сваранжи. Я с прической десятилетней давности. Моя фотография, которую зачем-то носил в своем бумажнике Сергей Сваранжи.
Вывеска ночного клуба отбрасывала яркий свет на улицу, мостовую, длинные ряды стоявших перед клубом машин. Как объяснить появление моей фотографии в бумажнике Сваранжи? Зачем он носил ее с собой? Для какой цели? Будучи человеком здравого смысла, я не могла не понимать: у следствия появилась еще одна версия виновности Димы. Ревность – достаточно весомый мотив. Но как объяснить, что все мои отношения с Сергеем Сваранжи были полностью закончены 10 лет назад? Если он носил мою фотографию, в это никто не поверит…
Внезапно я услышала какой-то шум, вырвавший меня из черного круга давящих мыслей. Со стоянки перед клубом отъезжала одна из машин. Двигаясь назад, машина въехала в яркий круг света от вывески клуба. Я застыла на месте, словно пригвожденная к земле. Это была та самая машина, которая ехала за Вал. Евгом в переулке! Та самая – темная, спортивная, с наглухо тонированными, черными стеклами, за которой он так спешил. Машина медленно двигалась вдоль по улице. В душе вновь возникло неприятное, тревожное чувство. Я резко развернулась и поспешила обратно в клуб.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 13 сентября 2010, 12.27
ТЕМА: Поводов для паники не существует!
Мамочка, здравствуй! Мне не хотелось бы начинать письмо с серьезной ноты, но что поделаешь, если ты сама ставишь меня в эти рамки. Мама, прекрати! Я прошу тебя основательно и по – хорошему! С чего вдруг ты решила, что меня собираются арестовать за убийство продюсера?! Где ты вычитала подобную чушь?! Зачем ради этой ерунды трезвонить в продюсерскую фирму и наводить на всех ужас?! Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне неприятности?! Только что я была вынуждена вступать в очень неприятные объяснения! Мама, какого черта?! Где ты взяла телефон?! Кто тебе его дал? Ну сама подумай: какое я имею отношение к продюсеру Димы? Ты даже отдаленно не можешь себе представить, в какое отвратительное положение ты меня ставишь! Ты бы знала, что мне пришлось выслушать! И можешь себе представить, что я выслушала от Вал. Евга, когда он узнал, что в фирму звонила ты, и что именно ты, моя мать, распускаешь обо мне дурацкие слухи, которые очень вредят мне! Поэтому я требую, чтобы ты прекратила это издевательство надо мной и не вздумала больше повторять подобное! Если у тебя есть хоть капля чувств ко мне и хоть грамм мозгов, ПРЕКРАТИ! Извини за резкость, но ты мне не оставила выбора. По твоей милости я поссорилась с Димочкой, который взбесился, узнав, что ты сделала.
У меня все в порядке. Одеваюсь тепло, не волнуйся. И ради всего святого, прекрати обучать меня жизни на расстоянии! Учи лучше Нинку. Она добрая и чистая девочка, ее еще можно спасти. Что касается меня, то я достаточно взрослая и вполне могу за себя постоять! Знаешь, иногда я чувствую себя такой старой… Порой мне кажется, что в паспорте ошибка, и мне не 29, а минимум семьдесят лет. Мама, ты меня любишь, и я люблю тебя тоже, но давай не будем давать советы друг другу. Вот, собственно, и все. Я тебя люблю и скучаю. Повторяю: не звони на адрес фирмы больше никогда (раз) и не давай мне жизненных советов тоже больше никогда (два). Тысячу раз целую и обнимаю вас всех! Привет Славику и Нинке, поцелуй их за меня. Твоя Марина.
P.S. Только что перечитала письмо и, конечно же, прошу еще раз: извини за резкость. Я писала так резко только для того, чтобы ты меня поняла.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 15 сентября 2010, 16.57
ТЕМА: Не верь сплетням!
