Иртенина Наталья. Сады Шахерезады

   Вводя Отверткина в курс дела, мальчуган времени не терял - размотал нитку, привязал ее к ушку булавки, освободил пластилин от фольги и прилепил им свободный конец нити к верху оконного проема, для чего пришлось встать на цыпочки и даже подпрыгнуть. Теперь нитка с булавкой болтались перед самым носом у рассказчика. Белый червячок все так же парализованно дожидался своей скорой и жутковатой участи.
   -Еще она говорила, что наш червивый мир - это лучшее, что досталось людям в наследство от богов... Отверткин, а ты когда-нибудь видел бога? На что он похож, интересно? И почему у них такое странное наследство? Знаешь, как она их называла? Червяков? Легким дыханием Шахе-резады. Во. Это была давно когда-то такая тетенька, которая знала много разных историй. И она меняла их на свою жизнь. Потому что когда у нее кончились все истории, ей отрубили голову. А знаешь, Отверткин, я думаю, что вообще Тот, Кто Рассказывает должен быть очень грустным и несчастным. Потому что он тоже платит жизнью за свои истории. Когда-нибудь ему все равно отрубят голову. Даже если он раньше помрет, - маленький мудрец свесил голову набок и ненадолго задумался о Серьезных Вещах. Но, в конце концов, перестав понимать, о чем же он, собственно, думает, малыш продолжил рассказ:
   - А у старой Тэсы, правда, червяки были побольше этих. Здоровые такие, белые, жирные. Где она их брала таких, она не говорила. Может, она разрывала могилы? А потом она умерла. Не от червяков, конечно. Просто она не рассчитала свои силы. А я защищался. Наверное, я тоже не рассчитал свои силы. Я тогда маленький еще был. Я и сейчас еще не умею это делать. Ты уже понял это, да? Просто она иногда чешется у меня сама по себе, - мальчуган внимательно изучал свою левую пятку, вывернув ступню обеими руками, чтобы лучше было видно. - Не сердись на меня, ладно? Кажется, я очень устал, голос малыша потускнел и налился недетской серьезностью. - Мне грустно и одиноко. Обещай мне, что когда я буду жить здесь, ты будешь ко мне приходить и рассказывать на ночь страшные истории. Я их очень люблю. Ладно, Отверткин?
   Закончив рассказ, малыш взял с подоконника червячка, проткнул его посередине толстого тельца булавкой, натянул поглубже на иглу и оставил так раскачиваться на нити, влекомой легким сквозняком. Из места прокола выползла большая прозрачная капля и, очень медленно оторвавшись от тельца червяка, поползла вниз.
   Мальчик пристально смотрел на червя немигающими глазами. Через несколько минут тот шевельнулся. И скоро червяк уже извивался на игле, как танцор, закручивая по короткой спирали свою неповоротливую, упитанную плоть.
   -Ты готов, Отверткин? - изменившимся, отрешенным и хрипловатым голосом спросило дитя. - Я иду к тебе!
   1.Первый. Шебалу
   Четвертому, самому младшему Служителю из Хранилища Древнего Знания седобородого города Харар не спалось.
   Черная смоляная ночь струилась в распахнутую дверь дома, теплой шерстью укутывая всех его обитателей. Ярко-сочные звезды в рассеяньи роняли на высохшую землю скупые крупинки света. Рядом тихо и уютно сопела во сне Иллоэ. За стенкой перевернулся с боку на бок и что-то сонно пролепетал Рок.
   Скоро придет рассвет, быстрый и внезапный, как все, что дают здесь земля и небо, и как все, что забирают здесь земля и небо. Гилу и Таннаби идут рука об руку и путь их не пресечется, и ни один не вырвется вперед другого. В этом мудрость Неименуемого Начала, которой напитано Древнее Знание. Настолько древнее, что никто уже, даже Старейшие, не может сказать, откуда оно пришло и как появилось в седобородом городе Хараре. Настолько древнее, что никто из живущих ныне не в силах вместить в себя хотя бы каплю этого Знания, ибо даже капля его намного превосходит по мощи и тяжести человеческий ум. Люди могут только хранить Древнее Знание, не соприкасаясь с ним, ибо оно настолько могуче, что может убить неосторожного. Пока еще могут хранить. Но, быть может, настанут времена, когда и это сделается для людей безумием и неподъемной, смертельной тяжестью? Ведь когда-то, говорили Старейшие, Древнее Знание не нависало над людьми горою, но само возвышало их. Тогда, в те седовласые времена, оно было под силу простому смертному! И те Старейшие, что жили тогда, принимали в себя Древнее Знание без ущерба для жизни и рассудка. Древние люди рождались и умирали великанами. Они создали все, чем живут сейчас в Хараре. И так будет всегда.
   Даррэк, Четвертый Служитель Хранилища Древнего Знания, еще раз прислушался к мягкому дыханию Иллоэ, своей жены, и легко, бесшумно выскользнул из дома. Возле обмазанной глиной и окрашенной в яркий карминовый цвет стены, нащупав вслепую тростниковую циновку, опустился, скрестив ноги. Скоро придет рассвет - на восходе небо уже переоделось в одежды глубокого темно-синего цвета.
   Не спалось из-за смутного, сосущего где-то внутри, под сердцем, и скребущего там кошачьей лапой предчувствия. Даррэк не доверял предчувствиям. Кроме тех, что посещали мудрых Старейших, и тех, что обитали в тщедушном теле Шаддайнэ-Гилу - "временном доме бога Гилу" на языке Древних Предков. В теле Верховного Жреца седобородого города Харар, чьего настоящего имени никто уже не помнил, даже сам Одержимый. Его предчувствия, предречения и предуказания, даруемые через Жреца жителям Харара Дающим-Гилу, слушали и слышали все - от беззубого и дураковатого Арнабара, которому больше ста лет, до сопливых младенцев, едва ставших на ноги. Их нельзя было не слышать - так заповедали Древние. Верить же своим собственным предчувствиям в Хараре почиталось гордыней и скудоумием, насылаемыми на человека сумрачным Таннаби-Отнимающим. Забирая разум и отнимая у смертного благодать Гилу, равнодушный ко всему Таннаби скоро разлучал того и с жизнью.
   Но не поддаваться, не пасовать перед мороком Таннаби, не одурманиваться его ложными подсказками и искушающими, уводящими на дорогу Безумия голосами было очень трудно. Нелегко сохранять свое лицо, представая пред Безликим Таннаби.
   Даррэк провел рукой по глазам, проверяя, не спит ли. Таннаби часто приходит к людям во сне, но узнать Безликого невозможно. Можно лишь наутро догадаться, что ночью в твое тело забирался Отнимающий и наводил там свой, нужный ему порядок вещей. Сегодня сумрачный бог избрал своим ночным приютом Даррэка, Четвертого Служителя Хранилища Древнего Знания. Видение, навеянное незваным, но открывающим любые запоры и замки гостем, было жутким и невыносимым. Он заставил Даррэка присутствовать на собственной казни. Даррэк раздвоился - он был зрителем и казнимым. Эту сцену он видел всего лишь раз в жизни, когда-то давно, когда был еще сопливым и чумазым мальцом. Вместе с отцом он попал тогда на казнь гнусного преступника - убийцы, вора и возмутителя порядка. Раскаленным на огне острым железным прутом приговоренного проткнули насквозь в том месте, которое называется Малым Солнцем. Нечеловеческий, невообразимый, непостижимый вопль, даже не вопль, а животный вой, острым мучительным колом вставший в голове маленького Даррэка, стал его первой и самой крепкой памятью о детстве.
   Этой ночью Таннаби завладел его памятью, исказил мороком, вселил в Даррэка темное предчувствие. Предчувствие Страха. Оно вошло в него вместе с раскаленным докрасна остроотточенным прутом и поселилось под сердцем. Резанувшая тело жгучая, пламенеющая боль вырвала его из объятий видения и сна. Воспоминание о боли иголкой застряло в нем и заставляло Даррэка корчиться и извиваться змеей - не плоть его, но душу. Вынудило трепетать и свиваться кольцами - не тело, но Память. Вытянуло наружу в судороге схваток память прошлого и будущего.