Мамочка, милая, привет! Только что получила твое письмо, и сразу же отвечаю. Мамочка, милая, честное слово, вся эта газетная ерунда не стоит твоих волнений! Итак, спешу тебе сообщить: слухи о том, что Димочка помолвлен с Розалией, только слухи, не больше. Это лишь непроверенные сплетни, досужие выдумки газетных журналистов, которым хорошо заплатили за эту ложь. Видишь ли, мамочка, у артистов все не так, как у обычных людей. И браки у них не такие, и жизнь тоже. Если нормальные обычные люди соединяются друг с другом из-за каких-то интересов, то в нашей среде соединяет только ненависть, деньги и карьерные соображения. И ничего больше. Ведь кто такая Розалия, мама? Это Валентина Сваранжи, дочь покойного Сергея, которая находилась в постоянном конфликте с отцом. Но отец (несмотря на конфликты) все-таки продвигал ее карьеру (родная дочь, тут уж ничего не скажешь). Очевидно, «газетную утку» запустил сам Сваранжи еще до своей смерти, чтобы таким способом подогреть интерес к совсем жалкой карьере своей дочери. Ничего страшного в этом нет, все так делают. Так что не беспокойся! Целую, твоя Марина.
КОМУ: mamhome@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 16 сентября 2010, 02.57
ТЕМА: Тоска по дому.
Милая мамочка, если б ты только знала, как мне хочется тебя увидеть, вернуться домой, отдохнуть от всей этой грязи… Но многие поступки не совершаются от одних наших желаний. На последних гастролях нас занесло в маленький городок Б. Мы приехали поздно ночью. И пока мы шли крошечный кусочек от машин до гостиницы, я полной грудью вдыхала аромат теплой ночи, наполненной хвоей лесов, свежестью не различимых на небе облаков и чем-то далеким и родным, как свет в твоем окне девятиэтажного дома и чай на кухне в любимой чашке с треснувшим красным блюдцем. И тогда мне очень сильно захотелось домой. Но я находилась далеко. Так бесконечно далеко от дома! В непонятном пространстве, бессмысленно болтаясь между небом и землей. А рядом шел человек, которому глубоко плевать на мои сентиментальные восторги природой и воспоминания о прошлом. Жестокий и уверенный в себе человек, слабый и немного отчаянный, и все это одновременно… Человек, который никогда не отпустит меня назад.
Мама, как часто я представляю себе твои глаза. Что сказала бы ты о моей жизни, мама… Что отразилось бы в твоем взгляде, если б так просто я возникла на твоем пороге ночью – одобрение, любовь, непонимание, презрение, сожаление, ненависть? Как сложно спрятаться от мыслей, которые постоянно блуждают в моей голове! Преследуют, запутывают, мелькают…
Знаешь, мама, когда мы с тобой увидимся, будем говорить и говорить – сутки напролет. И я буду рассказывать тебе просто удивительные вещи. Например, о картине, которую я увидела за кулисами в зале городка Б. Картина была типичным агитплакатом советского периода. Осталась с прошлых времен. Сельская местность, болото, в трясину попала девушка. Она в ситцевом платьице, волосы собраны в узел на затылке. Рядом остановился трактор, дверца открыта. Возле девушки – парень, по всей видимости тракторист. Он обхватил ее одной рукой за спину, другой-за руки и пытается вытащить из трясины. Лицо девицы перепуганное и жалкое, у парня – уверенное и сильное. Я когда увидела эту картину, остановилась и долго смотрела. Потом показала Диме. Он рассмеялся и сказал: «Спасение рук утопающих – дело рук комсомольцев – колхозников». Ему простительно, он циник. Несмотря на то, что картина плохая и глупая, что-то в ней, несомненно, было. Я смотрела долго и вдруг поняла, что завидую! Какая же она счастливая, эта деревенская девчонка! Ведь он обязательно ее вытащить – вместо того, чтобы проехать на своем тракторе прямо через нее. А она, дура с испуганным лицом, так никогда и не поймет своего счастья! Я стояла и завидовала, ведь на картинах времени нет. А меня никто не вытащит из трясины – скорей, помогут в нее упасть. Надеюсь, я нагнала на тебя не сильную тоску! Не волнуйся, иногда у меня бывает плохое настроение (как сегодня), но оно быстро пройдет. Со мной все в полном порядке. Одеваюсь тепло. Не болею. Счастливо! Большой привет Нинке, Славику! Целую и обнимаю, твоя Марина.
LIVEJOURNAL,
ДНЕВНИК РИ.
ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 18 сентября 2010.
– Его нет, – сказал Игорек, опуская бутылку с пивом на пол, – он уехал полчаса назад. Вместе с Вал. Евгом.
В помещении студии, плохо проветриваемом и всегда закрытом, был спертый воздух. Единственным музыкантом был Игорек – трудолюбивый мальчик, недавно приехавший в Москву и недавно работающий в команде Димы. Мне он нравился, и это было большой редкостью. Я никогда не симпатизировала Димкиным музыкантам (и постоянным, и временным), считая их пьянью и рванью. Но этот мальчик был не такой. Поэтому мне было его жаль. Я не сомневалась, что, как и все остальные, он плохо кончит. Очевидно, в отличие от остальной Димкиной пьяни, он тоже симпатизировал мне. И вот теперь в его лице отразилось сожаление обо мне (что не успела приехать раньше) и еще о том, что он ничем не может помочь. Сожаление и милая растерянность – вместо набора похабных шуток. Я опустилась на продавленный диванчик в углу.
– С Вал. Евгом?
– Ну да. Вал. Евг. повез его на радио. Кажется, там у них интервью.
Господи! Ну конечно же, интервью на радио! Вал. Евг. договорился с этим радио, как только мы приехали в Москву и Димочка, волнуясь, несколько дней просил меня не забыть о моей главной роли – Димочкиной моральной поддержки. Я должна была поехать туда с ним. Димка волновался потому, что эта радиостанция была новой, недавно открывшейся, с молодежной аудиторией и очень большими деньгами. Люди, чьи деньги стояли за радио, Димочку не очень любили (их карманным эфирным украшением была совсем другая звезда). И Димочка не знал, как его примут. Выступление на этом радио обеспечивало совершенно другую часть зрительской аудитории и было очень хорошей раскруткой. Димочка волновался и очень просил, чтобы я поехала с ним (в моем присутствии он всегда чувствовал себя более спокойно). А я… Я совершенно забыла! О, позор мне, позор! Крупный домашний скандал обеспечен. И хорошо, если только скандал. Димка может надуться на несколько суток прекратить со мной все разговоры. Однажды он так дулся на меня целый месяц.
– Да не расстраивайся ты так! Может, успеешь, если быстро ехать.
– Нет, не успею. И я никуда не поеду. Все равно… Какой теперь смысл… А ты чего тут один?
– Я? Я играю. Репетирую и… немного сочиняю музыку. Дима об этом не знает. Так что ты меня не выдавай, хорошо?
– Хорошо. Я тебя не выдам.
– Ри, очень хорошо, что ты сюда пришла. Я давно хотел с тобой поговорить, да все не было подходящего момента…
– О чем?