   Великий оборотень, носящий странное для харарского уха имя - Сутки, сменил личину. Ночная маска, вытканная из темноты и приятной для тела прохлады, скрылась под маской дня, напоенной светом и жизнью. Жгучее солнце прощалось с одним краем земли, чтобы плыть к другому. Единственное зрячее око Великого Сутки. Ночная зеница его была подслеповатой из-за темных пятен, покрывающих ее, и неправильной, изменчивой формы зрачка. Кошачий глаз ночи, обделенный зрячестью, хвастался многоликостью и разнообразием нарядов.
   Рассвет пришел и привел с собой гостя. Даррэк вздрогнул от неожиданности, увидев перед собой выросшую как будто из земли фигуру.
   -Нур? Что ты...
   Внезапность гостя на миг затмила его ум. И мига ему хватило, чтобы унять стук сердца и вернуть память. Даррэк вскочил с циновки и, опустив глаза к земле, приложил руки к вместилищу жизни - Малому Солнцу своего тела. Затем он вытянул их вперед ладонями кверху - он открывал себя и отдавал свою жизнь гостю.
   -Да не покинет тебя солнце до семи веков, о Мудрый. Прости мне мою оплошность и непочтительность, ибо мысли мои были далеко и внимание рассеяно по земле и небу, и не признал я в тебе Старейшего.
   -Не кори себя, мой мальчик, - до странного мягко ответил Нур, последний из четырех Старейших, хранящих Харар в своих руках, сердцах и памяти.
   -Ты пришел в мой дом, о Мудрый. Это великий дар для меня. Но в моем доме еще спят и было бы неуважением вводить тебя в спящий дом. Рассуди мои сомнения, Мудрый Старец, Хранитель Харара, и скажи что мне делать?
   Лицо Даррэка было полно живейшей и открытой растерянности. Нур, еще совсем недавно бывший просто стариком Нуром, которому Иллоэ, жена Даррэка приходилась внучкой, занял место в квадрате Старейших всего пять Лунных блюдец назад. Он был самым младшим Старейшим, призванным Хараром после того, как ушел в Иное древний годами и умом Тиххур. Но Старейшие почти никогда не покидают своего Дома, они лишь призывают тех, кто им нужен, к себе. Для этого у них есть Посланцы. Если же Старейший выходит из Дома в дни великих праздников, его сопровождают Держатели Солнечного Щита Харара. Даррэк отогнал от себя невежественную мысль о том, что Нур сбежал из Дома, как не набравший еще ума и памяти мальчишка, чтобы повидать Иллоэ и Рока, свою продолжающуюся на земле плоть и кровь. Тот старик Нур, что ушел пять Кошачьих блюдец назад в Дом Старейших, любил их обоих без памяти. Но полагалось ли Нуру, Хранителю Харара, Старейшему, терять память в любви к продолжению своей плоти и крови? Любой житель Харара без промедления ответил бы, что нет, не полагалось Старейшим такое безрассудство. Ведь на то они и Старейшие, чтобы их Мудрость оберегала их от беспечного неразумия.
   -Я пришел не в твой дом. Я пришел к тебе, Даррк.
   -Но, - Даррэк смешался, - мое имя Даррэк, о Мудрый. Ведь ты не мог этого забыть.
   -Оно было таким до этой ночи, мой мальчик, - голос Нура окреп и казался пересилившим самого себя.-Эта ночь повернула тебя на путь утраты. Начав с имени, она убрала из него один звук. Это твой первый шаг по дороге, которая не будет долгой.
   -Значит, теперь я Даррк? - переспросил Четвертый Служитель Хранилища Древнего Знания, не совсем понимая речи Старейшего, но внимательно изучая его длинную лохматую бороду, которой даже пребывание в Доме Старейших не придало благообразия. В пегих волосках ее запуталась какая-то букашка и, перебирая лапками, тщетно пыталась освободиться. - Но почему? Я не думаю, что Иллоэ понравится это имя. Оно неблагозвучно.
   Глубоко запавшие глаза Мудрого смотрели на него из своей глубины с какой-то затаенной тоской всеведения.
   -Иллоэ, - старик выдохнул имя внучки, будто наслаждаясь каждым его звуком. - Тебе известно, что это означало на языке Забытых Предков?
   -Она и сама этого не знает, - пожал плечами Даррк.
   -Иллоэ - шорох капель дождя, падающих в реку... Она все поймет, Даррк. Не сейчас, потом. Потому что тебе придется многое потерять на своем пути.
   Даррк вздрогнул.
   -И... ее?
   -И ее тоже, - кивнул Нур. - Сейчас ты пойдешь со мной. По дороге мы поговорим. Ты все узнаешь. Но нужно уйти отсюда, пока твоя жена не проснулась.
   -Да, Мудрый, - послушно ответил Даррк.
   Через тридцать ударов сердца и четыре вдоха он был готов - одет в короткий, бледно красный, харарского цвета, хитан и обут в кожаные, с заостренными концами сатталы. Его спутник был облачен до пят в темный, наглухо запахнутый хламидон. Оба они не заметили, уходя от дома, как в проеме двери появилась маленькая женская фигурка в легкой домашней накидке. Тревожный взгляд провожал их до тех пор, пока мог видеть две удаляющиеся в неизвестность спины.
   Они шли по узким кривым улицам, обходя часто встречающиеся, еще не вывезенные за стены города кучи мусора и помоев. Даррк заметил, что Старейший нарочно выбирает самые глухие, безлюдные даже днем, тесно зажатые домами улочки, откуда никогда не выветривался плотный и прочный запах человеческих отбросов и дешевой бедняцкой кухни.
   Даррк молчал, ожидая слов Мудрого. Но тот заговорил не сразу. Лишь когда спутники оставили позади не меньше шагов, чем дней между двумя началами нового года, Нур распечатал уста.
   -Шаддайнэ-Гилу говорил этой ночью. И он указал на тебя, Даррк. Через несколько солнц заканчивается семилетний срок Шебалу.
   -Шебалу? Я никогда не слышал этого слова.
   -Оно не для простого смертного. В Хараре оно известно только пятерым. Одержимому и Хранителям города, коим и я являюсь волею благодатного Гилу. Теперь оно известно и тебе, потому что так повелел Дающий. На языке Древних Ушедших оно значит Избавление от плена смерти, безначальное и бесконечное.
   -О Мудрый, прости мое невежество, но разве бывает бесконечное избавление от смерти? Разве не настигает она хищной птицею безликого и холодного Таннаби каждого, кто живет на земле?
   -Это так, мальчик мой. Но благословенный Харар у Безликого на особом счету. Великий город уже давно - так давно, что и память не проникает в те неизмеримые глубины прошедшего и мыслью не озарить эту непроглядную бездну, - так вот уже тогда, когда мир был совсем молодым, Харар уже вел войну со своей смертью. И до сих пор ее ведет.
   -Слова твои непонятны и ужасны, о Нур, Хранитель Харара, - воскликнул Даррк, у самых ног которого разверзлась бездна. И в эту пропасть обрушивался с детства знакомый и такой родной, вросший в его, Даррка, плоть Харар и вместе с ним в бездну заглядывал своими окнами дом Четвертого Хранителя Древнего Знания, и Иллоэ и маленький Рок тоже оказались на ее краю.
   -Тише, Даррк, тише, - повелительно и вместе с тем с отеческой теплотой в голосе укорил его Нур. - И не надо имен. Никто не должен знать, что один из Старейших разгуливает по городу, как какой-то бродяга. Здесь даже стены имеют свое мнение насчет того, где должен обретаться Старейший, - едва заметно усмехнувшись, Нур натянул на голову капюшон и глубоко завесил им лицо. Теперь признать в этой целиком закутанной в бурый хламидон фигуре Старейшего можно было только по свисающей до пояса нечесаной бороде - но в Хараре еще не настолько хорошо знали детали облика последнего из призванных Хранителей.