– Поговори с Димой! Может, ты сумеешь как-то на него повлиять. Понимаешь, с ним происходит что-то не хорошее, и уже всем это заметно. Он стал совершенно другим. Психует, орет по малейшему поводу. Мы все привыкли к его истерикам, особенно в рабочей обстановке, но это нечто другое. Я никогда не видел его таким психованным! Иногда он выглядит просто больным. Пару дней назад он разбил один хороший инструмент. Просто взял гитару и расколотил о стену, представляешь? При чем по пустяку! Вчера он ударил одного человека, парня… Музыкант, зашел к кому-то из ребят. Так Димка выпихнул его за дверь и дал в морду. Парень хотел дать сдачи, но ребята его удержали, объяснили, что Дима в последнее время не в себе. И еще одна странная вещь – он дрожит от малейшего шума. Вздрагивает, если кто-то подходит к нему со спины. Не дай Бог тронуть его за плечо, если он отвернулся. Он устраивает дикую истерику, а потом выскакивает из студии, и насовсем. Вся работа коту под хвост. И никто не может с ним сладить. У ребят впечатление, что он чего-то жутко боится. А работы уже никакой нет. Он ничего не понимает, делает все не то… хватает не настроенный инструмент, потом от себя отшвыривает… Не поет… Даже не разговаривает… Либо молчание, либо крик. И ничего третьего. Мы сначала думали, что у него неприятности, связанные с тобой. Ведь все знают, как сильно от тебя любит. Мы думали, может, вы поссорились, или еще что… Мало ли как бывает в жизни. Пытались говорить с Вал. Евгом, но он ответил, что с Димой все в порядке, просто он переутомился на гастролях, и это скоро пройдет. Но все это прозвучало как-то неубедительно. А потом случилось самое страшное. Я никому об этом еще не рассказывал, только вот сейчас, тебе. Я случайно зашел в туалет, одна из кабинок была заперта. Когда я вошел в соседнюю, то услышал, как Дима разговаривает по мобильному телефону, в запертой кабинке. Знаешь, с кем он говорил? С Домиником!
Я почувствовала себя так, как будто мне на голову упала чугунная плита весом в тонну. И разом раскроила череп. Кажется, даже руки начали дрожать. Это было слишком ужасно, чтобы быть правдой! Так ужасно, что у меня захватило дух! Так ужасно, что… Я постаралась, чтобы голос не дрожал:
– Ты не ошибся? Может, ты просто не расслышал?
– Нет. Он называл его по имени – Доминик. Он несколько раз повторил это имя.
– О чем был разговор?
– Они договаривались о встрече. Дима нервничал…
– Что произошло потом?
– Я незаметно выскользнул из туалета, стараясь, чтобы меня не было слышно. Через несколько минут вернулся Дима, злой, как черт, бросил пару резких слов музыкантам, сел в машину и уехал. Больше он в студию не возвращался. Ребята подождали его некоторое время и разошлись. А я остался поиграть – время ведь оплачено. Ри, я не хотел тебя так расстроить, но… Но я должен был тебе это рассказать! Именно тебе, понимаешь? Ты знаешь, как я отношусь к Диме. Я восхищаюсь его талантом. Когда я это услышал… Я недолго здесь, но прекрасно знаю, кто такой Доминик и для чего к нему ездят… Ри, скажи, вы ведь не ссорились, правда?
– Правда.
– И ты не ушла от него?
– Нет.
– Тогда зачем? Почему? Я просто не понимаю… Ты не думаешь, что все может начаться сначала, Ри? Он ведь погибнет, после лечения… Я слышал, что он лечился… Ты ведь что-то сделаешь, правда? Ты ведь не дашь ему погибнуть? Ты не допустишь, чтобы он опять… Ри!
– О Господи, да ничего я не знаю! Я… мне… знаешь, мне пора идти.
Я выскочила из студии, пробежала несколько шагов и прислонилась к какому-то дереву, росшему во дворе. Ноги подкашивались и голова мутилась. Это было более, чем страшно! Более, чем больно! Более, чем… Доминик был самым страшным именем во всей эстрадной тусовке. Самым страшным чудовищем… Я боялась этого человека. Каждый раз, случайно сталкиваясь с ним, я намеренно отводила глаза.
Доминик был негром, черным, как смола, иностранцем по паспорту, но жил в России столько лет и так говорил на нашем языке, что все считали его русским. Доминик объездил весь мир, подолгу жил во Франции, Италии, Америке, Бразилии, Колумбии… В Москве у него был какой-то бизнес (точно не помню, какой) для прикрытия. Последним его гражданством было американское, и американский паспорт придавал ему большой вес. Доминик был очень богатым человеком, любителем красивых женщин с любым цветом кожи и постоянным посетителем светских тусовок. И Доминик снабжал разнообразными наркотиками желающих эстрадных звезд.
Клиентуру Доминика составляли те, чьими лицами пестрели журналы, плакаты, концертные афиши разных городов – медийные лица. Доминик был утонченным человеком, он тянулся к искусству и любил артистов. Он был уникальным торговцем – продавал наркотики только людям искусства. И только тем из них, кто мог очень хорошо платить. Расслабиться, снять напряжение, взбодриться, миновать депрессию или творческих кризис-за всем этим шли к Доминику звезды эстрады и кино. И очень скоро он захватил монополию в своей области. Вся эстрадная тусовка покупала наркотики только у него.
Димка звонил Доминику, договариваясь о встрече…. Нервничал (разумеется, Доминик прекрасно знал финансовое положение Димочки, знал, что мистер Дима на мели). Доминик согласился его принять – очевидно, в расчете на будущие гонорары, которые он заработает в компании с Викторовым (в эстрадной тусовке новости распространяются мгновенно). А Дима все еще не подписал официально с Викторовым контракт. Вместо этого он поехал к Доминику. Крепко прижавшись спиной к дереву, я закрыла лицо руками. Господи, что же он с собой делает…
Дима употреблял наркотики давно, но несколько лет назад, когда карьера его была в самом расцвете, на взлете, он прошел курс своеобразного лечения от наркозависимости в одной из дорогущих частных клиник. Господи, сколько денег и здоровья стоило это лечение – и ему, и мне… Чародею – профессору удалось поставить Диму на ноги (не буду здесь уточнять, что он ему вколол). После клиники Димку перекосило в другую сторону – в сторону алкоголя, он стал пить. Но не запоями, просто залпом. Коньяк – стаканами, как пьют обычную воду. Так сильно, что начал меня пугать. И вот теперь… Если опять добавятся наркотики, все это быстро сведет его в могилу. И что тогда будет со мной? И все из-за того, что один ублюдок застрелил другого ублюдка! Разумеется, страх и депрессия. Над Димой висит меч на ниточке – смерть Сергея Сваранжи. В любой момент ниточка может оборваться и… Что теперь делать?! Что мне делать?! Димка… Мой милый светловолосый Димка… Мой храбрый и смешной Димочка… Мой слабый и мечтательный… Мой задиристый и забавный… руки дрожали… Димкино лицо расплывалось в радужные круги, которые, просачиваясь, стекали между моих пальцев… Я оплакивала не только себя и его… Я оплакивала весь разрушенный мир, единственными средствами борьбы в котором оставались безнадежность и мои слезы… Почему единственными? А если? Резко оторвав руки от лица, я выпрямилась. В голове гулко зазвучали чужие слова о том, что мне самой захочется выяснить правду, что выяснение обстоятельств будет в моих интересах… Что расследование будет выгодно и Диме, и мне… А к Доминику поедет дура Розалия и ей подобные, а не мой Дима! А что, если… Слезы прошли. Я гордо подняла голову. Потом вздохнула (представив семейный скандал) и поехала домой.
Однако никакого скандала не было. Минут за десять до приезда Димы раздался телефонный звонок.
– Здравствуй, красавица, – сказал мужской сочный голос с едва уловимым не русским акцентом, – так я и знал, что рано или поздно тебе позвоню! Догадываешься, кто говорит?
– Догадываюсь. И как мне тебя называть, гад?
– Так же, как и все. У меня красивое имя – Доминик. Очень красиво!
– Мне не нравится. Я буду называть тебя на свой вкус – гад. Так что, гад, тебе нужно?
– Зря ты обижаешь меня, красавица! А я думал тебя пригласить в гости. Тебе ведь так трудно живется, милая. А я тебе помогу. Не хочешь расслабиться, солнышко? Насладишься и расслабишься… Забудешь обо всем…
– Убирайся к дьяволу, гад!