   -Так повелось с Древности, - продолжал Нур, - и никто не знает, было ли начало у этой войны со смертью, будет ли конец. Это отвоевывание жизни у смерти и забвения давно стало почтенной традицией Харара, хотя ее летопись ведут только пятеро. Видишь ли, мальчик мой, Харар жив лишь благодаря своим традициям. Мы, Хранители Харара, только следим за тем, чтобы ни одна из них не была нарушена, изменена или забыта. Семилетье Шебалу длит жизнь Харара до бесконечности, неохватной человеческим умом.
   -Учитель - ведь ты позволишь себя так называть? - дозволь мне высказать дерзкую догадку, - пылко произнес все еще ничего не понимающий Даррк.
   -Ну что ж, - выдохнул Нур, - говори. - Возможно, ты будешь прав в своей догадке. И даже в дерзости.
   -Ты рисуешь узоры туманных словес, но никак не доберешься до главного. Мне страшно предположить, чем может оказаться это главное и каким образом оно касается моей ничтожной особы. Но не потому ли ты никак не решаешься сказать мне об этом, что оно - то, что тебе нужно сказать мне, - намного превосходит все мои ужасные предположения? Что же это такое, Учитель? - в отчаяньи взмолился Даррк.
   -Ты не ошибся. И ты правильно подметил. Мне непросто говорить это тебе, - мрачно признался Нур.
   Они вышли на одну из больших площадей Харара, где было много света и шума. Тут с самого рассвета и до ухода солнца во тьму толпился народ, шла бойкая торговля местным и привозным товаром, все, кому не лень, обменивались новостями, справлялись друг у друга о здоровье, сплетничали, злословили и радовались чьим-нибудь удачам. На закутанного с ног до головы Нура никто не обращал внимания, ему точно так же отирали бока в толпе, как и его не столь возвышенному судьбой спутнику.
   Здесь было много неба, намного больше, чем на узких, петлявших вкривь и вкось улицах, и Нур наконец решился.
   Он остановился, поискал что-то глазами в небе, почти у самого его края и ткнул пальцем в еле заметную черную точку. Несмотря на достойные года, старик сохранил глаза зрячими, на зависть даже тем, кто не живет на земле и трех десятков лет. Даррку пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть эту маковую росинку в бирюзе дневной купели солнца.
   -Что это?
   -Это - Шебалу. Тебе он должен быть известен под другим именем. Когда-то и я звал его этим другим именем - Горелое бревно. Эта презрительная кличка дана ему простолюдинами, не знающими истины. Теми, кто не ведает о безначальной и бесконечной войне Харара со своей смертью.
   -Горелое бревно? - недоуменно переспросил Даррк, растирая ладонью лоб. - Да, я знаю о нем. Оно подходит к Харару раз в семь лет и через несколько дней убирается восвояси. И оно ни разу не подошло к городу так близко, чтобы можно было хорошо рассмотреть его.
   -Его нельзя рассмотреть, потому что это и есть сама смерть. Смерть Харара и всех его плодородных земель. Смерть его жителей и памяти о вечном городе. Если его не остановить, скорая гибель ожидает всех нас.
   -Но ведь ты сказал, что Шебалу - это избавление от смерти, а не смерть?! Учитель, я не понимаю тебя. Твоя мудрость слишком мудра для меня.
   -В этом нет ничего непосильного для человеческого ума. - возразил Нур, опять ныряя в полусумрак какой-то на редкость неприютной улочки и утаскивая за собой Даррка, изнывающего от неведения. - У палки есть два конца. У Шебалу - у Горелого бревна - их тоже два. Смерть и Бессмертие. Чтобы ухватиться за первый, ничего не нужно делать. Наоборот - нужно только именно это "ничего". Чтобы поймать второй конец, надо...