– Как хочешь. Ты ведь ко мне придешь. Рано или поздно – все приходят. Ты не выдержишь сама, не сможешь… Ладно. Если пока не хочешь общаться со мной, позови – ка мистера Фалеева.
– Его нет.
– Нет или ты не хочешь звать?
– Его нет. Что тебе от него нужно?
– Передай ему, что у меня нет для него ничего нового. Передай так, как ты слышала, милая. Ничего нового нет. Так и передай. А хочешь, я тебя успокою? Сразу улучшу твое настроение? Он ведь ничего у меня не покупал. И не собирался. Просто так приехал, поболтать об общих знакомых. Думаю, проблем у него слишком много, а ты не делаешь ничего, чтобы их облегчить. Но если он захочет, чтобы я помог, я всегда готов, ты знаешь…
Когда щелкнул замок и Дима вошел в комнату, я все еще стояла так, с трубкой в руке. Застывшая, как мраморное изваяние, у безмолвного телефона. Дима ворвался, как вихрь, раскрасневшийся, бурный… Попытался начать со скандала:
– А, ты здесь! Да ты… Да я… как ты посмела… я. я… я… – и осекся мгновенно, увидев мое лицо. Замолчал.
– Ри, что-то случилось?
Мне хотелось разбить об его голову телефон. Хотелось броситься ему на шею и заплакать. Я не сделала ни того, ни другого. Просто молча продолжала стоять.
– Ри, что-то случилось? Ты меня пугаешь! Что происходит?
Теперь в его голосе была уже настоящая истерика, а не скандал.
– Тебе звонили.
– Кто звонил? Что-то передали?
– Доминик.
Димка рухнул на стул, как подкошенный.
– Это совсем не то, что ты подумала, честно! Честное слово, я и не думал возвращаться к прошлому! Просто один из моих музыкантов задолжал ему большую сумму денег. Доминик стал угрожать неприятностями, и парень попросил меня помочь. Неужели ты думаешь, что я способен так… после всего, что было… Ри, неужели ты сомневаешься…
– Дима, заткнись.
– Ри, я никогда…
– Заткнись. Ты хоть понимаешь, кому врешь? Дима, я же знаю тебя, как облупленного! Знаю о тебе все! Почему? Почему ты это сделал?!
– Я еще ничего не сделал.
– Доминик так и сказал. Он просил передать, что у него нет для тебя ничего нового. Что ты искал? Что ты хотел принять?
– Ничего. Я уже все тебе сказал. Я… я не знаю, зачем туда поехал…. Больше не осталось никаких сил… думал, может, найдутся какие-то мягкие таблетки… чтобы все забыть… Что ты от меня хочешь? Ты хоть понимаешь, что у меня больше не осталось никаких сил? Я не могу жить нормально. Не могу работать. Я даже петь не могу! Когда я смотрю в окно, я не вижу ни дня, ни деревьев, ни окружающего пейзажа! Все, что я вижу, это возможность из него выброситься! Когда я смотрю на гитару, мне хочется разбить ее о стену! Когда я вижу людей, мне хочется вцепиться им в глотку, чтобы меня оставили в покое! Хоть это ты понимаешь? Ты понимаешь, что меня считают убийцей? За глаза и в глаза, абсолютно все? Шушукаются за спиной и делают ставки, посадят меня или не посадят. А Викторов пока не хочет подписывать со мною контракт. Сегодня мне об этом сказал Вал. Евг. А если Викторов в ближайшее время не подпишет этот контракт, все, что мне останется, это действительно выброситься из окна потому, что со мной будет покончено! От моей карьеры не останется ничего! А ты спрашиваешь, зачем…
– Прекрати истерику! Все не так страшно, как ты думаешь.
– Правильно. Все гораздо страшней.
– Доминик – не выход.
– А что – выход? Одной частью рассудка я понимаю, что схожу с ума, но другой…. Сделать ничего я не могу. Наверное, именно поэтому я куда-то падаю. Но пока еще не упал. Пока не упал.