   -Что надо? - упавшим голосом спросил Даррк, почувствовавший в словах Нура скрытую опасность для самого себя. Не для кого-то, а именно для Четвертого Служителя из Хранилища Древнего Знания. Одного-единственного.
   Нур вдруг остановился и, сдвинув капюшон с лица, цепко взглянул Даррку в глаза.
   -Надо уйти одному, чтобы вырвать у смерти каплю вечности для всех. Шебалу нужен либо один, либо все и всё. Получив одного, он уйдет опять на семь лет. И так будет всегда. До тех пор, пока в Хараре не перестанут рождаться кайлэни - Те, Кто Уходит в никуда.
   -И... я... - Даррку было бы легче, если бы это выговорил кто-нибудь другой, а не он сам.
   -Да, - Нур понял его. - Ты - кайлэни. Шаддайнэ-Гилу указал на тебя. Поэтому я и пришел за тобой. Семь лет назад к Шебалу ушел другой. Я не знал его и ты тоже. В тот год Иллоэ родила Рока. Чтобы он мог жить дальше, чтобы в Хараре родились еще дети, ты должен уйти к Шебалу.
   Даррк подавленно молчал, глядя себе под ноги. Нур не уговаривал его. Нур говорил, что так надо сделать. Так будет правильно. И без геройства. В молчании и безвестности. В тайне седобородого бессмертия Харара, которым гордятся харарцы, не ведая о войне, идущей у них под носом. И он, Даррк, тоже гордится.
   Он понимал, что Нур прав. И еще - что смерти нет, как нет отдельных капель в реке, потому что смерть - это и есть - капля в неспешной реке Вечности. Капля, которой на самом деле нет. Даррк очень удивился этой мысли, как будто внушенной ему кем-то другим - настолько она была красива, полновесна и чужда всего суетного, быстротечного, капризного. Как звезды, живущие в ночном небе. Как город, что древнее самой древности. И как человек, уходящий в никуда, чтобы увести за собой смерть, которой нет.
   И он решил, что пойдет туда и уведет с собой смерть своего сына и всего Харара с его тучными, плодородными землями.
   -Я пойду к Шебалу, Нур, - твердо сказал Даррк.
   -Я знал это, - просто и без прикрас ответил старик, а в глазах его застыло одобрение. - Этой ночью ты утратил не только часть имени, но и возможность выбирать и отказываться. И все-таки твое согласие - не пустой звук. Оно означает, что ты принимаешь свой путь таким, какой он есть. Это хорошо. Значит, незыблемость древней традиции не будет нарушена. Для смерти не будет лазейки. Ты истинный кайлэни, Даррк. Волею и щедростью Дающего Шаддайнэ-Гилу никогда не ошибается.
   Дом Старейших, куда Нур привел помрачневшего и посерьезневшего Даррка, встретил их безмолвием и безлюдьем. Сложенное из больших, ровно обтесанных валунов древнее жилище Хранителей Харара снаружи казалось гигантским спящим броненосцем, свернувшимся в клубок. Внутри же массивные стены нависали над вошедшим, сдавливая смертного со всех сторон своей тысячевековой памятью, исходящей здесь отовсюду. Даррк ежился, против воли впитывая в себя, всей кожей и всем телом, отрешенно-сумрачное настроение этих стен. Он ожидал увидеть здесь во множестве яркие одежды и суровые лица Держателей Солнечного Щита Харара, бесшумно скользящих тенями слуг, томящихся в предчувствии зова Хранителей Гонцов и Посланцев, но Дом оказался пуст. Звуки шагов - его и Нура - гулко отдавались коротким эхом. Нур вел его вглубь дома сквозь вереницы комнат, затворенных дверями и совсем без дверей, через проемы и проходы, столь неожиданно для глаз появляющиеся на пути, что Даррку казалось, будто они проходят прямо сквозь стены. Дом был огромен, непрост и мудр в своем бесконечном безмолвии. Их путь в сердце жилища Хранителей был долгим и коротким одновременно. Даррк чувствовал, что они идут так уже целую вечность, но когда Нур остановил его перед дверью, он понял - эта вечность была всего лишь каплей самой себя. И сейчас начнется другой отсчет - новой капли вечности, именуемой жизнью Харара.
   Нур вошел первым, напоследок утвердительно кивнув Даррку головой. Тот понял все без слов. С этого мига Нур переставал быть его проводником и Учителем. Теперь Даррк оставался один - сам по себе. Перед единым в четырех Мудрых Хранительством Харара.
   Отсчитав десять ударов сердца, Даррк вошел внутрь. Большая, квадратная, почти пустая комната встретила его четырьмя парами внимательных глаз. Тяжелый, из черного дерева стол, также квадратный, окружали четыре высоких резных сиденья, называемых стульями, в шаге от каждого его угла. На стульях восседали Старейшие. Глаза Нура смотрели на него с простодушной улыбкой и теплотой во взгляде. Три других пары изучали Даррка оценивающе и с любопытством. В одной из этих пар он подметил огонек властного хитроумия - столь несвойственного, в представлении рядового харарца, Мудрости Старейших. Ведь мудрость кротка и смиренна, в ней самой - защита от полыхающего огня страстей человеческих. Но, быть может, мудрость - это совсем не то, чему привык доверять обыватель Харара? Как и седобородая, тысячевековая древность города держится совсем не на том, о чем привыкли думать и чем любят хвалиться харарцы...
   Даррк ступил в широкую полосу света, падающего в комнату сверху, из одного из двух отверстий в потолке. Руки его прильнули к Малому Солнцу тела и сразу же ушли навстречу Старейшим, держа в ладонях невидимый и неосязаемый шар источника жизни.
   -Да не будет мое Солнце лишним в вашем Доме, о Мудрейшие из Мудрейших, и да продлится ваш век до семи раз по семь рождений без умираний. Я пришел по вашему зову и жду решения своей судьбы, Хранители.
   -Ты и есть Даррк, Четвертый Служитель из Хранилища Древнего Знания, ранее именуемый Даррэк? - спросил тот из Четверых, чей взгляд горел холодным умом властолюбия.
   -Да, Старейший.
   -И ты знаешь, что ты должен сделать? Знаешь, какой путь тебе предстоит?
   -Да, Старейший, - Даррк опустил глаза в пол.
   -И ты согласен по доброй воле оставить навсегда Харар, свою жену и дитя и уйти туда, откуда не возвращаются? Согласен с тем, что это твой путь и больше ничей? И с тем, что это правильный путь, устроенный волею и милостью благодатных и благословенных богов Харара, и что с него невозможно свернуть?
   -Да, Старейший, - глухим голосом отвечал испытуемый.
   -И у тебя нет никаких вопросов? - продолжал Хитромудрый, скорее поощряя Даррка к вопросам, нежели отвращая от них.
   Даррк колебался лишь один миг.
   -У меня есть вопросы, Старейший, но я не знаю, получу ли на них ответы.
   Спрашивающий старец удовлетворенно покачал совершенно белой головой. Того же цвета борода, не такая длинная, как у Нура, и благообразно расчесанная, вторила его словам и движениям мелкими содроганиями.
   -Ты - кайлэни. Ты можешь спрашивать и имеешь право на ответы, которые унесешь с собой в Никуда. Но прежде узнай наши имена, ибо безымянные ответы не приносят полноты удовлетворения. Меня ты можешь звать Урмаш. Это, выбеленный годами старец указал на короткобородого Хранителя, лишь с проседью в темных еще волосах и с какой-то сонной хмуростью в лице, Дэлур. А это Логан, - Урмаш протянул руку в направлении очень худого, казавшегося изможденным старика с реденькой желтоватой бородой и жидкими прядями волос на туго обтянутом кожей черепе. - Ну, а с почтенным Нуром тебя знакомить не надо, - закончил Урмаш.