Больше мы не говорили в тот день – до очередного отъезда Димы (студия, клубы, толпы людей, дела). А, собственно, что мы могли друг другу сказать? Ничего из того, что уже было сказано раньше.
Из прокуратуры Димы вернулся около одиннадцати часов утра. Я машинально взглянула на часы и все это так и отпечаталось в моей памяти. Мы оба чувствовали то, что в нашей жизни наступил перелом. Дима был бледен. Я догадывалась, что он вернется таким – белесым, как мел. Со странным лицом человека, еще не успевшего надеть привычную маску. Или потерявшим эту маску по дороге. А может она просто сама разлетелась на куски от непривычных обстоятельств и слов?
– Мне ясно дали понять, что я убил Сергея Сваранжи.
– Как это?
– Так и сказали. Вы, скорей всего, убили своего продюсера.
– А ты?
– А я сказал, что не убивал.
– Ты не должен был вести такой диалог без адвоката!
– Это не диалог, а монолог. Причем долгий и торжественный. Мне прочитали целую лекцию о том, сколько выгоды мне принесла смерть Сергея. При этом меня даже не захотели слушать. Я думаю, что это была самая обыкновенная психологическая атака. Запугивание. Как я отреагирую на это запугивание. Плюс психологический фактор: обыкновенный чиновник ставит на место звезду. Представляешь себе балдеж – обхамить и запугать того, кого ты видишь по телевизору? Этот мелкий серый чиновничек вовсю воспользовался своим правом. Пугал и хамил. Надо позвонить Вал. Евгу. Он обещал нанять мне крутого адвоката. Такого крутого, что даст им оторваться!
– Подожди со звонком, сначала расскажи. О чем тебя спрашивали?
– О тебе. Да, не удивляйся. О тебе. Этот тип считает, что ты изменяла мне с Сергеем. Они считают, что Сергей был очень богат и он тебе платил. Так же они считают, что Сергей был в тебя влюблен. Наверное, это правда. Наверное, Сергей всегда тебя любил…
– Почему ты так говоришь?
– Но мне все равно. Главное, что ты рядом. Знаешь, мне наплевать даже на то, если ты спала с Сергеем за моей спиной. Для меня это не имеет никакого значения. Я люблю тебя, а до остального мне дела нет…
– Дима, подожди! Что ты такое несешь?!
– Обидно только, что ты мне лгала. Ты ведь всегда говорила, что Сергей тебе противен.
– Но я тебе не лгала!
– Что бы ты теперь не сказала, я все равно буду сомневаться.
– Почему?
– Я видел фотографию. Следователь, этот самый серый хам Киреев, сказал, что это фотография из бумажника Сергея Сваранжи. Он все время носил ее с собой. Вряд ли кто-то станет носить в бумажнике снимок чужого ему человека. Поэтому они считают, что у меня был еще один мотив. Ревность. Знаешь, несколько дней назад, после концерта в клубе, один высокопоставленный бандит намекнул, что меня не посадят. Не посадят, если я откуплюсь. Я ведь звезда, правда? Значит, у меня должно быть очень много денег. Я просто отдам эти деньги и все пройдет. Как выразился тот тип «меня спокойно поймут». Представляешь? А если вдруг окажется, что таких денег у меня нет, что тогда? Мне почему-то не хочется обо всем этом думать.
– Дима, я не могла быть любовницей Сергея. Он встречался с другими женщинами. Кроме того, у него была постоянная женщина, к которой он долгое время ходил.
– Ничего подобного. В последнее время у Сергея не было постоянной женщины. Все свидетели утверждают это.
– Они ошибаются. Или не знают. Женщина была.
– Не морочь голову! Сергей был не из тех, кто мог иметь постоянную связь! Он не ужился даже со своей женой, с женщиной, подарившей ему единственного ребенка, Валю. В последние годы он вообще превратился в монстра. Впрочем, ну его к черту, этого Сергея, вместе с его постельными делами. Расскажи лучше про фотографию. Это ты ему подарила?